Страница:
– Король? – удивленно спросил белый. – Успокойтесь! Мы не причиним вам вреда. Я видел вас как-то, когда вы спускались в провал. Что вы делаете зде... – Он не договорил. Кулак Уги-Уги врезался в его лицо, сломав монокль.
Белокожий повалился на спину, а монарх развернулся к щуплому метису в шортах. Тот стоял, улыбаясь, подняв руку к лицу. Гварилка на полу затих, прижавшись лбом к желе.
– Ты... – начал Уги-Уги, делая шаг к метису, и тут из поднятого кулака, в котором была зажата тонкая красная трубочка, вылетел лучик света и вонзился в плечо. Впрочем, ставший из-за голода непривычно прытким, монарх успел нырнуть вбок, так что световой дротик лишь царапнул кожу, вместо того чтобы пронзить предплечье. Ощущая жжение, Уги-Уги бросился вперед и двумя ударами – кулака и кинжала – сбил человечка с ног. Кинжал при этом тоже упал, и монарх выхватил из кобуры пистолет, крепко сжал за ствол. И замер, громко дыша, над поверженным телом: сзади донеслись шаги.
Он повернулся, решив, что это гварилка нашел в себе силы и смелость подняться на ноги, собираясь раздробить туземцу лоб рукоятью пистолета, но увидел белокожего, который бежал, занеся над головой руку с костью какого-то животного.
Желтая пелена взметнулась перед глазами, и белый исчез – его место занял другой силуэт, куда более зловещий.
– Демоны! – взревел Уги-Уги, хватая врага за горло. – Сыны Марлоки!
Кость, скользнув по обвисшей щеке монарха, упала. Толстые пальцы сжали шею демона... или всего лишь стоящего перед Уги-Уги обычного белокожего мужчины? Гул в голове сменился грохотом, что-то задребезжало, поднялся бледно-желтый вихрь света, и новые силуэты – нечеловеческие, с крыльями и когтями, – выступили из него. Уги-Уги понял: никаких людей здесь нет, его окружают одни только отпрыски древней демоницы. Он отшвырнул того из них, которого держал за шею, нагнулся, обрушил рукоять на худую грудь второго, потом поднял его за лапы и бросил в провал. Расставив руки, шагнул к третьему, собираясь отправить всех демонов в глубины преисподней, чтобы ядовитый свет растворил их там, сжег, когда что-то кольнуло его в живот снизу.
Боль, словно сильный порыв ветра, сдула затмевающие рассудок дымные клубы безумия. Уги-Уги увидел, что в галерее появился еще один белокожий: от прохода быстро приближался молодой мужчина. У незнакомца были светлые волосы, заплетенные в короткую толстую косицу, торчащую наискось вверх над затылком.
– Большая Рыба? – удивленно произнес он, а после выкрикнул: – Эй, крошка, а ты что там делаешь?!
Боль стала сильнее, и Уги-Уги опустил глаза. Нахака, его любимая наложница, его покорная, готовая ради него на все рабыня, стояла на коленях, обеими руками сжимая кинжал, выроненный монархом, и долбила живот хозяина, раз за разом вонзая клинок в его глубокий темный пупок, напоминающий мышиную норку.
Монарх разомкнул губы, видя кровь, бегущую по животу и ногам, силясь языком вытолкнуть наружу забивший рот ком влажной ваты и сказать Нахаке, чтобы она перестала, ведь он – владыка Суладара и ее хозяин, и это не дело, чтобы рабыня кромсала живот своего повелителя, – но тут она, выдернув нож, размахнулась и всадила его вновь, да так, что клинок вошел целиком.
И тогда Уги-Уги понял: да она же убивает его!
Всхлипнув, он схватил девушку за горло, другой рукой занес над ней пистолет.
Тео Смолик, разбежавшись, с силой толкнул монарха в грудь. Уги-Уги отшатнулся, засеменил, споткнулся о Фавн Сива, как раз выбирающегося на галерею со склона, где он едва сумел удержаться, схватившись за желейный корень, – и полетел вниз, оставляя за собой шлейф хлещущей из живота крови.
И упал на паунога.
Тварь качнулась под внезапно обрушившимся на нее телом, завалилась на бок, погружаясь в кипящую под нею вязкую световую кашу.
Хрипя, не видя ничего, кроме бушующего сияния, монарх кое-как повернулся, ухватил паунога за толстую мягкую брылю, медленно сползая. Он перевалился на живот, оставив на покатой спине длинный темный развод, с ужасом понимая, что кожа от его пупка продолжает рваться вверх и вниз, будто треснувшая оболочка емкости эфироплана.
Желтая буря бушевала вокруг, тугой поток бил в лицо, сквозь глаза врывался в голову, наполняя ее метелью жутких образов, впуская в сознание хоровод содрогающихся в безумной пляске демонов. Пауног упал, подскочил и упал вновь. И в тот же миг Уги-Уги увидел обращенное к нему лицо Диша Длога. Бывший компаньон лежал на боку, наполовину погрузившись в световой пласт, глаза и рот его были раскрыты, наружу вырывались струи сияния – Диш напоминал утопленника, из глаз которого проросли водоросли. Монарх скользнул по торговцу лишь мимолетным взглядом, но успел ужаснуться. Он повернулся дальше, пытаясь встать, и тогда наконец сознание покинуло его. Желтые пятнышки в зрачках налились огнем, расширились, слились в два больших круглых пятна. Пелена багрянца затянула глаза Уги-Уги.
Он остался лежать неподвижно на слабо шевелящемся пауноге, разбросав конечности. Сияние бурлило, неистовствовало, хлестало их сотнями плетей, проедало человеческую плоть и лиловую шкуру. Пласты жира под темно-синей, начавшей пузыриться кожей стали плавиться, течь, меняя форму тела.
Щупальца паунога шевельнулись в последний раз и замерли.
Но бока его продолжали медленно раздуваться и опадать.
Внутри твари заработал биологический механизм, который был заложен в структуру этого существа изначально, хотя впервые включился только сейчас.
Лиг, стоящий позади костяного горба в кормовой части живого дирижабля, дернул что-то, крутанул... раздалось шипение, частое пощелкивание суставов, и по бокам кальмара развернулись два кожаных нароста, напоминающих крылья. Существо завалилось влево, продолжая неуклонно снижаться, ведь его брюхо, то есть поддерживающий тело в воздухе газовый пузырь, было повреждено.
– Вижу наш холм! – прокричала девушка и бросилась к корме. Она сознательно думала про эту часть громоздкой неповоротливой туши как про корму, а про головогрудь – или как там называлась передняя часть существа – как про нос. Чем дольше они летели, тем Арлея все больше убеждалась в том, что это именно машина. Просто построенная иначе, чем какая-нибудь телега, паровая повозка, карета или эфироплан. И даже не построенная, скорее – выращенная.
