Страница:
– Вы встречали его раньше?
– Один раз встречал. Пять лет назад. Но тогда у него была совсем иная внешность. Бородка, усы. Я его не узнал. А он мне напомнил, что мы встречались у знакомого режиссера. Но с тех пор я его не видел. И даже имени его не запомнил. А почему вы спрашиваете о нем?
Комиссар снова переглянулся с незнакомцами. И, поднявшись со стула, подошел к Дронго.
– Дело в том, что сегодня утром его нашли мертвым в своем номере. В том самом номере, который вы сняли для него, пользуясь своей кредитной карточкой. И в который вы вошли вместе с ним. После чего он остался в номере, а вы поднялись к себе. И утром, в половине девятого, его обнаружили мертвым. Теперь вы понимаете, почему мы разбудили именно вас?
– Золотарев умер? – переспросил Дронго.
– Нет, не умер, – ответил комиссар, – а его убили. Ему явно помогли уйти на тот свет.
– Как его убили?
– Ударили лампой, – пояснил комиссар, – видимо, попали в висок. Он лежал на полу, лампа валялась рядом. Сейчас снимаем отпечатки пальцев. На лампе могут быть ваши отпечатки?
– Да, – ответил Дронго, – я включал свет, когда мы вошли. Он был в таком состоянии, что мог упасть, а когда я помогал ему снять пиджак, что-то упало из его кармана. И я включил свет. Но ничего не нашел. Тогда я повесил его пиджак на стул, оставил ключ на столе и, потушив свет, вышел из его номера.
– Он был жив в тот момент, когда вы выходили из этого номера? – Комиссар задавал вопросы ровным голосом. Сарказм был ему явно чужд.
– Он спал, – ответил Дронго, – и, насколько я помню, храпел. Я даже повесил на дверях табличку с просьбой не беспокоить гостя. Хотя мои слова ничего не доказывают. У вас же повсюду установлены камеры. Можно посмотреть, кто входил к нему в номер.
– Камеры есть только в коридоре, – возразил комиссар, – их не вешают над каждой входной дверью. А в кабине лифта вы поднимались вместе с ним, это было зафиксировано несколькими свидетелями и камерами наблюдения.
– Прекрасная ситуация, – пробормотал Дронго, – кажется, я впервые оказался в неприятной роли подозреваемого. Надеюсь, вы не собираетесь сразу предъявлять мне обвинения в убийстве только на том основании, что я помог очень сильно выпившему человеку снять номер и отлежаться там, чтобы не появляться в таком виде перед своими близкими.
– Которые тоже живут на четырнадцатом этаже, – заметил комиссар, – вы ведь намеренно попросили номер, который бы находился рядом с сюитами, занимаемыми этими гостями.
– Конечно. Я был уверен, что он проспится и пойдет к себе в сюит. Я поэтому взял ему номер именно на четырнадцатом этаже. В противном случае я бы взял номер на своем этаже.
– И поэтому заплатили за почти незнакомого человека триста евро со своей кредитной карточки? – не поверил комиссар. – Вам не кажется, что это больше напоминает выдуманную историю, чем реальность? К вам в ресторане случайно подсаживается человек, которого вы якобы видели один раз пять лет назад и даже не узнали. Он ужинает с вами, потом между вами случается спор, вы уходите вместе. Подходите к портье и просите номер. Платите своей кредитной карточкой, обратите внимание, за абсолютно неизвестного вам человека, которого вы даже не помните. Поднимаете его в номер и уходите к себе. И я должен верить в эту легенду?
– Не должны. Только почему вы решили, что мы с ним поспорили в ресторане? Мы как раз мирно беседовали.
– Неправда, – вздохнул комиссар, – сразу трое свидетелей показали, что у вас был напряженный разговор и вы даже уронили бутылку, когда уходили из ресторана.
– Мы уронили ее случайно, он задел рукой и опрокинул на пол бутылку, – вспомнил Дронго.
– Все у вас получается случайно. Случайно встретили человека, которого видели один раз в жизни. Случайно он подсел к вам. Случайно уронили бутылку во время разговора. Случайно выпили. Случайно сняли номер неизвестному на свою кредитную карточку. Случайно оставили отпечатки пальцев на лампе, с помощью которой его убили. Все случайно. А если я теперь случайно попрошу ордер на ваш арест?
Комиссар все-таки умел шутить. Хотя и своеобразно.
– Это будет уже не случайность, а закономерность, – согласился Дронго, – но я не убивал Золотарева. Перед началом допроса вы так торопились, сеньор комиссар, что не спросили меня, чем я занимаюсь. И почему погибший подсел именно ко мне. Теперь я готов вам сообщить. Я эксперт по вопросам преступности. Меня обычно называют Дронго.
Комиссар нахмурился. Один из незнакомцев в штатском даже подскочил на месте. Переглянулся с напарником.
– Вы Дронго? – не поверил он. – Тот самый знаменитый эксперт, который нашел несколько лет назад маньяка, называемого Ангелом боли?
– Да, – кивнул Дронго, – это я.
– Но этого не может быть, – растерянно произнес неизвестный, очевидно, сотрудник прокуратуры, – вам должно быть тогда лет семьдесят или восемьдесят. Я много про вас слышал.
– Теперь имеете возможность убедиться, что я гораздо моложе, – усмехнулся Дронго. – Но мое имя не является гарантией моего алиби. Я отлично осознаю свое сложное положение. И поэтому сделаю все, чтобы помочь вам найти настоящего убийцу.
– Сеньор Дронго, вы должны отчетливо понимать, что на этот момент я имею только одного подозреваемого, – мрачно произнес комиссар, – и этот человек именно вы. Все видели, как вы поднимались вместе с погибшим в его номер. Камеры зафиксировали, как вы входили в кабину лифта и как выходили из нее. Но самое важное, что все двери в этом отеле связаны с центральным компьютером. И мы легко могли установить, что после того, как вы вышли из номера, их четырежды еще открывали. Четыре раза, сеньор Дронго, дверь в номер погибшего открывалась. Возможно, он сам открывал свою дверь, возможно, это делал кто-то другой, у кого могла быть карточка-ключ от его номера…
– Я оставил ключ на столике рядом с кроватью, – вспомнил Дронго.
– Его там не было, – жестко оборвал его Морено, – и уже этот факт дает мне право сомневаться в вашей искренности, сеньор эксперт. К тому же ваша профессия говорит не в вашу пользу. Вы ведь знаете, какими изощренными способами совершаются подобные преступления, и вполне могли придумать самостоятельный план. Я не хочу вас оскорбить, я всего лишь пытаюсь объяснить вам ваше положение.
