При освидетельствовании Масленникова налицо были все симптомы хронического отравления кокаином: расстройство желудочнокишечного канала, слабость, хроническая бессонница, апатия, истощение, особая желтая окраска кожи и ряд нервных и видимо психических расстройств, наличие которых несомненно имелось, но точное установление которых требовало более длительного наблюдения.
   Было очевидно, что оставлять такого больного у нас, в военном госпитале, совершенно бессмысленно. Это соображение наш Главврач, человек чрезвычайной нежности, ему тут же и высказал, причем, явно страдая от невозможности помочь, еще добавил, что ему, Масленникову, необходим не госпиталь, а хорошая психиатрическая санатория, попасть в которую, однако, в нынешнее социалистическое время не такто легко. Ибо теперь, при приеме больных, руководствуются не столько болезнью больного, сколько той пользой, которую этот больной принес, или, на худой конец, принесет революции.
   Масленников слушал мрачно. Его набухшее веко зловеще прикрывало глаз. На заботливый вопрос Главврача - нет ли у него родственников или близких, которые могли бы ему оказать протекцию, - он отвечал, что нет. Помолчав, он добавил, что матушка его скончалась, что старая нянька его, героически помогавшая ему все это время - теперь сама нуждается в помощи, что один его однокашник, Штейн, недавно выехал за границу, а местонахождение двух других - Егорова и Буркевица - ему неизвестно.
   Когда он произнес последнее имя - все переглянулись. - Товарищ Буркевиц, - переспросил Главврач, - да ведь это же наше непосредственное начальство. Да ведь одного его слова достаточно, чтобы вас спасти!
   Масленников долго расспрашивал, видимо боясь, не недоразумение ли все это, не однофамилец ли. Он был очень взволнован и, кажется, радостен, когда убедился, что этот товарищ Буркевиц, тот самый, которого он знает. Главврач указал ему, что учреждение, руководимое товарищем Буркевицем, находится на той же улице, что и наш госпиталь, но что придется только подождать до утра, так как сейчас, вечером, он вряд ли кого застанет. На это Масленников, отклонив предложение переночевать в госпитале, - ушел.
   На следующее утро, часу в двенадцатом, три курьера того учреждения, где работал товарищ Буркевиц, внесли Масленникова на руках. Спасать его было уже поздно. Нам оставалось только констатировать острое отравление кокаином (несомненно умышленное, - кокаин был видимо разведен в стакане воды и выпит) и смерть от остановки дыхания.
   На груди, во внутреннем кармане Масленникова, были найдены: 1) старый коленкоровый мешочек, с зашитыми в нем десятью серебряными пятачками, и 2) рукопись, на первой странице которой, крупными и безобразно скачущими буквами нацарапаны два слова: "Буркевиц отказал".
   * Никита Струве. Роман-загадка *
   "Роман с кокаином", появившийся в 1934 г. в журнале "Числа", пытавшемся дать дорогу молодым эмигрантским авторам и новым вкусам, до сих пор представляет не до конца разрешенную литературную загадку. Это блестящая повесть, замеченная эмигрантской критикой при появлении, а полвека спустя во французском и других переводах восторженно встреченная всей западной прессой, не имеет сколько-нибудь осязательного автора. Под явным псевдонимом М. Агеев, в том же первом полугодии 1934 г., был напечатан в недолговечном журнале "Встречи" рассказ "Паршивый народ", затем имя Агеева так же внезапно исчезло, как и возникло, если не учитывать того, что полностью, отдельной книгой, роман появился лишь осенью 1936 г.
   В те давние времена говорилось, что рукопись была прислана из Константинополя. Тогда же молодой поэтессе Лидии Червинской, ехавшей в Константинополь к родителям, было поручено войти в контакт с отправителем. Л. Червинская в 80-е годы была еще жива, но кинувшиеся к ней журналисты могли уже получить от нее лишь крайне смутные сведения: она назвала некоего Марко Леви, приехавшего в Константинополь из Берлина, страдавшего психическим расстройством (якобы после побега из СССР ценой убийства красного офицера), якобы вернувшегося впоследствии в Россию... Переводчицей на французский язык, Лидии Швейцер, подарившей роману вторую жизнь, удалось установить, что какой-то Марк Абрамович Леви умер 12 февраля 1936 г. в Константинополе, о чем Л. Червинская не знала, хотя и любила повторять, что у нее с Марко Леви была любовная связь... Издатель романа В. Яновский вспоминает лишь о каком-то южноамериканском (!) паспорте Агеева, присланном из Константинополя в Париж для продления (!!) и затерянном Л. Червинской (!!!)...
