Когда он затих, в кабинете воцарилась гнетущая тишина, которую нарушил Бабкин:
— Огонь, а не девка! Ей бы не в комке торговать, а в театралку поступать.
Такой талантище пропадает! Сама Раневская позавидовала бы!
— А не пошел бы ты… сам знаешь куда! — в сердцах выругался Андрей. Что бы там ни говорили Бабкин с Калиной, Лене он верил. Может, два года назад ее и впрямь черт попутал, но нельзя же судить о человеке по однажды сложившемуся стереотипу.
Чтобы успокоиться, он принялся перекладывать на столе папки с документацией.
Ему вдруг страшно захотелось написать заявление об уходе и сегодня же сунуть его под нос Бухвостову. Работа в уголовном розыске не приносила ему ни малейшего удовлетворения. Здесь царили свои нравы, и он чувствовал себя лишним в этом муравейнике.
— Ты, начальник, не обижайся, — подал голос Калина, — эта девчонка не простая штучка. Мозги у нее в самом деле работают на пятерку с плюсом. Знаешь, что она учудила два года назад?
— Не знаю и знать не хочу! — отрезал Андрей. — Идите работать.
— Нет, ты послушай, — стоял на своем Калина. — Мать у нее алкоголичка, денег вечно не хватало, а девчонке хотелось выглядеть не хуже других. Вот она и придумала аферу с вымогательством. Дала своему однокласснику, а потом разорвала на себе платье, наделала ссадин и синяков и к нам. Орет: «Меня изнасиловали!», в глазах слезы, губки трясутся… ну прямо как сейчас. Я был молодой, необстрелянный, попался на удочку. Как говорится, проникся ее бедой. Завел дело, послал Стрельцову на медэкспертизу.
А через пару дней Леночка пришла и забрала свое заявление. Как оказалось, родители пацана заплатили ей кругленькую сумму, чтобы все замять. Под парня-то Леночка легла по собственной инициативе, но против заключения экспертизы ведь не попрешь. Вот родители и испугались. Я только потом просек, что меня за нос водят, а тогда, дурак, полдня уговаривал ее не забирать заявление… Так что, товарищ начальник, нет никакой гарантии, что она опять все это не сочинила!
Поразмыслив немного, Андрей возразил упрямо:
— Гарантий, конечно, никаких. Однако я привык доверять своей интуиции. И до сегодняшнего дня она меня ни разу не подводила.
— Все когда-то случается в первый раз, — изрек Бабкин, затягиваясь сигаретой. — Первый поцелуй, первая любовь, первая неудача, первая затрещина, первый выстрел на поражение…
Прекрасно понимая, на что намекает старлей, Андрей тем не менее промолчал.
Ему не хотелось ссориться с подчиненными. Он чувствовал, что они по-своему неплохие ребята, а уж по части оперативно-сыскной работы он пацан зеленый против них. Между тем парни медленно, но верно выживали его из отдела, открытым текстом давая понять, что он здесь чужак. Это был плохой признак. Что он мог противопоставить их многолетнему опыту, оперативной смекалке и устоявшимся милицейским традициям? Бесстрашие? Желание работать с полной отдачей? Так никто в отделе не бил баклуши, все работали на износ… Вот только за дело Лены Стрельцовой никто почему-то не хотел браться…
Глава 8
Глава 9
— Огонь, а не девка! Ей бы не в комке торговать, а в театралку поступать.
Такой талантище пропадает! Сама Раневская позавидовала бы!
— А не пошел бы ты… сам знаешь куда! — в сердцах выругался Андрей. Что бы там ни говорили Бабкин с Калиной, Лене он верил. Может, два года назад ее и впрямь черт попутал, но нельзя же судить о человеке по однажды сложившемуся стереотипу.
Чтобы успокоиться, он принялся перекладывать на столе папки с документацией.
Ему вдруг страшно захотелось написать заявление об уходе и сегодня же сунуть его под нос Бухвостову. Работа в уголовном розыске не приносила ему ни малейшего удовлетворения. Здесь царили свои нравы, и он чувствовал себя лишним в этом муравейнике.
— Ты, начальник, не обижайся, — подал голос Калина, — эта девчонка не простая штучка. Мозги у нее в самом деле работают на пятерку с плюсом. Знаешь, что она учудила два года назад?
— Не знаю и знать не хочу! — отрезал Андрей. — Идите работать.
— Нет, ты послушай, — стоял на своем Калина. — Мать у нее алкоголичка, денег вечно не хватало, а девчонке хотелось выглядеть не хуже других. Вот она и придумала аферу с вымогательством. Дала своему однокласснику, а потом разорвала на себе платье, наделала ссадин и синяков и к нам. Орет: «Меня изнасиловали!», в глазах слезы, губки трясутся… ну прямо как сейчас. Я был молодой, необстрелянный, попался на удочку. Как говорится, проникся ее бедой. Завел дело, послал Стрельцову на медэкспертизу.
А через пару дней Леночка пришла и забрала свое заявление. Как оказалось, родители пацана заплатили ей кругленькую сумму, чтобы все замять. Под парня-то Леночка легла по собственной инициативе, но против заключения экспертизы ведь не попрешь. Вот родители и испугались. Я только потом просек, что меня за нос водят, а тогда, дурак, полдня уговаривал ее не забирать заявление… Так что, товарищ начальник, нет никакой гарантии, что она опять все это не сочинила!
Поразмыслив немного, Андрей возразил упрямо:
— Гарантий, конечно, никаких. Однако я привык доверять своей интуиции. И до сегодняшнего дня она меня ни разу не подводила.
— Все когда-то случается в первый раз, — изрек Бабкин, затягиваясь сигаретой. — Первый поцелуй, первая любовь, первая неудача, первая затрещина, первый выстрел на поражение…
Прекрасно понимая, на что намекает старлей, Андрей тем не менее промолчал.
Ему не хотелось ссориться с подчиненными. Он чувствовал, что они по-своему неплохие ребята, а уж по части оперативно-сыскной работы он пацан зеленый против них. Между тем парни медленно, но верно выживали его из отдела, открытым текстом давая понять, что он здесь чужак. Это был плохой признак. Что он мог противопоставить их многолетнему опыту, оперативной смекалке и устоявшимся милицейским традициям? Бесстрашие? Желание работать с полной отдачей? Так никто в отделе не бил баклуши, все работали на износ… Вот только за дело Лены Стрельцовой никто почему-то не хотел браться…
Глава 8
ВНЕПЛАНОВЫЙ СУИЦИД
Жизнь Лены Стрельцовой оборвалась на рассвете. Перед тем как встать на узкий подоконник своей кухни и шагнуть вниз, она выпила чашку кофе, выкурила три сигареты и написала предсмертную записку, которую впоследствии нашли на кухонном столе. Записка была самой обыкновенной: "В моей смерти прошу никого не винить.
