Страница:
Вскоре пришел вызов из аэроклуба, подписанный самим Председателем республиканского ДОСААФ Героем Советского Союза генерал-лейтенантом Усенбековым. Первый секретарь райкома комсомола на сборы не отпустил. Пришлось "заболеть". Оформив бюллетень, потихоньку сбежал в Кара Балту. Начал прыгать с Д-1-5у. Потом прыжок с расчековкой ранца на Т-4-4мп. Все нормально. И вот настала пора идти на ручное раскрытие на 10 секунд. Взял с собой фотоаппарат. В воздухе попросил одного из ребят щелкнуть в момент отделения от самолета. Фотограф немного замешкался, а я, вытягивая шею, чтобы выглядеть красивее, сорвался в плоский штопор. Центр вращения находился в районе затылка. Поглощенный попыткой выйти из штопора, я потерял счет времени, и вместо 10 секунд пропадал 18. Почему это произошло? Дело в том, что опасаясь преждевременного раскрытия парашюта, я стравил высотомер КАП-3 основного купола до 550 метров (положено 750 метров), а запасного до 350 метров (положено 550). Внезапно сверкнула вспышка, страшный удар! (В момент раскрытия запасного парашюта динамическая перегрузка достигает 20 G). Немного оклемавшись, посмотрел вверх -- над головой белая запаска. Пощупал спину -- ранец пуст. Глянул вниз -- подо мной болтается основной, не успевший раскрыться Т-4-4мп. До земли рукой достать, на ней машет пропеллером ЯК-18, другой самолет заходит на посадку прямо на меня. Шарахнулись они в разные стороны. Стремительно набегает поверхность. Сгруппировался. Удар! Звон пошел, наверное, по всей планете.
Примчался Газ-66. Подобрали со взлетно-посадочной полосы. Начался разбор. Оказалось, я нарушил инструкции по семи пунктам. Досталось и инструкторам. Начальник аэроклуба, глотая валидол, вымолвил:
-- Живи, парень, и нам не мешай.
Ребята переживали не меньше меня. Инструктор похлопал по плечу:
-- Твое счастье, что вращался вокруг затылка. Был случай, когда одна спортсменка штопорила вокруг колен. От перегрузки у нее полопались кровеносные сосуды глаз.
Тоска! Видимо, никогда больше не придется прыгать с парашютом. Прощай мечты, прощай любовь! На память о лучших днях жизни осталась лишь фотография. Впрочем, я опять ошибся: довелось - таки попрыгать в "Вымпеле".
Схватка с парторгом
Побитый, вернулся в родной колхоз. Опять потянулись серые будни. 7 марта 1976 года председатель колхоза в присутствии парторга попросил организовать три сотни подарков для поощрения тружениц. Договорившись с завмагом сельпо "под честное слово", я набрал на 300 рублей дешевых духов, мыло, салфетки и прочую мелочь. Упаковали в пластик. Задание было выполнено. Поскольку в колхозной кассе наличных денег не было, председатель обещал рассчитаться с магазином в течение недели. И тут начались неприятности. Председатель на пару месяцев слег в больницу. Вскоре его вовсе сняли. Потом сменился главный бухгалтер. Новый председатель и главбух платить по старым счетам отказались. Единственный свидетель долгов парторг не захотел брать ответственность на себя. Бедный завмаг сперва умолял, потом начал хватать меня за грудки. Я оказался в дурацком положении. Триста рублей в ту пору были огромные деньги. Доведенный до отчаяния, в присутствии всего колхозного актива я пообещал парторгу свернуть шею, что не прибавило теплоты во взаимоотношениях. Однако немного поостыв, поехал в Талас и записался на прием к первому секретарю райкома партии. Он выслушал, не проронив ни слова. Но инцидент был разрешен.
Вскоре в наше хозяйство нагрянула очередная высокая комиссия из столицы. Теперь они копали под председателя Бечелова. Представитель ЦК КП Киргизии потребовал у меня письменный отчет о комсомольских делах: почему молодежь пьянствует и дебоширит, несколько месяцев не платятся комсомольские взносы и т. д.
Я написал, что полгода колхозники не получают зарплаты. Члены КПСС умудряются своевременно уплачивают партийные взносы потому, что им оформляют аванс, в то время как нам, комсомольцам, это запрещено. Что мы организовали неплохой вокально-инструментальный ансамбль на средства, собранные молодежью. Однако авансовую ведомость на закупку двух электрогитар, подписанную еще полгода назад прежним председателем, не пропускает парторг. Упомянул и о распроклятых подарках. Отметил и определенные успехи: начав последними, мы первыми в районе завершили обмен комсомольских документов, действуют комсомольско-молодежные бригады.
По завершении ревизии на бюро райкома партии комиссия зачитала и мой отчет.
Вскоре меня пригласили на должность инструктора орготдела райкома комсомола и мы с семьей переехали в Талас. Парторг еще долго, на каждом районном партбюро патетически восклицал:
-- Как можно повышать в должности человека, развалившего работу комсомольской организации колхоза?
Но это уже было с его стороны бестактно в отношении районного начальства. Его осадили.
* ЧАСТЬ 4. ТАЛАССКИЙ РАЙКОМ КОМСОМОЛА *
Не тот умен, кто умеет отличить добро от зла, а тот, кто из двух зол умеет выбирать меньшее.
(Аль-Харизи)
Инструктор райкома
Незадолго по моего перехода в райком там полностью сменился аппарат. Первым секретарем стал Турдукулов Канат, матерый комсомольский волк. Он принял организацию, которая числилась в республике на предпоследнем месте. За год по всем показателям среди 28 райкомов мы заняли второе место. Заворгом был Майтпасов Биримкул, аккуратный и педантичный сотрудник. Я курировал работу комсомольских организаций промышленных предприятий и колхозов. Главным в работе было, чтобы функционировали комсомольско-молодежные бригады, своевременно уплачивались взносы, выполнялась разнарядка приема новых членов и вовремя подавались наверх в ЦК отчеты. С обязанностями мы справлялись успешно. У всех орготделов ВЛКСМ головной болью является прием новых членов. Попробуй затащить в комсомол работягу, у которого и так хватает своих житейских проблем. Я решил этот вопрос просто. Как член призывной комиссии два раза в год я восседал на медкомиссии в военкомате. В актовом зале суровый майор военкомата давал команду призывникам:
-- Комсомольцы направо, остальные налево! Комсомольцы будут служить в Германии, в Москве, в морфлоте. Остальных отправлю на Сахалин, на Магадан, к черту на куличики!