   Из эмигрантских критиков наиболее остро ощутил необычность внезапного появления нового таланта - Д. Мережковский, и он, как нам кажется, ближе всех подошел к истине. В похвальной рецензии на "Числа" - "чудо" молодой эмигрантской литературной жизни - Мережковский выделил только одного, совсем нового романиста... Агеева, и вопрошал: "Не первая ли это его вещь? Когда он успел "выписаться", если выписываться надо? У него прекрасный, образный язык. Не уступает, с одной стороны, Бунину, с другой Сирину. Соединяет в языке (в изобразительности) плотную, по старым образцам вытканную, материю бунинского стиля с новейшей блестящей тканью Сирина. Это - внешность. А дальше - надо забыть и Бунина с его плотностью, и Сирина с пустым блеском искусственного шелка, а вспомнить... пожалуй, Достоевского, - только Достоевского тридцатых годов нашего века".
   Этот отзыв Мережковского нам был неизвестен, когда пять лет тому назад, по прочтении "Романа с кокаином", нас осенила мысль, что этот прекрасно скроекный, захватывающий роман с его прекрасным образным и смелым языком мог быть написан не случайно забредшим в литературу новичком, а лишь уже вполне сложившимся мастером из нового поколения и что таковым, по самому первому сходству, мог бы быть только Сирин-Набоков, кстати сказать вобравший в себя и плотность Бунина, и психологическую изощренность Достоевского (но не его метафизическую глубину) и переплавивший их на свой, ни с кем не сравнимый, набоковский "играющий" стиль и лад.
   Но интуиции недостаточно, и мы сразу принялись читать и перечитывать все написанное Набоковым-Сириным по-русски и по-английски: сравнительный анализ художественных построений и ткани "Романа с кокаином" и "Паршивого народа" с одной стороны, и всей совокупности набоковского творчества - с другой привели нас к окончательному и ничем до сих пор не поколебленному убеждению, что Агеев сверхгениальный подражатель Набокова, наперед знавший все дальнейшее его творчество, его совершеннейший alter ego, то есть попросту сам Набоков, приучивший нас к псевдонимам и мистификациям.
   Начнем с фабулы.
   Повесть (так первоначально назывался роман) рисует нам накануне первой мировой войны развращенного гимназиста (затем студента) - барчука, маменькиного сынка, бесчеловечно-грубо относящегося к матери, обедневшей вдове, от которой материально зависит. Заболевший венерической болезнью, заразивший ею невинную жертву, утоляющий свою чувственность случайными встречами, Вадим Масленников познает возможность настоящей любви, но от полной раздвоенности чувственности и духовности любовь не удается. От неудачи герой прибегает к кокаину, под влиянием которого в нем рождаются убийственные мысли о равнозначности добра и зла, и гибнет.
   Раздвоение, опустошение, помешательство, гибель главного героя, от имени которого прямо или косвенно ведется рассказ, - такова ось большинства романов Набокова. Лужин ("Защита Лужина", 1930), Мартын Эдельвейс ("Подвиг", 1932), Герман ("Отчаяние", 1936), Цинциннат ("Приглашение на казнь", 1938) - каждый из этих героев раздваивается, уходит от реальности, в мечту, в болезнь, и гибнет, растворяется в небытии.
   Как и Вадим Масленников в "Романе с кокаином", герой Набокова раздвоен; если не развратен, то грязен; живет и действует вне моральных, а тем более религиозных категорий, в бездуховном, солипсическом мире. Наибольшее тематическое сходство роднит "Роман с кокаином" с "Подвигом" Набокова. Главный герой "Подвига", Мартын, тоже гимназист, затем студент, повествование целиком вертится вокруг его судьбы: он - барчук, живет вначале с матерью-вдовой (она выходит вторично замуж, и Мартын будет материально зависеть от богатого отчима, которому грубит); в первой части, как и в "Романе с кокаином", описывается гимназия (в Крыму), затем, следуя жизненному пути автора, эмиграция, учеба в Кембридже, и тут, как Вадим, Мартын переживает большую, но не осуществляющуюся любовь, ради которой идет на бессмысленный подвиг - переход советской границы - и гибнет. В "Подвиге", как и в "Романе с кокаином", ядро повествования - неисполненная любовь.
   В своей снисходительной рецензии на "Роман с кокаином" с точки зрения всезнающего мастера Ходасевич так резюмировал вторую часть романа:
   "Покуда герой любит Соню, он не в силах стать ее любовником, а когда разлюбляет, то становится любовником, но роман тогда принимает грязный оттенок, отвращающий Соню". Удивительно, что Ходасевич не вспомнил при этом описание любовных отношений между героями в "Машеньке": Ганин, когда любит Машеньку, не в силах стать ее любовником, и лишь когда расстается с ней, то снова в нее влюбляется. Когда Машенька из России должна приехать в Берлин, Ганин уезжает, чтобы не разбилась о реальность его идеальная и к тому времени еще не остывшая любовь... Несоответствие между идеальной и чувственной любовью лежит в основе набоковской любовной темы. Она всплывает, в положительном варианте, в завязке "Лолиты": "Духовное и телесное сливалось в нашей любви в такой совершенной мере, какая и не снилась... теперешним подросткам". Но от этой любви "без совокупления"... "пошла трещина через всю жизнь героя"...
   Всмотримся пристальнее: в "Романе с кокаином" хронология поразительно совпадает с двадцатилетним русским периодом жизни Набокова (1899-1919). Вадим - буквальный его сверстник: в 1915 г., когда начинается рассказ, Вадим, шестнадцатилетний, как и Набоков, находится в последнем классе гимназии. Война мало затронула его: "Когда война с Германией бушевала уже полтора с лишним года, гимназисты, а в том числе и я, потеряли к ней решительно всякий интерес". В тех же тонах вспоминает Набоков о своем увлечении некоей Тамарой летом 1915 г. в "Других берегах": "Второй год тянулась далекая война". Вадим умирает в январе 1919 г.; в марте того же года Набоков навсегда покидает Россию.
   Если хронология в "Романе с кокаином" точнее совпадает с набоковской биографией, чем в "Подвиге", где герою всего лишь 15 лет, или даже в "Даре", где герой старше автора на год, то топография романа формально не набоковская. Действие происходит не в Петербурге и не в Крыму, которые Набоков хорошо знал, а в Москве. Но Москва в романе мало чем отличается от любого другого большого города, разве что упоминанием о кольце бульваров, о Тверской, да о памятнике Гоголю: это обычный и именно набоковский городской пейзаж, большей частью туманный, заснеженный или дождливый, с мокрым асфальтом и сложной световой игрой фонарей. Не то же ли перо писало в "Подвиге" о Лондоне: "Громадные автобусы яростно и тяжело разбрызгивали озера на асфальте", - и в "Романе с кокаином" о Москве: "Тротуары и асфальт были еще мокры и фонари в них отсвечивались, как в черных озерах"?
   Более конкретно описана частная московская гимназия. Автор использовал реальные имена ее директора, Рихарда Францевича Креймана (переиначив в Рихарда Себастьяновича Кеймана), и двух преподавателей, фон Фолькмана и словесника Семенова (сохранив их без изменений). Но буржуазный характер гимназии Креймана роднит ее и с Тенишевским училищем, которое Набоков окончил в 1917 г. В "Других берегах" Тенишевское училище описано бледно. Больше сведений дают устные воспоминания Набокова, записанные его биографом Эндрю Филдом. Головкой класса, вспоминает Набоков, был богатый еврей Самуил Розов; ему противостоял не менее богатый сын владельца транспортной компании, некий П... Вспоминает Набоков также милого толстяка армянина, ленивого и обаятельного Савелия Киянджунцева... не нужно быть слишком угадливым, чтобы распознать в этих соклассниках тройку учеников, описанных в "Романе с кокаином": здесь "головку класса" держит еврей Штейн, сын богатого меховщика, живший "во дворце с мраморными лестницами", после революции, как и Розов, уехавший за границу; его по временам "допекает" русский ухарь, простоватый и развратный Егоров (Яг), сын казанского предпринимателя; их обоих оттеняет рослый, добрый армянин Такаджиев, бездельник и вечный троечник... Добавим, что среди одноклассников Набокова были и такие, которые стали после революции комиссарами (как Буркевиц в романе).
   Но, может быть, особенно поражает ономастическая схожесть героев "Романа с кокаином" с героями не только "Подвига", но и других романов Набокова. В обоих произведениях главная "роковая" героиня названа Соней. Имя Вадима мы встречаем в "Подвиге", где оно принадлежит второстепенному персонажу, но в последнем англоязычном романе Набокова "Look at the Harlequins!" оно возвращено главному герою, одному из бесконечных двойников автора. Более того, выбор имени Вадим Набоков объясняет тем, что в быстром русском произношении его собственные имя и отчество "Владимир Владимирович" становятся "разговорно сходными с именем Вадим". Имя Нелли встречается во всех трех нами поименованных произведениях. Имя главной героини "Романа с кокаином", Соня Минц, фонетически близко имени героини "Дара", Зины Мерц. Именем Зины названа невинная жертва развращенных нравов Вадима. В "Паршивом народе" имя прокурора Синат предвещает имя будущего подсудимого "Приглашения на казнь", Цинцинната, и т. д.
   Эти совпадения и перестановки имен и ситуаций могли бы быть следствием подражания, если бы не были характерны для шахматной манеры писать Набокова. Четче, чем у других авторов, в его романах встречаются схожие герои, схожие ситуации, но всегда со смещением, с переменой в комбинациях, по принципу шахматной игры: та же фабула, но в других сочетаниях. Не так ли отношения Вадима с Соней напоминают одновременно отношения Мартына с Аллой Черносвитовой (и там и тут возлюбленные замужем, а мужья их на редкость похожи), но и отношения того же Мартына с Соней Зилановой...
   x x x
   Вера Набокова, не принявшая нашей гипотезы, утверждала, что Набоков "в жизни своей не касался кокаина", чему мы охотно верим. Ведь совершенно очевидно, что роман написан не разрушенным кокаинистом, сошедшим с ума (каким рисуют Марко Леви), а человеком, обладающим полным контролем над своей творческой фантазией. И не менее очевидно, что если Набокову-Сирину приходилось бы в жизни испытывать все описанные им состояния, то он был бы заодно и убийцей, и самоубийцей, и мошенником, и сумасшедшим и т.д.
   Но тема кокаина занимала Набокова с самого начала его творческого пути. В раннем рассказе "Случайность" - напрочь забытом Набоковым, пока его в 70-х годах не разыскал Эндрю Филд, - изображается самоубийство кокаиниста: "Алексей Львович Лужин, разлученный с женой, оставшейся в России, служит лакеем в столовой германского экспресса. Жизнь его опустошилась. Он не знает, что в том же поезде едет наконец его жена, и, после последней "понюшки", кончает с собой. В рассказе единственная предсмертная "понюшка" описана кратко (15 строк), но примерно в тех же выражениях, что и в "Романе с кокаином". Лужин живет как "на железных качелях", у Масленникова - и жизнь, и философия определяются качелями; "падения и взмахи" у Лужина, у Масленникова - резкие колебания блаженства и ясности в моменты опьянения, злобы и отчаяния в моменты отрезвления.
   Но и сама техника "понюхона" описана одинаково. Правда, в разветвленном романе каждый нюхает порошок по-своему: кто через трубку, кто с тупой стороны зубочистки, кто с "тыловой стороны ладони". В рассказе Лужин "в уборной поезда, осторожно рассчитывая толчки, высыпал холмик порошка на ноготь большого пальца, быстро и жадно приложил его к одной ноздре, к другой, втянул, ударом языка слизнул с ногтя искристую пыль, пожмурился от ее упругой горечи и вышел из уборной пьяный, бодрый - голова наливалась блаженным ледяным воздухом". В романе Зандер "приблизил к горке кокаина нос и, не соприкасая его с порошком, перекосив рот, чтобы защипнуть другую ноздрю, шумно потянул воздух. Горка с руки исчезла. То же самое он проделал и с другой ноздрей... При этом с отвращением морщась, шибко высунув язык, несколько раз облизал то место руки, на которой ссыпал, и, наконец, заметив, что из носа выпала на стол пушинка, он склонился и лизнул стол". Только ли совпадение? С 1924 г. Набоков уже все знал про то, как нюхают кокаин.