Ухожу из жизни добровольно. Прощайте". Четкий, совсем еще детский почерк. Почти каллиграфический. Буквы ровные, ни малейшего намека на то, что человек, писавший эти страшные слова, хоть капельку волновался…
О самоубийстве в 136-е отделение милиции сообщила дворничиха. Она расчищала от снега детскую площадку перед соседним домом, как вдруг услышала странный шлепок. Словно с верхнего этажа сбросили тяжеленный мешок с картошкой. Район был не из благополучных, поэтому дворничиха ничуть не удивилась и, возмутившись чьей-то наглостью, продолжила свою монотонную работу. В какой-то момент у нее возникло дурное предчувствие, и, бросив лопату, дворничиха помчалась к месту падения злополучного мешка.
Увидев окровавленный труп, она, как ни странно, не стала плакать и кричать, а осторожно подошла к лежащей на снегу девушке. Узнав Лену, оцепенела и, по ее словам, долго простояла над трупом. Затем, оправившись от шока, медленно вошла в подъезд, позвонила в первую попавшуюся квартиру и попросила вызвать «Скорую» и милицию. «Скорая», к сожалению, не понадобилась. Усталый после бессонной ночи врач констатировал мгновенную смерть…
Пытаясь представить себе, о чем думала длинноногая Стрекоза в последние минуты, Андрей Корнилов не мог избавиться от ощущения, что именно он виноват в том, что произошло. О, если б он мог повернуть время вспять! Если бы мог, сделал бы все возможное, чтобы помочь несчастной девчонке, утратившей веру в доброту и бескорыстие людей…
Пока эксперты занимались своим делом, следователь заполнял бланк, а Дорофеев и Гурвич опрашивали свидетелей, Андрей стоял рядом со Славиком Семаго, водителем милицейской машины, куря одну сигарету за другой. В голове вертелась одна мысль: он во что бы то ни стало должен найти главного виновника самоубийства Лены Стрельцовой. Он не сомневался, что тот существует.
Это хромой насильник, представившийся девушке Павлом Андреевичем…
— Ну что, командир, кажись, сто пятой статьей УК тут и не пахнет. — Излишне бодрый голос майора Дорофеева заставил Андрея вздрогнуть и резко повернуться в его сторону.
Подойдя вплотную, майор деловито достал из кармана пачку «Дирола», забросил в рот сразу несколько подушечек и принялся перемалывать их с глубокомысленным видом. Андрей невольно поморщился, здоровяк Дорофеев вызывал у него тягостные ассоциации. Опухший после вчерашней попойки, он мало походил на бывалого сотрудника уголовного розыска. Скорее на работягу, получившего накануне долгожданную зарплату…
Если Дорофеев и заметил недовольство начальника, то никак не отреагировал на это. Дохнув на Андрея густым перегаром, он продолжал как ни в чем не бывало:
— Слава богу, не криминал. Самоубийство. Девчонка сама влезла на подоконник, сама открыла окно, сама прыгнула. И записка в наличии имеется…
Осталось отработать версию по сто десятой. Сомневаюсь, чтобы ее довели до самоубийства. Нынешний молодняк чего только не вытворяет из-за несчастной любви…
— Погоди, Ваня, — Андрей вновь поморщился, — не тараторь. Ты в курсе, что вчера эта девочка приходила к нам в отделение?
На лице Дорофеева отразилась сложная гамма чувств.
— Не понял…
— Стрельцова хотела оставить заявление. Ее изнасиловал один подонок-сутенер. Хотел, чтобы она работала у него.
— Да ну?.. Чего ж заяву-то не приняли? Кто дежурил?
— Два года назад у девчонки были неприятности с законом, и теперь ей никто не поверил, —. терпеливо пояснил Андрей. — В том числе и я. Заявление она порвала, а сегодня… вот… — Он многозначительно посмотрел туда, где еще полчаса назад лежал труп Лены.
Некоторое время Дорофеев молча переваривал услышанное. Затем, нахмурившись, посмотрел Андрею в глаза.
— Сутенер, говоришь?.. Это меняет дело. Выяснили, кто такой?
— Мне известно только его имя: Павел Андреевич. Инвалид. На вид лет сорок — сорок пять. Стрельцова утверждала, что во время полового акта и после он снимал ее на видеокамеру, чтобы впоследствии шантажировать этой пленкой…
Черт, надо было никого не слушать и принять у Стрельцовой заявление.
Глядишь, девчонка была бы жива.
В этот момент к ним подошел Миша Гурвич. Услышав конец фразы, вопросительно уставился на Андрея. Тому пришлось повторить все, на этот раз со всеми подробностями.
Внимательно выслушав Андрея, Миша высказал свое мнение:
— Бабкин виноват. Он тебе мозги запудрил.
— Старлей ни при чем. Он хотел, как лучше…
— Вообще-то я знаю одного инвалида, которого зовут Павлом Андреевичем, — заявил вдруг Миша.
— Шутишь? — не поверил Андрей.
— По-моему, не до шуток, когда речь идет о таком гнусном преступлении. Он живет как раз на моей территории, на Мосфильмовской, в сорок третьем доме.
Ветеран афганской войны, между прочим.
— «Афганец»?.. Что-то не вяжется, как «афганец» может опуститься до такого?
Миша с горечью усмехнулся:
— Думаешь, воевал, так и не может быть сутенером?.. Да нет, похоже, все верно: по данным моей агентуры, у него приличный бордель. Приличный по штату, девчонок двадцать. Работает он не один, а под «крышей» у «папановцев».
Подступиться будет ой как непросто.
Андрей, охваченный жаждой мщения, пропустил слова о «крыше» мимо ушей. Уж очень ему хотелось двинуть на Мосфильмовскую и разобраться с ветераном по-афгански.
— Короче так, ребята, — деловито заключил он, окидывая подчиненных оценивающим взглядом, — едем к нему. Надо расставить все точки над "и". Надеюсь, никто не забыл табельное оружие? Гурвич с Дорофеевым переглянулись.
— Андрей, боюсь, ты меня не понял, — с нажимом повторил Миша. — У Павла Андреевича слишком крутая «крыша». «Папановцы» — хорошо организованная бандитская группировка из бывших спортсменов и военных. Ты хоть представляешь, какая это сила? Чтобы вывести их клиента на чистую воду, нужны неопровержимые доказательства.
— Я не допрашивать его собираюсь, — спокойно возразил Андрей. — Начистить мерзавцу рожу и заставить добровольно признаться в совершенных гнусностях. Пусть это будет явка с повинной, хотя не он, а мы сами к нему явимся.