Перепуганные некомсомольцы валом валили ко мне. Используя прежний опыт, я тут же их фотографировал и собирал по 50 копеек. Отснятые пленки и деньги отдавал в быткомбинат. На следующий день приезжали комсорги, отбирали фотографии своих ребят и оформляли необходимые документы. Тут же заводили призывников к членам бюро. Таким образом, план приема в комсомол выполнялся на 100 процентов, даже оставался резерв.
Вскоре со всех концов Союза зачастили к нам различные делегации по обмену опытом. Недели не обходилось без гостей. Пытливые коллеги начинали с бумаг. В орготделе хранились красивые кожаные папки с идеально составленной документацией на каждую комсомольскую организацию. В первичках имелись их дубликаты. Проверяющие наугад выбирали какую-нибудь папку, изучали ее, и просили свозить на места. Больше всего им нравилось ездить по колхозам. Потому что там неплохо угощали, устраивали охоту или рыбалку. Потом, уже в более раскрепощенной обстановке на лоне природы, они пытались выведать наши секреты, но мы их никому не раскрыли.
В ту пору я увлекся каратэ и на этой почве сошелся с сотрудником местного КГБ. Вскоре мне предложили перейти в органы. Проверка длилась полгода. Трудности возникли с проверкой по спецучетам: у меня десять человек близких родственников, у жены девять, все они родились в разных местах, сменили много мест жительства. У любого оперативника руки опустятся. Не долго думая, сотрудник КГБ предложил мне самому заполнить требования. Их оказалось 147 штук! Позже я слышал, как в Узбекистане ленивый опер "зарубил" хорошего парня только из-за того, что у него было слишком много родственников.
Летом 1979 года наконец все необходимые справки были собраны. Тут возникла проблема с партийностью. Своей очереди приема в КПСС дожидались в райкоме комсомола двое более высокопоставленных коллег: заворг и второй секретарь. Но начальник КГБ Аман Доскеев переговорил с первым секретарем райкома партии и вопрос был улажен.
В августе съездил в родной колхоз "Каракол", и объявил, что уезжаю на учебу в Высшую партийную школу. Практичные бригадиры смекнули, что через пару лет я вернусь минимум парторгом, а то забирай и выше. В общей сложности они наобещали семь барашков. Но я взял две овечки и пару фляг кумыса, и то у чабанов, друзей детства. В райкоме комсомола организовал отходную.
ЧАСТЬ 5. СЛУЖБА В ОРГАНАХ КОНТРРАЗВЕДКИ
Чтобы быть справедливым возмездье могло, лишь злом воздавать подобает за зло.
(Фирдоуси)
Глава 1. Минская школа
В конце августа 1979 года я приехал в Минск на Высшие курсы КГБ СССР. Несколько дней длилось тестирование и собеседование. На первой установочной лекции, начальник курсов заявил:
-- Из числа сидящих в этом зале через десять лет 5-6 слушателей станут генералами. Примерно столько же человек не поднимутся выше майора. Остальные будут подполковниками и полковниками. Минские курсы являются лучшим учебным заведением контрразведки в стране. Московская Высшая школа КГБ, разумеется, думает иначе. Но факты налицо. Об этом свидетельствует статистика.
Думаю, что слушатели мысленно примерили на свои плечи генеральские погоны. Я уж точно. Каждый из нас, сидящих в зале, имеет высшее образование, в течение нескольких лет успел поработать в народном хозяйстве по своей основной гражданской специальности. Мы только что, впервые в жизни одели офицерскую форму. Хромовые сапоги, хрустящие портупеи, это, знаете ли, чертовски здорово! Покажите мне мужчину, который не мечтал бы носить военную форму! Солидные тридцатилетние мужики украдкой бегали в фойе поглядеться в зеркало как самые последние институтки. На моих погонах красовались три маленькие звездочки. Таких старлеев на курсах было всего несколько. Основная масса слушателей были лейтенантами. Были и сержанты из тех, которые обучались в вузах без военных кафедр. Они получали по 75 рублей курсантских, в то время как я -- 205. Из этой суммы 150 рублей ежемесячно отправлял своей жене. Сержантам через полгода Приказом Председателя КГБ присвоили лейтенантские звания.
По результатам тестирования первое место на Курсах получил Валера из Ленинграда с коэффициентом 4,6 балла! Это близко к гениальности. Пятерку в принципе получить невозможно, пятерка -- это абсолют! Он стал командиром нашей учебной группы. Минимальный показатель -- 2,8 балла, имел парнишка с соседней группы. Через полгода его отчислили за неуспеваемость. Остальные ребята плотно вписались между 3,5 и 4. Это свидетельствует о том, что в органы госбезопасности отбирали не самых худших. Я с 4,2 баллами был назначен заместителем командира группы.
В каждой группе было по 14 слушателей, приехавшие с разных концов Союза. Проживали в общежитии по четыре человека в комнате. В нашей комнате кроме меня были ребята из Самары, Эстонии, и Казахстана.
Утро начиналось с получасовой пробежки и зарядки. Затем туалет и завтрак. Занятия строились по схеме, отработанной многолетней практикой. Сперва установочные лекции по спецдисциплинам, на которых преподаватели знакомили нас со свежими материалами из практики контрразведки.
После обеденного перерыва занятия продолжались до 18 часов. С 18 до 20 часов самоподготовка. Затем ужин и личное время. Отбой в 23 часа.
Учебников по спецдисциплинам было много. Но еще интереснее было читать первоисточники: это были настоящие материалы по наиболее громким делам, известным и неизвестным широкой публике. Времени, отведенной на самоподготовку катастрофически не хватало. Поэтому после ужина возвращались в класс и засиживались до отбоя. Секретчик просто отбирал у нас документы, запирал их в железный шкаф и выгонял всех из класса. Признаюсь, что после Минской школы я охладел к детективам, потому что реальные операции во много раз оказались интереснее писательских выдумок.
