Страница:
На следующий день, согласно рапорту Евтухова, командир их роты Беляев[131] послал его танк и танк командира другого взвода Лыскина в оливковую рощу для поиска и уничтожения танков противника. «Нам мешало сплошное оливковое дерево. Оно дает удобное место для маскировки танков. Я боялся этих деревьев, но не спасся, зацепился стволом пушки за это дерево и сломал поворотный механизм башни. Мы решили ехать на базу заменить механизм и обратно на фронт. В этот момент остальные танки ожидали появления танков противника».[132]
Параллельно с этим танк Билибина и танк Пахомова принимали участие в атаке, которая надолго запомнилась танкистам. Пытаясь найти какую-то управу на танки при сложности транспортировке противотанковой, а тем более зенитной артиллерии[133] марокканцы решили залезть на оливковые деревья и оттуда забрасывать республиканцев бутылками с «коктейлем Молотова». Эту идею можно считать предельно неудачной, потому что при первой угрозе танки (в количестве двух штук)[134] обстреляли рощу с безопасного расстояния из пушек и пулеметов. Во всех отчетах, посвященных этому событию, говорится, что танкисты с удовольствием наблюдали, как марокканцы падают с деревьев, словно груши.
После этой атаки танк Билибина уже один повстречал танки Лыскина и Евтухова, возвращавшиеся с базы после ремонта танка последнего. Три наши танка пошли в атаку и подбили один итальянский танк. Его прицепили к танку Лыскина, и тот поволок его к себе в тыл. Оставшиеся два танка боялись покинуть свои позиции, предполагая, что пехота оставит свои окопы, если они уедут на свою базу. Активную стрельбу танки не вели, а лишь время от времени постреливали в строну врага – тем не менее этого хватало пехотинцам для того, чтобы не бежать. Противник вел по окопам и по танку стрельбу из пулеметов и ружей, которая, естественно, вреда машине не приносила. В четыре часа сломался и ушел на базу танк Билибина, у которого отказала пушка.
«В шестом часу я заметил в стороне противника дым и произвел два выстрела в этот дым и прекратил стрелять. Наблюдаю за этим дымом. Через двадцать минут из этого дыма случился взрыв. Поднялись вверх какие-то тряпки, загорелось пламя. Пехотинец мне говорит, что это горит фашистский танк. Еще через минут двадцать седьмого часа подошел к моей машине пехотинский командир и предложил мне продвинуться вперед на двести метров. Я ему ответил: „в атаку одной танкой не ходят, а у меня пулемет не работает. Но трапахарм". Он мне угрожает пистолетом и стал врать, что там, дескать, ранен наш капитан, нужно его выручить, я поверил, посадил его на танк и поехали наперед, проехали двести метров. Тут раненых не оказалось, а оказалось, что противник открыл по нам ураганный противотанковый огонь. Оружейным огнем заставили слезть с танка пехотного командира, и мы завернули кругом. Ушли».[135]
После ухода танка пехота бросила свои окопы и «не спеша драпанула».[136] С базы уже в темноте были высланы несколько танков, которые вернули пехоту в ее окопы и восстановили прежнее положение.
На следующий день взвод Билибина продолжал свои действия в том же ритме. В этот день он был прикомандирован к батальону имени Тельмана. Несколько дней боев с танкистами уже научили пехотинцев взаимодействовать с ними в обороне хотя бы на самом элементарном уровне. Советским экипажам было показано расположение своих и чужих окопов, наиболее опасные направления с точки зрения атаки. Окопы батальона располагались на опушке той же оливковой рощи, вокруг которой вчера шли ожесточенные бои. На этот раз взвод Билибина смог выставить всего два танка. Через некоторое время у одного из них, как и накануне у танка Евтухова, заклинило башню, и он поехал на базу ремонтироваться.[137]
Оставшийся танк Билибина встретил с короткой дистанции атаку пяти танков «Ансальдо». Танки итальянцев подходили к окопам батальона с разных сторон, наступая вдоль посадок оливковой рощи. Первыми их заметили пехотинцы в окопах, так как вид для командира танка заслонялся оливковыми деревьями.[138] Заметив, что «пехота драпанула»,[139] танк выехал вперед и столкнулся нос к носу с итальянцами. Первым заметил противника механик-водитель и успел предупредить командира. Наш танк ехал вдоль окопов с левого фланга на правый, ведя огонь по появляющимся за оливами танкам итальянцев. Противник, видимость у которого тоже ограничивалась оливковыми деревьями, отвернуть уже не успевал. В результате короткого боя было подбито два танка противника. Один сгорел, а второй перевернулся и был утащен в тыл пехотой, которая, заметив удачные действия танкистов, вернулась в свои окопы.
Остальные танки, пользуясь тем, что для их поражения нашим танкистам потребовалось бы курсировать вдоль опушки рощи, повернули обратно и скрылись в ней. Преследовать противника одинокий танк Билибина не мог, так как это означало оставление окопов без присмотра танка. Кроме того, в роще одинокий танк был удобной добычей для марокканцев, вооруженных канистрами с горючей жидкостью и орудиями ПТО.[140]
Вообще день 15 февраля был кризисным моментом операции и самым тяжелым для республиканской обороны. У обеих сторон уже не осталось сил. Войска вымотались. Очень сказывалось нехватка артиллерии у той и другой стороны. Особенно пострадала отличная марокканская пехота и пехота иностранного легиона.[141] Ей приходилось лезть вверх по склонам на хорошо подготовленные республиканские позиции.
