Абдуллаев Чингиз. Обреченная весна

   В кабинет вошли несколько человек. Горбачев не стал здороваться с каждым по отдельности, как это обычно делали его предшественники. Он не любил фамильярностей, хотя привычно обращался ко всем подчиненным на «ты». Сказывались долгие годы, проведенные в провинции, и возраставшее с годами самомнение. На прием к президенту пришли министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов, министр внутренних дел Борис Карлович Пуго, Председатель Комитета государственной безопасности Владимир Александрович Крючков. Кроме них были приглашены член Президентского совета академик Евгений Максимович Примаков и советник президента маршал Сергей Федорович Ахромеев. Вместе с Болдиным их было шесть человек. Шесть человек, севших за стол только после того, как сел в свое кресло Горбачев.
   Он подумал, что уже практически сформирован Совет по национальной безопасности, который должен утвердить Верховный Совет. Кроме присутствующих здесь людей в него должны войти будущий Председатель Совета министров, министр иностранных дел и... неожиданно вспомнив о следующей кандидатуре, чуть не улыбнулся. Конечно, нужно включить в этот Совет и вице-президента страны. Он с таким трудом протащил кандидатуру Янаева – депутаты упрямо не хотели за него голосовать. Бывший профсоюзный лидер вызывал у них непонятное отторжение – и тем, что был почти не известен большинству, и своей мешковатой фигурой, и косноязычием, вызывавшим еще большее недоумение у депутатов. Они не хотели понимать, что Янаев нужен был Горбачеву, чтобы оттенять превосходство президента. В Политбюро ЦК КПСС он уже сумел протащить подобного человека, сделав Ивашко заместителем Генерального секретаря ЦК КПСС, специально ввел эту должность, которой раньше никогда не было. Ивашко оказался еще более стертой фигурой, чем Янаев, без амбиций и собственного мнения, готовый во всем соглашаться с Генеральным секретарем. Он так недолго пробыл на Украине и так гордился своей новой должностью, что его можно было смело считать надежным сторонником в политбюро. Но в состав Совета национальной безопасности заместителя Генерального секретаря можно не вводить. Он не обидится, а если даже и обидится, тоже не беда. После того как Горбачев ошибся с Ельциным, он больше не позволял себе подобных ошибок. Поэтому все кандидатуры были бесхребетные и неамбициозные. Янаев, Ивашко – патроны из одной обоймы. А новым министром иностранных дел рекомендовали Бессмертных. Похоже, его придется утвердить. Трусливый, осторожный функционер, готовый выполнять любые распоряжения президента. Это не Шеварднадзе, который мог позволить себе иногда высказывать какие-то замечания. Этот будет молчать при всех обстоятельствах. Нужно поскорее его утверждать, в таких условиях нельзя тянуть с назначением министра иностранных дел.
   – Вы все прекрасно знаете, зачем мы сегодня собрались, – начал Горбачев, – хотя начинать нужно было не с этого. Но ситуация очень тревожная. Из Литвы приходят все новые и новые сигналы. Просят помощи. Мне рассказывали, что там уже открыто нападают на наших военных... – Он посмотрел на Язова, но тот не понял его взгляда. Тогда повернулся к Крючкову.
   – Они оскорбляют наших офицеров, называют их оккупантами, – быстро отреагировал Крючков. – Многие жены офицеров просто умоляют им помочь. Республика полностью прекратила выделение жилья для офицеров, в больницах им отказывают в обычной медицинской помощи.
   Язов тяжело вздохнул, поняв смысл взгляда президента.
   – Обстановка тяжелая, – подтвердил он. – Люди не понимают, как им себя вести. Мне каждый день звонит командующий Прибалтийским военным округом генерал-полковник Кузьмин. Спрашивает, как быть, что ему делать?
   – А ты как считаешь, Борис Карлович? – обратился Горбачев к Пуго.
   Несколько месяцев назад он намеренно заменил своего соратника Бакатина на Пуго. На Бакатина жаловались многие республики, поступали даже коллективные письма от рабочих, требовавших увольнения министра внутренних дел за развал, который царил в стране. Но прежде всего нужно было наводить порядок в Прибалтике. Бывший руководитель КГБ и бывший первый секретарь Латвии Борис Пуго был идеальной кандидатурой на должность нового министра внутренних дел.