Глава 2. Лучше иметь красную рожу и синий диплом, нежели синюю рожу и красный диплом
В справедливости этого студенческого афоризма убедился на практике. В нашей группе был парень, окончивший школу с золотой медалью и ВУЗ с красным дипломом. Обладая феноменальной памятью, на семинарских занятиях он слово в слово цитировал выдержки из учебников. Но стоило преподавателю задать каверзный вопрос, начинал плавать. Мы, хронические троечники в прошлой жизни, напрягая извилины и, используя житейский опыт, выкручивались. Иногда даже поражали преподавателя оригинальными вариантами решения задач и получали пятерки. Оказалось, что в оперативном работнике выше всего ценится именно способность думать. Через полгода, адаптировавшись к учебе, даже выкраивали время сбегать на танцульки в ОДО. При упоминании окружного дома офицеров у каждого выпускника Минской школы непременно мелькнет улыбка, он вспомнит солдатский духовой оркестр на сцене, наяривающий "твист" и "шейк", красивых барышень у входа, хватающих офицеров за руки:
-- Товарищ лейтенант, проведите пожалуйста на танцы!
И без пятнадцати одиннадцать торопливое прощание с девушкой и стремительный марш-бросок в расположение, чтобы успеть на вечернюю поверку.
Бывшие отличники получали тройки и имели бледно-синюшные лица. Ходили байки, что на предыдущем потоке у одного "отличника" от перегруза поехала крыша: заметили, что каждое утро он надраивает щеткой сапоги Феликсу Эдмундовичу, чей огромный портрет висел в вестибюле. Над шутником сперва посмеивались. Спохватились, когда он начал пускать пену и кусаться. Короче, повязали и отправили домой.
Случилось так, что в начале учебы один из наших слушателей, будучи в городе, на пять минут опоздал на вечернюю поверку. Ему устроили разнос по служебной и партийной линии. Один ретивый коммунист даже предложил исключить его из партии. Это было уж слишком. Мы заступились за своего товарища:
-- Ребята, проблема не стоит выеденного яйца. Посмотрим, что еще будет к концу учебы! Предлагаем ограничиться "постановкой ему на вид".
Парню все же влепили выговор.
Через полгода "ретивый коммунист" не вернулся ночевать. Мы с Валерой не доложили по команде, надеясь, что к утру он объявится. Парнишка был холостой, возможно завлекла в свои сети какая-нибудь красотка. Однако он отсутствовал и на утренней поверке. Мы еще на что-то надеялись. Прошла двухчасовая лекция в актовом зале. Его все нет. На семинарских занятиях преподаватель наконец обратил внимание на его отсутствие. Начался разбор. Переговорили с ребятами, с которыми вечером он был в ресторане, и выяснили, что он ушел провожать официантку Танечку. Позвонили в ресторан. Оказалось, у них работают четыре Тани. Попросили домашний адрес той, которая сегодня не вышла на работу. Ребята съездили к ней на квартиру и обнаружили нашего героя в нежных девичьих объятиях. Возмущению ребят не было предела: так бесстыдно подставить группу! Потом все же сделали скидку на то, что он в эту ночь лишился невинности, и ограничились выговором по партийной линии. Однако он подводил еще не раз.
Я закончил Высшие курсы с одной четверкой по Советскому уголовному праву, однако попал в список отличников. Большинство зачетов заработал "автоматом" за активность на семинарских и практических занятиях. И что интересно, получил пятерку за ненаписанный реферат по научному коммунизму. Когда я поделился мыслями о том, в каком ключе собираюсь раскрыть содержание темы, преподаватель схватился за голову, и попросил этого не делать.
На выпускных трехсуточных учениях я оказался в редколлегии стенной газеты, которая освещала действия участников. По плану учений в Минск приезжал иностранный дипломат-разведчик (эту роль прекрасно сыграл сотрудник центрального аппарата КГБ Белоруссии, владевший несколькими языками), которого наши ребята "пасли". Кроме того слушателям приходилось писать запросы и спецпроверки, составлять заявки на проведение оперативно-технических мероприятий и наружного наблюдения, читать их отчеты и на их основе готовить аналитические справки. Все происходило как в реальной боевой обстановке. Мы, члены редколлегии были посвящены в планы учений на два хода вперед и успевали выпустить свежие материалы точно к тому моменту, когда усталые слушатели, после обсуждения очередной задачи и принятия решения, выходили покурить. Они поражались оперативным фотосъемкам с мест: узнавая свои перекошенные физиономии, кто-то хохотал, кто-то краснел. Газета на оберточной бумаге каждые два часа прибавляла в размерах на несколько метров. Когда все четыре стены огромного фойе были заняты, стала закручиваться в спираль на выносных стендах. Общая длина стенгазеты составила 147 метров! Его показали самому Председателю КГБ Белоруссии. Председатель смеялся до слез! Именно после этого наш генерал, начальник Высших Курсов, своим приказом зачислил меня в категорию отличников.
Глава 3. Город Минск
Минск 1979 года -- чистый, ухоженный город. Много театров и музеев. Девушки красивы, парни приветливы и добродушны. Обеспеченность продуктами питания и товарами -- получше, чем в Москве. Отношение жителей Минска к людям в военной форме было каким-то особенно трепетным. Бабульки в магазинах любезно старались пропустить нас без очереди. Ежемесячно я отправлял дочуркам посылки с конфетами, жевательной резинкой и прочими подарками. Минские ребята рассказывали, что этому изобилию они обязаны Первому секретарю ЦК КП Белоруссии, Герою Советского Союза Машерову, который, в отличие от других республиканских лидеров, сумел в свое время сказать "нет" Хрущеву и сохранить поголовье скота. Мне довелось дважды его видеть близко: на демонстрации 7 ноября 1979 года, когда мы стояли в оцеплении правительственной трибуны, и на День Победы 1980-го, при возложении венков к монументу павшим в Великой Отечественной войне. По реакции людей было видно, что его искренне уважают и любят. Трагическая смерть Машерова потрясла всех.
Нынче мне совершенно не понятна реакция некоторых отморозков, выступающих против воссоединения России и Белоруссии. По этому поводу вспоминается мнение одного ветерана войны: "здесь вражество какое-то есть!"
