– Позвольте вам заметить, многоуважаемая Надежда Федоровна, что мы с Анной Сергеевной ввязались в это дело вовсе не из страсти к приключениям, – уже едва сдерживаясь, проговорил Щепочкин. – И уж тем более не для какой-то личной выгоды.
– Ага, из стремления к истине и справедливости, – едко подпустила Надя. – Вот оттого-то в нашей стране все идет через пень-колоду, что мы занимаемся чем угодно, кроме своих прямых обязанностей. А я так полагаю, что каждый должен делать свое дело. Милиционеры – ловить преступников. Страховые агенты – страховать наше имущество. Учителя – учить наших детей. А уж заботу о справедливости предоставьте нам, тем более, что мы никакие не дилетанты, а имеем опыт, отработанный веками!
– Веками – это начиная с "Железного Феликса"? – наконец-то не сдержался Вася. – Или с графа Бенкендорфа? Или, не к ночи будь помянут, с Малюты Скуратова?
– Начинайте, откуда хотите, – сухо бросила Надя, возвращаясь к сейфовским бумагам. – Хоть с Лаврентия Палыча, меня вы такими подколками не "достанете"!
"Как же, так я тебе и поверил", подумал Щепочкин, тихо прикрыв за собою дверь. И поспешил на сцену, откуда уже явственно доносились голоса Городничего и Хлестакова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
А теперь, как мы и обещали, небольшой дайждест городской прессы с материалами о премьере "Ревизора" и сопутствующих ей событиях.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Зимою холодной шла шайка людей,
Шла шайка людей и не знала путей…
Разумеется, не зимою, и отнюдь не шайка, а вооруженный отряд из той самой группы, что помогала Надежде арестовать князя Григория и его, здесь это слово уместно, шайку. Но не всю – как мы помним, барон Альберт "под шумок" сбежал по водосточной трубе, и теперь сотрудники спецслужб шли за ним, так как имелись сведения, что барон скрывается за городом, в лесной землянке.
Роль Ивана Сусанина исполнял Аркадий Краснов – старший брат Володи Краснова, писавшего автору "Холма демонов". На всякий случай командир отряда вел Краснова-старшего, приковав к себе наручниками, что, конечно, не вызывало у Аркадия никакого восторга:
– Да тише ты, не дергай так!
– Какие мы нежные, – ухмыльнулся командир. – Забыл, что ли, как со своими дружками корреспондента "замочил"?
– Я, между прочим, сам к вам с повинной пришел! – взвился Аркадий. – А вы меня с порога – и в наручники!
– А ты что, хотел, чтобы мы с тобой целоваться кинулись? – не остался командир в долгу. – Чистосердечное признание суд учтет. А также помощь следствию. Но ежели ты нас будешь за нос водить, то до суда просто не дотянешь.
Некоторое время шли молча, пока не попали на изрытую окопами полянку. Аркадий вздрогнул – именно здесь воевода Селифан впервые дал знать доблестным воинам, что им предстоит убить изменника. Остальное вспоминалось, будто в страшном бреду – как они втроем заманили Гробослава на заброшенную стройку, как каждый по нескольку раз вонзил в него нож…
– Ну, чего встал?! – прикрикнул командир. – Говори, куда дальше.
Аркадий не очень уверенно махнул куда-то в сторону, где между еловых зарослей начиналась чуть заметная тропинка. Сам он видел вурдалачью землянку всего раз, да и то издали.
– Ну, тогда шагом марш, – велел командир. Остальные гуськом потянулись следом, стараясь меньше касаться веток, мокрых от недавнего дождя. – И шумите потише – Надежда Федоровна предупреждала, что барон Альберт очень хитер и опасен.
– Он что, и впрямь барон, или это кликуха такая? – негромко спросил спецназовец, шедший вслед за командиром и Аркадием.
– Его подлинное имя до сих пор не установлено, – нехотя отвечал командир. – Надежда Федоровна предполагает, что он не местный.
– Удивляюсь, что Надежда Федоровна сама не пошла его брать, – заметил тот, что шел четвертым.
– Надежда Федоровна сказала, что с Альбертом мы и сами справимся, – объяснил командир. – Она сегодня допрашивает обвиняемых, завтра свидетелей, а послезавтра собирается в Москву. Не век же ей в этом городишке сидеть!