— Это я уже понял, — усмехнулся Миша. — Но мы, если ты еще помнишь, не бандиты, а блюстители закона. И действовать должны в соответствии с ним.
— Закон, закон… О каком законе может идти речь, если девчонка мертва, а человек, толкнувший ее на самоубийство, на свободе!
— Рано или поздно мы его возьмем, — пообещал Миша. — Можно поиграть в его же игры: под видом безработной подослать к нему нашу сотрудницу. Как следует прижмем, он и расколется.
Андрей головой.
— Нет времени. Если он узнает о самоубийстве Стрельцовой, заляжет на дно.
Надо действовать немедленно.
— А если он нам не откроет? — усомнился Дорофеев.
Почуяв в майоре союзника, Андрей повернулся к нему:
— Взломаем дверь.
— На каком основании? — продолжал гнуть свое Гурвич. — У тебя есть что-нибудь на него? То-то и оно, что нет. Вот если бы Стрельцова оставила заявление…
— Теперь это не имеет никакого значения, — зло отчеканил Андрей. — Так вы едете со мной или как?
Гурвич посмотрел на него, как на тяжело больного.
— Ты хоть понимаешь, во что собираешься ввязаться? Мало тебе одного выговора? Хочешь вообще остаться без работы? Или, того хуже, сесть на скамью подсудимых за превышение служебных полномочий?
— Знаешь, мне глубоко наплевать, выгонят не выгонят. Если я начищу рожу этому негодяю буду вполне удовлетворен. А если получу еще один выговор или меня выкинут из органов. Что ж, значит, так тому и быть.
— Нет, тут ты, Миша, перегнул, — встрял разговор Дорофеев. — Из органов Андрюху могут выкинуть только за одну провинность: если он застрелит Бухало. И так людей не хватает. А за то, что он собирается вытворить, впаяют неполное служебное. На фига это надо?.. Давай, если уж душа горит, поймаем сутенера в темном переулке и вломим ему по пятое число, а?
Андрей криво усмехнулся.
— А это разве законно?
— Зато безопасно.
— Не хочу исподтишка, тут нужна гласность. А то эти сволочи совсем распоясались. Грабят, убивают, насилуют, и все им сходит с рук. Или я не прав? — Он обвел подчиненных изучающим взглядом.
И хотя Гурвич своим видом выражал несогласие, что-то подсказывало Андрею: он на его стороне. Что касается Дорофеева, тут все было просто: по приказу начальства он готов пересчитать зубы хоть дьяволу. Только вот имеет ли Андрей право отдать подобный приказ?..
— Понимаю, не хотите зря рисковать, — медленно, взвешивая каждое слово, начал он. — Это нормально. На Мосфильмовскую я поеду один. Если Бухвостов будет меня спрашивать, придумайте что-нибудь.
— Э-э нет, командир! — вдруг запротестовал Дорофеев. — Один ты с этим козлом умаешься. Так что, Миша, перед Бухалой отдуваться тебе.
— Вы что, сдурели? — растерялся Гурвич. — Хотите на меня одного все свалить?.. Знаете же, что врать не люблю, да и не умею. Он меня в два счета расколет!
— Тогда давай с нами! — предложил майор. — Здесь-то уже все вроде бы закончено… Осталось протокол подписать, это подождет…
— Ладно, уговорили… — тяжело вздохнул Миша. — Только что мы скажем Бухвостову?
— Вернемся и будем думать.
Ухожу из жизни добровольно. Прощайте". Четкий, совсем еще детский почерк. Почти каллиграфический. Буквы ровные, ни малейшего намека на то, что человек, писавший эти страшные слова, хоть капельку волновался…
О самоубийстве в 136-е отделение милиции сообщила дворничиха. Она расчищала от снега детскую площадку перед соседним домом, как вдруг услышала странный шлепок. Словно с верхнего этажа сбросили тяжеленный мешок с картошкой. Район был не из благополучных, поэтому дворничиха ничуть не удивилась и, возмутившись чьей-то наглостью, продолжила свою монотонную работу. В какой-то момент у нее возникло дурное предчувствие, и, бросив лопату, дворничиха помчалась к месту падения злополучного мешка.
Увидев окровавленный труп, она, как ни странно, не стала плакать и кричать, а осторожно подошла к лежащей на снегу девушке. Узнав Лену, оцепенела и, по ее словам, долго простояла над трупом. Затем, оправившись от шока, медленно вошла в подъезд, позвонила в первую попавшуюся квартиру и попросила вызвать «Скорую» и милицию. «Скорая», к сожалению, не понадобилась. Усталый после бессонной ночи врач констатировал мгновенную смерть…
Пытаясь представить себе, о чем думала длинноногая Стрекоза в последние минуты, Андрей Корнилов не мог избавиться от ощущения, что именно он виноват в том, что произошло. О, если б он мог повернуть время вспять! Если бы мог, сделал бы все возможное, чтобы помочь несчастной девчонке, утратившей веру в доброту и бескорыстие людей…
Пока эксперты занимались своим делом, следователь заполнял бланк, а Дорофеев и Гурвич опрашивали свидетелей, Андрей стоял рядом со Славиком Семаго, водителем милицейской машины, куря одну сигарету за другой. В голове вертелась одна мысль: он во что бы то ни стало должен найти главного виновника самоубийства Лены Стрельцовой. Он не сомневался, что тот существует.
Это хромой насильник, представившийся девушке Павлом Андреевичем…
— Ну что, командир, кажись, сто пятой статьей УК тут и не пахнет. — Излишне бодрый голос майора Дорофеева заставил Андрея вздрогнуть и резко повернуться в его сторону.
Подойдя вплотную, майор деловито достал из кармана пачку «Дирола», забросил в рот сразу несколько подушечек и принялся перемалывать их с глубокомысленным видом. Андрей невольно поморщился, здоровяк Дорофеев вызывал у него тягостные ассоциации. Опухший после вчерашней попойки, он мало походил на бывалого сотрудника уголовного розыска. Скорее на работягу, получившего накануне долгожданную зарплату…
Если Дорофеев и заметил недовольство начальника, то никак не отреагировал на это. Дохнув на Андрея густым перегаром, он продолжал как ни в чем не бывало:
— Слава богу, не криминал. Самоубийство. Девчонка сама влезла на подоконник, сама открыла окно, сама прыгнула. И записка в наличии имеется…
Осталось отработать версию по сто десятой. Сомневаюсь, чтобы ее довели до самоубийства. Нынешний молодняк чего только не вытворяет из-за несчастной любви…
— Погоди, Ваня, — Андрей вновь поморщился, — не тараторь. Ты в курсе, что вчера эта девочка приходила к нам в отделение?
