Абдуллаев Чингиз Акифович. Идеальная мишень

   На пороге стоял высокий светловолосый мужчина. Он смотрел на маму и на меня. Стоял и смотрел. И я видел в его глазах что-то совсем непонятное, что-то страшное для меня. У него дергался глаз. Я видел, как дрожал его левый глаз. Он пытался что-то сказать и… молчал. А потом он шагнул к моей маме, и мама бросилась к нему. Она бросилась к этому чужому человеку, обняла его и начала целовать. Господи! Как она его целовала! Примерно так же, как и меня до этого, в машине. Нет, не так. Она целовала его немного по-другому. Она целовала его так, как целуют самого дорогого человека после долгой разлуки. А он сжимал ее в своих объятиях, отвечая на ее поцелуи, сжимал так, словно хотел задушить.
   Заревев от гнева и ужаса, я бросился на этого человека. Я хотел его убить, растоптать, задушить, отобрать у него свою маму. И выбросить незнакомца на улицу, вышвырнуть его из нашей жизни, спасти себя и свою маму.
   Я колотил его по ногам изо всех сил, кричал, плакал. Но незнакомец вдруг выпустил из рук маму, сгреб меня в охапку и поднял высоко над собой. Я закричал от ужаса. Но мама не пришла мне на помощь. Она стояла рядом и улыбалась. Я не мог понять, почему она меня предала, ведь до сегодняшнего дня она любила меня больше всех на свете. Почему она не вырывала меня из рук этого дядьки. Но в эту секунду она даже не смотрела на меня, она смотрела на него и улыбалась. А он, подняв меня над головой, словно разглядывая, вдруг спустил пониже, прижал к себе и начал целовать. Я почувствовал его незнакомый запах, прикосновение его чужих губ.
   — Эдгар, — повторял он как заклинание, — мой Эдгар.
   Никогда больше отец вот так не поднимал меня на руки. Никогда не позволял себе подобной сентиментальности. Но в это мгновение его словно прорвало. Я вдруг понял, что незнакомец не сделает ничего плохого ни мне, ни нашей семье. Я успокоился, а он продолжал меня целовать, бормоча, как заклинание, мое имя. И в этот момент я услышал голос мамы:
   — Это твой отец, Эдгар. Твой отец. Он вернулся.
   Я посмотрел на незнакомца и вдруг понял, что у меня теперь будет отец.
   Но я радовался этому обстоятельству в основном потому, что смогу теперь хвастаться отцом перед соседскими ребятишками. Похоронки с фронта находили даже это далекое село, и многие ребята росли уже без отцов. Как мы завидовали тогда тем, у кого вернулись живые отцы. Как же мы завидовали им…
   …Мне все-таки не нравится этот типчик в углу. Я поднимаюсь и иду в туалет. Кажется, он тоже поднялся. Неужели они полагают, что я смогу сбежать из туалета, или они боятся, что я покончу с собой? Но это не входит в мои планы.
   Уже входя в туалет, я оборачиваюсь. Никаких сомнений. Он идет прямо ко мне.
   Наверно, собирается дежурить у дверей. Может быть, они боятся чего-то другого?
   Но чего?

ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО НАЧАЛА

Москва. 30 марта

 
   В этот день у них было назначено свидание в ресторане. Дронго был знаком с несколькими известными адвокатами в Москве. Давида Самуиловича Бергмана знал довольно давно. Бергман был известным адвокатом, который не только сохранил клиентуру с советских времен, но и сумел подтвердить свою репутацию в середине девяностых, блестяще проведя ряд процессов в Москве и Санкт-Петербурге. Достоинствами Бергмана были его безукоризненное знание законов, умение использовать малейшие оплошности обвинения и сугубое внимание к мелким деталям, которые обычно ускользали от внимания следователей.
