Зеттел Сара. Наследие чародея

   — И ты исполнил ее мечту. Как замечательно ты служишь своей госпоже!
   — И она щедро расплатилась за мою службу. Наконец-то.
   — И какая же это плата?
   — А ты не знаешь? — Калами изогнул брови. — Медеан вручила мне клетку. Она все-таки поняла, что должна отдать ее мне, вместе со всеми своими тайнами.
   Калами хищно улыбнулся. От ласки в его голосе не осталось и следа:
   — Она наконец-то поняла, что ты ее обманула, и тогда она обратилась за помощью ко мне. — Его глаза сверкнули недобрым огнем. — Императрица Изавальты умоляла о помощи своего туукосского пса.
   Бриджит промолчала. Да и что она могла сказать? Что-нибудь вроде «это отвратительно» или «ты сошел с ума»? Калами просто посмеется над ней, а ей меньше всего на свете хотелось слышать его смех.
   — А теперь, Бриджит, ты должна мне помочь.
   — Я так не думаю.
   — А я думаю. Ты мне нужна. Жар-птица не сможет долго оставаться в клетке без твоей помощи.
   Бриджит лихорадочно продумывала пути к бегству. Можно через летнюю кухню, а оттуда — на лестницу. Но что дальше? За дверью лежит глубокий снег, по которому не очень-то побегаешь. Да и если бы ей удалось это, они на острове, за этим снегом — незамерзающее озеро.
   Калами продемонстрировал Бриджит веревку, которую держал в руках:
   — Знаешь, я сделал эту вещицу для тебя. Не думал, что придется употребить ее для моей бывшей хозяйки, но она еще послужит и для нас с тобой.
   Дом пуст. Они здесь одни. И вокруг — ничего, ни надежды, ни помощи. Только мертвая женщина и жалкое умирающее создание. И ничего, ничего нельзя сделать!
   Или все-таки можно?
   — Ну же, Бриджит. Хватит увиливать.
   Бриджит сделала обманный выпад вправо, затем метнулась влево. Калами рванулся за ней, но Бриджит увернулась и размахнулась, целясь поленом чародею в лицо, но тот успел присесть, и метательное орудие пролетело мимо. Бриджит бросилась в прихожую. Когда она нырнула сквозь дверь на лестницу, ведущую в башню, в подол юбки вцепились пальцы Калами. Бриджит хлопнула дверью, Калами закричал от боли и разжал пальцы, а Бриджит снова захлопнула дверь с такой силой, что железные ступени загудели в ответ, и закрыла ее на крюк. Она прекрасно сознавала, что это хлипкое приспособление рассчитано лишь на то, чтобы дверь не хлопала от ветра, а не для того, чтобы задерживать разъяренных мужчин. Но это даст ей хоть немного времени.
   Маяк. Надо добраться до маяка. Подобрав подол, Бриджит побежала вверх по лестнице. Звук ее шагов, грохочущих по железным ступеням, сливался с грохотом ударов Калами о дверь — «Бам! Бам! Бам!..» Крючок задержит его ненадолго, скоро он опять бросится в погоню. Бриджит явственно представляла его насмешливое лицо, веревку в его руке и холодное, мертвое тело императрицы. Она с трудом поднялась еще на один пролет. Холодные перила обжигали пальцы, и Бриджит изо всех сил старалась не смотреть вниз.
   Раньше чем Бриджит взлетела по ступенькам к люку, ведущему в крошечную комнатку, где рождался свет маяка, дверь внизу с треском распахнулась и еще одна пара ног загромыхала по ступеням — как раз в тот момент, когда Бриджит протиснулась сквозь люк, захлопнула железную крышку и задвинула мощный засов.
   Пару секунд она стояла неподвижно, пытаясь отдышаться. Вот он, маяк — механизм из стекла и меди, где каждая шестеренка, каждый винтик, каждая трещинка знакомы с детства. Здесь пахнет льдом и нефтью, и это то самое место, которое она знает лучше всего в мире, во всех мирах. Маяк — это ее, родное, и если в душе у нее есть волшебство, оно проснется именно здесь.