– Хуже некуда, – кивнул Дронго, – уже понятно. Вы сообщили родственникам погибшего о случившемся?
– Сообщили, – кивнул Морено.
– Как они реагировали?
– Я не совсем понимаю ваш вопрос. Как можно реагировать на смерть близкого человека?
– Извините меня, комиссар, но я боюсь, что вы меня действительно не поняли. Вы лично сообщали им о смерти Петра Золотарева?
– Нет. Меня тогда здесь не было. Это сделал сеньор Гарригес, – показал комиссар на сотрудника прокуратуры.
– Как именно они реагировали? – спросил Дронго. – Извините меня, сеньор комиссар, но это чрезвычайно важно. Во всяком случае, это поможет нам в установлении истины.
– Не совсем понимаю, каким образом горе родных может помочь нам в расследовании этого убийства, – пробормотал комиссар Морено.
Гарригесу было лет тридцать пять. Высокого роста, нескладный и не разучившийся краснеть. Он немного смутился.
– Я вошел в номер к его супруге и сообщил ей о смерти мужа, – вздохнул он. – Нужно сказать, что она не закричала и не заплакала. А словно окаменела. Потом прибежала ее дочь. Она плакала и обнимала мать. Пришел их зять, сеньор Ираклий. У него такая сложная грузинская фамилия. По-моему, Гоглидзе. Если я правильно выговариваю. Он тоже был расстроен.
– А его друг? В соседнем номере остановился его компаньон. Павел Солицын и его супруга.
– Нет, я их не видел. Возможно, они не знали, что случилось. Но сотрудники полиции все равно их допросят.
– Понятно, – разочарованно сказал Дронго, – но это ваша ошибка, сеньор Гарригес. Нужно было в первую очередь допросить друзей приехавшего бизнесмена.
Морено нахмурился. Тяжело поднялся со своего места.
– Мы проводим расследование так, как считаем нужным, – недовольно заметил он.
– Сеньор комиссар, – остановил его Дронго, – вы напрасно уходите. Мы не закончили наш разговор.
– Что вам еще нужно? Вы действительно хотите, чтобы я предъявил вам обвинение? Вы очень неудачно вчера ввязались в эту историю… И теперь у вас впереди большие неприятности. Я не хочу вас пугать, но вы должны понимать, что сама история выглядит очень дурно. И вы самый главный подозреваемый, кого мы можем сегодня предъявить нашему правосудию.
– Подождите, комиссар. Я вообще не собирался с ним разговаривать. Это он, увидев, как я читаю газету на русском языке, вспомнил, что мы с ним встречались в Москве, и решил пересеть ко мне. Он был в таком ужасном состоянии, что я не счел возможным его прогнать. И мне пришлось его выслушать. Его последнюю исповедь, комиссар. И поэтому я знаю о нем гораздо больше, чем вы можете себе представить. Вы, наверно, католик. Так вот, можете считать, что он вчера мне исповедовался. Во всех своих грехах, и в самом страшном грехе, который он совершил…
– В каком? – спросил Морено.
– Этого я не могу вам сказать. Поймите, что это не только моя тайна, сеньор комиссар. Она касается и других людей, которые сейчас находятся в отеле. Но именно поэтому я прошу вас разрешить мне принять участие в расследовании этого преступления. Я лучше вас всех понимаю приехавших. Могу с ними беседовать не через переводчика, могу попытаться их понять. И я знаю тайну последних дней жизни погибшего. Поверьте мне, я сделаю все, чтобы найти убийцу.
Комиссар повернулся и посмотрел на Гарригеса. Тот пожал плечами.
– Насколько я слышал, сеньор Дронго самый известный эксперт в мире, сеньор комиссар. На его расследованиях учат будущих сотрудников прокуратуры и полиции. Его опыт расследования может оказаться неоценимым.
– Даже так, – пробормотал комиссар, – значит, мне на голову свалился такой неожиданный подарок. Самый лучший сыщик Европы оказался у нас в гостях.
– Подождите, комиссар, – вспомнил Дронго, – вы ведь давно работаете в уголовной полиции?
– Уже тридцать с лишним лет, – не без гордости сообщил Морено.
– Превосходно. У вас должны быть связи с вашими французскими коллегами. Может, вы слышали о комиссаре Дезире Брюлее?
– Конечно, слышал, – кивнул Морено, – этот французский комиссар делает честь работе всей полиции объединенной Европы. Он настоящая легенда среди полицейских нашего континента.
– В таком случае позвоните ему и спросите его мнение обо мне, – предложил Дронго, – и если он предложит вам пренебречь моим опытом, то вы отправите меня в мой номер, где я обязуюсь находиться до окончательного выяснения всех вопросов и вашего решения.
– Позвонить самому Дезире Брюлею? – усмехнулся Морено. – А может, Его Величеству Хуану Карлосу Бурбону или нашему премьер-министру?
– Я не шучу. Речь идет о погибшем человеке, – напомнил Дронго.
– Позвоните, – предложил Гарригес, – если этот человек действительно тот самый Дронго, то он найдет убийцу, даже независимо от нашего расследования.
Комиссар молчал, очевидно, размышляя. И неожиданно улыбнулся.
– Хорошо. Нам все равно нужен переводчик. Никто из наших не владеет русским языком, как этот эксперт. Возможно, он действительно окажется нам полезным. Но учтите, все ваши действия должны строго согласовываться со мной, сеньор Дронго. А если мы ничего не сможем выяснить, то вы мне обещаете рассказать все, что сказал вам погибший вчера вечером?
– Не обещаю, – ответил Дронго. – Поймите, это тайна, затрагивающая честь нескольких семей. И нескольких женщин. О таких вещах не принято говорить, сеньор комиссар. Но я обещаю вам сделать все, чтобы, используя свои знания после вчерашнего разговора и свой опыт предыдущих расследований, найти убийцу.
– Полагаю, это не так сложно, как нам кажется, – быстро вставил Гарригес, понимая, что комиссар почти согласился на участие в расследовании известного эксперта. Гарригесу было интересно понаблюдать за методами работы столь выдающегося мастера. – У нас всего пятеро подозреваемых, – добавил он, – не считая самого сеньора Дронго.
– Почему пятеро? – повернулся к нему Дронго.
– В отеле не было посторонних, – пояснил Морено, – и сюда не мог войти незамеченным обычный грабитель с улицы. Система безопасности отеля одна из лучших в стране. Значит, к погибшему мог войти кто-то из его знакомых, которым он открыл дверь.
– Он был в таком состоянии, что не смог бы открыть дверь, – возразил Дронго.
– Он ее открыл, – устало заявил Морено, – на центральном компьютере зафиксировано, что в этом номере четырежды открывали дверь после того, как вы ушли. Примерно через два часа Золотарев сам открыл дверь изнутри. Затем дверь открыли еще раз. И тоже изнутри. То есть пришел какой-то неизвестный человек, и сеньор Золотарев открыл ему дверь. Неизвестный нам, но известный погибшему, так как этот человек пробыл у него в номере четырнадцать или пятнадцать минут. Затем этот человек ушел, дверь открыли во второй раз и тоже изнутри, что опять зафиксировал компьютер. Дело в том, что система безопасности в этом отеле позволяет фиксировать наличие внешнего воздействия на замок. И когда кто-то вставляет ключ, открывая дверь снаружи, срабатывает другой код. Еще через час кто-то открыл дверь его карточкой, которая исчезла и которую мы до сих пор не можем найти. Открыл дверь в третий раз. Вы следите за моими рассуждениями? В третий раз дверь открыли снаружи. Неизвестный снова вошел в номер и вышел уже через четыре минуты. Даже не четыре, а три с половиной. На этот раз разговора явно не получилось.
Остается предположить, что этот неизвестный сначала постучался в первый раз, попросив Золотарева открыть ему дверь. И он был хорошо знаком погибшему, если тот, находясь в столь сложном положении, сумел подняться и открыть дверь. Затем они разговаривают, и этот человек уходит. Но появляется снова, так как у него осталась карточка-ключ, с помощью которой он открывает дверь и входит в номер. Наша бригада экспертов считает, что убийство произошло как раз в те самые три с половиной минуты, когда убийца входил, используя исчезнувшую карточку-ключ, которую вручили именно вам, сеньор Дронго.
– Хорошо, что есть автоматика, – задумчиво произнес Дронго. – Значит, он все-таки сумел подняться и открыть дверь в первый раз. Но я отчетливо помню, что оставил карточку-ключ от его номера на столике рядом с лампой.
– Ее там не было. Сколько ключей вам дал портье?
– Один. Только на одну ночь. И я оставил этот ключ на столике, я это хорошо помню. Хотя вы можете узнать и у самого портье.
– Значит, его забрал убийца, – безжалостно заявил Морено. – Остается узнать, кто именно был в номере погибшего.
В комнату вбежал молодой сотрудник полиции в форме, который быстро что-то сообщил комиссару. Тот кивнул.
– Прислали двух переводчиков. С испанского на русский, – пояснил Морено. – Выходит, что все решено и мы больше не нуждаемся в вашей помощи, сеньор Дронго.
– Разрешите, я проведу параллельное расследование.
– Это запрещено нашими законами. Вы не можете являться процессуальным лицом в ходе дознания и следствия, сеньор Дронго. Неужели вы этого не понимаете?
– Я не собираюсь оформлять протоколы и вести официальные допросы подозреваемых. Но вы можете разрешить мне поговорить с ними. С учетом последнего разговора, который состоялся у меня с погибшим. Я мог бы уточнить некоторые детали.
Комиссар посмотрел на Гарригеса. Затем на своего помощника. И махнул рукой.
– Можете с ними беседовать. Но учтите, что если кто-то из них пожалуется на вас, то я сразу прекращу эти приватные беседы. Хотя бы потому, что они запрещены нашим законодательством.
– Беседы в Испании запрещены законом? – улыбнулся Дронго.
– Не беседы, а частное следствие, – отрезал Морено, выходя из комнаты.
Гарригес улыбнулся и, подмигнув Дронго, поспешил за ним.
Глава 4
– Один раз встречал. Пять лет назад. Но тогда у него была совсем иная внешность. Бородка, усы. Я его не узнал. А он мне напомнил, что мы встречались у знакомого режиссера. Но с тех пор я его не видел. И даже имени его не запомнил. А почему вы спрашиваете о нем?
Комиссар снова переглянулся с незнакомцами. И, поднявшись со стула, подошел к Дронго.
– Дело в том, что сегодня утром его нашли мертвым в своем номере. В том самом номере, который вы сняли для него, пользуясь своей кредитной карточкой. И в который вы вошли вместе с ним. После чего он остался в номере, а вы поднялись к себе. И утром, в половине девятого, его обнаружили мертвым. Теперь вы понимаете, почему мы разбудили именно вас?
– Золотарев умер? – переспросил Дронго.
– Нет, не умер, – ответил комиссар, – а его убили. Ему явно помогли уйти на тот свет.
– Как его убили?
– Ударили лампой, – пояснил комиссар, – видимо, попали в висок. Он лежал на полу, лампа валялась рядом. Сейчас снимаем отпечатки пальцев. На лампе могут быть ваши отпечатки?
– Да, – ответил Дронго, – я включал свет, когда мы вошли. Он был в таком состоянии, что мог упасть, а когда я помогал ему снять пиджак, что-то упало из его кармана. И я включил свет. Но ничего не нашел. Тогда я повесил его пиджак на стул, оставил ключ на столе и, потушив свет, вышел из его номера.
– Он был жив в тот момент, когда вы выходили из этого номера? – Комиссар задавал вопросы ровным голосом. Сарказм был ему явно чужд.
– Он спал, – ответил Дронго, – и, насколько я помню, храпел. Я даже повесил на дверях табличку с просьбой не беспокоить гостя. Хотя мои слова ничего не доказывают. У вас же повсюду установлены камеры. Можно посмотреть, кто входил к нему в номер.
– Камеры есть только в коридоре, – возразил комиссар, – их не вешают над каждой входной дверью. А в кабине лифта вы поднимались вместе с ним, это было зафиксировано несколькими свидетелями и камерами наблюдения.
– Прекрасная ситуация, – пробормотал Дронго, – кажется, я впервые оказался в неприятной роли подозреваемого. Надеюсь, вы не собираетесь сразу предъявлять мне обвинения в убийстве только на том основании, что я помог очень сильно выпившему человеку снять номер и отлежаться там, чтобы не появляться в таком виде перед своими близкими.
– Которые тоже живут на четырнадцатом этаже, – заметил комиссар, – вы ведь намеренно попросили номер, который бы находился рядом с сюитами, занимаемыми этими гостями.
– Конечно. Я был уверен, что он проспится и пойдет к себе в сюит. Я поэтому взял ему номер именно на четырнадцатом этаже. В противном случае я бы взял номер на своем этаже.
– И поэтому заплатили за почти незнакомого человека триста евро со своей кредитной карточки? – не поверил комиссар. – Вам не кажется, что это больше напоминает выдуманную историю, чем реальность? К вам в ресторане случайно подсаживается человек, которого вы якобы видели один раз пять лет назад и даже не узнали. Он ужинает с вами, потом между вами случается спор, вы уходите вместе. Подходите к портье и просите номер. Платите своей кредитной карточкой, обратите внимание, за абсолютно неизвестного вам человека, которого вы даже не помните. Поднимаете его в номер и уходите к себе. И я должен верить в эту легенду?
– Не должны. Только почему вы решили, что мы с ним поспорили в ресторане? Мы как раз мирно беседовали.
– Неправда, – вздохнул комиссар, – сразу трое свидетелей показали, что у вас был напряженный разговор и вы даже уронили бутылку, когда уходили из ресторана.
– Мы уронили ее случайно, он задел рукой и опрокинул на пол бутылку, – вспомнил Дронго.
– Все у вас получается случайно. Случайно встретили человека, которого видели один раз в жизни. Случайно он подсел к вам. Случайно уронили бутылку во время разговора. Случайно выпили. Случайно сняли номер неизвестному на свою кредитную карточку. Случайно оставили отпечатки пальцев на лампе, с помощью которой его убили. Все случайно. А если я теперь случайно попрошу ордер на ваш арест?
Комиссар все-таки умел шутить. Хотя и своеобразно.
– Это будет уже не случайность, а закономерность, – согласился Дронго, – но я не убивал Золотарева. Перед началом допроса вы так торопились, сеньор комиссар, что не спросили меня, чем я занимаюсь. И почему погибший подсел именно ко мне. Теперь я готов вам сообщить. Я эксперт по вопросам преступности. Меня обычно называют Дронго.
Комиссар нахмурился. Один из незнакомцев в штатском даже подскочил на месте. Переглянулся с напарником.
– Вы Дронго? – не поверил он. – Тот самый знаменитый эксперт, который нашел несколько лет назад маньяка, называемого Ангелом боли?
– Да, – кивнул Дронго, – это я.
– Но этого не может быть, – растерянно произнес неизвестный, очевидно, сотрудник прокуратуры, – вам должно быть тогда лет семьдесят или восемьдесят. Я много про вас слышал.
– Теперь имеете возможность убедиться, что я гораздо моложе, – усмехнулся Дронго. – Но мое имя не является гарантией моего алиби. Я отлично осознаю свое сложное положение. И поэтому сделаю все, чтобы помочь вам найти настоящего убийцу.
– Сеньор Дронго, вы должны отчетливо понимать, что на этот момент я имею только одного подозреваемого, – мрачно произнес комиссар, – и этот человек именно вы. Все видели, как вы поднимались вместе с погибшим в его номер. Камеры зафиксировали, как вы входили в кабину лифта и как выходили из нее. Но самое важное, что все двери в этом отеле связаны с центральным компьютером. И мы легко могли установить, что после того, как вы вышли из номера, их четырежды еще открывали. Четыре раза, сеньор Дронго, дверь в номер погибшего открывалась. Возможно, он сам открывал свою дверь, возможно, это делал кто-то другой, у кого могла быть карточка-ключ от его номера…
– Я оставил ключ на столике рядом с кроватью, – вспомнил Дронго.
– Его там не было, – жестко оборвал его Морено, – и уже этот факт дает мне право сомневаться в вашей искренности, сеньор эксперт. К тому же ваша профессия говорит не в вашу пользу. Вы ведь знаете, какими изощренными способами совершаются подобные преступления, и вполне могли придумать самостоятельный план. Я не хочу вас оскорбить, я всего лишь пытаюсь объяснить вам ваше положение.
– Хуже некуда, – кивнул Дронго, – уже понятно. Вы сообщили родственникам погибшего о случившемся?
– Сообщили, – кивнул Морено.
– Как они реагировали?
– Я не совсем понимаю ваш вопрос. Как можно реагировать на смерть близкого человека?
– Извините меня, комиссар, но я боюсь, что вы меня действительно не поняли. Вы лично сообщали им о смерти Петра Золотарева?
– Нет. Меня тогда здесь не было. Это сделал сеньор Гарригес, – показал комиссар на сотрудника прокуратуры.
– Как именно они реагировали? – спросил Дронго. – Извините меня, сеньор комиссар, но это чрезвычайно важно. Во всяком случае, это поможет нам в установлении истины.
– Не совсем понимаю, каким образом горе родных может помочь нам в расследовании этого убийства, – пробормотал комиссар Морено.
Гарригесу было лет тридцать пять. Высокого роста, нескладный и не разучившийся краснеть. Он немного смутился.
– Я вошел в номер к его супруге и сообщил ей о смерти мужа, – вздохнул он. – Нужно сказать, что она не закричала и не заплакала. А словно окаменела. Потом прибежала ее дочь. Она плакала и обнимала мать. Пришел их зять, сеньор Ираклий. У него такая сложная грузинская фамилия. По-моему, Гоглидзе. Если я правильно выговариваю. Он тоже был расстроен.
– А его друг? В соседнем номере остановился его компаньон. Павел Солицын и его супруга.
– Нет, я их не видел. Возможно, они не знали, что случилось. Но сотрудники полиции все равно их допросят.
– Понятно, – разочарованно сказал Дронго, – но это ваша ошибка, сеньор Гарригес. Нужно было в первую очередь допросить друзей приехавшего бизнесмена.
Морено нахмурился. Тяжело поднялся со своего места.
– Мы проводим расследование так, как считаем нужным, – недовольно заметил он.
– Сеньор комиссар, – остановил его Дронго, – вы напрасно уходите. Мы не закончили наш разговор.
– Что вам еще нужно? Вы действительно хотите, чтобы я предъявил вам обвинение? Вы очень неудачно вчера ввязались в эту историю… И теперь у вас впереди большие неприятности. Я не хочу вас пугать, но вы должны понимать, что сама история выглядит очень дурно. И вы самый главный подозреваемый, кого мы можем сегодня предъявить нашему правосудию.
– Подождите, комиссар. Я вообще не собирался с ним разговаривать. Это он, увидев, как я читаю газету на русском языке, вспомнил, что мы с ним встречались в Москве, и решил пересеть ко мне. Он был в таком ужасном состоянии, что я не счел возможным его прогнать. И мне пришлось его выслушать. Его последнюю исповедь, комиссар. И поэтому я знаю о нем гораздо больше, чем вы можете себе представить. Вы, наверно, католик. Так вот, можете считать, что он вчера мне исповедовался. Во всех своих грехах, и в самом страшном грехе, который он совершил…
– В каком? – спросил Морено.
– Этого я не могу вам сказать. Поймите, что это не только моя тайна, сеньор комиссар. Она касается и других людей, которые сейчас находятся в отеле. Но именно поэтому я прошу вас разрешить мне принять участие в расследовании этого преступления. Я лучше вас всех понимаю приехавших. Могу с ними беседовать не через переводчика, могу попытаться их понять. И я знаю тайну последних дней жизни погибшего. Поверьте мне, я сделаю все, чтобы найти убийцу.
Комиссар повернулся и посмотрел на Гарригеса. Тот пожал плечами.
– Насколько я слышал, сеньор Дронго самый известный эксперт в мире, сеньор комиссар. На его расследованиях учат будущих сотрудников прокуратуры и полиции. Его опыт расследования может оказаться неоценимым.
– Даже так, – пробормотал комиссар, – значит, мне на голову свалился такой неожиданный подарок. Самый лучший сыщик Европы оказался у нас в гостях.
– Подождите, комиссар, – вспомнил Дронго, – вы ведь давно работаете в уголовной полиции?
– Уже тридцать с лишним лет, – не без гордости сообщил Морено.
– Превосходно. У вас должны быть связи с вашими французскими коллегами. Может, вы слышали о комиссаре Дезире Брюлее?
– Конечно, слышал, – кивнул Морено, – этот французский комиссар делает честь работе всей полиции объединенной Европы. Он настоящая легенда среди полицейских нашего континента.
– В таком случае позвоните ему и спросите его мнение обо мне, – предложил Дронго, – и если он предложит вам пренебречь моим опытом, то вы отправите меня в мой номер, где я обязуюсь находиться до окончательного выяснения всех вопросов и вашего решения.
– Позвонить самому Дезире Брюлею? – усмехнулся Морено. – А может, Его Величеству Хуану Карлосу Бурбону или нашему премьер-министру?
– Я не шучу. Речь идет о погибшем человеке, – напомнил Дронго.
– Позвоните, – предложил Гарригес, – если этот человек действительно тот самый Дронго, то он найдет убийцу, даже независимо от нашего расследования.
Комиссар молчал, очевидно, размышляя. И неожиданно улыбнулся.
– Хорошо. Нам все равно нужен переводчик. Никто из наших не владеет русским языком, как этот эксперт. Возможно, он действительно окажется нам полезным. Но учтите, все ваши действия должны строго согласовываться со мной, сеньор Дронго. А если мы ничего не сможем выяснить, то вы мне обещаете рассказать все, что сказал вам погибший вчера вечером?
– Не обещаю, – ответил Дронго. – Поймите, это тайна, затрагивающая честь нескольких семей. И нескольких женщин. О таких вещах не принято говорить, сеньор комиссар. Но я обещаю вам сделать все, чтобы, используя свои знания после вчерашнего разговора и свой опыт предыдущих расследований, найти убийцу.
– Полагаю, это не так сложно, как нам кажется, – быстро вставил Гарригес, понимая, что комиссар почти согласился на участие в расследовании известного эксперта. Гарригесу было интересно понаблюдать за методами работы столь выдающегося мастера. – У нас всего пятеро подозреваемых, – добавил он, – не считая самого сеньора Дронго.
– Почему пятеро? – повернулся к нему Дронго.
– В отеле не было посторонних, – пояснил Морено, – и сюда не мог войти незамеченным обычный грабитель с улицы. Система безопасности отеля одна из лучших в стране. Значит, к погибшему мог войти кто-то из его знакомых, которым он открыл дверь.
– Он был в таком состоянии, что не смог бы открыть дверь, – возразил Дронго.
– Он ее открыл, – устало заявил Морено, – на центральном компьютере зафиксировано, что в этом номере четырежды открывали дверь после того, как вы ушли. Примерно через два часа Золотарев сам открыл дверь изнутри. Затем дверь открыли еще раз. И тоже изнутри. То есть пришел какой-то неизвестный человек, и сеньор Золотарев открыл ему дверь. Неизвестный нам, но известный погибшему, так как этот человек пробыл у него в номере четырнадцать или пятнадцать минут. Затем этот человек ушел, дверь открыли во второй раз и тоже изнутри, что опять зафиксировал компьютер. Дело в том, что система безопасности в этом отеле позволяет фиксировать наличие внешнего воздействия на замок. И когда кто-то вставляет ключ, открывая дверь снаружи, срабатывает другой код. Еще через час кто-то открыл дверь его карточкой, которая исчезла и которую мы до сих пор не можем найти. Открыл дверь в третий раз. Вы следите за моими рассуждениями? В третий раз дверь открыли снаружи. Неизвестный снова вошел в номер и вышел уже через четыре минуты. Даже не четыре, а три с половиной. На этот раз разговора явно не получилось.
Остается предположить, что этот неизвестный сначала постучался в первый раз, попросив Золотарева открыть ему дверь. И он был хорошо знаком погибшему, если тот, находясь в столь сложном положении, сумел подняться и открыть дверь. Затем они разговаривают, и этот человек уходит. Но появляется снова, так как у него осталась карточка-ключ, с помощью которой он открывает дверь и входит в номер. Наша бригада экспертов считает, что убийство произошло как раз в те самые три с половиной минуты, когда убийца входил, используя исчезнувшую карточку-ключ, которую вручили именно вам, сеньор Дронго.
– Хорошо, что есть автоматика, – задумчиво произнес Дронго. – Значит, он все-таки сумел подняться и открыть дверь в первый раз. Но я отчетливо помню, что оставил карточку-ключ от его номера на столике рядом с лампой.
– Ее там не было. Сколько ключей вам дал портье?
– Один. Только на одну ночь. И я оставил этот ключ на столике, я это хорошо помню. Хотя вы можете узнать и у самого портье.
– Значит, его забрал убийца, – безжалостно заявил Морено. – Остается узнать, кто именно был в номере погибшего.
В комнату вбежал молодой сотрудник полиции в форме, который быстро что-то сообщил комиссару. Тот кивнул.
– Прислали двух переводчиков. С испанского на русский, – пояснил Морено. – Выходит, что все решено и мы больше не нуждаемся в вашей помощи, сеньор Дронго.
– Разрешите, я проведу параллельное расследование.
