Страница:
— Это… — Я просто не нахожу слов. — Восхитительно! Никогда не ела ничего подобного.
— Вот и отлично!
На лице Марка появляется широкая ослепительная улыбка. Мой взгляд скользит к его груди, где рубашка с расстегнутым воротником обнажает темный треугольник кожи. И темные, слегка выгоревшие на солнце волоски. Изящные руки тянутся к бутылке вина в серебряном ведерке.
— А теперь очередь «Гевюрцтраминера» [23]. Это вино привезено из Тремена, долины реки Эч. Там был впервые выращен этот сорт. Он идеально подходит к пряному вкусу базилика и морского черта.
Мой прошлый опыт в дегустации «Гевюрцтраминера» сводился к дешевому немецкому вину и еще более дешевой калифорнийской версии. Я нехотя делаю глоточек, но Марк прав. Могу поспорить, он всегда прав! Вино очень вкусное. В нем нет приторной сладости, которую я ожидала: богатый букет, тем не менее оно сухое, с легким цветочным шлейфом. Черт побери, оно просто идеально!
Так, за едой и вином наш разговор становится более дружелюбным, он буквально льется рекой. Я рассказываю Марку веселые истории из студенческой жизни, обо мне и Джессике. Они, конечно, не такие уж веселые, однако Марк смеется, кажется, искренне. Гармония постепенно заволакивает мой разум. Будто события в переулке случились с кем-то другим, в другое время.
Вино терпкое, прохладное и приятное на вкус. Солнечный день в самом разгаре, вокруг меня оживленно болтают на итальянском, лучшей музыки и представить нельзя. Я рада, что не понимаю слов: разговоры восхитительным образом теряют свое значение, бормотание иностранцев ласкает слух.
Наконец Марк откидывается назад. Склоняет набок свою потрясающе красивую голову и с любопытством смотрит на меня:
— Икс, ты так и не спросила меня про сегодняшнее утро. Тебе больше неинтересно?
Он прав. Не спросила. Почему?
Может, отчасти мне не хочется портить момент. А еще моя голова затуманена мыслями. И не об утренних событиях, а о сексе. Прямо сейчас, сию секунду, я хочу заняться любовью с Марком. Хочу ощутить его ладони на своей коже, губы на моих губах, он будет ласкать меня бесконечно долго. Представляю нас двоих на пустынном пляже. Надо мной солнце, надо мной Марк…
Роскаррик смотрит так, будто хочет меня не меньше. Пару минут назад я встала и пересела в другое кресло, чтобы скрыться от бьющего в лицо солнца. Я видела, как он взглянул на мои ноги, на голые ступни. С неподдельным и всепоглощающим желанием. Марк старался делать вид, что его это не волнует, но все же пялился. А как пристально он смотрит мне в глаза!
Между нами повисло эротическое напряжение, мы так близко, что можем прикоснуться друг к другу. Восхитительно и невыносимо. Сладкое мучение. Так не может дальше продолжаться. Не должно. Этот период засухи обязан закончиться, а дождь — вернуться. Но все же на небе нещадно светит солнце.
Марк поднимает руку:
— Думаю, нам нужно выпить еще.
— Нужно ли?
Он кивает:
— Но на этот раз другого вина. Особенного.
Я смотрю на стол и понимаю, что наши тарелки унесли, а я и не заметила. Меня это не удивляет: вокруг Марка Роскаррика все происходит как-то само собой, надлежащим образом и тем не менее неуловимо.
Вместо тарелок на столе появилось новое серебряное ведерко. Марк извлекает оттуда изящную бутылочку, поворачивает и показывает этикетку:
— Это «Москато роса» из Сан-Лауренца, все тот же Альто-Адидже.
Марк наливает на донышко в крошечный бокал и пододвигает его ко мне.
Вино выглядит как жидкий янтарь, смешанный с кровью святого. Аромат божествен. Марк указывает рукой на мой бокал с розово-золотистым напитком:
— Мы производим лишь пару сотен бутылок в год, бульшую часть времени это вино вообще не получить. Погодные условия должны быть perfetto. В мире всего десять гектаров таких виноградников.
Перед тем как попробовать, я медлю. Время пришло: пока мы не зашли слишком далеко, а я не выпила слишком много. Мне нужны ответы!
— Марк, как ты узнал, что я в Испанском квартале? Откуда узнал, что меня нужно спасать?
Ткань зонтика слегка трепещет на ветру. Марк бережно возвращает бутылочку в серебряное ведерко, затем смотрит на меня:
— Когда я первый раз мельком взглянул на тебя, Александра, в кафе «Гамбринус»… — Он беспомощно делает взмах рукой, как человек, раскрывающий сокровенную тайну. — Я подумал тогда: ты самая прелестная девушка, которую я когда-либо видел.
Я могу лишь смотреть на него. Мой разум отказывается постичь услышанное, а душа ликует. Ликует! Какая же я дура! Но ничего не могу с собой поделать. «Самая прелестная девушка, которую я когда-либо видел».
Я!
— Икс, прости, если мои слова слишком просты и поверхностны, но это правда. Мне хотелось подойти и заговорить с тобой. Сразу же.
— И? — выдавливаю я.
— Я сдержался. Но подслушал ваш разговор. Прости. Затем я заплатил за напитки. Не смог не сделать хотя бы такую малость. А после ушел, пока не натворил глупостей.
— Почему ты не заговорил со мной?
Марк пропускает мой вопрос мимо ушей.
— Но потом ты пришла в палаццо. Поступила довольно дерзко. И тогда я понял, что ты не такая уж наивная, какой показалась сперва. Ты открылась с новой стороны — забавная, умная и… В общем, мне было сложно опять противиться себе. Я не из тех, кто предается сентиментальности.
Что он такое говорит? Я таю от его слов. Таю. Но я не должна. Мне необходимо знать про Джессику. Почему он сказал, что она ему понравилась? Но не успеваю я спросить, как он произносит:
— После твоего ухода из палаццо я попросил друзей — приятелей, коллег, слуг — присматривать за тобой. Прости меня еще раз. Я не имел права вмешиваться без спроса в твою жизнь. Этому нет оправдания. Но ты показалась мне все же… слегка наивной, может, даже слишком дерзкой.
— Ты устроил за мной слежку?
— Не совсем. Назовем это охраной. Да. «Охрана» звучит лучше. Потом я узнал, что ты исследуешь жизнь трущоб, Матердеи, Скампию — очень опасные места, — и попросил своих людей быть более бдительными. Да, последнюю пару дней за тобой следили.
Не знаю, как к этому относиться. Должна ли я испытывать шок и отвращение, что в мою жизнь вторгаются? Но в моей душе все наоборот. Я под защитой! Марк Роскаррик защищал меня. Невозможно злиться на него.
