Страница:
– И больше никого в доме не было?
– Нет. Больше никого. Я же говорю, что проверили все квартиры. И даже разбудили пьяного соседа. Но его сын утверждает, что отец никуда не выходил. Судя по рассказу участкового, этот сосед иногда напивается до чертиков. И в тот день он был как раз в таком невменяемом состоянии. На роль убийцы он явно не тянул.
– Интересная загадка, – согласился Дронго, – убийца прямо-таки исчезает из закрытой квартиры. Если бы ты знал, сколько подобных случаев было в моей жизни! И каждый раз «подобному исчезновению» находилось вполне логичное и разумное объяснение.
– Но я его не сумел найти, – признался Славин, – а у нас через четыре дня начинается судебный процесс. И я боюсь, что участь моего подзащитного уже предрешена. Все улики против него. Он гарантированно получит пожизненное заключение и будет умолять судей не оставлять его в этой области. Или, наоборот, будет просить оставить его здесь. В любом случае – конец одинаковый, и мне даже неприятно говорить об этом.
– Что ты хочешь?
– Чтобы вы мне помогли, – прямо попросил Вячеслав, – я знаю, что вы расследовали и не такие запутанные дела. Знаю, что вы можете найти даже исчезнувшего на глазах у всех убийцу.
– Я не волшебник, Вячеслав. Если все обстоит именно так, как ты рассказал, то ты напрасно поверил в этот «детектор». Некоторым людям удается обмануть даже «детектор». Такие случаи бывали. И Мусин обязан был тебе об этом сообщить. Возможно, у Тевзадзе были причины для убийства полковника, о которых мы даже не подозреваем. Или он вообще считает, что совершил некий акт мести, и в его подсознании это совсем не убийство. Поэтому он так убежден в своей правоте и не волнуется, когда отвечает на ваши вопросы. Между прочим, я не совсем понимаю, почему полковник должен был лично встречаться со своим агентом. Он мог послать кого-нибудь из офицеров. Боюсь, что не смогу тебе помочь. Это просто не тот случай, когда я должен вмешиваться.
– Я видел его глаза, – выложил свой последний аргумент Cлавин, – его можно обвинить в чем угодно, но он не убийца. И я верю, что «детектор» сработал правильно. Он невиновен. Он не убивал Проталина.
– Адвокату важно иметь чувство внутренней убежденности, – кивнул Дронго, – и, возможно, это даже хорошо, что тебя еще могут убедить глаза твоего подзащитного. Но я старый циник, Вячеслав, меня трудно переубедить. Ты должен понимать, что я не гожусь для подобных расследований. Уже не гожусь. Возможно, ты прав. Возможно, там произошло нечто такое, чего никто не заметил и не понял. Но такие расследования уже не для меня.
– Вы еще молодой человек, – горячо сказал Славин, – сколько вам? Сорок семь или сорок восемь? А вы говорите так, словно вам уже девяносто. Никогда не поверю, что вы стали старым циником, как вы говорите. Извините, что я вообще так с вами разговариваю. Но для моего поколения вы стали настоящей легендой.
– И, возможно, поэтому я отказываюсь. Чтобы не разочаровывать таких, как ты…
– Вы не можете меня разочаровать, – возразил Вячеслав, – если бы жив был мой отец… если бы он был жив… как вы думаете, он бы мне отказал? Он бы отказал вашему сыну? Вы для нас всех были живым символом борьбы за правое дело.
– За правое дело… – горько усмехнулся Дронго. – Тебе не кажется, что я для этого не совсем подхожу?
Славин поднялся, чтобы уйти.
– Извините меня, – сказал он на прощание, – я не хотел вас обидеть.
– Подожди, – мрачно остановил его Дронго, – сядь и не двигайся. Ты думаешь, что можно так просто прийти ко мне домой, рассказать мне об этой истории, напоследок высказать все, что ты думаешь обо мне, и уйти? Неужели ты не понимаешь, что я отказываюсь именно потому, что не хочу тебя разочаровывать? А если выяснится, что этот Тевзадзе действительно виноват? И все твои рассуждения ничего не стоят? И твоя проверка тоже была ошибочной? Что ты тогда скажешь?
– Что вы правы, – ответил Вячеслав, – я признáю, что был не прав. Но все равно буду защищать этого человека. Вы же знаете, что я обязан его защищать. Это моя профессия.
Дронго усмехнулся.
– Чему вы улыбаетесь? – не понял Славин.
– Мы коллеги, – объяснил Дронго, – я помню, как на юридическом факультете у меня был педагог, такой странный доцент. Он искренне считал, что адвокат, являющийся членом партии, не имеет права защищать насильников и убийц. Это противоречит Моральному кодексу строителей коммунизма. Он даже писал об этом во все инстанции, требуя запретить членам партии выступать в таких процессах.
Славин улыбнулся:
– Неужели правда?
– Да, – кивнул Дронго, – потом мой отец ему долго объяснял, в чем состоит долг адвоката. Но, похоже, доцент так и остался при своем мнении.
– Вы тоже так считаете? Там даже не хотят со мной разговаривать. Считают, что я защищаю убийцу, который не заслуживает никакого снисхождения. Они не понимают, как я мог согласиться туда приехать…
– Я тебя понимаю. И, судя по твоим словам, я могу стать твоим единственным союзником. Будем считать, что ты меня убедил. И знаешь, почему? Потому, что я обязан туда поехать. Хотя бы вместо твоего отца. И даже если у меня ничего не получится, то это тоже будет урок. Неплохой урок для тебя, Вячеслав.
– Я знал, – улыбнулся молодой человек, – я был уверен, что вы согласитесь мне помочь.
– Только не говори так, иначе передумаю, – пригрозил Дронго, – и давай начнем сначала. Расскажешь мне все еще раз. И я подумаю, как можно помочь твоему подзащитному, прежде чем мы с тобой завтра отправимся в Новгород.
Глава 3
Глава 4
– Нет. Больше никого. Я же говорю, что проверили все квартиры. И даже разбудили пьяного соседа. Но его сын утверждает, что отец никуда не выходил. Судя по рассказу участкового, этот сосед иногда напивается до чертиков. И в тот день он был как раз в таком невменяемом состоянии. На роль убийцы он явно не тянул.
– Интересная загадка, – согласился Дронго, – убийца прямо-таки исчезает из закрытой квартиры. Если бы ты знал, сколько подобных случаев было в моей жизни! И каждый раз «подобному исчезновению» находилось вполне логичное и разумное объяснение.
– Но я его не сумел найти, – признался Славин, – а у нас через четыре дня начинается судебный процесс. И я боюсь, что участь моего подзащитного уже предрешена. Все улики против него. Он гарантированно получит пожизненное заключение и будет умолять судей не оставлять его в этой области. Или, наоборот, будет просить оставить его здесь. В любом случае – конец одинаковый, и мне даже неприятно говорить об этом.
– Что ты хочешь?
– Чтобы вы мне помогли, – прямо попросил Вячеслав, – я знаю, что вы расследовали и не такие запутанные дела. Знаю, что вы можете найти даже исчезнувшего на глазах у всех убийцу.
– Я не волшебник, Вячеслав. Если все обстоит именно так, как ты рассказал, то ты напрасно поверил в этот «детектор». Некоторым людям удается обмануть даже «детектор». Такие случаи бывали. И Мусин обязан был тебе об этом сообщить. Возможно, у Тевзадзе были причины для убийства полковника, о которых мы даже не подозреваем. Или он вообще считает, что совершил некий акт мести, и в его подсознании это совсем не убийство. Поэтому он так убежден в своей правоте и не волнуется, когда отвечает на ваши вопросы. Между прочим, я не совсем понимаю, почему полковник должен был лично встречаться со своим агентом. Он мог послать кого-нибудь из офицеров. Боюсь, что не смогу тебе помочь. Это просто не тот случай, когда я должен вмешиваться.
– Я видел его глаза, – выложил свой последний аргумент Cлавин, – его можно обвинить в чем угодно, но он не убийца. И я верю, что «детектор» сработал правильно. Он невиновен. Он не убивал Проталина.
– Адвокату важно иметь чувство внутренней убежденности, – кивнул Дронго, – и, возможно, это даже хорошо, что тебя еще могут убедить глаза твоего подзащитного. Но я старый циник, Вячеслав, меня трудно переубедить. Ты должен понимать, что я не гожусь для подобных расследований. Уже не гожусь. Возможно, ты прав. Возможно, там произошло нечто такое, чего никто не заметил и не понял. Но такие расследования уже не для меня.
– Вы еще молодой человек, – горячо сказал Славин, – сколько вам? Сорок семь или сорок восемь? А вы говорите так, словно вам уже девяносто. Никогда не поверю, что вы стали старым циником, как вы говорите. Извините, что я вообще так с вами разговариваю. Но для моего поколения вы стали настоящей легендой.
– И, возможно, поэтому я отказываюсь. Чтобы не разочаровывать таких, как ты…
– Вы не можете меня разочаровать, – возразил Вячеслав, – если бы жив был мой отец… если бы он был жив… как вы думаете, он бы мне отказал? Он бы отказал вашему сыну? Вы для нас всех были живым символом борьбы за правое дело.
– За правое дело… – горько усмехнулся Дронго. – Тебе не кажется, что я для этого не совсем подхожу?
Славин поднялся, чтобы уйти.
– Извините меня, – сказал он на прощание, – я не хотел вас обидеть.
– Подожди, – мрачно остановил его Дронго, – сядь и не двигайся. Ты думаешь, что можно так просто прийти ко мне домой, рассказать мне об этой истории, напоследок высказать все, что ты думаешь обо мне, и уйти? Неужели ты не понимаешь, что я отказываюсь именно потому, что не хочу тебя разочаровывать? А если выяснится, что этот Тевзадзе действительно виноват? И все твои рассуждения ничего не стоят? И твоя проверка тоже была ошибочной? Что ты тогда скажешь?
– Что вы правы, – ответил Вячеслав, – я признáю, что был не прав. Но все равно буду защищать этого человека. Вы же знаете, что я обязан его защищать. Это моя профессия.
Дронго усмехнулся.
– Чему вы улыбаетесь? – не понял Славин.
– Мы коллеги, – объяснил Дронго, – я помню, как на юридическом факультете у меня был педагог, такой странный доцент. Он искренне считал, что адвокат, являющийся членом партии, не имеет права защищать насильников и убийц. Это противоречит Моральному кодексу строителей коммунизма. Он даже писал об этом во все инстанции, требуя запретить членам партии выступать в таких процессах.
Славин улыбнулся:
– Неужели правда?
– Да, – кивнул Дронго, – потом мой отец ему долго объяснял, в чем состоит долг адвоката. Но, похоже, доцент так и остался при своем мнении.
– Вы тоже так считаете? Там даже не хотят со мной разговаривать. Считают, что я защищаю убийцу, который не заслуживает никакого снисхождения. Они не понимают, как я мог согласиться туда приехать…
– Я тебя понимаю. И, судя по твоим словам, я могу стать твоим единственным союзником. Будем считать, что ты меня убедил. И знаешь, почему? Потому, что я обязан туда поехать. Хотя бы вместо твоего отца. И даже если у меня ничего не получится, то это тоже будет урок. Неплохой урок для тебя, Вячеслав.
– Я знал, – улыбнулся молодой человек, – я был уверен, что вы согласитесь мне помочь.
– Только не говори так, иначе передумаю, – пригрозил Дронго, – и давай начнем сначала. Расскажешь мне все еще раз. И я подумаю, как можно помочь твоему подзащитному, прежде чем мы с тобой завтра отправимся в Новгород.
Глава 3
В коридоре, где они ждали следователя, было довольно неуютно. Из открытой форточки дул холодный пронизывающий ветер. Нигде не было стульев, и им пришлось подождать двадцать минут, пока следователь Савеличев не вернулся в свой кабинет. Это был мужчина среднего роста, средних лет и средней, почти бесцветной наружности. Редкие, коротко остриженные волосы, глубоко посаженные глаза, прижатые к черепу уши, упрямый острый подбородок. Немного вздернутый нос, цепочка коричневых усов над верхней губой. Савеличеву шел тридцать девятый год. Он был уже советником юстиции, что приравнивалось к званию подполковника в милиции. Ни для кого не было секретом, что Савеличев уже давно мечтал о следующей звездочке и новом повышении. Он был уверен, что вполне может работать прокурором в каком-нибудь районе или начальником отдела в областной прокуратуре. Внутренне он уже давно готов был к новым должностям. Он с нетерпением ожидал нового приказа о своем назначении.
Матвей Константинович Савеличев лично знал убитого полковника Проталина. И с самого первого момента, после того как ему поручили в прокуратуре расследование убийства полковника, он взялся за него с необыкновенным рвением, хорошо понимая, что это его единственный и, возможно, последний шанс отличиться по-настоящему. Получить новое повышение или должность прокурора в одном из районов области. Савеличев работал в прокуратуре уже полтора десятка лет. Он не верил в разные таинственные исчезновения, загадочные убийства и невероятные преступления. Он верил фактам, цифрам, документам, экспертным заключениям. Он был реалист и прагматик. Поэтому с первой секунды Савеличев был убежден, что Тевзадзе виноват, и не видел никаких смягчающих вину обстоятельств.
Упорное нежелание подозреваемого признаться в совершении убийства вызывало у него гнев и ненависть к Тевзадзе. Именно Савеличев распорядился посадить Тевзадзе к уголовникам. Именно он сделал все, чтобы дожать подозреваемого, превратив его в обвиняемого. И теперь готовился сдавать уголовное дело на подпись прокурору, чтобы затем передать его в суд. Прокурор обещал поставить свою подпись уже завтра вечером. Савеличев не сомневался, что Тевзадзе получит пожизненный срок и никогда больше не выйдет из тюрьмы. И даже не потому, что он был виновен в убийстве полковника Проталина. Третья судимость автоматически делала из обвиняемого настоящего рецидивиста, которому не было места в нормальном обществе.
Именно поэтому он так холодно относился к приехавшему из Москвы молодому адвокату, который пытался каким-то образом помешать завершению следствия, вносил различные несущественные ходатайства и даже придумал эту несерьезную игру в «детектор». Савеличев не возражал против испытаний подозреваемого, абсолютно убежденный, что виновность Тевзадзе будет доказана и научным путем. Когда выяснилось, что проверку «детектором» Тевзадзе прошел, Савеличев даже не рассердился. Он был уверен, что именно этот грузин застрелил полковника Проталина. И его не могли смутить результаты непонятной аппаратуры, испытанной в ФСБ. К тому же аппаратура не давала стопроцентной гарантии. Савеличев сразу заявил, что согласно процессуальному кодексу он не обязан принимать подобные «доказательства», и отказался приобщать к делу данные проверки Тевзадзе.
И теперь адвокат появился не один, а приехал из Москвы с каким-то неизвестным мужчиной, похожим на кавказца, который тоже терпеливо ждал появления следователя в коридоре. Савеличев, увидев обоих, сухо поздоровался и прошел в свой кабинет, приглашая адвоката и его спутника. Они вошли, уселись за небольшим столом. На следователе был серый, немного мешковатый костюм и темно-синий галстук местного производства.
– Это мой помощник, – представил Дронго Славин, – он приехал вместе со мной из Москвы.
– Я уже понял, – кивнул Савеличев, – только непонятно – зачем? Дело уже раскрыто, завтра его подпишет прокурор, и оно пойдет в суд. Все и так ясно. Вы можете привезти сюда даже пять помощников и экспертов, но от этого суть дела не изменится.
– Мне нужно получить ваше разрешение на посещение следственного изолятора, где находится мой подзащитный, – невозмутимо продолжал Славин, – прошу вас выписать разрешение мне и моему помощнику.
– Не понимаю, зачем вы так суетитесь, – пожал плечами следователь, – конечно, я дам вам разрешение на встречу с вашим клиентом. Но зачем там нужен помощник? Что он сможет сделать?
– Я прошу вас дать разрешение на нас двоих, – вежливо, но твердо заявил Славин, – согласно Уголовно-процессуальному кодексу вы не имеете права мне отказывать. А я имею право привлекать для разбирательства дела любых экспертов, консультантов или помощников.
– Привлекайте, – кивнул Савеличев, – мне уже все равно. Делайте что хотите, я все равно завтра подпишу обвинительное заключение у прокурора города и передам дело в суд. А там можете выступать, поражая своим красноречием судей. На этом моя стадия участия в уголовном процессе будет завершена.
– Он не убивал Проталина, – упрямо заявил Славин.
– Об этом мы тоже говорили. У вас своя точка зрения, а у меня своя. Но предположим, что я хочу с вами согласиться. Я говорю, только предположим. Тогда скажите мне, куда исчез неизвестный убийца? Растворился в воздухе? Где-то спрятался? Или это было самоубийство? Можете сколько угодно выдвигать нелепые и противоречащие друг другу версии. Но истина такова, что полковника Проталина мог застрелить только один человек. Вано Тевзадзе. Что он и сделал, сознавшись в своем преступлении.
– Вы же знаете, как его заставили признаться, – покраснел Славин, – вы же все прекрасно понимаете.
– Это уже уголовное преступление, – почти ласково сообщил Савеличев, – я работаю в органах прокуратуры уже больше пятнадцати лет. И всегда работал честно, не нарушая законов. Сейчас вы обвиняете меня в том, что я выбил силой признание из вашего клиента. Обвинения достаточно серьезные. Если у вас есть доказательства, можете послать жалобу городскому прокурору. Или сразу в нашу областную прокуратуру. Но вы прекрасно понимаете, что будете выглядеть нелепо и смешно. Я и пальцем не трогал вашего клиента. И все свои признания он сделал добровольно.
– Под принуждением сотрудников уголовного розыска, – смело заявил Славин.
– Хочу вас предостеречь от подобного заявления, – строго сказал Савеличев, – не нужно обвинять людей, честно выполняющих свой долг. Преступник был схвачен на месте. Схвачен с оружием в руках, которое он отнял у своей жертвы. Все экспертизы были не в пользу вашего подопечного. И теперь вы хотите снова оттянуть передачу дела в суд, заявляя, что признание Тевзадзе было выбито силой. Но у меня есть его подпись под признанием. Предположим, что на него действительно давили и в суде он захочет отказаться от своих прежних показаний. Не без вашей помощи, разумеется. Но ему не поможет даже такой оборот. Судьи тоже не дураки, они понимают, почему обвиняемые иногда отказываются от своих показаний. Но факты все равно вещь довольно упрямая. Тевзадзе вошел в квартиру, где никого не было. И дважды выстрелил в полковника. Один выстрел оказался смертельным. Вот и вся история. Это как раз тот случай, когда у адвоката нет ни одного шанса выиграть судебный процесс. Или хотя бы добиться смягчения приговора. Я вас понимаю. Но вы назначенный адвокат и представляете себе, что с вас никто не спросит. После оглашения приговора вы спокойно вернетесь к себе в Москву и забудете об этом неприятном эпизоде. Возможно, вы еще успеете отличиться на громких процессах, стать лучшим адвокатом Москвы и России. Но это не тот случай, когда можно отличиться. Здесь все просто и ясно.
– У него дочь должна выходить замуж. Уже подала заявление в загс, – в качестве последнего аргумента сказал Славин, – я же вам говорил. Не мог такой человек совершить убийство.
– Это не аргумент, – поморщился следователь, – почему не мог, если совершил? У меня в практике был случай, когда мужчина, узнав о том, что он стал отцом, всю ночь пил вместе с друзьями. А утром они убили человека. Вы скажете, что человек, только что ставший отцом, не сможет убить другого человека? Еще как сможет. Или убийца, дочь которого выходит замуж? Может, Тевзадзе был уверен, что сумеет убить Проталина и незаметно уйти. Все сложилось слишком плохо для него. Появление соседок в глухом дворе, неожиданно оказавшаяся на улице машина милиции. Он просто не успел сбежать. И поэтому попался.
– Простите, – вмешался Дронго, – насколько я знаю, когда раздались выстрелы, одна соседка побежала на улицу. А другая осталась у дома. Если бы Тевзадзе хотел сбежать, он бы сбежал. Ведь у оставшейся соседки были больные ноги и она не смогла бы его преследовать? А пока сотрудники милиции въехали во двор и поднялись в квартиру, прошло наверняка какое-то время, которого могло хватить Тевзадзе для побега. Даже если это было всего секунд тридцать или сорок. Хотя на самом деле, возможно, прошло от двух до трех минут. Учитывая, что двор там проходной, он мог бы попытаться сбежать.
– Он так и хотел сделать, – торжествующе сказал Савеличев, – но куда он мог сбежать, если под окнами стояла соседка, которая бы его запомнила. Возможно, он хотел пристрелить и ее, но просто не успел. Въезжала машина милиции, и он остался в квартире. Где его и задержали. Оружие валялось рядом, и на нем были отпечатки пальцев Тевзадзе. Вы знаете, можно упрямиться до какого-то предела и защищать свою позицию. Но не вопреки логике. Даже если вы адвокат. Понятно, что убить мог только Тевзадзе, и никто другой. А вы вдвоем можете взывать к милосердию судей, рассказать о дочери обвиняемого, которая собирается замуж, о ее сложном положении, когда она останется сиротой без родителей, ведь ее мать умерла больше десяти лет назад. Возможно, что судьи учтут это обстоятельство, и Тевзадзе получит не пожизненное заключение, а лет двадцать или двадцать пять. Но я бы лично голосовал за пожизненное, хотя, повторяю, – приговор будет оглашен только в суде. А я всего лишь следователь, который закончил свое расследование. Вы, как его адвокат, имеете право ознакомиться с материалами дела. Больше ничем помочь вам я не могу. И не хочу, – добавил Савеличев, чуть подумав.
– Мы можем встретиться с Вано Тевзадзе вместе с моим помощником? – уточнил Славин.
– Конечно, – кивнул следователь, – если у вашего помощника все документы оформлены как полагается, то никаких проблем. Можете встречаться вдвоем. Я не думаю, что такая встреча может повредить следствию. Скорее, напротив. Может, ваш помощник, который, кажется, лет на двадцать старше вас, убедит и вас, и вашего клиента в бесперспективности этого дела. Все равно весь город знает, что убийцей был Вано Тевзадзе. Я только провел необходимое расследование и закрепил все факты в обвинительном заключении.
– Вы работаете в прокуратуре уже столько лет, – задал Дронго последний вопрос, – неужели вы сами не чувствуете некоторую нестыковку? Зачем Тевзадзе убивать полковника Проталина? Он ведь не убийца. Он типичный «хозяйственник», или, как их раньше называли, «цеховик», который занимался налаживанием и сбытом коммерчески выгодной продукции в условиях социалистического рынка и всеобщего бардака. Вы ведь должны были еще застать таких людей в начале девяностых. Почему вы так уверены, что именно Тевзадзе мог совершить это убийство?
– У меня нет других подозреваемых, – ответил Савеличев, – и при всем своем желании я их не смогу найти. В квартире в момент убийства был только один человек. Вано Тевзадзе. Второй был убит. Экспертиза подтвердила, что смертельный выстрел был сделан почти в упор, но это не самоубийство. Самоубийцы не стреляют, вытягивая свою руку, так не бывает. Или вы полагаете, что Проталин сначала выстрелил в стену, а потом застрелил себя? И после этого выбросил оружие, чтобы его нашел Тевзадзе? В такую дикую версию не поверит ни один суд. Тевзадзе – убийца, и с этим фактом уже ничего нельзя сделать.
– Но он был осведомителем полковника, – напомнил Славин.
– Об этом ни слова, – нахмурился следователь, – мы с вами с самого начала договорились, что не будем трогать эту тему. Иначе процесс придется объявить закрытым. Про агентуру и осведомителей говорить нельзя. Ни в суде, ни до него, ни после. Это секретная и закрытая информация…
– А в камеру, где сидел Тевзадзе, успели сообщить, и его избили до полусмерти, – зло заявил Славин. – Об этом вы тоже не знали?
– Сожалею, – отозвался Савеличев, – но вы знаете, как работает обыкновенная «тюремная почта». Там свои законы и свои методы передачи информации. Кто-то услышал, кто-то сообщил, кто-то проговорился, кто-то передал, кто-то узнал. Они часто узнают все подробности гораздо лучше нас. Возможно, произошла какая-то утечка информации в милиции. Не мне об этом судить. Но к нашему расследованию это не имеет никакого отношения. А лишь объясняет, почему Проталин и Тевзадзе должны были встречаться в этом доме. Поэтому мы не будем говорить на эту тему в суде, и прошу вас больше не поднимать эту закрытую тему.
– Но это объясняет, почему Тевзадзе пришел на встречу с полковником Проталиным, – возразил Славин, – иначе получается, что он пришел туда только для того, чтобы застрелить офицера милиции.
– Судьям мы постараемся изложить нашу версию, – сообщил следователь, – прокурор, поддерживающий обвинение в судебном процессе, будет в курсе происходящего. Это единственное, что я могу вам твердо пообещать.
Славин взглянул на Дронго. С таким следователем невозможно было договориться. Впрочем, другой, более благожелательный, тоже не стал бы выслушивать любые возражения. Слишком очевидной казалось вина обвиняемого.
– Можете сегодня с ним увидеться, – закончил следователь, – и постарайтесь вместе с ним побыстрее закончить ознакомление с обвинительным актом. Он не такой большой. Вполне можно закончить за три оставшихся дня. А потом мы передадим дело в суд. В конце концов, так будет лучше для всех. Вы вернетесь в Москву, он отправится в колонию, а дело будет закрыто.
– А если нам удастся доказать, что он невиновен, – спросил Славин, вставая, – если вдруг произойдет такое чудо? Вы не допускаете мысли, что вы можете ошибаться? Ведь его трижды проверяли на «детекторе»?
– Я не верю в чудеса, – сухо ответил Савеличев, – и вам не советую в них верить. Что касается вашего «аппарата», то я уже говорил, что он не считается абсолютно надежным, и при желании испытуемый может контролировать свое поведение. Что, возможно, произошло и в вашем случае. Это был последний шанс вашего подзащитного, и он его использовал. Но проверка была санкционирована руководством ФСБ без моего согласия. А я считаю, что результаты проверки не были абсолютно объективными и не могут считаться надежным доказательством. Поэтому и не приобщил их к делу. Насколько я знаю, вы обратились с протестом к городскому прокурору, и он вам тоже отказал. Извините, но я считаю наш разговор законченным. До свидания.
Он не подал им руки, лишь кивнув на прощание. Когда они вышли, Славин взглянул на Дронго:
– Что вы теперь скажете?
– Даже если у Тевзадзе был бы один шанс, то и тогда Савеличев не дал бы ему этого шанса, – ответил Дронго, – но, судя по всему, у этого обвиняемого пока нет и одного шанса из ста.
Матвей Константинович Савеличев лично знал убитого полковника Проталина. И с самого первого момента, после того как ему поручили в прокуратуре расследование убийства полковника, он взялся за него с необыкновенным рвением, хорошо понимая, что это его единственный и, возможно, последний шанс отличиться по-настоящему. Получить новое повышение или должность прокурора в одном из районов области. Савеличев работал в прокуратуре уже полтора десятка лет. Он не верил в разные таинственные исчезновения, загадочные убийства и невероятные преступления. Он верил фактам, цифрам, документам, экспертным заключениям. Он был реалист и прагматик. Поэтому с первой секунды Савеличев был убежден, что Тевзадзе виноват, и не видел никаких смягчающих вину обстоятельств.
Упорное нежелание подозреваемого признаться в совершении убийства вызывало у него гнев и ненависть к Тевзадзе. Именно Савеличев распорядился посадить Тевзадзе к уголовникам. Именно он сделал все, чтобы дожать подозреваемого, превратив его в обвиняемого. И теперь готовился сдавать уголовное дело на подпись прокурору, чтобы затем передать его в суд. Прокурор обещал поставить свою подпись уже завтра вечером. Савеличев не сомневался, что Тевзадзе получит пожизненный срок и никогда больше не выйдет из тюрьмы. И даже не потому, что он был виновен в убийстве полковника Проталина. Третья судимость автоматически делала из обвиняемого настоящего рецидивиста, которому не было места в нормальном обществе.
Именно поэтому он так холодно относился к приехавшему из Москвы молодому адвокату, который пытался каким-то образом помешать завершению следствия, вносил различные несущественные ходатайства и даже придумал эту несерьезную игру в «детектор». Савеличев не возражал против испытаний подозреваемого, абсолютно убежденный, что виновность Тевзадзе будет доказана и научным путем. Когда выяснилось, что проверку «детектором» Тевзадзе прошел, Савеличев даже не рассердился. Он был уверен, что именно этот грузин застрелил полковника Проталина. И его не могли смутить результаты непонятной аппаратуры, испытанной в ФСБ. К тому же аппаратура не давала стопроцентной гарантии. Савеличев сразу заявил, что согласно процессуальному кодексу он не обязан принимать подобные «доказательства», и отказался приобщать к делу данные проверки Тевзадзе.
И теперь адвокат появился не один, а приехал из Москвы с каким-то неизвестным мужчиной, похожим на кавказца, который тоже терпеливо ждал появления следователя в коридоре. Савеличев, увидев обоих, сухо поздоровался и прошел в свой кабинет, приглашая адвоката и его спутника. Они вошли, уселись за небольшим столом. На следователе был серый, немного мешковатый костюм и темно-синий галстук местного производства.
– Это мой помощник, – представил Дронго Славин, – он приехал вместе со мной из Москвы.
– Я уже понял, – кивнул Савеличев, – только непонятно – зачем? Дело уже раскрыто, завтра его подпишет прокурор, и оно пойдет в суд. Все и так ясно. Вы можете привезти сюда даже пять помощников и экспертов, но от этого суть дела не изменится.
– Мне нужно получить ваше разрешение на посещение следственного изолятора, где находится мой подзащитный, – невозмутимо продолжал Славин, – прошу вас выписать разрешение мне и моему помощнику.
– Не понимаю, зачем вы так суетитесь, – пожал плечами следователь, – конечно, я дам вам разрешение на встречу с вашим клиентом. Но зачем там нужен помощник? Что он сможет сделать?
– Я прошу вас дать разрешение на нас двоих, – вежливо, но твердо заявил Славин, – согласно Уголовно-процессуальному кодексу вы не имеете права мне отказывать. А я имею право привлекать для разбирательства дела любых экспертов, консультантов или помощников.
– Привлекайте, – кивнул Савеличев, – мне уже все равно. Делайте что хотите, я все равно завтра подпишу обвинительное заключение у прокурора города и передам дело в суд. А там можете выступать, поражая своим красноречием судей. На этом моя стадия участия в уголовном процессе будет завершена.