К концу дня обе стороны резко сбавили интенсивность боев. Наступление на Харамском фронте провалилось, принеся Франко лишь тактические выгоды. Однако сражение еще не кончилось. Инициатива стала переходить к республиканцам. Они, хотя и были предельно вымотаны, стремились сбросить уставших франкистов в Хараму. Сил для хорошо подготовленного наступления не было. Просто в череде атак и контратак с обеих сторон большую роль стали играть действия республиканцев.
На этом этапе изменилась роль танков. Теперь они, также будучи рассредоточены на мелкие группы, были вынуждены поддерживать контратаки республиканской пехоты. Рассредоточенные танки становились легкой добычей артиллерии. Начальство бригады стояло перед нелегкой дилеммой: либо сократить танковый резерв, необходимый для нормального поддержания устойчивости фронта и массировать танки, либо бросать танки в бой мелкими отрядами в надежде, что их атаки если и не возьмут какую-то высоту, то просто ослабят противника за счет эффективных действий танковых экипажей. Обычно у руководства бригады брала вверх осторожность и ответственность. В результате сразу возросли потери среди танкистов. Для примеров действий небольших танковых групп в атаке остановимся на разборе пары случаев.
17 февраля с целью прекратить бомбардировки шоссе Мадрид—Валенсия и обезопасить переправы на реке Мансанарес была проведена локальная контратака в этом секторе.
«В 9 часов 17.02.1937рота получила приказ перейти реку вброд и атаковать совместно с пехотой с запада высоту 669. В дальнейшем выйти на Мараньоса и уничтожить на переднем крае незначительные силы пехоты и уничтожить 2 зенитные пушки. По выполнению задачи возвратиться на свои исходные позиции.
[…]
Атака танков была сразу встречена артиллерийским огнем фашистов из районов Мароньоса и из района Эми-та де лос Ангелес. Не доходя 300–500 метров до высоты 669, танки открыли огонь по противнику из пушек и пулеметов. Не доходя 200 метров до указанной высоты, по танкам открыли огонь 8 противотанковых пушек с высоты 669. Так как мы не имели поддержки со стороны нашей артиллерии, то вынуждены были отойти. Несмотря на это, фашисты подбили 2 наших танка. Убили 3 человек, один ранен, два спаслись. Танки сбили 2 противотанковые пушки фашистов, и пехота заняла северо-западный скат в^ьсоты 669. Малый эффект танковой атаки есть результат отсутствия информации о противнике, противотанковой обороне противника и отсутствия поддержки атаки со стороны нашей артиллерии».[142]
Другой пример, который хорошо передает атмосферу тех боев:
«21.02.1937 комдив Вальтер решил произвести нашей частью атаку на высоту 680. В 13:00 танки получили приказ атаковать совместно с пехотой указанную высоту. В 13:15 7 танков выступили с исходных позиций в направлении высоты 680.
[…]
Не доходя около 700 метров до оливковой рощи, что у высоты, один танк вышел из строя – сжег главный фрикцион, и один танк сбросил гусеницу, в результате чего скатился по откосу в лощину на пехоту и без буксира одеть гусеницу не мог. Тут же сбросил гусеницу еще один танк, экипаж которого, Данилов и Шамболин, несмотря на сильный оружейный и артиллерийский огонь фашистов по этому танку, быстро одели гусеницу. И танк присоединился к остальным четырем танкам. К оливковой роще у высоты 680 вышли пять танков. Три из них при развороте на камнях сбросили гусеницы. Сброс гусениц был тяжелый, потому что пришлось для того, чтобы одеть гусеницы, один танк поднимать на домкраты, а другой танк буксировать на лучшую местность. Одевание гусениц заняло около двух часов. Два танка вышли в оливковую рощу и открыли огонь по траншеям фашистов на высоте 680. По ним сейчас открыла огонь противотанковая артиллерия и через пять минут подбила оба танка. Один танк получил пробоину в вершине вертикально в место телескопа, в результате был смертельно ранен командир взвода Эудженио Риэстр и ранен в левую руку командир башни Антонио Диас. Танк загорелся, и экипаж из него выскочил. Командир взвода через десять минут скончался. Механик-водитель не пострадал. Второй танк получил снаряд в маску установки, и пушка вышла из строя. Экипаж не пострадал. Как только кончили рваться снаряды в горящем танке, он тут же был взят на буксир. Затушив несколько огонь землей, танк был отбуксирован на исходную позицию, где последствия были ликвидированы за 20 часов. Танк пришлось буксировать двумя танками, так как местность гористая, а горящий танк, естественно, не имел никакого управления. Отсутствие артиллерийского и пехотного огня по противотанковым пушкам фашистов не дали возможность атаковать фашистов всеми тремя танками и танки отошли на исходную позицию в 17:00.