(Из того, как спецназовцы даже в разговорах между собой именовали Заметельскую не иначе как по имени-отчеству, было видно, что Надежда Федоровна пользуется у них самым высоким уважением, даже несмотря на свои молодые годы).
Но вскоре "разговорчики в строю" сами собою примолкли – тропинка вывела охотников за вурдалаками к небольшому оврагу, на краю которого приютилась убогая землянка. Да и заметна она была только благодаря тонкой струйке дыма, идущей, казалось бы, почти из земли.
Однако, взяв штурмом по всем правилам боевого искусства сие последнее вурдалачье пристанище, спецназовцы не обнаружили там ни барона Альберта, ни кого бы то ни было еще. Лишь возле печки с почти догоревшими дровами на лавке лежал сложенный вдвое листок. На нем четким почерком было написано:
"Верно все-таки говорят – в одну реку два раза не войдешь. Особено если эта река засорена всякими бездарными писаками: слыша звон, да не зная, откуда он, берутся судить о нас, творящих мировой порядок.
Да, я возвратился, чтобы установить его, исходя из новых условий, но неужто вы, жалкие людишки, могли всерьез подумать, что этот бездарный подражатель Гришка Семенов и впрямь – Князь Григорий?
Увы, я должен был до поры до времени носить личину барона Альберта, "чернильной души", как его обозвала бесталанная Лизавета. Таковы были условия моего возвращения, и я их принял. Но что-то не сработало – и пускай эти всезнайки Василий и Надежда льстят себя уверенностью, будто именно их потуги сорвали мои великие замыслы. Но я еще вернусь. Не знаю, где, когда и в каком облике, но вернусь непременно.
Это все, что я должен заявить, прежде чем вновь буду предан адскому пламени".
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Василий Щепочкин привык добросовестно выполнять любую работу, любое дело – будь то страхование жизни и имущества граждан, или частное расследование, или, например, отопление обширного здания 1-ой городской гимназии. Хотя отчего же "например"? Именно этим Вася теперь и занимался. Вернее, занимался не самим отоплением, так как в конце августа в этом еще не было необходимости, а осваивался на новом для себя месте.
В кочегарке Щепочкин был не один – тут же находился без недели десятиклассник этой же школы Михаил Сидоров. Нейрохирургам московского госпиталя, куда Миша был переправлен с подачи Надежды Заметельской, удалось не только "поставить его на ноги", но и не допустить необратимых последствий в работе мозга. Так что Миша вновь был тем же "не в меру любознательным мальчонкой", как его охарактеризовал князь Григорий и каким мы помним его из первых глав нашего повествования. Лишь в глубине глаз порой мелькала тень какого-то неосознанного страха.
Но Миша держался молодцом. И более того, был занят весьма полезным делом: составлял что-то вроде беллетризированного описания "Дела князя Григория" и теперь пытался восстановить ту часть событий, которую пропустил, будучи выключен из них самым брутальным способом. Но, к сожалению, большинство участников дела были по разным причинам недоступны и не могли изложить Мише своего видения событий. Ди-джей Гроб лежал в гробу. Барон Альберт числился бесследно исчезнувшим. Григорий Алексеич Семенов, полковник Селиванов, бывший инспектор Рыжиков и прочие заговорщики находились за решеткой и теперь давали показания не Михаилу Сидорову, а выездной сессии Верховного суда. (Миша в качестве потерпевшего побывал на одном из заседаний, где мог поглядеть в глаза своему убийце). Володя Краснов из параллельного класса, как не замешанный непосредственно в преступлениях, оставался на свободе, но к откровенностям склонен не был, хоть и по иным причинам, чем несколько месяцев назад. Надежда Федоровна Заметельская находилась в Москве, Герхард Бернгардович Мюллер в Штутгарте, а Каширский, он же Федор Петрович Рогожкин – в родном городе N. Зато Василий Щепочкин охотно согласился помочь Мише и теперь сочетал приятное с полезным: наводил порядок в котельной и увлеченно рассказывал обо всем, что знал и помнил:
– Ага, из стремления к истине и справедливости, – едко подпустила Надя. – Вот оттого-то в нашей стране все идет через пень-колоду, что мы занимаемся чем угодно, кроме своих прямых обязанностей. А я так полагаю, что каждый должен делать свое дело. Милиционеры – ловить преступников. Страховые агенты – страховать наше имущество. Учителя – учить наших детей. А уж заботу о справедливости предоставьте нам, тем более, что мы никакие не дилетанты, а имеем опыт, отработанный веками!
– Веками – это начиная с "Железного Феликса"? – наконец-то не сдержался Вася. – Или с графа Бенкендорфа? Или, не к ночи будь помянут, с Малюты Скуратова?
– Начинайте, откуда хотите, – сухо бросила Надя, возвращаясь к сейфовским бумагам. – Хоть с Лаврентия Палыча, меня вы такими подколками не "достанете"!
"Как же, так я тебе и поверил", подумал Щепочкин, тихо прикрыв за собою дверь. И поспешил на сцену, откуда уже явственно доносились голоса Городничего и Хлестакова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ПО ТЕПЛЫМ СЛЕДАМ
– А, а вот и рецензия на спектакль, – обрадованно перебил Серапионыч. Теперь он изучал газету "Интимный театр". – Как всегда, лихо пишет наш главный театровед Гарри Петушков: "Славная была постановочка. Но об актерах солидному критику, каким является автор этих строк, даже и говорить-то тошно. Не пойму, какому болвану пришла в голову мысль пригласить на главную роль детектива Дубова – с таким же успехом Буратино могло бы сыграть обычное полено. Грымзин в роли Дуремара выглядел столь органично, что у меня закралась крамольная мысль – а не пора ли ему бросить свой банк и отправиться на болото ловить пиявок. Исполнитель Пьеро инспектор Столбовой мог бы ему составить подходящую компанию. Конечно, хорош был Мешковский в роли Сизого носа: играл столь достоверно, что алкогольный перегар валил с ног зрителей в последних рядах. Неплох Карабас в исполнении постановщика Святославского. Меньше бы наступал на бороду собственной песне, то в конце третьего акта не потерялся бы в юбках Мальвины". Ну и дальше в том же духе. Извините, я вас, кажется, опять перебил.
– Да пустяки, – усмехнулся Столбовой, – было очень приятно услышать мнение театрального знатока о своих актерских способностях. Да, так вот о покушении на… ну, скажем так, исполнительницу Алисы. Если вы заметили, в масках, закрывающих все лицо, играли шестеро – лиса Алиса и пятеро псов-полицейских.
– Ну да, – подтвердил Василий. – Это ведь ваши оперативники? Но на репетиции их было пять, а на спектакле всего лишь четыре.
– В том-то и дело, – поспешно подхватил Столбовой, заметив, что Серапионыч снова собирается процитировать какой-то смачный кусок из газеты. – Из пятерых моими оперативниками были только четверо – Донцов, Блинцов, Сенцов и Воронцов. А пятый – некто Савельев, регулировщик ГАИ, причем близко никто из наших с ним не знаком. – Инспектор хотел сделать эффектную паузу, но эффектной паузы не получилось – заговорил доктор:
– "Всякие подгулявшие дамочки, не разбирая дороги, повреждают столбы, усугубляя и без того скудное освещение нашего города. И при этом матерятся, как извозчики, на всю Незнанскую улицу". Это уже из газетки "Кислоярск – сегодня".
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Искусство наступать на швабру")
А теперь, как мы и обещали, небольшой дайждест городской прессы с материалами о премьере "Ревизора" и сопутствующих ей событиях.
1
"Увы, наш город находится в стороне от широких путей, по которым гастролируют театры из блистательных столиц, и поклонники сего древнейшего искусства должны довольствоваться тем, что предлагает им наш любительский театр. Так что скажем спасибо самодеятельным актерам и режиссеру Св. Быдскому за их бескорыстный и самоотверженный труд, а также администрации городского ДК, за то что до сих пор не выставила малобюджетный театральный коллектив на улицу и не сдала помещение какой-нибудь фирме "Рога и копыта". И вот вчера поклонники Мельпомены получили долгожданный дар – новую постановку "Ревизора" по пьесе великого Гоголя. На наш взгляд, спектакль удался на славу, хотя бесспорным его не назовешь…"
(Газета "Городские ведомости", раздел "И о культуре", из статьи "Нечаянная радость")
2
"…Спектакль и впрямь небесспорный – в смысле "не без порно". Нет-нет, конечно, откровенно сексуальных сцен там не было – видимо, их господин режиссер приберег для следующей постановки. (Поговаривают, что в его планах инсценировка скабрезной прозы Эммануэль Арсан). Вообще же, увидев рецензию на быдовский "Ревизор" (гоголевским назвать его карандаш не поднимается) в разделе "И о культуре", нам пришел на ум один анекдотец: "И в заключение последних известий – новости культуры. Сегодня был застрелен директор филармонии…"
(Газета "Местная правда", из полемической заметки "На чью мельницу льют помои деятели искусства?")
3
"…Постараемся абстрагироваться от концептуальных наворотов – пускай по ним "проезжаются" те, кто в явлениях искусства видят лишь одно внешнее. Мы же поговорим о режиссуре и игре актеров (…) С.И. Быдский принадлежит к той породе театральных режиссеров, которые, очень тонко чувствуя и понимая актеров, помогают им максимально раскрыться в роли. А учитывая специфику народного театра, деятельность Святослава Ивановича можно даже назвать просветительской. За несколько лет ему удалось создать сплоченный коллектив единомышленников, сеющий разумное, доброе и вечное в нашем темном царстве (…) Хотя любая концепция – это палка о двух концах, и, на мой субъективный взгляд, именно концептуалистские установки Быдского привели к некоторым шероховатостям, не укрывшимся от глаз внимательного критика, то есть меня. Но все это мелочи по сравнению с теми удачами, которые, несомненно, плод усилий всего творческого коллектива. Яркий пример актерско-режиссерского сотрудничества – уездный врач Гибнер, который в исполнении начинающего актера Герхарда Мюллера из эпизодического персонажа сделался одним из ярких действующих лиц. Не могу не отметить супругу Городничего Анну Андреевну в ярком исполнении Галины Ивановой, которая за пределами сцены более известна как заведующая городским моргом. На ее фоне, пожалуй, чуть бледновато выглядит Хлестаков (банковский служащий Вадим Петровский), но у него есть все возможности "подтянуть" свою роль в следующих спектаклях – это, несомненно, очень перспективный молодой актер, с которым г-н Быдский связывает определенные планы на будущее. Но настоящим "открытием сезона" стал милицейский работник Георгий Рыжиков, необычайно ярко и органично воплотивший на сцене образ Городничего. Если в первом отделении он как будто "раскачивался", то во втором сыграл так, словно вышел на сцену в послений раз. После спектакля в беседе со мною Святослав Иванович подтвердил, что действительно, Георгий Максимович по независящим от него и от режиссера причинам не сможет участвовать в дальнейших представлениях "Ревизора". Г-н Быдский посетовал, что теперь придется на ходу вводить в роль другого исполнителя, и высказал предположение, что таковым может стать Василий Щепочкин. Хотя лично я сомневаюсь, что он сумеет достойно заменить Рыжикова – в роли Держиморды господин Щепочкин смотрелся, прямо скажем, не очень убедительно. Но мы-то знаем, что для Святослава Ивановича нет ничего невозможного…"
(Из театрально-критического обзора в газете "Луч света")
4
"Когда при перезахоронении останков Гоголя вскрыли его гроб, то обнаружили писателя лежащим на боку. Однако причиною тому был вовсе не летаргический сон, в состоянии которого Гоголя будто бы похоронили, а разухабистые постановки его пьес, от коих великому Русскому драматургу не было покоя и в гробу. Остается лишь гадать, в какой позе обнаружили бы Николая Васильевича, если бы открыли его гроб после премьеры "Ревизора" в нашем самодеятельном драмтеатре.
Не будем говорить о том, насколько гнусно и цинично постановщик надругался и над великим замыслом, и над текстом пьесы – иного от господина Быдского никто и не ждал. Но он не просто извратил Гоголя, а еще и заставил его персонажей предаваться бесстыдным сексуальным извращениям, из которых педерастическое влечение Городничего к Хлестакову – еще не самое отвратительное.
При других условиях мы остановились бы подробнее на таком осквернительстве Русской классики, но в тот же день в том же городском ДК происходило нечто, что затмило даже скандальную премьеру. Разумеется, мы говорим об аресте шайки заговорщиков во главе с так называемым "князем Григорием" – управляющим делами банка "Шушекс" Григорием Семеновым. Ни для кого не секрет, чего эти негодяи добивались – установления своего олигархо-космополитического режима, сначала в нашем городе, а потом, ползучим способом, и во всем нашем многострадальном Отечестве. Надеемся, следствие установит и то, насколько с заговором были связаны наши доморощенные магнаты – покойный Иван Шушаков, его наследница Ольга, а также вдова, сбежавшая в Лондон по проторенным следам Герцена, Березовского и прочих отщепенцев. Но, конечно, все это лишь мелкие бесы, а главарей и вдохновителей даже наши так называемые правоохранителные органы едва ли решатся тронуть. Например, борзописательницу Елизавету Абаринову-Кожухову, чьим именем был назван клуб ролевиков, под прикрытием которого действовали заговорщики. Ни для кого не секрет, что сия новоявленная Жорж Санд проживает в Латвии, этом главном плацдарме НАТО, Евросоюза и Международного валютного фонда в нашем ближайшем зарубежье. Так что теперь даже самым наивным россиянам ясно, откуда растут ноги у наших новоявленных путчистов".
(Из передовой статьи на городском патриотическом интернет-портале www.rodinofil.narod.ru)
5
Уважаемые радиослушатели! Сегодня печальный день – наша радиостанция "FM – голубая волна" заканчивает свое вещание. А завтра, включив приемник на этой частоте, вы услышите тишину. Не открою Африки, если скажу, что любое предприятие масс-медиа может существовать только благодаря спонсорам. Был такой благодетель и у нас – лишь сегодня мы можем открыть имя этого замечательного человека: Григорий Алексеич Семенов. Теперь, когда он стал жертвой клеветы и неблаговидных интриг, наша радиостанция, лишенная необходимых средств, вынуждена прекратить вещание. Вы спросите, дорогие слушатели, кому понадобилось отправлять за решетку порядочного человека и доводить до банкротства честную радиостанцию? Думающим людям ответ ясен. Для остальных поясним – коррумпированным властям города, у которых мы были как бельмо на глазу… Простите, мне тут оператор показывает, что пора закругляться – остальные ведущие "Голубой волны" тоже хотят успеть проститься со слушателями. Еще всего пару слов. Григорий Алексеич, как истинный демократ, никогда не навязывал нам собственных музыкальных вкусов, и я даже не знаю, какую песню поставить для него, если узник совести нас теперь слышит. Но мне кажется, что замечательная песенка "Сюси-пуси, миленький мой" хоть немного скрасит Григорию Алексеичу его тюремные будни.
(Из прощального слова радиоведущей Лилии Болотной в эфире "FM – голубая волна")
6
КОРР: – Павел Петрович, вы окончательно решили бороться за выдвижение вашей кандидатуры на следующий срок. Уверены ли вы в своей победе?
МЭР: – Я надеюсь на победу, хотя решающее слово принадлежит, естественно, избирателям – жителям нашего замечательного города.
КОРР: – Но Ольга Ивановна Шушакова, считавшаяся вашим основным оппонентом, сняла свою кандидатуру…
МЭР: – Мне очень жаль, что у нее произошла такая ситуация – госпожа Шушакова могла бы стать достойным соперником. Но ее можно понять – действительно, нынешней ситуации Ольги Ивановны не позавидуешь.
КОРР: – Вот об этом и хотелось бы немного вас порасспросить. В ходе следствия начинает выясняться, что Шушаковский банк не только служил прикрытием для так называемой "группы князя Григория", но и допускал серьезные финансовые злоупотребления.
МЭР: – Да, очень возможная ситуация. И я хочу в связи с этой ситуацией напомнить о своем заявлении недельной давности о том, что муниципальное руководство готово перенять имущество банка в свою собственность. При этой ситуации, и я это подчеркиваю, если не будет доказана сопричастность нынешней главы банка к злоупотреблениям ее покойного батюшки, то интересы Ольги Ивановны будут по возможности учтены.
КОРР: – А вы еще не знаете о последнем заявлении, с которым выступил представитель Президента в нашем регионе? Тогда позвольте мне зачитать: "Не для того мы проводили сложное расследование, рисковали нашими лучшими людьми, чтобы банковское имущество от одних мошенников перешло к другим".
МЭР: – Пи-пи-пи… Извините, сорвалось. Конечно, я уважаю господина представителя, но что он имеет в виду под словами "мы" и "наши" – вы не в курсе?
КОРР: – Ну, это ж ни для кого не секрет, из каких структур пришел господин представитель.
МЭР: – Да, ну и ситуация. Против этих не попрешь. Придется делиться. То есть я хотел сказать – делиться ответственностью между местной властью и федеральным центром.
КОРР: – А теперь, Павел Петрович, если вы не против, то поговорим о более приятных вещах. Например, о культуре.
МЭР: – О-о, ну, культура – это наша постоянная забота. Могу похвастаться – я уже отдал распоряжение дирекции Дома культуры, чтобы расширить помещения театральной студии за счет клуба, где ошивались эти мошенники. Тут вот про меня говорят, что я ничего не смыслю в искусстве, но это же полная чушь! И вообще, томик стихов Донцовой – моя настольная книга. Живопись люблю. Могу часами глазеть на картины Глазунова, особенно на "Джоконду". А когда ситуация с городским хозяйством совсем "достанет", ставлю "Лунную сонату" Игоря Крутого и тоже часами готов слушать. А уж что касается склюп… склеп… склептуры, то…
КОРР: – Спасибо, спасибо, Павел Петрович, о творчестве великого Церетели мы поговорим в нашем следующем интервью. Но, к сожалению, отведенное время прямого эфира подходит к концу, как и первый срок нашего мэра господина Вершинина…
МЭР: – До встречи, понимаете, на выборах.
(Из интервью с мэром по городскому телевидению)
7
"Не будучи специалистом в области изящных искусств, я не буду говорить об изящных искусствах, а вместо этого скажу пару слов о спектакле "Ревизор" в Доме культуры. Премьера прошла с огромным успехом, причем особо запомнился экс-инспектор Г.М. Рыжиков в голи Городничего, а также выразительный "рамштайновский" мундир д-ра Гибнера, в коем актер Г.Б. Мюллер устроил блистательный хеппенинг в вестибюле, сопровождающийся поползновениями к каннибализму. Благодаря оному зрители не сомкнули глаз все второе отделение, дабы не оказаться ненароком съеденными. Но что запомнилось более всего – так это отменнейшие пирожки с яблоками, коими достопочтенную публику потчевали в буфете, за что особый решпект господам кулинарам и администрации ДК. (Отмечу, предварительно заключив сие в круглые скобочки, что после спектакля я встретил герра доктора в буфете, где он усиленно поглощал вышеупомянутые пирожки, даже не обращая должного внимания на аппетитных буфетчиц, которые, кажется, были бы отнюдь не против того, чтобы подвергнуться каннибалическому вниманию со стороны импозантного иноземца).
Завершая словесные экзерциции, должен отметить, что они по преимуществу относятся к примитивному бытовому людоедству, воспетому столь же примитивными тевтонскими менестрелями из "Рамштайна", а вот настоящее исконно-посконное людоедство "а-ля рюс" началось лишь в тот день, когда компетентные органы объявили об отчуждении так называемого Шушаковского банка от его наследственной владелицы. И об этом я надеюсь поговорить в следующей статье, хотя не исключаю, что мне придется ее надиктовывать по мобильной связи из чьего-либо-нибудь желудка"
(Максим Ястребов, из аналитической статьи "От нас уехал ревизор" в стенгазете "Известия водопроводно-канализационного хозяйства")
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
КОНЕЦ ВУРДАЛАКА
Тело Григория дернулось, как от удара током, и стало извиваться, словно мертвая змея, отвратительно дергая руками и ногами. Мертвые глаза князя вращались, вылезая из орбит, и вдруг он вспыхнул, охваченный адским пламенем. Дубов с Беовульфом отпрянули назад, оттащив Гренделя за задние лапы. Вонючий серный дым пополз по зале, застилая свет факелов.
– И после смерти он еще смердит, – мрачно пошутил Беовульф и похлопал Гренделя по волчьей морде. – Эй, Грендель, ты как? Живой? Очухивайся, все кончилось!
– Я его загрыз? – тихо прошептал приходящий в себя волк человеческим голосом.
– Ты его загрыз, гада, – торжественно отвечал Беовульф. – Ну, правда, я тебе немножечко помог.