На лице Дорофеева отразилась сложная гамма чувств.
— Не понял…
— Стрельцова хотела оставить заявление. Ее изнасиловал один подонок-сутенер. Хотел, чтобы она работала у него.
— Да ну?.. Чего ж заяву-то не приняли? Кто дежурил?
— Два года назад у девчонки были неприятности с законом, и теперь ей никто не поверил, —. терпеливо пояснил Андрей. — В том числе и я. Заявление она порвала, а сегодня… вот… — Он многозначительно посмотрел туда, где еще полчаса назад лежал труп Лены.
Некоторое время Дорофеев молча переваривал услышанное. Затем, нахмурившись, посмотрел Андрею в глаза.
— Сутенер, говоришь?.. Это меняет дело. Выяснили, кто такой?
— Мне известно только его имя: Павел Андреевич. Инвалид. На вид лет сорок — сорок пять. Стрельцова утверждала, что во время полового акта и после он снимал ее на видеокамеру, чтобы впоследствии шантажировать этой пленкой…
Черт, надо было никого не слушать и принять у Стрельцовой заявление.
Глядишь, девчонка была бы жива.
В этот момент к ним подошел Миша Гурвич. Услышав конец фразы, вопросительно уставился на Андрея. Тому пришлось повторить все, на этот раз со всеми подробностями.
Внимательно выслушав Андрея, Миша высказал свое мнение:
— Бабкин виноват. Он тебе мозги запудрил.
— Старлей ни при чем. Он хотел, как лучше…
— Вообще-то я знаю одного инвалида, которого зовут Павлом Андреевичем, — заявил вдруг Миша.
— Шутишь? — не поверил Андрей.
— По-моему, не до шуток, когда речь идет о таком гнусном преступлении. Он живет как раз на моей территории, на Мосфильмовской, в сорок третьем доме.
Ветеран афганской войны, между прочим.
— «Афганец»?.. Что-то не вяжется, как «афганец» может опуститься до такого?
Миша с горечью усмехнулся:
— Думаешь, воевал, так и не может быть сутенером?.. Да нет, похоже, все верно: по данным моей агентуры, у него приличный бордель. Приличный по штату, девчонок двадцать. Работает он не один, а под «крышей» у «папановцев».
Подступиться будет ой как непросто.
Андрей, охваченный жаждой мщения, пропустил слова о «крыше» мимо ушей. Уж очень ему хотелось двинуть на Мосфильмовскую и разобраться с ветераном по-афгански.
— Короче так, ребята, — деловито заключил он, окидывая подчиненных оценивающим взглядом, — едем к нему. Надо расставить все точки над "и". Надеюсь, никто не забыл табельное оружие? Гурвич с Дорофеевым переглянулись.
— Андрей, боюсь, ты меня не понял, — с нажимом повторил Миша. — У Павла Андреевича слишком крутая «крыша». «Папановцы» — хорошо организованная бандитская группировка из бывших спортсменов и военных. Ты хоть представляешь, какая это сила? Чтобы вывести их клиента на чистую воду, нужны неопровержимые доказательства.
— Я не допрашивать его собираюсь, — спокойно возразил Андрей. — Начистить мерзавцу рожу и заставить добровольно признаться в совершенных гнусностях. Пусть это будет явка с повинной, хотя не он, а мы сами к нему явимся.
— Это я уже понял, — усмехнулся Миша. — Но мы, если ты еще помнишь, не бандиты, а блюстители закона. И действовать должны в соответствии с ним.
— Закон, закон… О каком законе может идти речь, если девчонка мертва, а человек, толкнувший ее на самоубийство, на свободе!
— Рано или поздно мы его возьмем, — пообещал Миша. — Можно поиграть в его же игры: под видом безработной подослать к нему нашу сотрудницу. Как следует прижмем, он и расколется.
Андрей головой.
— Нет времени. Если он узнает о самоубийстве Стрельцовой, заляжет на дно.
Надо действовать немедленно.
— А если он нам не откроет? — усомнился Дорофеев.
Почуяв в майоре союзника, Андрей повернулся к нему:
— Взломаем дверь.
— На каком основании? — продолжал гнуть свое Гурвич. — У тебя есть что-нибудь на него? То-то и оно, что нет. Вот если бы Стрельцова оставила заявление…
— Теперь это не имеет никакого значения, — зло отчеканил Андрей. — Так вы едете со мной или как?
Гурвич посмотрел на него, как на тяжело больного.
— Ты хоть понимаешь, во что собираешься ввязаться? Мало тебе одного выговора? Хочешь вообще остаться без работы? Или, того хуже, сесть на скамью подсудимых за превышение служебных полномочий?
— Знаешь, мне глубоко наплевать, выгонят не выгонят. Если я начищу рожу этому негодяю буду вполне удовлетворен. А если получу еще один выговор или меня выкинут из органов. Что ж, значит, так тому и быть.
— Нет, тут ты, Миша, перегнул, — встрял разговор Дорофеев. — Из органов Андрюху могут выкинуть только за одну провинность: если он застрелит Бухало. И так людей не хватает. А за то, что он собирается вытворить, впаяют неполное служебное. На фига это надо?.. Давай, если уж душа горит, поймаем сутенера в темном переулке и вломим ему по пятое число, а?
Андрей криво усмехнулся.
— А это разве законно?
— Зато безопасно.
— Не хочу исподтишка, тут нужна гласность. А то эти сволочи совсем распоясались. Грабят, убивают, насилуют, и все им сходит с рук. Или я не прав? — Он обвел подчиненных изучающим взглядом.
И хотя Гурвич своим видом выражал несогласие, что-то подсказывало Андрею: он на его стороне. Что касается Дорофеева, тут все было просто: по приказу начальства он готов пересчитать зубы хоть дьяволу. Только вот имеет ли Андрей право отдать подобный приказ?..
— Понимаю, не хотите зря рисковать, — медленно, взвешивая каждое слово, начал он. — Это нормально. На Мосфильмовскую я поеду один. Если Бухвостов будет меня спрашивать, придумайте что-нибудь.
— Э-э нет, командир! — вдруг запротестовал Дорофеев. — Один ты с этим козлом умаешься. Так что, Миша, перед Бухалой отдуваться тебе.
— Вы что, сдурели? — растерялся Гурвич. — Хотите на меня одного все свалить?.. Знаете же, что врать не люблю, да и не умею. Он меня в два счета расколет!
— Тогда давай с нами! — предложил майор. — Здесь-то уже все вроде бы закончено… Осталось протокол подписать, это подождет…
— Ладно, уговорили… — тяжело вздохнул Миша. — Только что мы скажем Бухвостову?
— Вернемся и будем думать.