23 февраля танки в 13:00 получили приказ атаковать фашистов на высоте 680 совместно с пехотой. В 13:30 пять танков вышли по маршруту к оливковой роще. На дороге передний танк сбросил гусеницу и задержал всю колонну, так как обойти его было невозможно. В 14:10 танки вышли к оливковой роще. Пехота идет в лощину обедать в районе оливковой рощи. Кроме пулеметного батальона, у которого все пулеметы оказались неисправными, никого не оказалось. В лощине час-полтора сидели два батальона пехоты: батальон „Ариа" и батальон карабинеров. Наша артиллерия по району этой высоты огонь не вела. Нам был передан приказ батальону карабинеров и батальону „Ариа" комдива Вальтера о наступлении на высоту 680. Тогда батальон карабинеров стал наступать вместо указанной высоты на высоту, занятую нашими войсками. А батальон „Ариа" вышел в оливковую рощу. Батальон карабинеров был повернут и вышел за оливковой рощей. Танки вышли в оливковую рощу. Как только в телескоп стало видно фашистов, открыли огонь из пушек и пулеметов по этим траншеям. Пехота наша продвинулась вперед на 180 метров и заняла ранее брошенные окопы.
Фашисты сейчас же открыли ураганный огонь из противотанковых пушек. Но подбить танки не могли. Наши танки разбили траншеи, заставили замолчать одну противотанковую пушку. Несмотря на то, что противник не вел по пехоте почти никакого огня, она вперед не пошла. Командир батальона отказался атаковать высоту, несмотря на то, что не имел ни одного раненого, и решил взять ее ночью без танков. В 17:30 танки были мною оттянуты на исходные позиции. О действиях командиров батальонов „Ариа" и карабинеров было доложено командиру дивизии Вальтеру. А так как действия со стороны пехотных начальников были совершенно не организованы, операция не получила никакого успеха».[143]
Из этих отрывков видно, что если при обороне взаимодействие пехоты и танков постепенно налаживалось, то в атаке оно опять становилось минимальным. Нарастающие атаки республиканских войск и контратаки мятежников изменяли линию фронта очень быстро. Никогда нельзя было понять, где начинаются наши окопы и кончаются окопы противника. Наиболее типичный случай: пехота вместе с танками занимала, какую-то местность. Танки расстреливали свой боекомплект или тратили горючее и шли на базу заправляться. Возвращаясь, они никогда не знали, где застанут свою, а где чужую пехоту. Иногда удавалось на место, оставленное первой группой танков, вывести несколько машин из резерва. В результате в эти дни возросло количество случаев стрельбы танков по своим окопам. Если подсчитать все упоминания о этих прискорбных событиях, то видно, что они происходили почти каждый день.
К 19–20 февраля республиканскому командованию стало известно, что противник начал выводить остатки своих наиболее боеспособных частей с Харамского плацдарма и проводить активные инженерные работы, направленные на его удержание, а не расширение. Такая ситуация не могла устраивать республиканцев. Была поставлена задача удержать на плацдарме наиболее боеспособные части противника и по возможности их ослабить.
Сил для атак не было, но за республиканцев играли как условия местности, так и переход инициативы в их руки. Для полного развала обороны франкистов надо было отрезать их от переправ, а для этого – взять под контроль вершину горы Пингаррон. На финальной стадии Харамской операции имело место два штурма этой горы: 22–23 февраля и 27 февраля. В результате их республиканским войскам удалось во многих местах подвинуть франкистские позиции назад, но ключевые точки, вершины Похарес, 680 и Пингаррон, остались в руках националистов.
Неудачи республиканского командования можно объяснить рядом факторов. Во-первых, это нехватка артиллерии и боеприпасов к ней. Большинство занятых республиканцами позиций, в том числе и гору Пингаррон, они были вынуждены оставить не в результате контратак националистов, а по причине чрезвычайно удачной работы их артиллерии. Вторая причина – предельная усталость войск в предыдущих боях. И, наконец, третья и, пожалуй, самая важная причина – неумение слаженными действиями всех родов войск быстро взламывать оборону противника и закрепляться на захваченных рубежах. В ходе обоих штурмов большая нагрузка легла на танковые подразделения. Была сделана попытка массировать их на направлении основных атак. Такая тактика позволила пехоте неоднократно захватывать неприятельские окопы, однако под давлением артиллерии противника, на стрельбу которого ответить было нечем, танки и пехота откатывалась назад.
Атака 23 февраля 1937 года запомнилась большинству танкистов тем, что, пожалуй, первый раз за всю Харамскую операцию пехота в сопровождении танков шла очень хорошо, бойко:«сердце радовалось, смотря на это».[144] В этот день на гору наступало подразделение, которое не считали очень стойким – LXX анархистская бригада. Вечером перед наступлением командир второго батальона танков майор Петров договорился с его начальниками, что анархисты пойдут в бой с максимальной самоотдачей – но только при том условии, что он сам, взяв винтовку, в первых рядах поведет их в атаку.
На следующий день возглавляемая майором Петровым анархистская бригада, поддержанная танками, брала вершину Пингаррон четыре раза. Три раза ее отбрасывал назад огонь франкистской артиллерии и один раз – массовая атака марокканской пехоты с танками в тот момент, когда советские танки ушли на дозаправку. В последнюю атаку, когда находиться под убийственным огнем уже не было никаких сил, Петров вместе с 20 анархистами удерживал вершину около часа, а затем последний покинул ее.[145]
О напряжении боев в эти дни говорит то, что и 22, и 23 февраля за один день каждый танк тратил по 2–3 боекомплектов снарядов, а отдельные танки – до 4 боекомплектов. За эти дни «личный состав танкистов от непрерывных атак, постоянного напряжения и полного отсутствия отдыха чрезвычайно был утомлен. Насчитывалось семь случаев отравления пороховыми газами, три случая нервного расстройства и один случай [– человек] сошел с ума».[146]
Последний всплеск боев на Харамском фронте имел место 27 февраля.