– Дай мне. – Оттолкнув боцмана к стоящему возле хитинового ограждения Эрланге, Арлея ухватилась за полукруглую кость... то есть за штурвал. Его можно было наклонять и вращать, так как кость торчала из бледно-розового мягкого сустава на боку нароста, что возвышался над палубой – то есть спиной – ближе к корме. Еще здесь были две кости поменьше и нечто вроде мягких пистолетных курков, с их помощью изменялась скорость летающего кальмара. Впрочем, сейчас он плохо слушался управления. Поначалу вознесшись высоко над Гвалтой, теперь он неудержимо снижался; длинное пухлое тело иногда вздрагивало, будто от боли, под палубой-спиной что-то похрустывало и екало, мясистое носовое щупальце покачивалось на встречном ветру, вяло обвиснув.
Справиться с кальмаром-дирижаблем не получилось и у Арлеи: чудище падало, кроны деревьев приближались. Оставив штурвал, она бросилась на нос, и моряки поспешили за ней.
– Что-то стряслось там, – пробормотал боцман.
Людей на холме, за которым протекала облачная река, видно не было, хотя в траве валялись порванные тюки и котомки, доски и клочья ткани, в которые превратилась поклажа.
– На них напали?! – выдохнула Арлея.
Лиг подтвердил:
– Ага, похоже на то. Тож, наверно, серапихи. Только, может, другие какие, не те, что капитана нашего схватили. Глядите, и тел нету, всех унесли...
– Ща врежемся! – гаркнул Эрланга, внезапно хватая Арлею в объятия.
Она не успела возмутиться. Юнга присел, заставив и девушку опуститься на палубу, сжал покрепче одной рукой, а другой вцепился в борт.
Холм был уже прямо под ними, но сильного столкновения не произошло. Все же какое-то, пусть и очень примитивное, сознание у дирижабля имелось: увидев, что вот-вот врежется в землю, он напряг оставшиеся силы, уперся щупальцем в склон и сумел смягчить падение, издав при этом громкий натужный всхлип. Ударившись о землю, кальмар подпрыгнул, упал вновь, накренился и застыл, вытянув щупальце в траве.
– Ваша милость! – услышала Арлея и приподнялась, скинув с себя руку Эрланги, лежащего рядом. – Ваша милость!
Голос, казалось, доносился откуда-то с небес. Испуганный, сдавленный... Она подняла глаза, поискала взглядом и увидела лицо в кроне растущей на вершине холма пальмы.
Неподалеку Лиг вставал на ноги, морщась и растирая пострадавшее при падении колено. Туша дирижабля на боку медленно сдувалась, опадала: сквозь розовую рану газ с тонким шипением выходил наружу.
– Ты, как тебя... Шипер! – выкрикнула девушка, начиная наконец понимать, что к чему. – А ну, слазь! Сюда, быстро! Что здесь произошло? Отвечай!
Вскоре выяснилось, что на лагерь и вправду напали серапихи – под утро, неожиданно. Драка длилась недолго, часть моряков была перебита, а другую дикарки уволокли в джунгли, исчезнув среди деревьев так же быстро и бесшумно, как появились. Шипер (он был ранен в руку и плечо, причем вторая рана до сих пор кровоточила) спал под самой пальмой, и когда серапихи залезли на холм, он в свою очередь залез на дерево. В плечо вонзилось копье, а запястье пострадало от удара ножа одной из дикарок, которая взобралась следом, – но Шипер мужественно лягнул ее пяткой в лоб, она упала и скатилась куда-то с другой стороны холма, к речке.
– Верно, до сих пор там лежит, под косогором, дохлая, – так моряк завершил рассказ.
По крайней мере, отметила Арлея, он не пытался приукрасить свои поступки, не скрывал, что струсил и сразу полез на дерево, вместо того чтобы сражаться.
– Ну, завалил бы я одну, – пояснил Шипер. – И что с того? Схватили б меня и тоже уволокли бы – от и все. Вам тогда бы и узнать не от кого было, что тут стряслося.
Испуганный до полусмерти, он целый день просидел в ветвях, страшась слезть, а под вечер увидел опускающееся с неба чудовище и перепугался пуще прежнего.
Светило в небе гасло, над вершиной дул прохладный ветер. Живой дирижабль лежал, разбросав подрагивающие щупальца, постепенно сморщиваясь, сдуваясь, испуская во все стороны влажное тепло – выходящий наружу газ был горячим. Арлея обошла чудовище, внимательно рассматривая, заглянула в единственный глаз на морде, полускрытый влажными складками кожи: она не могла понять, испытывает ли это существо боль, в конце концов – понимает ли, что умирает?
– Давайте я хуч брюхо ему заткну чем-нить, – предложил Лиг. – Эй, а ну подсобите!
Моряки принялись собирать разбросанные по склону обрывки ткани, растерзанные котомки и веревки. Арлея вернулась на вершину и села, свесив ноги, на краю отвесного склона, под которым были кусты и берег облачной речки с песчаной косой. Она потерпела полное фиаско: приемный отец неведомо где, команда клиргона исчезла в джунглях Проклятого острова, капитан так и не спасен... Старые мысли вернулись к ней: женщина, знай свое место! Не лезь туда, где ты ничего не стоишь, занимайся тем, что можешь: ласкай мужа по ночам, штопай его одежду, готовь ему и рожай детей.
Она повернулась, увидела, как моряки пытаются запихнуть свернутые жгутом тряпки в рану лежащего на боку кальмара, и спросила, пряча глаза, потому что ей казалось, что троица искоса поглядывает на нее – с насмешкой, осуждением, чуть ли не брезгливостью:
– Шипер, а лодка где? Тоже дикарки унесли?
– Не, ваша милость, – откликнулся он, не оборачиваясь. – Мы ее смолой промазали и на самом краю поставили, ну, почти где вы щас сидите. На ветерке, чтоб просохла, значит... вниз ее сковырнули, когда драка была, она в кусты и упала.
– Можно будет ее починить, как думаешь?
– Ежели лодка туда навернулась, так не починить, а разобрать и заново сколотить, – ответил вместо матроса Лиг, и Арлея сумрачно кивнула.
Наступил вечер, стало прохладно. Моряки принялись разжигать костер, Арлея же, не слушая их разговоров, нашла грязный, истоптанный во время драки плащ, кое-как отряхнула его, завернувшись, улеглась под пальмой и закрыла глаза. Она чувствовала себя очень плохо, ее знобило.
Разбудил девушку радостный, непривычно звонкий голос Лига, который что-то кричал, стоя на краю холма над облачной речкой и размахивая руками. Было раннее утро, от крон деревьев у подножия дул прохладный ветерок и нес с собой пряные запахи джунглей. Арлея увидела, как к боцману спешат Эрланга с Шипером, привстала. Голова кружилась, по телу разливалась слабость. Кое-как поднявшись, она обошла пальму. По облачной речке прочь от центра Гвалты плыла большая лодка с железными шипами на бортах. Там было человек пять, один стоял на носу, и напоминающая пальму короткая толстая коса на его макушке горделиво покачивалась в потоке встречного ветра.
– Капитан! – взревел Эрланга так, что Арлея чуть не упала. – А! Ага! Эге-гей! Капитан, наш капитан!!! И лодка, лодка у него! Большая!
Светило в небе разгоралось, и облачная река будто разгоралась вместе с ним. Эфирные перекаты слепили глаза, плескался, мягко шипя, белоснежный пух. Смолик повернул голову, обратив к холму розовощекое самодовольное лицо, пригляделся, кивнул и шагнул прочь от носа. У лодки были две пары весел, но Арлея заметила, что одна из них прижата к бортам. Синекожий здоровяк-туземец греб, беспрерывно сгибаясь и разгибаясь, второй парой. Тео Смолик отдал приказ – посудина стала поворачивать к берегу.
Пассажиры оказались необычными: еще не старый, хотя уже седой белокожий житель Бултагари c разбитым моноклем; маленький смуглый мужчина, раненный в грудь, – он неподвижно лежал на спине посреди палубы, обратив к небу улыбающееся лицо; туземец, постоянно заискивающе поглядывающий на Смолика; наконец, девушка, в которой Арлея с удивлением признала наложницу Большой Рыбы. Смолик был в порванных штанах и грязной рубахе, белокожий – в одних штанах, раненый человечек в необычных узких шортах, туземец в набедренной повязке, а девушка в тонком золотом ошейнике, против чего мужчины, конечно, не возражали, – она же сама, кажется, не видела в своем наряде ничего необычного. Арлея отдала ей плащ, в котором спала ночью, после чего потребовала у Смолика объяснений.
И он объяснил: Уги-Уги мертв, упал на дно огромного провала, который зияет в центре Гвалты. Там у Большой Рыбы и, судя по всему, торговца Диша Длога тайный прииск, где трудятся рабы. Вернее – был прииск, а теперь его уже нет, потому что рабы восстали.
– Вот этот вот малый, – Смолик, сидящий на борту приставшей к берегу лодки, кивнул в сторону туземца по имени Кахулка, который в это время разговаривал с моряками Арлеи, – как демон вскарабкался по склону: раз, два – и он уже наверху! Спустил веревку, которую я привязал к большой корзине, поднял меня в ней, после мы с ним, вращая лебедку, доставили наверх остальных. Оказалось, что вокруг провала стоит поселок надсмотрщиков и недавно в нем произошел пожар: большая часть домов сгорела, пепелища еще дымили, по ним бродили какие-то безумцы. Кажется, там сцепились две группы, главари их совсем недавно сошлись в последней схватке на площади возле провала. Во всяком случае, эти люди сказали, что то были главари. Их имен я не помню, но один, высокий и худой, облаченный почему-то в белую простыню, к моменту нашего появления был мертв, из брюха его торчало горящее копье, которое вонзил второй, коротышка-метис. Впрочем, худой перед смертью успел отсечь врагу руку и ранить в грудь, так что метис валялся в пыли и что-то хрипел, а его приспешники пытались ему помочь. В общем, мы не стали вмешиваться, но покинули поселок, не вступая в бой с местными безумцами – да, дорогая хозяйка, все они там натуральные психи, – при этом я лично нес на руках вот это вот милое дитя, обессилевшее от истязаний и голода... – Тео похлопал по плечу девушку-туземку, которая, невзирая на то, что Арлея уже несколько раз топала на нее и приказывала встать, прикорнула, полулежа на палубе, возле Смолика, обхватив его за колени и обратив на капитана безоблачный счастливый взгляд. – И в конце концов, миновав поля и несколько мелких озер, а после поднявшись по склону вдоль облакопада, мы добрались до такого, знаешь ли, туннеля в горе. Речка текла по нему, она-то и образовывала облакопад, о котором я упомянул. Там были железные ворота, пристань в пещере, большая крытая ладья, а в нише неподалеку, в этакой облачной луже, качалась лодка. Но! – Смолик поднял палец, и Арлея заметила на его руке золотую цепочку. Скорее всего, раньше браслет украшал тонкое запястье туземки, но потом перекочевал к капитану. Девушка открыла было рот, чтобы приказать вернуть украшение, но так ничего и не сказала. Что бы там ни было, Арлея понимала: туземка – не белая женщина, она не станет возмущаться. В некотором роде и она, и все, что на ней, – законная добыча Смолика. Тем более сама девица, кажется, была не против. Среди всех этих мужчин она каким-то образом определила в нем старшего и пристала к Смолику, будто полип-чистильщик к боку кита. Тео, натурально, не возражал: несмотря на припухшее лицо и ссадины по всему телу, туземка была прелестна. – Но там был сторожевой пост, – продолжал он. – Мы схватились с несколькими охранниками и смело столкнули их в поток, который в туннеле весьма силен, так что, думаю, они разбились о камни под облакопадом. Затем мы сели в лодку и...
– Дальше все ясно, но как ты попал туда? – перебила Арлея. – Ведь ты... Ведь мы оставили тебя на том странном дереве посреди прозрачной горы.
Она перевела взгляд на белокожего, представившегося как Траки Нес. Он внимательно слушал рассказ, стоя рядом с Арлеей, а при последних словах зашевелился и повернулся к ней.
– Капитан Теодор де Смол рассказал, что видел, как вы летели на каком-то большом существе, – заговорил бултагарец негромко. – Где оно сейчас?
Девушка махнула рукой.
– На холме. Его ранили в брюхо, вернее, в пузырь, и теперь оно подыхает. Мои люди заткнули рану тряпками, но, кажется, за ночь большая часть газа все равно вышла наружу.
– Отведите меня туда, побыстрее! – встрепенулся Нес. Этот человек почти постоянно негромко сопел и часто моргал, а еще у него была привычка между словами складывать губы трубочкой и прищелкивать языком. – До того как стать учителем, я собирался служить лекарем и кое-что знаю...