– Он не убивал Проталина, – упрямо заявил Славин.
– Об этом мы тоже говорили. У вас своя точка зрения, а у меня своя. Но предположим, что я хочу с вами согласиться. Я говорю, только предположим. Тогда скажите мне, куда исчез неизвестный убийца? Растворился в воздухе? Где-то спрятался? Или это было самоубийство? Можете сколько угодно выдвигать нелепые и противоречащие друг другу версии. Но истина такова, что полковника Проталина мог застрелить только один человек. Вано Тевзадзе. Что он и сделал, сознавшись в своем преступлении.
– Вы же знаете, как его заставили признаться, – покраснел Славин, – вы же все прекрасно понимаете.
– Это уже уголовное преступление, – почти ласково сообщил Савеличев, – я работаю в органах прокуратуры уже больше пятнадцати лет. И всегда работал честно, не нарушая законов. Сейчас вы обвиняете меня в том, что я выбил силой признание из вашего клиента. Обвинения достаточно серьезные. Если у вас есть доказательства, можете послать жалобу городскому прокурору. Или сразу в нашу областную прокуратуру. Но вы прекрасно понимаете, что будете выглядеть нелепо и смешно. Я и пальцем не трогал вашего клиента. И все свои признания он сделал добровольно.
– Под принуждением сотрудников уголовного розыска, – смело заявил Славин.
– Хочу вас предостеречь от подобного заявления, – строго сказал Савеличев, – не нужно обвинять людей, честно выполняющих свой долг. Преступник был схвачен на месте. Схвачен с оружием в руках, которое он отнял у своей жертвы. Все экспертизы были не в пользу вашего подопечного. И теперь вы хотите снова оттянуть передачу дела в суд, заявляя, что признание Тевзадзе было выбито силой. Но у меня есть его подпись под признанием. Предположим, что на него действительно давили и в суде он захочет отказаться от своих прежних показаний. Не без вашей помощи, разумеется. Но ему не поможет даже такой оборот. Судьи тоже не дураки, они понимают, почему обвиняемые иногда отказываются от своих показаний. Но факты все равно вещь довольно упрямая. Тевзадзе вошел в квартиру, где никого не было. И дважды выстрелил в полковника. Один выстрел оказался смертельным. Вот и вся история. Это как раз тот случай, когда у адвоката нет ни одного шанса выиграть судебный процесс. Или хотя бы добиться смягчения приговора. Я вас понимаю. Но вы назначенный адвокат и представляете себе, что с вас никто не спросит. После оглашения приговора вы спокойно вернетесь к себе в Москву и забудете об этом неприятном эпизоде. Возможно, вы еще успеете отличиться на громких процессах, стать лучшим адвокатом Москвы и России. Но это не тот случай, когда можно отличиться. Здесь все просто и ясно.
– У него дочь должна выходить замуж. Уже подала заявление в загс, – в качестве последнего аргумента сказал Славин, – я же вам говорил. Не мог такой человек совершить убийство.
– Это не аргумент, – поморщился следователь, – почему не мог, если совершил? У меня в практике был случай, когда мужчина, узнав о том, что он стал отцом, всю ночь пил вместе с друзьями. А утром они убили человека. Вы скажете, что человек, только что ставший отцом, не сможет убить другого человека? Еще как сможет. Или убийца, дочь которого выходит замуж? Может, Тевзадзе был уверен, что сумеет убить Проталина и незаметно уйти. Все сложилось слишком плохо для него. Появление соседок в глухом дворе, неожиданно оказавшаяся на улице машина милиции. Он просто не успел сбежать. И поэтому попался.
– Простите, – вмешался Дронго, – насколько я знаю, когда раздались выстрелы, одна соседка побежала на улицу. А другая осталась у дома. Если бы Тевзадзе хотел сбежать, он бы сбежал. Ведь у оставшейся соседки были больные ноги и она не смогла бы его преследовать? А пока сотрудники милиции въехали во двор и поднялись в квартиру, прошло наверняка какое-то время, которого могло хватить Тевзадзе для побега. Даже если это было всего секунд тридцать или сорок. Хотя на самом деле, возможно, прошло от двух до трех минут. Учитывая, что двор там проходной, он мог бы попытаться сбежать.
– Он так и хотел сделать, – торжествующе сказал Савеличев, – но куда он мог сбежать, если под окнами стояла соседка, которая бы его запомнила. Возможно, он хотел пристрелить и ее, но просто не успел. Въезжала машина милиции, и он остался в квартире. Где его и задержали. Оружие валялось рядом, и на нем были отпечатки пальцев Тевзадзе. Вы знаете, можно упрямиться до какого-то предела и защищать свою позицию. Но не вопреки логике. Даже если вы адвокат. Понятно, что убить мог только Тевзадзе, и никто другой. А вы вдвоем можете взывать к милосердию судей, рассказать о дочери обвиняемого, которая собирается замуж, о ее сложном положении, когда она останется сиротой без родителей, ведь ее мать умерла больше десяти лет назад. Возможно, что судьи учтут это обстоятельство, и Тевзадзе получит не пожизненное заключение, а лет двадцать или двадцать пять. Но я бы лично голосовал за пожизненное, хотя, повторяю, – приговор будет оглашен только в суде. А я всего лишь следователь, который закончил свое расследование. Вы, как его адвокат, имеете право ознакомиться с материалами дела. Больше ничем помочь вам я не могу. И не хочу, – добавил Савеличев, чуть подумав.
– Мы можем встретиться с Вано Тевзадзе вместе с моим помощником? – уточнил Славин.
– Конечно, – кивнул следователь, – если у вашего помощника все документы оформлены как полагается, то никаких проблем. Можете встречаться вдвоем. Я не думаю, что такая встреча может повредить следствию. Скорее, напротив. Может, ваш помощник, который, кажется, лет на двадцать старше вас, убедит и вас, и вашего клиента в бесперспективности этого дела. Все равно весь город знает, что убийцей был Вано Тевзадзе. Я только провел необходимое расследование и закрепил все факты в обвинительном заключении.
– Вы работаете в прокуратуре уже столько лет, – задал Дронго последний вопрос, – неужели вы сами не чувствуете некоторую нестыковку? Зачем Тевзадзе убивать полковника Проталина? Он ведь не убийца. Он типичный «хозяйственник», или, как их раньше называли, «цеховик», который занимался налаживанием и сбытом коммерчески выгодной продукции в условиях социалистического рынка и всеобщего бардака. Вы ведь должны были еще застать таких людей в начале девяностых. Почему вы так уверены, что именно Тевзадзе мог совершить это убийство?
– У меня нет других подозреваемых, – ответил Савеличев, – и при всем своем желании я их не смогу найти. В квартире в момент убийства был только один человек. Вано Тевзадзе. Второй был убит. Экспертиза подтвердила, что смертельный выстрел был сделан почти в упор, но это не самоубийство. Самоубийцы не стреляют, вытягивая свою руку, так не бывает. Или вы полагаете, что Проталин сначала выстрелил в стену, а потом застрелил себя? И после этого выбросил оружие, чтобы его нашел Тевзадзе? В такую дикую версию не поверит ни один суд. Тевзадзе – убийца, и с этим фактом уже ничего нельзя сделать.
– Но он был осведомителем полковника, – напомнил Славин.
– Об этом ни слова, – нахмурился следователь, – мы с вами с самого начала договорились, что не будем трогать эту тему. Иначе процесс придется объявить закрытым. Про агентуру и осведомителей говорить нельзя. Ни в суде, ни до него, ни после. Это секретная и закрытая информация…
– А в камеру, где сидел Тевзадзе, успели сообщить, и его избили до полусмерти, – зло заявил Славин. – Об этом вы тоже не знали?
– Сожалею, – отозвался Савеличев, – но вы знаете, как работает обыкновенная «тюремная почта». Там свои законы и свои методы передачи информации. Кто-то услышал, кто-то сообщил, кто-то проговорился, кто-то передал, кто-то узнал. Они часто узнают все подробности гораздо лучше нас. Возможно, произошла какая-то утечка информации в милиции. Не мне об этом судить. Но к нашему расследованию это не имеет никакого отношения. А лишь объясняет, почему Проталин и Тевзадзе должны были встречаться в этом доме. Поэтому мы не будем говорить на эту тему в суде, и прошу вас больше не поднимать эту закрытую тему.
– Но это объясняет, почему Тевзадзе пришел на встречу с полковником Проталиным, – возразил Славин, – иначе получается, что он пришел туда только для того, чтобы застрелить офицера милиции.
– Судьям мы постараемся изложить нашу версию, – сообщил следователь, – прокурор, поддерживающий обвинение в судебном процессе, будет в курсе происходящего. Это единственное, что я могу вам твердо пообещать.
Славин взглянул на Дронго. С таким следователем невозможно было договориться. Впрочем, другой, более благожелательный, тоже не стал бы выслушивать любые возражения. Слишком очевидной казалось вина обвиняемого.
– Можете сегодня с ним увидеться, – закончил следователь, – и постарайтесь вместе с ним побыстрее закончить ознакомление с обвинительным актом. Он не такой большой. Вполне можно закончить за три оставшихся дня. А потом мы передадим дело в суд. В конце концов, так будет лучше для всех. Вы вернетесь в Москву, он отправится в колонию, а дело будет закрыто.
– А если нам удастся доказать, что он невиновен, – спросил Славин, вставая, – если вдруг произойдет такое чудо? Вы не допускаете мысли, что вы можете ошибаться? Ведь его трижды проверяли на «детекторе»?
– Я не верю в чудеса, – сухо ответил Савеличев, – и вам не советую в них верить. Что касается вашего «аппарата», то я уже говорил, что он не считается абсолютно надежным, и при желании испытуемый может контролировать свое поведение. Что, возможно, произошло и в вашем случае. Это был последний шанс вашего подзащитного, и он его использовал. Но проверка была санкционирована руководством ФСБ без моего согласия. А я считаю, что результаты проверки не были абсолютно объективными и не могут считаться надежным доказательством. Поэтому и не приобщил их к делу. Насколько я знаю, вы обратились с протестом к городскому прокурору, и он вам тоже отказал. Извините, но я считаю наш разговор законченным. До свидания.
Он не подал им руки, лишь кивнув на прощание. Когда они вышли, Славин взглянул на Дронго:
– Что вы теперь скажете?
– Даже если у Тевзадзе был бы один шанс, то и тогда Савеличев не дал бы ему этого шанса, – ответил Дронго, – но, судя по всему, у этого обвиняемого пока нет и одного шанса из ста.
Глава 4
В следственный изолятор они приехали через полчаса. Дежурный долго и внимательно изучал документы обоих.
– Почему двое? – наконец спросил старший лейтенант. – У заключенного не может быть двух адвокатов.
– У заключенного может быть даже пять адвокатов, – терпеливо объяснил Славин, – столько, сколько он захочет. На адвокатов не может быть никаких ограничений. Ни на их количество, ни на их присутствие.
– Я не могу пропустить сразу двоих, – решил дежурный, – я сейчас вызову старшего, – он поднял трубку.
Через минуту к ним подошел молодой майор. Ему было не больше тридцати – тридцати пяти. Он внимательно выслушал дежурного, затем просмотрел документы.
– Где ваш паспорт? – спросил он Дронго. – У вас всего лишь удостоверение помощника адвоката. Этого недостаточно.
– У меня есть свой паспорт, – вмешался Славин, – а это мой помощник. Все документы оформлены в Московской коллегии адвокатов. И его удостоверение. Что вам еще нужно?
– Его паспорт, – потребовал майор.
– Для того чтобы войти в изолятор, достаточно удостоверения, – возражал Славин, – и у нас есть разрешение следователя, который ведет уголовное дело.
Майор нахмурился, задумался.
– Заходите по очереди, – предложил он, – нельзя заходить сразу двоим. Это неправильно.
– Он мой помощник, – напомнил Славин, – и я требую, чтобы меня пропустили на свидание к заключенному вместе с ним.
– Я бы к нему вообще никого не пускал, – неожиданно пробормотал майор. – И почему вы согласились его защищать? Я бы такого сразу расстрелял. Без суда и следствия. А ему адвоката присылают из Москвы. Да еще с помощником.
– Вы понимаете, что говорите? – забрал свои документы Славин. – Вы не имеете права так говорить. И не имеете права нас не пускать. Если обвиняемый и его адвокаты не ознакомятся с материалами дела до начала суда, его просто отложат. Получается, что вы сознательно затягиваете рассмотрение дела. Я сейчас позвоню прокурору. Или следователю.
– Не нужно никому звонить, – мрачно сказал майор, – проходите. Только учтите, что я обязательно доложу о вашем помощнике своему руководству.
– Докладывайте, – согласился Славин.
Они вошли в следственный изолятор, прошли металлоискатель.
– Сдайте ваши телефоны, – попросил майор.
– Мне всегда разрешали его проносить с собой, – возразил Славин.
– А сегодня нельзя, – отрезал майор, – и все металлические предметы тоже сдайте.
– Вам не кажется, что вы уже просто превышаете свои полномочия? – поинтересовался Славин. – И не имеете права требовать у нас наши телефоны.
– Тогда я вас не пропущу, – зло пообещал майор, – можете жаловаться.
– Возьмите наши телефоны, – предложил Дронго, сжимая локоть Славина. – Он ищет любой повод для скандала, – пояснил он Вячеславу, – не нужно спорить. В конце концов, он всегда может сказать, что нельзя проходить к заключенному именно сегодня. Объявить карантин или нечто в этом роде.
Славин отдал свой телефон, и они прошли дальше. В длинном коридоре было мрачно и темно. Им отвели последнюю комнату, в конце коридора. Дронго и Славин расположились на стульях в ожидании заключенного.
– Вот так всегда, – сказал Славин, – пользуются любой возможностью, чтобы меня унизить или оскорбить. Я лучше выйду узнаю, как они планируют организовать ознакомление с материалами дела. Нужно будет, чтобы Тевзадзе с ними знакомился и расписывался. Раньше это делали в прокуратуре, а сейчас, после создания нового следственного комитета, ничего не известно.
Он поднялся и вышел. Дронго остался один. Он увидел небольшую камеру, висевшую в углу, и усмехнулся. Конечно, по закону свидание заключенного с адвокатом должно проходить без свидетелей. И тем более без камеры, наблюдающей за ними. С другой стороны, руководство следственного изолятора всегда может объяснить это обстоятельство, мотивируя тем, что камеры установлены для помощи самим адвокатам, и они лишь наблюдают без включения звука. Что все равно будет нарушением. Но такие частности уже никого особенно не волнуют.
– Почему двое? – наконец спросил старший лейтенант. – У заключенного не может быть двух адвокатов.
– У заключенного может быть даже пять адвокатов, – терпеливо объяснил Славин, – столько, сколько он захочет. На адвокатов не может быть никаких ограничений. Ни на их количество, ни на их присутствие.
– Я не могу пропустить сразу двоих, – решил дежурный, – я сейчас вызову старшего, – он поднял трубку.
Через минуту к ним подошел молодой майор. Ему было не больше тридцати – тридцати пяти. Он внимательно выслушал дежурного, затем просмотрел документы.
– Где ваш паспорт? – спросил он Дронго. – У вас всего лишь удостоверение помощника адвоката. Этого недостаточно.
– У меня есть свой паспорт, – вмешался Славин, – а это мой помощник. Все документы оформлены в Московской коллегии адвокатов. И его удостоверение. Что вам еще нужно?
– Его паспорт, – потребовал майор.
– Для того чтобы войти в изолятор, достаточно удостоверения, – возражал Славин, – и у нас есть разрешение следователя, который ведет уголовное дело.
Майор нахмурился, задумался.
– Заходите по очереди, – предложил он, – нельзя заходить сразу двоим. Это неправильно.
– Он мой помощник, – напомнил Славин, – и я требую, чтобы меня пропустили на свидание к заключенному вместе с ним.
– Я бы к нему вообще никого не пускал, – неожиданно пробормотал майор. – И почему вы согласились его защищать? Я бы такого сразу расстрелял. Без суда и следствия. А ему адвоката присылают из Москвы. Да еще с помощником.
– Вы понимаете, что говорите? – забрал свои документы Славин. – Вы не имеете права так говорить. И не имеете права нас не пускать. Если обвиняемый и его адвокаты не ознакомятся с материалами дела до начала суда, его просто отложат. Получается, что вы сознательно затягиваете рассмотрение дела. Я сейчас позвоню прокурору. Или следователю.
– Не нужно никому звонить, – мрачно сказал майор, – проходите. Только учтите, что я обязательно доложу о вашем помощнике своему руководству.
– Докладывайте, – согласился Славин.
Они вошли в следственный изолятор, прошли металлоискатель.
– Сдайте ваши телефоны, – попросил майор.
– Мне всегда разрешали его проносить с собой, – возразил Славин.
– А сегодня нельзя, – отрезал майор, – и все металлические предметы тоже сдайте.
– Вам не кажется, что вы уже просто превышаете свои полномочия? – поинтересовался Славин. – И не имеете права требовать у нас наши телефоны.
– Тогда я вас не пропущу, – зло пообещал майор, – можете жаловаться.
– Возьмите наши телефоны, – предложил Дронго, сжимая локоть Славина. – Он ищет любой повод для скандала, – пояснил он Вячеславу, – не нужно спорить. В конце концов, он всегда может сказать, что нельзя проходить к заключенному именно сегодня. Объявить карантин или нечто в этом роде.
Славин отдал свой телефон, и они прошли дальше. В длинном коридоре было мрачно и темно. Им отвели последнюю комнату, в конце коридора. Дронго и Славин расположились на стульях в ожидании заключенного.
– Вот так всегда, – сказал Славин, – пользуются любой возможностью, чтобы меня унизить или оскорбить. Я лучше выйду узнаю, как они планируют организовать ознакомление с материалами дела. Нужно будет, чтобы Тевзадзе с ними знакомился и расписывался. Раньше это делали в прокуратуре, а сейчас, после создания нового следственного комитета, ничего не известно.
Он поднялся и вышел. Дронго остался один. Он увидел небольшую камеру, висевшую в углу, и усмехнулся. Конечно, по закону свидание заключенного с адвокатом должно проходить без свидетелей. И тем более без камеры, наблюдающей за ними. С другой стороны, руководство следственного изолятора всегда может объяснить это обстоятельство, мотивируя тем, что камеры установлены для помощи самим адвокатам, и они лишь наблюдают без включения звука. Что все равно будет нарушением. Но такие частности уже никого особенно не волнуют.