Глава 4. Олимпиада-80
В начале 1980 нам объявили, что вся Минская школа будет задействована на обеспечении безопасности Олимпиады-80. Сверх установленной учебной программы начались дополнительные занятия. Лекции читали представители Советского Национального Олимпийского комитета, известные спортсмены, медики, сотрудники внешней разведки и контрразведки. От врачей мы узнали "главную Олимпийскую тайну": о том, как обмануть допинг-контроль. Оказывается, только в двух странах мира имеется технология выявления применения анаболиков: в Советском Союзе и Великобритании. На предыдущей Монреальской Олимпиаде-76, из Канады в Англию ежедневно гоняли специально зафрахтованный американский сверхзвуковой бомбардировщик с анализами мочи участников соревнований.
Сотрудники внешней контрразведки рассказали, что не пустили в Союз полторы тысячи туристов только из одной ФРГ, на которых имелись материалы о связях с экстремистскими организациями.
Пограничники высыпали перед нами мешок иностранных паспортов и научили как распознавать фальшивые.
Мы должны были заниматься аккредитацией всех прибывающих. На каждого из них отводилось 30 секунд. За это время должны были успеть сличить его физиономию с фотографией на документе, отпечатать на машинке его фамилию, наклеить фото, заламинировать документ, пробить в нем дыроколом отверстия, пропустить и завязать шелковый шнурок и повесить на шею дорогому гостю.
Рано утром 1 июня 1980 года эшелон со слушателями Минской школы прибыл в Москву. Столица сияла чистотой вымытых улиц и прозрачной свежестью воздуха. Нас разместили на первом этаже казармы военного училища авиационных техников ПВО неподалеку от Олимпийской деревни. На втором этаже поселились будущие особисты из Новосибирской школы КГБ. Их одели в милицейскую форму и поставили старшими над курсантами училищ МВД. Мы ходили в гражданском. Вообще-то сперва одели в специальную униформу: некая зарубежная фирма, нашив на залежалые синтетические спортивные костюмы десятилетней давности свой товарный знак, подарила их Олимпиаде. Выглядели мы в них чучелами огородными. Президент МОК Майкл Килланин, увидев наших ребят в вестибюле гостиницы Москва, испугался их внешнего вида, и распорядился срочно переодеть. В тот же день для нас закупили крупную партию цивильных ГДРовских костюмов.
Наша учебная группа в полном составе попала в центральный пункт аккредитации, который размещался в Лужниках. Мое рабочее место находилось в комнате за железными дверями, на которой висела грозная табличка: "Посторонним вход запрещен". В комнате стоял бронированный агрегат с револьверной подачей полок, которым заведовал гражданский парень из оргкомитета по имени Олег. В этом агрегате хранились все Олимпийские карточки. Согласно многолетней традиции, они делятся на категории А, В, С, D, E, F и являются документом, по которым в период официального проведения Игр разрешается свободное пересечение государственной границы принимающей страны без паспорта и досмотра багажа! Для владельцев этих карточек не должны существовать закрытых зон и городов. Представляете, какой соблазн испытывали зарубежные спецслужбы? И какой колоссальный объем работы проделали наши органы безопасности, чтобы предотвратить нежелательные эксцессы?
Кроме того были карточки, выдаваемые сотрудникам службы безопасности и обслуживающему персоналу. Тут у нашего оргкомитета возникла более серьезная проблема: как быть с Леонидом Ильичом и другими уважаемыми людьми? Ведь они не являются участниками Игр и по существующим правилам не имеют права доступа на Олимпийские объекты. И тогда чья-то гениальная голова родила идею изготовить карточки для внутреннего пользования: ПГ (Почетный гость), СО-1, СО-2 и СО-3 (Советская общественность первой, второй и третьей категорий). В категорию почетных гостей попадали члены Политбюро КПСС, главы зарубежных государств и лидеры коммунистических партий. Олег мечтал лично аккредитовать Леонида Ильича и вручить ему карточку ПГ No 000001, однако члены Политбюро обошлись без нашей помощи, у них и так был проход всюду.
На карточки СО-1 имели право первые секретари ЦК Советских республик с женами. СО-2 положено было вручать республиканским Председателям Президиумов Верховных Советов, завотделам ЦК КПСС, некоторым космонавтам (но уже без жен). С карточками СО-1 и СО-2 можно было посещать открытие и закрытие Олимпиады и все игры. Карточки СО-3 выписывались персонально известным спортсменам, министрам, ученым, артистам, писателям, некоторым передовикам производства и космонавтам. Этот контингент был самым многочисленным. Почему и по какому принципу разделили космонавтов на "Советскую общественность" второй и третьей категорий не знаю. С карточками СО-3 можно было только посетить открытие и закрытие Олимпиады и без очереди купить билеты на любые игры.
Так было задумано. На практике получилось несколько иначе. У нас были заверенные Руководством КГБ списки людей, которым нужно было выписать карточки. Хотя грифа секретности на этих документах не было (на Олимпийских играх секреты не положены), доступ к ним имел узко ограниченный круг лиц. Многие министерства и ведомства прислали заявки не только на своих руководителей, но и на их первых заместителей. А если учесть, что в некоторых министерствах было по дюжине первых замов, к тому же они захотели взять с собой жен, можете представить, какой бардак у нас начался. Конкретный пример: как не выписать СО-2 Юрию Леонидовичу Брежневу, который являлся где-то одиннадцатым первым заместителем внешнеторгового ведомства? Но в таком случае, чтобы его не смущать, следует уважить и всех остальных первых замов! Карточка была подготовлена, но к чести Юрия Леонидовича, он от нее отказался. Один из наших отцов-командиров, руководствуясь инструкцией, сперва отправил в корзину фотографии всех "лишних" жен. Потом спохватившись, затребовал обратно и распорядился по особому блату все же удовлетворить просьбу некоторых из них. Поскольку фамилии жен и мужей не всегда совпадают, мы начали путать их фотографии, что вызвало жуткое неудовольствие заказчиков. Но это еще полбеды: некоторые высокопоставленные особы проходили сразу по трем заявкам: по линии ЦК, КГБ и своего министерства. Должен сознаться, что были случаи, когда под давлением Руководства мы умудрялись выписывать на одного человека по три карточки!