– Тео, ты не закончил рассказ, – напомнила Арлея, и капитан живо откликнулся:
– С твоего позволения я закончу его на своем, вернее, на твоем клиргоне, любезная хозяйка. Дальнейший рассказ будет крайне... крайне необычен даже для ушей того, кто видел все то, что увидели вы с нашими доблестными моряками. А, Лиг, Эрланга! – вскричал он и, не обращая больше внимания на хозяйку, зашагал к ним. Туземка, грациозно поднявшись с палубы и придерживая плащ на груди, пошла следом. – Смельчак Шипер! Я знал, что могу положиться именно на вас троих. Без сомнения, наша всеобщая любимица хозяйка подобающе наградит каждого из вас. А ты, Эрланга, уже награжден: отныне ты не юнга, но всамделишный, натуральный, полноценный младший матрос!
Чуть позже выяснилось, что кальмар не сдох, хотя пребывал в беспамятстве. Траки Нес, очень возбудившийся при виде живой машины, задал Арлее с моряками бесчисленное количество вопросов, одновременно развив бурную деятельность. Девушка испытывала к безмолвному страшиле подобие благодарности, ведь это он спас их от серапих, и позволила задержаться на холме до полудня – хотя Тео Смолик был непривычно суетлив и очень спешил. На вопрос Арлеи, куда он так торопится, капитан ответил, что объяснит ей все на «Дали», а пока что им необходимо как можно скорее достигнуть Да Морана. Сделав глубокий надрез в коре растущего на вершине дерева, Траки путем сложных манипуляций добыл полкотелка пальмовой смолы. Смешав ее с глиной из болотца, находившегося в джунглях неподалеку, он сначала зашил брюхо дирижабля при помощи большой иглы и суровой нити – все это было найдено в котомке, которую бросили серапихи, уволокшие с холма матросов. Потом Нес намазал это место толстым слоем смеси облачного пуха, глины и смолы, объявив, что веществом примерно такого же состава, с добавлением еще некоторых ингредиентов, пропитывают емкости эфиропланов на цивилизованном востоке.
Страшила был все же слишком велик, чтобы класть его на палубу лодки, но бултагарец заверил, что он не должен утонуть в облаках. Стащив с холма, его положили за кормой и веревками примотали к ней щупальце.
На следующий день путешественники добрались до истока облачной речки, где ненадолго остановились – по приказу Смолика зачисленный в команду Кахулка залез в крону растущего неподалеку от древнего святилища Живой Мечты дерева и вернулся с трубками фейерверка. Дали несколько сигналов, после чего вышли в бухту. Ладьи Уги-Уги там не оказалось, так что клиргон Смолика приблизился беспрепятственно. Выполнявший роль капитана второй боцман сказал, что некоторое время назад по облачной реке приплыло небольшое судно, люди с него перебрались на ладью монарха, и та ушла в океан. В подзорную трубу удалось разглядеть среди вновь прибывших юношу с темными волосами и кожей цвета кофе, сильно разбавленного молоком. Арлея затребовала более точное описание, после чего воскликнула:
– Кажется, это Гана!
– Он погиб, – ответствовал Тео. – Не начинай вновь, ты же знаешь: его затянуло в облака под горой. Оттуда не...
– Гана? – спросил как раз забравшийся по трапу Траки Нес. – Гана На-Тропе-Войны, так, кажется, зовут этого человека?
Они повернулись к бултагарцу, и Арлея спросила:
– Откуда вы его знаете?
– Юноша был в провале, – пояснил Нес. – Как раз перед тем как Лан Алоа нашел наше тайное место в роще желейных деревьев. Кахулка и Фавн Сив привели его к нам.
– Значит, жив... – удивленно протянул Смолик. – Какой живучий пиратик попался мне тогда – ведь я тоже хотел его убить, а не вышло. А Фавн Сив? Слышите, Нес, – кто этот смуглый коротышка? Он кажется мне очень странной личностью, хотя я не могу сказать почему. Отчего он всегда молчит? Да, а ваш отец, хозяйка, знаете, что случилось с ним?
Арлея уставилась на капитана.
– Он тоже был в провале?
– Был, да. Нет, сам я не видел его, но эти люди сказали, что некоторое время назад на каменном уступе возле прииска стояло кресло, в котором сидел парализованный укушенный. Потом, когда начался бунт, он исчез оттуда – скорее всего, во время одной из драк его столкнули вниз. До дна провала лететь и лететь, к тому же внизу находится что-то... В общем, торговец мертв.
Арлея опустила взгляд, некоторое время смотрела себе под ноги, кивнула и молча ушла.
Страшилу оставили в облаках позади клиргона, так же привязав щупальце к корме. Впрочем, живой дирижабль недолго покачивался в эфире: вскоре после того как корабль отплыл от Гвалты, он начал потихоньку взлетать, все чаще отрываясь от пуховых перекатов, и конец путешествия преодолел уже по воздуху, ухватившись торчащей из морды конечностью за корму, лишь иногда плюхаясь брюхом в эфир.
Странный человек Фавн Сив, которому Уги-Уги пробил кинжалом грудь, а рукоятью пистолета сломал ребро, лежал в каюте, весь в бинтах, и тихо улыбался, но на вопросы не отвечал. Арлея со Смоликом, выгнав упирающуюся Нахаку, закрылись в капитанской каюте, где имели долгий разговор. Когда он закончился, девушка вышла наружу в полном недоумении: она не знала, как относиться к рассказу, она и верила и не верила одновременно. Хотя у Смолика вроде бы не было причин для лжи, тем более для такой необычной, невероятной лжи – но описанные им картины и события казались слишком уж фантастическими.
– Все правда, – сказал ей капитан, возвращаясь на палубу. – Так что тебе придется принять решение. Думай, и думай быстрее, до острова недалеко. Попадем на Да Морана к вечеру. Интересно, королевская свадьба уже была?
Глава 9
Гана шевелил губами, хмурился, заведя вверх глаза, считал дни – и не мог сообразить, сколько их прошло с того времени, когда на корабле работорговцев он услышал про месячный траур после смерти королевы. Ему казалось, что свадьба должна состояться не то сегодня, не то завтра... но что, если он опоздал, что, если принцесса и Экуни Рон обвенчались вчера?
Так или иначе, Суладар приближался; с высоты в два десятка локтей, на которой летел пауног, Тулага уже видел бархатистые пятна далеко впереди.
Сразу после второго визита в святилище, когда он сумел при помощи каменного свистка выманить чудовище из-под алтаря, а после, усевшись верхом на вытянутом тулове, стал учиться командовать им, Тулага испытывал большое желание подняться повыше, к светилу и Кавачи, чтобы увидеть, как те выглядят вблизи. Он с некоторым удивлением наблюдал за самим собой, за своими новыми устремлениями: раньше подобное любопытство не посещало его, теперь же оно мешало обычной для Ганы сосредоточенной целенаправленности, заставляя мысли блуждать где попало. Надо было спешить, но он все же попытался взлететь к небу. Хотя добился лишь того, что пауног поднялся еще на несколько локтей: тварь оказалась не способна преодолеть незримую границу и, достигнув ее, сама собой мягко опускалась ниже.
Белокожий повалился на спину, а монарх развернулся к щуплому метису в шортах. Тот стоял, улыбаясь, подняв руку к лицу. Гварилка на полу затих, прижавшись лбом к желе.
– Ты... – начал Уги-Уги, делая шаг к метису, и тут из поднятого кулака, в котором была зажата тонкая красная трубочка, вылетел лучик света и вонзился в плечо. Впрочем, ставший из-за голода непривычно прытким, монарх успел нырнуть вбок, так что световой дротик лишь царапнул кожу, вместо того чтобы пронзить предплечье. Ощущая жжение, Уги-Уги бросился вперед и двумя ударами – кулака и кинжала – сбил человечка с ног. Кинжал при этом тоже упал, и монарх выхватил из кобуры пистолет, крепко сжал за ствол. И замер, громко дыша, над поверженным телом: сзади донеслись шаги.
Он повернулся, решив, что это гварилка нашел в себе силы и смелость подняться на ноги, собираясь раздробить туземцу лоб рукоятью пистолета, но увидел белокожего, который бежал, занеся над головой руку с костью какого-то животного.
Желтая пелена взметнулась перед глазами, и белый исчез – его место занял другой силуэт, куда более зловещий.
– Демоны! – взревел Уги-Уги, хватая врага за горло. – Сыны Марлоки!
Кость, скользнув по обвисшей щеке монарха, упала. Толстые пальцы сжали шею демона... или всего лишь стоящего перед Уги-Уги обычного белокожего мужчины? Гул в голове сменился грохотом, что-то задребезжало, поднялся бледно-желтый вихрь света, и новые силуэты – нечеловеческие, с крыльями и когтями, – выступили из него. Уги-Уги понял: никаких людей здесь нет, его окружают одни только отпрыски древней демоницы. Он отшвырнул того из них, которого держал за шею, нагнулся, обрушил рукоять на худую грудь второго, потом поднял его за лапы и бросил в провал. Расставив руки, шагнул к третьему, собираясь отправить всех демонов в глубины преисподней, чтобы ядовитый свет растворил их там, сжег, когда что-то кольнуло его в живот снизу.
Боль, словно сильный порыв ветра, сдула затмевающие рассудок дымные клубы безумия. Уги-Уги увидел, что в галерее появился еще один белокожий: от прохода быстро приближался молодой мужчина. У незнакомца были светлые волосы, заплетенные в короткую толстую косицу, торчащую наискось вверх над затылком.
– Большая Рыба? – удивленно произнес он, а после выкрикнул: – Эй, крошка, а ты что там делаешь?!
Боль стала сильнее, и Уги-Уги опустил глаза. Нахака, его любимая наложница, его покорная, готовая ради него на все рабыня, стояла на коленях, обеими руками сжимая кинжал, выроненный монархом, и долбила живот хозяина, раз за разом вонзая клинок в его глубокий темный пупок, напоминающий мышиную норку.
Монарх разомкнул губы, видя кровь, бегущую по животу и ногам, силясь языком вытолкнуть наружу забивший рот ком влажной ваты и сказать Нахаке, чтобы она перестала, ведь он – владыка Суладара и ее хозяин, и это не дело, чтобы рабыня кромсала живот своего повелителя, – но тут она, выдернув нож, размахнулась и всадила его вновь, да так, что клинок вошел целиком.
И тогда Уги-Уги понял: да она же убивает его!
Всхлипнув, он схватил девушку за горло, другой рукой занес над ней пистолет.
Тео Смолик, разбежавшись, с силой толкнул монарха в грудь. Уги-Уги отшатнулся, засеменил, споткнулся о Фавн Сива, как раз выбирающегося на галерею со склона, где он едва сумел удержаться, схватившись за желейный корень, – и полетел вниз, оставляя за собой шлейф хлещущей из живота крови.
И упал на паунога.
Тварь качнулась под внезапно обрушившимся на нее телом, завалилась на бок, погружаясь в кипящую под нею вязкую световую кашу.
Хрипя, не видя ничего, кроме бушующего сияния, монарх кое-как повернулся, ухватил паунога за толстую мягкую брылю, медленно сползая. Он перевалился на живот, оставив на покатой спине длинный темный развод, с ужасом понимая, что кожа от его пупка продолжает рваться вверх и вниз, будто треснувшая оболочка емкости эфироплана.
Желтая буря бушевала вокруг, тугой поток бил в лицо, сквозь глаза врывался в голову, наполняя ее метелью жутких образов, впуская в сознание хоровод содрогающихся в безумной пляске демонов. Пауног упал, подскочил и упал вновь. И в тот же миг Уги-Уги увидел обращенное к нему лицо Диша Длога. Бывший компаньон лежал на боку, наполовину погрузившись в световой пласт, глаза и рот его были раскрыты, наружу вырывались струи сияния – Диш напоминал утопленника, из глаз которого проросли водоросли. Монарх скользнул по торговцу лишь мимолетным взглядом, но успел ужаснуться. Он повернулся дальше, пытаясь встать, и тогда наконец сознание покинуло его. Желтые пятнышки в зрачках налились огнем, расширились, слились в два больших круглых пятна. Пелена багрянца затянула глаза Уги-Уги.
Он остался лежать неподвижно на слабо шевелящемся пауноге, разбросав конечности. Сияние бурлило, неистовствовало, хлестало их сотнями плетей, проедало человеческую плоть и лиловую шкуру. Пласты жира под темно-синей, начавшей пузыриться кожей стали плавиться, течь, меняя форму тела.
Щупальца паунога шевельнулись в последний раз и замерли.
Но бока его продолжали медленно раздуваться и опадать.
Внутри твари заработал биологический механизм, который был заложен в структуру этого существа изначально, хотя впервые включился только сейчас.
* * *
– Не так! – прокричала Арлея с носа. – Влево, влево поверни!Лиг, стоящий позади костяного горба в кормовой части живого дирижабля, дернул что-то, крутанул... раздалось шипение, частое пощелкивание суставов, и по бокам кальмара развернулись два кожаных нароста, напоминающих крылья. Существо завалилось влево, продолжая неуклонно снижаться, ведь его брюхо, то есть поддерживающий тело в воздухе газовый пузырь, было повреждено.
– Вижу наш холм! – прокричала девушка и бросилась к корме. Она сознательно думала про эту часть громоздкой неповоротливой туши как про корму, а про головогрудь – или как там называлась передняя часть существа – как про нос. Чем дольше они летели, тем Арлея все больше убеждалась в том, что это именно машина. Просто построенная иначе, чем какая-нибудь телега, паровая повозка, карета или эфироплан. И даже не построенная, скорее – выращенная.