   В свою очередь Бергман знал Дронго как одного из самых лучших аналитиков, который не раз помогал представителям правоохранительных служб в ряде сложных расследований, причем помогал не выступая на стороне обвинения, но в ряде случаев и адвокатам, становясь на сторону несправедливо обвиненных жертв судебного и прокурорского произвола, незаконно осужденных заключенных.
   Они относились друг к другу с должным уважением, сдобренным самоиронией, принятой в среде профессионалов высокого класса. Оба отличались еще одним роднившим их качеством — господа эти были заядлыми гурманами. Но если Дронго умудрялся сохранять неплохую физическую форму и весил чуть меньше ста килограммов — при росте метр восемьдесят семь, то Давид Самуилович весил больше ста пятнадцати кэгэ, будучи на пятнадцать сантиметров ниже ростом. Бергман предпочитал классические костюмы-тройки и постоянно менял очки, которых у него было несколько дюжин.
   В Москве в середине девяностых открылось много прекрасных ресторанов, известных не только своими «кусающимися» ценами, но и изысканной кухней.
   Несмотря на августовский обвал девяносто восьмого и изрядный отток богатых клиентов, в столице сохранялось немало мест, где можно было пообедать вкусно и с комфортом.
   Они выбрали ресторан «Монте-Кристо», что на проспекте 60-летия Октября.
   Кабинет для особо важных гостей был заказан заранее; когда Дронго приехал на место встречи, выяснилось, что Бергман его уже ждал.
   — Я решил прийти чуть раньше, — признался адвокат, пожимая руку Дронго, — у меня оказалось немного времени, и я подумал, что можно позволить себе подождать вас тут. Спасибо за приглашение, я, кстати, не был еще в этом ресторане.
   — Я тоже, — заметил Дронго, усаживаясь за столик, — но мне понравилось рекламное объявление этого заведения. В разделе «часы работы» было указано, что ресторан работает «с двенадцати часов дня и до последнего посетителя».
   Согласитесь, это говорит об определенном уровне обслуживания.
   — Согласен, — улыбнулся Давид Самуилович, которому официант подал меню.
   — Потрясающе! — восхищенно отреагировал он тут же. — У вас безошибочная интуиция, Дронго. Посмотрите только, как поэтично описаны блюда. Просто прелесть! «Каменный окунь, запеченный на углях с пряными травами и томатом, сервированный лимоном и отварными молодыми овощами, на соусе из осветленного сливочного масла с пикантными специями», — процитировал он. — Черт возьми, да это настоящая поэма! Или вот еще — «Филе дикого французского кабана, маринованное пряными травами, фаршированное черносливом и жареными грецкими орехами, запеченное со свежим помидором и сыром „Эмменталь“, с соусом из красного вина, можжевельника и брусники». По-моему, здесь работал не шеф-повар, а живой классик.
   — Возьмите лучше рулет из ягненка, — посоветовал Дронго, — и выберите себе салаты по вкусу. Кстати, какое вино вы предпочитаете — французское, американское?
   — Американское. У французов большее разнообразие, зато калифорнийские вина, как правило, более насыщенные и с редким букетом.
   — Какое конкретно вино? — спросил Дронго.
   — Каберне совиньон восемьдесят пятого или восемьдесят седьмого года, — попросил Бергман, — и минеральную воду.
   — Теперь я убедился, вы действительно настоящий гурман, — улыбнулся Дронго, когда официанты покинули кабинет. Он оглянулся, многозначительно взглянув на портфель, лежавший на стуле, в углу кабинета.
   — Надеюсь, вы пригласили меня не для того, чтобы убедиться в этом? — засмеялся Давид Самуилович.
   — Не только. Думаю, что вы уже знаете, почему я вас пригласил.
   — Догадываюсь, — подмигнул ему Бергман, на его румяном круглом лице появилось лукавое выражение, — хотя не уверен, что вы будете играть на моей стороне.
   — Почему?
   — Иначе вы бы назначили встречу в другом месте, — притворно вздохнул адвокат. — Впрочем, я вам все равно благодарен. Место для встречи вы выбрали неплохое.
   — Я хочу поговорить с вами о деле Рашита Ахметова, — признался Дронго.
   — Я занимаюсь этим делом не так давно, — сказал Бергман, — он наделал много глупостей и ошибок, но я надеюсь, что общимиусилийми нам удастся отстоять его доброе имя.
   — После того, как вы приняли на себя защиту его интересов, он отказался от первоначальных показаний.
   — И правильно сделал. Следствие велось с грубейшими нарушениями закона, вся процедура его ареста и обысков была одним сплошным нарушением. Почему он должен во всем признаваться и брать на себя вину других людей?
   — Давид Самуилович, — мягко заметил Дронго, — вы же знаете, как на самом деле все произошло. Только в сейфе у него было найдено шестьдесят тысяч долларов. Я внимательно знакомился с его делом. На даче обнаружили сто восемь тысяч долларов. Это зарплата обычного служащего за тысячу лет его работы.
   — Смешно, — сказал Бергман без улыбки, — только вы забываете, что он не обычный служащий, а заместитель министра. У него были акции ряда компаний, он имел привилегированные нефтяные акции. Незаконное происхождение денег еще нужно доказать. Что касается денег в сейфе, то это явная подставка. Сотрудники прокуратуры и милиции открывали сейф своим ключом, хотя у самого Ахметова был ключ. Почему они не воспользовались его ключом?
   — Насколько я понял из материалов дела, он отказался отдавать им свои ключи.
   — И они ему поверили. Вы же профессионал, как вы можете так говорить! — укорил собеседника Бергман. — Если у них была санкция на арест и обыск, они обязаны были обыскать Ахметова и найти ключи. А только потом открывать сейф. И не в присутствии такого свидетеля, как секретарь Ахметова, которая от волнения ничего не помнит.
   — Они чувствовали себя неуверенно. Все-таки не каждый день приходится арестовывать заместителей министров.
   — Это их проблемы, — улыбнулся Бергман. Официанты вошли, чтобы поставить закуски. Один разлил вино по бокалам, и Бергман с видимым наслаждением сначала вдохнул аромат, а затем сделал глоток густой красной жидкости.
   — Изумительно, — сказал он восхищенно, — принесите нам, пожалуйста, еще одну бутылку. Боюсь, что одной окажется маловато.
   Когда официанты удалились, Бергман поднял бокал.
   — Мне всегда приятно общаться с профессионалами вашего уровня, — искренне произнес он.
   — Взаимно, — сделал ответное признание Дронго. Вино действительно оказалось превосходным. Сделав глоток, он поставил бокал на стол. — Не буду с вами спорить, — продолжал Дронго, — в юридической казуистике вы наверняка положите меня на обе лопатки. Я собирался спросить вас о Другом. Вы наверняка знаете, что основным обвинением против Ахметова будет эпизод с нефтяной компанией «ЛИК», которую возглавлял некто Труфилов. Судя по всему, именно с согласия Ахметова был проведен явно незаконный аукцион, на котором контрольный пакет акций был передан другой, гораздо более мощной компании, которая и без того собиралась поглотить «ЛИК».
   — Насколько я знаю, вы не правы, — улыбнулся Бергман. — Действительно были сомнения относительно этого аукциона, но дело рассмотрел суд, и суд подтвердил, что контрольный пакет компании «ЛИК» на абсолютно законных правах куплен компанией «Роснефтегаз». Какие могут быть еще претензии?
   — Никаких, — согласился Дронго, пережевывая сочную шейку, — но остается еще один важный момент. Кто-то убрал посредника Силакова, решив, что он может быть опасным свидетелем.
   — Мои соболезнования его семье, — пробормотал Бергман, — в такой игре всякое может случиться. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Когда играют такие крупные ставки, одна жизнь не столь большая плата.
   — Согласен, — кивнул Дронго, — но остался на свободе некто Чиряев.
   — Я знаю, — сказал Бергман, отпивая вино, — знаю, что Романенко и компания пытаются приписать Ахметову знакомство с этим бандитом. Но это дохлый номер. Ничего у них не получится. Ахметов в жизни не видел Чиряева и никогда с ним не разговаривал.
   — Потому, что с ним разговаривал Силаков. Бергман хмыкнул. Осторожно подцепил вилкой шляпку маринованного грибка, отправил ее в рот, тщательно прожевал и вполне дружелюбно заметил:
   — Не нужно брать меня на мушку за каждое слово. Я и так нарушаю адвокатскую этику, соглашаясь беседовать с вами о деле, которое еще не завершено. Тем более что вы явно выступаете на стороне Романенко и компании. Но услуга за услугу. Вы можете мне сказать, что конкретно вы должны сделать?
   — Двенадцатого мая в Берлинском суде будет рассмотрена апелляция российской стороны по поводу выдачи Чиряева. Я собираюсь сделать все, чтобы Чиряева выдали Москве и он дал показания против вашего подзащитного.
   — Смело, — пробормотал адвокат, — ничего не скажешь, смелый шаг. Но боюсь, что вы будете разочарованы. У прокуратуры нет веских свидетельств о связи Чиряева с моим подзащитным. Все строится на пустых домыслах. Нет конкретных свидетелей, нет конкретных доказательств. А немецкий суд руководствуется в первую очередь законом. И согласно немецкому законодательству, Чиряева так просто не выдадут. Даже несмотря на все его предыдущие преступления. Скорее всего его выдадут Австрии, где он получит три года за неуплату налогов. Или заплатит штраф и будет освобожден прямо в зале суда.
   — Не будет, — уверенно произнес Дронго, — я намерен сделать все от меня зависящее, чтобы до двенадцатого мая представить доказательства вины Чиряева и его связей с Ахметовым.
   — То же самое обещал и Романенко, еще до первого слушания в суде дела Чиряева. И тем не менее ничего не добился. В Германии уже дважды рассматривали возможность выдачи Чиряева и дважды отказывали. Я думаю, что шансов доказать что-то в третий раз у вас немного.
   Дронго взял бутылку, наполнил сначала бокал собеседника, затем налил себе. Дождавшись, пока адвокат возьмет свой бокал, спросил:
   — А если я смогу все же найти до двенадцатого мая Труфилова?/ Бокал в руке Давида Самуиловича заметно дрогнул. Он непроизвольно дернул голову в сторону своего портфеля. Но быстро справился с волнением, сделав несколько торопливых глотков, спросил как бы равнодушно:
   — Кто такой этот Труфилов?
   — Вы переигрываете, Давид Самуилович, — с упреком заметил Дронго, — ведь прекрасно знаете, как звали бывшего генерального директора нефтяной компании «ЛИК».
   — Может быть, и знаю, — без тени смущения заметил Бергман, — но не понимаю, при чем тут Труфилов. И какая разница — найдете вы его или нет?
   Официанты принесли очередную перемену блюд, собеседники вновь замолчали, дожидаясь, пока останутся наедине.
   — Вы были правы, — пробормотал Бергман, — ягненок действительно выше всех похвал. Редко где в московских ресторанах умеют готовить баранину. Если не считать нескольких, где шеф-повара кавказцы.
   — Я тоже так считаю, — согласился Дронго, — а насчет Труфилова могу заметить, что он сбежал, и вы, очевидно, строите свою защиту, используя именно то обстоятельство, что у Романенко нет главного свидетеля.
   — Скорее, одного из обвиняемых, — заметил адвокат. — Если все, что вы говорите, правда, тогда Труфилов такой же обвиняемый, как и прочие. Почему вы так уверены, что он согласится дать показания против Чиряева?
   — Совсем не уверен. Но я собираюсь его найти именно для того, чтобы убедить дать эти показания. Пока Труфилов жив, он реальный кандидат в покойники. Чиряев и люди, стоящие за ним, не оставят его в живых. Если учесть, что Труфилов раньше работал в военной разведке, он и сам это прекрасно понимает. Мне остается только найти его…
   — Зачем вы решили со мной встретиться? — Бергман нахмурился. — Хотите меня испугать? Или договориться? Вы же понимаете, что это бессмысленно. Я никогда не пойду ни на какие сделки в ущерб своему клиенту.
   — Безусловно. Именно поэтому я и хотел с вами встретиться. Вы умный человек, Давид Самуилович, и понимаете, что может случиться, если я найду Труфилова и заставлю его дать показания против Чиряева. В таком разе полетит не только ваш подзащитный, но и все руководство компании «Роснефтегаз». А это уже гораздо серьезнее, чем арест даже такого человека, как Ахметов. Отсюда вывод — я решил встретиться с вами, чтобы сообщить вам о своем обязательстве найти столь важного свидетеля, как Труфилов.
   — Почему они не открыли вторую бутылку? — пробормотал Бергман.
   — Что? — не понял Дронго.
   — Нужно позвать человека, чтобы открыл вторую бутылку, — задумчиво проговорил адвокат и без всякой связи с этой фразой изрек:
   — Вы или безумец, или авантюрист. Простите за откровенность. Но почему вы сообщаете о своем плане именно мне! Вы же прекрасно понимаете, что содержание нашей беседы может стать известно моему подзащитному. Или людям, которые платят мне за защиту Ахметова.
   — На это я и рассчитываю, Давид Самуилович. Дело в том, что у меня очень мало времени. И если Труфилов действительно сбежал в Европу, то найти его за оставшиеся полтора месяца — чистая авантюра. Или безумие — как хотите. Но с вашей помощью я надеюсь это сделать.
   — Каким образом?! — У Бергмана пропал всякий аппетит. Он еще раз посмотрел на свой портфель, лежавший в углу.
   — Вы наверняка сообщите о том, что Романенко в моем лице решил начать активный поиск Труфилова, — охотно пояснил Дронго. — И другая сторона, которая не заинтересована в осуждении Ахметова, еще с большей интенсивностью продолжит поиск исчезнувшего директора нефтяной компании. Если учесть, что он бывший сотрудник ГРУ и умеет прятаться, то поиски будут нелегкими. Но у меня появится шанс. И знаете почему? Потому что за ним будут охотиться люди, не заинтересованные в том, чтобы Труфилов появился в Москве. Они будут выполнять роль егерей, которые гонят на меня добычу охотника. Остаться безучастными они не смогут. А когда «добыча», то бишь Труфилов, убедится в том, что на него идет облава, он скорее всего согласится с моими доводами — приехать в Москву и выступить против Чиряева.
   — А знаете, это интересно, — прошептал Бергман почти интимно, наклоняясь к Дронго, — но если его «затравят» те самые егеря, о которых вы говорили… Если им и достанется эта добыча.
   — Риск существует, — согласился Дронго, — но я думаю, что лучше искать человека, которого обложили со всех сторон, чем самостоятельно пытаться найти бывшего разведчика в Европе. Вы со мной не согласны?
   — А вы не боитесь? — ответил вопросом на вопрос Давид Самуилович, в упор глядя на Дронго. — Ведь егеря могут по ошибке начать стрелять и в охотника. Говорят, иногда такое случалось на охоте.
   — Не боюсь. Дело в том, что Романенко располагает целой группой охотников, которые будут работать со мной. Они двинутся широким кольцом, и смерть одного охотника ничего не изменит.
   Официант открыл вторую бутылку, разлил вино по бокалам и тут же исчез.
   Бергман посмотрел ему вслед, тяжело поднялся и подошел к своему портфелю, лежавшему на стуле. Щелкнул замком, достал магнитофон, который записывал беседу, и выключил его, положив обратно в портфель. Дронго молча наблюдал за ним.
   — Покойный Яков Аронович был о вас хорошего мнения, — почему-то сказал Бергман, — вы ведь знали Гольдмана?
   — Якова Ароновича? Конечно, знаю. Это известный бакинский адвокат. Знаю с самого детства. Они большие друзья с моим отцом.
   — В свое время Гольдман вел знаменитое дело Малышева, — напомнил Бергман, — я ему тогда помогал. Малышев был руководителем ОБХСС Одесской области. Гольдману удалось сделать невозможное в советские времена. Он не только добился освобождения Малышева, но и сумел доказать вину руководителей области, прокуратуры и КГБ. Он встречался со всеми свидетелями только на улице, чтобы избежать подслушивания. Вы понимаете, почему я вспомнил эту историю?
   — Понимаю.
   — Я должен буду отдать эту пленку людям, которые знают о нашей встрече, — вздохнул Бергман, — должен сказать, что Яков Аронович отзывался о вас очень тепло. Он рассказывал мне, что всегда с особым чувством симпатии относился и к вам, и к вашему отцу.
   — У нас были взаимные симпатии, — Дронго все еще не понимал, куда гнет Бергман.
   — Будьте осторожны, — вдруг тихо произнес адвокат, — эти люди не станут шутить. Я не смогу вам помочь. Вы меня понимаете?
   Дронго кивнул. Он получил подтверждение своим опасениям. Заделом Ахметова стояли гораздо более серьезные люди, чем думал Романенко.
   — Почему вы так рискуете? — спросил Бергман.
   — Слишком мало времени. К тому же другая сторона все равно узнает о нашем желании найти Труфилова. Любой шаг группы Романенко становится известен им, а через них и вам. Разве я не прав?
   Адвокат уклонился от ответа. Он молча смотрел на бокал с вином, словно размышляя, как именно сформулировать мысль.
   — Мне говорили, что вы умный человек, — задумчиво произнес Бергман, — теперь я понял, что вы еще и смелый человек. Выпьем за вашу удачу. Для меня проигрыш будет означать всего лишь неудачу на процессе, который я вел. Для вас проигрыш будет равносилен смерти. Я искренне желаю вам остаться в живых, Дронго. Надеюсь, что мы с вами встретимся и после двенадцатого мая. Если вы останетесь в живых, я приглашу вас в этот ресторан четырнадцатого числа.
   Договорились?
   — В таком случае можете прямо сейчас заказать столик.
   — Вы еще и самонадеянны, — грустно заметил адвокат, — мне уже за шестьдесят, и я повидал в этой жизни больше чем нужно. Не стройте иллюзий, Дронго. Это дело вам не по зубам. Вопрос даже не в том, удастся ли вам найти Труфилова. Если даже произойдет чудо и вы его найдете, то и в этом случае он откажется работать с вами. Даже в том совсем уж маловероятном случае, если вы все же сумеете его убедить сотрудничать с группой Романенко, вам элементарно не удастся доставить его живым в Москву. У вас так мало шансов, что я даже не хочу их просчитывать. Можно сказать, что у вас нет шансов вообще. Откажитесь от этой безумной авантюры, пока не поздно. Вам не дадут довести дело до конца. Чиряев никогда не будет в Москве и не даст показаний. Это абсолютно исключено.
   — Я все-таки попытаюсь, — пробормотал Дронго.
   Бергман замолчал. Он смотрел на блюдо, стоявшее перед ним, и молчал.
   Затем взял нож и вилку. И медленно произнес:
   — Иногда я думаю, что без таких идеалистов, как вы, жизнь была бы неинтересной. Вы еще молоды. Попытайтесь. Может быть, вы и сумеете сделать невероятное. Хотя я, честно говоря, не представляю, как это у вас получится. За ваше здоровье, Дронго, — поднял он свой бокал, — оно вам очень понадобится в ближайшие дни. Будьте здоровы!
   — Спасибо, — едва слышный звон бокалов нарушил тишину кабинета.
   — А теперь я, снова включу свой магнитофон, — сказал Бергман, — и давайте поговорим о чем-нибудь другом. Например, о литературе. Мне говорили, что вы хорошо владеете английским. Кого из современных англоязычных писателей вы бы посоветовали почитать?

НАЧАЛО

Амстердам. 12 апреля

 
   Я выхожу из туалетной комнаты. Выхожу и натыкаюсь на неприятного типчика, стоящего прямо у дверей. Он нервно оглядывается и шепотом спрашивает:
   — Вы Вейдеманис?
   У меня нет таких знакомых. Если учесть мою профессиональную память, то я могу сказать точно: никогда в жизни не встречался с этим типом. Да и вообще трудно поверить, что в такой момент в самолете оказался знакомый.
   — Что вам нужно? — громко спрашиваю я. Он настороженно оглядывается.
   Может, ждет Широкомордого? Наверное, я даже переоценил свои возможности, и мне не дадут долететь до аэропорта. Ликвидируют прямо в самолете. Получили соответствующее указание накануне визита — сейчас ведь никаких проблем со связью нет, у всех при себе мобильные телефоны. Так что вполне вероятно.
   — Не так громко, — просит незнакомец, — не нужно кричать. Я хотел бы с вами поговорить.
   — Идемте в салон, — предлагаю я, кивая на занавески, отделяющие нас от салона; — рядом со мной есть пустое место.
   — Нет, нет, — отказывается он, — не стоит туда идти. Я бы хотел поговорить с вами здесь.
   — О чем же? Я ведь вас не знаю. — Я опять говорю громко с таким расчетом, чтобы услышали в салоне. На случай, если он захочет меня убрать, — появляются свидетели.
   — Не шумите, — снова просит он меня, — я дам вам свои координаты. В Амстердаме я остановлюсь в отеле «Виктория». Это напротив вокзала. Если хотите, встретимся там. У вокзала, сегодня в девять вечера.
   — Не хочу. Пропустите меня на мое место.
   — Это очень важно, — почти умоляет незнакомец. — Поймите, речь идет о вашей жизни…
   В этот момент из-за занавески появляется особа лет сорока пяти, в немыслимом макияже и пестром «прикиде». Цепочки, ожерелья, браслеты всех форм и цветов делают ее похожей на рождественскую елку.
   — Простите, милые мужчины, — говорит она, улыбаясь ярко накрашенным ртом, — вы пропустите даму в туалет или он заблокирован?
   — Извините, — говорю я, отодвигаясь и пропуская игривую даму. На меня накатила волна аромата ее резких духов. Почему это вульгарные особы и душатся так, словно хотят отравить всех окружающих? Впрочем, она, бедняжка, наверное, не виновата. Я где-то читал, что дело не в парфюмерии. Смешиваясь с запахом тела, духи каждый раз создают свой неповторимый аромат. Поэтому от разных людей исходят разные запахи, даже если они употребляют одинаковые духи. Лично я еще в институтские времена употреблял после бритья лосьоны нашей рижской фабрики. Это был «мой» запах. А после того, как попал за рубеж, у меня появился интерес к продукции Пако Рабана. Может, потому, что мне нравился стиль его одежды. Одежду фирмы я покупать не мог, у меня не было таких денег, а вот флакончики духов появлялись регулярно. Одна-две капли — для поднятия тонуса. Мужчине больше и не нужно. Но это я подумал так, между прочим. А мой «благожелатель» тем временем сразу исчез в салоне, словно и не подходил ко мне. Странно. Неужели таким образом он хотел признаться, что следит за мной? А к чему слова, что речь идет о моей жизни? Значит, у них есть приказ меня убрать… Черт возьми, столько вариантов, что можно запутаться.