Глава 9
ПОГРОМ НА МОСФИЛЬМОВСКОЙ
В дверь трезвонили не переставая, и Павел Андреевич, решивший было не открывать, в конце концов сдался. А вставать совсем не хотелось. После вчерашнего сабантуя раскалывалась голова, тело ломило так, словно ночь напролет он разгружал вагоны с цементом. Постанывая, он встал с постели и, припадая на правую ногу, побрел в прихожую. В свое время он потратил кучу бабок на то, чтобы сделать свою квартиру неприступной крепостью. Железная дверь, ригельные замки, видеокамеры, способные заглянуть в самые темные уголки лестничной площадки, — эти меры предосторожности были приняты не случайно. То, чем занимался Павел Андреевич Хотулев, в прошлом бравый майор спецназа, а ныне ветеран афганской войны и инвалид, подпадало под статью Уголовного кодекса. Впрочем, ради тех бабок, что прошли через него за последние годы, стоило рисковать…
На экране монитора, установленного в прихожей, Павел Андреевич увидел молоденькую Эффектную блондиночку в короткой курточке из кожзаменителя и в узких джинсах, туго обтягивающих ее стройные ножки. Выглядела вполне невинно, тем не менее Павел Андреевич проверил, не прячется ли у нее за спиной парочка вооруженных головорезов. Убедившись, что девушка пришла одна, спросил:
— Вы к кому?
— По объявлению, — прощебетала блондинка и, видимо, от волнения потерла свой хорошенький носик рукавом куртки.
Этот детский целомудренный жест заставил Павла Андреевича похотливо улыбнуться. Он почувствовал, как в нем нарастает дикое, животное желание, и принялся открывать многочисленные замки.
— Проходите, проходите, — елейным голосом говорил он, отступая назад. — Это с вами мы договаривалась на одиннадцать утра?.. Катя Семенова, если не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, — кивнула девушка, настороженно оглядываясь.
— Да вы не стесняйтесь. Будьте как дома, — продолжал ворковать хозяин. — Кофе? Чай? А может, что-нибудь покрепче?
— Спасибо. Только кофе. — Она нагнулась, чтобы расстегнуть сапоги, и Павел Андреевич едва сдержался, чтобы не наброситься на нее прямо в прихожей.
«Спокойно, спокойно, — мысленно приказал он себе. — Еще не время».
Пока девушка, сидя в гостиной, просматривала «Плейбой», Павел Андреевич успел переодеться и сварить кофе. Перед тем как войти в гостиную, он включил видеокамеру и сунул в карман спортивных брюк пистолет. Естественно, незаряженный, для того, чтобы напугать малышку до смерти, достаточно, по его мнению, одного вида оружия.
— Ну, красавица, вижу, вы понемногу освоились, — весело начал он, появляясь на пороге с подносом, на котором стояли две чашечки с горячим кофе.
Девушка робко пожала плечами.
— Как вам сказать? Не совсем.
— А вы расслабьтесь. Сядьте поудобнее… вот так. Выпейте горячего кофейку… Знаете, я сам еще не завтракал, поэтому с удовольствием присоединюсь к вам. — Стараясь придать голосу мягкие, отеческие интонации, Павел Андреевич исподтишка рассматривал очередную кандидатку на вакантное место в его «фирме».
Он видел, что девчонка держится несколько скованно, и настороженно быстрые, угловатые движения и легкий румянец на щеках выдавали ее неподдельное волнение.
От этого девушка показалась ему еще более соблазнительной.
— Катя, если вы нам подойдете, будете получать в месяц двести — двести пятьдесят долларов, — интимно понизив голос, повел атаку Павел Андреевич. — Разумеется, это не предел. Если зарекомендуете себя с хорошей стороны, вознаграждение возрастет раза в два.
При упоминании о деньгах глаза у девчонки заблестели, и Павел Андреевич понял, что работать с нею будет одно удовольствие. Возможно, ее и ломать не придется, уж очень она оживилась, услышав о поистине королевской зарплате.
Однако отступать от сценария не стоило, и Павел Андреевич поспешил приступить к делу. Нащупав в кармане рукоятку пистолета, он пересел на диван и заглянул Кате в глаза. Почувствовав, как та напряглась, тихо спросил:
— Ты что, боишься меня, крошка?
— Нет… — чуть помедлив, ответила девушка. — А какую работу вы хотите мне предложить? По телефону вы что-то говорили о рекламном агентстве…
— Ну, это не совсем рекламное агентство… — Павел Андреевич как бы случайно положил ладонь ей на коленку. — Хотя кое-что тебе придется рекламировать…
Девушка осторожно отодвинулась. В ее огромных глазах плескался испуг.
— Что вы имеете в виду?.. — Прошептала она, облизнув пересохшие губы.
— Ничего, крошка. — Хозяин достал пистолет. Поиграл им перед носом опешившей гости, буднично предложил:
— Раздевайся.
— Вы что, хотите со мной… — дрожащим голосом начала та.
— Да, крошка, очень хочу. Только не надо песен, что ты еще невинна, как первый снег. Все равно не поверю. А будешь орать, пристрелю.
Он столько раз проигрывал подобные сцены не в мыслях, а наяву, что произносил свои реплики автоматически. Знал, что ответит ему девушка. Все они, в сущности, говорили одно и то же. Ему сделалось противно и скучно. Возбуждение стало медленно спадать, в какой-то момент .Павел Андреевич вдруг испугался, что не сможет осуществить задуманное. Схватив девушку за волосы, он рывком опрокинул ее на диван. От боли та вскрикнула и забилась, как подстреленная птица. Хозяин удовлетворенно улыбнулся, сопротивление жертвы всегда было для него хорошим стимулом.
— Раздевайся, сука! — прикрикнул он, поиграв для устрашения пистолетом.
Девушка механически стала расстегивать «молнию» джинсов. Отрепетированным движением Павел Андреевич стащил с себя спортивные брюки и, явив напоказ свое мужское достоинство, властно произнес:
— Вообрази, что я Клинтон, а ты Моника Левински, и за работу! И чтобы без фокусов!
Размазывая по лицу слезы, Катя опустилась на колени. В этот момент в дверь позвонили…
В-третьих, вместо одного ригельного замка запиралась на четыре. И если минуту назад Андрей еще сомневался, не поспешил ли он, столь красноречивое зрелище рассеяло всякие сомнения.
Станет ли честный человек, который из дому-то почти не выходит, превращать свою квартиру в неприступную крепость? Какого хрена он тратит бешеные бабки на весьма сомнительную безопасность? Боится воров? Да если толком прикинуть, воры в первую очередь лезут туда, где видят массивную металлическую дверь. Зачем, спрашивается, подвергать себя лишнему риску?
К тому же, если судить по доходам Павла Андреевича (официальным, разумеется), красть в его квартире было нечего.
Андрей видел, что и коллеги его сражены наповал. Особенно Дорофеев. Добрую минуту он оторопело рассматривал темный глазок камеры, выступающий над верхним косяком, а затем выдал с присущей ему откровенностью:
— Твою мать, инвалид недоделанный! Интересно, откуда у него такие бабки?
Миша Гурвич пожал плечами и, малость поколебавшись, нажал на кнопку звонка.
С той стороны ни мелодичного звука. Вывод напрашивался сам собой: дверь, кроме прочих прибамбасов, была еще и звуконепроницаемой.
У Андрея возникло предчувствие, что сегодня им вряд ли суждено познакомиться с Павлом Андреевичем Хотулевым. Если «афганец» не полный идиот, он им не откроет. А на то, чтобы ломать замки, у них нет оснований.
Миша утопил кнопку еще дважды и выразительно развел руками.
— Облом.
— Облом, — согласился Андрей, с досадой подумав, что его подчиненный был прав, без серьезной подготовки соваться в эту хату не следовало. Выходит, своими непродуманными действиями они спугнули сутенера. И теперь он наверняка затаится.
На всякий пожарный Андрей позвонил еще раз. Приложил ухо к двери, прислушался. Ему показалось, что из глубины квартиры доносится сдавленный женский плач. Все еще сомневаясь, Андрей жестом предложил послушать подчиненным.
По изменившемуся лицу Гурвича он понял, что плач не был плодом его воображения. Для того чтобы прикинуть, как действовать дальше, Андрею понадобилось всего несколько секунд.
— Звони соседям! — велел он Дорофееву. Тот без лишних вопросов бросился выполнять приказание.
Соседка Хотулева, крашеная блондинка лет сорока, оказалась весьма недоверчивой особой. Дверь она, конечно, отперла, но перед тем, как впустить оперативников за порог, тщательно изучила их удостоверения. Затем, поджав и без того тонкие губы, сухо заявила:
— Подождите, пожалуйста. Я позвоню в отделение, уточню, знают ли вас там.
Сейчас каждый второй покажет нужные корочки…
В другой ситуации Андрей только приветствовал бы такую предусмотрительность. Однако сейчас всякая задержка бесила его. Через пару минут блондинка наконец-то нарисовалась на пороге. Тревоги в ее взгляде стало поменьше. Сняв цепочку, она широко распахнула дверь и отступила на шаг.
— У вас с Хотулевым смежные лоджии? — деловито поинтересовался Андрей, входя в прихожую.
— Да. А что?
— Ничего. Мне нужно попасть к нему в квартиру.
Женщина испуганно всплеснула руками.
— А что случилось?
— Пока ничего… Миша, позвони участковому. И найди еще одного понятого…
Дорофеев, за мной!
Пока Гурвич улаживал формальности и успокаивал трясущуюся блондинку, Андрей решительным шагом направился в гостиную. Рванул на себя дверь, ведущую в лоджию, выскочил на морозный воздух. Огляделся и озадаченно вздохнул.
Перебраться к Хотулеву было проблематично: предусмотрительный Павел Андреевич отгородился от соседей фигурной решеткой. Протиснуться сквозь нее мог разве что пятилетний малыш, да и то очень худенький. Осмотрев крепления решетки, Андрей обернулся к плечистому Дорофееву:
— Справишься?..
— Только со сварочным аппаратом, — виновато ответил тот и, чуть поколебавшись, добавил:
— Могу попробовать, но ничего не гарантирую…
Майор Дорофеев явно недооценил свои силы.
Когда он, вооружившись металлическим совком (который подобрал тут же, на балконе), просунул его между прутьями, уперся корпусом в бетонную стенку и налег на «орудие взлома», прутья на глазах прогнулись, образовав вполне приличную щель. Прикинув, что при подстраховке он сможет протиснуться в нее, Андрей быстро снял куртку. Опираясь на руку Дорофеева, ступил на скользкие перила, просунул ногу между прутьями и, держась за обжигающий холодом металл, стал сползать вниз.
Дорофеев помогал ему, громко сопя и чертыхаясь. Наконец Андрею удалось приземлиться на чужой территории. Отдышавшись, он быстро осмотрел запоры и с сожалением подумал, что попасть в квартиру цивилизованным способом ему не удастся. Придется выдавливать стекло…
Однако, услышав звон разбитого стекла, Павел Андреевич насторожился.
Желание, только что обуревавшее его, как рукой сняло. Грубо отшвырнув недоумевающую цыпочку, он торопливо влез в спортивные брюки и, прихрамывая, двинулся в спальню. Похоже, стекло посыпалось именно там.
Стоило Павлу Андреевичу переступить порог спальни, как мысли о разбитом стекле отступили на второй план. Посреди комнаты стоял высокий небритый мужчина.
В руке он держал пистолет. И хотя незнакомец был в сером свитере и потертых джинсах, Хотулев задницей почуял, что перед ним военный. Бывший или настоящий — не столь важно. Главное, человек умел обращаться с оружием.
«Киллер… Ей-богу, киллер! „Папановцы“ заслали, твою мать!.. Узнали, что я им отстегиваю меньше положенного, и заслали…» — пронеслось в голове. От этой догадки Хотулев похолодел, но вовремя вспомнил, что он тоже бывший военный. И решил умирать с гордо поднятой головой.
Одно дело принять решение и совсем другое неукоснительно ему следовать.
Хотулев не мог примириться с мыслью, что через минуту-другую его не станет.
Небритый незнакомец останется, соплюшка, что ждет его в соседней комнате, тоже, «папановцы» по-прежнему будут трахать его девок, а он… Руки сделались ледяными, сердце застучало в бешеном темпе. Облизнув пересохшие губы, с трудом ворочая языком, он пролепетал:
— Нет… Не надо, прошу вас… Сколько вам заплатили?.. Я дам в два раза больше…
Незнакомец покачал головой, затем медленно опустил правую руку в карман джинсов. От страха Хотулев зажмурился. Он был уверен, что это конец. Однако ожидаемого выстрела не последовало, и он открыл глаза. Экспозиция почти не изменилась: незнакомец по-прежнему стоял у окна, а в руках у него вместо пистолета было удостоверение работника МВД.
— Майор Корнилов, — холодно представился он. — Начальник уголовного розыска сто тридцать шестого отделения милиции.
«Слава богу, всего лишь …» — приободрился Павел Андреевич.
— Какого черта?! Вы что, совсем сбрендили, врываетесь через балкон? — с угрозой в голосе начал он, намереваясь отыграться на майоре за свое унижение. И все из-за этого небритого фараона. С неба он, что ли, свалился?