«В течение наступательного боя 27.02.1937 танки провели пять атак, обеспечивая пехоте взятие высоты Пингаррон и продвижение к западному берегу реки Харама. Танки, уничтожили много пулеметов и пехоты, разбивукрепления противника. Однако к вечеру 69 бригада под влиянием огня противника начала беспорядочный отход с позиций. Этот отход был остановлен рядом танковых контратак и введением в атаку танков из резерва. В результате сражения республиканская пехота продвинулась вперед на 100–200 метров. Потери материальной части: подбит ПТО 1 танк и вывезен к нам. Один танк совсем сгорел. К исходу последней атаки 27.02.1937 стало ясно, что части республиканцев и противника без цели и перегруппировки не могут дальше продолжать активные боевые действия в секторе реки Харама».[147]
Харамская операция была первой битвой, в которой советские танкисты столкнулись с большинством задач, которые им пришлось затем решать в ходе советско-финской и Великой Отечественной войны. Здесь были и попытка остановить прорыв противника танковой контратакой, слабо поддержанной артиллерийским сопровождением, и усиление танками пехотной обороны, и контратаки мелкими силами с целью решения локальных задач и поддержки местных действий своей пехоты. Наконец, была проведена массовая атака танков на укрепленную оборону противника с целью их прорыва. К новому опыту можно отнести и взаимодействие со слабо подготовленной и нестойкой пехотой, управляемой начальниками, которые ничего не понимают в специфике применения танков.
Большинство ситуаций, с которыми приходилось сталкиваться танкистам, резко отличались от тех, которые отрабатывались ими дома на маневрах. Учиться приходилось заново – и, к сожалению, большая часть стоящих перед ними вопросов так и не получила адекватного разрешения. Просто потому, что быстрого ответа на них и не могло быть найдено. Ответы лежали не в плоскости применения танков на поле боя и нахождения каких-то особо хитрых приемов, которые сразу могли поставить противнику шах и мат. Искать их надо было на путях выработки рациональной структуры танковых подразделений и грамотной подготовки как рядового, так и офицерского состава всех родов войск.
Надо признать, что в тех условиях танкисты сделали все, что могли, – и даже немного больше. Их героизм и сквозящая в каждом отчете ненависть к фашизму, понимание, что на испанской земле они защищают от него свою Родину, остановили на Хараме противника и не дали ему захватить Мадрид.
В заключение хотелось бы дать содержащийся в различных отчетах статистический материал о деятельности наших танков в Харамской операции.
Общая ведомость потерь во время Харамской операции[148]
Ведомость потерь материальной части во время Харамской операции[149]
Ведомость потерь личного состава во время Харамской операции[150]
Ведомость расхода боеприпасов во время Харамской операции[151]
Ведомость потерь и ущерба нанесенного противнику во время Харамской операции[152]
Распределение потерь по операциям[153]
В. Гончаров
I. Теория и практика
Параллельно с этим танк Билибина и танк Пахомова принимали участие в атаке, которая надолго запомнилась танкистам. Пытаясь найти какую-то управу на танки при сложности транспортировке противотанковой, а тем более зенитной артиллерии[133] марокканцы решили залезть на оливковые деревья и оттуда забрасывать республиканцев бутылками с «коктейлем Молотова». Эту идею можно считать предельно неудачной, потому что при первой угрозе танки (в количестве двух штук)[134] обстреляли рощу с безопасного расстояния из пушек и пулеметов. Во всех отчетах, посвященных этому событию, говорится, что танкисты с удовольствием наблюдали, как марокканцы падают с деревьев, словно груши.
После этой атаки танк Билибина уже один повстречал танки Лыскина и Евтухова, возвращавшиеся с базы после ремонта танка последнего. Три наши танка пошли в атаку и подбили один итальянский танк. Его прицепили к танку Лыскина, и тот поволок его к себе в тыл. Оставшиеся два танка боялись покинуть свои позиции, предполагая, что пехота оставит свои окопы, если они уедут на свою базу. Активную стрельбу танки не вели, а лишь время от времени постреливали в строну врага – тем не менее этого хватало пехотинцам для того, чтобы не бежать. Противник вел по окопам и по танку стрельбу из пулеметов и ружей, которая, естественно, вреда машине не приносила. В четыре часа сломался и ушел на базу танк Билибина, у которого отказала пушка.
«В шестом часу я заметил в стороне противника дым и произвел два выстрела в этот дым и прекратил стрелять. Наблюдаю за этим дымом. Через двадцать минут из этого дыма случился взрыв. Поднялись вверх какие-то тряпки, загорелось пламя. Пехотинец мне говорит, что это горит фашистский танк. Еще через минут двадцать седьмого часа подошел к моей машине пехотинский командир и предложил мне продвинуться вперед на двести метров. Я ему ответил: „в атаку одной танкой не ходят, а у меня пулемет не работает. Но трапахарм". Он мне угрожает пистолетом и стал врать, что там, дескать, ранен наш капитан, нужно его выручить, я поверил, посадил его на танк и поехали наперед, проехали двести метров. Тут раненых не оказалось, а оказалось, что противник открыл по нам ураганный противотанковый огонь. Оружейным огнем заставили слезть с танка пехотного командира, и мы завернули кругом. Ушли».[135]
После ухода танка пехота бросила свои окопы и «не спеша драпанула».[136] С базы уже в темноте были высланы несколько танков, которые вернули пехоту в ее окопы и восстановили прежнее положение.