   В канистре, которую Бриджит оставила здесь перед отъездом, плескалась нефть. Резервуар открылся легко, и Бриджит вылила туда горючее. Все четыре фитиля в лампе были сухими, так же как и спички. Ключ, заводящий механизм, повернулся без труда. Руки Бриджит отчаянно тряслись, когда она чиркала спичкой, подносила ее к первому фитилю и горячо молилась неизвестно кому, чтобы он загорелся.
   Когда огонек стал пухлым, голубым и удвоился в размерах, Бриджит отвела спичку от фитиля, и тот расцвел своим собственным пламенем. Три других, слава богу, последовали его примеру. Бриджит отбросила спички, закрыла лампу стеклом и тронула маятник. Луч засиял ярким светом, часовой механизм пришел в движение, затикал и защелкал, качая в лампу горючее и поддерживая четыре огонька.
   Внизу, в холоде гостиной, всеми забытая Жар-птица приподняла голову.
   Шаги на лестнице стихли.
   Страх стал медленно расползаться по телу Бриджит. Где Калами? Что сейчас делает? Ну не ждет же, в самом деле, когда она сама откроет люк? Может, он пошел за каким-нибудь инструментом, ломом или топором, чтобы взломать дверь? А может, собирается ждать, пока голод и холод не вынудят ее покинуть свое укрытие?
   Бриджит потерла руки, чтобы согреться, и огляделась вокруг… Теперь вся эта затея казалась ей абсурдной. Она взобралась сюда, чтобы колдовать. Она надеялась, что из ритмичных звуков работающего насоса и света лампы ей удастся сплести что-нибудь вроде тех чудес, что удавались ей в Изавальте. Но чудеса остались в другом мире. А здесь — только медь, железо, стекло и воспоминания.
   Но там, внизу, умирает Жар-птица, уже умерла Медеан… И если она не хочет присоединиться к их компании, надо что-то делать. Но что? Что она может сделать? Здесь, на башне, она долго не протянет.
   «Бриджит».
   Она раздвинула шторки. Луч маяка выхватил из тьмы широкое белое пространство и темную воду, а еще — фигуру человека, стоящего у подножия башни.
   Папа…
   Это был Эверет Ледерли. Он стоял и смотрел на Бриджит пустыми глазами. Порой плечи его вздрагивали, словно от мучительных приступов кашля.
   Папа…
   «Ты меня бросила, — сказали его глаза. — Ты меня бросила».
   — Нет, папа…
   Она открыла маленькую дверцу, что вела на опоясывающий башню балкон, и протиснулась в нее. Эверет стоял на снегу, глядя на Бриджит дырами глазниц и вздрагивая от кашля.
   «Ты убежала в мир того, кто не любил и не воспитывал тебя. Ты решила, что твой отец — он. Ты предала меня».
   — Нет! — закричала Бриджит. Сердце ее разрывалось на части, слезы покатились из глаз, замерзая на щеках под пронизывающим ветром. — Пожалуйста, не надо! Мой папа — ты!
   «А ведь ты обещала мне. Я доверил тебе самое ценное, что мог завещать, — работу. А ты сбежала. Сбежала от меня и от своей дочери. От всей своей семьи, от своей ответственности — к богатству и почету».
   — Это не так, — колени Бриджит задрожали.
   Но отец не принимал никаких оправданий. Да и разве могло быть иначе? Нарушенному обещанию, измене своему долгу нет и не может быть оправданий. Никаких.
   «Иди сюда, ко мне. — Отец поднял на нее пустые глаза. Он стоял на снегу, усталый и измученный. — Мне холодно. Ты нужна мне, Бриджит. Ты нужна мне здесь, внизу».
   Она перегнулась через перила.
   — Прости меня, папа! Я не должна была уезжать.
   «Иди ко мне! Ты ведь хорошая девочка?»
   Да, она должна быть там, внизу, рядом с призраком отца. И она будет там. Еще миг, и она сломанной куклой будет лежать возле его ног.
   Но зачем, зачем ему нужна ее смерть? .
   И тут Бриджит увидела длинную тень, которую фигура отца отбрасывала в свете маяка. Это не призрак! Не Эверет! Это… Калами!
   Двойное зрение здесь не работает, но это может быть только он! И он не знает, может ли она видеть.
   — Ты не Эверет! — закричала она, крепче вцепившись в перила. — Ты — Калами!
