Страница:
Не очень понятно, на что рассчитывало начальство, давая такой приказ. Либо оно совершенно не представляло силу наносившегося франкистами удара, по-прежнему считая его отвлекающим, либо оно имело совершенно мистическую веру в силу танков. Последнее мало вероятно. Бои в Мадриде наглядно продемонстрировали силу артиллерии ПТО в борьбе с танками, о чем каждый раз при получении очередного приказа предупреждал Купера майор Петров. Ночью 12 февраля он заявил, что до захвата горы Похарес длинный рейд, ведущий его танки в огневой мешок, невозможен.
В его рапорте нет данных, каким образом на этот раз Купер сумел его «уговорить». Утром танки снова пошли в атаку. 4 батареи артиллерии, которые должны были сопровождать танки, не появились. Пехота XII интербригады, сопровождавшая танки, попала под накрывший их артиллерийский огонь, и, не имея от него укрытия, повернула назад. Как написано в отчете Петрова«…с открытием артиллерийского огня по танкам, пехота оказалась на 300 метров сзади ранее занимаемого положения. То есть вместо движения вперед ушла на 300 метров назад».[94] Дальнейшая атака всеми принявшими в ней участие простыми танкистами выделяется во всех отчетах и описывается как одна из самых страшных в жизни. «… Хотя был смелый, я тоже струсил. Когда мы брали реку Гвадораму, здесь было очень страшно. Первый день ничяво[95]. Второй погибло много товарищей, оставили пять танков. […] И что интересно, фашисты пропускают идти вперед, как повернули назад, то открывают ураганный артиллерийский огонь, и на второй день не было видно свету божьего».[96]
В своем отчете Петров писал: «Настолько был силен артиллерийский огонь, настолько массово, что не только нельзя было видеть соседний батальон, но даже нельзя было видеть соседнего танка, не говоря уже о видимости пехоты. Но так как все были предупреждены заранее, чтобы доходили до линии до моста и обратно на исходные позиции к своей пехоте, кто не видел сигнала, возвращался самостоятельно. Результатом участвовало в бою 23 танка, подбито 9, из них 4 изъято с поле боя, 5 сгорели. Из состава экипажей 10 убиты, 4 ранены. Израсходовано за один заезд половина боевого комплекта и половина заправки горючего за день боя».[97]
Скорее всего, именно к этому бою относится эпизод, когда один из раненых танкистов Филатов Леонид был живым найден на поле боя марокканцами и зарезан ими.[98] Повторить атаку, чтобы вытащить днем подбитые танки, не представлялось возможным. Петров пошел к командиру XII бригады Лукачу просить роту пехоты, чтобы попытаться вытащить подбитые танки и тела танкистов с наступлением темноты. Вместо этого он получил приказ повторить свою атаку ночью и только после этого вытаскивать и технику, и мертвых.[99] К этому времени у него оставалось в строю 14 танков.
Петров заявил, что танки ночью почти слепы и вести бой не могут. Невозможно не только воевать, но даже просто управлять батальоном. На это Лукач ответил: «Прекратить разговоры и просто выполняйте приказ. Есть приказание выполнять приказ».[100] Наступать танки должны были вместе с итальянским пехотным батальоном, однако после выхода из здания штаба Петров был уведомлен командиром итальянского батальона, что его люди в эту ночную атаку не пойдут, так как из нее никто не вернется. После этого наступление танков окончательно потеряло смысл, и они на стартовую позицию не вышли.
В заключение к отчету Петров писал:«…считаю, что 11 и 12 числа использование танков со стороны начальников, кому танковые части подчинены, по местности и по поставлению задачи были не только безграмотными, не соответствующие никаким уставом, но и даже испанским условиям, на каковые каждый считает необходимым ссылаться».[101]
Если анализировать рассмотренный эпизод, то обращает внимание его типичность. Противник внезапно прорывает оборону, не оставляя обороняющейся стороне времени на сбор средств и организацию контратак. Подошедшие части подходят мелкими партиями. Время на разведку и анализ ситуации обычно не остается. Части, брошенные поодиночке в бой, либо гибнут, либо бегут, увеличивая уровень хаоса. Здесь пасуют не только слабые, но и опытные офицеры. Генерал Лукач, столь негативно оцениваемый в докладе, был одним из самых толковых командиров республиканских бригад, имел большой опыт боев. Согласно воспоминаниям Н. Н. Воронова: «С тех пор мы часто встречались. Это был интересный, умный, храбрый человек. Мы с ним условились, что если будем обращаться друг к другу с просьбами, то только с самыми серьезными и неотложными – не выполнить такие просьбы нельзя. И я знал, что если Лукач просит добавить ему артиллерии или срочно сосредоточить огонь в том или ином пункте, то это действительно необходимо. Бригада Лукача, по моему мнению, была одной из лучших среди интернациональных бригад. Бойцы ее проявляли в боях подлинное геройство».[102] Республиканскому командованию не хватало не боевого опыта или ума, а их сплава с тем, что называется «школой»: доведенного до автоматизма умения выискивать слабые стороны врага, анализировать местные условия в ситуации жесточайшего временного цейтнота, принимать решения, пользуясь не только своим личным опытом, но и тем багажом, который получили в ходе учебы.
Если оборона начинает проваливаться и давать сбои, много зависит от профессионализма атакующего. Если он энергичен, то быстро приходит к победе. Франкисты же, столкнувшись с набором хаотических атак, остановились и стали усиливать оборону. Вместо этого они должны были стремительно захватить Арганду, пользуясь тем, что им более суток никто не противостоял, кроме побитых советских танков и растянутых цепей XII интербригады. Иначе говоря, бессмысленные и проходившие с нарушением всех уставных норм атаки действительно спасли Арганду, а следовательно и Мадрид, от захвата.
Негативное отношение танкистов к происходившему в течение 11 и 12 февраля скорее всего объясняет их поведение на следующий день. 13 февраля польскому батальону была поставлена задача спуститься с высоты 660, которую он занимал, и, не дожидаясь атаки националистов, захватить их позиции на горе Похарес. Для проведения этой атаки батальону придавались остатки танков Петрова. Поляки должны были спуститься метров на 150–200 со своей горы, по грязи выйти на дорогу, потом по заросшему склону подняться на противоположную гору и завязать ближний бой, поддерживаемые орудиями вышедших на эту дорогу танков. Между противоборствующими позициями было порядка 1,5 километров.[103]
Ровно в 10 часов утра батальон начал наступление под шквальным огнем противника. По сообщению поляков, франкисты использовали в организации контратак, сдерживавших их наступление, итальянские пулеметные танкетки «Ансальдо». К двум часам дня полякам удалось в некоторых местах достичь вершины занимаемого врагом холма, однако под плотным огнем с кончающимися патронами они были вынуждены залечь, не дойдя до вражеских окопов.
В этот момент наши танки не спеша выехали на позицию начала атаки в двух километрах от места боя. Они попали под незначительный артиллерийский обстрел, и, хотя потерь не было, повернули назад. К 17:00 поляки преодолели последние метры и завязали рукопашный бой, но без танковой и артиллерийской поддержки были так вымотаны, что не выдержали и побежали назад на свои позиции. Даже там они не могли остановиться и по горам бросились дальше в сторону шоссе на Арганду, преследуемые по пятам франкистами. К этому моменту танки опять вышли в атаку, но, узнав, что поддерживать уже некого, лишь помогли итальянцам и анархистам из пятой бригады выбить франкистов из польских окопов. После этого боя одна из лучших республиканских частей – «батальон Домбровского» – была практически уничтожена.
Действия советских танков на этом участке фронта 13 февраля в наших отчетах стараются по возможности обходить. Иногда бой 13 февраля объединяют с боем 12 февраля, иногда о нем просто совсем умалчивают.[104] Информация сохранилась лишь в приложенной к отчету о деятельности танковой бригады в Харамской операции схеме и в небольшом отчете, составленном по окончанию боя.[105] Можно представить мотивы поведения наших танкистов. Они видели, что их гонят на узкую дорогу под прямой огонь батарей ПТО – тех же самых, которые столь эффективно обстреливали их в течение последних дней. Развернуться на этой дороге было нельзя. Пехотинцы, посылаемые в самоубийственные атаки по поддержки танков, в бой обычно не шли. После трех попыток бессмысленного уничтожения танкового батальона руками собственного начальства возникал соблазн повторить действия пехоты. Тем более один раз прошлой ночью это уже сошло с рук. Жертвой такой политики и пал польский батальон. Можно предположить, что отношения майора Петрова с начальством XI и XII бригад после этого окончательно испортились, и он был от греха подальше переброшен к Мората-де-Тахунья, к остальным танкам бригады. В отчете бригады о боях у Арганды об этом написано максимально дипломатично: «Ввиду больших потерь батальона, понесенных в этот день в атаке у Арганды, и необходимости более правильного использования подразделения в дальнейших боях, батальон Петрова 13.02.1937был присоединен к 2 батальону бригады в Мората де Тахунья».
Бои танкового батальона майора Петрова 11–13 февраля под Аргандой (вместе с контрударом батальона Домбровского 12–13 февраля) были одной из первых в отечественной практике попыток нанесения контрудара танковым подразделением с целью остановки прорыва противника. Результаты этого опыта можно признать двоякими. С одной стороны, действия республиканского командования достигли своих целей. Франкисткий удар был остановлен. Враг был вынужден перейти от серии молниеносных ударов в глубину обороны к ее постепенному прогрызанию. Это давало возможность подтягивания резервов и маневра ими. Жертвы танкистов и поляков были не напрасными, они оправдывались военной необходимостью. С другой стороны, полученный результат был следствием не продуманных шагов, а осторожности действий франкистского генерала Варелы. Столкнувшись с сопротивлением, он начал принимать все возможные меры к обороне переправившихся частей, закреплению на захваченном плацдарме – и безнадежно упустил решающий момент. Реально он имел перед собой лишь полторы бригады пехоты, один батальон танков, некоторое количество артиллерии и остановился лишь потому, что для него риск не рассчитать силы врага и получить неожиданный удар перевешивал призрачную цель операции. Отсутствие оперативной разведки вело к тому, что Варела воевал с закрытыми глазами.
То же можно сказать и о республиканском командовании. Но его слепота, боязнь потерять время и понимание отставания от противника, наоборот, подталкивали к максимально быстрым, необдуманным шагам.
Сначала пробовалось одно, оно не получалось, потом наспех организовывалось другое – и так далее. Главное же – не хватало времени на продумывание своих шагов на пару ходов вперед. Это вело к проведению необдуманных действий, падению организованности и росту хаоса. Последнее еще больше сокращало возможность продумывания и увеличивало количество ошибок управления.
Хаос в такой ситуации особенно очевиден исполнителям приказов. Глупость и нерасторопность начальников при подавляющем преимуществе врага деморализует солдат, (каждый из отданных приказов оспаривался майором Петровым с рациональной точки зрения; после атаки выжившие поляки доложили командованию все, что они думают о произошедшем).[106] А это всегда ведет к падению дисциплины, увеличивает разложение частей и способствует развалу фронта.
Примерно с 13 февраля началась новая фаза боев у реки Харамы. Франкистские войска изменили тактику. Они не стремились прорвать республиканскую оборону быстрым ударом, а начали ее медленно прогрызать. Республиканцы же подводили все новые и новые резервы и маневрировали имеющимися силами.[107] Об ударах в строну Арганды и бое батальона Домбровского уже говорилось. Здесь бои шли за три высоты: 640, 660 и 680.[108] Второй удар войска Варелы наносили от моста близ Сан-Мартин-де-ла-Вега[109] в строну Мората-де-Тахунья. Тринадцатого февраля в нем по одним источникам[110] принимало участие 20 тысяч человек пехоты при большом количестве танков «Ансальдо», орудий ПТО и другой артиллерии. По другим источникам, в наступлении участвовало 15 тысяч человек пехоты при 80 танках и при поддержке 80 орудий.[111] Это примерно 2/3 пехотных подразделений, 4/5 артиллерии и все танки, находившиеся на тот момент на Харамском плацдарме. Противостояли им на этом участке XI,[112] XIV[113] и XV[114] интербригады – «в каждой бригаде было около 1000 штыков уставшей от боев пехоты».[115] Поддержку им оказывали части 3-го батальона броневиков и 3-й танковый батальон, расположенный в Мората-де-Тахунья.
В течение дня на этом участке франкисты организовали до пяти атак, стремясь оттеснить республиканцев с господствующих высот, прежде всего Кудайрон и Пингаррон. Это позволило бы им с высоты обстреливать республиканские позиции артиллерией, в которой они имели полное превосходство за счет нормальной доставки снарядов.
Бой начался очень рано, еще в 7 часов, в тумане, после сильной авиационной и артиллерийской подготовки по переднему краю обороны республиканцев. В десять часов воспоследовала первая контратака республиканцев, которые, пользуясь преимуществом в высоте, хотели затормозить наступление противника и постараться сбросить его с плацдарма. Бои шли на фронте около 1012 километров на холмистой, разбитой дождями местности. Нехватку артиллерии республиканцы пытались скомпенсировать танковыми атаками. Но танки не могли наступать фронтом, а только колоннами по плохим горным дорогам, размытым дождями.
«В этом деле 13 февраля батальон перешел в атаку, а артиллерия нет, подбито 4 танкетки, причем пехота не шла. Противник открывал ураганный огонь артиллерийской батареи исключительно по танкам, и снаряды попадали по пехоте, и пехота откатывалась. Танки были предоставлены себе и под сильным огнем отходили, ибо территория, занятая танками, не закреплялась пехотой».[116]
Отчет танковой бригады называет недостатки, которые, несмотря на удачное положение республиканцев по отношению к противнику, не позволили отогнать его к переправе. Это – слабая организация, отсутствие системы управления, разрозненность артиллерии и отсутствие у нее снарядов, отсутствие ручных пулеметов,«а главное – единого командования».[117] Последнее вело к тому, что разрывы республиканской обороны происходили на стыках бригад.
Первый разрыв был между пятой анархистской и одиннадцатой, только подошедшей в этот день.[118] Чрезвычайно опасным был и разрыв между XI и XV англоязычной бригадой. Если посмотреть на карту, то границей этих бригад служит глубокая лощина, по дну которой протекает небольшая речка или ручей, а также выступающие далеко вперед отроги горы Похарес и высоты 680. Разрыв между этими двумя бригадами в перспективе приводил к полуохвату XV интербригады, которая к тому же оказывалась под обстрелом прямой наводкой – как в лоб с Похареса, так и в тыл с вершины 680. Крайне затруднялся подвоз припасов и вывоз раненых в тыл. Если бы XV интербригада, находящаяся на плато, покрытом оливковой рощей, подавала назад, то создавались бы предпосылки для захвата Мората-де-Тахунья и развала всей обороны.
Третий разрыв образовывался между подошедшей из Чинчона XVII бригадой и занимающей гору Похарес I бригадой Листера.[119]
За день стороны потеряли от 2 до 4 тысяч человек с каждой стороны. От танковой бригады в этот день в боях принимало участие 43 танка (3-й батальон и остатки второго батальона) Из них был подбит один танк. Погиб командир роты, механик-водитель и командир башни, раненых не было.[120]
В ходе дня для начальственного состава нашей танковой бригады стало совершенно очевидно полное отсутствие какого-либо управления войсками на поле боя со стороны вышестоящих штабов. Это самым плачевным образом сказывалось как на маневре резервами, так и на организации тылового снабжения.
«А так [как] от центрального фронта, от руководства никто на фронт не приезжал и приказов так же не отдавалось, командиром танковой бригады былорешено 13.02.1937ночью собрать всех командиров, комиссаров бригад и начальников родов войск – артиллерия, ПВО, инженера и передать анализ боев и отдать приказ на следующий день. Следовательно, взять инициативу и руководство в руки танкового командования. Указанное совещание состоялось 13.02.1937 в 24 часа в штабе XI бригады в Мората де Тахунья. Чрезвычайно интересен такой факт. 13.02.1937 в Мората прибыл бензин второго сорта для пехотных частей. А распределять этот бензин было некому, поэтому во избежание простоя грузовых машин пехотных частей бензин был распределен по частям командиром сектора, начальником танковой бригады. Так в руки танковой бригады перешло все руководство Харамским фронтом. Все слушались, все подчинялись беспрекословно».[121]
Результаты дня были если не удручающими, то предельно вызывающими опасение. Войска начали уставать, и было непонятно, сколько они еще выдержат такое убийственное напряжение. Резервов не было, получение их было не гарантировано и требовало огромных затрат сил и энергии. Так, несколько бригад (XIV, XVII, LXIV, LXIX), направлявшихся в другие районы, волевым решением Павлова были повернуты на Харамский фронт. Поэтому Павлов прекратил неподготовленные атаки и приказал всем войскам уйти в глухую оборону.
И по более раннему опыту (Махадаонда), и по результатам первых боев при Хараме было известно, что при существующем уровне напряженности боя пехота без поддержки не только не может наступать, но и не может удерживать свои окопы. Так как артиллерия у республиканцев была малочисленна и слабо обеспечена боеприпасами, то такую поддержку на поле боя могли оказать только танки.
В то же время ранее, согласно опыту Первой мировой войны и общетеоретическим разработкам межвоенного периода, их старались по возможности массировать. Это считалось средством от противотанковой артиллерии и способом увеличения темпа операции. Однако сосредоточенные в одной точке танки не могли помочь пехоте на широком фронте и удерживать ее от бегства. Опыт боев в Испании показывал, что в идеале танкисты не должны подпускать противника, особенно сопровождаемого танками, к окопам со своей пехотой ближе 200 метров.[122] Чем выше уровень напряжения боя и чем хуже подготовлена пехота (а при большой интенсивности и длительности боев ее качество неизбежно и резко падает), тем больше приходится дробить танковые подразделения и тем более они становятся уязвимы от противотанковых средств.
Проблему пехотного «драпа» нельзя считать специфически республиканской. Аналогичные проблемы испытывало и франкистское командование. Сохранился отчет наших танкистов, в котором они описывают, что устав возвращать свою пехоту в окопы, они, перепутав направление на местности, некоторое время загоняли в окопы франкистскую роту, сопровождая свою деятельность стрельбой в воздух, русским матом и попытками объяснить пехотинцам, что у них должна быть совесть.[123] В франкистской армии, по словам перебежчиков, проблема решалась через смешивание менее опытных солдат с более опытными и придания менее обстрелянным частям более опытного унтер-офицерского и офицерского корпуса.
По приезде в Испанию Павлов в своей докладной записке писал, что главным недостатком действий группы Кривошеина было деление его танков на мелкие группы, что неизбежно приводило к высоким и необоснованным потерям.[124] И вот теперь самой логикой военных действий он был вынужден начать дробить свои танковые подразделения.
Устройство танка Т-26 также способствовало его использованию как танка поддержки обороны пехоты. Очень надежный, он обладал самым сильным орудием среди всех танков этой войны. При этом тонкая броня подталкивала танкистов держаться рядом с пехотой и подальше от противотанковой артиллерии противника.
Следующий день во многом показал правильность выбранной тактики. Утро началось снова активными атаками франкистов. Уставшая от непрерывных атак и артиллерийского обстрела пехота подалась назад и, бросив свои окопы, позволила противнику занять вершину Пингаррон – одну из ключевых точек республиканской обороны. Теперь войска генерала Варелы могли господствовать над местностью не только в районе горы Похарес, но и на южном фланге сражения. Любая попытка опрокинуть войска националистов теперь упиралась в необходимость вернуть назад гору Пингаррон.[125] Активные столкновения шли и на стыке между XI и XV интербригадами. Все атаки франкистов были отражены танкистами с большим уроном для противника.[126]
Для того, чтобы понять, как это происходило на практике, посмотрим на бои в этот день взвода старшего лейтенанта Кузьмы Яковлевича Билибина. В него на 14 февраля входило три танка: танк самого Билибина (механик-водитель Арефьев, командир башни Мурашев),[127] танк командира Евтухова (механик водитель Володченко, командир башни Сапроненко)[128] и еще один танк, вероятно, Пахомова.[129] Вполне возможно, что эти танки входили в разные взводы и объединялись ротным начальством для выполнения только тех или иных задач. Так или иначе, со слов командира башни Мурашева, их взвод выехал на исходные позиции вечером 13 февраля и встал так, чтобы не обнаруживать себя для артиллерии противника. Однако местные командиры пехоты знаками потребовали, чтобы танки выехали на передний край и поддержали их огнем более эффективно. Противник в это время наступления не вел, но, обнаружив танки на передней линии, открыл артиллерийский огонь, который танкам ущерба не нанес, но от которого пострадала пехота.[130]
В его рапорте нет данных, каким образом на этот раз Купер сумел его «уговорить». Утром танки снова пошли в атаку. 4 батареи артиллерии, которые должны были сопровождать танки, не появились. Пехота XII интербригады, сопровождавшая танки, попала под накрывший их артиллерийский огонь, и, не имея от него укрытия, повернула назад. Как написано в отчете Петрова«…с открытием артиллерийского огня по танкам, пехота оказалась на 300 метров сзади ранее занимаемого положения. То есть вместо движения вперед ушла на 300 метров назад».[94] Дальнейшая атака всеми принявшими в ней участие простыми танкистами выделяется во всех отчетах и описывается как одна из самых страшных в жизни. «… Хотя был смелый, я тоже струсил. Когда мы брали реку Гвадораму, здесь было очень страшно. Первый день ничяво[95]. Второй погибло много товарищей, оставили пять танков. […] И что интересно, фашисты пропускают идти вперед, как повернули назад, то открывают ураганный артиллерийский огонь, и на второй день не было видно свету божьего».[96]
В своем отчете Петров писал: «Настолько был силен артиллерийский огонь, настолько массово, что не только нельзя было видеть соседний батальон, но даже нельзя было видеть соседнего танка, не говоря уже о видимости пехоты. Но так как все были предупреждены заранее, чтобы доходили до линии до моста и обратно на исходные позиции к своей пехоте, кто не видел сигнала, возвращался самостоятельно. Результатом участвовало в бою 23 танка, подбито 9, из них 4 изъято с поле боя, 5 сгорели. Из состава экипажей 10 убиты, 4 ранены. Израсходовано за один заезд половина боевого комплекта и половина заправки горючего за день боя».[97]
Скорее всего, именно к этому бою относится эпизод, когда один из раненых танкистов Филатов Леонид был живым найден на поле боя марокканцами и зарезан ими.[98] Повторить атаку, чтобы вытащить днем подбитые танки, не представлялось возможным. Петров пошел к командиру XII бригады Лукачу просить роту пехоты, чтобы попытаться вытащить подбитые танки и тела танкистов с наступлением темноты. Вместо этого он получил приказ повторить свою атаку ночью и только после этого вытаскивать и технику, и мертвых.[99] К этому времени у него оставалось в строю 14 танков.
Петров заявил, что танки ночью почти слепы и вести бой не могут. Невозможно не только воевать, но даже просто управлять батальоном. На это Лукач ответил: «Прекратить разговоры и просто выполняйте приказ. Есть приказание выполнять приказ».[100] Наступать танки должны были вместе с итальянским пехотным батальоном, однако после выхода из здания штаба Петров был уведомлен командиром итальянского батальона, что его люди в эту ночную атаку не пойдут, так как из нее никто не вернется. После этого наступление танков окончательно потеряло смысл, и они на стартовую позицию не вышли.
В заключение к отчету Петров писал:«…считаю, что 11 и 12 числа использование танков со стороны начальников, кому танковые части подчинены, по местности и по поставлению задачи были не только безграмотными, не соответствующие никаким уставом, но и даже испанским условиям, на каковые каждый считает необходимым ссылаться».[101]
Если анализировать рассмотренный эпизод, то обращает внимание его типичность. Противник внезапно прорывает оборону, не оставляя обороняющейся стороне времени на сбор средств и организацию контратак. Подошедшие части подходят мелкими партиями. Время на разведку и анализ ситуации обычно не остается. Части, брошенные поодиночке в бой, либо гибнут, либо бегут, увеличивая уровень хаоса. Здесь пасуют не только слабые, но и опытные офицеры. Генерал Лукач, столь негативно оцениваемый в докладе, был одним из самых толковых командиров республиканских бригад, имел большой опыт боев. Согласно воспоминаниям Н. Н. Воронова: «С тех пор мы часто встречались. Это был интересный, умный, храбрый человек. Мы с ним условились, что если будем обращаться друг к другу с просьбами, то только с самыми серьезными и неотложными – не выполнить такие просьбы нельзя. И я знал, что если Лукач просит добавить ему артиллерии или срочно сосредоточить огонь в том или ином пункте, то это действительно необходимо. Бригада Лукача, по моему мнению, была одной из лучших среди интернациональных бригад. Бойцы ее проявляли в боях подлинное геройство».[102] Республиканскому командованию не хватало не боевого опыта или ума, а их сплава с тем, что называется «школой»: доведенного до автоматизма умения выискивать слабые стороны врага, анализировать местные условия в ситуации жесточайшего временного цейтнота, принимать решения, пользуясь не только своим личным опытом, но и тем багажом, который получили в ходе учебы.
Если оборона начинает проваливаться и давать сбои, много зависит от профессионализма атакующего. Если он энергичен, то быстро приходит к победе. Франкисты же, столкнувшись с набором хаотических атак, остановились и стали усиливать оборону. Вместо этого они должны были стремительно захватить Арганду, пользуясь тем, что им более суток никто не противостоял, кроме побитых советских танков и растянутых цепей XII интербригады. Иначе говоря, бессмысленные и проходившие с нарушением всех уставных норм атаки действительно спасли Арганду, а следовательно и Мадрид, от захвата.
Негативное отношение танкистов к происходившему в течение 11 и 12 февраля скорее всего объясняет их поведение на следующий день. 13 февраля польскому батальону была поставлена задача спуститься с высоты 660, которую он занимал, и, не дожидаясь атаки националистов, захватить их позиции на горе Похарес. Для проведения этой атаки батальону придавались остатки танков Петрова. Поляки должны были спуститься метров на 150–200 со своей горы, по грязи выйти на дорогу, потом по заросшему склону подняться на противоположную гору и завязать ближний бой, поддерживаемые орудиями вышедших на эту дорогу танков. Между противоборствующими позициями было порядка 1,5 километров.[103]
Ровно в 10 часов утра батальон начал наступление под шквальным огнем противника. По сообщению поляков, франкисты использовали в организации контратак, сдерживавших их наступление, итальянские пулеметные танкетки «Ансальдо». К двум часам дня полякам удалось в некоторых местах достичь вершины занимаемого врагом холма, однако под плотным огнем с кончающимися патронами они были вынуждены залечь, не дойдя до вражеских окопов.
В этот момент наши танки не спеша выехали на позицию начала атаки в двух километрах от места боя. Они попали под незначительный артиллерийский обстрел, и, хотя потерь не было, повернули назад. К 17:00 поляки преодолели последние метры и завязали рукопашный бой, но без танковой и артиллерийской поддержки были так вымотаны, что не выдержали и побежали назад на свои позиции. Даже там они не могли остановиться и по горам бросились дальше в сторону шоссе на Арганду, преследуемые по пятам франкистами. К этому моменту танки опять вышли в атаку, но, узнав, что поддерживать уже некого, лишь помогли итальянцам и анархистам из пятой бригады выбить франкистов из польских окопов. После этого боя одна из лучших республиканских частей – «батальон Домбровского» – была практически уничтожена.
Действия советских танков на этом участке фронта 13 февраля в наших отчетах стараются по возможности обходить. Иногда бой 13 февраля объединяют с боем 12 февраля, иногда о нем просто совсем умалчивают.[104] Информация сохранилась лишь в приложенной к отчету о деятельности танковой бригады в Харамской операции схеме и в небольшом отчете, составленном по окончанию боя.[105] Можно представить мотивы поведения наших танкистов. Они видели, что их гонят на узкую дорогу под прямой огонь батарей ПТО – тех же самых, которые столь эффективно обстреливали их в течение последних дней. Развернуться на этой дороге было нельзя. Пехотинцы, посылаемые в самоубийственные атаки по поддержки танков, в бой обычно не шли. После трех попыток бессмысленного уничтожения танкового батальона руками собственного начальства возникал соблазн повторить действия пехоты. Тем более один раз прошлой ночью это уже сошло с рук. Жертвой такой политики и пал польский батальон. Можно предположить, что отношения майора Петрова с начальством XI и XII бригад после этого окончательно испортились, и он был от греха подальше переброшен к Мората-де-Тахунья, к остальным танкам бригады. В отчете бригады о боях у Арганды об этом написано максимально дипломатично: «Ввиду больших потерь батальона, понесенных в этот день в атаке у Арганды, и необходимости более правильного использования подразделения в дальнейших боях, батальон Петрова 13.02.1937был присоединен к 2 батальону бригады в Мората де Тахунья».
Бои танкового батальона майора Петрова 11–13 февраля под Аргандой (вместе с контрударом батальона Домбровского 12–13 февраля) были одной из первых в отечественной практике попыток нанесения контрудара танковым подразделением с целью остановки прорыва противника. Результаты этого опыта можно признать двоякими. С одной стороны, действия республиканского командования достигли своих целей. Франкисткий удар был остановлен. Враг был вынужден перейти от серии молниеносных ударов в глубину обороны к ее постепенному прогрызанию. Это давало возможность подтягивания резервов и маневра ими. Жертвы танкистов и поляков были не напрасными, они оправдывались военной необходимостью. С другой стороны, полученный результат был следствием не продуманных шагов, а осторожности действий франкистского генерала Варелы. Столкнувшись с сопротивлением, он начал принимать все возможные меры к обороне переправившихся частей, закреплению на захваченном плацдарме – и безнадежно упустил решающий момент. Реально он имел перед собой лишь полторы бригады пехоты, один батальон танков, некоторое количество артиллерии и остановился лишь потому, что для него риск не рассчитать силы врага и получить неожиданный удар перевешивал призрачную цель операции. Отсутствие оперативной разведки вело к тому, что Варела воевал с закрытыми глазами.
То же можно сказать и о республиканском командовании. Но его слепота, боязнь потерять время и понимание отставания от противника, наоборот, подталкивали к максимально быстрым, необдуманным шагам.
Сначала пробовалось одно, оно не получалось, потом наспех организовывалось другое – и так далее. Главное же – не хватало времени на продумывание своих шагов на пару ходов вперед. Это вело к проведению необдуманных действий, падению организованности и росту хаоса. Последнее еще больше сокращало возможность продумывания и увеличивало количество ошибок управления.
Хаос в такой ситуации особенно очевиден исполнителям приказов. Глупость и нерасторопность начальников при подавляющем преимуществе врага деморализует солдат, (каждый из отданных приказов оспаривался майором Петровым с рациональной точки зрения; после атаки выжившие поляки доложили командованию все, что они думают о произошедшем).[106] А это всегда ведет к падению дисциплины, увеличивает разложение частей и способствует развалу фронта.
Примерно с 13 февраля началась новая фаза боев у реки Харамы. Франкистские войска изменили тактику. Они не стремились прорвать республиканскую оборону быстрым ударом, а начали ее медленно прогрызать. Республиканцы же подводили все новые и новые резервы и маневрировали имеющимися силами.[107] Об ударах в строну Арганды и бое батальона Домбровского уже говорилось. Здесь бои шли за три высоты: 640, 660 и 680.[108] Второй удар войска Варелы наносили от моста близ Сан-Мартин-де-ла-Вега[109] в строну Мората-де-Тахунья. Тринадцатого февраля в нем по одним источникам[110] принимало участие 20 тысяч человек пехоты при большом количестве танков «Ансальдо», орудий ПТО и другой артиллерии. По другим источникам, в наступлении участвовало 15 тысяч человек пехоты при 80 танках и при поддержке 80 орудий.[111] Это примерно 2/3 пехотных подразделений, 4/5 артиллерии и все танки, находившиеся на тот момент на Харамском плацдарме. Противостояли им на этом участке XI,[112] XIV[113] и XV[114] интербригады – «в каждой бригаде было около 1000 штыков уставшей от боев пехоты».[115] Поддержку им оказывали части 3-го батальона броневиков и 3-й танковый батальон, расположенный в Мората-де-Тахунья.
В течение дня на этом участке франкисты организовали до пяти атак, стремясь оттеснить республиканцев с господствующих высот, прежде всего Кудайрон и Пингаррон. Это позволило бы им с высоты обстреливать республиканские позиции артиллерией, в которой они имели полное превосходство за счет нормальной доставки снарядов.
Бой начался очень рано, еще в 7 часов, в тумане, после сильной авиационной и артиллерийской подготовки по переднему краю обороны республиканцев. В десять часов воспоследовала первая контратака республиканцев, которые, пользуясь преимуществом в высоте, хотели затормозить наступление противника и постараться сбросить его с плацдарма. Бои шли на фронте около 1012 километров на холмистой, разбитой дождями местности. Нехватку артиллерии республиканцы пытались скомпенсировать танковыми атаками. Но танки не могли наступать фронтом, а только колоннами по плохим горным дорогам, размытым дождями.
«В этом деле 13 февраля батальон перешел в атаку, а артиллерия нет, подбито 4 танкетки, причем пехота не шла. Противник открывал ураганный огонь артиллерийской батареи исключительно по танкам, и снаряды попадали по пехоте, и пехота откатывалась. Танки были предоставлены себе и под сильным огнем отходили, ибо территория, занятая танками, не закреплялась пехотой».[116]
Отчет танковой бригады называет недостатки, которые, несмотря на удачное положение республиканцев по отношению к противнику, не позволили отогнать его к переправе. Это – слабая организация, отсутствие системы управления, разрозненность артиллерии и отсутствие у нее снарядов, отсутствие ручных пулеметов,«а главное – единого командования».[117] Последнее вело к тому, что разрывы республиканской обороны происходили на стыках бригад.
Первый разрыв был между пятой анархистской и одиннадцатой, только подошедшей в этот день.[118] Чрезвычайно опасным был и разрыв между XI и XV англоязычной бригадой. Если посмотреть на карту, то границей этих бригад служит глубокая лощина, по дну которой протекает небольшая речка или ручей, а также выступающие далеко вперед отроги горы Похарес и высоты 680. Разрыв между этими двумя бригадами в перспективе приводил к полуохвату XV интербригады, которая к тому же оказывалась под обстрелом прямой наводкой – как в лоб с Похареса, так и в тыл с вершины 680. Крайне затруднялся подвоз припасов и вывоз раненых в тыл. Если бы XV интербригада, находящаяся на плато, покрытом оливковой рощей, подавала назад, то создавались бы предпосылки для захвата Мората-де-Тахунья и развала всей обороны.
Третий разрыв образовывался между подошедшей из Чинчона XVII бригадой и занимающей гору Похарес I бригадой Листера.[119]
За день стороны потеряли от 2 до 4 тысяч человек с каждой стороны. От танковой бригады в этот день в боях принимало участие 43 танка (3-й батальон и остатки второго батальона) Из них был подбит один танк. Погиб командир роты, механик-водитель и командир башни, раненых не было.[120]
В ходе дня для начальственного состава нашей танковой бригады стало совершенно очевидно полное отсутствие какого-либо управления войсками на поле боя со стороны вышестоящих штабов. Это самым плачевным образом сказывалось как на маневре резервами, так и на организации тылового снабжения.
«А так [как] от центрального фронта, от руководства никто на фронт не приезжал и приказов так же не отдавалось, командиром танковой бригады былорешено 13.02.1937ночью собрать всех командиров, комиссаров бригад и начальников родов войск – артиллерия, ПВО, инженера и передать анализ боев и отдать приказ на следующий день. Следовательно, взять инициативу и руководство в руки танкового командования. Указанное совещание состоялось 13.02.1937 в 24 часа в штабе XI бригады в Мората де Тахунья. Чрезвычайно интересен такой факт. 13.02.1937 в Мората прибыл бензин второго сорта для пехотных частей. А распределять этот бензин было некому, поэтому во избежание простоя грузовых машин пехотных частей бензин был распределен по частям командиром сектора, начальником танковой бригады. Так в руки танковой бригады перешло все руководство Харамским фронтом. Все слушались, все подчинялись беспрекословно».[121]
Результаты дня были если не удручающими, то предельно вызывающими опасение. Войска начали уставать, и было непонятно, сколько они еще выдержат такое убийственное напряжение. Резервов не было, получение их было не гарантировано и требовало огромных затрат сил и энергии. Так, несколько бригад (XIV, XVII, LXIV, LXIX), направлявшихся в другие районы, волевым решением Павлова были повернуты на Харамский фронт. Поэтому Павлов прекратил неподготовленные атаки и приказал всем войскам уйти в глухую оборону.
И по более раннему опыту (Махадаонда), и по результатам первых боев при Хараме было известно, что при существующем уровне напряженности боя пехота без поддержки не только не может наступать, но и не может удерживать свои окопы. Так как артиллерия у республиканцев была малочисленна и слабо обеспечена боеприпасами, то такую поддержку на поле боя могли оказать только танки.
В то же время ранее, согласно опыту Первой мировой войны и общетеоретическим разработкам межвоенного периода, их старались по возможности массировать. Это считалось средством от противотанковой артиллерии и способом увеличения темпа операции. Однако сосредоточенные в одной точке танки не могли помочь пехоте на широком фронте и удерживать ее от бегства. Опыт боев в Испании показывал, что в идеале танкисты не должны подпускать противника, особенно сопровождаемого танками, к окопам со своей пехотой ближе 200 метров.[122] Чем выше уровень напряжения боя и чем хуже подготовлена пехота (а при большой интенсивности и длительности боев ее качество неизбежно и резко падает), тем больше приходится дробить танковые подразделения и тем более они становятся уязвимы от противотанковых средств.
Проблему пехотного «драпа» нельзя считать специфически республиканской. Аналогичные проблемы испытывало и франкистское командование. Сохранился отчет наших танкистов, в котором они описывают, что устав возвращать свою пехоту в окопы, они, перепутав направление на местности, некоторое время загоняли в окопы франкистскую роту, сопровождая свою деятельность стрельбой в воздух, русским матом и попытками объяснить пехотинцам, что у них должна быть совесть.[123] В франкистской армии, по словам перебежчиков, проблема решалась через смешивание менее опытных солдат с более опытными и придания менее обстрелянным частям более опытного унтер-офицерского и офицерского корпуса.
По приезде в Испанию Павлов в своей докладной записке писал, что главным недостатком действий группы Кривошеина было деление его танков на мелкие группы, что неизбежно приводило к высоким и необоснованным потерям.[124] И вот теперь самой логикой военных действий он был вынужден начать дробить свои танковые подразделения.
Устройство танка Т-26 также способствовало его использованию как танка поддержки обороны пехоты. Очень надежный, он обладал самым сильным орудием среди всех танков этой войны. При этом тонкая броня подталкивала танкистов держаться рядом с пехотой и подальше от противотанковой артиллерии противника.
Следующий день во многом показал правильность выбранной тактики. Утро началось снова активными атаками франкистов. Уставшая от непрерывных атак и артиллерийского обстрела пехота подалась назад и, бросив свои окопы, позволила противнику занять вершину Пингаррон – одну из ключевых точек республиканской обороны. Теперь войска генерала Варелы могли господствовать над местностью не только в районе горы Похарес, но и на южном фланге сражения. Любая попытка опрокинуть войска националистов теперь упиралась в необходимость вернуть назад гору Пингаррон.[125] Активные столкновения шли и на стыке между XI и XV интербригадами. Все атаки франкистов были отражены танкистами с большим уроном для противника.[126]
Для того, чтобы понять, как это происходило на практике, посмотрим на бои в этот день взвода старшего лейтенанта Кузьмы Яковлевича Билибина. В него на 14 февраля входило три танка: танк самого Билибина (механик-водитель Арефьев, командир башни Мурашев),[127] танк командира Евтухова (механик водитель Володченко, командир башни Сапроненко)[128] и еще один танк, вероятно, Пахомова.[129] Вполне возможно, что эти танки входили в разные взводы и объединялись ротным начальством для выполнения только тех или иных задач. Так или иначе, со слов командира башни Мурашева, их взвод выехал на исходные позиции вечером 13 февраля и встал так, чтобы не обнаруживать себя для артиллерии противника. Однако местные командиры пехоты знаками потребовали, чтобы танки выехали на передний край и поддержали их огнем более эффективно. Противник в это время наступления не вел, но, обнаружив танки на передней линии, открыл артиллерийский огонь, который танкам ущерба не нанес, но от которого пострадала пехота.[130]