Абдуллаев Чингиз Акифович. Идеальная мишень

   В последние годы, когда из каждых десяти королей преступного мира восемь были уничтожены, Истребителя спасали только его недоверчивость и беспощадная жестокость, с которой он расправлялся с любым из своих, кто показался ему подозрительным.
   События летних месяцев особенно встревожили его. Сначала был арестован Рашит Ахметов, поручения которого его люди выполняли и с которым их связывали деловые отношения. К этому времени бывший вор уже хорошо знал, что самые большие деньги бывают не у бандитов и даже не у авторитетов, наводивших ужас на жителей крупных городов. Самые большие деньги водятся у людей, присосавшихся к государственным организациям и бюджетным источникам. Они были по-настоящему богатыми и влиятельными и умели при необходимости использовать уголовные авторитеты.
   От одного из таких Чиряев и получил приказ устранить Силакова. Он понимал, что необходимость в этом после ареста Ахметова очевидна. Силакова убрали третьего июля. А уже через несколько дней сам Чиряев получил приказ исчезнуть из города. Он хорошо сознавал, как это важно для человека, занимающегося таким неприятным делом, — вовремя исчезать, не подставляясь под прицел наемного убийцы. Не решаясь искушать судьбу в очередной раз, он решил срочно улететь за границу, чтобы, обосновавшись в Австрии, оттуда руководить своими людьми. В Европе он собирался переждать опасное время и вернуться через полгода. В девяносто втором, когда уголовный беспредел захлестнул Москву и криминальная война унесла жизни многих известных в уголовном мире бандитов, он уже предпринимал нечто подобное. В стране тогда шел процесс передела власти, и многие заплатили слишком большую цену за самонадеянность. Он в те дни несколько перестарался, решив «наехать» на торговцев наркотиками, и получил вместо ожидаемой прибыли трупы своих «шестерок». Усвоив урок, он улетел за рубеж, а его. люди еще долго торговались об условиях мира.
   Истребитель улетел тогда в Прагу, где и просидел, пережидая опасное время, полгода. С годами он стал еще более осторожен и терпелив, старался действовать наверняка, не подставляться и не вызывать гнева своих "коллег-авторитетов. Но не всегда все шло гладко. После ряда спокойных лет он снова решил немного нарушить правила игры и оставить себе часть доходов, которые обязан был разделить с другими авторитетами. Был уверен, что успеет рассчитаться с ними, но, когда арестовали Рашита Ахметова, стало ясно, что Истребителю нужно срочно скрыться. Это была уже не проблема долга, а вопрос жизни или смерти самого Евгения Чиряева.
   В аэропорту его провожало больше телохранителей, чем это положено даже федеральному министру. В напарники он взял Быка, парня, который отличался неимоверной физической силой при полном отсутствии мозгов. Последнее обстоятельство особенно устраивало Чиряева. Всякий рассуждающий опасен — так он считал. Наличие мозгов означало, что в какой-то момент человек может начать рассуждать и дорассуждаться до того, что выгоднее предать своего патрона, если кто-то заплатит гораздо больше. С Очеретиным это исключено. Во-первых, тот обязан Чиряеву своей жизнью и свободой, а во-вторых. Бык элементарно глуп, чтобы просчитывать варианты, с кем-то вести переговоры.
   В салоне бизнес-класса находился еще один человек, с которым Чиряев не расставался во время своих поездок, хотя внешне их связь никак не проявлялась.
   Об этом сотруднике не знало даже ближайшее окружение Чиряева. Франца Баугиса, бывшего сотрудника латвийской милиции, Чиряев «перекупил» еще в начале девяностых. Они были даже чем-то похожи внешне, оба замкнутые, хмурые, нелюдимые. К услугам Баугиса Чиряев прибегал тогда, когда требовалось применить нечто из арсенала нестандартных приемов. Но Баугис выполнял и роль резервного «наблюдателя», который со стороны изучал и оценивал степень опасности, грозящей Истребителю. В качестве этакой «тени» он сопровождал Чиряева во всех его поездках. Несмотря на то, что Чиряева и Очеретина провожала толпа телохранителей из Шереметьево-2, а в берлинском аэропорту их должны были встречать группы других охранников, Чиряев и в самолете находился под двойным наблюдением — Очеретина и Баугиса.
   И тем не менее в самолете был еще один сопровождающий, о существовании которого Чиряев не подозревал. Он сидел в салоне экономического класса на одном из последних кресел и дремал, безучастный ко всему, затем, проснувшись, с аппетитом съел принесенный ему обед, выпил стакан минеральной воды и снова задремал. Человек с невыразительным лицом, сдержанный в движениях, незаметный, стандартно одетый, он мог спокойно затеряться в толпе, даже небольшой. Тип идеального наблюдателя, скользящего за «объектом» ловко и незаметно.
   В берлинском аэропорту самолет приземлился точно по расписанию, ровно в пятнадцать часов пятьдесят минут. Очеретин, с трудом оторвавшись от кресла, тяжело поднялся, достал с полки большую сумку. Кроме личных вещей, в сумке было около двадцати тысяч долларов, записанных на его имя. Чиряев справедливо считал, что в этой поездке могут срочно понадобиться именно наличные деньги, хотя многочисленные кредитные карточки, которые у него имелись, могли помочь практически в любой точке мира. Все вывезенные им из Москвы деньги были безупречно оформлены. Очеретин владел небольшим магазином в центре Москвы, исправно платил налоги и, вывозя деньги за рубеж, неизменно предъявлял необходимые банковские документы на таможне. Сделал он это и на сей раз.
   Выходя из самолета, Чиряев незаметно кивнул молчаливо стоявшему в сторонке Баугису. Несмотря на то что ни у Баугиса, ни у Очеретина не было оружия, тем не менее наличие рядом двух «своих» придавало Чиряеву уверенность.
   Уже выйдя из самолета, он заметил нескольких мужчин, явно ожидавших кого-то из пассажиров. Чиряев насторожился. В Германии не принято встречать кого бы то ни было у трапа самолета — кроме официальных государственных лиц. 'Все без исключения пассажиры обязаны пройти пограничный и таможенный контроль по единым правилам, и лишь после этого встречающие могли общаться с приехавшими.
 
   Еще более его насторожило то, что при его появлении эти «встречающие» обменялись взглядами, перекинулись репликами, явно сговариваясь о чем-то.
   Чиряев скосил взгляд на Очеретина, обернувшись, увидел следовавшего в нескольких метрах позади них Баугиса. Подал тому незаметный сигнал — будь наготове. Баугис принял сигнал и, ускорив шаг, прошел мимо, оказавшись непосредственно перед Чиряевым, — Истребитель был защищен охраной с двух сторон.
   Они уже подходили к пограничному контролю. Надо только пройти контроль, а там его будут ждать боевики с оружием и автомобилями. После этого он может не опасаться за свою жизнь. Баугис, зная, что первым границу проходит Очеретин, замешкался перед пограничником, пропуская Быка первым. Тот протянул свой паспорт. Чиряев и Баугис напряженно ждали. А в это время рядом с пограничником вырос один из «встречающих», кто стоял у трапа самолета.
   Офицер пограничной службы долго рассматривал документы Очеретина.
   — Вы надолго прибыли в Шенгенскую зону? — спросил он.
   — Там же написано, — недовольно буркнул Очеретин. — У меня разрешение на три месяца.
   — Не забудьте, что срок строго оговорен вашей визой, — напомнил пограничник и наконец поставил печать, разрешая вход на территорию Германии.
   Очеретин оглянулся на Чиряева, победно улыбнулся и, получив обратно паспорт, прошел вперед.
   Чиряев перевел дыхание. Они получали визу вместе, и, если бы у офицера возникли какие-то претензии к Очеретину, пограничник не пропустил бы того через границу. Значит, с документами и визой все в порядке. В конце концов, они уже не первый раз прилетают в страны Шенгенской зоны. Чиряев достал свой паспорт, кивнул Баугису и прошел к офицеру, протягивая документы. Баугис заторопился к соседнему окну.
   — Ширяев? — спросил пограничник, взяв документы Истребителя.
   — Чиряев, — поправил он привычно — в Европе, как правило, не выговаривали первой буквы его фамилии.
   — Евгений, — прочел офицер.
   — Да, да, Евгений Алексеевич, — усмехнулся Чиряев, — там все написано. У меня есть обратный билет, и я несколько раз бывал в Германии.
   — Ширяев, — снова повторил пограничник, набирая на своем компьютере данные гостя.
   На невозмутимом лице офицера ничего невозможно было прочесть, но Чиряев вдруг почувствовал неладное. Слишком непроницаемое лицо офицера насторожило его. Пограничник долго смотрел на дисплей компьютера, набирая все новые и новые данные. На Чиряева он не смотрел. Баугис, получив свои документы, уже проходил дальше, но замешкался, ожидая Чиряева. На него зашикали пассажиры, идущие следом, и он прошел дальше, оглянувшись на Евгения.
   Рядом с пограничником как по команде возникло несколько человек. Те самые «встречающие». Чиряев снова почувствовал волнение. Один из подошедших взял его паспорт и почти без акцента спросил по-русски:
   — Вы мистер Чиряев?
   Если немец говорит на таком хорошем русском, значит, он находится здесь не случайно — это Чиряев понял сразу.
   — Да, — кивнул он, — а в чем, собственно, дело?
   — Извините, мистер Чиряев, но у нас есть запрос на ваш паспорт.
   — Какой запрос?
   — Мы должны вас задержать. Прошу вас следовать за мной.
   — Кто это «мы»? — разозлился Чиряев. — Покажите свои документы. Я получил визу в немецком посольстве в Москве. У меня что, не правильно оформлена виза или не такой паспорт?
   — Нет, мистер Чиряев. Паспорт и виза не вызывают сомнений. Но у нас есть запрос, — упрямо повторил этот русскоговорящий немец, — прошу вас следовать за нами.
   — Позовите моего помощника, — ощетинился Чиряев, — он только что вышел отсюда. Наверное, ожидает багаж. Без него я никуда не пойду.
   — Как его фамилия?
   — Матвей Очеретин. Он только что прошел через границу. Очеретин прилетел вместе со мной. Сообщите ему, где я.
   — Мы выполним вашу просьбу, — согласился немец, — прошу вас следовать за нами.
   "Если бы они хотели меня убить, то не стали бы уговаривать пройти вместе с ними, — подумал Чиряев, — кроме того, это наверняка немецкая полиция.
   Что же произошло? Про какой «запрос» они твердят?"
   Но Чиряев не видел, с каким напряженным вниманием наблюдает за ним пассажир, вышедший из третьего салона самолета. Не становясь в очередь, он рылся в своей сумке, явно ожидая кого-то или чего-то. Чиряев раздраженно пожал плечами, понял, что поднимать здесь скандал бессмысленно, нужно спокойно выяснить, чего от него хотят.
   Он повернулся и пошел следом за тем, кто отобрал у него паспорт. В большой светлой комнате, куда они вошли, находилось еще несколько человек — коротко стриженных мужчин и неуловимо похожих друг на друга. Полицейские — он не ошибся. Человек, который привел его сюда и в руках у которого все еще был его паспорт, сказал громко и даже торжественно, словно на сцене:
   — Мистер Чиряев, вы арестованы. Согласно запросу Интерпола и криминальной полиции Австрии вы арестованы. С этой минуты вы можете не отвечать на наши вопросы, пригласить своего адвоката и требовать встречи с представителями вашего посольства.
   Проклятье! Сбежать из Москвы, чтобы нарваться на немецкую полицию. Хотя это не самое страшное, что могло случиться в Берлине. Гораздо хуже, если бы его встретили здесь пулей в висок. Но кто его подставил? Чиряев лихорадочно размышлял, не находя ответа.
   — У вас есть пожелания? — спросил полицейский.
   — Да. Я хочу позвонить моему адвокату. И найти Очеретина. Мне нужно с ним переговорить. Он поможет разыскать мои личные вещи. Могу ли я взять с собой в вашу тюрьму свои личные вещи? — с ухмылкой спросил он.
   — Безусловно, — сдержанно улыбнулся полицейский, — наши законы весьма гуманны, мистер Чиряев. Думаю, вы сумеете их оценить.
   В этот момент «тихий» пассажир, уже прошедший границу, достал мобильный телефон, набрал номер и скороговоркой произнес:
   — Все в порядке. Его арестовали на границе.
   — Никаких эксцессов? — спросили из Москвы.
   — Никаких, — подтвердил тот, — у него отобрали паспорт и задержали на границе. Я видел, как его арестовали представители немецкой полиции.
   — Возвращайтесь в Москву, — услышал он и отключился. Затем, оглянувшись по сторонам, посмотрел на часы; Через несколько часов будет вечерний рейс Аэрофлота из Шенефельда. Он еще успеет оформить обратный билет.

ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО НАЧАЛА

Москва. 28 марта

 
   После отъезда Джил прошло несколько дней, но он уже чувствовал себя одиноким. Молодая женщина сумела расшевелить в нем, казалось, уже давно угасшие эмоции. В свои сорок Дронго старался сохранять приличную форму и держал свой вес в неких «цивилизованных» рамках. Гурману это не особенно легко. Но и это не доказательство душевного здоровья. Меланхолия и чувство опустошенности в последние годы все чаще посещали его — до тех пор, пока не появилась Джил.
   У него и раньше бывали женщины. С некоторыми он чувствовал настоящую близость, с другими расставался после первой встречи. Но отношения с Джил были особенными, светлыми и грустными одновременно. Светлыми потому, что эта молодая женщина заставляла его снова испытывать давно забытые чувства, дарила ему чувство сопричастности к ее молодой, полной света жизни. Грустными же оттого, что оба понимали эфемерность подобных отношений. Она была гражданка Италии, проживавшая почти постоянно в Англии или в США, а он жил в Москве, и все их отношения могли строиться лишь на коротких, мимолетных встречах. К тому же его итальянский был далек от совершенства, а она не знала русского. К тому же разница в возрасте — он почти годился ей в отцы. К тому же она была из старинного аристократического рода. К тому же… он сам все понимал. Их отношения должны были рано или поздно кончиться, и кончиться печально. Может, поэтому ее внезапный приезд в Москву был для него таким радостным и… таким печальным.
   Оставшись один, он обложился книгами своих любимых авторов-фантастов, у которых пытался найти ответы на мучившие его вопросы. Грустно, но эти мудрецы в конце века один за другим ушли из жизни. Пол Андерсон, Айзек Азимов, Роджер Желязны… Если Бог действительно существует, то он не мог дать ему лучших собеседников. Из числа великих еще оставался жив самый лучший, по его мнению, писатель современности — мудрый и добрый Рэй Брэдбери, а также относительно молодой, саркастический, остроумный и веселый Роберт Шекли.
   Он не выходил из квартиры иногда по несколько дней, сам готовя себе еду. Один из телевизоров постоянно работал, передавая круглосуточные новости Си-эн-эн. Второй он включал только для того, чтобы услышать местные новости.
   Так он и провел несколько дней в своей пустой московской квартире, пока однажды не раздался звонок, который многое изменил в его жизни.
   Когда звонил телефон, обычно включался автоответчик и он мог слышать, кто оставлял ему сообщение. Хотел — брал трубку, если сообщение его не интересовало — оставлял без внимания. Звонил Владимир Владимирович. На этот звонок Дронго всегда откликался — старый разведчик никогда не беспокоил по пустякам.
   — Здравствуй, — услышал он знакомый голос, — будь добр, возьми трубку, если ты дома, а то мне трудно говорить в пустоту.
   — Добрый день, — Дронго поднял трубку, — хотя скорее вечер, сейчас, кажется, уже темно.
   — В Москве рано темнеет, — вздохнул Владимир Владимирович. — Часть своей жизни я провел у экватора. Там всегда поздно темнело. С тех пор я привык засыпать с наступлением сумерек.
   — Странно, — заметил Дронго, — я думал, вы работали только в Канаде…
   — Я много где работал, — ворчливо заметил Владимир Владимирович, — когда у тебя будет время, приезжай ко мне, и я расскажу тебе, в каких странах я побывал. Думаю, спустя столько лет этот секрет я могу открыть.
   — А когда я приеду, вы снова будете рассказывать мне о Канаде, — засмеялся Дронго, — у вас безотказный психологический самоконтроль. Как только вы хотите сказать мне нечто секретное, сразу срабатывает невидимый рычажок, и вы замыкаетесь в себе.
   — Все смеешься, — не обиделся старик, — а ты думаешь, легко в семьдесят лет перестраиваться? Это Горбачеву было легко самому перестраиваться и перестраивать весь мир. А мне трудно, пожалуй, даже невозможно.
   — Да, — согласился Дронго, — это правда. Даже мне в сорок очень трудно переиначивать свой образ жизни.
   — Это ты насчет своей знакомой? — спросил Владимир Владимирович. Дронго познакомил его с Джил, и молодая женщина осталась в полном восторге от старого разведчика, безупречно владевшего английским и французским, галантного кавалера и остроумного собеседника.
   — И насчет нее тоже.
   — Очень приятная особа, — заметил Владимир Владимирович, — я бы на твоем месте не раздумывал. Что тебе еще нужно? Деньги у тебя есть, по-итальянски ты кумекаешь. Остается очаровать тещу и получить согласие папы.
   Хотя, я думаю, для самой Джил это не важно. Она от тебя без ума и так.
   — Вы меня утешаете или говорите правду?
   — Я тебе объясняю, что нужно делать, — прохрипел Владимир Владимирович, — нужно купить билет на самолет, полететь к ней и сделать предложение.
   По-моему, вы любите друг друга.
   — Жениться? — задумчиво спросил Дронго. — Как вы себе это представляете? Мы граждане разных стран, у нас разное мировоззрение, разные условия жизни. С моей неустроенной жизнью вторгаться в ее будущее…
   По-моему, нужно быть законченным эгоистом, чтобы так ломать жизнь женщины.
   — А по-моему, ты просто ничего не понимаешь в жизни, — рассердился старик, — она тебя по-настоящему любит. Я знаю все твои комплексы. Это из-за Натали?..
   Натали погибла в Вене восемь лет назад. Но и теперь воспоминание о ней неизменно вызывало боль. Дронго помрачнел.
   — Из-за нее тоже, — сказал он, — вы позвонили, чтобы провести сеанс душевной терапии?
   — Нет. Я позвонил по делу. К тебе хотят приехать, скажем так, солидные люди. У них к тебе важное дело. А над моим предложением ты все-таки подумай.
   — Какое дело, — не понял Дронго, — и что значит солидные люди?
   — Они тебе сами все объяснят. Приедут от меня, сегодня вечером. Если тебя заинтересует — соглашайся. Итак, сегодня в семь вечера. Предварительно еще позвонят.
   — Понятно. Ваши бывшие коллеги?
   — Не совсем. По другому ведомству.
   — Хорошо.
   — И учти, они готовы оплатить все твои расходы.
   — Надеюсь, — хмыкнул Дронго, — неужели они будут платить мне еще и гонорар?
   — Не думаю. Но расходы оплатят. Ты ведь все равно сидишь дома и киснешь. А здесь очень интересный поворот. В общем, сам беседуй и решай.
   — Договорились. — Он провел рукой по лицу и с неудовольствием отметил, что сегодня так и не успел побриться. Посмотрел на часы. — Жду их ровно в семь, — сказал он на прощание.
   Все случилось именно так, как сказал Владимир Владимирович. В половине седьмого ему позвонили. Передали привет от старика и подтвердили, что через полчаса у него будет гость. Ровно в семь в квартиру позвонили. Дронго пошел открывать дверь. На пороге стоял крепкий широкоплечий человек лет пятидесяти.
   Коротко остриженные волосы, массивные очки, удлиненное лицо, чуть срезанный подбородок, нос с небольшой горбинкой, умные темные глаза. Рукопожатие было достаточно сильным.
   — Романенко, — представился он, — Всеволод Борисович Романенко.
   — Очень приятно. — Дронго повесил пальто гостя на вешалке в прихожей, и они прошли в гостиную.
   — Что-нибудь будете пить? — спросил Дронго.
   — Меня предупреждали, что вы любите чай, — улыбнулся Романенко.
   — В таком случае идемте на кухню, — улыбнулся в ответ хозяин, — там удобнее попить чайку.
   Он обратил внимание, когда они проходили в кухню, что Романенко прихрамывает на левую ногу. Усевшись за столик, гость с интересом огляделся.
   Дронго оборудовал свою квартиру не по принципу моды, а по принципу удобства.
   Поэтому его жилище было своеобразной визитной карточкой вкусов самого хозяина.
   Рядом с электрическим чайником стояло несколько коробок чая, большая банка кофе. Немецкие ножи покоились в изящной деревянной коробке. Разноцветные ложки и вилки, привезенные из Англии, помещались в висячей подставке. Дронго указал Романенко на стул и включил чайник, усаживаясь напротив гостя.
   Романенко ему нравился. В нем ощущался крепкий стержень, внутренняя сила, основанная на чувстве уверенности в собственной правоте. У него были умные и честные глаза человека, словам которого можно доверять. В последние годы это становилось редкостью. Умные все чаще превращались в циников и проходимцев. Дронго был достаточно проницателен, чтобы отличить глаза умного прохвоста от глаз честного человека. Честный, вынужденный порой даже идти на сделку с совестью, стыдился своего поступка, в его взгляде мелькало некое сожаление от содеянного. Взгляд того, кто потерял совесть, светился только торжеством — вот, мол, как мне удалось провести всех вас, вот как я устроился в этой жизни. Романенко был из числа изрядно поредевшего племени чиновников, живущих по законам совести.
   — Мне о вас много рассказывал полковник Машков из ФСБ, — начал Романенко, — он сейчас в отъезде, просил передать вам привет.
   — Спасибо. Мы знакомы уже много лет. Удивительно, как Машкова терпят в ФСБ. С его взглядами и принципами он давно должен был оказаться вне этого ведомства, где стало принято подстраиваться под «хозяина».
   — Профессионалы нужны везде, — заметил Романенко.
   — Как и у вас, в прокуратуре, — невозмутимо сказал Дронго, наливая чай своему гостю.
   — Мне говорили о вашей проницательности и склонности к подобным эффектам, — засмеялся Романенко. — Вам сказал Владимир Владимирович или вы действительно сами вычислили, что я работаю в прокуратуре?
   — Это было несложно, — заметил Дронго. — После звонка Владимира Владимировича я понял, что речь пойдет о консультации по какому-то делу. А так как я могу оказывать помощь совершенно особого рода и случайных посетителей он ко мне не направит, то я мог сделать вывод: гость должен быть представителем правоохранительных органов. Если бы вы работали в ФСБ, вы бы не сказали о Машкове, предпочитая начать разговор с других персонажей. Кроме того, вы произнесли «Машков из ФСБ», то есть подсознательно вы не идентифицировали себя с организацией, где работает полковник. Для разведки вы тоже не подходите. Вам за пятьдесят, на оперативной работе в СВР вас бы не держали. Остается милиция, но я заметил, что вы шли к столу, чуть хромая. Значит, милиция тоже отпадает, там существуют довольно строгие требования, которым нужно соответствовать.
   Осталась прокуратура. Вычислить несложно, как видите.
   — Здорово, — рассмеялся Романенко, — как все просто и убедительно. Я действительно работаю в прокуратуре. Следователь по особо важным делам. В настоящее время возглавляю специальную группу по расследованию хищений в особо крупных размерах. Я давно хотел познакомиться с вами и очень рад, что через свои связи сумел на вас выйти.
   — Спасибо. И давно вы работаете в прокуратуре?
   — Почти тридцать лет. С тех пор, как закончил юридический факультет Свердловского университета.
   — Так чем я могу вам помочь?
   — Дело в том, что я возглавляю бригаду, которая ведет расследование уже второй год. Вы, наверно, слышали о хищениях в Минтопэнерго? Арестована целая группа сотрудников министерства, в том числе и заместитель министра.
   — Кое-что слышал. Но, насколько я знаю, дело застопорилось. Газеты даже писали, что оно будет развалено.
   — Это так писали газеты, — нахмурился Романенко, — они выдают желаемое кое-кем за действительное. Пока дело не развалено, но вполне возможно, что будет развалено, если мы не предпримем решительные меры. Дело в том, что многие свидетели и обвиняемые по этому делу выводят нас на чиновников, которые по своему статусу находятся на более высокой ступени власти, чем заместитель министра. Я могу говорить откровенно?
   — Здесь наверняка нет магнитофонов, — очень серьезно сказал Дронго, — у меня стоят специальные дешифраторы. Запись исключена.
   — По нашим данным, в деле замешаны несколько очень высокопоставленных чиновников из правительства и администрации президента. Заместитель министра Ахметов, которого мы арестовали еще в прошлом году, сначала дал кое-какие показания, но затем, под явным давлением своего адвоката, отказался от них.
   Есть ряд моментов, которые мы хотели у него уточнить, но он молчит, явно надеется на покровительство своих высокопоставленных друзей.