Страница:
Яго до глубины души обижен тем, что, несмотря на рекомендации трех важных людей («шишек» – в переводе Пастернака), Отелло выбрал себе в заместители и назначил лейтенантом флорентийца Кассио, вместо того чтобы возвести в это звание Яго. Яго, оставшись поручиком, жаждет мщения как своему начальнику, так и тому, кто внезапно перебежал ему дорожку на пути к карьере.
Удивительно, что с первой сцены трагедии Яго нисколько не считает себя хорошим человеком. Напротив, он гордится своим пристрастием ко злу, своей хитростью и изворотливостью. В этом, по его мнению, заключается его человеческая исключительность и выгодное отличие от других, то есть с первых слов мы видим, как Яго презирает людей и не даст за них даже ломаного гроша.
Так, например, служба для Яго – умение извлечь из нее выгоды и вместе с тем способ скрыть свой неистощимый эгоизм и лень:
Конечно, есть такие простофили,
Которым полюбилась кабала
И нравится ослиное усердье,
Жизнь впроголодь и старость без угла.
Плетьми таких холопов! Есть другие.
Они как бы хлопочут для господ,
А на поверку – для своей наживы.
Такие далеко не дураки,
И я горжусь, что я из их породы.
Я – Яго, а не мавр, и для себя,
А не для их прекрасных глаз стараюсь.
Но чем открыть лицо свое – скорей
Я галкам дам склевать свою печенку.
Нет, милый мой, не то я, чем кажусь[11].
Яго каждый раз действует в соответствии с очевидными для него аморальными, низкими целями, но выдает их неизменно за нравственные и бескорыстные. Дездемона, влюбившись в мавра Отелло, тайно, ночью бежит с ним из отцовского дома и венчается, потому что отец никогда бы не дал согласия на их брак. Родриго, приятель Яго, страстно влюбленный в Дездемону, вместе с Яго будит ничего не подозревающего отца Дездемоны Брабанцио. Яго хочет выдать это похищение за разбой и навязать Брабанцио мысль, будто побег дочери ложится на дом Брабанцио позорным пятном. Яго надеется, что Брабанцио силой своей сенаторской власти добьется примерного наказания Отелло, и тогда его месть начальнику увенчается успехом.
Яго
Сию минуту черный злой баран Бесчестит вашу белую овечку (с. 194).
«…вам хочется, чтоб у вашей дочери был роман с арабским жеребцом, чтобы ваши внуки ржали и у вас были рысаки в роду и связи с иноходцами? (с. 195)»
«Я пришел сообщить вам, сударь, что ваша дочь в настоящую минуту складывает с мавром зверя с двумя спинами (с. 195)».
Любопытно, что делает он это за спиной глуповатого Родриго, а в нужный момент, когда его могут узнать, исчезает, чтобы не быть вовлеченным в скандал. Он оправдывает свой уход перед Родриго тем, что сам он подчиненный мавра и все колотушки достанутся ему, тогда как сенат все равно простит военачальника Отелло. Это характерно для лика зла – находиться за кулисами и вершить злодеяния чужими руками.
Второй, не менее эффективный прием Яго в плетении искусной интриги – стравить двух врагов, клевеща одному на другого, говоря заведомую неправду и возводя напраслину (кстати, попутно отводя себе роль защитника и искреннего друга Отелло):
Яго
Яго плетет сеть, а значит, ему нужно много людей, чтобы они скрепили своими телами и душами, точно крепкими нитями, злодейскую интригу: Родриго – этот ходячий кошелек Яго, – его жена Эмилия, Кассио, Бьянка, любовница Кассио, – все превращаются в орудие зла, острие которого обращено к сердцу Отелло.
Родриго влюблен в Дездемону и потому готов бросать деньги на ветер. Иначе сказать, Яго предлагает ему ехать на Кипр следом за возлюбленной, а он, Яго, убедит ее стать любовницей Родриго за деньги и драгоценности, которые он, Яго, якобы будет передавать Дездемоне. На самом деле, разумеется, Яго кладет деньги дурака Родриго к себе в карман. Восемь раз (!), как припев, Яго повторяет Родриго: «Набей потуже кошелек» (с 217).
Кассио, красавец-мужчина и любимец женщин, в замысле Яго должен сыграть роль заштатного соблазнителя. Яго собирается его оклеветать и тем самым заставить ревновать Отелло. Даже для Яго, чтобы комфортней творить зло, требуется хотя бы мнимая, фиктивная мотивировка злодейства: ходили слухи, будто жена Яго Эмилия могла изменять ему с Отелло; если это так, то как бы сам Бог одобрил его замысел отомстить Отелло и ответить ему той же монетой (в глубине души сам Яго нисколько не верит в этот самообман):
Шекспир рисует с самого начала пьесы философию Яго. Она построена исключительно на ненависти к человеку. Кажется, что Яго проповедует власть разума, управляющего страстями. Но этот разум в передаче Яго особого рода: он нужен Яго для манипулирования людьми, поскольку сам Яго лишен эмоций и привязанностей. О любви он знает лишь понаслышке. К жене он привязан точно так же, как к кошкам и щенятам, которых готов утопить в любую секунду: «Каждый из нас – сад, а садовник в нем – воля. Расти ли в нас крапиве, салату, иссопу, тмину, чему-нибудь одному или многому, заглохнуть ли без ухода или пышно разрастись, – всему этому мы сами господа. Если бы не было разума, нас заездила бы чувственность. На то и ум, чтобы обуздывать ее нелепости. Твоя любовь – один из садовых видов, которые, хочешь – можно возделывать, хочешь – нет» (с. 216).