— Я был на виа Толедо, — говорит он, — когда позвонил один из моих парней, Джузеппе, и сказал, что ты в беде. Он добрался до тебя первым, а я приехал, как только смог.
— И спас меня. Спасибо.
Марк отмахивается от слов благодарности:
— С моей стороны это был чистой воды эгоизм. Я не достоин твоей благодарности.
— Прости, я правильно расслышала? Эгоизм?
Легкий ветерок на мгновение пропадает. Семья, что сидела за нами, ушла. Наступила тишина.
— Икс, — слышу я голос Марка. — Я спас тебя… для себя. Мне дурно от одной мысли, что с тобой может что-то случиться. Как ты уже поняла, именно ты понравилась мне с самого начала.
Теперь я просто обязана спросить.
— Но ты сказал, что Джессика…
— Я соврал, чтобы уберечь тебя от меня.
Его глаза потемнели — от злости или же от печали, а может, от чего другого.
— Не понимаю, Марк…
Он вздыхает и отворачивается, будто разговаривает сам с собой. Вглядывается в голубизну побережья Сорренто вдалеке.
— Александра, для тебя это опасно. Но я все равно неуклонно двигаюсь вперед… — Он медленно поворачивает голову и впивается в меня взглядом. — Ничего не могу с собой поделать. В тебе есть что-то особенное, не только красота, а что-то в самой тебе. Я увидел это, как только ты вошла в палаццо. Твоя смелость, бесстрашие. Острый ум. Меня непреодолимым образом потянуло к тебе. Как по закону гравитации. — Он на секунду замолкает, а потом говорит: — Как там было у Данте? В конце «Комедии». Про любовь, что «движет солнце и светила»? Ах да. «L’amor che move il sole e l’altre stelle».
На этом он замолкает. Я тоже не произношу ни слова. Да и что мне сказать? Что я чувствовала то же самое? Или похожее?
Чтобы подавить свои глупые слова, я отпиваю вина. «Москато роса». Непередаваемый вкус, насыщенный и одновременно утонченный. Сладость без сладости как таковой. Сейчас будто наступил самый важный момент в моей жизни.
— Мне тоже нравится Данте, — слегка дрожащим голосом произношу я. — Одна из причин, почему я приехала сюда. Хочу изучить итальянский, чтобы читать литературу в оригинале.
— Любимый отрывок? — В его глазах вспыхивают огоньки.
— В «Комедии»? — Я обдумываю ответ. — Наверное, отрывок из «Paradiso» [24]. Когда души возносятся к Господу…
Не скрывая восхищенной улыбки, Марк заканчивает предложение за меня:
— Да! Как воспаряющие снежинки! Это и мой любимый отрывок.
Наши взгляды вновь встречаются. Марк произносит строфу на певучем итальянском:
— «In sù vid’ io così l’etera addorno, farsi e fioccar di vapor triunfanti…» [25]
И вновь тишина. Марк делает глоток вина.
Затем ставит бокал на стол, его алые губы увлажнились от сладкого «Москато роса». Он пристально смотрит мне в глаза. Тянется рукой через стол и накрывает мою ладонь своей. Подается вперед чуть сильнее. От его прикосновения меня словно пронзает током, каждая клеточка тела жаждет раствориться в этом невероятном мужчине. Мир вокруг нас меркнет.
— Марк… — выдыхаю я.
Я связана по рукам и ногам. Другого выхода не остается. Не хочу больше тянуть. Наши губы совсем близко. Мир теряет смысл, Вселенная — ничто, есть лишь этот момент: наш столик на солнечной террасе, я, Марк Роскаррик, его прекрасное лицо и влажные сладкие губы, что вот-вот прильнут к моему жаждущему рту.
— Я не могу, — говорит он. — Не могу поцеловать тебя. Это слишком опасно. Для тебя. — Он мрачно вздыхает. — Ты мне очень нравишься, Икс. Не помню, чтобы я желал кого-то так сильно. — Длинная и гнетущая пауза. — Но это невозможно.
7
8
— Вот и отлично!
На лице Марка появляется широкая ослепительная улыбка. Мой взгляд скользит к его груди, где рубашка с расстегнутым воротником обнажает темный треугольник кожи. И темные, слегка выгоревшие на солнце волоски. Изящные руки тянутся к бутылке вина в серебряном ведерке.
— А теперь очередь «Гевюрцтраминера» [23]. Это вино привезено из Тремена, долины реки Эч. Там был впервые выращен этот сорт. Он идеально подходит к пряному вкусу базилика и морского черта.
Мой прошлый опыт в дегустации «Гевюрцтраминера» сводился к дешевому немецкому вину и еще более дешевой калифорнийской версии. Я нехотя делаю глоточек, но Марк прав. Могу поспорить, он всегда прав! Вино очень вкусное. В нем нет приторной сладости, которую я ожидала: богатый букет, тем не менее оно сухое, с легким цветочным шлейфом. Черт побери, оно просто идеально!
Так, за едой и вином наш разговор становится более дружелюбным, он буквально льется рекой. Я рассказываю Марку веселые истории из студенческой жизни, обо мне и Джессике. Они, конечно, не такие уж веселые, однако Марк смеется, кажется, искренне. Гармония постепенно заволакивает мой разум. Будто события в переулке случились с кем-то другим, в другое время.
Вино терпкое, прохладное и приятное на вкус. Солнечный день в самом разгаре, вокруг меня оживленно болтают на итальянском, лучшей музыки и представить нельзя. Я рада, что не понимаю слов: разговоры восхитительным образом теряют свое значение, бормотание иностранцев ласкает слух.
Наконец Марк откидывается назад. Склоняет набок свою потрясающе красивую голову и с любопытством смотрит на меня:
— Икс, ты так и не спросила меня про сегодняшнее утро. Тебе больше неинтересно?
Он прав. Не спросила. Почему?
Может, отчасти мне не хочется портить момент. А еще моя голова затуманена мыслями. И не об утренних событиях, а о сексе. Прямо сейчас, сию секунду, я хочу заняться любовью с Марком. Хочу ощутить его ладони на своей коже, губы на моих губах, он будет ласкать меня бесконечно долго. Представляю нас двоих на пустынном пляже. Надо мной солнце, надо мной Марк…
Роскаррик смотрит так, будто хочет меня не меньше. Пару минут назад я встала и пересела в другое кресло, чтобы скрыться от бьющего в лицо солнца. Я видела, как он взглянул на мои ноги, на голые ступни. С неподдельным и всепоглощающим желанием. Марк старался делать вид, что его это не волнует, но все же пялился. А как пристально он смотрит мне в глаза!
Между нами повисло эротическое напряжение, мы так близко, что можем прикоснуться друг к другу. Восхитительно и невыносимо. Сладкое мучение. Так не может дальше продолжаться. Не должно. Этот период засухи обязан закончиться, а дождь — вернуться. Но все же на небе нещадно светит солнце.
Марк поднимает руку:
— Думаю, нам нужно выпить еще.
— Нужно ли?
Он кивает:
— Но на этот раз другого вина. Особенного.
Я смотрю на стол и понимаю, что наши тарелки унесли, а я и не заметила. Меня это не удивляет: вокруг Марка Роскаррика все происходит как-то само собой, надлежащим образом и тем не менее неуловимо.
Вместо тарелок на столе появилось новое серебряное ведерко. Марк извлекает оттуда изящную бутылочку, поворачивает и показывает этикетку:
— Это «Москато роса» из Сан-Лауренца, все тот же Альто-Адидже.
Марк наливает на донышко в крошечный бокал и пододвигает его ко мне.
Вино выглядит как жидкий янтарь, смешанный с кровью святого. Аромат божествен. Марк указывает рукой на мой бокал с розово-золотистым напитком:
— Мы производим лишь пару сотен бутылок в год, бульшую часть времени это вино вообще не получить. Погодные условия должны быть perfetto. В мире всего десять гектаров таких виноградников.
Перед тем как попробовать, я медлю. Время пришло: пока мы не зашли слишком далеко, а я не выпила слишком много. Мне нужны ответы!
— Марк, как ты узнал, что я в Испанском квартале? Откуда узнал, что меня нужно спасать?
Ткань зонтика слегка трепещет на ветру. Марк бережно возвращает бутылочку в серебряное ведерко, затем смотрит на меня:
— Когда я первый раз мельком взглянул на тебя, Александра, в кафе «Гамбринус»… — Он беспомощно делает взмах рукой, как человек, раскрывающий сокровенную тайну. — Я подумал тогда: ты самая прелестная девушка, которую я когда-либо видел.
Я могу лишь смотреть на него. Мой разум отказывается постичь услышанное, а душа ликует. Ликует! Какая же я дура! Но ничего не могу с собой поделать. «Самая прелестная девушка, которую я когда-либо видел».
Я!
— Икс, прости, если мои слова слишком просты и поверхностны, но это правда. Мне хотелось подойти и заговорить с тобой. Сразу же.
— И? — выдавливаю я.
— Я сдержался. Но подслушал ваш разговор. Прости. Затем я заплатил за напитки. Не смог не сделать хотя бы такую малость. А после ушел, пока не натворил глупостей.
— Почему ты не заговорил со мной?
Марк пропускает мой вопрос мимо ушей.
— Но потом ты пришла в палаццо. Поступила довольно дерзко. И тогда я понял, что ты не такая уж наивная, какой показалась сперва. Ты открылась с новой стороны — забавная, умная и… В общем, мне было сложно опять противиться себе. Я не из тех, кто предается сентиментальности.
Что он такое говорит? Я таю от его слов. Таю. Но я не должна. Мне необходимо знать про Джессику. Почему он сказал, что она ему понравилась? Но не успеваю я спросить, как он произносит:
— После твоего ухода из палаццо я попросил друзей — приятелей, коллег, слуг — присматривать за тобой. Прости меня еще раз. Я не имел права вмешиваться без спроса в твою жизнь. Этому нет оправдания. Но ты показалась мне все же… слегка наивной, может, даже слишком дерзкой.
— Ты устроил за мной слежку?
— Не совсем. Назовем это охраной. Да. «Охрана» звучит лучше. Потом я узнал, что ты исследуешь жизнь трущоб, Матердеи, Скампию — очень опасные места, — и попросил своих людей быть более бдительными. Да, последнюю пару дней за тобой следили.
Не знаю, как к этому относиться. Должна ли я испытывать шок и отвращение, что в мою жизнь вторгаются? Но в моей душе все наоборот. Я под защитой! Марк Роскаррик защищал меня. Невозможно злиться на него.
— Я был на виа Толедо, — говорит он, — когда позвонил один из моих парней, Джузеппе, и сказал, что ты в беде. Он добрался до тебя первым, а я приехал, как только смог.
— И спас меня. Спасибо.
Марк отмахивается от слов благодарности:
— С моей стороны это был чистой воды эгоизм. Я не достоин твоей благодарности.
— Прости, я правильно расслышала? Эгоизм?
Легкий ветерок на мгновение пропадает. Семья, что сидела за нами, ушла. Наступила тишина.
— Икс, — слышу я голос Марка. — Я спас тебя… для себя. Мне дурно от одной мысли, что с тобой может что-то случиться. Как ты уже поняла, именно ты понравилась мне с самого начала.
Теперь я просто обязана спросить.
— Но ты сказал, что Джессика…
— Я соврал, чтобы уберечь тебя от меня.
Его глаза потемнели — от злости или же от печали, а может, от чего другого.
— Не понимаю, Марк…
Он вздыхает и отворачивается, будто разговаривает сам с собой. Вглядывается в голубизну побережья Сорренто вдалеке.
— Александра, для тебя это опасно. Но я все равно неуклонно двигаюсь вперед… — Он медленно поворачивает голову и впивается в меня взглядом. — Ничего не могу с собой поделать. В тебе есть что-то особенное, не только красота, а что-то в самой тебе. Я увидел это, как только ты вошла в палаццо. Твоя смелость, бесстрашие. Острый ум. Меня непреодолимым образом потянуло к тебе. Как по закону гравитации. — Он на секунду замолкает, а потом говорит: — Как там было у Данте? В конце «Комедии». Про любовь, что «движет солнце и светила»? Ах да. «L’amor che move il sole e l’altre stelle».
На этом он замолкает. Я тоже не произношу ни слова. Да и что мне сказать? Что я чувствовала то же самое? Или похожее?
Чтобы подавить свои глупые слова, я отпиваю вина. «Москато роса». Непередаваемый вкус, насыщенный и одновременно утонченный. Сладость без сладости как таковой. Сейчас будто наступил самый важный момент в моей жизни.
— Мне тоже нравится Данте, — слегка дрожащим голосом произношу я. — Одна из причин, почему я приехала сюда. Хочу изучить итальянский, чтобы читать литературу в оригинале.
— Любимый отрывок? — В его глазах вспыхивают огоньки.
— В «Комедии»? — Я обдумываю ответ. — Наверное, отрывок из «Paradiso» [24]. Когда души возносятся к Господу…
Не скрывая восхищенной улыбки, Марк заканчивает предложение за меня:
— Да! Как воспаряющие снежинки! Это и мой любимый отрывок.
Наши взгляды вновь встречаются. Марк произносит строфу на певучем итальянском:
— «In sù vid’ io così l’etera addorno, farsi e fioccar di vapor triunfanti…» [25]
И вновь тишина. Марк делает глоток вина.
Затем ставит бокал на стол, его алые губы увлажнились от сладкого «Москато роса». Он пристально смотрит мне в глаза. Тянется рукой через стол и накрывает мою ладонь своей. Подается вперед чуть сильнее. От его прикосновения меня словно пронзает током, каждая клеточка тела жаждет раствориться в этом невероятном мужчине. Мир вокруг нас меркнет.
— Марк… — выдыхаю я.
Я связана по рукам и ногам. Другого выхода не остается. Не хочу больше тянуть. Наши губы совсем близко. Мир теряет смысл, Вселенная — ничто, есть лишь этот момент: наш столик на солнечной террасе, я, Марк Роскаррик, его прекрасное лицо и влажные сладкие губы, что вот-вот прильнут к моему жаждущему рту.
— Я не могу, — говорит он. — Не могу поцеловать тебя. Это слишком опасно. Для тебя. — Он мрачно вздыхает. — Ты мне очень нравишься, Икс. Не помню, чтобы я желал кого-то так сильно. — Длинная и гнетущая пауза. — Но это невозможно.
7
— До меня по-прежнему не доходит — почему?
— Мы не зашли далеко.
— Странно. Очень странно. Угощает тебя обедом, говорит, что чуть ли не обожает тебя, что ты самая красивая девушка со времен Елены Троянской, если не симпатичнее… а потом заявляет: «Видишь ли, я не могу из-за мрачной и ужасной тайны…» Затем провожает до дома — и все?!
— Он предложил мне свою машину и водителя, чтобы я изучала Неаполь… без приключений.
Подруга кивает.
— Джесс, почему он так поступил? — не унимаюсь я. — Почему?
— Дай подумать. А чтобы лучше думалось, мне нужна доза никотина.
Подруга прикуривает сигарету и выпускает сизый дым под хруст пиццы «Маргарита».
— А может, он и правда очень влиятельный сamorrista? — выдает она. — И не хочет, чтобы его мерзопакостные секреты вспыли на поверхность? Выглядит он как довольно опасный тип. — Джесс фыркает со смеху. — Может, дело в другом. Может, у него просто герпес!
Не язвительные ли нотки появились в ее голосе? Она моя лучшая подруга, не хочу, чтобы она завидовала мне или расстраивалась. Пока что ее реакция была сдобрена здоровым чувством юмора, с присущим ей цинизмом и очаровательным сарказмом. За это я и люблю Джесс. Именно она привносит в мою жизнь стабильность. Иначе я рискую упустить нить событий.
— Но опять же, — задумчиво говорит подруга и выпускает дым кольцом, — может, это имеет отношение к его жене. Ее смерти.
Мы весь вечер обсуждаем Марка в маленькой пиццерии неподалеку от порта. Джессика поддерживает тему, за что я ей очень признательна. Но ведь именно она потащила меня в то кафе.
Мы сидим на улице, наслаждаясь знойным вечерним воздухом. В то же время я вижу, что происходит внутри пиццерии: там здоровяки с демоническими прическами накачиваются в баре крепкой граппой. Они залпом опрокидывают жидкость в горло, затем оборачиваются, словно в ожидании аплодисментов. У некоторых на руках шрамы — ожоги или порезы.
Джессике нравятся такие злачные места. Ей они кажутся очень душевными и настоящими. Иногда я с ней соглашаюсь, иногда нет. Прямо сейчас меня это мало волнует. Я еще не отошла от шока, а на горизонте маячит депрессия.
Марк Роскаррик испытывает те же чувства, что и я. Но он не может позволить себе быть со мной?
Он также предлагает мне машину с водителем. Джузеппе. Зачем делать это, если наши отношения не продвинутся дальше?
Смотрю на заваленный бумажными салфетками стол, а потом на Джессику:
— Джесс, я веду себя глупо, да? Думаешь, мне стоит забыть его?
В ответ подруга пристально смотрит на меня:
— Да.
Откровенно говоря, я разочарована. А еще я знаю, она права.
— Однако… — добавляет Джессика, смачно пожевывая сигарету. Ее слова вырываются в ночной воздух вместе с дымом. — Знаю, что ты этого не сделаешь.
— Что, прости?
— Не сможешь забыть, правда ведь, дорогая? Это уже зашло слишком далеко, так ведь?
В голосе Джесс звучит нехарактерная для нее нежность. На лице — понимание и мудрость. Иногда мне кажется, что она знает меня лучше, чем я саму себя.
— Что ты имеешь в виду?
— Да ладно тебе. Икс, ты влюбилась в него. Я тебя еще никогда такой не видела, мрачная и мечтательная… В духе Кэтрин и Хитклиффа [26].
— Но…
— И это совсем не как с Занудой-Математиком, верно? Теперь все по-настоящему. Ты буквально проливаешь реки слез из-за какого-то обеда! Сама подумай. — Она пожимает мою руку. Мне вдруг вспоминается прикосновение Марка за обедом. — Послушай, ты же хотела приключений, хотела слегка рискнуть. Приехала в Италию в поисках чего-нибудь нового и потрясающего. Вот и оно. Разве нет? Может, он и разобьет тебе сердце, но ты с такой же легкостью можешь разбить его.
— Но если он замешан… в чем-то?
— Что ж, коли так, смирись. Здесь это естественно. Когда находишься в Риме, спи с римлянами!
— Это что, поговорка такая?
— Нет, — тихо смеется подруга. — Это чистая правда. Кстати, у мафии свои плюсы. Никаких чертовых туристов поблизости! Неаполь — последний из истинно итальянских городов. Последний город, не оккупированный толстыми иностранцами с фотоаппаратами.
— Если, конечно, он мафиози. Но я… я не могу… Ты понимаешь.
Безнадежно. Все это безнадежно. И бессмысленно. Марк Роскаррик сделал из меня зануду. Как мне поступить?
Снова смотрю на бар. Возможно, половина здешних мужчин сamorristi. Выглядят они как самые обычные портовые грузчики — крепкие и с татуировками. Но возможно, они дни напролет проворачивают аферы, подделывают накладные, перевозят контрабанду и посылают подарки женам таможенных работников. А после идут в переулки за Ворота Капуи и выпускают пар, выбивая дух из соперника.
Да, уверена, так и есть.
К тому же я уверена, что Марк не из таких. Он смешной, проницательный, с чувством собственного достоинства и очень умный. А еще эта присущая ему непринужденная манера и утонченность, — правда, может, все дело в дорогом английском образовании и изысканном европейском воспитании? Может, все это лишь напускное. Может, он очередной танцор в маске на костюмированном балу неаполитанской жизни.
А как он атаковал напавшего на меня хулигана! Не могу не вспомнить про это. Серьезный был удар, всплеск расчетливой агрессии, будто он применил смертельное оружие, причем знал наверняка, как с ним управляться.
Кровь на его кулаке. Смуглая кожа, белые зубы. Хищник, а не человек. Как же съежились наркоманы при его появлении.
— Эй! — Джессика машет рукой у меня перед лицом, будто я ослепла.
— Прости.
— Дай догадаюсь. Ты задумалась о лотерейных номерах? Стоимости поленты?
— Он не хочет больше видеть меня, Джесс, так что все бессмысленно.
— Правда?
— Он четко дал понять. Возможно… у него есть чувства… но мы не можем быть вместе.
— Ой-ой! — Джессика отмахивается от моих жалобных слов. Она ловит взглядом официанта и просит счет. — Да брось ты, детка. Ясно как день, что он хочет увидеться с тобой, просто есть какая-то загвоздка. Но на этой стадии сексуальное влечение подчиняется собственной логике. Если желание возникло, ничто не сможет встать на его пути. Поверь мне. — В сумерках я вижу ее улыбку. — Он вернется.
Как же я хочу, чтобы это оказалось правдой. Я напугана, но мне это нужно. Хоть сейчас бери и лети домой: подальше от опасностей и сердечных ран.
Джессика оплачивает счет, и мы поднимаемся, игнорируя внимательные взгляды здоровяков с выпивкой. Идем вдоль береговой линии Неаполя до Санта-Лючии. Над Капри зависла бледная луна — белолицая северная вдова под черной южной вуалью — мантильей. Вдруг все разом омрачается в моих глазах. Щебечущие компании итальянцев и семьи на прогулке больше меня не воодушевляют. Все это так глупо, что хочется плакать. Что со мной происходит? Мои чувства явно надуманны и неоправданны, тем не менее они как настоящие. Я подавлена, я тупица, мне так больно, жалею себя. Смотрю на Марка Роскаррика…
Маркус Роскаррик!
Стоит в свете луны и фонарей около моего дома, один. Облокотился о свой серебристо-синий «мерседес». На нем джинсы и однотонная темная рубашка. Смотрит он в сторону бульвара на кусочек освещенного звездами моря. Выглядит отрешенным, такой высокий, задумчивый и одинокий. Видение, а не человек. Сумрачный свет подчеркивает скулы на его лице. Сейчас он более молодой и грустный, чем когда-либо. Но и более мужественный.
— Видишь, — произносит Джессика. — Я же говорила.
Марк поворачивается на ее голос и видит меня. Мой рот открыт, но я молчу. Я будто стою на сцене в свете прожекторов, а скрытая темнотой публика города следит за спектаклем. Тишина окутала нас всех.
— Я, пожалуй, пойду в бар… — говорит Джессика и многозначительно улыбается мне.
Затем подруга растворяется в темноте ночи, оставляя меня наедине с Марком. Мы словно единственные люди во всей Кампании. Только он, я и созвездие Ориона, отбрасывающее свет на Сорренто и Капри.
По его угрюмой, печальной улыбке я понимаю, что-то изменилось. Что-то необратимое. В стене, существовавшей между нами, возникла брешь.
Он делает шаг навстречу, но я уже бегу к нему в объятия.
— Мы не зашли далеко.
— Странно. Очень странно. Угощает тебя обедом, говорит, что чуть ли не обожает тебя, что ты самая красивая девушка со времен Елены Троянской, если не симпатичнее… а потом заявляет: «Видишь ли, я не могу из-за мрачной и ужасной тайны…» Затем провожает до дома — и все?!
— Он предложил мне свою машину и водителя, чтобы я изучала Неаполь… без приключений.
Подруга кивает.
— Джесс, почему он так поступил? — не унимаюсь я. — Почему?
— Дай подумать. А чтобы лучше думалось, мне нужна доза никотина.
Подруга прикуривает сигарету и выпускает сизый дым под хруст пиццы «Маргарита».
— А может, он и правда очень влиятельный сamorrista? — выдает она. — И не хочет, чтобы его мерзопакостные секреты вспыли на поверхность? Выглядит он как довольно опасный тип. — Джесс фыркает со смеху. — Может, дело в другом. Может, у него просто герпес!
Не язвительные ли нотки появились в ее голосе? Она моя лучшая подруга, не хочу, чтобы она завидовала мне или расстраивалась. Пока что ее реакция была сдобрена здоровым чувством юмора, с присущим ей цинизмом и очаровательным сарказмом. За это я и люблю Джесс. Именно она привносит в мою жизнь стабильность. Иначе я рискую упустить нить событий.
— Но опять же, — задумчиво говорит подруга и выпускает дым кольцом, — может, это имеет отношение к его жене. Ее смерти.
Мы весь вечер обсуждаем Марка в маленькой пиццерии неподалеку от порта. Джессика поддерживает тему, за что я ей очень признательна. Но ведь именно она потащила меня в то кафе.
Мы сидим на улице, наслаждаясь знойным вечерним воздухом. В то же время я вижу, что происходит внутри пиццерии: там здоровяки с демоническими прическами накачиваются в баре крепкой граппой. Они залпом опрокидывают жидкость в горло, затем оборачиваются, словно в ожидании аплодисментов. У некоторых на руках шрамы — ожоги или порезы.
Джессике нравятся такие злачные места. Ей они кажутся очень душевными и настоящими. Иногда я с ней соглашаюсь, иногда нет. Прямо сейчас меня это мало волнует. Я еще не отошла от шока, а на горизонте маячит депрессия.
Марк Роскаррик испытывает те же чувства, что и я. Но он не может позволить себе быть со мной?
Он также предлагает мне машину с водителем. Джузеппе. Зачем делать это, если наши отношения не продвинутся дальше?
Смотрю на заваленный бумажными салфетками стол, а потом на Джессику:
— Джесс, я веду себя глупо, да? Думаешь, мне стоит забыть его?
В ответ подруга пристально смотрит на меня:
— Да.
Откровенно говоря, я разочарована. А еще я знаю, она права.
— Однако… — добавляет Джессика, смачно пожевывая сигарету. Ее слова вырываются в ночной воздух вместе с дымом. — Знаю, что ты этого не сделаешь.
— Что, прости?
— Не сможешь забыть, правда ведь, дорогая? Это уже зашло слишком далеко, так ведь?
В голосе Джесс звучит нехарактерная для нее нежность. На лице — понимание и мудрость. Иногда мне кажется, что она знает меня лучше, чем я саму себя.
— Что ты имеешь в виду?
— Да ладно тебе. Икс, ты влюбилась в него. Я тебя еще никогда такой не видела, мрачная и мечтательная… В духе Кэтрин и Хитклиффа [26].
— Но…
— И это совсем не как с Занудой-Математиком, верно? Теперь все по-настоящему. Ты буквально проливаешь реки слез из-за какого-то обеда! Сама подумай. — Она пожимает мою руку. Мне вдруг вспоминается прикосновение Марка за обедом. — Послушай, ты же хотела приключений, хотела слегка рискнуть. Приехала в Италию в поисках чего-нибудь нового и потрясающего. Вот и оно. Разве нет? Может, он и разобьет тебе сердце, но ты с такой же легкостью можешь разбить его.
— Но если он замешан… в чем-то?
— Что ж, коли так, смирись. Здесь это естественно. Когда находишься в Риме, спи с римлянами!
— Это что, поговорка такая?
— Нет, — тихо смеется подруга. — Это чистая правда. Кстати, у мафии свои плюсы. Никаких чертовых туристов поблизости! Неаполь — последний из истинно итальянских городов. Последний город, не оккупированный толстыми иностранцами с фотоаппаратами.
— Если, конечно, он мафиози. Но я… я не могу… Ты понимаешь.
Безнадежно. Все это безнадежно. И бессмысленно. Марк Роскаррик сделал из меня зануду. Как мне поступить?
Снова смотрю на бар. Возможно, половина здешних мужчин сamorristi. Выглядят они как самые обычные портовые грузчики — крепкие и с татуировками. Но возможно, они дни напролет проворачивают аферы, подделывают накладные, перевозят контрабанду и посылают подарки женам таможенных работников. А после идут в переулки за Ворота Капуи и выпускают пар, выбивая дух из соперника.
Да, уверена, так и есть.
К тому же я уверена, что Марк не из таких. Он смешной, проницательный, с чувством собственного достоинства и очень умный. А еще эта присущая ему непринужденная манера и утонченность, — правда, может, все дело в дорогом английском образовании и изысканном европейском воспитании? Может, все это лишь напускное. Может, он очередной танцор в маске на костюмированном балу неаполитанской жизни.
А как он атаковал напавшего на меня хулигана! Не могу не вспомнить про это. Серьезный был удар, всплеск расчетливой агрессии, будто он применил смертельное оружие, причем знал наверняка, как с ним управляться.
Кровь на его кулаке. Смуглая кожа, белые зубы. Хищник, а не человек. Как же съежились наркоманы при его появлении.
— Эй! — Джессика машет рукой у меня перед лицом, будто я ослепла.
— Прости.
— Дай догадаюсь. Ты задумалась о лотерейных номерах? Стоимости поленты?
— Он не хочет больше видеть меня, Джесс, так что все бессмысленно.
— Правда?
— Он четко дал понять. Возможно… у него есть чувства… но мы не можем быть вместе.
— Ой-ой! — Джессика отмахивается от моих жалобных слов. Она ловит взглядом официанта и просит счет. — Да брось ты, детка. Ясно как день, что он хочет увидеться с тобой, просто есть какая-то загвоздка. Но на этой стадии сексуальное влечение подчиняется собственной логике. Если желание возникло, ничто не сможет встать на его пути. Поверь мне. — В сумерках я вижу ее улыбку. — Он вернется.
Как же я хочу, чтобы это оказалось правдой. Я напугана, но мне это нужно. Хоть сейчас бери и лети домой: подальше от опасностей и сердечных ран.
Джессика оплачивает счет, и мы поднимаемся, игнорируя внимательные взгляды здоровяков с выпивкой. Идем вдоль береговой линии Неаполя до Санта-Лючии. Над Капри зависла бледная луна — белолицая северная вдова под черной южной вуалью — мантильей. Вдруг все разом омрачается в моих глазах. Щебечущие компании итальянцев и семьи на прогулке больше меня не воодушевляют. Все это так глупо, что хочется плакать. Что со мной происходит? Мои чувства явно надуманны и неоправданны, тем не менее они как настоящие. Я подавлена, я тупица, мне так больно, жалею себя. Смотрю на Марка Роскаррика…
Маркус Роскаррик!
Стоит в свете луны и фонарей около моего дома, один. Облокотился о свой серебристо-синий «мерседес». На нем джинсы и однотонная темная рубашка. Смотрит он в сторону бульвара на кусочек освещенного звездами моря. Выглядит отрешенным, такой высокий, задумчивый и одинокий. Видение, а не человек. Сумрачный свет подчеркивает скулы на его лице. Сейчас он более молодой и грустный, чем когда-либо. Но и более мужественный.
— Видишь, — произносит Джессика. — Я же говорила.
Марк поворачивается на ее голос и видит меня. Мой рот открыт, но я молчу. Я будто стою на сцене в свете прожекторов, а скрытая темнотой публика города следит за спектаклем. Тишина окутала нас всех.
— Я, пожалуй, пойду в бар… — говорит Джессика и многозначительно улыбается мне.
Затем подруга растворяется в темноте ночи, оставляя меня наедине с Марком. Мы словно единственные люди во всей Кампании. Только он, я и созвездие Ориона, отбрасывающее свет на Сорренто и Капри.
По его угрюмой, печальной улыбке я понимаю, что-то изменилось. Что-то необратимое. В стене, существовавшей между нами, возникла брешь.
Он делает шаг навстречу, но я уже бегу к нему в объятия.
8
Губы соприкасаются быстрее, чем тела. Это наш первый поцелуй, первый из множества, а может, единственный. Откуда мне знать? Да меня это и не волнует. Он страстный и горячий. Марк собирает мои белокурые волосы в кулак и запрокидывает мне голову. Я ощущаю легкую боль — о да, мне это нравится. Его рот впивается в мои губы — теплый, влажный, солоноватый, жадный. Язык сразу же находит путь внутрь, следуя по наитию. Я перестаю думать. Я и есть сам поцелуй. Восхитительный поцелуй под Орионом.
Наши языки схлестнулись, исследуя друг друга. Поцелуй вызывает во мне трепет. Марк целует меня крепче и искуснее, чем кто-либо в моей жизни. По всему телу вспыхивают искорки наслаждения.
Он на мгновение отстраняется, я любуюсь его длинными ресницами и слегка прикрытыми голубыми глазами, сияющими в свете фонарей, — так близко от меня. Мое обоняние улавливает запах геля для душа, доминирующую нотку восхитительного одеколона, сладковатый аромат потной кожи, и все это он, он, только он.
— Прости, Икс… — говорит Марк. — Не могу устоять. Что ты творишь со мной…
— Еще.
На этот раз я сама привлекаю его. Мы опьяневшая от любви пара, скользящая по заоблачному танцполу. Вцепились друг в друга, как утопающие. Понемножку движемся назад, смеемся, но остаемся предельно серьезными, неистово целуемся. Его губы крепче прижимаются к моим, на этот раз сильные мужские руки скользят вниз по моей спине.
На мне легкое черное платье из тонкого хлопка. Марк яростно сжимает мои ягодицы, притягивая к себе, а другой рукой обнимает за шею. Ненасытные, мы целуемся снова и снова. Затем его ладонь ложится на мою талию. Будто партнер в танце, он приподнимает меня и кружит. Ставит на землю и зарывается лицом в шею, теплые губы касаются моей кожи.
— Ты пахнешь клубникой, Икс, — шепчет он, — вином и клубникой.
Марк по-прежнему держит меня за талию, наши пальцы — мои бледные, его смуглые — переплелись. Внутри зарождается желание более сильное, чем секс, но и секс тоже, еще как!
— Наверх, — говорит он. — Сейчас же.
Марк выбирает. Я и хочу, чтобы меня выбрали. Руки мои дрожат, колени подгибаются, пока я пытаюсь вставить ключ в замок. Наконец дверь открывается, и Марк бежит за мной по лестнице, смеясь и рыча, как великолепный зверь, кинувшийся за своей добычей. Он почти настигает меня, когда я, хихикая, забегаю в квартиру. На мгновение остаюсь одна, но вдруг визжу от страха — слегка притворного. Роскаррик кидается на меня с вожделением и снова преследует до кухни. Мы стоим возле холодильника, Марк снимает с себя рубашку.
На кухне почти темно. Сюда через окно попадает лишь свет от уличных фонарей и серебристо-белой средиземноморской луны.
Теперь Марк стоит без рубашки. Лунный свет черно-белой фотографией ложится на мускулистую грудь, твердые, но тонкие на вид ребра, подтянутый живот. Грудь его оказалась шире, чем я ожидала, более рельефной. Он выше и сильнее меня, я испытываю легкий прилив страха вперемешку с животным желанием. Как же сильно я хочу его! Он бросает рубашку на пол и подходит ближе.
Мы целуемся снова, и еще раз. Встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до мягких губ, один раз, другой. Они такие нежные, трепещущие, чувственные. Мой язык скользит внутрь и возвращается назад. Что я творю?
— Довольно, Икс. Теперь — кровать.
Марк подхватывает меня, как пушинку, будто жених, что должен перенести невесту через порог. Идет в спальню и кидает на кровать. Та жалобно скрипит, вот-вот развалится. Но, если честно, мне наплевать.
Марк Роскаррик длинной темной тенью нависает надо мной, его торс обнажен.
— Останься так, — просит он. — Именно так.
Я лежу на кровати, руки закинуты. Но я не могу остаться в таком положении — я слишком хочу его. Яростно сбрасываю босоножки. И тогда Марк хватает меня за тонкую щиколотку и целует внутреннюю сторону стопы, вызывая всплески желания во всем теле. Божественное ощущение! Я вся горю от страсти. Он отпускает мою ногу на одно невыносимо долгое мгновение, опьяняющее мгновение, и в полутьме смотрит на меня:
— Хочешь, чтобы на мне что-то было?
Мгновение перерастает в тишину. Хочу ли я? Хочу ли, чтобы он надел презерватив?
Ради всего святого, НЕТ! Пусть на нем ничего не будет. Хочу его голым, таким же, как я, и внутри меня. Всю свою жизнь, разумную, послушную, прилежную жизнь паиньки, я просила парней предохраняться — тех немногих, с кем спала. Но сейчас меня это не волнует, мне хочется быть легкомысленной. Я пью таблетки, этого достаточно, а теперь поторопимся!
— Возьми меня скорее.
Марк снова нависает надо мной. Как хищник. Как неземное существо, невероятно красивое по человеческим меркам. Горячо целует меня в шею, вдыхает запах моей кожи.
— Хочу видеть тебя голой…
Я замираю и смотрю на Марка. В нем бушует непонятная мне ярость.
— Хочу видеть тебя целиком…
Пару секунд он возится с пуговицами на платье, я приподнимаюсь на локтях, чтобы помочь ему. Он лишь смеется — а может, даже скалится — и срывает с меня легкую ткань, вот так просто, срывает с моего полуобнаженного тела. Затем отбрасывает в сторону оставшиеся от наряда клочки. Пытаясь возразить, заглядываю Марку в глаза:
— Но мое платье…
— Я куплю другое! — рычит он. — Чертову сотню платьев!
Он проворно расстегивает бюстгальтер и тоже отбрасывает его. Смотрит на мои белые груди с еле сдерживаемым желанием, а потом осыпает их поцелуями — прохладными и теплыми одновременно, сначала левую, затем правую. Его пальцы нежно и умело теребят соски. Марк играет с ними, покусывает. Они каменеют и с каждым прикосновением становятся все тверже.
Его желание дотронуться до самого сокровенного моего места становится непреодолимым. Я влажная, готовая принять его. Отчаянно жду. Бедра тянутся ему навстречу. Марк знает, чего я хочу. Его губы спускаются по моему бледному животу, ниже и ниже. Он целует мой пупок. Этот мужчина словно некая темная волна, что омывает мое тело и ласкает его, как песчаный берег.
Мои трусики скользят вниз по бедрам, обнаженные ступни трепещут при соприкосновении с тонким хлопком. И вот последний барьер пал, и сладкие губы Марка касаются самого низа моего живота, средоточия желания, моей промежности, клитора.
Влага между ног смешивается с влагой его губ, крепкие руки стискивают мои бедра. Он целует меня, пощипывает, и тут его язык выстреливает и… о да!.. попадает в самую точку. Марк со знанием дела находит клитор и своим мягким, но напряженным языком лижет меня, двигаясь ритмично и сладко, как мерцающий огонек. Его прикосновения нежные, словно перышко. Мое сердцебиение учащается, тело гудит от наслаждения, я вся дрожу от беспрерывных вспышек удовольствия, но Марк неумолимо ласкает мою промежность, слегка покусывая клитор. И тут мир взрывается, ослепляя меня розовым светом, а с губ непроизвольно слетают слова:
— Боже, Марк, о боже!
— Carissima [27].
Мгновение смотрю на его красивое лицо:
— Марк, прошу, НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ!
Кто говорит это? Я ли? Или некто во мне? Нет, это я, я! Язык Марка опять на клиторе, мучает его с жадностью и страстью, но еще и с нежностью. Он поворачивает голову и пробует на вкус мягкую трепещущую кожу на внутренней стороне бедра. В темноте комнаты слышен мой легкий стон. Смакуя удовольствие, я ерзаю из стороны в сторону и прерывисто дышу. Тело сотрясают сладостные судороги. Я совершенно беспомощна и желанна.
Наши языки схлестнулись, исследуя друг друга. Поцелуй вызывает во мне трепет. Марк целует меня крепче и искуснее, чем кто-либо в моей жизни. По всему телу вспыхивают искорки наслаждения.
Он на мгновение отстраняется, я любуюсь его длинными ресницами и слегка прикрытыми голубыми глазами, сияющими в свете фонарей, — так близко от меня. Мое обоняние улавливает запах геля для душа, доминирующую нотку восхитительного одеколона, сладковатый аромат потной кожи, и все это он, он, только он.
— Прости, Икс… — говорит Марк. — Не могу устоять. Что ты творишь со мной…
— Еще.
На этот раз я сама привлекаю его. Мы опьяневшая от любви пара, скользящая по заоблачному танцполу. Вцепились друг в друга, как утопающие. Понемножку движемся назад, смеемся, но остаемся предельно серьезными, неистово целуемся. Его губы крепче прижимаются к моим, на этот раз сильные мужские руки скользят вниз по моей спине.
На мне легкое черное платье из тонкого хлопка. Марк яростно сжимает мои ягодицы, притягивая к себе, а другой рукой обнимает за шею. Ненасытные, мы целуемся снова и снова. Затем его ладонь ложится на мою талию. Будто партнер в танце, он приподнимает меня и кружит. Ставит на землю и зарывается лицом в шею, теплые губы касаются моей кожи.
— Ты пахнешь клубникой, Икс, — шепчет он, — вином и клубникой.
Марк по-прежнему держит меня за талию, наши пальцы — мои бледные, его смуглые — переплелись. Внутри зарождается желание более сильное, чем секс, но и секс тоже, еще как!
— Наверх, — говорит он. — Сейчас же.
Марк выбирает. Я и хочу, чтобы меня выбрали. Руки мои дрожат, колени подгибаются, пока я пытаюсь вставить ключ в замок. Наконец дверь открывается, и Марк бежит за мной по лестнице, смеясь и рыча, как великолепный зверь, кинувшийся за своей добычей. Он почти настигает меня, когда я, хихикая, забегаю в квартиру. На мгновение остаюсь одна, но вдруг визжу от страха — слегка притворного. Роскаррик кидается на меня с вожделением и снова преследует до кухни. Мы стоим возле холодильника, Марк снимает с себя рубашку.
На кухне почти темно. Сюда через окно попадает лишь свет от уличных фонарей и серебристо-белой средиземноморской луны.
Теперь Марк стоит без рубашки. Лунный свет черно-белой фотографией ложится на мускулистую грудь, твердые, но тонкие на вид ребра, подтянутый живот. Грудь его оказалась шире, чем я ожидала, более рельефной. Он выше и сильнее меня, я испытываю легкий прилив страха вперемешку с животным желанием. Как же сильно я хочу его! Он бросает рубашку на пол и подходит ближе.
Мы целуемся снова, и еще раз. Встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до мягких губ, один раз, другой. Они такие нежные, трепещущие, чувственные. Мой язык скользит внутрь и возвращается назад. Что я творю?
— Довольно, Икс. Теперь — кровать.
Марк подхватывает меня, как пушинку, будто жених, что должен перенести невесту через порог. Идет в спальню и кидает на кровать. Та жалобно скрипит, вот-вот развалится. Но, если честно, мне наплевать.
Марк Роскаррик длинной темной тенью нависает надо мной, его торс обнажен.
— Останься так, — просит он. — Именно так.
Я лежу на кровати, руки закинуты. Но я не могу остаться в таком положении — я слишком хочу его. Яростно сбрасываю босоножки. И тогда Марк хватает меня за тонкую щиколотку и целует внутреннюю сторону стопы, вызывая всплески желания во всем теле. Божественное ощущение! Я вся горю от страсти. Он отпускает мою ногу на одно невыносимо долгое мгновение, опьяняющее мгновение, и в полутьме смотрит на меня:
— Хочешь, чтобы на мне что-то было?
Мгновение перерастает в тишину. Хочу ли я? Хочу ли, чтобы он надел презерватив?
Ради всего святого, НЕТ! Пусть на нем ничего не будет. Хочу его голым, таким же, как я, и внутри меня. Всю свою жизнь, разумную, послушную, прилежную жизнь паиньки, я просила парней предохраняться — тех немногих, с кем спала. Но сейчас меня это не волнует, мне хочется быть легкомысленной. Я пью таблетки, этого достаточно, а теперь поторопимся!
— Возьми меня скорее.
Марк снова нависает надо мной. Как хищник. Как неземное существо, невероятно красивое по человеческим меркам. Горячо целует меня в шею, вдыхает запах моей кожи.
— Хочу видеть тебя голой…
Я замираю и смотрю на Марка. В нем бушует непонятная мне ярость.
— Хочу видеть тебя целиком…
Пару секунд он возится с пуговицами на платье, я приподнимаюсь на локтях, чтобы помочь ему. Он лишь смеется — а может, даже скалится — и срывает с меня легкую ткань, вот так просто, срывает с моего полуобнаженного тела. Затем отбрасывает в сторону оставшиеся от наряда клочки. Пытаясь возразить, заглядываю Марку в глаза:
— Но мое платье…
— Я куплю другое! — рычит он. — Чертову сотню платьев!
Он проворно расстегивает бюстгальтер и тоже отбрасывает его. Смотрит на мои белые груди с еле сдерживаемым желанием, а потом осыпает их поцелуями — прохладными и теплыми одновременно, сначала левую, затем правую. Его пальцы нежно и умело теребят соски. Марк играет с ними, покусывает. Они каменеют и с каждым прикосновением становятся все тверже.
Его желание дотронуться до самого сокровенного моего места становится непреодолимым. Я влажная, готовая принять его. Отчаянно жду. Бедра тянутся ему навстречу. Марк знает, чего я хочу. Его губы спускаются по моему бледному животу, ниже и ниже. Он целует мой пупок. Этот мужчина словно некая темная волна, что омывает мое тело и ласкает его, как песчаный берег.
Мои трусики скользят вниз по бедрам, обнаженные ступни трепещут при соприкосновении с тонким хлопком. И вот последний барьер пал, и сладкие губы Марка касаются самого низа моего живота, средоточия желания, моей промежности, клитора.
Влага между ног смешивается с влагой его губ, крепкие руки стискивают мои бедра. Он целует меня, пощипывает, и тут его язык выстреливает и… о да!.. попадает в самую точку. Марк со знанием дела находит клитор и своим мягким, но напряженным языком лижет меня, двигаясь ритмично и сладко, как мерцающий огонек. Его прикосновения нежные, словно перышко. Мое сердцебиение учащается, тело гудит от наслаждения, я вся дрожу от беспрерывных вспышек удовольствия, но Марк неумолимо ласкает мою промежность, слегка покусывая клитор. И тут мир взрывается, ослепляя меня розовым светом, а с губ непроизвольно слетают слова:
— Боже, Марк, о боже!
— Carissima [27].
Мгновение смотрю на его красивое лицо:
— Марк, прошу, НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ!
Кто говорит это? Я ли? Или некто во мне? Нет, это я, я! Язык Марка опять на клиторе, мучает его с жадностью и страстью, но еще и с нежностью. Он поворачивает голову и пробует на вкус мягкую трепещущую кожу на внутренней стороне бедра. В темноте комнаты слышен мой легкий стон. Смакуя удовольствие, я ерзаю из стороны в сторону и прерывисто дышу. Тело сотрясают сладостные судороги. Я совершенно беспомощна и желанна.