Тем временем майор спрятал удостоверение в карман и сухо уточнил:
— Павел Андреевич Хотулев?
На экране монитора, установленного в прихожей, Павел Андреевич увидел молоденькую Эффектную блондиночку в короткой курточке из кожзаменителя и в узких джинсах, туго обтягивающих ее стройные ножки. Выглядела вполне невинно, тем не менее Павел Андреевич проверил, не прячется ли у нее за спиной парочка вооруженных головорезов. Убедившись, что девушка пришла одна, спросил:
— Вы к кому?
— По объявлению, — прощебетала блондинка и, видимо, от волнения потерла свой хорошенький носик рукавом куртки.
Этот детский целомудренный жест заставил Павла Андреевича похотливо улыбнуться. Он почувствовал, как в нем нарастает дикое, животное желание, и принялся открывать многочисленные замки.
— Проходите, проходите, — елейным голосом говорил он, отступая назад. — Это с вами мы договаривалась на одиннадцать утра?.. Катя Семенова, если не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, — кивнула девушка, настороженно оглядываясь.
— Да вы не стесняйтесь. Будьте как дома, — продолжал ворковать хозяин. — Кофе? Чай? А может, что-нибудь покрепче?
— Спасибо. Только кофе. — Она нагнулась, чтобы расстегнуть сапоги, и Павел Андреевич едва сдержался, чтобы не наброситься на нее прямо в прихожей.
«Спокойно, спокойно, — мысленно приказал он себе. — Еще не время».
Пока девушка, сидя в гостиной, просматривала «Плейбой», Павел Андреевич успел переодеться и сварить кофе. Перед тем как войти в гостиную, он включил видеокамеру и сунул в карман спортивных брюк пистолет. Естественно, незаряженный, для того, чтобы напугать малышку до смерти, достаточно, по его мнению, одного вида оружия.
— Ну, красавица, вижу, вы понемногу освоились, — весело начал он, появляясь на пороге с подносом, на котором стояли две чашечки с горячим кофе.
Девушка робко пожала плечами.
— Как вам сказать? Не совсем.
— А вы расслабьтесь. Сядьте поудобнее… вот так. Выпейте горячего кофейку… Знаете, я сам еще не завтракал, поэтому с удовольствием присоединюсь к вам. — Стараясь придать голосу мягкие, отеческие интонации, Павел Андреевич исподтишка рассматривал очередную кандидатку на вакантное место в его «фирме».
Он видел, что девчонка держится несколько скованно, и настороженно быстрые, угловатые движения и легкий румянец на щеках выдавали ее неподдельное волнение.
От этого девушка показалась ему еще более соблазнительной.
— Катя, если вы нам подойдете, будете получать в месяц двести — двести пятьдесят долларов, — интимно понизив голос, повел атаку Павел Андреевич. — Разумеется, это не предел. Если зарекомендуете себя с хорошей стороны, вознаграждение возрастет раза в два.
При упоминании о деньгах глаза у девчонки заблестели, и Павел Андреевич понял, что работать с нею будет одно удовольствие. Возможно, ее и ломать не придется, уж очень она оживилась, услышав о поистине королевской зарплате.
Однако отступать от сценария не стоило, и Павел Андреевич поспешил приступить к делу. Нащупав в кармане рукоятку пистолета, он пересел на диван и заглянул Кате в глаза. Почувствовав, как та напряглась, тихо спросил:
— Ты что, боишься меня, крошка?
— Нет… — чуть помедлив, ответила девушка. — А какую работу вы хотите мне предложить? По телефону вы что-то говорили о рекламном агентстве…
— Ну, это не совсем рекламное агентство… — Павел Андреевич как бы случайно положил ладонь ей на коленку. — Хотя кое-что тебе придется рекламировать…
Девушка осторожно отодвинулась. В ее огромных глазах плескался испуг.
— Что вы имеете в виду?.. — Прошептала она, облизнув пересохшие губы.
— Ничего, крошка. — Хозяин достал пистолет. Поиграл им перед носом опешившей гости, буднично предложил:
— Раздевайся.
— Вы что, хотите со мной… — дрожащим голосом начала та.
— Да, крошка, очень хочу. Только не надо песен, что ты еще невинна, как первый снег. Все равно не поверю. А будешь орать, пристрелю.
Он столько раз проигрывал подобные сцены не в мыслях, а наяву, что произносил свои реплики автоматически. Знал, что ответит ему девушка. Все они, в сущности, говорили одно и то же. Ему сделалось противно и скучно. Возбуждение стало медленно спадать, в какой-то момент .Павел Андреевич вдруг испугался, что не сможет осуществить задуманное. Схватив девушку за волосы, он рывком опрокинул ее на диван. От боли та вскрикнула и забилась, как подстреленная птица. Хозяин удовлетворенно улыбнулся, сопротивление жертвы всегда было для него хорошим стимулом.
— Раздевайся, сука! — прикрикнул он, поиграв для устрашения пистолетом.
Девушка механически стала расстегивать «молнию» джинсов. Отрепетированным движением Павел Андреевич стащил с себя спортивные брюки и, явив напоказ свое мужское достоинство, властно произнес:
— Вообрази, что я Клинтон, а ты Моника Левински, и за работу! И чтобы без фокусов!
Размазывая по лицу слезы, Катя опустилась на колени. В этот момент в дверь позвонили…
* * *
Дверь Павла Андреевича Хотулева заметно отличалась от остальных дверей на лестничной площадке. Во-первых, она была железной. Во-вторых, явно защищалась (о чем говорил жгут разноцветных проводов) суперсовременной сигнализацией.В-третьих, вместо одного ригельного замка запиралась на четыре. И если минуту назад Андрей еще сомневался, не поспешил ли он, столь красноречивое зрелище рассеяло всякие сомнения.
Станет ли честный человек, который из дому-то почти не выходит, превращать свою квартиру в неприступную крепость? Какого хрена он тратит бешеные бабки на весьма сомнительную безопасность? Боится воров? Да если толком прикинуть, воры в первую очередь лезут туда, где видят массивную металлическую дверь. Зачем, спрашивается, подвергать себя лишнему риску?
К тому же, если судить по доходам Павла Андреевича (официальным, разумеется), красть в его квартире было нечего.
Андрей видел, что и коллеги его сражены наповал. Особенно Дорофеев. Добрую минуту он оторопело рассматривал темный глазок камеры, выступающий над верхним косяком, а затем выдал с присущей ему откровенностью:
— Твою мать, инвалид недоделанный! Интересно, откуда у него такие бабки?
Миша Гурвич пожал плечами и, малость поколебавшись, нажал на кнопку звонка.