– Дай мне. – Оттолкнув боцмана к стоящему возле хитинового ограждения Эрланге, Арлея ухватилась за полукруглую кость... то есть за штурвал. Его можно было наклонять и вращать, так как кость торчала из бледно-розового мягкого сустава на боку нароста, что возвышался над палубой – то есть спиной – ближе к корме. Еще здесь были две кости поменьше и нечто вроде мягких пистолетных курков, с их помощью изменялась скорость летающего кальмара. Впрочем, сейчас он плохо слушался управления. Поначалу вознесшись высоко над Гвалтой, теперь он неудержимо снижался; длинное пухлое тело иногда вздрагивало, будто от боли, под палубой-спиной что-то похрустывало и екало, мясистое носовое щупальце покачивалось на встречном ветру, вяло обвиснув.
Справиться с кальмаром-дирижаблем не получилось и у Арлеи: чудище падало, кроны деревьев приближались. Оставив штурвал, она бросилась на нос, и моряки поспешили за ней.
– Что-то стряслось там, – пробормотал боцман.
Людей на холме, за которым протекала облачная река, видно не было, хотя в траве валялись порванные тюки и котомки, доски и клочья ткани, в которые превратилась поклажа.
– На них напали?! – выдохнула Арлея.
Лиг подтвердил:
– Ага, похоже на то. Тож, наверно, серапихи. Только, может, другие какие, не те, что капитана нашего схватили. Глядите, и тел нету, всех унесли...
– Ща врежемся! – гаркнул Эрланга, внезапно хватая Арлею в объятия.
Она не успела возмутиться. Юнга присел, заставив и девушку опуститься на палубу, сжал покрепче одной рукой, а другой вцепился в борт.
Холм был уже прямо под ними, но сильного столкновения не произошло. Все же какое-то, пусть и очень примитивное, сознание у дирижабля имелось: увидев, что вот-вот врежется в землю, он напряг оставшиеся силы, уперся щупальцем в склон и сумел смягчить падение, издав при этом громкий натужный всхлип. Ударившись о землю, кальмар подпрыгнул, упал вновь, накренился и застыл, вытянув щупальце в траве.
– Ваша милость! – услышала Арлея и приподнялась, скинув с себя руку Эрланги, лежащего рядом. – Ваша милость!
Голос, казалось, доносился откуда-то с небес. Испуганный, сдавленный... Она подняла глаза, поискала взглядом и увидела лицо в кроне растущей на вершине холма пальмы.
Неподалеку Лиг вставал на ноги, морщась и растирая пострадавшее при падении колено. Туша дирижабля на боку медленно сдувалась, опадала: сквозь розовую рану газ с тонким шипением выходил наружу.
– Ты, как тебя... Шипер! – выкрикнула девушка, начиная наконец понимать, что к чему. – А ну, слазь! Сюда, быстро! Что здесь произошло? Отвечай!
Вскоре выяснилось, что на лагерь и вправду напали серапихи – под утро, неожиданно. Драка длилась недолго, часть моряков была перебита, а другую дикарки уволокли в джунгли, исчезнув среди деревьев так же быстро и бесшумно, как появились. Шипер (он был ранен в руку и плечо, причем вторая рана до сих пор кровоточила) спал под самой пальмой, и когда серапихи залезли на холм, он в свою очередь залез на дерево. В плечо вонзилось копье, а запястье пострадало от удара ножа одной из дикарок, которая взобралась следом, – но Шипер мужественно лягнул ее пяткой в лоб, она упала и скатилась куда-то с другой стороны холма, к речке.
– Верно, до сих пор там лежит, под косогором, дохлая, – так моряк завершил рассказ.
По крайней мере, отметила Арлея, он не пытался приукрасить свои поступки, не скрывал, что струсил и сразу полез на дерево, вместо того чтобы сражаться.
– Ну, завалил бы я одну, – пояснил Шипер. – И что с того? Схватили б меня и тоже уволокли бы – от и все. Вам тогда бы и узнать не от кого было, что тут стряслося.
Испуганный до полусмерти, он целый день просидел в ветвях, страшась слезть, а под вечер увидел опускающееся с неба чудовище и перепугался пуще прежнего.
Светило в небе гасло, над вершиной дул прохладный ветер. Живой дирижабль лежал, разбросав подрагивающие щупальца, постепенно сморщиваясь, сдуваясь, испуская во все стороны влажное тепло – выходящий наружу газ был горячим. Арлея обошла чудовище, внимательно рассматривая, заглянула в единственный глаз на морде, полускрытый влажными складками кожи: она не могла понять, испытывает ли это существо боль, в конце концов – понимает ли, что умирает?
– Давайте я хуч брюхо ему заткну чем-нить, – предложил Лиг. – Эй, а ну подсобите!
Моряки принялись собирать разбросанные по склону обрывки ткани, растерзанные котомки и веревки. Арлея вернулась на вершину и села, свесив ноги, на краю отвесного склона, под которым были кусты и берег облачной речки с песчаной косой. Она потерпела полное фиаско: приемный отец неведомо где, команда клиргона исчезла в джунглях Проклятого острова, капитан так и не спасен... Старые мысли вернулись к ней: женщина, знай свое место! Не лезь туда, где ты ничего не стоишь, занимайся тем, что можешь: ласкай мужа по ночам, штопай его одежду, готовь ему и рожай детей.
Она повернулась, увидела, как моряки пытаются запихнуть свернутые жгутом тряпки в рану лежащего на боку кальмара, и спросила, пряча глаза, потому что ей казалось, что троица искоса поглядывает на нее – с насмешкой, осуждением, чуть ли не брезгливостью:
– Шипер, а лодка где? Тоже дикарки унесли?
– Не, ваша милость, – откликнулся он, не оборачиваясь. – Мы ее смолой промазали и на самом краю поставили, ну, почти где вы щас сидите. На ветерке, чтоб просохла, значит... вниз ее сковырнули, когда драка была, она в кусты и упала.
– Можно будет ее починить, как думаешь?
– Ежели лодка туда навернулась, так не починить, а разобрать и заново сколотить, – ответил вместо матроса Лиг, и Арлея сумрачно кивнула.
Наступил вечер, стало прохладно. Моряки принялись разжигать костер, Арлея же, не слушая их разговоров, нашла грязный, истоптанный во время драки плащ, кое-как отряхнула его, завернувшись, улеглась под пальмой и закрыла глаза. Она чувствовала себя очень плохо, ее знобило.
Разбудил девушку радостный, непривычно звонкий голос Лига, который что-то кричал, стоя на краю холма над облачной речкой и размахивая руками. Было раннее утро, от крон деревьев у подножия дул прохладный ветерок и нес с собой пряные запахи джунглей. Арлея увидела, как к боцману спешат Эрланга с Шипером, привстала. Голова кружилась, по телу разливалась слабость. Кое-как поднявшись, она обошла пальму. По облачной речке прочь от центра Гвалты плыла большая лодка с железными шипами на бортах. Там было человек пять, один стоял на носу, и напоминающая пальму короткая толстая коса на его макушке горделиво покачивалась в потоке встречного ветра.
– Капитан! – взревел Эрланга так, что Арлея чуть не упала. – А! Ага! Эге-гей! Капитан, наш капитан!!! И лодка, лодка у него! Большая!
Светило в небе разгоралось, и облачная река будто разгоралась вместе с ним. Эфирные перекаты слепили глаза, плескался, мягко шипя, белоснежный пух. Смолик повернул голову, обратив к холму розовощекое самодовольное лицо, пригляделся, кивнул и шагнул прочь от носа. У лодки были две пары весел, но Арлея заметила, что одна из них прижата к бортам. Синекожий здоровяк-туземец греб, беспрерывно сгибаясь и разгибаясь, второй парой. Тео Смолик отдал приказ – посудина стала поворачивать к берегу.
Пассажиры оказались необычными: еще не старый, хотя уже седой белокожий житель Бултагари c разбитым моноклем; маленький смуглый мужчина, раненный в грудь, – он неподвижно лежал на спине посреди палубы, обратив к небу улыбающееся лицо; туземец, постоянно заискивающе поглядывающий на Смолика; наконец, девушка, в которой Арлея с удивлением признала наложницу Большой Рыбы. Смолик был в порванных штанах и грязной рубахе, белокожий – в одних штанах, раненый человечек в необычных узких шортах, туземец в набедренной повязке, а девушка в тонком золотом ошейнике, против чего мужчины, конечно, не возражали, – она же сама, кажется, не видела в своем наряде ничего необычного. Арлея отдала ей плащ, в котором спала ночью, после чего потребовала у Смолика объяснений.
И он объяснил: Уги-Уги мертв, упал на дно огромного провала, который зияет в центре Гвалты. Там у Большой Рыбы и, судя по всему, торговца Диша Длога тайный прииск, где трудятся рабы. Вернее – был прииск, а теперь его уже нет, потому что рабы восстали.
– Вот этот вот малый, – Смолик, сидящий на борту приставшей к берегу лодки, кивнул в сторону туземца по имени Кахулка, который в это время разговаривал с моряками Арлеи, – как демон вскарабкался по склону: раз, два – и он уже наверху! Спустил веревку, которую я привязал к большой корзине, поднял меня в ней, после мы с ним, вращая лебедку, доставили наверх остальных. Оказалось, что вокруг провала стоит поселок надсмотрщиков и недавно в нем произошел пожар: большая часть домов сгорела, пепелища еще дымили, по ним бродили какие-то безумцы. Кажется, там сцепились две группы, главари их совсем недавно сошлись в последней схватке на площади возле провала. Во всяком случае, эти люди сказали, что то были главари. Их имен я не помню, но один, высокий и худой, облаченный почему-то в белую простыню, к моменту нашего появления был мертв, из брюха его торчало горящее копье, которое вонзил второй, коротышка-метис. Впрочем, худой перед смертью успел отсечь врагу руку и ранить в грудь, так что метис валялся в пыли и что-то хрипел, а его приспешники пытались ему помочь. В общем, мы не стали вмешиваться, но покинули поселок, не вступая в бой с местными безумцами – да, дорогая хозяйка, все они там натуральные психи, – при этом я лично нес на руках вот это вот милое дитя, обессилевшее от истязаний и голода... – Тео похлопал по плечу девушку-туземку, которая, невзирая на то, что Арлея уже несколько раз топала на нее и приказывала встать, прикорнула, полулежа на палубе, возле Смолика, обхватив его за колени и обратив на капитана безоблачный счастливый взгляд. – И в конце концов, миновав поля и несколько мелких озер, а после поднявшись по склону вдоль облакопада, мы добрались до такого, знаешь ли, туннеля в горе. Речка текла по нему, она-то и образовывала облакопад, о котором я упомянул. Там были железные ворота, пристань в пещере, большая крытая ладья, а в нише неподалеку, в этакой облачной луже, качалась лодка. Но! – Смолик поднял палец, и Арлея заметила на его руке золотую цепочку. Скорее всего, раньше браслет украшал тонкое запястье туземки, но потом перекочевал к капитану. Девушка открыла было рот, чтобы приказать вернуть украшение, но так ничего и не сказала. Что бы там ни было, Арлея понимала: туземка – не белая женщина, она не станет возмущаться. В некотором роде и она, и все, что на ней, – законная добыча Смолика. Тем более сама девица, кажется, была не против. Среди всех этих мужчин она каким-то образом определила в нем старшего и пристала к Смолику, будто полип-чистильщик к боку кита. Тео, натурально, не возражал: несмотря на припухшее лицо и ссадины по всему телу, туземка была прелестна. – Но там был сторожевой пост, – продолжал он. – Мы схватились с несколькими охранниками и смело столкнули их в поток, который в туннеле весьма силен, так что, думаю, они разбились о камни под облакопадом. Затем мы сели в лодку и...
– Дальше все ясно, но как ты попал туда? – перебила Арлея. – Ведь ты... Ведь мы оставили тебя на том странном дереве посреди прозрачной горы.
Она перевела взгляд на белокожего, представившегося как Траки Нес. Он внимательно слушал рассказ, стоя рядом с Арлеей, а при последних словах зашевелился и повернулся к ней.
– Капитан Теодор де Смол рассказал, что видел, как вы летели на каком-то большом существе, – заговорил бултагарец негромко. – Где оно сейчас?
Девушка махнула рукой.
– На холме. Его ранили в брюхо, вернее, в пузырь, и теперь оно подыхает. Мои люди заткнули рану тряпками, но, кажется, за ночь большая часть газа все равно вышла наружу.
– Отведите меня туда, побыстрее! – встрепенулся Нес. Этот человек почти постоянно негромко сопел и часто моргал, а еще у него была привычка между словами складывать губы трубочкой и прищелкивать языком. – До того как стать учителем, я собирался служить лекарем и кое-что знаю...
– Тео, ты не закончил рассказ, – напомнила Арлея, и капитан живо откликнулся:
– С твоего позволения я закончу его на своем, вернее, на твоем клиргоне, любезная хозяйка. Дальнейший рассказ будет крайне... крайне необычен даже для ушей того, кто видел все то, что увидели вы с нашими доблестными моряками. А, Лиг, Эрланга! – вскричал он и, не обращая больше внимания на хозяйку, зашагал к ним. Туземка, грациозно поднявшись с палубы и придерживая плащ на груди, пошла следом. – Смельчак Шипер! Я знал, что могу положиться именно на вас троих. Без сомнения, наша всеобщая любимица хозяйка подобающе наградит каждого из вас. А ты, Эрланга, уже награжден: отныне ты не юнга, но всамделишный, натуральный, полноценный младший матрос!
Чуть позже выяснилось, что кальмар не сдох, хотя пребывал в беспамятстве. Траки Нес, очень возбудившийся при виде живой машины, задал Арлее с моряками бесчисленное количество вопросов, одновременно развив бурную деятельность. Девушка испытывала к безмолвному страшиле подобие благодарности, ведь это он спас их от серапих, и позволила задержаться на холме до полудня – хотя Тео Смолик был непривычно суетлив и очень спешил. На вопрос Арлеи, куда он так торопится, капитан ответил, что объяснит ей все на «Дали», а пока что им необходимо как можно скорее достигнуть Да Морана. Сделав глубокий надрез в коре растущего на вершине дерева, Траки путем сложных манипуляций добыл полкотелка пальмовой смолы. Смешав ее с глиной из болотца, находившегося в джунглях неподалеку, он сначала зашил брюхо дирижабля при помощи большой иглы и суровой нити – все это было найдено в котомке, которую бросили серапихи, уволокшие с холма матросов. Потом Нес намазал это место толстым слоем смеси облачного пуха, глины и смолы, объявив, что веществом примерно такого же состава, с добавлением еще некоторых ингредиентов, пропитывают емкости эфиропланов на цивилизованном востоке.
Страшила был все же слишком велик, чтобы класть его на палубу лодки, но бултагарец заверил, что он не должен утонуть в облаках. Стащив с холма, его положили за кормой и веревками примотали к ней щупальце.
На следующий день путешественники добрались до истока облачной речки, где ненадолго остановились – по приказу Смолика зачисленный в команду Кахулка залез в крону растущего неподалеку от древнего святилища Живой Мечты дерева и вернулся с трубками фейерверка. Дали несколько сигналов, после чего вышли в бухту. Ладьи Уги-Уги там не оказалось, так что клиргон Смолика приблизился беспрепятственно. Выполнявший роль капитана второй боцман сказал, что некоторое время назад по облачной реке приплыло небольшое судно, люди с него перебрались на ладью монарха, и та ушла в океан. В подзорную трубу удалось разглядеть среди вновь прибывших юношу с темными волосами и кожей цвета кофе, сильно разбавленного молоком. Арлея затребовала более точное описание, после чего воскликнула:
– Кажется, это Гана!
– Он погиб, – ответствовал Тео. – Не начинай вновь, ты же знаешь: его затянуло в облака под горой. Оттуда не...
– Гана? – спросил как раз забравшийся по трапу Траки Нес. – Гана На-Тропе-Войны, так, кажется, зовут этого человека?
Они повернулись к бултагарцу, и Арлея спросила:
– Откуда вы его знаете?
– Юноша был в провале, – пояснил Нес. – Как раз перед тем как Лан Алоа нашел наше тайное место в роще желейных деревьев. Кахулка и Фавн Сив привели его к нам.
– Значит, жив... – удивленно протянул Смолик. – Какой живучий пиратик попался мне тогда – ведь я тоже хотел его убить, а не вышло. А Фавн Сив? Слышите, Нес, – кто этот смуглый коротышка? Он кажется мне очень странной личностью, хотя я не могу сказать почему. Отчего он всегда молчит? Да, а ваш отец, хозяйка, знаете, что случилось с ним?
Арлея уставилась на капитана.
– Он тоже был в провале?
– Был, да. Нет, сам я не видел его, но эти люди сказали, что некоторое время назад на каменном уступе возле прииска стояло кресло, в котором сидел парализованный укушенный. Потом, когда начался бунт, он исчез оттуда – скорее всего, во время одной из драк его столкнули вниз. До дна провала лететь и лететь, к тому же внизу находится что-то... В общем, торговец мертв.
Арлея опустила взгляд, некоторое время смотрела себе под ноги, кивнула и молча ушла.
Страшилу оставили в облаках позади клиргона, так же привязав щупальце к корме. Впрочем, живой дирижабль недолго покачивался в эфире: вскоре после того как корабль отплыл от Гвалты, он начал потихоньку взлетать, все чаще отрываясь от пуховых перекатов, и конец путешествия преодолел уже по воздуху, ухватившись торчащей из морды конечностью за корму, лишь иногда плюхаясь брюхом в эфир.
Странный человек Фавн Сив, которому Уги-Уги пробил кинжалом грудь, а рукоятью пистолета сломал ребро, лежал в каюте, весь в бинтах, и тихо улыбался, но на вопросы не отвечал. Арлея со Смоликом, выгнав упирающуюся Нахаку, закрылись в капитанской каюте, где имели долгий разговор. Когда он закончился, девушка вышла наружу в полном недоумении: она не знала, как относиться к рассказу, она и верила и не верила одновременно. Хотя у Смолика вроде бы не было причин для лжи, тем более для такой необычной, невероятной лжи – но описанные им картины и события казались слишком уж фантастическими.
– Все правда, – сказал ей капитан, возвращаясь на палубу. – Так что тебе придется принять решение. Думай, и думай быстрее, до острова недалеко. Попадем на Да Морана к вечеру. Интересно, королевская свадьба уже была?
Глава 9
Гана шевелил губами, хмурился, заведя вверх глаза, считал дни – и не мог сообразить, сколько их прошло с того времени, когда на корабле работорговцев он услышал про месячный траур после смерти королевы. Ему казалось, что свадьба должна состояться не то сегодня, не то завтра... но что, если он опоздал, что, если принцесса и Экуни Рон обвенчались вчера?
Так или иначе, Суладар приближался; с высоты в два десятка локтей, на которой летел пауног, Тулага уже видел бархатистые пятна далеко впереди.
Сразу после второго визита в святилище, когда он сумел при помощи каменного свистка выманить чудовище из-под алтаря, а после, усевшись верхом на вытянутом тулове, стал учиться командовать им, Тулага испытывал большое желание подняться повыше, к светилу и Кавачи, чтобы увидеть, как те выглядят вблизи. Он с некоторым удивлением наблюдал за самим собой, за своими новыми устремлениями: раньше подобное любопытство не посещало его, теперь же оно мешало обычной для Ганы сосредоточенной целенаправленности, заставляя мысли блуждать где попало. Надо было спешить, но он все же попытался взлететь к небу. Хотя добился лишь того, что пауног поднялся еще на несколько локтей: тварь оказалась не способна преодолеть незримую границу и, достигнув ее, сама собой мягко опускалась ниже.