На следующий день взвод Билибина продолжал свои действия в том же ритме. В этот день он был прикомандирован к батальону имени Тельмана. Несколько дней боев с танкистами уже научили пехотинцев взаимодействовать с ними в обороне хотя бы на самом элементарном уровне. Советским экипажам было показано расположение своих и чужих окопов, наиболее опасные направления с точки зрения атаки. Окопы батальона располагались на опушке той же оливковой рощи, вокруг которой вчера шли ожесточенные бои. На этот раз взвод Билибина смог выставить всего два танка. Через некоторое время у одного из них, как и накануне у танка Евтухова, заклинило башню, и он поехал на базу ремонтироваться.[137]
Оставшийся танк Билибина встретил с короткой дистанции атаку пяти танков «Ансальдо». Танки итальянцев подходили к окопам батальона с разных сторон, наступая вдоль посадок оливковой рощи. Первыми их заметили пехотинцы в окопах, так как вид для командира танка заслонялся оливковыми деревьями.[138] Заметив, что «пехота драпанула»,[139] танк выехал вперед и столкнулся нос к носу с итальянцами. Первым заметил противника механик-водитель и успел предупредить командира. Наш танк ехал вдоль окопов с левого фланга на правый, ведя огонь по появляющимся за оливами танкам итальянцев. Противник, видимость у которого тоже ограничивалась оливковыми деревьями, отвернуть уже не успевал. В результате короткого боя было подбито два танка противника. Один сгорел, а второй перевернулся и был утащен в тыл пехотой, которая, заметив удачные действия танкистов, вернулась в свои окопы.
Остальные танки, пользуясь тем, что для их поражения нашим танкистам потребовалось бы курсировать вдоль опушки рощи, повернули обратно и скрылись в ней. Преследовать противника одинокий танк Билибина не мог, так как это означало оставление окопов без присмотра танка. Кроме того, в роще одинокий танк был удобной добычей для марокканцев, вооруженных канистрами с горючей жидкостью и орудиями ПТО.[140]
Вообще день 15 февраля был кризисным моментом операции и самым тяжелым для республиканской обороны. У обеих сторон уже не осталось сил. Войска вымотались. Очень сказывалось нехватка артиллерии у той и другой стороны. Особенно пострадала отличная марокканская пехота и пехота иностранного легиона.[141] Ей приходилось лезть вверх по склонам на хорошо подготовленные республиканские позиции.
К концу дня обе стороны резко сбавили интенсивность боев. Наступление на Харамском фронте провалилось, принеся Франко лишь тактические выгоды. Однако сражение еще не кончилось. Инициатива стала переходить к республиканцам. Они, хотя и были предельно вымотаны, стремились сбросить уставших франкистов в Хараму. Сил для хорошо подготовленного наступления не было. Просто в череде атак и контратак с обеих сторон большую роль стали играть действия республиканцев.
На этом этапе изменилась роль танков. Теперь они, также будучи рассредоточены на мелкие группы, были вынуждены поддерживать контратаки республиканской пехоты. Рассредоточенные танки становились легкой добычей артиллерии. Начальство бригады стояло перед нелегкой дилеммой: либо сократить танковый резерв, необходимый для нормального поддержания устойчивости фронта и массировать танки, либо бросать танки в бой мелкими отрядами в надежде, что их атаки если и не возьмут какую-то высоту, то просто ослабят противника за счет эффективных действий танковых экипажей. Обычно у руководства бригады брала вверх осторожность и ответственность. В результате сразу возросли потери среди танкистов. Для примеров действий небольших танковых групп в атаке остановимся на разборе пары случаев.
17 февраля с целью прекратить бомбардировки шоссе Мадрид—Валенсия и обезопасить переправы на реке Мансанарес была проведена локальная контратака в этом секторе.
«В 9 часов 17.02.1937рота получила приказ перейти реку вброд и атаковать совместно с пехотой с запада высоту 669. В дальнейшем выйти на Мараньоса и уничтожить на переднем крае незначительные силы пехоты и уничтожить 2 зенитные пушки. По выполнению задачи возвратиться на свои исходные позиции.
[…]
Атака танков была сразу встречена артиллерийским огнем фашистов из районов Мароньоса и из района Эми-та де лос Ангелес. Не доходя 300–500 метров до высоты 669, танки открыли огонь по противнику из пушек и пулеметов. Не доходя 200 метров до указанной высоты, по танкам открыли огонь 8 противотанковых пушек с высоты 669. Так как мы не имели поддержки со стороны нашей артиллерии, то вынуждены были отойти. Несмотря на это, фашисты подбили 2 наших танка. Убили 3 человек, один ранен, два спаслись. Танки сбили 2 противотанковые пушки фашистов, и пехота заняла северо-западный скат в^ьсоты 669. Малый эффект танковой атаки есть результат отсутствия информации о противнике, противотанковой обороне противника и отсутствия поддержки атаки со стороны нашей артиллерии».[142]
Другой пример, который хорошо передает атмосферу тех боев:
«21.02.1937 комдив Вальтер решил произвести нашей частью атаку на высоту 680. В 13:00 танки получили приказ атаковать совместно с пехотой указанную высоту. В 13:15 7 танков выступили с исходных позиций в направлении высоты 680.
[…]
Не доходя около 700 метров до оливковой рощи, что у высоты, один танк вышел из строя – сжег главный фрикцион, и один танк сбросил гусеницу, в результате чего скатился по откосу в лощину на пехоту и без буксира одеть гусеницу не мог. Тут же сбросил гусеницу еще один танк, экипаж которого, Данилов и Шамболин, несмотря на сильный оружейный и артиллерийский огонь фашистов по этому танку, быстро одели гусеницу. И танк присоединился к остальным четырем танкам. К оливковой роще у высоты 680 вышли пять танков. Три из них при развороте на камнях сбросили гусеницы. Сброс гусениц был тяжелый, потому что пришлось для того, чтобы одеть гусеницы, один танк поднимать на домкраты, а другой танк буксировать на лучшую местность. Одевание гусениц заняло около двух часов. Два танка вышли в оливковую рощу и открыли огонь по траншеям фашистов на высоте 680. По ним сейчас открыла огонь противотанковая артиллерия и через пять минут подбила оба танка. Один танк получил пробоину в вершине вертикально в место телескопа, в результате был смертельно ранен командир взвода Эудженио Риэстр и ранен в левую руку командир башни Антонио Диас. Танк загорелся, и экипаж из него выскочил. Командир взвода через десять минут скончался. Механик-водитель не пострадал. Второй танк получил снаряд в маску установки, и пушка вышла из строя. Экипаж не пострадал. Как только кончили рваться снаряды в горящем танке, он тут же был взят на буксир. Затушив несколько огонь землей, танк был отбуксирован на исходную позицию, где последствия были ликвидированы за 20 часов. Танк пришлось буксировать двумя танками, так как местность гористая, а горящий танк, естественно, не имел никакого управления. Отсутствие артиллерийского и пехотного огня по противотанковым пушкам фашистов не дали возможность атаковать фашистов всеми тремя танками и танки отошли на исходную позицию в 17:00.
23 февраля танки в 13:00 получили приказ атаковать фашистов на высоте 680 совместно с пехотой. В 13:30 пять танков вышли по маршруту к оливковой роще. На дороге передний танк сбросил гусеницу и задержал всю колонну, так как обойти его было невозможно. В 14:10 танки вышли к оливковой роще. Пехота идет в лощину обедать в районе оливковой рощи. Кроме пулеметного батальона, у которого все пулеметы оказались неисправными, никого не оказалось. В лощине час-полтора сидели два батальона пехоты: батальон „Ариа" и батальон карабинеров. Наша артиллерия по району этой высоты огонь не вела. Нам был передан приказ батальону карабинеров и батальону „Ариа" комдива Вальтера о наступлении на высоту 680. Тогда батальон карабинеров стал наступать вместо указанной высоты на высоту, занятую нашими войсками. А батальон „Ариа" вышел в оливковую рощу. Батальон карабинеров был повернут и вышел за оливковой рощей. Танки вышли в оливковую рощу. Как только в телескоп стало видно фашистов, открыли огонь из пушек и пулеметов по этим траншеям. Пехота наша продвинулась вперед на 180 метров и заняла ранее брошенные окопы.
Фашисты сейчас же открыли ураганный огонь из противотанковых пушек. Но подбить танки не могли. Наши танки разбили траншеи, заставили замолчать одну противотанковую пушку. Несмотря на то, что противник не вел по пехоте почти никакого огня, она вперед не пошла. Командир батальона отказался атаковать высоту, несмотря на то, что не имел ни одного раненого, и решил взять ее ночью без танков. В 17:30 танки были мною оттянуты на исходные позиции. О действиях командиров батальонов „Ариа" и карабинеров было доложено командиру дивизии Вальтеру. А так как действия со стороны пехотных начальников были совершенно не организованы, операция не получила никакого успеха».[143]
Из этих отрывков видно, что если при обороне взаимодействие пехоты и танков постепенно налаживалось, то в атаке оно опять становилось минимальным. Нарастающие атаки республиканских войск и контратаки мятежников изменяли линию фронта очень быстро. Никогда нельзя было понять, где начинаются наши окопы и кончаются окопы противника. Наиболее типичный случай: пехота вместе с танками занимала, какую-то местность. Танки расстреливали свой боекомплект или тратили горючее и шли на базу заправляться. Возвращаясь, они никогда не знали, где застанут свою, а где чужую пехоту. Иногда удавалось на место, оставленное первой группой танков, вывести несколько машин из резерва. В результате в эти дни возросло количество случаев стрельбы танков по своим окопам. Если подсчитать все упоминания о этих прискорбных событиях, то видно, что они происходили почти каждый день.
К 19–20 февраля республиканскому командованию стало известно, что противник начал выводить остатки своих наиболее боеспособных частей с Харамского плацдарма и проводить активные инженерные работы, направленные на его удержание, а не расширение. Такая ситуация не могла устраивать республиканцев. Была поставлена задача удержать на плацдарме наиболее боеспособные части противника и по возможности их ослабить.