С той стороны ни мелодичного звука. Вывод напрашивался сам собой: дверь, кроме прочих прибамбасов, была еще и звуконепроницаемой.
У Андрея возникло предчувствие, что сегодня им вряд ли суждено познакомиться с Павлом Андреевичем Хотулевым. Если «афганец» не полный идиот, он им не откроет. А на то, чтобы ломать замки, у них нет оснований.
Миша утопил кнопку еще дважды и выразительно развел руками.
— Облом.
— Облом, — согласился Андрей, с досадой подумав, что его подчиненный был прав, без серьезной подготовки соваться в эту хату не следовало. Выходит, своими непродуманными действиями они спугнули сутенера. И теперь он наверняка затаится.
На всякий пожарный Андрей позвонил еще раз. Приложил ухо к двери, прислушался. Ему показалось, что из глубины квартиры доносится сдавленный женский плач. Все еще сомневаясь, Андрей жестом предложил послушать подчиненным.
По изменившемуся лицу Гурвича он понял, что плач не был плодом его воображения. Для того чтобы прикинуть, как действовать дальше, Андрею понадобилось всего несколько секунд.
— Звони соседям! — велел он Дорофееву. Тот без лишних вопросов бросился выполнять приказание.
Соседка Хотулева, крашеная блондинка лет сорока, оказалась весьма недоверчивой особой. Дверь она, конечно, отперла, но перед тем, как впустить оперативников за порог, тщательно изучила их удостоверения. Затем, поджав и без того тонкие губы, сухо заявила:
— Подождите, пожалуйста. Я позвоню в отделение, уточню, знают ли вас там.
Сейчас каждый второй покажет нужные корочки…
В другой ситуации Андрей только приветствовал бы такую предусмотрительность. Однако сейчас всякая задержка бесила его. Через пару минут блондинка наконец-то нарисовалась на пороге. Тревоги в ее взгляде стало поменьше. Сняв цепочку, она широко распахнула дверь и отступила на шаг.
— У вас с Хотулевым смежные лоджии? — деловито поинтересовался Андрей, входя в прихожую.
— Да. А что?
— Ничего. Мне нужно попасть к нему в квартиру.
Женщина испуганно всплеснула руками.
— А что случилось?
— Пока ничего… Миша, позвони участковому. И найди еще одного понятого…
Дорофеев, за мной!
Пока Гурвич улаживал формальности и успокаивал трясущуюся блондинку, Андрей решительным шагом направился в гостиную. Рванул на себя дверь, ведущую в лоджию, выскочил на морозный воздух. Огляделся и озадаченно вздохнул.
Перебраться к Хотулеву было проблематично: предусмотрительный Павел Андреевич отгородился от соседей фигурной решеткой. Протиснуться сквозь нее мог разве что пятилетний малыш, да и то очень худенький. Осмотрев крепления решетки, Андрей обернулся к плечистому Дорофееву:
— Справишься?..
— Только со сварочным аппаратом, — виновато ответил тот и, чуть поколебавшись, добавил:
— Могу попробовать, но ничего не гарантирую…
Майор Дорофеев явно недооценил свои силы.
Когда он, вооружившись металлическим совком (который подобрал тут же, на балконе), просунул его между прутьями, уперся корпусом в бетонную стенку и налег на «орудие взлома», прутья на глазах прогнулись, образовав вполне приличную щель. Прикинув, что при подстраховке он сможет протиснуться в нее, Андрей быстро снял куртку. Опираясь на руку Дорофеева, ступил на скользкие перила, просунул ногу между прутьями и, держась за обжигающий холодом металл, стал сползать вниз.
Дорофеев помогал ему, громко сопя и чертыхаясь. Наконец Андрею удалось приземлиться на чужой территории. Отдышавшись, он быстро осмотрел запоры и с сожалением подумал, что попасть в квартиру цивилизованным способом ему не удастся. Придется выдавливать стекло…
* * *
Павел Андреевич был настолько поглощен манипуляциями вошедшей во вкус цыпочки, что упорно не обращал внимания на звуки, доносившиеся извне. В своей квартире он чувствовал себя в полной безопасности. Подумаешь, какой-то кретин трезвонит! Если ему нечего делать, пусть жмет на кнопку до посинения. Все равно никто ему не откроет.Однако, услышав звон разбитого стекла, Павел Андреевич насторожился.
Желание, только что обуревавшее его, как рукой сняло. Грубо отшвырнув недоумевающую цыпочку, он торопливо влез в спортивные брюки и, прихрамывая, двинулся в спальню. Похоже, стекло посыпалось именно там.
Стоило Павлу Андреевичу переступить порог спальни, как мысли о разбитом стекле отступили на второй план. Посреди комнаты стоял высокий небритый мужчина.
В руке он держал пистолет. И хотя незнакомец был в сером свитере и потертых джинсах, Хотулев задницей почуял, что перед ним военный. Бывший или настоящий — не столь важно. Главное, человек умел обращаться с оружием.
«Киллер… Ей-богу, киллер! „Папановцы“ заслали, твою мать!.. Узнали, что я им отстегиваю меньше положенного, и заслали…» — пронеслось в голове. От этой догадки Хотулев похолодел, но вовремя вспомнил, что он тоже бывший военный. И решил умирать с гордо поднятой головой.
Одно дело принять решение и совсем другое неукоснительно ему следовать.
Хотулев не мог примириться с мыслью, что через минуту-другую его не станет.
Небритый незнакомец останется, соплюшка, что ждет его в соседней комнате, тоже, «папановцы» по-прежнему будут трахать его девок, а он… Руки сделались ледяными, сердце застучало в бешеном темпе. Облизнув пересохшие губы, с трудом ворочая языком, он пролепетал:
— Нет… Не надо, прошу вас… Сколько вам заплатили?.. Я дам в два раза больше…
Незнакомец покачал головой, затем медленно опустил правую руку в карман джинсов. От страха Хотулев зажмурился. Он был уверен, что это конец. Однако ожидаемого выстрела не последовало, и он открыл глаза. Экспозиция почти не изменилась: незнакомец по-прежнему стоял у окна, а в руках у него вместо пистолета было удостоверение работника МВД.
— Майор Корнилов, — холодно представился он. — Начальник уголовного розыска сто тридцать шестого отделения милиции.
«Слава богу, всего лишь …» — приободрился Павел Андреевич.
— Какого черта?! Вы что, совсем сбрендили, врываетесь через балкон? — с угрозой в голосе начал он, намереваясь отыграться на майоре за свое унижение. И все из-за этого небритого фараона. С неба он, что ли, свалился?
Тем временем майор спрятал удостоверение в карман и сухо уточнил:
— Павел Андреевич Хотулев?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента