Страница:
Слова перестали вытекать из него также внезапно, как и начали. Его голос, который поднялся почти до рева, внезапно исчез. Язык, без признаков жизни, улегся на дно рта. В домике внезапно воцарилась мертвая тишина. Все глаза смотрели на него, даже глаза Акашии. Все рты были молчаливо разинуты, даже рот Телами.
И он понял, с дрожью в коленях, что он не один. Сущность стража текла через него, как она текла через Акашию, когда та лечила, или когда она текла через Телами, когда та незримо для глаз летала с одного края Квирайта на другой. Это страж выбирал слова для его речи, это он решил говорить. Страж дал ему силу и убедительность, которые невозможно было игнорировать.
Он попытался было заговорить, объяснить всем, что случилось и извиниться, но страж закончил с ним. Его сушность стекла с него, оставив его сухим, прокрутилась как вода по его ногам, как вода или ветер. Только благодаря кулаку Йохана, который все-еще держал его за рубашку, он смог остаться на ногах.
— Я — я не — я кончил, — пробормотал он, прежде, чем Йохан тряхнул его.
— По моему он говорил хорошо, — сказал кто-то, чье лицо Павек не видел, а голос не узнал, но это был не друид.
Шепот наполнил домик, пробежал сзади него и по бокам, но не перед ним, так как ни Телами, ни Акашия не казались обрадованными его речью.
— Ты действительно хорошо говорил, — наконец сказала с поклоном старая женщина, ее холодный голос подтвердил то, что видели его глаза. — Но твой Звайн не самый обыкновенный житель Урика. Мы не сможем улучшить будущее Атхаса, если будем думать только судьбах сирот, живущих под улицами города, бегающих как крысы в поисках пищи и поддающихся искушениям.
— Звайн, — запинаясь начал Павек, стараясь найти слова, которые объяснили бы всем, насколько обычным был этот мальчик в жестоком мире Урика, так отличающимся от Квирайта.
— обречен, — закончила за него Телами, и, судя по ее осанке и блеску глаз, сейчас страж тек через нее. — Ничего нельзя делать для него. Мы должны думать о тех, кто выживет. Они — будущее. Ради них мы не сожжем наши кусты зарнеки. Но мы здесь не трусы, скрывающиеся от врага, с которым не в состоянии померяться силой. Мы вернемся в Урик. Мы изучим этот яд, Лаг, этого Верховного Темплара и его миньонов. И мы разрушим все его планы без-
Внезапно Телами упала, схватившись руками за живот и чуть не скатилась с кровати на пол. Акашию, которая сидела справа от нее, охватила паника, это было видно по ее лицу и голосу, но она отдавала точные и резкие команды: Освободить дорогу. Пусть будет больше воздуха! Принести воды! — и паники не было в ее руках, которые баюкали старую женщину, к которой все почтительно относились, как к Бабушке.
Павек выскочил из домика вместе со всеми, давая место ветру и свежему воздуху, и друидам, помчавшимся к колодцу с чашками в руках. Он притулился рядом с Йоханом, чья могучая рука крепко держала его за спину. Лично ему, как темплару, все представлялось ясным, хотя и мрачным: Страж Квирайта не одобрил план Телами и Страж Квирайта более могуществен, чем любой живущий друид. Возможно, как и сказал Йохан, страж в принципе не наказывает членов общины, и даже их главу, за неподчинение, как и Хаману может простить случайное ругательство своим именем, а рабовладельцы не обращают внимание на наглость своего живого товара; но на этот раз неподчинение дорого стоило Телами.
Прежде, чем прибежали друиды с водой, от тела Телами начал исходить пульсирующий свет. Мягкое желтое сияние окутало ее, поглотив и Акашию, даже кисти ее рук не были видны сквозь желтое облако.
Она умирает, подумал Павек, Квирайт забирает ее, как он забирает кости в ее роще. С ударом сердца он спросил себя, удовлетвориться ли страж одной старухой, или он потребует дополнительные жертвы за непослушание, за неподчинение Акашии. Потом сияние утихло, и его ум тоже успокоился.
Смущенная, ослепленная и мигающая, но в остальном невредимая, Акашия сидела на пустой кровати, освещенная солнечным светом Атхианского дня.
— Она исчезла, — прошептал кто-то, по виду фермер, глядя на нее.
— Исчезла, — повторил кто-то с другой стороны комнаты, на этот раз громко и отчаянно, так как мгновение неверия своим глазам закончилось печальной и невыносимой пустотой.
— Бабушка исчезла! — вырвалось из нескольких ртов и нескольких сердец — тяжелейшая утрата для фермеров и друидов, для Квирайта.
Случилось невообразимое. Эта немыслимая ситуация требовала быстрых и решительных действий. Акашия встала, бледная и потрясенная, но полностью осознающая свою ответственность. Павек, который стал спокойнее, вдруг почувствовал, как его ноги снова врастают в землю, когда она подняла руки, призывая стража и читая его сущность. В присутствии такого большого количества друидов, в таких экстраординарных ибстоятельстах, он почувствовал это, хотя ему и нехватало знаний и опыта понять сообщение, текущее через его тело и сознание.
— Нет, не исчезла, — объявила наконец Акашия, подчеркивая и последнее слово и отрицание. — Она перенеслась в тайник. Тайник атакован. Его оборона прорвана! Она ищет. Она нашла…
Ее голос превратился в рыдание и Акашия вылетела из домика. Остальные последовали за ней, как друиды так и фермеры, очевидно ее слова имели для них большое значение, чем для него. Он попытался догадаться, о чем идет речь, но на ум ничего не пришло.
Он схватил руку Йохана. — Что такое тайник? — спросил он, а дварф в тот же момент спросил его самого, — Кто прорвал его оборону?
Они поглядели растерянно друг на друга, ожидая ответа и слыша, как тревога несется по деревне. Квириты, которые не участвовали в собрании, пробегали мимо открытой двери, направляясь на юговосток: именно оттуда Павек вошел в Квирайт и с тех пор он не разу не был там, так как именно в этом месте соляная пустыня ближе всего подходила к деревне.
— Кто? — спросил Йохан, освобождаясь от хватки Павека.
— Без понятия, — отозвался Павека, пожимая плечами.
Он почувствовал что-то, и это было намного больше того, что почувствовал Йохан, но сейчас это прошло, и он не понял сообщения. Он стоял в дверном проеме. В деревне осталось только немного младенцев и их озабоченных мам, чьи лица смотрели на юговосток и было видно, что мысленно они сейчас совсем в другом месте.
— Да что это такое, тайник? Если бы я знал это, может быть-
Йохан выдавил его из домика Телами. — Это под землей, там хранятся созревшие семена зарнеки. — Он протиснулся мимо Павека и быстро пошел на юго-восток.
Не было никого, кто бы сказал ему, что делать, так что он пошел вслед за Йоханом, отставая на несколько шагов. Мерцающая белая бесконечная поверхность была видна издали, она окружала деревню с трех сторон. Совсем мало каменных глыб и скрюченных кустов были видны в пустыне перед ней. Ни один друид не мог вырастить рощу так близко к Солнечному Кулаку. Но Йохан продолжал идти, следуя за редкой линией квиритов, до тех пор, пока они не оказались в пустыне, где не было никаких ориентиров.
Телами сидела на ничем не примечательном камне перед неглубокой, круглой и совешенно пустой ямой. Струйка пыли, смешанной с песком, текла из пальцев ее левой руки на ладонь правой. Она низко наклонила голову: Павек вспомнил, что солнечный свет может повредить ее глазам, и вспомнил ее шляпу с широкими полями, оставшуюся висеть на своем месте рядом с дверью. Ему захотелось, чтобы он взял бы ее с собой; глупое, сентиментальное желание, так как, уходя из ее хижины, он даже не знал, куда идти.
Цвет пыли, желтый — как и у маленького облачка пыли над ямой — и горький вкус, буквально висевший в воздухе, от которого деревенели рот и нос, ответил на все вопросы, бурлившие в уме Павека.
Подавленная Акашия подошла к ним. — Руари, — прошептала она Йохану достаточно громко, чтобы Павек мог услышать. Дварф сплюнул на испятнанную желтым землю.
— Не может быть, — возразил Павек. — Это не совпадает с тем, что Телами упала прямо тогда, когда это произошло. Момент был выбран слишком идеально. Ты собиралась взять зарнеку в Урик; теперь ты не в состоянии. Руари не мог подслушивать и копать одновременно. Не обвиняй этого червяка-недоумка только потому, что страж наложил руку на вашу зарнеку.
Акашия бросила на него острый взгляд. — Он сидел здесь, в руинах, ожидая, когда бабушка появиться здесь. Он признался во всем. Он рассказал обо всем эльфам; он знал все, что мы знаем. Он побоялся, что ты убедишь нас взять зарнеку в Урик или захочешь украсть ее, если не сумеешь нас убедить. Он решил взять дело в собственные руки. Он ненавидит тебя, Павек. Ненавидит с такой силой, что стал слеп ко всему. Он думал, что это был единственный путь остановить тебя.
— А вместо этого остановил тебя, — проворчал с иронией Павек и заработал еще один острый взгляд.
— Мы правы, Павек, а ты не прав. Вы оба не правы: и ты, и Руари.
— Страж не согласился с тобой.
— Это было дело рук Руари: его ненависть, его слепота.
— И где он? На этот раз я хотел бы поговорить с ним.
— Я не знаю. — Акашия вздрогнула, как от боли, отвернулась, подошла к Телами и села рядом с ней.
Павек научился языку вины и беспокойства еще до того, как он ушел из приюта. Это была одна из самых первых и самых важных частей обучения темплара. Инструкторы заставляли своих учеников читать правду на лицах вокруг них и — если они были достаточно умны — скрывать собственные эмоции за загадочной, презрительной усмешкой. Павек натянул на свое лицо такую усмешку, когда его тень нависла над Телами, и позвал ее по имени.
Инструкторы никогда не говорили ему, что он умен или даже мудр. Напротив, они постоянно повторяли, что он полный идиот, и не умеет держать свой большой рот на замке.
— Куда вы отослали Руари? — спросил он.
Она открыла ладони. Желтый песок посыпался из ее пальцев на землю. — Я никуда не отсылала его. Он спрятался в собственной роще.
— А где его роща?
— Я не могу сказать тебе, — ее голос был слаб и безжизнен. — Он хочет побыть один, Просто-Павек. Он хочет уединения. Я пообещала ему, что его никто не потревожит. Я сказала ему то, что ты сказал нам всем. И теперь ему необходимо побыть одному.
— И страж не похоронит его кости в земле, для тебя? — Он сам слушал глупость в своем голосе. Он хотел бы проглотить свой язык, но безрассудство было еще одной старой привычкой, которой было невозможно сопротивляться, когда справедливость пылала в нем ясным пламенем. — Так он захотел одночества, и ты пообещала ему его? И насколько, Телами? Как долго Руари необходимо быть одному в его роще? Пока он не умрет с голода?
— Друид не может умереть от голода в своей роще, — сказал сзади Йохан. — Запомни. Руари в своей роще в полной безопасности, как за каменной стеной.
Безрассудство, похоже, никак не хотело отступать.
Он расставил ноги пошире и с силой ударил кулаками по бедрам. — Где этот червяк? Я хочу сказать ему, что он сделал правильную вещь. Мне необходимо сказать ему это. Как я могу найти его?
— Ты не можешь, — выкрикнула Акашия, прыгая на ноги. Она изо всей силы, но без всякого успеха, ударила своим кулачком его в грудь. — Руари ушел в свою рощу и она сомкнулась вокруг него. Он сам себя казнит. Он не хочет, чтобы его нашли. Он не хочет общаться ни с кем, он вообще ничего не хочет, кроме одиночества, пойми ты.
— Мне неинтересно, чего хочет или не хочет этот червяк. Просто покажи мне дорогу к его роще. Я буду идти, пока не найду мальчишку.
— Даже если ты узнаешь, где находится его роща, это не поможет тебе, Павек. Он прячется, — тихо сказала Телами, приковав к себе его внимание. — Никто из нас ничего не может сделать, и ты меньше, чем кто-нибудь другой. Это укромное место Руари. Это его выбор — выбор друида — не мой. Руари не остановит ничего. А зарнека окажется в Урике, как это было всегда; это мой выбор. Он не в состоянии принять это. Я не могу разрешить ему уйти из Квирайта, не сейчас, когда он полон ненависти и презрения, и хочет только мстить. Он сам выбрал скрываться там вечность и еще один день. Навсегда — это очень долгое время, Просто-Павек, но день или неделя успокоят его, ему полегчает. Но он сам выбрал скрыться в роще, и он сам должен выбрать тот момент, когда он захочет вернуться, это его выбор. И мой. Но никогда не будет драки между ним и тобой, Павек. Руари друид, и ты, если все пойдет как должно, тоже им будешь. Ты понял?
— В моих мечтах, великая. — Заклинание огня было прямо таки написано в его сознании. Сила преобразовать воздух в стену пламени била из под его ног. Телами знала это; он мог смотреть в эти старые, немигающие глаза и видеть там знание. И силу, намного большую чем та, которой он мог командовать.
Твой выбор, Павек. Он ясно расслышал слова, но ее губы не шевелились. Кончики его пальцев закололо иголочками. Сила стража вошла в него, потом исчезла. Он еще не был друидом. Он не мог выбрать убежище в своей роще. Он мог выбирать между пониманием и погребальным костром: знакомый сорт выбора для человека, который носил желтую одежду Короля Хаману. Очень комфортабельный выбор.
Руари ничего не значил для него. Меньше, чем ничего. Червяк просто ненавидел его, вплоть до яда и даже еще больше, из-за своего отца, но не из-за зарнеки. Пусть Руари скрывается в своей проклятой роще. Пусть остается там, пока не сгниет, если он не умрет от голода. От него больше проблем, чем толку; мир ничего не потеряет, если-
За исключением справедливости: Равновесие правильного и неправильного между ним и Руари никогда не восстановится, если один из них скроется в своей роще навсегда и еще на один день. Заклинание ушло из него, сила испарилась.
— Я не понимаю, и я отказываюсь принять ваш выбор. Я хочу найти его.
Холодный ветер-проводник из рощи дул только тогда, когда друид хотел, чтобы он дул. Воздух вокруг разрушенного тайника оставался спокоен, пока друиды Квирайта, один за одним, следуя примеру Телами, вдыхали сущность своих рощ.
— Нет, я не вижу, за чем можно последовать, — победно сказала Телами. — Это невозможно.
Но друидство было не единственной магией в Квирайте. Небольшой керамический медальон попал на землю стража вместе с Павеком. Он получил его прямо из рук Короля Хаману, когда был еще мальчиком, живущим в темпларском приюте. Воспоминание о несвежем, удушающем дыхании короля, его зеленовато-желтых, злобных глазах и обжигающем тепле его тела никогда не испарится из его памяти. И, как Король Хаману гарантировал ему и еще дюжине других мальчиков, возведенных в этот день в звание темплара одбовременно с ним, он тоже никогда не забудет ни одного из них. Темплар Урика всегда привязан с своему медальону.
Хотя эта грубая керамика может быть обменена на красивый камень или даже медальон из драгоценного металла, если темплар достаточно высоко поднимется в ранге, эта особая связь, возникшая в День Принятия, сохранится навсегда.
Медальон мог использовать только тот темплар, в чьи руки король отдал его. Большие неприятности ожидали забывчивого темплара, потерявщего свой медальон, но еще большее несчастье ожидало того идиота, который находил потерянный медальон и пытался им воспользоваться.
Павек мог выбрать свой медальон из сотни совершенных подделок. Даже здесь, в Квирайте, который стараниями стража был закрыт для взгляда зеленовато-желтых глаз, Павек ощущал его отсутствие, как ноющую рану в сознании, которая болела больше или меньше в зависимости от настоящего расположения медальона.
И в зависимости от местонахождения Руари, так как его медальон был у Руари.
Чтобы не испытывать на себе влияние двадцати рощ, из каждой из которых дул ветер, Павек закрыл глаза и начал поворачиваться на месте, страясь найти направление на медальон. Была возможность, что придурок-полуэльф оставил медальон в хижине холостяков, где он спал, но Павек обнаружил, что он смотрит не на деревню, когда он наконец открыл глаза. Он начал идти, не сказав ни слова.
Акашия позвала его; Телами тоже — он не узнал их голоса. Вот если бы Йохан был среди них, он узнал бы сразу. Но дварф сохранял нейтралитет, не вмешивался, и вскоре единственным звуком, который доносился до его ушей, остался звук его собственных сандалей, идущих по сухой земле пустыни.
— Руари! — громко крикнул он, достаточно громко, чтобы его голос был слышен в любом уголке рощи. — Перестань прятаться.
Ответа не было, да он и не ожидал его. С кряхтением и ругательствами он прокладывал себе путь туда, где был центр рощи. Медальон казался очень близко, рукой можно коснуться, но Руари было не видно.
— Она говорит, что спрятаться в этом месте — твой выбор. Так что ты можешь выйти туда, где я могу видеть тебя. Я не уйду никуда, пока не скажу тебе, что ты сделал совершенно правильно, взломав тайник.
Что-то ударило по черепу Павека. Это мог быть орех или маленький камень; он даже не обернулся.
— Говори со мной, городской червяк.
— Убирайся! — раздался знакомый высокий голос, и еще что-то маленькое ударило его в бок.
Он остался стоять там, где был, глядя прямо перед собой, из рощи. — Мы не может дать Телами разрешить наш спор вместо нас, червяк.
— Я тебе не городской червяк! — Еще один звук броска, более близкий, судя по звуку, и еще один достаточно большой камень пронесся так близко от его лица, что он мигнул.
— Ты действуешь как они: тупо, глупо, считая себя слишком умным, чтобы шевелить мозгами. Я знаю этот сорт городских червяков.
— Ничего ты не знаешь!
Но даже хотя и не было шагов через кустарник, медальон ясно сказал ему, куда повернуться и куда вытянуть руку, чтобы схватить этого городского червя. Руари стал брыкаться, пытался ударить его и даже укусил за предплечье — за что и схлопотал по уху. Потом бросил оглушенного дурака в кусты.
— Если ты хочешь ненавидеть желтомундирных темпларов, червяк, это твое дело, я не возражаю. Я сам ненавижу их, может быть не всех, но некоторых. Если ты хочешь ненавидеть твоего отца или мать, это тоже в порядке вещей. Мне тоже, знаешь ли, не слишком повезло в родителями. В этом мы равны. Но ты хочешь перенести свою ненависть к темпларам на меня, и вот это совершенная глупость, городской червяк.
— Это то, что ты говоришь!
С кулаками, выставленными вперед, и оскаленными зубами Руари вылез их кустов шиповника.
Схватка длилась не больше секунды, Павек просто вытянул руки, схватил мальчишку и швырнул обратно в кусты. — То, что я сказал тебе, правда. Ты-
Руари вздохнул поглубже и опять бросился вперед. У Павека было достаточно времени, чтобы сделать шаг назад, что дало возможность юнцу удариться головой о его живот. Глаза Руари выпятились, медное лицо налилось кровью — вот и весь результат. Был соблазн отступить в сторону, но он остался стоять где стоял, приняв на свой живот всю силу червяка.
Потом оба упали на землю и Руари принялся изо всех сил бить кулаками по его бокам. Йохан неплохо обучил своего ученика; Руари знал, как сжать кулак для досточно сильного удара и куда надо бить. Павек заорал и, ударив, откатился в сторону. Колючий шип шиповника задел его по лицу чуть ниже правого глаза, и когда он встал на ноги, на его щеке красовалась длинная кровоточащая царапина. Вид его крови сделал червя еще более наглым, чем раньше. Мысль о том, что он может получить серьезную рану подхлеснула холодный гнев Павека.
— Ты хочешь что-то доказать, червяк? Сейчас твое время. Покажи мне все, что ты умеешь, и я дам тебе еще одну причину ненавидеть темпларов.
Он принял такую же стойку бойца, которую он продемонстрировал Йохану, но потом опустил кулак, дразня Руари возможностью ударить его в челюсть. Руари попробовал, оставив всю правую сторону без защиты. Павек был тяжелее, быстрее и намного опытнее. Он ушел в сторону от удара Руари, потом ударил сам, дважды, с левой, один удар в челюсть червяку, второй в правое плечо, прежде чем отступить.
Губы Руари затрепетали и, хотя он и пытался, он даже не смог поднять правую руку.
— Достаточно?
Придурок потряс головой и кинулся в атаку. Павек отпрыгнул в сторону, одной рукой блокировал единственную руку придурка, а второй ударил его по ребрам, выбив из него весь воздух. На этот раз Руари даже не удержался на ногах. Он неуклюже повалился в кусты шиповника, стараясь вдохнуть воздух.
— Сколько раз надо вбивать в твою тупую голову, что я тебе не враг? Я не твой отец, и ты ничего не докажешь, ненавидя меня, как если бы я был им. Ты дважды чуть не лишился единственного дома, который у тебя есть, и что ты получил в результате? Я все еще здесь, а ты можешь стать трупом через несколько секунд.
Руари попытался набрать слюны, чтобы плюнуть в ответ, но не сумел.
— Дурак, — прошептал Павек.
Он ударил Руари ногой по ребрам. Мальчишка начал кашлять и задыхаться. Павек взял его в руки и поставил на ноги. Глаза Руари были полны ненависти, он не мог говорить, не мог стоять на ногах, но и не хотел падать в кусты шиповника. Он повис на руке Павека; керамический медальон качался на его шее, достаточно было только протянуть руку. Павек оставил его висеть, зная, что пока полуэльф носит его, он всегда узнает, где находится червяк. Больше его тревожило, что, едва не убив Руари, он не сумел убедить упрямого червяка, что нет ни единой причины, по которой они должны враждовать.
Так они и стояли немного времени, и рука Руари была сжата на руке Павека. Руари никак не мог вдохнуть в себя воздух. Полуэльф тяжело и хрипло дышал, прислонившись к нему, и не мог сделать ничего.
Павек знал, по многолетним упражнениям на местности, что эльфы могут умереть, если их легкие сжались. Он не думал, что он ударил Руари так сильно, но всегда трудно определить уязвимость полуэльфов. Иногда они слабее любого из своих родителей.
— Давай, Ру, — тревожно сказал Павек, забывшись и используя домашнее имя юноши. — Успокойся, старайся дышать помедленнее. — Он почувствовал, как что-то мягкое потерлось о его ногу сзади: кивиты, трое, их уши подрагивали каждый раз, когда Руари вдыхал, большие, темные глаза глядели с беспокойством на полуэльфа. Они встали на задние лапы и трогали ноги мальчишки легкими передними.
Друзья, подумал Павек. Предполагалось, что каждый полуэльф имел их. Поговаривали, что его прежняя начальница, администратор Метиса, спала в гнезде ядовитых змей. Ему даже не хотелось думать, какие друзья могут быть у Элабона Экриссара. Но кивиты были друзья Руари, и было ясно, что они очень огорчены его видом.
— Я устал от всего этого, — вслух пожаловался он, подхватывая полуэльфа на руки. — Я совсем не няня.
Теперь Руари был на виду, и его роща стала лучше видна. Павек перенес Руари на берег маленького, бурлящего бассейна и прислонил его к стволу маленькой ивы. Кивиты прыгнули на плечи Руари, зарылись в его волоса и стали лизать его в лицо. Павек поднял было руку, чтобы прогнать их, но заметил, что глаза Руари закрылись и она стал легче дышать.
Он занялся своими собственными ранами и порезами, вымылся в бассейне и уселся рядом с Руари, дожидаясь, когда тот придет в себя. Это не заняло много времени.
— Ничего не изменилось. Я все еще ненавижу тебя. Ты все тот же лживый предатель, червяк-темплар, и я все еще собираюсь убить тебя.
— Сдавайся, червяк. Ты не дварф. У тебя нет фокуса, о котором ты должен беспокоиться. Перестань быть таким упрямым и тупоголовым, и подумай о том, чтобы измениться. Если бы я хотел убить или искалечить тебя, или кого-либо другого, я мог бы сделать это десятки раз, даже сегодня. Но я не враг тебе. И я не враг Квирайту. Я вообше не враг никому — кроме тех нескольких темпларов в Урике, которые делают Лаг. Мы на одной стороне, Руари. Пока ты взламывал тайное хранилище зарнеки, я пытался убедить Телами и Акашию не везти зарнеку в Урик. Они не хотели слушать меня, но ты их остановил. Ты сделал хорошее дело.
Руари почесал зудящие пятна на каждом из своих кивитов, прежде чем опять взглянул на Павека. — Откуда я знаю, что могу тебе верить? Ты уже лгал, и не один раз, например ты соврал про мой яд.
— Ты должен верить человеку, после того, как спросишь себя, что он выигрывет, если врет. Я ничего не выигрываю, если я вру тебе, и я все еще могу убить тебя. По моему, этого достаточно.
— Каши. — Руари глядел вниз, на своих кивитов, когда пробормотал это слово.
И он понял, с дрожью в коленях, что он не один. Сущность стража текла через него, как она текла через Акашию, когда та лечила, или когда она текла через Телами, когда та незримо для глаз летала с одного края Квирайта на другой. Это страж выбирал слова для его речи, это он решил говорить. Страж дал ему силу и убедительность, которые невозможно было игнорировать.
Он попытался было заговорить, объяснить всем, что случилось и извиниться, но страж закончил с ним. Его сушность стекла с него, оставив его сухим, прокрутилась как вода по его ногам, как вода или ветер. Только благодаря кулаку Йохана, который все-еще держал его за рубашку, он смог остаться на ногах.
— Я — я не — я кончил, — пробормотал он, прежде, чем Йохан тряхнул его.
— По моему он говорил хорошо, — сказал кто-то, чье лицо Павек не видел, а голос не узнал, но это был не друид.
Шепот наполнил домик, пробежал сзади него и по бокам, но не перед ним, так как ни Телами, ни Акашия не казались обрадованными его речью.
— Ты действительно хорошо говорил, — наконец сказала с поклоном старая женщина, ее холодный голос подтвердил то, что видели его глаза. — Но твой Звайн не самый обыкновенный житель Урика. Мы не сможем улучшить будущее Атхаса, если будем думать только судьбах сирот, живущих под улицами города, бегающих как крысы в поисках пищи и поддающихся искушениям.
— Звайн, — запинаясь начал Павек, стараясь найти слова, которые объяснили бы всем, насколько обычным был этот мальчик в жестоком мире Урика, так отличающимся от Квирайта.
— обречен, — закончила за него Телами, и, судя по ее осанке и блеску глаз, сейчас страж тек через нее. — Ничего нельзя делать для него. Мы должны думать о тех, кто выживет. Они — будущее. Ради них мы не сожжем наши кусты зарнеки. Но мы здесь не трусы, скрывающиеся от врага, с которым не в состоянии померяться силой. Мы вернемся в Урик. Мы изучим этот яд, Лаг, этого Верховного Темплара и его миньонов. И мы разрушим все его планы без-
Внезапно Телами упала, схватившись руками за живот и чуть не скатилась с кровати на пол. Акашию, которая сидела справа от нее, охватила паника, это было видно по ее лицу и голосу, но она отдавала точные и резкие команды: Освободить дорогу. Пусть будет больше воздуха! Принести воды! — и паники не было в ее руках, которые баюкали старую женщину, к которой все почтительно относились, как к Бабушке.
Павек выскочил из домика вместе со всеми, давая место ветру и свежему воздуху, и друидам, помчавшимся к колодцу с чашками в руках. Он притулился рядом с Йоханом, чья могучая рука крепко держала его за спину. Лично ему, как темплару, все представлялось ясным, хотя и мрачным: Страж Квирайта не одобрил план Телами и Страж Квирайта более могуществен, чем любой живущий друид. Возможно, как и сказал Йохан, страж в принципе не наказывает членов общины, и даже их главу, за неподчинение, как и Хаману может простить случайное ругательство своим именем, а рабовладельцы не обращают внимание на наглость своего живого товара; но на этот раз неподчинение дорого стоило Телами.
Прежде, чем прибежали друиды с водой, от тела Телами начал исходить пульсирующий свет. Мягкое желтое сияние окутало ее, поглотив и Акашию, даже кисти ее рук не были видны сквозь желтое облако.
Она умирает, подумал Павек, Квирайт забирает ее, как он забирает кости в ее роще. С ударом сердца он спросил себя, удовлетвориться ли страж одной старухой, или он потребует дополнительные жертвы за непослушание, за неподчинение Акашии. Потом сияние утихло, и его ум тоже успокоился.
Смущенная, ослепленная и мигающая, но в остальном невредимая, Акашия сидела на пустой кровати, освещенная солнечным светом Атхианского дня.
— Она исчезла, — прошептал кто-то, по виду фермер, глядя на нее.
— Исчезла, — повторил кто-то с другой стороны комнаты, на этот раз громко и отчаянно, так как мгновение неверия своим глазам закончилось печальной и невыносимой пустотой.
— Бабушка исчезла! — вырвалось из нескольких ртов и нескольких сердец — тяжелейшая утрата для фермеров и друидов, для Квирайта.
Случилось невообразимое. Эта немыслимая ситуация требовала быстрых и решительных действий. Акашия встала, бледная и потрясенная, но полностью осознающая свою ответственность. Павек, который стал спокойнее, вдруг почувствовал, как его ноги снова врастают в землю, когда она подняла руки, призывая стража и читая его сущность. В присутствии такого большого количества друидов, в таких экстраординарных ибстоятельстах, он почувствовал это, хотя ему и нехватало знаний и опыта понять сообщение, текущее через его тело и сознание.
— Нет, не исчезла, — объявила наконец Акашия, подчеркивая и последнее слово и отрицание. — Она перенеслась в тайник. Тайник атакован. Его оборона прорвана! Она ищет. Она нашла…
Ее голос превратился в рыдание и Акашия вылетела из домика. Остальные последовали за ней, как друиды так и фермеры, очевидно ее слова имели для них большое значение, чем для него. Он попытался догадаться, о чем идет речь, но на ум ничего не пришло.
Он схватил руку Йохана. — Что такое тайник? — спросил он, а дварф в тот же момент спросил его самого, — Кто прорвал его оборону?
Они поглядели растерянно друг на друга, ожидая ответа и слыша, как тревога несется по деревне. Квириты, которые не участвовали в собрании, пробегали мимо открытой двери, направляясь на юговосток: именно оттуда Павек вошел в Квирайт и с тех пор он не разу не был там, так как именно в этом месте соляная пустыня ближе всего подходила к деревне.
— Кто? — спросил Йохан, освобождаясь от хватки Павека.
— Без понятия, — отозвался Павека, пожимая плечами.
Он почувствовал что-то, и это было намного больше того, что почувствовал Йохан, но сейчас это прошло, и он не понял сообщения. Он стоял в дверном проеме. В деревне осталось только немного младенцев и их озабоченных мам, чьи лица смотрели на юговосток и было видно, что мысленно они сейчас совсем в другом месте.
— Да что это такое, тайник? Если бы я знал это, может быть-
Йохан выдавил его из домика Телами. — Это под землей, там хранятся созревшие семена зарнеки. — Он протиснулся мимо Павека и быстро пошел на юго-восток.
Не было никого, кто бы сказал ему, что делать, так что он пошел вслед за Йоханом, отставая на несколько шагов. Мерцающая белая бесконечная поверхность была видна издали, она окружала деревню с трех сторон. Совсем мало каменных глыб и скрюченных кустов были видны в пустыне перед ней. Ни один друид не мог вырастить рощу так близко к Солнечному Кулаку. Но Йохан продолжал идти, следуя за редкой линией квиритов, до тех пор, пока они не оказались в пустыне, где не было никаких ориентиров.