   Кокаин, случайными замечаниями или сравнениями, присутствует по крайней мере в четырех романах Набокова: в "Король, дама, валет" (1928) (дальше - КДВ) упоминается дважды: "Конечно, есть кабачки... вроде тех, которые торгуют кокаином" и "...словно после благодушной понюшки почихивал". В "Камере обскура" (1932) (дальше - К. об.) главный герой Кречмар с трудом двигал "одеревеневшими, как от кокаина, губами". В "Отчаянии" (1936) (дальше - Отч.) двойник Германа "с душой, как скрипка, занимался воровством, подлогами, нюхал кокаин и наконец совершил убийство". И последнее упоминание в итоговом "Look at the Harlequins!" ("Посмотри на арлекинов!"): "Я однажды пробовал нюхать кокаин, но от него меня только вырвало", - быть может, автопризнание? Впрочем, художнику саморазрушения человека (через любовь, страсть, игру) кокаин представлял богатое поле наблюдения, без непременного к нему прикосновения. Напомним, что в годы, когда писался "Роман с кокаином" (1932-1933?), кокаин свирепствовал в среде русской литературной богемы, а в 1935 г. привел к смерти, от случайно или сознательно принятой излишней дозы, одного из самых талантливых ее представителей, поэта Б. Поплавского.
   x x x
   Но не только главная мысль, общая структура, объем роднят агеевское произведение с романами Набокова: в "Романе с кокаином" рассыпан ряд побочных тем, отдельных описаний, мелких штрихов, которые носят явно набоковский отпечаток. Приведем здесь некоторые из этих тематических перекличек.
   1. В "Подвиге" герой Мартын Эдельвейс, прибыв в Лондон, решает не ехать сразу в ожидавшую его русскую семью, а провести ночь с первой встречной, не проституткой, но уступчивой женщиной, и получает от этого "дебоша" полное удовольствие, несмотря на то что встречная крадет под утро десять фунтов из его бумажника: "Когда же он вышел из гостиницы и пошел по утренним просторным улицам, то ему хотелось прыгать и петь от счастья".
   В "Романе с кокаином" Вадим Масленников подробно объясняет нам, почему он не ходит к проституткам - ради самолюбивого удовлетворения "получить бесплатно то самое, что они предлагают приобрести за деньги", затем описывает поиски встречной женщины и ночь, после которой "чувствовал себя так изумительно хорошо, так чисто, точно внутри у меня вымыли".
   2. Первая часть (кстати, это деление на части, а не на главы характерно для Набокова) оканчивается блестяще развернутым уподоблением человеческих отношений с шахматной игрой (воздать должное противнику). И не без боязни ли быть узнанным автор считает нужным заявить, что он совершенно в шахматах не разбирается? Сходным образом, но чистой игры ради, он заявляет в "Look at the Harlequins!", что "ничего не знает о бабочках", хотя всем известно, что Набоков в этой области был большим специалистом.
   3. В "Романе с кокаином" имеется энергичное порицание антисемитизма. Почти во всех своих романах Набоков проходится насчет этой мещанской слабости некоторых русских кругов, особенно в эмиграции. У Агеева антисемитизм разоблачает русский, гимназист Буркевиц, в ответ еврею Штейну, слабо защитившемуся от антисемитской выходки соклассников. По острой своей афористичности эта отповедь заслуживает быть приведенной целиком:
   "Антисемитизм вовсе и не страшен, а только противен, жалок и глуп: противен, потому что направлен против крови, а не против личности, жалок, потому что завистлив, хотя желает показаться презрительным, глуп, потому что еще крепче сплочает то, что целью своей поставил разрушить".