Подобным же образом Яго отзывается о женщинах:
В ответ на просьбу Дездемоны сделать ей комплимент, Яго уклоняется от лести и мажет всех женщин одной черной краской. Все они, по его словам, расчетливы, сварливы и глупы сразу:
Желание злодеяния усилилось для Яго и еще одним обстоятельством: он сам увлекся красотой, умом и чистотой Дездемоны. Значит, эту чистоту следует замарать, красоту – опошлить, а ум смешать с грязью. Тогда-то его философия подтвердится на практике: жизнь послужит очередной иллюстрацией ничтожества человека. Вот что по большому счету хочет Яго: превратить мир в одну большую грязную яму, а людей сделать мусором, сброшенным в эту сточную канаву – мир:
Яго
Яго
Интриган неисчерпаем в своих кознях, потому что он пользуется проверенным приемом: уповает на человеческую доброту и человеколюбие, ни капли не веря ни в то, ни в другое. Делая вид, что сочувствует Кассио, Яго рисует Отелло как добродушного и беззлобного простака, тряпку, который так и ждет от Кассио слов прощения, чтобы восстановить его в должности. На самом деле Яго точно знает принципиальность Отелло, его нетерпимость к пренебрежению делами службы (не говоря уже о таком вопиющем нарушении воинского долга, как пьянство во время караула): «Вас разжаловали для острастки. Это больше для виду. Попросите у него прощенья, и он опять растает» (с. 242).
Не менее изощренный прием – отправить Кассио к Дездемоне, чтобы та стала ходатаем за Кассио перед Отелло. Так Яго коварно смешивает семейную жизнь со службой, а любовь и сострадание превращает в подозрительность и упрямство. Эти две вещи закономерно должны закрасться в доверчивую душу Отелло, которого Яго намерен соответствующим образом подготовить. Сталкивая всех со всеми, Яго воображает себя чуть ли не демиургом, Богом-творцом, дергающим за ниточки своих марионеток – людей, замешанных в интриге, наивно полагающих, будто они наделены свободой воли. Кассио в восторге от «мудрых» советов Яго называет его «честным Яго», начиная вторить хвалебным эпитетам, щедро расточаемым Яго со стороны Отелло. Позднее Кассио скажет: «Любезней человека не встречал. \\ А как он бескорыстен! (с. 249)».
Яго
Кульминация подлой интриги Яго – психологический шедевр, свидетельство глубочайшего знания людей. Зло находит лазейку там, где бессильно добро: Яго не клевещет, не давит на Отелло выдуманными историями или нелепыми россказнями – он переспрашивает, сомневается, печально качает головой, скорбит молча. И вот Отелло, доверчивый Отелло, начинает подозревать, прислушивается к тревожному голосу сердца, разговаривает с самим собой. Червь зла проникает в душу Отелло. Он начинает сомневаться в главном, в том единственном, что составляло для него непреходящую ценность жизни – в чистоте и целомудрии Дездемоны. Он поверил Яго, что она как все, что она наставляет ему рога с ангельским лицом. Механизм зла, таким образом, Яго запустил. Правда, он не знал, что механизм этот настолько силен, что раздавит и безжалостно уничтожит его самого. Пока же Яго наслаждается своим всемогуществом в искусстве управлении людьми. Они, благодаря козням Яго, идут на смерть, как на заклание. Яго думает, будто это он постелил для своих врагов (а враги для него – весь мир) жестковатое ложе смерти.
Яго
Платок Дездемоны Кассио отдает влюбленной в него Бьянке на глазах у Отелло. Яго инсценирует ситуацию, когда Кассио хохочет над дурочкой Бьянко и изображает жестами, как та его добивается, а Отелло уверен, что тот смеется над Дездемоной и показывает, как тянет ее в супружескую спальню Отелло. Отелло, убитый изменой жены, просит Яго достать яд. Нет, Отелло, по замыслу Яго, сам должен убить Дездемону. Яго услужливо подаст ему меч убийства, а сам останется с чистыми руками и ни при чем. Вот почему Яго преподносит Отелло очередной «мудрый» совет, так сказать из сострадания к обманутому мужу: «Зачем яд? Лучше задушите ее в постели, которую она осквернила» (с. 293).