   – Нужно принимать решительные меры, – ответил Пуго. – Взять под полный контроль все административные здания Литвы, защитить коммунистов. Вы же знаете, что в Литве уже действуют две коммунистические партии. Одна стоит на твердых интернациональных позициях и поддерживает нас, в отличие от партии Бразаускаса. Они уже отошли от линии нашей партии и официально переименовали себя в Демократическую партию труда.
   – И они еще смели называть себя коммунистами! – возмутился Горбачев. – Вы все помните, как я во время своего прошлогоднего визита пытался повлиять на Бразаускаса и его товарищей. Но они не захотели прислушаться к моим доводам.
   – По вашему поручению я с ним недавно еще раз разговаривал по телефону. Он пытается повлиять на ситуацию, понимая всю сложность момента, но он вошел в правительство Литвы только как вице-премьер.
   – Там сейчас не он все решает, а Ландсбергис, – вставил Болдин.
   – Этот музыкант просто фанатик, – сообщил Крючков, – один из самых радикально настроенных в литовском руководстве. Я бы советовал его изолировать до того, как мы начнем действовать.
   – Нет, – возразил Горбачев, – так нельзя. Ты представляешь, что начнется в мире, если мы его арестуем? Сразу вспомнят тридцать седьмой год. Нет, пусть он сидит у себя в Верховном Совете. Все равно он один ничего не сможет сделать.
   – Да, – согласился Крючков, – вы правы. Литовское правительство скоро уйдет в отставку, и у нас будут развязаны руки.
   Сидевшие за столом удивленно посмотрели на Крючкова, даже Пуго и Язов. Многоопытный Примаков усмехнулся, Ахромеев хранил молчание. Болдин покачал головой, словно возражая, и напомнил:
   – Они могут не уйти. Там мадам Прунскене, – напомнил он.
   – Уйдет, – уверенно сказал Крючков.
   Горбачев кивнул. Только он и Председатель КГБ знали, о чем говорит Крючков. Премьер Литвы Казимира Прунскене была агентом госбезопасности, завербованным несколько лет назад, и именно поэтому смогла сделать такую головокружительную карьеру, став премьером в новой Литве. Но об этом не следовало говорить даже в таком узком составе.
   – Значит, решено, – резюмировал Горбачев. – С завтрашнего дня берем под охрану все административные здания Литвы.
   – Разрешите, – вмешался маршал Ахромеев.
   – Слушаем тебя, Сергей Федорович.
   Горбачев искренне уважал маршала и за его твердые позиции, и за его безусловную честность. Министра обороны Дмитрия Язова он уважал гораздо меньше. Язов видел, как в течение нескольких минут сняли его предшественника из-за полета Руста над Красной площадью, и на всю жизнь запомнил, как из-за одной ошибки может рухнуть карьера маршала. Поэтому он старался не допускать подобных ошибок, добросовестно выполняя все поручения руководства.
   – Нужно, чтобы на этот раз наши газеты и телевидение снова не нападали на армию, – попросил Ахромеев. – Необходимо провести идеологическую подготовку к нашим действиям в Литве.
   – Правильно, – согласился Горбачев, – мы об этом подумаем. Но ты сам знаешь, как сейчас нам мешает новое российское руководство. В пику нам они во всем поддерживают противоправные действия прибалтов.
   – Я понимаю, – кивнул маршал, – но нужно сделать все, чтобы еще раз не подставлять армию.
   Горбачеву не понравились слова «еще раз», и он раздраженно отодвинул от себя папку с бумагами. В этих словах был упрек и в его адрес.
   – Мы подумаем, – повторил он, – но нам нужно действовать. В рамках наших законов. Демократия не означает анархию. Мы не допустим развала нашего государства! Вы слушали мое вчерашнее обращение к народу? Нужно сохранить наш Союз, наполнив его новым экономическим и политическим содержанием.
   Даже здесь, в кругу своих самых близких соратников, президент не мог удержаться от привычной риторики.
   – Американский «Ньюсуик» опубликовал карту нашей страны к концу века, – сообщил Болдин, чтобы поддержать своего патрона. – Там указан вольный город Калининград и отпавшие от страны Украина, Белоруссия, республики Прибалтики и Грузия.
   – Где это опубликовано? У них? – быстро спросил Горбачев.