   4. Набоков не скупится во всех своих вещах на язвительные замечания по адресу советского строя, который он, равнодушный к политике, ненавидел всеми силами своей души. (Даже во время второй мировой войны он не поддался на сусально-патриотические настроения многих эмигрантов.) "Роман с кокаином" не прошел мимо этой темы: в финале Вадима Масленникова доставляют в бредовом состоянии в госпиталь. "Его могла бы спасти хорошая психиатрическая санатория, попасть в которую, однако, в нынешнее социалистическое время не так-то легко. Ибо теперь, при приеме больных, руководствуются не столько болезнью больного, сколько той пользой, которую этот больной принес, или на худой конец принесет революции". Нужна протекция, Масленников узнает случайно, что его участь зависит от бывшего товарища по гимназии Буркевица, ставшего революционером и крупным коммунистическим начальником (факт маловероятный, поскольку ему всего лишь 20 лет, но Набоков редко заботился о правдоподобии развязок). Масленников немедля обращается за помощью к Буркевицу, но тот ему отказывает. Этот отказ - последняя и прямая причина гибели Вадима: он умышленно отравляет себя сверхдозой. Последние слова, "нацарапанные скачущими буквами" на рукописи, оставленной Масленниковым, "Буркевиц отказал", служат эпиграфом к повести. Так несколько искусственно, что для Набокова обычно, конец связуется с началом, а заодно посрамляется советская власть с ее псевдогуманистическим идеалом и жестокостью на деле. Отказ Буркевица - иллюстрация проклятых мыслей Вадима, который приходит к заключению, что всякое движение к добру влечет за собой обратным ходом, как в качелях, еще большее движение ко злу. Тем самым, горе "пророкам человечества", в частности социалистическим, но не им одним.
   5. Порицание пошлости, которое вкладывается в уста Буркевицу, почти дословно напоминает определение пошлости в английской монографии Набокова о Гоголе:
   "...болезнь... которая в нынешнюю эпоху технических совершенствований уже повсеместно заразила человека. Эта болезнь - пошлость. Пошлость, которая заключается в способности человека относиться с презрением ко всему тому, чего он не понимает, причем глубина этой пошлости увеличивается по мере роста никчемности и ничтожества тех предметов, вещей и явлений, которые в этом человеке вызывают восхищение".
   Знаменательно, что единственное литературное имя, упоминаемое в "Романе с кокаином", - Гоголь. Гоголь упоминается дважды, и оба раза по-набоковски. Сначала московский памятник Гоголю, что как раз характерно для набоковского письма: почти во всех его городских пейзажах стоит какой-нибудь памятник, который своим несоответствием живой жизни привлекает внимание героя. "Гигантские канделябры по бокам гранитного Гоголя тихо жужжали <...>А когда мы проходили мимо, - с острого, с каменного носа отпала дождевая капля, в падении зацепила фонарный свет, сине зажглась и тут же потухла". Ср. в "Подвиге": "Мартын отметил, что у каменного льва Геракла отремонтированная часть хвоста все еще слишком светлая..." В конце своих записок Вадим Масленников сравнивает свое душевное состояние кокаиномана "с состоянием Гоголя, когда последний пытался писать вторую часть "Мертвых душ". Как Гоголь знал, что радостные силы его ранних писательских дней совершенно исчерпаны, и все-таки каждодневно возвращался к попыткам творчества, каждый раз убеждался в том, что оно ему недоступно, и все же (гонимый сознанием, что без этого радостного горения жизнь теряет для него смысл) эти попытки, несмотря на причиняемое ими мучительство, не только не прекращал, а даже, напротив, их учащал, - так и он, Масленников, продолжает прибегать к кокаину...", - разве не слышится в этой блестящей, мастерски построенной фразе, обличающей не только нутряное знакомство с Гоголем, но и желание принизить его религиозную драму, голос не какого-то Агеева, похоронившего себя в Константинополе, а самого Набокова, поставившего все свое творчество под знаком автора "Шинели" и написавшего о нем единственную свою литературоведческую книгу?
   6. Все поклонники Набокова знают, какое место занимает в его жизни и творчестве - спорт. Нет книги, где не шла бы речь о велосипеде, боксе, теннисе, футболе... В "Романе с кокаином" тема спорта подана гротескно в кошмарном сне Вадима Масленникова, произносящего перед аудиторией увечных и уродов красноречивую речь о пользе спорта и о пошлости обожания спортсменов и их здоровых ляжек...