Все, кажется, сделано так, что «комар носа не подточит». Яго остается только самая малость – устранить свидетелей. Ему не нужны Родриго, который требует от него драгоценности, данные Яго на подкуп Дездемоны. Ему не нужен Кассио, счастливая звезда которого опять взошла: венецианский дож назначает того комендантом Кипра вместо Отелло. К тому же Отелло может рассказать когда-нибудь, как Яго оклеветал Кассио. Яго подговаривает Родриго убить Кассио, поскольку Отелло увозит Дездемону в Мавританию (на самом деле они должны вернуться в Венецию). Если же Кассио умрет, Отелло с Дездемоной останутся в Венеции и уже следующей ночью Дездемона будет в объятиях Родриго. Удивительно, какой бред несет Яго, и еще более удивительно, что Родриго верит и соглашается на убийство, которого вовсе не желает. Яго – мастер убеждать и пользоваться огнем страстей, которые бушуют в человеческих сердцах. Сам Яго совершенно бесстрастен.
Чего же добился Яго? Отелло публично называет жену шлюхой. Дездемона просит заступничества у Яго. Тот уверяет ее, будто Отелло просто нервничает в связи со службой, политикой – делами, одним словом. Кажется, победа Яго полная и безоговорочная. Зло торжествует в мире. Яго измарал людей грязью, и они погибают в ничтожестве и смятении.
И вдруг, неожиданно механизм зла перестает срабатывать, или, может быть, по инерции зло действует так, что своими жерновами перемалывает всех подряд, в том числе и своего инициатора и первопричину – Яго. Кассио ранит Родриго в потасовке. Яго со спины ранит Кассио, но не убивает. Во мраке ночи, воспользовавшись суматохой, он наносит раненому Родриго смертельный удар кинжалом, но опять тот очнулся, чтобы изобличить Яго. Жена Яго Эмилия, увидев труп Дездемоны, задушенной Отелло, внезапно изобличает мужа и раскрывает всю интригу с платком. Яго впервые теряет разум и в слепой ярости закалывает Эмилию. Пойманного Яго тяжело ранит Отелло и по приговору суда Яго будут долго мучить, прежде чем позорно казнить. Наконец, Отелло убивает себя на ложе задушенной им Дездемоны.
Удивительно, что с первой сцены трагедии Яго нисколько не считает себя хорошим человеком. Напротив, он гордится своим пристрастием ко злу, своей хитростью и изворотливостью. В этом, по его мнению, заключается его человеческая исключительность и выгодное отличие от других, то есть с первых слов мы видим, как Яго презирает людей и не даст за них даже ломаного гроша.
Так, например, служба для Яго – умение извлечь из нее выгоды и вместе с тем способ скрыть свой неистощимый эгоизм и лень:
Конечно, есть такие простофили,
Которым полюбилась кабала
И нравится ослиное усердье,
Жизнь впроголодь и старость без угла.
Плетьми таких холопов! Есть другие.
Они как бы хлопочут для господ,
А на поверку – для своей наживы.
Такие далеко не дураки,
И я горжусь, что я из их породы.
Я – Яго, а не мавр, и для себя,
А не для их прекрасных глаз стараюсь.
Но чем открыть лицо свое – скорей
Я галкам дам склевать свою печенку.
Нет, милый мой, не то я, чем кажусь[11].
Яго каждый раз действует в соответствии с очевидными для него аморальными, низкими целями, но выдает их неизменно за нравственные и бескорыстные. Дездемона, влюбившись в мавра Отелло, тайно, ночью бежит с ним из отцовского дома и венчается, потому что отец никогда бы не дал согласия на их брак. Родриго, приятель Яго, страстно влюбленный в Дездемону, вместе с Яго будит ничего не подозревающего отца Дездемоны Брабанцио. Яго хочет выдать это похищение за разбой и навязать Брабанцио мысль, будто побег дочери ложится на дом Брабанцио позорным пятном. Яго надеется, что Брабанцио силой своей сенаторской власти добьется примерного наказания Отелло, и тогда его месть начальнику увенчается успехом.
Яго
Нужно, по словам Яго, чтобы Отелло «проклял отравленное счастье» (с. 193) с молодой женой. Яго – отличный психолог и знаток человеческих слабостей. Он всегда выбирает нужные слова, для того чтобы человек, на которого он пытается влиять, впал в гнев, отчаяние, смущение или растерянность – одним словом, лишился бы рассудка. Для оскорбленного дочерью отца Яго тоже находит метафоры, задевающие его отцовские чувства, фамильную честь, позорящие его доброе имя и статус уважаемого в Венеции официального лица:
Надо разбудить
Ее отца, предать побег огласке,
Поднять содом, воспламенить родню.
Как мухи, досаждайте африканцу,
Пусть в радости найдет он столько мук,
Что будет сам не рад такому счастью (с. 193).
Сию минуту черный злой баран Бесчестит вашу белую овечку (с. 194).