Сил для атак не было, но за республиканцев играли как условия местности, так и переход инициативы в их руки. Для полного развала обороны франкистов надо было отрезать их от переправ, а для этого – взять под контроль вершину горы Пингаррон. На финальной стадии Харамской операции имело место два штурма этой горы: 22–23 февраля и 27 февраля. В результате их республиканским войскам удалось во многих местах подвинуть франкистские позиции назад, но ключевые точки, вершины Похарес, 680 и Пингаррон, остались в руках националистов.
Неудачи республиканского командования можно объяснить рядом факторов. Во-первых, это нехватка артиллерии и боеприпасов к ней. Большинство занятых республиканцами позиций, в том числе и гору Пингаррон, они были вынуждены оставить не в результате контратак националистов, а по причине чрезвычайно удачной работы их артиллерии. Вторая причина – предельная усталость войск в предыдущих боях. И, наконец, третья и, пожалуй, самая важная причина – неумение слаженными действиями всех родов войск быстро взламывать оборону противника и закрепляться на захваченных рубежах. В ходе обоих штурмов большая нагрузка легла на танковые подразделения. Была сделана попытка массировать их на направлении основных атак. Такая тактика позволила пехоте неоднократно захватывать неприятельские окопы, однако под давлением артиллерии противника, на стрельбу которого ответить было нечем, танки и пехота откатывалась назад.
Атака 23 февраля 1937 года запомнилась большинству танкистов тем, что, пожалуй, первый раз за всю Харамскую операцию пехота в сопровождении танков шла очень хорошо, бойко:«сердце радовалось, смотря на это».[144] В этот день на гору наступало подразделение, которое не считали очень стойким – LXX анархистская бригада. Вечером перед наступлением командир второго батальона танков майор Петров договорился с его начальниками, что анархисты пойдут в бой с максимальной самоотдачей – но только при том условии, что он сам, взяв винтовку, в первых рядах поведет их в атаку.
На следующий день возглавляемая майором Петровым анархистская бригада, поддержанная танками, брала вершину Пингаррон четыре раза. Три раза ее отбрасывал назад огонь франкистской артиллерии и один раз – массовая атака марокканской пехоты с танками в тот момент, когда советские танки ушли на дозаправку. В последнюю атаку, когда находиться под убийственным огнем уже не было никаких сил, Петров вместе с 20 анархистами удерживал вершину около часа, а затем последний покинул ее.[145]
О напряжении боев в эти дни говорит то, что и 22, и 23 февраля за один день каждый танк тратил по 2–3 боекомплектов снарядов, а отдельные танки – до 4 боекомплектов. За эти дни «личный состав танкистов от непрерывных атак, постоянного напряжения и полного отсутствия отдыха чрезвычайно был утомлен. Насчитывалось семь случаев отравления пороховыми газами, три случая нервного расстройства и один случай [– человек] сошел с ума».[146]
Последний всплеск боев на Харамском фронте имел место 27 февраля.
«В течение наступательного боя 27.02.1937 танки провели пять атак, обеспечивая пехоте взятие высоты Пингаррон и продвижение к западному берегу реки Харама. Танки, уничтожили много пулеметов и пехоты, разбивукрепления противника. Однако к вечеру 69 бригада под влиянием огня противника начала беспорядочный отход с позиций. Этот отход был остановлен рядом танковых контратак и введением в атаку танков из резерва. В результате сражения республиканская пехота продвинулась вперед на 100–200 метров. Потери материальной части: подбит ПТО 1 танк и вывезен к нам. Один танк совсем сгорел. К исходу последней атаки 27.02.1937 стало ясно, что части республиканцев и противника без цели и перегруппировки не могут дальше продолжать активные боевые действия в секторе реки Харама».[147]
Харамская операция была первой битвой, в которой советские танкисты столкнулись с большинством задач, которые им пришлось затем решать в ходе советско-финской и Великой Отечественной войны. Здесь были и попытка остановить прорыв противника танковой контратакой, слабо поддержанной артиллерийским сопровождением, и усиление танками пехотной обороны, и контратаки мелкими силами с целью решения локальных задач и поддержки местных действий своей пехоты. Наконец, была проведена массовая атака танков на укрепленную оборону противника с целью их прорыва. К новому опыту можно отнести и взаимодействие со слабо подготовленной и нестойкой пехотой, управляемой начальниками, которые ничего не понимают в специфике применения танков.
Большинство ситуаций, с которыми приходилось сталкиваться танкистам, резко отличались от тех, которые отрабатывались ими дома на маневрах. Учиться приходилось заново – и, к сожалению, большая часть стоящих перед ними вопросов так и не получила адекватного разрешения. Просто потому, что быстрого ответа на них и не могло быть найдено. Ответы лежали не в плоскости применения танков на поле боя и нахождения каких-то особо хитрых приемов, которые сразу могли поставить противнику шах и мат. Искать их надо было на путях выработки рациональной структуры танковых подразделений и грамотной подготовки как рядового, так и офицерского состава всех родов войск.
Надо признать, что в тех условиях танкисты сделали все, что могли, – и даже немного больше. Их героизм и сквозящая в каждом отчете ненависть к фашизму, понимание, что на испанской земле они защищают от него свою Родину, остановили на Хараме противника и не дали ему захватить Мадрид.
В заключение хотелось бы дать содержащийся в различных отчетах статистический материал о деятельности наших танков в Харамской операции.
Общая ведомость потерь во время Харамской операции[148]
В. Гончаров
Танковая битва под Дубно
(июнь 1941 года)
Тяжелый танк, шатаясь, едет
По черепам чужих бойцов.
Не видят ничего на свете
Глаза, заткнутые свинцом.
Но он идет к тоннелям пушек,
Но он на ощупь танком рушит,
В кулак зажатой цифрой тонн —
Скелет железный сквозь бетон…
М. Кульчицкий, 1939 год
I. Теория и практика
Трагедия, пережитая Красной Армией летом 1941 года, давно и многократно отражена в романах, мемуарах и сухих исторических трудах. Но до конца ее можно понять, лишь осознав, насколько руководство Советского Союза и Красной Армии верило в мощь своих танковых войск.
Советская Россия стала шестой страной мира, организовавшей производство танков собственной конструкции. Однако массовый выпуск гусеничных бронированных машин в СССР начался только в 1931–1932 годах, когда тяжелая промышленность страны достигла уровня, позволяющего обеспечить бесперебойное поточное производство сложной боевой техники. Жестокое волшебство индустриализации породило еще одно чудо. В течение буквально трех-четырех лет Советский Союз стал обладателем самых мощных в мире танковых сил. На Киевских маневрах 1935 года боевые качества этих войск были показаны ошарашенным иностранным представителям во всей красе. Танки прыгали через рвы, сбрасывались на парашютах с транспортных самолетов, сходу переправлялись через реки – словом, демонстрировали множество способов быстрого проникновения вглубь вражеской обороны.
Однако иметь танки – это еще полдела. Главное – знать, как их применять. Пока в других странах велись споры, должны ли танки поддерживать пехоту или действовать отдельно от нее, советская военная мысль еще с конца 20-х годов создавала теорию глубокой операции. Правда, вопреки распространенному мнению, танки в систему глубокой операции попали далеко не сразу.
Еще в Полевом уставе 1929 года (ПУ-29) предполагалось создание групп танков дальнего действия (ДД) для действия без поддержки пехотой непосредственно в глубине вражеских позиций. А уже в 1930 году видный теоретик танковых войск К. Б. Калиновский в статье «Проблемы маневренной войны с точки зрения механизации и моторизации», опубликованной в газете «Красная Звезда», писал:
«Стадия развертывания оперативного маневра рисуется в следующем виде. Механизированные соединения, стратегическая конница (1-й эшелон оперативного маневра), устремляющиеся в прорыв вместе с мощной штурмовой и бомбардировочной авиацией, встречными столкновениями ликвидируют подходящие пешком, на автомобилях оперативные резервы противника.
Дезорганизация тыла противника – узлов управления, снабжающих баз… производится рейдирующими механизированными соединениями и стратегической конницей, сопровождаемыми десантами с воздуха.
Одновременно войсковые соединения (второго эшелона оперативного маневра) развертывают маневр на автомобилях (автомобильный маневр), поданных из состава авторезерва главного командования…».[154]
Советская Россия стала шестой страной мира, организовавшей производство танков собственной конструкции. Однако массовый выпуск гусеничных бронированных машин в СССР начался только в 1931–1932 годах, когда тяжелая промышленность страны достигла уровня, позволяющего обеспечить бесперебойное поточное производство сложной боевой техники. Жестокое волшебство индустриализации породило еще одно чудо. В течение буквально трех-четырех лет Советский Союз стал обладателем самых мощных в мире танковых сил. На Киевских маневрах 1935 года боевые качества этих войск были показаны ошарашенным иностранным представителям во всей красе. Танки прыгали через рвы, сбрасывались на парашютах с транспортных самолетов, сходу переправлялись через реки – словом, демонстрировали множество способов быстрого проникновения вглубь вражеской обороны.
Однако иметь танки – это еще полдела. Главное – знать, как их применять. Пока в других странах велись споры, должны ли танки поддерживать пехоту или действовать отдельно от нее, советская военная мысль еще с конца 20-х годов создавала теорию глубокой операции. Правда, вопреки распространенному мнению, танки в систему глубокой операции попали далеко не сразу.
Еще в Полевом уставе 1929 года (ПУ-29) предполагалось создание групп танков дальнего действия (ДД) для действия без поддержки пехотой непосредственно в глубине вражеских позиций. А уже в 1930 году видный теоретик танковых войск К. Б. Калиновский в статье «Проблемы маневренной войны с точки зрения механизации и моторизации», опубликованной в газете «Красная Звезда», писал:
«Стадия развертывания оперативного маневра рисуется в следующем виде. Механизированные соединения, стратегическая конница (1-й эшелон оперативного маневра), устремляющиеся в прорыв вместе с мощной штурмовой и бомбардировочной авиацией, встречными столкновениями ликвидируют подходящие пешком, на автомобилях оперативные резервы противника.
Дезорганизация тыла противника – узлов управления, снабжающих баз… производится рейдирующими механизированными соединениями и стратегической конницей, сопровождаемыми десантами с воздуха.
Одновременно войсковые соединения (второго эшелона оперативного маневра) развертывают маневр на автомобилях (автомобильный маневр), поданных из состава авторезерва главного командования…».[154]