   – В сегодняшней «Комсомолке» перепечатали. Я уже позвонил их главному и сказал все, что думаю об этой провокации. Он извинялся, объяснял, что они только перепечатали.
   – А потом эти перепечатанные карты экстремисты используют в своих целях, – разозлился Горбачев. – Вот поэтому мы все время отстаем.
   Он посмотрел на Примакова. Этот академик, в отличие от многих болтунов в его окружении, был человеком дела – прекрасно разбирался в тяжелых ситуациях, давал дельные советы, умел разговаривать с людьми. Горбачев ценил опыт и профессионализм Примакова, направляя его в самые горячие точки.
   – У нас следующий вопрос по Ираку, – напомнил президент. – Вы все знаете, что Эдуард Амвросиевич ушел в отставку, и сейчас на его место мы рекомендуем другого кандидата. Евгений Максимович уже несколько раз бывал в этом регионе, лично встречался с Саддамом Хусейном и разбирается в ситуации лучше других. Как ты считаешь, чем закончится конфликт в Кувейте?
   – Полагаю, что Саддам Хусейн не пойдет на уступки, – ответил Примаков. – Он считает Кувейт одной из провинций Ирака и не собирается уходить. А американцы готовы на все, чтобы его оттуда выбить. Я думаю, что встреча Бейкера с Тариком Азизом в Швейцарии ни к чему не приведет. Американцы настроены очень решительно.
   – Значит, будет война? – уточнил Горбачев.
   – Американцы сами втянули Саддама Хусейна в эту авантюру, – продолжал Примаков. – Их посол дала понять иракскому лидеру, что они не будут возражать против взятия Кувейта, и фактически спровоцировала иракцев на этот захват. А теперь они требуют вывода войск и выставляют себя защитниками арабов.
   – И ты считаешь, что война может начаться уже в этом месяце?
   – Да, – ответил Примаков, – они развернули свои силы и, похоже, готовы приступить к операции. Но нужно учесть, что Саддам Хусейн тоже не будет сидеть сложа руки. Он обещал начать обстрел Израиля. А это вызовет ответный удар уже со стороны израильтян и может привести к большой войне между арабским миром и Израилем. Хотя он никак не ожидал, что арабские страны пойдут на сотрудничество с Западом против него. Это был его явный просчет. Он даже не думал, что Саудовская Аравия пустит на свою территорию войска союзников. А еще он очень рассчитывал на нашу помощь, считал, что мы в любом случае наложим вето на решение Совета Безопасности ООН. Но ни мы, ни Китай вето не наложили. Это тоже его серьезный просчет.
   – У нас сейчас приоритет «нового мышления», – не очень уверенно напомнил Горбачев. – А что западные страны? У них единая позиция?
   – Не совсем. Некоторые считают, что можно выбросить Саддама из Кувейта и на этом успокоиться. Но некоторые политики, в том числе и бывший премьер Великобритании Маргарет Тэтчер, считают, что нужно окончательно добить Ирак и сломать хребет Хусейну. Хотя многие аналитики понимают, что после Саддама там может начаться общий развал.
   – Я не знал о такой позиции Тэтчер, – нахмурился Горбачев.
   – Но я думаю, что союзники в Ирак входить не будут, – успокоил его Примаков.
   – Как считает наш Генеральный штаб? – обратился президент к министру обороны. – Что там сейчас происходит?
   – Союзные войска уже прибыли на место, – сообщил Язов, – и там будут не только американцы. Англичане и французы тоже готовы их поддержать. Намечается очень сильный удар, но нам кажется, что война может затянуться. Иракская армия имеет боевой опыт почти десятилетней войны с Ираном, и их сухопутные силы смогут сдерживать атаку американцев. Они развернули на юге шестьдесят дивизий. Мы прогнозируем затяжную войну и большие потери у американцев.
   Горбачев взглянул на Ахромеева. Тот отрицательно покачал головой.
   – Маршал Ахромеев не согласен, – сказал президент.
   – В Генеральном штабе есть и другое мнение, – сказал Ахромеев. – Несмотря на мощную группировку иракских войск на юге страны, они не смогут эффективно противостоять атаке союзных войск, особенно если подключатся подошедшие американские авианосцы и авиация. Техническое превосходство союзников будет бесспорным и очевидным.
   Президент снова нахмурился. Затяжная война означает большие проблемы у американцев. На фоне событий в Литве этим можно воспользоваться. Опять Ахромеев не согласен со своими коллегами. Он не знает всех деталей этой войны, и хорошо, что не знает. Горбачев взглянул на Примакова.
   – А как вы считаете?
   – У Саддама очень сильная армия, – осторожно начал Примаков, – но у него в тылу курдские повстанцы, а на юге живут шииты, которых он безжалостно преследует и которые всегда готовы ударить ему в спину. Когда Израиль воевал с арабскими странами, он за несколько дней разгромил армии, во много раз превышающие его численность. Это такой хрестоматийный пример. Каждый солдат или офицер Израиля был намного более образован и подготовлен, чем его арабский противник. Американцы гораздо лучше подготовлены к войне, чем армия Саддама. Но они, конечно, будут ожесточенно сопротивляться.
   – Наш Генеральный штаб имеет другую точку зрения, – возразил Язов. Ему было обидно, что эти двое не согласны с его мнением и высказывают в его присутствии столь спорные тезисы.
   – Посмотрим, – неопределенно произнес Горбачев. Он не мог сообщить даже самым близким соратникам, что предстоящая война напрямую связана с экономическим положением их собственной страны. Если война затянется, то рухнувшие за последние годы цены на нефть могут снова подняться, что решит многие экономические проблемы.
   – Завтра, – продолжил президент, – завтра начинаем. Нужно проявить максимум внимания и осторожности, чтобы на этот раз все обошлось без жертв. Литва – не Грузия и не Азербайджан. Там люди поспокойнее, и, надеюсь, все пройдет нормально. – Он взглянул на Крючкова.
   – Если литовское правительство уйдет в отставку, нам будет гораздо легче работать с Литвой.
   – Они уйдут, – твердо пообещал Крючков.
   Горбачев посмотрел на маршала Ахромеева и подумал, что не стоит спешить. Лучше оставить его Советником президента, а в Совет национальной безопасности выдвинуть гораздо более сговорчивого Вадима Бакатина. Через несколько дней так и надо сделать. А пока самое важное – навести порядок в Литве.

Ремарка

   «Итак, IVсъезд народных депутатов позади. Что принес он больному, раздираемому конфликтами, распадающемуся обществу? Разумеется, нельзя было ожидать, что съезд в один присест решит продовольственную проблему, ликвидирует межнациональную вражду, обеспечит нам нормальную и безопасную жизнь. Так не бывает. Но общество было вправе ожидать, что наши избиратели, собравшись вместе с руководством страны в столь критический момент, попытаются серьезно проанализировать причины углубляющегося кризиса, наметить программу его преодоления, сформировать власть на основе национального и социального согласия. «Если и были ожидания, то они оказались напрасными, – пожимают плечами многие. – Съезд ничего не решил». Хочу поспорить – съезд народных депутатов решил многое, и весьма однозначно. Это не означает, что на нем не было споров. Важно то, какой лейтмотив звучал в этом разноголосом хоре. Вначале о причинах кризиса. Вот позиция по этому вопросу наших руководителей. Да, полустыдливо признают они, были допущены ошибки. Но – в реализации курса. Основные же наши беды – результат деятельности «деструктивных», «черных сил», «необъявленная война республик против правительства», «экономический саботаж». Из зала, правда, были предприняты попытки всю ответственность за кризис возложить на президента. Но съезд выразил ему доверие. Тем самым можно предположить, что большинство депутатов поддержали официальную версию истоков кризисного состояния общества.
   Какой же путь его преодоления нам предлагается? Вот он – «жесткие меры», «чрезвычайные полномочия», «борьба с политическим противником». Прислушайтесь и к совсем искреннему, из глубины души идущему вздоху: «Пусть уж лучше будет царь или император. Когда мы, наконец, остановимся с этими реформами?»...
   Вовсе не хочу преувеличивать роль IV съезда народных депутатов в том повороте, который происходит – уже произошел! – в советском обществе. Соответствующая тенденция развивалась давно. Но так случилось, что именно в конце 1990 года она вышла на поверхность. Съезд ознаменовал собой конец одного этапа в развитии общества и начало другого. Так что же он вообще завершил? Если коротко, то перестройку...
   «Демократическая волна захлебнулась в центре, – возражают некоторые. – В республиках прорыв произошел». К сожалению, это далеко не так. Многие из патриотических движений и их лидеры являют собой чуть ли не готовую основу для национал-демократических режимов...
   Так что же, неужели все складывается в пользу силового варианта развития? А ведь к нему, видно, готовится не только Центр, но и некоторые республики, лидеры которых призывают население к гражданскому неповиновению. Что же нас ожидает в этом случае? Не будем обольщать себя надеждой, что, возможно, обойдется чем-то не очень болезненным. В крайнем случае, провозглашением чрезвычайного положения по типу того, какое в свое время ввел в Польше генерал В. Ярузельский. Не стоит, однако, забывать, что после этого относительно мягкого авторитаризма страна отходила десять лет. В условиях же нашей вражды и непримиримости, а подчас и просто варварства, сама ломка сильной власти может повести гораздо дальше, даже вопреки желанию ее инициаторов. В этом случае в обществе возможно возникновение режима, по сравнению с которым «брежневизм» будет выглядеть вполне демократичным».
   Швецова «Откат». Послесловие к IV съезду народных депутатов СССР

Глава 3

   На улице Воровского, пятьдесят два, было основное здание Союза писателей СССР. В этих кабинетах появлялись Горький и Фадеев, Симонов и Федин, Пастернак и Леонов, Шолохов и Твардовский, Булгаков и Платонов. Даже Солженицын появлялся здесь до того, как попал в опалу и был исключен из Союза. Какие жаркие баталии здесь разыгрывались, какие страсти кипели. Здесь осуждали Пастернака и исключали Синявского с Даниэлем! Здесь чинили расправу над участниками альманаха «Метрополь», здесь появлялись уже ставшие известными Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Рождественский, Ахмадулина...
   Он подходил к зданию, испытывая некоторое волнение. Пройдя ограду, вошел во двор, увидел памятник Льву Толстому. Ему уже успели рассказать, что этот дом Толстой использовал в своем романе как дом Ростовых. Во дворе были многочисленные отделы и редакции Союза писателей. С правой стороны висела вывеска, извещавшая всех, что здесь находится журнал «Дружба народов». С левой стороны была иностранная комиссия Союза писателей. Она занималась не только иностранными гостями, но и посылала за рубеж многочисленные писательские делегации. В такие командировки посылали только проверенных и идеологически выдержанных писателей. Им выдавали довольно приличные командировочные, организовывали встречи с зарубежными коллегами, поселяли в хороших отелях, помогали с заключением договоров. Правда, бо€льшую часть валюты государство оставляло себе, но писатели были довольны – ведь книги членов Союза выходили на родине гигантскими тиражами, и они получали очень приличные гонорары, часто равнявшиеся средней зарплате инженера за десять или пятнадцать лет беспрерывной работы. При этом никого особенно не интересовало, продавались эти книги или нет. В условиях тотального дефицита умудрялись продавать даже такие «опусы», среди которых выделялась так называемая «секретарская» литература. Секретари Союза писателей СССР и союзных республик считались прижизненными классиками. Им платили особые гонорары, выдавали особые командировочные, их книги вставляли в тематические планы, выбрасывая остальных.
   Во многих республиках секретари Союзов были приравнены к высшим чиновникам, имея ранг почти министерский. Они были депутатами Союза и республик, лауреатами всех существующих премий, прикреплялись к правительственным магазинам и поликлиникам, их обслуживали государственные машины с водителями, в кабинетах им устанавливали правительственные телефоны, а предупредительные секретари и референты делали все, чтобы их патронов не отвлекали по пустякам.
   Официально он считался в отпуске и приехал в Москву по личным делам, собираясь зайти в издательство, а затем уехать в Юрмалу, где давно мечтал побывать. Ему уже оформили путевку в дом отдыха, и он собирался провести в Латвии ближайшие три недели.
   В двадцать девять лет его избрали секретарем Союза писателей Азербайджана. Он был членом Союза не больше года, когда на бюро Центрального Комитета партии было решено «укрепить» руководство Союза и отправить его секретарем по организационным вопросам. Обычно такие должности занимали отставные генералы из Комитета государственной безопасности. Его забрали из отдела пропаганды, решив, что он сможет обеспечить линию партии в Союзе. К тому времени у него уже вышли две книги, которые довольно быстро разошлись. На обложках стояло его настоящее имя, а не псевдоним – Мурад Керимов. Первая книга была как потрясение, вторая сделала его популярным. Он помнил, как приехал сюда в первый раз больше года назад, и, чувствуя нарастающее волнение, прошел в кабинет самого Юрия Верченко.
   Это был всевластный повелитель Союза, секретарь по организационным вопросам. Напротив находился кабинет председателя, но ставший после Маркова руководителем Союза писателей Герой Советского Союза, фронтовой разведчик Владимир Карпов – слишком мягкий и добродушный человек для руководства такой огромной структурой. Союзу подчинялись десятки журналов и газет по всей территории страны, в его структуру входили свои издательства, свои поликлиники, свои дома отдыха. И конечно, Литературный фонд, формально независимый, но подчинявшийся Союзу и аккумулировавший на своих счетах огромные средства. Можно смело сказать, что Союз писателей советских времен был настоящей союзно-республиканской министерской структурой со своим бюджетом, часто превышающим бюджеты многих министерств и ведомств. Не говоря уже о том, что ни в одной другой структуре Советского Союза не было и не могло быть столько Героев Социалистического Труда, лауреатов всех возможных премий, депутатов всех возможных уровней и вообще известных людей.
   Верченко помогали справляться с огромным хозяйством три заместителя. Первый – Сергей Колов, был достаточно молодой и энергичный организатор, направленный в Союз, очевидно, решением партийных органов. После ухода Верченко он стал исполняющим обязанности секретаря, надеясь, что на предстоящем съезде писателей его утвердят секретарем по организационным вопросам. На всякий случай он не форсировал события и не переезжал в кабинет Верченко, чтобы не вызывать ненужного раздражения у писателей.
   Мурад вошел в здание. Здесь еще не было ни охраны, ни вахтеров. Он разделся в раздевалке, повесил пальто и шапку на вешалку и поднялся наверх. На первом этаже находились кабинеты секретарей и консультантов. Каждую союзную республику курировал свой консультант. У Азербайджана консультантом был молодой, но уже абсолютно седой Валех, который радостно приветствовал Мурада, когда тот вошел в его кабинет. Худощавый, среднего роста, в очках, он мог бы выглядеть гораздо моложе своих лет, если бы не седина. Ему было около сорока, Мураду – на десять лет меньше. Высокого роста, темноволосый, с запоминающимся строгим и мужественным лицом, какое бывает на старых персидских миниатюрах, где изображают сражающихся воинов, Мурад успел отслужить в Афганистане, где был тяжело ранен. В двадцать лет он вернулся в Баку и поступил заочно на исторический факультет университета. Попутно работал в комсомоле, куда его рекомендовали сразу после возвращения из госпиталя. Через пять лет он стал уже заведующим отделом республиканского ЦК комсомола. Вскоре его взяли инструктором в отдел пропаганды горкома партии, откуда он перешел в ЦК, а уже затем утвердили секретарем Союза писателей.
   – Пошли вниз, – сразу предложил Валех, – посидим в нашем кафе, выпьем кофе.
   Из основного здания нужно было спуститься по лестнице и пройти подземным коридором в здание ЦДЛ, где находилось кафе, столь любимое писателями, и ресторан, еще более любимый всеми творческими деятелями. Ресторан ЦДЛ был легендой не только благодаря своей кухне или уютному дизайну. За полвека своего существования здесь выпивали почти все классики советской литературы. Здесь иногда случались дикие сцены с рукоприкладством и ссорами, нелепыми обвинениями и обидами. Сюда приводили практически всех иностранных гостей. Стены ресторана помнили такое обилие гениальных поэтов и писателей, что он мог бы стать своебразным музеем, если бы каждый из посетителей оставлял надпись на этих дубовых панелях.
   Конечно, никто не разрешал пачкать стены в зале, зато в мужском туалете писатели и поэты развлекались вовсю. Они оставляли там свои четверостишия или пару фраз, которые вызывали гомерический хохот у всех случайных посетителей. Самую запоминающуюся надпись, по слухам, сделал Евтушенко, который якобы вывел: «Писать на стенах туалета, увы, друзья, немудрено. Среди г...на вы все поэты, среди поэтов вы г...но». Правда, сам Евтушенко отказывался от авторства, но молва упрямо приписывала ему этот опус.