– Это запрещено нашими законами. Вы не можете являться процессуальным лицом в ходе дознания и следствия, сеньор Дронго. Неужели вы этого не понимаете?
– Я не собираюсь оформлять протоколы и вести официальные допросы подозреваемых. Но вы можете разрешить мне поговорить с ними. С учетом последнего разговора, который состоялся у меня с погибшим. Я мог бы уточнить некоторые детали.
Комиссар посмотрел на Гарригеса. Затем на своего помощника. И махнул рукой.
– Можете с ними беседовать. Но учтите, что если кто-то из них пожалуется на вас, то я сразу прекращу эти приватные беседы. Хотя бы потому, что они запрещены нашим законодательством.
– Беседы в Испании запрещены законом? – улыбнулся Дронго.
– Не беседы, а частное следствие, – отрезал Морено, выходя из комнаты.
Гарригес улыбнулся и, подмигнув Дронго, поспешил за ним.
Глава 4
В приемной к ним подошел тот самый высокий мужчина, которого Дронго уже видел. Нетрудно было догадаться, что это был зять погибшего. Ираклий владел английским и немецким, не считая грузинского и русского, но не знал испанского и поэтому обращался к сотрудникам полиции на английском, тогда как почти все офицеры местных спецслужб традиционно говорили на трех языках – каталонском, испанском и французском. Ираклию отвечал прибывший переводчик, который с трудом его успокаивал. Когда он увидел выходившего комиссара Морено и сотрудников прокуратуры, то прекратил разговоры и, оставив ничего не понимавшего Ираклия, отправился за ними.
– Здравствуйте, – сказал Дронго по-грузински, и изумленный Ираклий обернулся к нему.
– Вы знаете грузинский? Вы грузин? – обрадовался он.
– Нет. Я азербайджанец, хотя бабушка у меня грузинка. Менгрелка. И я немного понимаю грузинский. Но давайте поговорим на русском, – предложил Дронго.
– Давайте, – согласился Ираклий. – Я не могу понять, что здесь происходит. Вы сотрудник испанской полиции?
– Нет. Я частный детектив. Эксперт по вопросам преступности. Меня обычно называют Дронго. Вчера вечером я случайно встретился с вашим погибшим тестем и разговаривал с ним. Похоже, я был последним человеком, кто разговаривал с ним вчера вечером. Он был в ужасном состоянии…
– Понимаю, – кивнул Ираклий, – я только не понимаю, почему он оказался в чужом номере, когда у нас здесь два сюита. Наш и его. Почему он снял этот одноместный номер?
– Это не он снял, а я, – пояснил Дронго. – Давайте выйдем отсюда в холл, там можно будет спокойно поговорить.
Они вышли в просторный холл, уселись на темных кожаных диванах.
– Зачем вы сняли ему номер? – спросил Ираклий. – Зачем ему этот одноместный номер на нашем этаже? Для чего?
– Мне показалось, что он не хочет возвращаться в свой номер. Время было позднее, и он был очень сильно выпивший.
– Он вчера был сам не свой, – нахмурился Ираклий. – Может, мне лучше вернуться к Лизе? Туда, наверно, пошли комиссар с переводчиком.
– Вас не пустят в комнату, они будут беседовать с вашей супругой и тещей по очереди, – возразил Дронго, – а потом пригласят и вас. Поэтому сидите спокойно, и мы постараемся с вами обсудить то, что вчера произошло в этом отеле. Когда вы узнали о его смерти?
– Утром к нам постучали. Я даже сначала не поверил. Разве могут убить гостя в таком отеле? Потом мы с женой поспешили к моей теще.
– Представляю, как они переживали.
– Ужасная трагедия, – вздохнул Ираклий. – Насколько я понял, ему кто-то проломил голову. Такая ужасная смерть. Он вчера весь день был сам не свой. Мы приехали, и я сразу обратил внимание на его поведение. Он был какой-то мрачный, задумчивый. Обычно он такой веселый, разговорчивый. Это у нас теща молчаливая, из нее слова лишнего не вытянешь. Железная женщина. А он всегда был такой разговорчивый. И неожиданно я узнал его с другой стороны. Какой-то отстраненный, задумчивый, я бы даже сказал, подавленный. Не знаю, почему. Моя жена весь день вчера провела у них. Было такое ощущение, что мы приехали не на отдых, а на похороны. Я все время гадал, что именно случилось. Может, они обиделись на меня за то, что мы поздно приехали. Но у меня возникли проблемы в посольстве. Я ведь не поменял паспорт, он у меня грузинский. Поэтому Лизе сразу дали визу, а меня попросили зайти через два дня. По закону я должен шенгенскую визу получать в своей собственной стране. Но я им попытался объяснить, что уже много лет живу в России и являюсь мужем гражданки России. Поэтому я не могу ездить каждый раз в Грузию, чтобы получить очередную визу. И каждый раз мне из-за этого задерживают выдачу виз.
– Легче получить российское гражданство, – заметил Дронго, – чтобы так не мучиться.
– Что вы говорите, – даже всплеснул руками Ираклий, – отказаться от Родины, от своего паспорта, от своих корней? Зачем тогда вообще жить на этом свете? Нет, я так не могу. И не хочу. Родится сын, я его тоже запишу на наш паспорт. А вы разве думаете иначе?
– Нет, – улыбнулся Дронго, – я так не думаю. Но вы сказали, что весь вчерашний день господин Золотарев был сам не свой.
– Верно. Я его таким никогда не видел.
– Вы давно его знаете?
– Уже почти три года. С тех пор, как стал встречаться с его дочерью. Вы знаете, люди разные бывают, некоторые в Москве говорят, что с кавказцами встречаться нельзя. Даже такой подлый опрос проводили. За кого вы замуж хотите. Или кому не хотите сдавать свои квартиры. Больше всего людей не хотели сдавать свои квартиры кавказцам. А вот с замужеством у этих опросчиков пшик получился. Многие девушки мечтают выйти замуж именно за кавказцев. Знают, как мы за семью держимся. Двумя руками.
– Не всегда знают и не всегда принимают.
– Верно. Но Золотарев был не такой. Он все правильно понимал. И разрешал своей дочери самой выбирать, с кем ей дружить и за кого замуж выходить. Вот ее мать была сначала против. Она меня сразу как-то не полюбила. Все время дочери говорила, что я человек другой культуры. Почему другой? Какой другой? Я вырос на стихах Пушкина и Пастернака, слушал музыку Чайковского и Прокофьева, читал Толстого, Достоевского, Чехова. Почему другой культуры? Мы, грузины, такие же православные люди, как и русские. Только не обижайтесь на меня. Я еще понимаю, когда говорят про азербайджанцев, они ведь мусульмане, или про армян, у них своя апостольская григорианская церковь. Но мы такие же православные люди, как и русские. Все равно говорят, что другая культура и другие люди.
– Это не только они говорят, – напомнил Дронго, – у вас так говорят гораздо чаще…
– Дураков везде хватает, – согласился Ираклий, – но наша Алиса была сначала против. А потом как-то оттаяла, поняла, что я ее дочь по-настоящему люблю и хочу жениться. А когда Лиза согласилась за меня замуж выйти, я отправился к ее отцу, как полагается по закону. И получил согласие Петра Константиновича. Он только сказал, чтобы я не обижал Лизу и никогда ее не бросал. Я пообещал.
– Сколько вы женаты?
– Уже полтора года.
– Достаточный срок, чтобы иметь представление об этой семье.
– Наверно, достаточный. Только я не совсем понимаю, о чем вы говорите. Нормальная семья. Отец, мать, дочь.
– Никаких странностей не замечали?
– Никогда не замечал. У Лизы, правда, трудный характер, но у кого бывает легкий характер в ее возрасте? Ей только двадцать один, – улыбнулся Ираклий, – наверно, еще переходный возраст не закончился.
– А вам сколько?
– Мне уже тридцать, – вздохнул Ираклий, – можно сказать, ветеран. У нас разница в возрасте девять лет. Вы считаете, много?
– Я никогда не берусь судить посторонние семьи по такому принципу. Иногда не уживаются и одногодки, знакомые друг с другом со школьной скамьи. А иногда прекрасно живут семейные пары, разница в возрасте которых составляет тридцать или сорок лет. В жизни всякое бывает.
– Верно, – согласился Ираклий, – я, как только Лизу увидел, сразу понял, что она будет моей супругой. Хотя трудно было ее добиваться. У молодых свой характер, особенный. А ей тогда было только восемнадцать.
– Я могу задать вам один личный вопрос?
– Смотря какой.
– Почему у вас нет детей? Вы ведь женаты уже полтора года.
– Это как раз нормальный вопрос, – усмехнулся Ираклий. – Лиза считает, что должна закончить университет и только потом рожать. Через год она завершает свое обучение. Мы решили немного подождать.
– Ясно. А какие отношения у вас были с тестем и тещей после свадьбы?
– Самые хорошие. Просто у них разные характеры. Абсолютно разные. Алиса Владимировна очень замкнутый человек, такой интроверт, предпочитает уходить в себя. Не выказывает при людях своих эмоций, впечатлений, чувств. Очень сдержанный и строгий человек. А вот Петр Константинович, напротив, душа компании. Веселый, обаятельный, находчивый собеседник. Был собеседником, – с каким-то внутренним ожесточением добавил Ираклий, – никак не могу с этим смириться. Такая трагедия для нас всех.
– Значит, они были разные люди?
– Иногда я даже удивлялся, как они живут вместе. Совсем непохожие друг на друга. Но говорят, что противоположности иногда сходятся. Я не знаю. Мы с Лизой тоже не совсем похожие люди. Я человек открытый, общительный, веселый. А она всегда очень настороженно относится к людям, не позволяет себе с ними сближаться. Характером она пошла в свою мать. Но ничего, живем уже полтора года, – улыбнулся Ираклий.
– Вы хорошо знаете семью компаньона вашего тестя Павла Солицына?
– Конечно, знаю. Они ведь напарники, вместе держат свою компанию. И, по-моему, самые лучшие друзья.
– Они тоже прилетели в Барселону?
– Прилетели все вместе. Еще до нас. Солицыны и наши «старики». Хотя какие они старики? На Алису Владимировну до сих пор молодые засматриваются, она так хорошо выглядит в свои сорок три года. Выглядела… А Петр Константинович, эх, что там говорить. Какой человек был, – махнул рукой Ираклий и отвернулся.
– Давайте вернемся к Солицыным, – предложил Дронго. – Значит, они были большие друзья с покойным?
– Здравствуйте, – сказал Дронго по-грузински, и изумленный Ираклий обернулся к нему.
– Вы знаете грузинский? Вы грузин? – обрадовался он.
– Нет. Я азербайджанец, хотя бабушка у меня грузинка. Менгрелка. И я немного понимаю грузинский. Но давайте поговорим на русском, – предложил Дронго.
– Давайте, – согласился Ираклий. – Я не могу понять, что здесь происходит. Вы сотрудник испанской полиции?
– Нет. Я частный детектив. Эксперт по вопросам преступности. Меня обычно называют Дронго. Вчера вечером я случайно встретился с вашим погибшим тестем и разговаривал с ним. Похоже, я был последним человеком, кто разговаривал с ним вчера вечером. Он был в ужасном состоянии…
– Понимаю, – кивнул Ираклий, – я только не понимаю, почему он оказался в чужом номере, когда у нас здесь два сюита. Наш и его. Почему он снял этот одноместный номер?
– Это не он снял, а я, – пояснил Дронго. – Давайте выйдем отсюда в холл, там можно будет спокойно поговорить.
Они вышли в просторный холл, уселись на темных кожаных диванах.
– Зачем вы сняли ему номер? – спросил Ираклий. – Зачем ему этот одноместный номер на нашем этаже? Для чего?
– Мне показалось, что он не хочет возвращаться в свой номер. Время было позднее, и он был очень сильно выпивший.
– Он вчера был сам не свой, – нахмурился Ираклий. – Может, мне лучше вернуться к Лизе? Туда, наверно, пошли комиссар с переводчиком.
– Вас не пустят в комнату, они будут беседовать с вашей супругой и тещей по очереди, – возразил Дронго, – а потом пригласят и вас. Поэтому сидите спокойно, и мы постараемся с вами обсудить то, что вчера произошло в этом отеле. Когда вы узнали о его смерти?
– Утром к нам постучали. Я даже сначала не поверил. Разве могут убить гостя в таком отеле? Потом мы с женой поспешили к моей теще.
– Представляю, как они переживали.
– Ужасная трагедия, – вздохнул Ираклий. – Насколько я понял, ему кто-то проломил голову. Такая ужасная смерть. Он вчера весь день был сам не свой. Мы приехали, и я сразу обратил внимание на его поведение. Он был какой-то мрачный, задумчивый. Обычно он такой веселый, разговорчивый. Это у нас теща молчаливая, из нее слова лишнего не вытянешь. Железная женщина. А он всегда был такой разговорчивый. И неожиданно я узнал его с другой стороны. Какой-то отстраненный, задумчивый, я бы даже сказал, подавленный. Не знаю, почему. Моя жена весь день вчера провела у них. Было такое ощущение, что мы приехали не на отдых, а на похороны. Я все время гадал, что именно случилось. Может, они обиделись на меня за то, что мы поздно приехали. Но у меня возникли проблемы в посольстве. Я ведь не поменял паспорт, он у меня грузинский. Поэтому Лизе сразу дали визу, а меня попросили зайти через два дня. По закону я должен шенгенскую визу получать в своей собственной стране. Но я им попытался объяснить, что уже много лет живу в России и являюсь мужем гражданки России. Поэтому я не могу ездить каждый раз в Грузию, чтобы получить очередную визу. И каждый раз мне из-за этого задерживают выдачу виз.
– Легче получить российское гражданство, – заметил Дронго, – чтобы так не мучиться.
– Что вы говорите, – даже всплеснул руками Ираклий, – отказаться от Родины, от своего паспорта, от своих корней? Зачем тогда вообще жить на этом свете? Нет, я так не могу. И не хочу. Родится сын, я его тоже запишу на наш паспорт. А вы разве думаете иначе?
– Нет, – улыбнулся Дронго, – я так не думаю. Но вы сказали, что весь вчерашний день господин Золотарев был сам не свой.
– Верно. Я его таким никогда не видел.
– Вы давно его знаете?
– Уже почти три года. С тех пор, как стал встречаться с его дочерью. Вы знаете, люди разные бывают, некоторые в Москве говорят, что с кавказцами встречаться нельзя. Даже такой подлый опрос проводили. За кого вы замуж хотите. Или кому не хотите сдавать свои квартиры. Больше всего людей не хотели сдавать свои квартиры кавказцам. А вот с замужеством у этих опросчиков пшик получился. Многие девушки мечтают выйти замуж именно за кавказцев. Знают, как мы за семью держимся. Двумя руками.
– Не всегда знают и не всегда принимают.
– Верно. Но Золотарев был не такой. Он все правильно понимал. И разрешал своей дочери самой выбирать, с кем ей дружить и за кого замуж выходить. Вот ее мать была сначала против. Она меня сразу как-то не полюбила. Все время дочери говорила, что я человек другой культуры. Почему другой? Какой другой? Я вырос на стихах Пушкина и Пастернака, слушал музыку Чайковского и Прокофьева, читал Толстого, Достоевского, Чехова. Почему другой культуры? Мы, грузины, такие же православные люди, как и русские. Только не обижайтесь на меня. Я еще понимаю, когда говорят про азербайджанцев, они ведь мусульмане, или про армян, у них своя апостольская григорианская церковь. Но мы такие же православные люди, как и русские. Все равно говорят, что другая культура и другие люди.
– Это не только они говорят, – напомнил Дронго, – у вас так говорят гораздо чаще…
– Дураков везде хватает, – согласился Ираклий, – но наша Алиса была сначала против. А потом как-то оттаяла, поняла, что я ее дочь по-настоящему люблю и хочу жениться. А когда Лиза согласилась за меня замуж выйти, я отправился к ее отцу, как полагается по закону. И получил согласие Петра Константиновича. Он только сказал, чтобы я не обижал Лизу и никогда ее не бросал. Я пообещал.
– Сколько вы женаты?
– Уже полтора года.
– Достаточный срок, чтобы иметь представление об этой семье.
– Наверно, достаточный. Только я не совсем понимаю, о чем вы говорите. Нормальная семья. Отец, мать, дочь.
– Никаких странностей не замечали?
– Никогда не замечал. У Лизы, правда, трудный характер, но у кого бывает легкий характер в ее возрасте? Ей только двадцать один, – улыбнулся Ираклий, – наверно, еще переходный возраст не закончился.
– А вам сколько?
– Мне уже тридцать, – вздохнул Ираклий, – можно сказать, ветеран. У нас разница в возрасте девять лет. Вы считаете, много?
– Я никогда не берусь судить посторонние семьи по такому принципу. Иногда не уживаются и одногодки, знакомые друг с другом со школьной скамьи. А иногда прекрасно живут семейные пары, разница в возрасте которых составляет тридцать или сорок лет. В жизни всякое бывает.
– Верно, – согласился Ираклий, – я, как только Лизу увидел, сразу понял, что она будет моей супругой. Хотя трудно было ее добиваться. У молодых свой характер, особенный. А ей тогда было только восемнадцать.
– Я могу задать вам один личный вопрос?
– Смотря какой.
– Почему у вас нет детей? Вы ведь женаты уже полтора года.
– Это как раз нормальный вопрос, – усмехнулся Ираклий. – Лиза считает, что должна закончить университет и только потом рожать. Через год она завершает свое обучение. Мы решили немного подождать.
– Ясно. А какие отношения у вас были с тестем и тещей после свадьбы?
– Самые хорошие. Просто у них разные характеры. Абсолютно разные. Алиса Владимировна очень замкнутый человек, такой интроверт, предпочитает уходить в себя. Не выказывает при людях своих эмоций, впечатлений, чувств. Очень сдержанный и строгий человек. А вот Петр Константинович, напротив, душа компании. Веселый, обаятельный, находчивый собеседник. Был собеседником, – с каким-то внутренним ожесточением добавил Ираклий, – никак не могу с этим смириться. Такая трагедия для нас всех.
– Значит, они были разные люди?
– Иногда я даже удивлялся, как они живут вместе. Совсем непохожие друг на друга. Но говорят, что противоположности иногда сходятся. Я не знаю. Мы с Лизой тоже не совсем похожие люди. Я человек открытый, общительный, веселый. А она всегда очень настороженно относится к людям, не позволяет себе с ними сближаться. Характером она пошла в свою мать. Но ничего, живем уже полтора года, – улыбнулся Ираклий.
– Вы хорошо знаете семью компаньона вашего тестя Павла Солицына?
– Конечно, знаю. Они ведь напарники, вместе держат свою компанию. И, по-моему, самые лучшие друзья.
– Они тоже прилетели в Барселону?
– Прилетели все вместе. Еще до нас. Солицыны и наши «старики». Хотя какие они старики? На Алису Владимировну до сих пор молодые засматриваются, она так хорошо выглядит в свои сорок три года. Выглядела… А Петр Константинович, эх, что там говорить. Какой человек был, – махнул рукой Ираклий и отвернулся.
– Давайте вернемся к Солицыным, – предложил Дронго. – Значит, они были большие друзья с покойным?