В нашей комнате имелся аппарат для уничтожения секретных документов, который перемалывает бумагу в мелкую лапшу. Регулярно к нам приносили горы компьютерных распечаток, подлежащих уничтожению. Комната была буквально забита мешками с огнеопасным мусором. А дурацкая режимная система не позволяла выносить даже мусор без особого на то распоряжения. Кроме того стоял ксерокс, подарок английской фирмы "Ксерокс". Это было сооружение размером с письменный стол. Часто он "жевал" бумагу и горел. В таких случаях мы просто дожидались, пока внутри него все выгорит, затем разбирали, протирали спиртом барабан и продолжали работу. Так что работа наша была пыльной, дымной и огнеопасной.
Примчался Газ-66. Подобрали со взлетно-посадочной полосы. Начался разбор. Оказалось, я нарушил инструкции по семи пунктам. Досталось и инструкторам. Начальник аэроклуба, глотая валидол, вымолвил:
-- Живи, парень, и нам не мешай.
Ребята переживали не меньше меня. Инструктор похлопал по плечу:
-- Твое счастье, что вращался вокруг затылка. Был случай, когда одна спортсменка штопорила вокруг колен. От перегрузки у нее полопались кровеносные сосуды глаз.
Тоска! Видимо, никогда больше не придется прыгать с парашютом. Прощай мечты, прощай любовь! На память о лучших днях жизни осталась лишь фотография. Впрочем, я опять ошибся: довелось - таки попрыгать в "Вымпеле".
Схватка с парторгом
Побитый, вернулся в родной колхоз. Опять потянулись серые будни. 7 марта 1976 года председатель колхоза в присутствии парторга попросил организовать три сотни подарков для поощрения тружениц. Договорившись с завмагом сельпо "под честное слово", я набрал на 300 рублей дешевых духов, мыло, салфетки и прочую мелочь. Упаковали в пластик. Задание было выполнено. Поскольку в колхозной кассе наличных денег не было, председатель обещал рассчитаться с магазином в течение недели. И тут начались неприятности. Председатель на пару месяцев слег в больницу. Вскоре его вовсе сняли. Потом сменился главный бухгалтер. Новый председатель и главбух платить по старым счетам отказались. Единственный свидетель долгов парторг не захотел брать ответственность на себя. Бедный завмаг сперва умолял, потом начал хватать меня за грудки. Я оказался в дурацком положении. Триста рублей в ту пору были огромные деньги. Доведенный до отчаяния, в присутствии всего колхозного актива я пообещал парторгу свернуть шею, что не прибавило теплоты во взаимоотношениях. Однако немного поостыв, поехал в Талас и записался на прием к первому секретарю райкома партии. Он выслушал, не проронив ни слова. Но инцидент был разрешен.
Вскоре в наше хозяйство нагрянула очередная высокая комиссия из столицы. Теперь они копали под председателя Бечелова. Представитель ЦК КП Киргизии потребовал у меня письменный отчет о комсомольских делах: почему молодежь пьянствует и дебоширит, несколько месяцев не платятся комсомольские взносы и т. д.
Я написал, что полгода колхозники не получают зарплаты. Члены КПСС умудряются своевременно уплачивают партийные взносы потому, что им оформляют аванс, в то время как нам, комсомольцам, это запрещено. Что мы организовали неплохой вокально-инструментальный ансамбль на средства, собранные молодежью. Однако авансовую ведомость на закупку двух электрогитар, подписанную еще полгода назад прежним председателем, не пропускает парторг. Упомянул и о распроклятых подарках. Отметил и определенные успехи: начав последними, мы первыми в районе завершили обмен комсомольских документов, действуют комсомольско-молодежные бригады.
По завершении ревизии на бюро райкома партии комиссия зачитала и мой отчет.
Вскоре меня пригласили на должность инструктора орготдела райкома комсомола и мы с семьей переехали в Талас. Парторг еще долго, на каждом районном партбюро патетически восклицал:
-- Как можно повышать в должности человека, развалившего работу комсомольской организации колхоза?
Но это уже было с его стороны бестактно в отношении районного начальства. Его осадили.
* ЧАСТЬ 4. ТАЛАССКИЙ РАЙКОМ КОМСОМОЛА *
Не тот умен, кто умеет отличить добро от зла, а тот, кто из двух зол умеет выбирать меньшее.
(Аль-Харизи)
Инструктор райкома
Незадолго по моего перехода в райком там полностью сменился аппарат. Первым секретарем стал Турдукулов Канат, матерый комсомольский волк. Он принял организацию, которая числилась в республике на предпоследнем месте. За год по всем показателям среди 28 райкомов мы заняли второе место. Заворгом был Майтпасов Биримкул, аккуратный и педантичный сотрудник. Я курировал работу комсомольских организаций промышленных предприятий и колхозов. Главным в работе было, чтобы функционировали комсомольско-молодежные бригады, своевременно уплачивались взносы, выполнялась разнарядка приема новых членов и вовремя подавались наверх в ЦК отчеты. С обязанностями мы справлялись успешно. У всех орготделов ВЛКСМ головной болью является прием новых членов. Попробуй затащить в комсомол работягу, у которого и так хватает своих житейских проблем. Я решил этот вопрос просто. Как член призывной комиссии два раза в год я восседал на медкомиссии в военкомате. В актовом зале суровый майор военкомата давал команду призывникам:
-- Комсомольцы направо, остальные налево! Комсомольцы будут служить в Германии, в Москве, в морфлоте. Остальных отправлю на Сахалин, на Магадан, к черту на куличики!
Перепуганные некомсомольцы валом валили ко мне. Используя прежний опыт, я тут же их фотографировал и собирал по 50 копеек. Отснятые пленки и деньги отдавал в быткомбинат. На следующий день приезжали комсорги, отбирали фотографии своих ребят и оформляли необходимые документы. Тут же заводили призывников к членам бюро. Таким образом, план приема в комсомол выполнялся на 100 процентов, даже оставался резерв.
Вскоре со всех концов Союза зачастили к нам различные делегации по обмену опытом. Недели не обходилось без гостей. Пытливые коллеги начинали с бумаг. В орготделе хранились красивые кожаные папки с идеально составленной документацией на каждую комсомольскую организацию. В первичках имелись их дубликаты. Проверяющие наугад выбирали какую-нибудь папку, изучали ее, и просили свозить на места. Больше всего им нравилось ездить по колхозам. Потому что там неплохо угощали, устраивали охоту или рыбалку. Потом, уже в более раскрепощенной обстановке на лоне природы, они пытались выведать наши секреты, но мы их никому не раскрыли.
В ту пору я увлекся каратэ и на этой почве сошелся с сотрудником местного КГБ. Вскоре мне предложили перейти в органы. Проверка длилась полгода. Трудности возникли с проверкой по спецучетам: у меня десять человек близких родственников, у жены девять, все они родились в разных местах, сменили много мест жительства. У любого оперативника руки опустятся. Не долго думая, сотрудник КГБ предложил мне самому заполнить требования. Их оказалось 147 штук! Позже я слышал, как в Узбекистане ленивый опер "зарубил" хорошего парня только из-за того, что у него было слишком много родственников.
Летом 1979 года наконец все необходимые справки были собраны. Тут возникла проблема с партийностью. Своей очереди приема в КПСС дожидались в райкоме комсомола двое более высокопоставленных коллег: заворг и второй секретарь. Но начальник КГБ Аман Доскеев переговорил с первым секретарем райкома партии и вопрос был улажен.
В августе съездил в родной колхоз "Каракол", и объявил, что уезжаю на учебу в Высшую партийную школу. Практичные бригадиры смекнули, что через пару лет я вернусь минимум парторгом, а то забирай и выше. В общей сложности они наобещали семь барашков. Но я взял две овечки и пару фляг кумыса, и то у чабанов, друзей детства. В райкоме комсомола организовал отходную.
ЧАСТЬ 5. СЛУЖБА В ОРГАНАХ КОНТРРАЗВЕДКИ
Чтобы быть справедливым возмездье могло, лишь злом воздавать подобает за зло.
(Фирдоуси)
Глава 1. Минская школа
В конце августа 1979 года я приехал в Минск на Высшие курсы КГБ СССР. Несколько дней длилось тестирование и собеседование. На первой установочной лекции, начальник курсов заявил:
-- Из числа сидящих в этом зале через десять лет 5-6 слушателей станут генералами. Примерно столько же человек не поднимутся выше майора. Остальные будут подполковниками и полковниками. Минские курсы являются лучшим учебным заведением контрразведки в стране. Московская Высшая школа КГБ, разумеется, думает иначе. Но факты налицо. Об этом свидетельствует статистика.
Думаю, что слушатели мысленно примерили на свои плечи генеральские погоны. Я уж точно. Каждый из нас, сидящих в зале, имеет высшее образование, в течение нескольких лет успел поработать в народном хозяйстве по своей основной гражданской специальности. Мы только что, впервые в жизни одели офицерскую форму. Хромовые сапоги, хрустящие портупеи, это, знаете ли, чертовски здорово! Покажите мне мужчину, который не мечтал бы носить военную форму! Солидные тридцатилетние мужики украдкой бегали в фойе поглядеться в зеркало как самые последние институтки. На моих погонах красовались три маленькие звездочки. Таких старлеев на курсах было всего несколько. Основная масса слушателей были лейтенантами. Были и сержанты из тех, которые обучались в вузах без военных кафедр. Они получали по 75 рублей курсантских, в то время как я -- 205. Из этой суммы 150 рублей ежемесячно отправлял своей жене. Сержантам через полгода Приказом Председателя КГБ присвоили лейтенантские звания.
По результатам тестирования первое место на Курсах получил Валера из Ленинграда с коэффициентом 4,6 балла! Это близко к гениальности. Пятерку в принципе получить невозможно, пятерка -- это абсолют! Он стал командиром нашей учебной группы. Минимальный показатель -- 2,8 балла, имел парнишка с соседней группы. Через полгода его отчислили за неуспеваемость. Остальные ребята плотно вписались между 3,5 и 4. Это свидетельствует о том, что в органы госбезопасности отбирали не самых худших. Я с 4,2 баллами был назначен заместителем командира группы.
В каждой группе было по 14 слушателей, приехавшие с разных концов Союза. Проживали в общежитии по четыре человека в комнате. В нашей комнате кроме меня были ребята из Самары, Эстонии, и Казахстана.
Утро начиналось с получасовой пробежки и зарядки. Затем туалет и завтрак. Занятия строились по схеме, отработанной многолетней практикой. Сперва установочные лекции по спецдисциплинам, на которых преподаватели знакомили нас со свежими материалами из практики контрразведки.
После обеденного перерыва занятия продолжались до 18 часов. С 18 до 20 часов самоподготовка. Затем ужин и личное время. Отбой в 23 часа.
Учебников по спецдисциплинам было много. Но еще интереснее было читать первоисточники: это были настоящие материалы по наиболее громким делам, известным и неизвестным широкой публике. Времени, отведенной на самоподготовку катастрофически не хватало. Поэтому после ужина возвращались в класс и засиживались до отбоя. Секретчик просто отбирал у нас документы, запирал их в железный шкаф и выгонял всех из класса. Признаюсь, что после Минской школы я охладел к детективам, потому что реальные операции во много раз оказались интереснее писательских выдумок.
Глава 2. Лучше иметь красную рожу и синий диплом, нежели синюю рожу и красный диплом
В справедливости этого студенческого афоризма убедился на практике. В нашей группе был парень, окончивший школу с золотой медалью и ВУЗ с красным дипломом. Обладая феноменальной памятью, на семинарских занятиях он слово в слово цитировал выдержки из учебников. Но стоило преподавателю задать каверзный вопрос, начинал плавать. Мы, хронические троечники в прошлой жизни, напрягая извилины и, используя житейский опыт, выкручивались. Иногда даже поражали преподавателя оригинальными вариантами решения задач и получали пятерки. Оказалось, что в оперативном работнике выше всего ценится именно способность думать. Через полгода, адаптировавшись к учебе, даже выкраивали время сбегать на танцульки в ОДО. При упоминании окружного дома офицеров у каждого выпускника Минской школы непременно мелькнет улыбка, он вспомнит солдатский духовой оркестр на сцене, наяривающий "твист" и "шейк", красивых барышень у входа, хватающих офицеров за руки:
-- Товарищ лейтенант, проведите пожалуйста на танцы!
И без пятнадцати одиннадцать торопливое прощание с девушкой и стремительный марш-бросок в расположение, чтобы успеть на вечернюю поверку.
Бывшие отличники получали тройки и имели бледно-синюшные лица. Ходили байки, что на предыдущем потоке у одного "отличника" от перегруза поехала крыша: заметили, что каждое утро он надраивает щеткой сапоги Феликсу Эдмундовичу, чей огромный портрет висел в вестибюле. Над шутником сперва посмеивались. Спохватились, когда он начал пускать пену и кусаться. Короче, повязали и отправили домой.
Случилось так, что в начале учебы один из наших слушателей, будучи в городе, на пять минут опоздал на вечернюю поверку. Ему устроили разнос по служебной и партийной линии. Один ретивый коммунист даже предложил исключить его из партии. Это было уж слишком. Мы заступились за своего товарища:
-- Ребята, проблема не стоит выеденного яйца. Посмотрим, что еще будет к концу учебы! Предлагаем ограничиться "постановкой ему на вид".
Парню все же влепили выговор.
Через полгода "ретивый коммунист" не вернулся ночевать. Мы с Валерой не доложили по команде, надеясь, что к утру он объявится. Парнишка был холостой, возможно завлекла в свои сети какая-нибудь красотка. Однако он отсутствовал и на утренней поверке. Мы еще на что-то надеялись. Прошла двухчасовая лекция в актовом зале. Его все нет. На семинарских занятиях преподаватель наконец обратил внимание на его отсутствие. Начался разбор. Переговорили с ребятами, с которыми вечером он был в ресторане, и выяснили, что он ушел провожать официантку Танечку. Позвонили в ресторан. Оказалось, у них работают четыре Тани. Попросили домашний адрес той, которая сегодня не вышла на работу. Ребята съездили к ней на квартиру и обнаружили нашего героя в нежных девичьих объятиях. Возмущению ребят не было предела: так бесстыдно подставить группу! Потом все же сделали скидку на то, что он в эту ночь лишился невинности, и ограничились выговором по партийной линии. Однако он подводил еще не раз.
Я закончил Высшие курсы с одной четверкой по Советскому уголовному праву, однако попал в список отличников. Большинство зачетов заработал "автоматом" за активность на семинарских и практических занятиях. И что интересно, получил пятерку за ненаписанный реферат по научному коммунизму. Когда я поделился мыслями о том, в каком ключе собираюсь раскрыть содержание темы, преподаватель схватился за голову, и попросил этого не делать.
На выпускных трехсуточных учениях я оказался в редколлегии стенной газеты, которая освещала действия участников. По плану учений в Минск приезжал иностранный дипломат-разведчик (эту роль прекрасно сыграл сотрудник центрального аппарата КГБ Белоруссии, владевший несколькими языками), которого наши ребята "пасли". Кроме того слушателям приходилось писать запросы и спецпроверки, составлять заявки на проведение оперативно-технических мероприятий и наружного наблюдения, читать их отчеты и на их основе готовить аналитические справки. Все происходило как в реальной боевой обстановке. Мы, члены редколлегии были посвящены в планы учений на два хода вперед и успевали выпустить свежие материалы точно к тому моменту, когда усталые слушатели, после обсуждения очередной задачи и принятия решения, выходили покурить. Они поражались оперативным фотосъемкам с мест: узнавая свои перекошенные физиономии, кто-то хохотал, кто-то краснел. Газета на оберточной бумаге каждые два часа прибавляла в размерах на несколько метров. Когда все четыре стены огромного фойе были заняты, стала закручиваться в спираль на выносных стендах. Общая длина стенгазеты составила 147 метров! Его показали самому Председателю КГБ Белоруссии. Председатель смеялся до слез! Именно после этого наш генерал, начальник Высших Курсов, своим приказом зачислил меня в категорию отличников.
Глава 3. Город Минск
Минск 1979 года -- чистый, ухоженный город. Много театров и музеев. Девушки красивы, парни приветливы и добродушны. Обеспеченность продуктами питания и товарами -- получше, чем в Москве. Отношение жителей Минска к людям в военной форме было каким-то особенно трепетным. Бабульки в магазинах любезно старались пропустить нас без очереди. Ежемесячно я отправлял дочуркам посылки с конфетами, жевательной резинкой и прочими подарками. Минские ребята рассказывали, что этому изобилию они обязаны Первому секретарю ЦК КП Белоруссии, Герою Советского Союза Машерову, который, в отличие от других республиканских лидеров, сумел в свое время сказать "нет" Хрущеву и сохранить поголовье скота. Мне довелось дважды его видеть близко: на демонстрации 7 ноября 1979 года, когда мы стояли в оцеплении правительственной трибуны, и на День Победы 1980-го, при возложении венков к монументу павшим в Великой Отечественной войне. По реакции людей было видно, что его искренне уважают и любят. Трагическая смерть Машерова потрясла всех.
Нынче мне совершенно не понятна реакция некоторых отморозков, выступающих против воссоединения России и Белоруссии. По этому поводу вспоминается мнение одного ветерана войны: "здесь вражество какое-то есть!"
Глава 4. Олимпиада-80
В начале 1980 нам объявили, что вся Минская школа будет задействована на обеспечении безопасности Олимпиады-80. Сверх установленной учебной программы начались дополнительные занятия. Лекции читали представители Советского Национального Олимпийского комитета, известные спортсмены, медики, сотрудники внешней разведки и контрразведки. От врачей мы узнали "главную Олимпийскую тайну": о том, как обмануть допинг-контроль. Оказывается, только в двух странах мира имеется технология выявления применения анаболиков: в Советском Союзе и Великобритании. На предыдущей Монреальской Олимпиаде-76, из Канады в Англию ежедневно гоняли специально зафрахтованный американский сверхзвуковой бомбардировщик с анализами мочи участников соревнований.
Сотрудники внешней контрразведки рассказали, что не пустили в Союз полторы тысячи туристов только из одной ФРГ, на которых имелись материалы о связях с экстремистскими организациями.
Пограничники высыпали перед нами мешок иностранных паспортов и научили как распознавать фальшивые.
Мы должны были заниматься аккредитацией всех прибывающих. На каждого из них отводилось 30 секунд. За это время должны были успеть сличить его физиономию с фотографией на документе, отпечатать на машинке его фамилию, наклеить фото, заламинировать документ, пробить в нем дыроколом отверстия, пропустить и завязать шелковый шнурок и повесить на шею дорогому гостю.
Рано утром 1 июня 1980 года эшелон со слушателями Минской школы прибыл в Москву. Столица сияла чистотой вымытых улиц и прозрачной свежестью воздуха. Нас разместили на первом этаже казармы военного училища авиационных техников ПВО неподалеку от Олимпийской деревни. На втором этаже поселились будущие особисты из Новосибирской школы КГБ. Их одели в милицейскую форму и поставили старшими над курсантами училищ МВД. Мы ходили в гражданском. Вообще-то сперва одели в специальную униформу: некая зарубежная фирма, нашив на залежалые синтетические спортивные костюмы десятилетней давности свой товарный знак, подарила их Олимпиаде. Выглядели мы в них чучелами огородными. Президент МОК Майкл Килланин, увидев наших ребят в вестибюле гостиницы Москва, испугался их внешнего вида, и распорядился срочно переодеть. В тот же день для нас закупили крупную партию цивильных ГДРовских костюмов.
Наша учебная группа в полном составе попала в центральный пункт аккредитации, который размещался в Лужниках. Мое рабочее место находилось в комнате за железными дверями, на которой висела грозная табличка: "Посторонним вход запрещен". В комнате стоял бронированный агрегат с револьверной подачей полок, которым заведовал гражданский парень из оргкомитета по имени Олег. В этом агрегате хранились все Олимпийские карточки. Согласно многолетней традиции, они делятся на категории А, В, С, D, E, F и являются документом, по которым в период официального проведения Игр разрешается свободное пересечение государственной границы принимающей страны без паспорта и досмотра багажа! Для владельцев этих карточек не должны существовать закрытых зон и городов. Представляете, какой соблазн испытывали зарубежные спецслужбы? И какой колоссальный объем работы проделали наши органы безопасности, чтобы предотвратить нежелательные эксцессы?
Кроме того были карточки, выдаваемые сотрудникам службы безопасности и обслуживающему персоналу. Тут у нашего оргкомитета возникла более серьезная проблема: как быть с Леонидом Ильичом и другими уважаемыми людьми? Ведь они не являются участниками Игр и по существующим правилам не имеют права доступа на Олимпийские объекты. И тогда чья-то гениальная голова родила идею изготовить карточки для внутреннего пользования: ПГ (Почетный гость), СО-1, СО-2 и СО-3 (Советская общественность первой, второй и третьей категорий). В категорию почетных гостей попадали члены Политбюро КПСС, главы зарубежных государств и лидеры коммунистических партий. Олег мечтал лично аккредитовать Леонида Ильича и вручить ему карточку ПГ No 000001, однако члены Политбюро обошлись без нашей помощи, у них и так был проход всюду.
На карточки СО-1 имели право первые секретари ЦК Советских республик с женами. СО-2 положено было вручать республиканским Председателям Президиумов Верховных Советов, завотделам ЦК КПСС, некоторым космонавтам (но уже без жен). С карточками СО-1 и СО-2 можно было посещать открытие и закрытие Олимпиады и все игры. Карточки СО-3 выписывались персонально известным спортсменам, министрам, ученым, артистам, писателям, некоторым передовикам производства и космонавтам. Этот контингент был самым многочисленным. Почему и по какому принципу разделили космонавтов на "Советскую общественность" второй и третьей категорий не знаю. С карточками СО-3 можно было только посетить открытие и закрытие Олимпиады и без очереди купить билеты на любые игры.
Так было задумано. На практике получилось несколько иначе. У нас были заверенные Руководством КГБ списки людей, которым нужно было выписать карточки. Хотя грифа секретности на этих документах не было (на Олимпийских играх секреты не положены), доступ к ним имел узко ограниченный круг лиц. Многие министерства и ведомства прислали заявки не только на своих руководителей, но и на их первых заместителей. А если учесть, что в некоторых министерствах было по дюжине первых замов, к тому же они захотели взять с собой жен, можете представить, какой бардак у нас начался. Конкретный пример: как не выписать СО-2 Юрию Леонидовичу Брежневу, который являлся где-то одиннадцатым первым заместителем внешнеторгового ведомства? Но в таком случае, чтобы его не смущать, следует уважить и всех остальных первых замов! Карточка была подготовлена, но к чести Юрия Леонидовича, он от нее отказался. Один из наших отцов-командиров, руководствуясь инструкцией, сперва отправил в корзину фотографии всех "лишних" жен. Потом спохватившись, затребовал обратно и распорядился по особому блату все же удовлетворить просьбу некоторых из них. Поскольку фамилии жен и мужей не всегда совпадают, мы начали путать их фотографии, что вызвало жуткое неудовольствие заказчиков. Но это еще полбеды: некоторые высокопоставленные особы проходили сразу по трем заявкам: по линии ЦК, КГБ и своего министерства. Должен сознаться, что были случаи, когда под давлением Руководства мы умудрялись выписывать на одного человека по три карточки!
В нашей комнате имелся аппарат для уничтожения секретных документов, который перемалывает бумагу в мелкую лапшу. Регулярно к нам приносили горы компьютерных распечаток, подлежащих уничтожению. Комната была буквально забита мешками с огнеопасным мусором. А дурацкая режимная система не позволяла выносить даже мусор без особого на то распоряжения. Кроме того стоял ксерокс, подарок английской фирмы "Ксерокс". Это было сооружение размером с письменный стол. Часто он "жевал" бумагу и горел. В таких случаях мы просто дожидались, пока внутри него все выгорит, затем разбирали, протирали спиртом барабан и продолжали работу. Так что работа наша была пыльной, дымной и огнеопасной.