«…вам хочется, чтоб у вашей дочери был роман с арабским жеребцом, чтобы ваши внуки ржали и у вас были рысаки в роду и связи с иноходцами? (с. 195)»
«Я пришел сообщить вам, сударь, что ваша дочь в настоящую минуту складывает с мавром зверя с двумя спинами (с. 195)».
Любопытно, что делает он это за спиной глуповатого Родриго, а в нужный момент, когда его могут узнать, исчезает, чтобы не быть вовлеченным в скандал. Он оправдывает свой уход перед Родриго тем, что сам он подчиненный мавра и все колотушки достанутся ему, тогда как сенат все равно простит военачальника Отелло. Это характерно для лика зла – находиться за кулисами и вершить злодеяния чужими руками.
Второй, не менее эффективный прием Яго в плетении искусной интриги – стравить двух врагов, клевеща одному на другого, говоря заведомую неправду и возводя напраслину (кстати, попутно отводя себе роль защитника и искреннего друга Отелло):
Яго
Отелло
Хоть на войне я убивал людей,
Убийство в мирной жизни – преступленье.
Так я смотрю. Мне было б легче жить
Без этой щепетильности. Раз десять
Хотелось мне пырнуть его в живот.
Яго
И лучше, что не тронул.
Любопытно, как Отелло сразу проникается доверием к Яго, называет его только ласковыми словами, которые подчеркивают, насколько хороший человек Яго и до какой степени тот его ценит: «честный Яго» (с. 198), «преданный и верный человек» (с. 214). «Яго верен долгу, как никто» (с. 232). Ему Отелло смело поручает заботы о своей молодой жене, которая вслед за Отелло должна приплыть из Венеции на Кипр.
Он такими
Словами обзывал вас, что хотя
Я мягок и покладист, чуть сдержался (с. 198).
Яго плетет сеть, а значит, ему нужно много людей, чтобы они скрепили своими телами и душами, точно крепкими нитями, злодейскую интригу: Родриго – этот ходячий кошелек Яго, – его жена Эмилия, Кассио, Бьянка, любовница Кассио, – все превращаются в орудие зла, острие которого обращено к сердцу Отелло.
Родриго влюблен в Дездемону и потому готов бросать деньги на ветер. Иначе сказать, Яго предлагает ему ехать на Кипр следом за возлюбленной, а он, Яго, убедит ее стать любовницей Родриго за деньги и драгоценности, которые он, Яго, якобы будет передавать Дездемоне. На самом деле, разумеется, Яго кладет деньги дурака Родриго к себе в карман. Восемь раз (!), как припев, Яго повторяет Родриго: «Набей потуже кошелек» (с 217).
Кассио, красавец-мужчина и любимец женщин, в замысле Яго должен сыграть роль заштатного соблазнителя. Яго собирается его оклеветать и тем самым заставить ревновать Отелло. Даже для Яго, чтобы комфортней творить зло, требуется хотя бы мнимая, фиктивная мотивировка злодейства: ходили слухи, будто жена Яго Эмилия могла изменять ему с Отелло; если это так, то как бы сам Бог одобрил его замысел отомстить Отелло и ответить ему той же монетой (в глубине души сам Яго нисколько не верит в этот самообман):
Кассио простодушно дает материал против себя, как будто сам лезет в силки, расставленные ему Яго. Теперь каждый жест, каждый взгляд Кассио в отношении Дездемоны Яго будет фиксировать и запоминать, чтобы затем предоставить Отелло счет, по которому ему придется платить слишком дорогой ценой: «Он берет ее за руку. Так, так. Шепчитесь, пожалуйста. В эту маленькую паутину я поймаю такую муху, как Кассио. Ах ты, боже мой, как мы воспитаны! Улыбайся, сделай одолжение. Он целует кончики своих пальцев от удовольствия. Целуй, целуй. Как-то ты еще оближешься, когда это лишит тебя лейтенантства! Скажите, пожалуйста, опять зачмокал! Твое несчастие, что это пальцы, а не клистирные наконечники» (с. 226).
Сообщают,
Что будто б лазил он к моей жене.
Едва ли это так, но предположим.
Раз подозренье есть, то, значит, так.
Он ставит высоко меня. Тем лучше:
Удобней действовать. Какая мысль!
Ведь Кассио для этого находка!
Во-первых, с места я его сшибу,
А во-вторых… Ура! Ура! Придумал!
Начну Отелло на ухо шептать,
Что Кассио хорош с его женою,
Достаточно взглянуть: манеры, стан, —
Готовый, прирожденный соблазнитель.
Мавр простодушен и открыт душой,
Он примет все за чистую монету.
Водить такого за нос – сущий вздор.
Так по рукам! Кромешный ад и ночь
Должны мне в этом замысле помочь (с. 218).
Шекспир рисует с самого начала пьесы философию Яго. Она построена исключительно на ненависти к человеку. Кажется, что Яго проповедует власть разума, управляющего страстями. Но этот разум в передаче Яго особого рода: он нужен Яго для манипулирования людьми, поскольку сам Яго лишен эмоций и привязанностей. О любви он знает лишь понаслышке. К жене он привязан точно так же, как к кошкам и щенятам, которых готов утопить в любую секунду: «Каждый из нас – сад, а садовник в нем – воля. Расти ли в нас крапиве, салату, иссопу, тмину, чему-нибудь одному или многому, заглохнуть ли без ухода или пышно разрастись, – всему этому мы сами господа. Если бы не было разума, нас заездила бы чувственность. На то и ум, чтобы обуздывать ее нелепости. Твоя любовь – один из садовых видов, которые, хочешь – можно возделывать, хочешь – нет» (с. 216).
Подобным же образом Яго отзывается о женщинах:
Он нарочито груб с Дездемоной. Разве это не удивительно? Если исходить из здравого смысла, то Яго, наоборот, должен быть с нею предельно предупредительным и вежливым, чтобы скрыть свои коварные планы. Но нет, он вроде бы и не скрывает своего женоненавистничества. Почему? В этом тоже есть свой расчет. Никто не сможет упрекнуть Яго в криводушии. Он, мол, режет правду-матку в глаза, не желая льстить Дездемоне, ни ее красоте, ни ее уму. («Я не хвалить привык, а придираться» (с. 224)). Неужели в таком случае этот на редкость прямодушный человек способен на предательство?!
Все вы в гостях – картинки,
Трещотки – дома, кошки – у плиты.
Сварливые невинности с когтями,
Чертовки в мученическом венце (…)
С постели вы встаете для безделья,
А делом занимаетесь в постели, (с. 224).
В ответ на просьбу Дездемоны сделать ей комплимент, Яго уклоняется от лести и мажет всех женщин одной черной краской. Все они, по его словам, расчетливы, сварливы и глупы сразу:
Кассио, по мнению Яго, «животное, каких свет не создавал, от которого так и разит беспутством» (с. 229). Яго сгущает краски для жалкого воображения Родриго, он живо рисует распутные жесты Кассио, будто бы увлеченного Дездемоной, которая вот-вот готова ему отдаться («Их губы так сблизились, что смешалось дыханье» (с. 230)). Его цель – вызвать ревность и гнев Родриго, потом столкнуть Кассио и Родриго в поединке и прикончить обоих, лучше чужими руками – одного из двух, а другого уже убить самому. Родриго требует от Яго возвращения денег и поэтому смерть бессрочного и бездонного «живого кошелька» для Яго было бы вожделенным якорем спасения.
Красавица с умом тужить не будет:
Смекалка сыщет, красота добудет! (…)
Та, что красой не блещет, но с догадкой,
Приманку сделает из недостатка. (…)
Таких красавиц глупых в мире нет,
Чтоб не уметь детей рожать на свет. (с. 225 – 226).
Желание злодеяния усилилось для Яго и еще одним обстоятельством: он сам увлекся красотой, умом и чистотой Дездемоны. Значит, эту чистоту следует замарать, красоту – опошлить, а ум смешать с грязью. Тогда-то его философия подтвердится на практике: жизнь послужит очередной иллюстрацией ничтожества человека. Вот что по большому счету хочет Яго: превратить мир в одну большую грязную яму, а людей сделать мусором, сброшенным в эту сточную канаву – мир:
Конек Яго – играть на человеческих слабостях. Кассио не умеет и боится пить. Яго заставляет его напиться, потому что в пьяном виде из Кассио вылезет другая, сопутствующая пьянству страсть – гневливость и несдержанность. Кассио устроит драку с жителями Кипра, которые празднуют внезапную победу над турками, а заодно и свадьбу Отелло на Дездемоне. Подговоренный Яго переодетый Родриго, которого Кассио не знает в лицо, станет подстрекателем, и это опять на руку Яго:
Он благородный, честный человек
И будет Дездемоне верным мужем,
В чем у меня ничуть сомненья нет.
Но, кажется, и я увлекся ею.
Что ж тут такого? Я готов на все,
Чтоб насолить Отелло. Допущенье,
Что дьявол обнимал мою жену,
Мне внутренности ядом разъедает.
Пусть за жену отдаст он долг женой,
А то я все равно заставлю мавра
Так ревновать, что он сойдет с ума.
Родриго я спущу, как пса со своры,
На Кассио, а Кассио – предлог,
Чтоб вызвать недоверчивость Отелло.
Всем будет на орехи: лейтенант
В долгу передо мной, наверно, тоже:
По женской части оба хороши.
Еще мне мавр за то спасибо скажет,
Что я сгублю его семейный мир
И на смех выставлю пред целым светом (с 231).
Попутно он позорит Кассио в глазах Монтано, управляющего Кипром до назначения Отелло, сразу убивая двух зайцев: пороча Отелло и отмечая его незнание людей, подобравшего себе в помощники горького пьяницу, и, во-вторых, дискредитируя Кассио как ничтожнейшего из офицеров:
Мне б только влить в него еще бокал —
И он пойдет, как дамская собачка,
На всех кидаться, тявкать и ворчать.
А тут Родриго пропивает память
В честь Дездемоны и уже готов.
Я вместе с ним поставил на дежурство
Трех здешних, три бедовых головы,
Воинственных, как все у них на Кипре.
Не может быть, чтоб Кассио стерпел
И не сцепился с этим стадом пьяниц (с. 234).
Яго
Монтано
Но что скрывать, несчастный малый пьет.
Со стороны Отелло безрассудно
Вверять ему за городом надзор.
Яго
А что, с ним это часто?
Монтано
Каждый вечер.
Бедняга проваляется без сна
Сплошные сутки, если не напьется.
Еще один способ сбить всех с толку – создать шум и смятение. Этим приемом Яго уже пользовался, чтобы раззадорить Брабанцио во время исчезновения из отцовского дома Дездемоны. Здесь Яго повторяет тот же трюк: он шепчет Родриго приказ бежать на бастион, бить в колокол и сзывать всех горожан, в то время как пьяный Кассио устраивает потасовку с Монтано, с одним из самых уважаемых граждан Кипра, до сих пор пребывающим в статусе официального лица. Яго делает вид, что останавливает драку Кассио и Монтано, хотя на самом деле подстрекает дерущихся:
Отелло это надо сообщить.
Он, может быть, не знает или видит
В помощнике лишь доброе (с. 236).
Яго
Звон колокола.
Кассио! Монтано!
Опомнитесь! Оставьте, господа!
На помощь! Вы с ума сошли! На помощь!
Яго – импровизатор развернутых речей и выдуманных обстоятельств. Он дважды рассказывает одну и ту же историю ссоры Кассио и Монтано, причем каждый раз по-новому, в зависимости от того, какие слушатели ему внимают и каких целей он добивается. Однако оба раза сам Яго оказывается вне подозрений и в роли благородного спасителя, о чем не забывает с гордостью заявить: «Я себе язык отрежу \\ Скорей, чем против Кассио скажу…» (с. 241). Впрочем, он прятался неподалеку, ожидая благоприятного для себя развития событий, и дождался. Отелло наивно убежден в кристальной честности Яго: «По доброте души \\ Ты, Яго, выгораживаешь друга» (с. 241).
Вот дьявол! Доигрались. Бьют в набат.
Какой позор! Вы город взбунтовали! (с. 239).
Интриган неисчерпаем в своих кознях, потому что он пользуется проверенным приемом: уповает на человеческую доброту и человеколюбие, ни капли не веря ни в то, ни в другое. Делая вид, что сочувствует Кассио, Яго рисует Отелло как добродушного и беззлобного простака, тряпку, который так и ждет от Кассио слов прощения, чтобы восстановить его в должности. На самом деле Яго точно знает принципиальность Отелло, его нетерпимость к пренебрежению делами службы (не говоря уже о таком вопиющем нарушении воинского долга, как пьянство во время караула): «Вас разжаловали для острастки. Это больше для виду. Попросите у него прощенья, и он опять растает» (с. 242).
Не менее изощренный прием – отправить Кассио к Дездемоне, чтобы та стала ходатаем за Кассио перед Отелло. Так Яго коварно смешивает семейную жизнь со службой, а любовь и сострадание превращает в подозрительность и упрямство. Эти две вещи закономерно должны закрасться в доверчивую душу Отелло, которого Яго намерен соответствующим образом подготовить. Сталкивая всех со всеми, Яго воображает себя чуть ли не демиургом, Богом-творцом, дергающим за ниточки своих марионеток – людей, замешанных в интриге, наивно полагающих, будто они наделены свободой воли. Кассио в восторге от «мудрых» советов Яго называет его «честным Яго», начиная вторить хвалебным эпитетам, щедро расточаемым Яго со стороны Отелло. Позднее Кассио скажет: «Любезней человека не встречал. \\ А как он бескорыстен! (с. 249)».
Яго
Прежде чем приступить к заключительной стадии злодейской интриги, Яго успокаивает отчаявшегося и побитого тяжелой рукой Кассио Родриго: за это, мол, Кассио получил отставку; стало быть, «дела идут на лад» (с. 245), после чего отправляет Родриго спать, в синяках и ссадинах, растратившего почти все свои деньги на удовольствия Яго.
Кто упрекнет теперь меня в подлоге?
Совет мой меток, искренен, умен.
Найдите лучший путь задобрить мавра,
Чем помощь Дездемоны. А она Предрешена.
Ее великодушье Без края, как природа.
Для нее Умаслить мавра ничего не стоит.
Она его вкруг пальца обведет.
Все это можно разыграть по нотам.
Я рыцарь, если Кассио даю
Совет, как взять все эти нити в руки.
Но в этом соль: нет в мире ничего
Невиннее на вид, чем козни ада.
Тем временем, как Кассио пойдет
Надоедать мольбами Дездемоне,
Она же станет к мавру приставать,
Я уши отравлю ему намеком,
Что неспроста участлива она.
Чем будет искренней ее защита,
Тем будет он подозревать сильней.
Так я в порок вменю ей добродетель,
И незапятнанность ее души
Погубит всех. (с. 244 – 245).
Кульминация подлой интриги Яго – психологический шедевр, свидетельство глубочайшего знания людей. Зло находит лазейку там, где бессильно добро: Яго не клевещет, не давит на Отелло выдуманными историями или нелепыми россказнями – он переспрашивает, сомневается, печально качает головой, скорбит молча. И вот Отелло, доверчивый Отелло, начинает подозревать, прислушивается к тревожному голосу сердца, разговаривает с самим собой. Червь зла проникает в душу Отелло. Он начинает сомневаться в главном, в том единственном, что составляло для него непреходящую ценность жизни – в чистоте и целомудрии Дездемоны. Он поверил Яго, что она как все, что она наставляет ему рога с ангельским лицом. Механизм зла, таким образом, Яго запустил. Правда, он не знал, что механизм этот настолько силен, что раздавит и безжалостно уничтожит его самого. Пока же Яго наслаждается своим всемогуществом в искусстве управлении людьми. Они, благодаря козням Яго, идут на смерть, как на заклание. Яго думает, будто это он постелил для своих врагов (а враги для него – весь мир) жестковатое ложе смерти.
Яго
Отелло
Не нравится мне это.
Яго
Ты о чем?
Что ты бормочешь?
Отелло
Ничего. Пустое.
Яго
Не Кассио ли это только что
Ушел от Дездемоны?
Отелло
Быть не может!
Как пойманный воришка? Нет, не он.
Он вида вашего б не испугался.
Яго
Я все ж думаю, что это он(с. 252). (…)
Отелло
Скажите, генерал,
Знал Кассио о вашем увлеченье
До вашей свадьбы?
Яго
Знал. Конечно, знал.
А что такое?
Отелло
Так, соображенья.
Хочу сличить их, вот и все.
Яго
Сличить?
Отелло
Он с нею был знаком до вас?
Яго
Конечно.
И между нами выступал не раз
Посредником.
Отелло
Посредником?
Яго
Конечно.
А что дурного в этом? Разве он
Не стоил этого доверья?
Отелло
Стоил.
Яго
И оправдал, как видишь.
Отелло
Оправдал.
Яго
Так чем ты озабочен?
Отелло
Озабочен?
Дальше в устах Яго должно прозвучать то самое слово, которое сделает Отелло несчастнейшим из смертных, но это слово нужно подготовить многими оговорками, сомнениями, экивоками, довести Отелло до полуобморочного состояния и, наконец, с торжеством изречь: «ревность!» После чего Яго, посеяв зерно сомнения в душу Отелло, что называется делает «откат», отступает, говорит, что все это, быть может, досужие домыслы, ошибка больной души. Но Отелло теперь уже болен окончательно. Ядовитое зерно, зароненное Яго, пустило корни в сердце Отелло, оно растет не по дням, а по часам, и оно неминуемо разорвет душу ревнивца на две половинки, убьет его изнутри. Яго дает Отелло очередной коварный совет: «трезво» следить за Кассио и Дездемоной.
Да что с тобою? Что ты задолбил
И повторяешь все за мной, как эхо?
В чем дело? Так ли мысль твоя страшна,
Что ты ее боишься обнаружить?
Столкнулись с Кассио – нехорошо.
Меня он сватал к ней – опять неладно!
Что у тебя в уме? Ты морщишь лоб,
Как будто в черепе твоем запрятан
Какой-то ужас. Если ты мне друг,
Открой мне все (с. 255 – 256).
Для полного уничтожения Отелло не хватает только какой-нибудь вещественной малости, пустяка, безделицы. И эта безделица, к радости Яго, находится – платок Дездемоны. Его Отелло подарил Дездемоне после свадьбы. Это семейная реликвия – платок его матери, «расшитый цветами земляники!» (с. 270). Отелло им очень дорожит, потому что мать завещала ему подарить этот платок той, которую он выберет в жены. Платок – магический знак верности: пока платок был у отца Отелло, он был верен его матери. Эмилия, жена Яго, подбирает платок, случайно оброненный Дездемоной, и передает его мужу, якобы пожелавшему снять узор с красивого платка. Этот платок Яго подбрасывает в квартиру Кассио. По ходу дела Яго вслед за платком подбрасывает хворост в уже и без того полыхающую душу Отелло. Он сочиняет фантастическую байку о сне Кассио, во время которого тот якобы выбалтывает тайну своего сожительства с Дездемоной. Только разъяренный ревностью и гневом Отелло мог поверить в подобные грубые сально-эротические россказни Яго:
Ревности остерегайтесь,
Зеленоглазой ведьмы, генерал,
Которая смеется над добычей.
Блаженны потерпевшие мужья,
Которые все знают и остыли
К виновницам позора. Но беда,
Когда догадываешься и любишь,
Подозреваешь и боготворишь(с. 259).
Остается только чуть-чуть «дожать» Отелло, уже готового сойти с ума или/и убить Дездемону. Яго добивает Отелло тем, что уверяет его, будто Кассио теперь трубит на всех углах о победе над Дездемоной: «Лежал. Прижимался. Он ее бесславит. И в каких выражениях» (с. 285). Отелло падает в обморок. Яго в восторге от своего мастерства выпекания зла:
Я как-то с Кассио лежал
На койке. У меня болели зубы.
Я спать не мог. Беспечный ветрогон
Во сне всегда выбалтывает тайны.
Таков и Кассио. И слышу я:
«Поосторожней, ангел Дездемона.
Нам надобно таить свою любовь».
Он крепко сжал мне руку и со страстью
Стал целовать, как будто с губ моих
Срывал он с корнем эти поцелуи,
И положил мне ногу на бедро.
Потом, вздохнув, пролепетал: «О горе!
Зачем ты в руки мавра отдана!» (с. 269)
Кассио он говорит, что Отелло сегодня дважды бьется в припадке падучей. Над Отелло он продолжает изощренно издеваться, рассуждая о «рогах», которые получает от супруги любой женатый человек, и Отелло – в числе миллионов «рогачей», так что печалиться, собственно, нечему. Но слова не так действенны, как дела. Яго желает, чтобы зло было наглядным и разыгрывает с простодушным Кассио и ревнивым Отелло, которому страдание застит глаза и разум, блестящую и жестокую импровизацию.
Хвалю, мое лекарство. Действуй, действуй!
Так ловят легковерных дураков.
Так женщин незапятнанных порочат.
Платок Дездемоны Кассио отдает влюбленной в него Бьянке на глазах у Отелло. Яго инсценирует ситуацию, когда Кассио хохочет над дурочкой Бьянко и изображает жестами, как та его добивается, а Отелло уверен, что тот смеется над Дездемоной и показывает, как тянет ее в супружескую спальню Отелло. Отелло, убитый изменой жены, просит Яго достать яд. Нет, Отелло, по замыслу Яго, сам должен убить Дездемону. Яго услужливо подаст ему меч убийства, а сам останется с чистыми руками и ни при чем. Вот почему Яго преподносит Отелло очередной «мудрый» совет, так сказать из сострадания к обманутому мужу: «Зачем яд? Лучше задушите ее в постели, которую она осквернила» (с. 293).
Все, кажется, сделано так, что «комар носа не подточит». Яго остается только самая малость – устранить свидетелей. Ему не нужны Родриго, который требует от него драгоценности, данные Яго на подкуп Дездемоны. Ему не нужен Кассио, счастливая звезда которого опять взошла: венецианский дож назначает того комендантом Кипра вместо Отелло. К тому же Отелло может рассказать когда-нибудь, как Яго оклеветал Кассио. Яго подговаривает Родриго убить Кассио, поскольку Отелло увозит Дездемону в Мавританию (на самом деле они должны вернуться в Венецию). Если же Кассио умрет, Отелло с Дездемоной останутся в Венеции и уже следующей ночью Дездемона будет в объятиях Родриго. Удивительно, какой бред несет Яго, и еще более удивительно, что Родриго верит и соглашается на убийство, которого вовсе не желает. Яго – мастер убеждать и пользоваться огнем страстей, которые бушуют в человеческих сердцах. Сам Яго совершенно бесстрастен.
Чего же добился Яго? Отелло публично называет жену шлюхой. Дездемона просит заступничества у Яго. Тот уверяет ее, будто Отелло просто нервничает в связи со службой, политикой – делами, одним словом. Кажется, победа Яго полная и безоговорочная. Зло торжествует в мире. Яго измарал людей грязью, и они погибают в ничтожестве и смятении.
И вдруг, неожиданно механизм зла перестает срабатывать, или, может быть, по инерции зло действует так, что своими жерновами перемалывает всех подряд, в том числе и своего инициатора и первопричину – Яго. Кассио ранит Родриго в потасовке. Яго со спины ранит Кассио, но не убивает. Во мраке ночи, воспользовавшись суматохой, он наносит раненому Родриго смертельный удар кинжалом, но опять тот очнулся, чтобы изобличить Яго. Жена Яго Эмилия, увидев труп Дездемоны, задушенной Отелло, внезапно изобличает мужа и раскрывает всю интригу с платком. Яго впервые теряет разум и в слепой ярости закалывает Эмилию. Пойманного Яго тяжело ранит Отелло и по приговору суда Яго будут долго мучить, прежде чем позорно казнить. Наконец, Отелло убивает себя на ложе задушенной им Дездемоны.