   Чары рассеялись.
   — Да, это я! — загоготал Калами и поднял над головой магическую веревку. Затем завязал на ней узел и тут же принялся за второй. Что еще он задумал?
   Ярость наполнила ее душу. Как он посмел играть ее любовью к отцу?!
   — Бриджит! — крикнул Калами. — Но ведь ты почти поверила! Потому что знаешь, это правда. Ты бросила все и ушла со мной, потому что польстилась на грубую лесть! Захотела стать уважаемой всеми госпожой. Участь и дело хранителя маяка тебя уже не устраивали. Разве не так?
   Он затянул второй узел.
   — Иди сюда, Бриджит. Брось упрямиться, ты все равно никуда от меня не денешься!
   — Не желаю этого слышать! — Бриджит зажала уши ладонями, отвернулась к башне и прижалась лбом к холодному камню.
   Ей действительно некуда деться. Какие еще козни придумает Калами, чтобы поработить или убить ее?
   «Спасибо, Бриджит, — услышала она вдруг голос Жар-птицы. Он окреп, стал уверенным и довольным. — Ты одна решила мне помочь ».
   Помочь?.. Огонь! Ну конечно! Птице ведь нужен огонь, она питается им, а еще… Еще колдовством. Бриджит взглянула вниз, где Калами, беззвучно шевеля губами, затягивал третий узел на своей веревке.
   — Нет! — закричала Бриджит. — Нет!
 
   — …Ну же, Медеан, очнись.
   Медеан открыла глаза. Перед ней стоял Аваназий и ласково улыбался.
   — Нет, — прошептала она. — Опять обман.
   — На этот раз нет. Я и правда здесь. Моя душа и твоя. Пойдем. Теперь можно.
   Но взгляд Медеан был направлен не на Аваназия, а на Жар-птицу. Она снова увеличилась в размерах, напитавшись каким-то далеким огнем, и теперь сидела в клетке — огромная и сияющая. Прутья клетки дрожали от напряжения. Медеан чувствовала, как они гнутся и трещат. Скоро они лопнут, сломаются, разобьются — и Жар-птица сожжет Изавальту, сожжет Микеля, которого Медеан поклялась защищать.
   Медеан, вдовствующая императрица Изавальты, бросилась мимо призрака Аваназия, мимо жизни и смерти, и обхватила золотую клетку.
 
   …Бриджит вскочила на ноги, готовая броситься к механизму маяка, остановить его и погасить огонь. Но было уже поздно. Огромным языком пламени Жар-птица метнулась из двери дома, огибая башню и направляясь к своему последнему тюремщику.
   Увидев огненный смерч, он закричал и побежал к скалам, потом вниз, по ступеням к пристани, к водам Верхнего в неряшливом одеянии наполовину застывшего льда, к тому самому месту, где Бриджит когда-то его вытащила и где началась вся эта история.
   Жар-птица на секунду застыла в воздухе — и взмыла в небо. Изогнув могучие, разогнавшие ночь крылья, она издала безмолвный крик, от которого вздрогнули звезды. Ее сияющий силуэт заполонил собой весь небосвод, полыхая безбрежным пламенем ярче тысячи солнц.
   Калами бежал по камням, по тонкому, ненадежному льду. Жар-птица кометой ринулась вниз, к нему, и вдруг Бриджит услышала смех Калами и увидела, как он кинулся в ветер и волны.
   И исчез.
   Не утонул, не погиб. Убежал. Бриджит глядела на озеро раскрыв рот. Она была уже достаточно сведуща в колдовстве, чтобы понять, какому рискованному поступку только что была свидетельницей. Калами отчаянным усилием воли перенесся в Земли Смерти и Духов, и значит, сейчас он где-то между мирами. И где — неизвестно.
   Рассерженная птица коснулась крылом поверхности озера, воды его вскипели, в небо ударил столб горячего пара. Жар-птица тоже взвилась ввысь и исчезла, оставив после себя только слепящее красное пятно перед глазами.
   Усталость и равнодушие внезапно навалились на Бриджит. Она вернулась сюда, чтобы спасти мир от Жар-птицы, и она же помогла ей выбраться из клетки… Теперь Бриджит понимала, что чувствовала Ананда, обнаружив, что императрица с Фениксом исчезли. Всегда остается еще что-то. Что-то недоделанное. Еще один бой. Еще одна схватка. И нет им конца.
   «А ведь там сейчас, наверное, пожар!» — внезапно поняла Бриджит и бросилась внутрь, открыла люк… Но нет, огня не было. Видимо, этим Жар-птица отблагодарила Бриджит за свое спасение и долгожданную свободу. А еще — тем, что не тронула ее саму.
   Снизу пахнуло горелой плотью. «Медеан!» — подумала Бриджит и зажала руками крик ужаса. Сбежав по лестнице, она влетела в гостиную. Одеяла были откинуты. Одежда императрицы, которую Калами изорвал на клочки, была разбросана по дивану и покрыта горячим черным пеплом.
   Дрожа слишком сильно, чтобы держаться на ногах, Бриджит уселась на скамеечку. Потом уронила голову на грудь и тихо заплакала.
 
   Земли Смерти и Духов открылись перед Калами. Он вышел из реки, взобрался на поросший мхом берег и сел на землю, пытаясь успокоить неистовое сердцебиение.
   Будь она проклята! Она еще приползет к нему. А он оттолкнет ее, и тогда она узнает всю силу его гнева! Она…
   Почувствовав странное тепло, Калами поднял голову. Меж темных сосновых стволов мелькнула зеленая вспышка. В следующий миг появилась и сама Лисица. Она оскалила желтые клыки, и Калами почувствовал, как кровь отхлынула от сердца.
   Она все знает. Она знает, что это он навлек на ее сыновей клинок Сакры и что сделал он это намеренно. В беспамятстве страсти он сам рассказал ей об этом, но тогда она была связана обещанием. А теперь она свободна… Оскал Лисицы стал еще шире. Она изрекла только одно слово:
   — Беги.
 
   Наступил рассвет — ясный и яркий. Он протянул золотисто-розовые пальцы над ширью незастывающего озера, чтобы осветить глубокую небесную лазурь.
   Бриджит встала со своей скамеечки, чтобы встретить его, и потянулась, расправляя затекшую спину. Когда рассвет был только тонкой серой линией на востоке, она сменила изорванное праздничное одеяние на старое домашнее платье и накинула на плечи вязаную шаль, которую обнаружила на самом дне одного из сундуков.
   — Доброе утро, — сказала себе Бриджит. Потом, глядя на восходящее солнце, поправила себя: — Просто утро.
   Ночью она собрала покрытую пеплом одежду Медеан и бросила в озеро, всем сердцем желая, чтобы вода отнесла останки императрицы в ее родные края. Кто знает, может, эта молитва, или заклинание, или просто желание и возымеет какой-то эффект… А может, и нет, но поступок этот немного успокоил Бриджит.
   Теперь она стояла на крыльце, купаясь в свете нового дня. Бриджит глубоко вдохнула зимний воздух, покалывающий легкие. Ветер дул с озера, обжигая щеки легким морозцем.
   Несмотря на холод, Бриджит не спешила уходить в дом. Она замерла в каком-то странном оцепенении и боялась шевельнуть даже кончиком пальца. Ей казалось, что она словно подвешена между мирами и жизнями.
   Впервые за много лет она почувствовала себя по-настоящему свободной. Она может делать все что захочет. Может остаться здесь, на маяке. Здесь по-прежнему есть работа — старая, добрая, трудная работа. А может уехать — в Мадисон или в Чикаго — и начать там новую жизнь, созданную своими руками.
   Наконец, она может вернуться в Изавальту в качестве дочери Ингрид и Аваназия и принять это непростое наследство.
   При мысли об этом плечи ее поникли. Она устала, невероятно невыносимо устала от всего сделанного и увиденного за последние несколько дней. В Изавальте ее использовали — жестоко и цинично. И если бы только ее! Они уже забрали у нее мать… А все ради чего? Ради любви, конечно, но ради чего еще? Ради королевских игр. И что-то непохоже, чтобы короли уже наигрались.
   «Прости меня, тетя Грэйс! » — с запоздалым раскаянием подумала Бриджит. Надо было прислушаться к ней повнимательнее, получше расспросить ее. Быть может, тогда бы она узнала, как другой мир разрушил ее семью поколением раньше и как мало он может предложить взамен… Бриджит опустила голову.
   Так почему бы ей не выбросить эту Изавальту из головы? Раз уж она смогла пройти сквозь миры, то наверняка сможет добраться и до материка. Можно наведаться к тете Грэйс или даже пожить у нее эту зиму, а весной — начать все заново. Можно возобновить контракт с Управлением маяков и остаться здесь, на Песчаном острове.
   Но что, если Изавальта вернется? Калами до сих пор на свободе. Жар-птица тоже. Когда-то давно Изавальта завладела мамой, а потом пришла за ней самой. Что она будет делать, если это случится снова? Сможет ли жить в постоянном страхе и ожидании, что Изавальта явится за ней, призывая ее обратно?
   Бриджит охватила злость, от которой ее затрясло сильнее, чем от ледяного ветра. А ведь Изавальта обязательно вернется. Это было ясно безо всяких видений и волшебства. Она уже предъявила на нее свои права и никогда не оставит ее в покое.
   Ну а если вернуться? Водоворот интриг и опасностей поглотит ее целиком. Но, может, если она отправится в Изавальту по своей воле, сознавая все последствия и будучи в курсе всех опасностей, у нее хотя бы будет шанс не утонуть в этом мутном потоке? Тогда она перестанет походить на огонь маяка, который покорно ждет опасность, а превратится в огненную птицу, что свободно летит навстречу грядущему…
   Птица… Бриджит вспомнила огромный силуэт, распростертый по небу. Куда она улетела, освободившись безо всяких обещаний, безо всяких залогов? И Калами. Где он теперь? Кто-то должен предупредить, что он жив и свободен… Но кто, кроме нее самой? Бриджит застонала в отчаянии. «Ну вот и новая обязанность! Как всегда…»
   А еще… Еще есть Сакра. Бриджит задумчиво дотронулась до своей ладони, вспоминая его прикосновение и несказанное тепло его осенних глаз. Бриджит сама не могла разобраться в своих чувствах. Калами и Аза стоили ей слишком дорого. Любит ли она Сакру? Или только хочет любить? А может, это лишь то, о чем он говорил, — притяжение магической силы? После всего пережитого стоит ли снова наступать на те же грабли? Бередить едва зажившие раны новой любовью, которая грозит оказаться очередной ошибкой?..
   Слезинка сползла по щеке Бриджит, и она поспешила вытереть щеку, пока соленая влага не превратилась в льдинку.
   Душа Бриджит жаждала покоя. Его можно обрести здесь. Здесь есть и работа, и отдых, а что до мелких сплетен и злых языков — так это просто детский лепет по сравнению с тем, что ей довелось пережить в Изавальте. Теперь она готова сражаться хоть со всем светом. А потом — обрести покой и жить по своему усмотрению.
   Но сможет ли она так жить? Неужели она действительно думает, что тот, другой, сказочный мир не будет терзать ее душу? Что она не будет укорять себя за то, что похоронила в себе великую силу? И не будет ли эта сила ждать своего часа, затаившись, словно волк, подстерегающий добычу?
   — Будьте вы прокляты! — прокричала Бриджит ветру. — Зачем вы так поступили со мной? Зачем? Разве вам мало было моей матери? Почему вы не можете оставить меня в покое?!
   И вдруг жалкое лицо Медеан встало у нее перед глазами. Вот она — жизнь, разрушенная желанием казаться не тем, кто ты есть. Жизнь, в конце которой уже не остается ничего другого, кроме как сойти с ума…
   Если, пытаясь укрыться от судьбы, Бриджит останется здесь — не эта ли участь ждет и ее?
   «Нет, нет. Не хочу/»
   Можно сидеть и ждать будущего, а можно выйти ему навстречу. Один путь предвещает или покой, или катастрофу — жребий, неподвластный воле. Другой путь означает тревоги, беды и битвы. Но в то же время он означает и возможность самому повлиять на исход этих битв. А еще — возможность, пусть эфемерную, пусть крохотную, но такую сладкую возможность любви.
   Бриджит поплотнее закуталась в шаль и устремила взгляд прямо перед собой, в надежде разглядеть дорогу в сиянии льда.
   Она и сама еще не осознала, что ее первый шаг в Изавальту уже сделан.