– Мы его загрызли, – блаженно оскалился Грендель и снова лишился чувств.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Дверь в преисподнюю")
Зимою холодной шла шайка людей,
Шла шайка людей и не знала путей…
Разумеется, не зимою, и отнюдь не шайка, а вооруженный отряд из той самой группы, что помогала Надежде арестовать князя Григория и его, здесь это слово уместно, шайку. Но не всю – как мы помним, барон Альберт "под шумок" сбежал по водосточной трубе, и теперь сотрудники спецслужб шли за ним, так как имелись сведения, что барон скрывается за городом, в лесной землянке.
Роль Ивана Сусанина исполнял Аркадий Краснов – старший брат Володи Краснова, писавшего автору "Холма демонов". На всякий случай командир отряда вел Краснова-старшего, приковав к себе наручниками, что, конечно, не вызывало у Аркадия никакого восторга:
– Да тише ты, не дергай так!
– Какие мы нежные, – ухмыльнулся командир. – Забыл, что ли, как со своими дружками корреспондента "замочил"?
– Я, между прочим, сам к вам с повинной пришел! – взвился Аркадий. – А вы меня с порога – и в наручники!
– А ты что, хотел, чтобы мы с тобой целоваться кинулись? – не остался командир в долгу. – Чистосердечное признание суд учтет. А также помощь следствию. Но ежели ты нас будешь за нос водить, то до суда просто не дотянешь.
Некоторое время шли молча, пока не попали на изрытую окопами полянку. Аркадий вздрогнул – именно здесь воевода Селифан впервые дал знать доблестным воинам, что им предстоит убить изменника. Остальное вспоминалось, будто в страшном бреду – как они втроем заманили Гробослава на заброшенную стройку, как каждый по нескольку раз вонзил в него нож…
– Ну, чего встал?! – прикрикнул командир. – Говори, куда дальше.
Аркадий не очень уверенно махнул куда-то в сторону, где между еловых зарослей начиналась чуть заметная тропинка. Сам он видел вурдалачью землянку всего раз, да и то издали.
– Ну, тогда шагом марш, – велел командир. Остальные гуськом потянулись следом, стараясь меньше касаться веток, мокрых от недавнего дождя. – И шумите потише – Надежда Федоровна предупреждала, что барон Альберт очень хитер и опасен.
– Он что, и впрямь барон, или это кликуха такая? – негромко спросил спецназовец, шедший вслед за командиром и Аркадием.
– Его подлинное имя до сих пор не установлено, – нехотя отвечал командир. – Надежда Федоровна предполагает, что он не местный.
– Удивляюсь, что Надежда Федоровна сама не пошла его брать, – заметил тот, что шел четвертым.
– Надежда Федоровна сказала, что с Альбертом мы и сами справимся, – объяснил командир. – Она сегодня допрашивает обвиняемых, завтра свидетелей, а послезавтра собирается в Москву. Не век же ей в этом городишке сидеть!
(Из того, как спецназовцы даже в разговорах между собой именовали Заметельскую не иначе как по имени-отчеству, было видно, что Надежда Федоровна пользуется у них самым высоким уважением, даже несмотря на свои молодые годы).
Но вскоре "разговорчики в строю" сами собою примолкли – тропинка вывела охотников за вурдалаками к небольшому оврагу, на краю которого приютилась убогая землянка. Да и заметна она была только благодаря тонкой струйке дыма, идущей, казалось бы, почти из земли.
Однако, взяв штурмом по всем правилам боевого искусства сие последнее вурдалачье пристанище, спецназовцы не обнаружили там ни барона Альберта, ни кого бы то ни было еще. Лишь возле печки с почти догоревшими дровами на лавке лежал сложенный вдвое листок. На нем четким почерком было написано:
"Верно все-таки говорят – в одну реку два раза не войдешь. Особено если эта река засорена всякими бездарными писаками: слыша звон, да не зная, откуда он, берутся судить о нас, творящих мировой порядок.
Да, я возвратился, чтобы установить его, исходя из новых условий, но неужто вы, жалкие людишки, могли всерьез подумать, что этот бездарный подражатель Гришка Семенов и впрямь – Князь Григорий?
Увы, я должен был до поры до времени носить личину барона Альберта, "чернильной души", как его обозвала бесталанная Лизавета. Таковы были условия моего возвращения, и я их принял. Но что-то не сработало – и пускай эти всезнайки Василий и Надежда льстят себя уверенностью, будто именно их потуги сорвали мои великие замыслы. Но я еще вернусь. Не знаю, где, когда и в каком облике, но вернусь непременно.
Это все, что я должен заявить, прежде чем вновь буду предан адскому пламени".
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
ЧУДЕС НЕ БЫВАЕТ
Кинув взгляд на пролив, адмирал метрах в десяти от себя увидел Кисси. Ее головка грациозно покачивалась в такт музыке. Евтихий Федорович аккуратно положил скрипку на траву и, отломив кусок белого батона, кинул Кисси. Та ловко его поймала.
– Эх, Кисси, знала бы ты, как это противно – менять внешность, имя, скрываться от всех, чтобы не попасть на мушку каким-то негодяям, истинным ничтожествам, – вновь вздохнул адмирал. – И единственный человек, с которым я мог бы поговорить начистоту, ничего не тая, далеко отсюда. В Москве. – Рябинин бросил Кисси еще ломтик и вновь, прикрыв глаза, нежно запиликал на скрипке.
Когда адмирал вновь глянул в сторону пролива, скрипка чуть не выпала у него из рук. На берегу стояла и улыбалась Евтихию Федоровичу обнаженная молодая женщина, каждая черточка которой была до боли ему знакома. У ее ног лежала мокрая зеленоватая шкура Кисси.
– Надя, неужели это вы?! – вскрикнул адмирал. Действительно, на берегу стояла ни кто иная, как московская журналистка Надежда Чаликова – та самая, которая составила адмиралу протекцию при устройстве на "Инессу".
– Да, это я, – улыбнулась Чаликова, присаживаясь рядом с адмиралом. – Надежда Чаликова, она же – Кисси, грозная обитательница Кислого моря.
– Но для чего этот маскарад? – удивился адмирал. – Ну, со мной-то все понятно: детектив Дубов должен считаться погибшим, чтобы не стать жертвой нового покушения. Но вам-то это зачем, да еще в столь экстравагантной форме?
– A что, действительно недурно? Я нарочно приняла такой облик, чтобы быть поближе к месту действия и в то же время считаться как бы вне игры.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Искусство наступать на швабру")
Василий Щепочкин привык добросовестно выполнять любую работу, любое дело – будь то страхование жизни и имущества граждан, или частное расследование, или, например, отопление обширного здания 1-ой городской гимназии. Хотя отчего же "например"? Именно этим Вася теперь и занимался. Вернее, занимался не самим отоплением, так как в конце августа в этом еще не было необходимости, а осваивался на новом для себя месте.
В кочегарке Щепочкин был не один – тут же находился без недели десятиклассник этой же школы Михаил Сидоров. Нейрохирургам московского госпиталя, куда Миша был переправлен с подачи Надежды Заметельской, удалось не только "поставить его на ноги", но и не допустить необратимых последствий в работе мозга. Так что Миша вновь был тем же "не в меру любознательным мальчонкой", как его охарактеризовал князь Григорий и каким мы помним его из первых глав нашего повествования. Лишь в глубине глаз порой мелькала тень какого-то неосознанного страха.
Но Миша держался молодцом. И более того, был занят весьма полезным делом: составлял что-то вроде беллетризированного описания "Дела князя Григория" и теперь пытался восстановить ту часть событий, которую пропустил, будучи выключен из них самым брутальным способом. Но, к сожалению, большинство участников дела были по разным причинам недоступны и не могли изложить Мише своего видения событий. Ди-джей Гроб лежал в гробу. Барон Альберт числился бесследно исчезнувшим. Григорий Алексеич Семенов, полковник Селиванов, бывший инспектор Рыжиков и прочие заговорщики находились за решеткой и теперь давали показания не Михаилу Сидорову, а выездной сессии Верховного суда. (Миша в качестве потерпевшего побывал на одном из заседаний, где мог поглядеть в глаза своему убийце). Володя Краснов из параллельного класса, как не замешанный непосредственно в преступлениях, оставался на свободе, но к откровенностям склонен не был, хоть и по иным причинам, чем несколько месяцев назад. Надежда Федоровна Заметельская находилась в Москве, Герхард Бернгардович Мюллер в Штутгарте, а Каширский, он же Федор Петрович Рогожкин – в родном городе N. Зато Василий Щепочкин охотно согласился помочь Мише и теперь сочетал приятное с полезным: наводил порядок в котельной и увлеченно рассказывал обо всем, что знал и помнил: