Жаков Лев. Бешенство небес

   Оскальзываясь, то и дело проваливаясь в мягкую жижу, они миновали болотистый участок, взобрались по осыпи. Поврежденный остров в это время валился за другой берег трещины-реки и наконец исчез из виду, после чего земля ощутимо дрогнула. На беглецов накатила волна грохота. Когда Тео, не отпуская Арлею, вскарабкался на вершину, подошва сапога чиркнула по залепленному грязью голышу, и капитан, выбросив вперед широко расставленные ноги, упал на спину, потянув девушку за собой.
   Вместе с черным влажным пластом они заскользили по склону, не слишком крутому, но и не настолько пологому, чтобы можно было как-то остановиться и встать. Впереди открылся обширный, занимающий треть Рогача пологий амфитеатр. На середине его погрузился носом глубоко в землю исполинский механический остров. То и дело от громады отделялись острова поменьше – будто пчелы вылетали из улья.
   Должно быть, дно Грязевого моря провалилось там, где опустился остров, и потом осела вся округа вместе со свайными домиками местных жителей. А после вверх просочились подземные облака – теперь середина амфитеатра превратилась в топь, в яму, полную черной жижи.
   – Держись! – выкрикнул Смолик, пытаясь перевернуться на бок. – За меня держись!
   Арлея вытянула руку, чтобы взяться за его плечо, но пальцы скользнули по пропитавшейся грязью ткани, и тогда она, недолго думая, поймала его косу. И одновременно Тео, изогнувшись, ухватился за наклонно торчащее из земли бревно, бывшее когда-то сваей, одной из нескольких, удерживающих деревянный дом в пяти локтях над грязевой поверхностью. Арлея сжала пальцы, когда они заскользили по волосам, и повисла на метелке, венчающей косу Смолика. Голова капитана откинулась назад, шея напряглась. Он начал медленно подтягиваться. Девушка висела на склоне под ним, будто на короткой веревке.
   – Ни разу еще... женщины... не... – мучительно просипел Тео, – не держались так крепко... за... этот выступ на моем теле!
   С последним словом он встал на колени, обняв бревно. Не отпуская косу, она вцепилась в его ремень, обхватила Смолика за поясницу и тоже поднялась на колени, припав грудью к спине капитана, а щекой – к затылку.
   – Не стану скрывать, твоя нежность приятна мне. Но я не люблю борьбу в грязи, даже если это любовная борьба, – произнес Тео, не оборачиваясь. – Видишь, бревно сильно наклонено? Попробуй сесть, как курица на насесте...
   В конце концов они смогли взгромоздиться на него, свесив ноги и держась за руки, будто маленькие дети. Оба были в грязи от каблуков до макушек, жижа хлюпала в обуви и под мышками, одежда стала тяжелой и влажной.
   – Это конец, – сказал Тео, глядя на серо-стальную громаду, накрывшую, казалось, полмира, и на летящие в вышине острова поменьше, тени которых скользили по склону. – Конец тхайскому флоту, конец Рогачу и всем местным ловцам грязевых крокодилов... Конец Грошу и, скорее всего, Тхаю. Быть может, конец западу? Гельштат и Бултагари с Имаджиной, если объединятся, смогут противостоять этому, но Суладар... К тому же этот мир не один, Квази говорило: Джайрини – коллективноесознание, оно состоит из нескольких таких островов-гигантов. Рой вьется над упавшим миром, который лежит на пути Аквалона, пока оттуда к нам прилетел один, но если за ним последуют... И погляди, они отделяются от него! Все эти малые острова – часть большого, могут отсоединяться и атаковать самостоятельно, а после вновь... Это как если бы корпус глинкора состоял из кучи лодок...
   – Почему не видно этих... турмандилов? – спросила Арлея. – Их же там должны быть сотни. Или тысячи. Может, все внутри...
   – Не турмандилы, – сказал Тео. – Уверен – не они. Просто похожи. Или, может, обитатели Прадеша произошли от них, от этих существ с варварского мира? – Он замолчал, когда бревно просело, накренившись сильнее, почти легло в грязь. Оба чуть не полетели вниз и распластались, ухватившись за дерево руками и ногами. – Дыра, – выдохнул Смолик, пытаясь усесться. – Видишь?
   Арлея уже заметила ее: там, где бревно уходило в землю, участок провалился, показав крутой откос, вдоль которого один за другим постепенно сползали толстые пласты грязи.
   – Что, если... – начал Тео, но его прервали далекие голоса позади. Арлея высвободила запястье из руки капитана, и они повернулись, едва при этом вновь не сверзившись. На вершине склона виднелись силуэты людей.
   – Мои матросы! – выкрикнул Смолик. – Эй! Эгей! А вон двое с корабля Аблера...
   Моряки бежали по гребню, то и дело оглядываясь. Вот от них отделилась широкоплечая фигура, несущая кого-то на руках, и заскользила вниз, падая, пытаясь подняться и падая вновь...
   – Эрланга, – сказала Арлея. – Он... он же Молчуна несет!
   Фавн Сив помахал им, но тут телохранитель вдруг прыгнул головой вперед, стремительно заскользив на животе, уложив Молчуна в грязь и толкая перед собой.
   И тут же над гребнем амфитеатра показался механический остров.
   Разогнавшийся Эрланга чуть не врезался лбом в бревно, но Тео успел свеситься и схватить его за волосы. Тем временем Молчун, неловко дергая ногами, то и дело проваливаясь, старался встать.
   – Он к нам летит! – крикнула Арлея.
   Остров, начавший было преследовать моряков, которые уже скрылись из виду за гребнем, теперь разворачивался. Из-за края амфитеатра показалось еще несколько, все летели в одну сторону, к исполину.
   – Они разбили тхайцев и возвращаются, – сказал Тео. – Эй, что это там?
   На боку громады что-то сдвинулось, поползло вбок...
   – Он что, собирается... – начал Тео, но не договорил.
   Два щита обшивки разошлись, из темного отверстия между ними выстрелила струя дыма. Раздалось быстро нарастающее шипение.
   – Берегись! – заорал Смолик, хватая Арлею за плечи и опрокидывая ее с бревна на только-только успевшего подняться Эрлангу.
   Все они плюхнулись в грязь, вцепившись друг в друга, и тут же пущенный с большого острова снаряд обрушился на склон в пяти десятках шагов выше бревна, издав глухой низкий звук, от которого, казалось, весь мир просел на пол-локтя. Поблескивающая черно-коричневая поверхность взметнулась, будто простыня, которую вытряхивает хозяйка. Большой участок склона вместе с людьми заскользил вниз, клокоча, выпячивая огромные, как головы великанов, пузыри, взметая жирные темные фонтаны. Из острова стали бить молнии: узкие зигзаги пропарывали воздух, вонзаясь в грязь то слева, то справа от людей, вздымая к небу черные потоки. Визжа, захлебываясь вонючей холодной жижей, Арлея одной рукой вцепилась в ремень Смолика, а второй – в его косу; Молчун обхватил девушку за поясницу, ну а Эрланга длинными сильными руками обнял их всех.
   Потом они провалились. Исполин, возвышающийся из середины амфитеатра, был уже над ними, когда грязь бурным потоком устремилась в широкую трещину.
   Арлея попыталась встать, съезжая, зацепилась за что-то ногами – оно шевельнулось и приподнялось, – сделала шаг и наконец, достигнув твердой поверхности, упала на колени. Языком она вытолкнула набившуюся в рот грязь, плюясь и чихая, пальцами очистила уши, несколько раз провела рукавом по лицу. Грязепад уже закончился, в обширную прореху над головой лился дневной свет. Девушка очутилась на дне большой выемки, земляного мешка, из которого было два выхода: вверх и вниз – туда вел узкий наклонный ход, озаренный зеленоватым блеклым свечением.
   Позади зашуршало. Из грязевого холма выбирались Тео с Фавн Сивом, а следом, будто медведь из берлоги, выползал Эрланга. Смолик что-то бормотал, глаза его на черном лице блистали, коса содрогалась, разбрызгивая мягкие комки. Арлея посмотрела вверх: теперь на фоне неба громада острова была хорошо видна, хотя верхняя ее часть терялась в небесной дымке.
   Злобно ругаясь, Смолик прошел мимо и заглянул в туннель. На плечо девушки легла рука, она оглянулась. Фавн Сив с улыбкой кивнул ей и показал в проход.
   – Что? – спросила она. – Нам туда? Эрланга, ты как?
   – Здоров! – рявкнул тот, широкими ладонями, как скребками, проводя по груди и плечам, счищая с них грязь.
   – А! – донесся до них голос Тео. – Ведь я уже видел это! Только тогда там не было... Гляди, Арлея!
   Не обратив внимания на то, что он обратился к ней по имени, девушка направилась к Смолику, который тем временем продолжал:
   – Понял, почему этот остров-мир застыл в таком положении. У него на носу здоровенный таран, вроде узкого конуса. Он вонзился в землю, глубоко. Потому-то... И таран этот полый! В нем отверстия, через него джайрини полезли вниз, напали. Вот, смотри...
   Коридор был узкий, и Смолик прижался спиной к земляной стене, позволяя ей заглянуть.
   Вместо земли и камней внизу было прозрачное зеленоватое вещество, напоминающее желе. Из этого желе и состоял подземный мир. Его пронизывали воздушные трубы, колодцы, обширные пустоты, будто застывшие пузыри воздуха... Двигались светящиеся тела, шары и нити сияния перемещались во всех направлениях. А дальше была пещера, формой похожая на стоящее яйцо. На дне, среди клубов испарений, высилось нечто, с первого взгляда показавшееся Арлее огромной, обвитой мускулами почкой.
   – Овум, – сказал Тео Смолик.
   Сверху подземный мир был наискось пронзен железным наконечником, узким на конце и широким у основания. В металле виднелись раскрытые круглые люки.
   – Так вот почему этих волосатых... – пробормотал Тео. – Ну да! Те, что остались, на малых островах добивают флот Тхая. А остальные погибли.
   Теперь-то Арлея хорошо рассмотрела их: поросшие шерстью существа с очень длинными руками, вооруженные по большей частью дубинками. Все они были мертвы. Лежали в наполненных воздухом полостях или висели внутри желе, куда их затянули серапионы, большинство из которых также погибло. Впрочем, кое-кто еще двигался: несколько моллюскоглавцев плыли сквозь мягкое стекло к пещере с овумом, другие, едва заметные на таком расстоянии, поднимались снизу.
   – Их там были сотни, – прошептала Арлея. – Они защищали овум?
   Фавн Сив, протиснувшись мимо, исчез в наклонной полости, идущей от этого хода вниз, к яйцеобразной пещере.
   – Сейчас те, кто был на островах, вернутся сюда, и с ними моллюскоглавцам уже не справиться. Видишь, они тоже почти все перебиты... – Смолик замолчал, когда сверху донесся тихий гул.
   – Что это?
   Девушка попятилась, вновь оказавшись в земляном мешке, вместе с Тео уставилась вверх. Малые острова слетались со всех сторон, погружаясь в тулово исполина, прирастая к нему, соединяясь, так что он на глазах рос, разбухал.
   С небес доносился едва слышный лязг железа, скрип и щелканье тросов.
   Но Смолик с Арлеей смотрели не туда.
   Высоко-высоко в небе над варварским миром происходило нечто куда более интересное.

* * *

   Гана оказался на покатом плече монарха. Уги-Уги схватил его за ремень на поясе, попытался стянуть вперед, а он, вонзив пальцы в складки шкуры на боку паунога под толстяком, постарался соскользнуть в обратную сторону, чтобы очутиться за спиной врага.
   И понял вдруг, что монарх не сидит на твари – вся нижняя часть рыхлого синего тела погружена в нее. К тому же он чудовищно увеличился в размерах, разбух, как перезревшая на солнце, начавшая подгнивать груша.
   Тулага на мгновение растерялся, и Уги-Уги, прижав его к своей груди, зубами вцепился в лицо. Вскрикнув, Гана отпрянул. Монарх мотнул головой и выдрал клок мяса из его левой брови.
   Глаз под ней уже налился темно-красным цветом. Гана хрипло и яростно взревел. Рванулся, высвободив руку, выгнулся и с силой подался вперед, всадив локоть в середину большого мягкого лица.
   Переносица Уги-Уги с хрустом сломалась; он покачнулся и вдруг, сам того не ожидая, перевернулся на бок, выпустив противника. Сквозь залившую глаз кровь Тулага увидел опоясанный бушующими облаками Орбитиума мир далеко внизу, совсем рядом – хвост готовой выстрелить в любое мгновение Пушки, а еще – бронга, с которого Траки Нес что-то кричал, размахивая руками.
   Гана ухватился за щупальце монарха. Крючки впились в ладонь, он подтянулся – и тут что-то большое и длинное пронеслось мимо.
   Конечность Джонатана врезалась в хвост-ствол Армы, наполненный бледно-розовой мякотью, которую покрывали мириады мельчайших пузырьков. Перед выстрелом мякоть набухла, хлюпая, источая резкий необычный запах. Уги-Уги от удара завертелся волчком, отлетел в сторону. Пальцы Тулаги сорвались, взмахнув рукой, он вцепился в щупальце бронга, и оно, изогнувшись, подбросило его над палубой. Монарх в последний миг попытался ухватить Гану за ноги, но не успел.
   Пушка выстрелила.
   Бронга закрутило, будто утлую джигу, попавшую в мощный облаковорот. Свалившемуся на палубу Тулаге показалось, что они угодили в смерч, чей гибкий хвост из воздуха и облачных клочьев соединил небо с землей. Далеко вверху стремительно вращалась, уменьшаясь, темная чечевица Кавачи. Джонатан падал, кружась, заваливаясь то на один бок, то на другой, Траки Нес что-то вопил сквозь свист и шипение, вцепившись в пульт управления. Щупальце бронга дергалось, пытаясь ухватиться за воздух, – а потом центробежная сила вынесла его из смерча, и бушующий белый хаос стих, уступив место синему простору небес.
   Гана привстал под бортом, выглянул, прижав ладонь к прокусанной брови. Поверхность мира стала шире, края отодвинулись, пропали из виду. Внизу был белый океан, а дальше – зелено-коричневый Тхай.
   Падение замедлилось, и он обернулся. Нес стоял на широко расставленных ногах перед пультом, ухватившись за штурвал.
   – Я постарался направить Пушку на то здоровенное, что мы увидели посреди Рогача, – крикнул он. – Сейчас, сейчас, попробую затормозить...
   – Нет! – проорал Гана в ответ. – Не останавливай его! Лети к Аркам, быстрее!

* * *

   Высоко-высоко над варварским миром светило набухло белым огнем и взорвалось.
   Во всяком случае, так показалось Арлее. Сначала все задрожало, силуэт острова почему-то стал стеклянным, и сквозь него проступило небо. Потом громада вновь обрела прежний вид, но в этот миг от едва различимого пятнышка, плывущего рядом с огненным шаром, протянулся тонкий облачный столб, который вверху расширялся, будто длинный гриб со шляпкой-воронкой. Столб рос стремительно: за несколько мгновений вытянувшись от неба до земли, он вонзился в самый край механического острова.
   В том месте пространство провалилось. Во все стороны пошла кольцевая волна искажения: мир набухал и опадал, вспучивался и сжимался, искривляясь так, что все, из чего он состоял, вытягивалось и съеживалось, перемешиваясь.
   Реальность пошла полосами, широкими разноцветными кругами. Но перед тем как это случилось, Арлея заметила, что механический остров медленно оседает, кренясь все сильнее и растекаясь, будто комок воска, брошенный в костер.

Глава 13

   На палубе драйера бушевал пожар, когда его нос врезался в арку. Оба шержня находились далеко в стороне и не могли прийти на помощь. Оставшаяся в живых команда, ведомая вооруженным парой мечей капитаном и раненным в плечо боцманом с охотничьим двузубцем в руках, стала прыгать на арку, навстречу бегущим гаеракам.
   Скайва плыла в сотне шагов в стороне, когда Экуни Рон, стоящий на баке у правого борта, увидел, как в светло-рыжем тумане возникло что-то длинное и широкое. Оттянув с лица влажную треугольную повязку, пропитанную травяным настоем, он закричал:
   – Мистер Дорин! Дорин!! Колесо!!!
   Вскоре пушки правого борт громыхнули – половина ядер попала в цель. Колесо взорвалось обломками, окутавшись дымом, который в тумане казался фиолетовым, и развалилось у самого борта скайвы. На палубу успели прыгнуть три или четыре гибкие фигуры. Король с рапирой в одной руке и трехствольным пистолетом в другой бросился к ближайшему льву. Перемахнув через борт и прокатившись по палубе, гаерак вскочил. При падении он выпустил ассагай и теперь оглядывался, выискивая свое оружие.
   Спрыгивая с полубака, Экуни выстрелил ему в грудь. Король был уверен, что попал, он даже заметил, как дикарь качнулся... но не свалился и не издал ни звука.
   Рядом не было ни одного моряка, хотя дальше между натянутыми канатами в тумане металось несколько фигур, оттуда доносился лязг. Рон, ударившись ступнями о палубу, не удержал равновесия и упал на колени. Гаерак был близко, и король выстрелил второй раз.
   Он хорошо разглядел рану на бледно-красном, поросшем мелкими жесткими волосами животе дикаря. Придерживаясь за канат, лев нагнулся, вскинув ассагай, метнул его в короля. Одновременно тот выстрелил еще раз – и попал в голову.
   Ассагай ударил Рона в грудь. Когда они еще только подплывали к арке, Экуни надел кольчугу, доставшееся от отца дорогостоящее изделие оружейников Гельштата. Вскрикнув от боли, он опрокинулся на палубу, хрипя, перевернулся на бок, затем сел. Ассагай лежал рядом, острие его было сломано. Ощущая тошноту, Рон уперся рапирой в доски и стал выпрямляться, скосив глаза вниз: заостренный кусок металла застрял между кольцами, погнув и сломав несколько.
   Когда он поднялся на ноги, гаерак сорвался с места, упал на четвереньки, двигаясь все быстрее, ударяя по палубе ступнями и кулаками, преодолел таким манером несколько шагов и прыгнул, распрямившись в воздухе, вытянув руки со скрюченными пальцами, – мгновение Рон видел перед собой его заросшее красной щетиной полузвериное лицо, а затем кончик поднятой рапиры вонзился в правый глаз дикаря.
   Экуни всадил оружие глубже и начал пятиться, потому что гаерак зашагал к нему. Клинок вошел на длину кисти и, должно быть, уперся в заднюю часть черепа. Дикарь напирал, толкая Рона перед собой, пытаясь дотянуться до горла врага. Движения льва стали неверными, пальцы дергались, изо рта текла кровь, но он продолжал идти. Экуни увидел, что сражение на палубе завершилось: те несколько дикарей, которые успели перепрыгнуть с колеса, были убиты. Теперь большинство моряков стояли вдоль правого борта и стреляли в облака, добивая оставшихся в живых.
   – Король! – прозвучал громкий голос. – Где его величество?
   – Он был на баке.
   Сразу трое бросились в сторону носа. Экуни ударился лодыжкой о нижнюю ступеньку ведущей к носовому возвышению лесенки, покачнулся и упал на колени. Он обеими руками вцепился в рапиру, удерживая ее клинком вверх. Гаерак наклонился над ним, и тогда король резко подался вбок, обрушив дикаря на палубу. Голова того стукнулась о палубу, лев дернулся и замер.
   – Ваше величество! – рядом возник Дорин с двумя матросами. – Вы... откуда здесь...
   Экуни не слушал. Он был охвачен тем же чувством, которое испытал, когда в мелкооблачье охотились на преторианца, убийцу матери. Кровожадное возбуждение и ярость клокотали в его сознании.
   Что-то прорычав, он взбежал на бак. Скайва почти достигла арки, где возле медленно тонущего драйера кипело сражение. Сквозь туман то и дело вздымались клубы дыма от пистолетных и оружейных выстрелов, вопли и стоны слились в неровный гул.
   – Принцесса где-то там! – выкрикнул Рон, занося рапиру над головой. – За мной! Шержни уже рядом – вперед!
   Не оглядываясь, он вспрыгнул на борт и оттуда обрушился на дикаря, стоящего спиной к нему, вонзил рапиру ему между лопаток.
   Красно-рыжий мир сиял яркими кровавыми красками, опасные тени кишели в нем, сновали вокруг короля. Охваченный безумием Экуни Рон Суладарский с ревом ворвался на середину арки. Моряки спешили следом. Краем сознания Экуни будто со стороны удивленно наблюдал за собой. Внутри каждого человека живет образ самого себя, некое представление о себе, неясная фигура, включающая как внешний вид, так и черты характера, манеру держаться и говорить – все то, чем человек является на самом деле, или то, что он о себе додумывает. Собственное отражение во внутреннем зеркале сознания у одних людей более точное, у других мутное и неверное. Экуни, будучи человеком наблюдательным и рассудительным, составил о себе впечатление более или менее правильное – и вот теперь он с ужасом и оторопью видел, как этот внутренний образ рассыпался, обнажив истинный лик.
   Он видел себя: вопящий что-то нечленораздельное дикарь с искаженным лицом и горящими глазами, в сбившейся набок треугольной повязке, с бороды капает кровь только что убитой львицы, надетая поверх кольчуги рубаха разорвана, под ней – погнутые железные кольца и темное пятно на груди, где кожа рассечена кончиком ассагая.
   Рон был тем, кто глядел на этого объятого гневом и кровожадной яростью дикаря – и самим дикарем, это он, а не какой-то другой «Экуни Рон» бежал, сопровождаемый моряками, перепрыгивая через заросли лозы, углубляясь в рыжее облако летучего яда; это он ревел и размахивал рапирой, погружая ее в тела врагов, это он падал под ударами, катился, вскакивал, подрубал ноги и отпрыгивал. Это его сердце колотилось в груди, наполняя уши тяжелым грохотом.
   А потом сквозь висящее в воздухе плотное красно-рыжее покрывало он увидел принцессу.
   Здесь заросли лозы превращались в толстый мягкий слой переплетенных стеблей. В центре арки торчали два длинных шеста, между которыми, крепко привязанная за лодыжки и запястья, висела Гельта Алие.
   К принцессе приближались две львицы с котлом на плечах, сзади шел гаерак, обладатель длинных седых волос – первый старик, которого король увидел здесь, – вооруженный ножом. У оружия было длинное изогнутое лезвие, каким обычно орудуют мясники... И когда Рон осознал, что они собираются сделать с Гельтой, мир исчез.
   Он возник вновь лишь через несколько мгновений. Король нависал над лежащим ничком стариком, вонзив рапиру в спину между лопаток, наваливаясь на рукоять всем телом и пытаясь погрузить клинок еще дальше, хотя тот уже пробил грудь и уперся в коралл. Несколько матросов дрались с львицами, одна из которых, стоя на коленях, размахивала тяжелым котлом, а вторая, рыча, тянулась растопыренными пальцами к лицам окруживших ее мужчин. Говорили, что гаераки мажут ногти ядом лозы, и потому матросы прыгали вокруг, стараясь увернуться.
   Рон выдернул рапиру – залитый кровью старик у его ног еще дергался, но встать теперь не мог, – поднял оружие, чтобы срезать веревки, которыми запястья Гельты были прикручены к шестам. До принцессы оставалось с десяток шагов, когда из тумана сверху опустилось толстое щупальце и ударило в один из шестов.
   Гельта все это время висела с опущенной головой, казалось, что она потеряла сознание. Когда шест сломался у основания, девушка упала на колени, пошатнулась, заваливаясь вперед. Спутанные белые волосы закрывали лицо, и Рон не видел глаз невесты. Ее голова медленно повернулась к торчащему из коралла обломку. Тем временем щупальце, скрутившись спиралью, качнулось в воздухе и ударило по второму колу. Принцесса тяжело выпрямилась.
   Тем временем один из матросов, сумев подобраться к львице сзади, просунул руки ей под мышки и вывернул конечности вверх, за голову. Женщина рыкнула, когда второй моряк вонзил ей в живот меч. Согнув ноги, она пнула нападавшего босыми ступнями в грудь и отбросила далеко от себя. Но меч остался торчать под ребрами; второй матрос, прыгнувший сбоку, вцепился в рукоять и стал вращать, кромсая внутренности, погружая клинок все глубже.
   – Гельта! – выкрикнул Экуни, бросаясь вперед. Над аркой повисло что-то большое и темное, напоминающее эфироплан.
   Щупальце обхватило Гельту и приподняло. В этот миг вторая львица, сумевшая своим котлом разбросать всех, кто находился вокруг, отшвырнув импровизированное оружие, подхватила с земли брошенный кем-то нож и прыгнула.
   Она повисла на щупальце, молотя по нему клинком. Рон, пробегая мимо дерущихся, наотмашь рубанул рапирой и попал по лицу дикарки, рассек его, прорубив нос, правую половину лба и левую скулу. Рев львицы захлебнулся, она выгнулась, сумев разжать объятия схватившего ее сзади матроса, сделала шаг и упала лицом вниз, вогнав торчащий из живота меч внутрь себя почти до гарды.
   Болтающаяся на щупальце дикарка орудовала ножом, во все стороны летели темные брызги и ошметки мяса. Принцесса, висящая в кольце плоти чуть выше, с ужасом глядела на нее.
   Экуни остановился. Теперь стало видно, что щупальце торчит из морды одноглазого существа с раздутым брюхом. Чудовище немного опустилось, накренилось, и над протянувшимся по краю спины хитиновым наростом показалось лицо. Король вскрикнул: он узнал преторианца. Убийца матери-королевы вытянул руку с большим пистолетом. Рон не услышал выстрела, но увидел, как от ствола протянулась тонкая световая линия и впилась в голову львицы. Женщина полетела вниз. Щупальце разогнулось так, что Гельта встала на нем, как на толстом бревне, один конец которого уперся в арку там, где раньше торчали колья.
   Она покачнулась. Синие глаза раскрылись широко-широко, и Рон понял, что принцесса наконец заметила его.
   Гельта сделала шаг вниз. Обернулась. Преторианец, высунувшись по пояс, глядел на нее.