* * *
Они собрались в месте, где не было ни деревьев ни воды, где соляная пустыня казалась совсем близко, а деревня за их спинами превратилась в линию совсем маленьких деревьев. Павек, добравшийся сюда, опять оказался последним, как и в домике. Но толпа расступилась перед ним — или перед Йоханом — и он следом за дварфом пробился к самому центру.Телами сидела на ничем не примечательном камне перед неглубокой, круглой и совешенно пустой ямой. Струйка пыли, смешанной с песком, текла из пальцев ее левой руки на ладонь правой. Она низко наклонила голову: Павек вспомнил, что солнечный свет может повредить ее глазам, и вспомнил ее шляпу с широкими полями, оставшуюся висеть на своем месте рядом с дверью. Ему захотелось, чтобы он взял бы ее с собой; глупое, сентиментальное желание, так как, уходя из ее хижины, он даже не знал, куда идти.
Цвет пыли, желтый — как и у маленького облачка пыли над ямой — и горький вкус, буквально висевший в воздухе, от которого деревенели рот и нос, ответил на все вопросы, бурлившие в уме Павека.
Подавленная Акашия подошла к ним. — Руари, — прошептала она Йохану достаточно громко, чтобы Павек мог услышать. Дварф сплюнул на испятнанную желтым землю.
— Не может быть, — возразил Павек. — Это не совпадает с тем, что Телами упала прямо тогда, когда это произошло. Момент был выбран слишком идеально. Ты собиралась взять зарнеку в Урик; теперь ты не в состоянии. Руари не мог подслушивать и копать одновременно. Не обвиняй этого червяка-недоумка только потому, что страж наложил руку на вашу зарнеку.
Акашия бросила на него острый взгляд. — Он сидел здесь, в руинах, ожидая, когда бабушка появиться здесь. Он признался во всем. Он рассказал обо всем эльфам; он знал все, что мы знаем. Он побоялся, что ты убедишь нас взять зарнеку в Урик или захочешь украсть ее, если не сумеешь нас убедить. Он решил взять дело в собственные руки. Он ненавидит тебя, Павек. Ненавидит с такой силой, что стал слеп ко всему. Он думал, что это был единственный путь остановить тебя.
— А вместо этого остановил тебя, — проворчал с иронией Павек и заработал еще один острый взгляд.
— Мы правы, Павек, а ты не прав. Вы оба не правы: и ты, и Руари.
— Страж не согласился с тобой.
— Это было дело рук Руари: его ненависть, его слепота.
— И где он? На этот раз я хотел бы поговорить с ним.
— Я не знаю. — Акашия вздрогнула, как от боли, отвернулась, подошла к Телами и села рядом с ней.
Павек научился языку вины и беспокойства еще до того, как он ушел из приюта. Это была одна из самых первых и самых важных частей обучения темплара. Инструкторы заставляли своих учеников читать правду на лицах вокруг них и — если они были достаточно умны — скрывать собственные эмоции за загадочной, презрительной усмешкой. Павек натянул на свое лицо такую усмешку, когда его тень нависла над Телами, и позвал ее по имени.
Инструкторы никогда не говорили ему, что он умен или даже мудр. Напротив, они постоянно повторяли, что он полный идиот, и не умеет держать свой большой рот на замке.
— Куда вы отослали Руари? — спросил он.
Она открыла ладони. Желтый песок посыпался из ее пальцев на землю. — Я никуда не отсылала его. Он спрятался в собственной роще.
— А где его роща?
— Я не могу сказать тебе, — ее голос был слаб и безжизнен. — Он хочет побыть один, Просто-Павек. Он хочет уединения. Я пообещала ему, что его никто не потревожит. Я сказала ему то, что ты сказал нам всем. И теперь ему необходимо побыть одному.
— И страж не похоронит его кости в земле, для тебя? — Он сам слушал глупость в своем голосе. Он хотел бы проглотить свой язык, но безрассудство было еще одной старой привычкой, которой было невозможно сопротивляться, когда справедливость пылала в нем ясным пламенем. — Так он захотел одночества, и ты пообещала ему его? И насколько, Телами? Как долго Руари необходимо быть одному в его роще? Пока он не умрет с голода?
— Друид не может умереть от голода в своей роще, — сказал сзади Йохан. — Запомни. Руари в своей роще в полной безопасности, как за каменной стеной.
Безрассудство, похоже, никак не хотело отступать.
Он расставил ноги пошире и с силой ударил кулаками по бедрам. — Где этот червяк? Я хочу сказать ему, что он сделал правильную вещь. Мне необходимо сказать ему это. Как я могу найти его?
— Ты не можешь, — выкрикнула Акашия, прыгая на ноги. Она изо всей силы, но без всякого успеха, ударила своим кулачком его в грудь. — Руари ушел в свою рощу и она сомкнулась вокруг него. Он сам себя казнит. Он не хочет, чтобы его нашли. Он не хочет общаться ни с кем, он вообще ничего не хочет, кроме одиночества, пойми ты.
— Мне неинтересно, чего хочет или не хочет этот червяк. Просто покажи мне дорогу к его роще. Я буду идти, пока не найду мальчишку.
— Даже если ты узнаешь, где находится его роща, это не поможет тебе, Павек. Он прячется, — тихо сказала Телами, приковав к себе его внимание. — Никто из нас ничего не может сделать, и ты меньше, чем кто-нибудь другой. Это укромное место Руари. Это его выбор — выбор друида — не мой. Руари не остановит ничего. А зарнека окажется в Урике, как это было всегда; это мой выбор. Он не в состоянии принять это. Я не могу разрешить ему уйти из Квирайта, не сейчас, когда он полон ненависти и презрения, и хочет только мстить. Он сам выбрал скрываться там вечность и еще один день. Навсегда — это очень долгое время, Просто-Павек, но день или неделя успокоят его, ему полегчает. Но он сам выбрал скрыться в роще, и он сам должен выбрать тот момент, когда он захочет вернуться, это его выбор. И мой. Но никогда не будет драки между ним и тобой, Павек. Руари друид, и ты, если все пойдет как должно, тоже им будешь. Ты понял?
— В моих мечтах, великая. — Заклинание огня было прямо таки написано в его сознании. Сила преобразовать воздух в стену пламени била из под его ног. Телами знала это; он мог смотреть в эти старые, немигающие глаза и видеть там знание. И силу, намного большую чем та, которой он мог командовать.
Твой выбор, Павек. Он ясно расслышал слова, но ее губы не шевелились. Кончики его пальцев закололо иголочками. Сила стража вошла в него, потом исчезла. Он еще не был друидом. Он не мог выбрать убежище в своей роще. Он мог выбирать между пониманием и погребальным костром: знакомый сорт выбора для человека, который носил желтую одежду Короля Хаману. Очень комфортабельный выбор.
Руари ничего не значил для него. Меньше, чем ничего. Червяк просто ненавидел его, вплоть до яда и даже еще больше, из-за своего отца, но не из-за зарнеки. Пусть Руари скрывается в своей проклятой роще. Пусть остается там, пока не сгниет, если он не умрет от голода. От него больше проблем, чем толку; мир ничего не потеряет, если-
За исключением справедливости: Равновесие правильного и неправильного между ним и Руари никогда не восстановится, если один из них скроется в своей роще навсегда и еще на один день. Заклинание ушло из него, сила испарилась.
— Я не понимаю, и я отказываюсь принять ваш выбор. Я хочу найти его.
Холодный ветер-проводник из рощи дул только тогда, когда друид хотел, чтобы он дул. Воздух вокруг разрушенного тайника оставался спокоен, пока друиды Квирайта, один за одним, следуя примеру Телами, вдыхали сущность своих рощ.
— Нет, я не вижу, за чем можно последовать, — победно сказала Телами. — Это невозможно.
Но друидство было не единственной магией в Квирайте. Небольшой керамический медальон попал на землю стража вместе с Павеком. Он получил его прямо из рук Короля Хаману, когда был еще мальчиком, живущим в темпларском приюте. Воспоминание о несвежем, удушающем дыхании короля, его зеленовато-желтых, злобных глазах и обжигающем тепле его тела никогда не испарится из его памяти. И, как Король Хаману гарантировал ему и еще дюжине других мальчиков, возведенных в этот день в звание темплара одбовременно с ним, он тоже никогда не забудет ни одного из них. Темплар Урика всегда привязан с своему медальону.
Хотя эта грубая керамика может быть обменена на красивый камень или даже медальон из драгоценного металла, если темплар достаточно высоко поднимется в ранге, эта особая связь, возникшая в День Принятия, сохранится навсегда.
Медальон мог использовать только тот темплар, в чьи руки король отдал его. Большие неприятности ожидали забывчивого темплара, потерявщего свой медальон, но еще большее несчастье ожидало того идиота, который находил потерянный медальон и пытался им воспользоваться.
Павек мог выбрать свой медальон из сотни совершенных подделок. Даже здесь, в Квирайте, который стараниями стража был закрыт для взгляда зеленовато-желтых глаз, Павек ощущал его отсутствие, как ноющую рану в сознании, которая болела больше или меньше в зависимости от настоящего расположения медальона.
И в зависимости от местонахождения Руари, так как его медальон был у Руари.
Чтобы не испытывать на себе влияние двадцати рощ, из каждой из которых дул ветер, Павек закрыл глаза и начал поворачиваться на месте, страясь найти направление на медальон. Была возможность, что придурок-полуэльф оставил медальон в хижине холостяков, где он спал, но Павек обнаружил, что он смотрит не на деревню, когда он наконец открыл глаза. Он начал идти, не сказав ни слова.
Акашия позвала его; Телами тоже — он не узнал их голоса. Вот если бы Йохан был среди них, он узнал бы сразу. Но дварф сохранял нейтралитет, не вмешивался, и вскоре единственным звуком, который доносился до его ушей, остался звук его собственных сандалей, идущих по сухой земле пустыни.
* * *
Он ожидал чего-нибудь странного, неожиданного или пугающего, но роща Руари, когда он наконец увидел ее, оказалась сравнительно невысоким переплетением кустов боярышника и молодых деревьев. Она была намного меньше, чем рощи Телами и Акашии, но в остальном похожа. Слабый отблеск друидства висел над этим местом, которое было не больше нескольких сотен шагов в длину. Не было никаких следов самого Руари, хотя боль от отсутствующего медальна в сознании Павека можно было чуть ли не пощупать. Он поколебался, прежде чем войти в цветущий кустарник, и задержал дыхание, так что его легкие просто горели, когда он наконец вошел в рощу. Шипы оставляли кровавые следы на его щеках, но это была просто природа шипов, никакой магии.— Руари! — громко крикнул он, достаточно громко, чтобы его голос был слышен в любом уголке рощи. — Перестань прятаться.
Ответа не было, да он и не ожидал его. С кряхтением и ругательствами он прокладывал себе путь туда, где был центр рощи. Медальон казался очень близко, рукой можно коснуться, но Руари было не видно.
— Она говорит, что спрятаться в этом месте — твой выбор. Так что ты можешь выйти туда, где я могу видеть тебя. Я не уйду никуда, пока не скажу тебе, что ты сделал совершенно правильно, взломав тайник.
Что-то ударило по черепу Павека. Это мог быть орех или маленький камень; он даже не обернулся.
— Говори со мной, городской червяк.
— Убирайся! — раздался знакомый высокий голос, и еще что-то маленькое ударило его в бок.
Он остался стоять там, где был, глядя прямо перед собой, из рощи. — Мы не может дать Телами разрешить наш спор вместо нас, червяк.
— Я тебе не городской червяк! — Еще один звук броска, более близкий, судя по звуку, и еще один достаточно большой камень пронесся так близко от его лица, что он мигнул.
— Ты действуешь как они: тупо, глупо, считая себя слишком умным, чтобы шевелить мозгами. Я знаю этот сорт городских червяков.
— Ничего ты не знаешь!
Но даже хотя и не было шагов через кустарник, медальон ясно сказал ему, куда повернуться и куда вытянуть руку, чтобы схватить этого городского червя. Руари стал брыкаться, пытался ударить его и даже укусил за предплечье — за что и схлопотал по уху. Потом бросил оглушенного дурака в кусты.
— Если ты хочешь ненавидеть желтомундирных темпларов, червяк, это твое дело, я не возражаю. Я сам ненавижу их, может быть не всех, но некоторых. Если ты хочешь ненавидеть твоего отца или мать, это тоже в порядке вещей. Мне тоже, знаешь ли, не слишком повезло в родителями. В этом мы равны. Но ты хочешь перенести свою ненависть к темпларам на меня, и вот это совершенная глупость, городской червяк.
— Это то, что ты говоришь!
С кулаками, выставленными вперед, и оскаленными зубами Руари вылез их кустов шиповника.
Схватка длилась не больше секунды, Павек просто вытянул руки, схватил мальчишку и швырнул обратно в кусты. — То, что я сказал тебе, правда. Ты-
Руари вздохнул поглубже и опять бросился вперед. У Павека было достаточно времени, чтобы сделать шаг назад, что дало возможность юнцу удариться головой о его живот. Глаза Руари выпятились, медное лицо налилось кровью — вот и весь результат. Был соблазн отступить в сторону, но он остался стоять где стоял, приняв на свой живот всю силу червяка.
Потом оба упали на землю и Руари принялся изо всех сил бить кулаками по его бокам. Йохан неплохо обучил своего ученика; Руари знал, как сжать кулак для досточно сильного удара и куда надо бить. Павек заорал и, ударив, откатился в сторону. Колючий шип шиповника задел его по лицу чуть ниже правого глаза, и когда он встал на ноги, на его щеке красовалась длинная кровоточащая царапина. Вид его крови сделал червя еще более наглым, чем раньше. Мысль о том, что он может получить серьезную рану подхлеснула холодный гнев Павека.
— Ты хочешь что-то доказать, червяк? Сейчас твое время. Покажи мне все, что ты умеешь, и я дам тебе еще одну причину ненавидеть темпларов.
Он принял такую же стойку бойца, которую он продемонстрировал Йохану, но потом опустил кулак, дразня Руари возможностью ударить его в челюсть. Руари попробовал, оставив всю правую сторону без защиты. Павек был тяжелее, быстрее и намного опытнее. Он ушел в сторону от удара Руари, потом ударил сам, дважды, с левой, один удар в челюсть червяку, второй в правое плечо, прежде чем отступить.
Губы Руари затрепетали и, хотя он и пытался, он даже не смог поднять правую руку.
— Достаточно?
Придурок потряс головой и кинулся в атаку. Павек отпрыгнул в сторону, одной рукой блокировал единственную руку придурка, а второй ударил его по ребрам, выбив из него весь воздух. На этот раз Руари даже не удержался на ногах. Он неуклюже повалился в кусты шиповника, стараясь вдохнуть воздух.
— Сколько раз надо вбивать в твою тупую голову, что я тебе не враг? Я не твой отец, и ты ничего не докажешь, ненавидя меня, как если бы я был им. Ты дважды чуть не лишился единственного дома, который у тебя есть, и что ты получил в результате? Я все еще здесь, а ты можешь стать трупом через несколько секунд.
Руари попытался набрать слюны, чтобы плюнуть в ответ, но не сумел.
— Дурак, — прошептал Павек.
Он ударил Руари ногой по ребрам. Мальчишка начал кашлять и задыхаться. Павек взял его в руки и поставил на ноги. Глаза Руари были полны ненависти, он не мог говорить, не мог стоять на ногах, но и не хотел падать в кусты шиповника. Он повис на руке Павека; керамический медальон качался на его шее, достаточно было только протянуть руку. Павек оставил его висеть, зная, что пока полуэльф носит его, он всегда узнает, где находится червяк. Больше его тревожило, что, едва не убив Руари, он не сумел убедить упрямого червяка, что нет ни единой причины, по которой они должны враждовать.
Так они и стояли немного времени, и рука Руари была сжата на руке Павека. Руари никак не мог вдохнуть в себя воздух. Полуэльф тяжело и хрипло дышал, прислонившись к нему, и не мог сделать ничего.
Павек знал, по многолетним упражнениям на местности, что эльфы могут умереть, если их легкие сжались. Он не думал, что он ударил Руари так сильно, но всегда трудно определить уязвимость полуэльфов. Иногда они слабее любого из своих родителей.
— Давай, Ру, — тревожно сказал Павек, забывшись и используя домашнее имя юноши. — Успокойся, старайся дышать помедленнее. — Он почувствовал, как что-то мягкое потерлось о его ногу сзади: кивиты, трое, их уши подрагивали каждый раз, когда Руари вдыхал, большие, темные глаза глядели с беспокойством на полуэльфа. Они встали на задние лапы и трогали ноги мальчишки легкими передними.
Друзья, подумал Павек. Предполагалось, что каждый полуэльф имел их. Поговаривали, что его прежняя начальница, администратор Метиса, спала в гнезде ядовитых змей. Ему даже не хотелось думать, какие друзья могут быть у Элабона Экриссара. Но кивиты были друзья Руари, и было ясно, что они очень огорчены его видом.
— Я устал от всего этого, — вслух пожаловался он, подхватывая полуэльфа на руки. — Я совсем не няня.
Теперь Руари был на виду, и его роща стала лучше видна. Павек перенес Руари на берег маленького, бурлящего бассейна и прислонил его к стволу маленькой ивы. Кивиты прыгнули на плечи Руари, зарылись в его волоса и стали лизать его в лицо. Павек поднял было руку, чтобы прогнать их, но заметил, что глаза Руари закрылись и она стал легче дышать.
Он занялся своими собственными ранами и порезами, вымылся в бассейне и уселся рядом с Руари, дожидаясь, когда тот придет в себя. Это не заняло много времени.
— Ничего не изменилось. Я все еще ненавижу тебя. Ты все тот же лживый предатель, червяк-темплар, и я все еще собираюсь убить тебя.
— Сдавайся, червяк. Ты не дварф. У тебя нет фокуса, о котором ты должен беспокоиться. Перестань быть таким упрямым и тупоголовым, и подумай о том, чтобы измениться. Если бы я хотел убить или искалечить тебя, или кого-либо другого, я мог бы сделать это десятки раз, даже сегодня. Но я не враг тебе. И я не враг Квирайту. Я вообше не враг никому — кроме тех нескольких темпларов в Урике, которые делают Лаг. Мы на одной стороне, Руари. Пока ты взламывал тайное хранилище зарнеки, я пытался убедить Телами и Акашию не везти зарнеку в Урик. Они не хотели слушать меня, но ты их остановил. Ты сделал хорошее дело.
Руари почесал зудящие пятна на каждом из своих кивитов, прежде чем опять взглянул на Павека. — Откуда я знаю, что могу тебе верить? Ты уже лгал, и не один раз, например ты соврал про мой яд.
— Ты должен верить человеку, после того, как спросишь себя, что он выигрывет, если врет. Я ничего не выигрываю, если я вру тебе, и я все еще могу убить тебя. По моему, этого достаточно.
— Каши. — Руари глядел вниз, на своих кивитов, когда пробормотал это слово.