Тот, кому довелось наблюдать за посадкой «лавочкина», никогда бы не подумал, что пилот истекает кровью. Он приземлил истребитель впритирку на три точки и, как обычно, зарулил на стоянку… А вот выйти из машины у него уже не хватило сил. Механик тут же подбежал к притихшему самолету и откинул фонарь кабины.
— Что с вами, товарищ командир? — испугался Макласов, увидев побелевшее лицо Бабайлова.
— Не кричи! — превозмогая боль, сквозь зубы прошипел летчик. — Нашумишь — в госпиталь заарканят.
Но ранение оказалось серьезнее, чем предполагал Павел. Ему лишь удалось уговорить полкового врача не отправлять в тыл, а оставить на излечение в медсанбате. Туда Макласов и носил Бабайлову письма с далекого Урала.
К ноябрьским праздникам Павел вернулся в строй. 20 ноября 1943 года, когда полк базировался недалеко от Тамани, у всех на виду рухнул на землю Ме-109. На фюзеляже бабайловской машины нарисовали двенадцатую звездочку.
А на следующий день, 21 ноября, Бабайлов вновь получил задание на разведку войск противника.
В тот день механик Николай Макласов не дождался из полета своего командира…
— Бабайлов не возвратился, — вспоминает он, — и горевал весь полк. Мы его любили. Он бывал резким, иногда чересчур горячился, но всегда оставался душевным товарищем… Наше командование использовало все средства связи, запрашивая в Крыму части Отдельной Приморской армии. Но там ничего не знали о нашем боевом друге.
Не знал тогда, да и не мог знать, Николай Макласов, что накануне 30-летия Великой Победы найдется записка его командира, написанная им еще в 1943 году. Дело в том, что житель села Стецовки Чигиринского района Черкасской области инвалид Великой Отечественной войны Дмитрий Аксентьевич Гажва много лет назад подобрал на истерзанной боями крымской земле металлическую табакерку. В ней обнаружилось четыре исписанных тетрадных листка. На последней страничке подпись — «Бабайлов».
Узнал об этой записке Николай Макласов лишь в 1974 году, когда к нему в Херсон приехал специальный корреспондент «Правды» Д. И. Новоплянский, разыскавший родных и многих однополчан Павла Бабайлова.
Пожелтевшие от времени тетрадные странички переносят нас в огненные ноябрьские дни сорок третьего:
В записке Бабайлов с благодарностью говорит о своих спасителях, восхищается их мужеством, заботится, чтобы после войны они были отмечены наградами:
А тем временем Павел под покровом темноты выбрался из воронки и, ориентируясь по звукам редких выстрелов и по пробивавшимся сквозь тучи звездам, пополз на север, к берегу Азовского моря. Изнемогая от голода и холода, в изодранной одежде, он наконец услышал шум морского прибоя.
Немного отдохнув и привыкнув к темноте, Павел вдруг заметил подплывшую к берегу лодку. Из нее выскочили два немецких солдата и скрылись в ночи. Бабайлов стал ждать. Медленно тянулось время. Немцы не возвращались. Павел рискнул: спустился к воде, забрался в лодку и поплыл, стараясь держаться от берега подальше…
Бывший командир первой эскадрильи подполковник запаса Агафон Кузьмич Санников, близкий боевой друг Бабайлова, запомнил встречу с ним 24 ноября:
— Его возвращение было чудом, — говорит он. — Мы бросились обнимать своего Пашу — потемневшего, обросшего, в изодранной гимнастерке…
Представляя бесстрашного летчика к правительственной награде, командование, в частности, отмечало, что П. К. Бабайлов, «…обладая отличной техникой пилотирования на самолетах ЛаГГ-3 и Ла-5, в воздушных боях с превосходящими силами противника проявил исключительную настойчивость и упорство по разгрому немецких оккупантов. Личным примером своей повседневной боевой работы как на земле, так и в воздухе учит молодой летный состав искусству ведения воздушного боя…»
После изгнания гитлеровцев с крымской земли уралец воевал в составе своего гвардейского Феодосийского Краснознаменного ордена Суворова истребительного авиационного полка на 2-м Белорусском фронте. К тому времени Павел Бабайлов уже летал на истребителе Ла-7. Ему нередко поручали ответственные боевые задания. Смелые, результативные полеты по тылам врага убедили командование в том, что Бабайлов стал первоклассным мастером воздушного поиска. У него выработалась незаурядная способность проскакивать сквозь заградительный огонь зениток и заслоны фашистских истребителей. Он научился с воздуха читать землю, подобно тому, как читают интересную книгу, научился грамотно и толково искать и находить.
В наградном листе, подписанном Героем Советского Союза подполковником Казаченко, говорится: «Гвардии капитан П. К. Бабайлов, выполняя задания на разведку войск, систематически дает очень ценные и полные данные о противнике для командования 4-й воздушной армии и 2-го Белорусского фронта…»
Лишь на разведку вражеских войск Бабайлов совершил 197 боевых вылетов. В одном из них — 24.06.44 «…в районе западнее Чайсы обнаружил отход войск противника до 500 автомашин, 200 подвод и 10 танков…».
26.06.44 сообщил сведения о том, что «…южнее города Могилев, по дороге Старый Быков, на западном берегу Днепра, противник не имеет сильных укреплений линии обороны… видны отдельные окопы, охраняемые группами солдат, и до 3 батарей МЗА, по дорогам в движении 300 автомашин, 150 подвод, 9 орудий и 5 танков…».
2.07.44 «…обнаружил сплошную колонну войск противника от Березины до Минска, до 1500 автомашин, до 1000 повозок с грузом и пехотой, 60 орудий на конной тяге, 5 батарей МЗА, 20 орудий на мех. тяге и 20 танков…».
И так почти изо дня в день. В то время наши армии вели бои за освобождение Польши. 15 октября 1944 года Павел Бабайлов должен был уехать в кратковременный отпуск домой. А накануне, 14 октября, выполнив очередное боевое задание, Павел взял курс на свой аэродром. При пересечении линии фронта его «лавочкин» попал в зону насыщенного зенитного огня противника. Несмотря на умелые и энергичные маневры советского истребителя, один из зенитных снарядов взорвался рядом с ним. Осколками ранило летчика, загорелся самолет. Стараясь спасти машину, Павел не прыгнул с парашютом, из последних сил тянул к своим. Ему это удалось, но при посадке он ударился головой о приборную доску и потерял сознание. Когда тяжело раненного и обожженного летчика вытаскивали из разбитого самолета, он на мгновение пришел в себя:
— Кто меня берет? Наши?.. Или…
Услышав в ответ русскую речь, он вновь потерял сознание. Эти его слова были последними, хотя еще полтора часа врачи бились за жизнь отважного уральца…
…Сначала отец бесстрашного летчика, проживавший в Свердловской области, получил извещение: «…Ваш сын, командир эскадрильи гвардии капитан Бабайлов Павел Константинович, похоронен в одиночной могиле, село Тараново-Тоски, что в 10 км. южнее Замборов (Польша)».
Затем пришло письмо от Председателя Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинина:
Пионеры Осинцевской восьмилетней школы провели интересную поисковую работу, они много лет переписываются с сестрами героя и с его боевыми товарищами. Под руководством учительницы Людмилы Ивановны Чувашевой юные следопыты организовали «Уголок боевой славы», где собраны документы и фотографии, рассказывающие о жизненном и боевом пути прославленного земляка. Один из пионерских отрядов школы носит имя Павла Бабайлова.
Из близких летчика-героя остались в живых две родные сестры. В Свердловске живет Юлия Константиновна. Недавно она с большой теплотой рассказывала о детстве и юности своего брата:
— В нашей семье было шестеро детей и лишь один мальчишка — Павлуша. Он весь был в маму — Прасковью Ильиничну, — бойкий и решительный.
Юлия Константиновна не забыла, как иногда, если шестилетнего Павлушу не с кем было оставить дома, она брала его в школу на занятия. Он сидел рядом с ней за партой и с интересом наблюдал, как мелом на классной доске писали слова. А после, дома, забравшись на подоконник, пальчиком коряво выводил на заиндевевшем стекле те самые буквы, которые видел в школе.
— Когда подоспела пора учиться, — вспоминает Юлия Константиновна, — то Паша в первый же год одолел сразу два класса. Ему исполнилось одиннадцать лет, когда на нашу семью обрушилось тяжкое горе — умерла мама. Мы переехали на станцию Монетная. Отцу нелегко пришлось: как-никак время-то было несытное, а всех накорми, одень, обуй. Чтобы в меру своих силенок как-то помочь семье, Павлик работал в клубе медного рудника помощником киномеханика и одновременно учился.
— Отец сильно любил единственного сына, гордился им, — вспоминает Юлия Константиновна, — берег все, что было связано с Павлом. А в октябре сорок четвертого пришла похоронка. Отец был сам не свой, приболел. Мы долгое время не хотели верить в гибель Павла, продолжали ждать, надеялись увидеть живым.
Она бережно хранит копию наградного листа, где на восьми машинописных страницах скупыми, по-военному лаконичными словами описаны боевые подвиги брата.
В начале шестидесятых годов Юлия Константиновна побывала в Ирбитском краеведческом музее, сдала на вечное хранение шестнадцать документов и фотографий Павла. Там же находятся его ордена и Грамота Президиума Верховного Совета СССР с Указом о присвоении ему звания Героя.
Юлия Константиновна иногда перечитывает письма фронтовых друзей брата. Один пишет, что «…Павел малоразговорчивый, но делом отличался. Это человек, который для спасения товарища не пожалеет сил». Другой вспоминает: «…никто не верил в его смерть. Это был человек, слава о котором гремела по всему фронту. Лучший воздушный разведчик. Много раз он был сбит, уходил из вражеского тыла, падал среди гор, но всегда оставался невредимым. Я и все другие считали его бессмертным. Настоящий орел».
…Оргкомитет ветеранов авиаполка, в котором воевал Бабайлов, в августе 1978 года пригласил Юлию Константиновну с сестрой Марией на традиционную встречу однополчан в город-герой Минск. После торжеств сестры познакомились с историей действий полка на фронтах Великой Отечественной войны.
5 января 1976 года приказом министра обороны СССР Герой Советского Союза гвардии капитан П. К. Бабайлов был навечно зачислен в списки войсковой части.
Когда на вечерних поверках или торжественных построениях подразделения старшина произносит фамилию Бабайлова, правофланговый отзывается:
— Герой Советского Союза гвардии капитан Бабайлов пал смертью храбрых в боях за свободу и независимость нашей Родины.
И так будет всегда. Потому что герой-уралец остался в строю навечно. Ему всегда будет двадцать пять. Ибо перед памятью о нем бессильно время.
Последняя атака лидера
Покинутый дом
— Что с вами, товарищ командир? — испугался Макласов, увидев побелевшее лицо Бабайлова.
— Не кричи! — превозмогая боль, сквозь зубы прошипел летчик. — Нашумишь — в госпиталь заарканят.
Но ранение оказалось серьезнее, чем предполагал Павел. Ему лишь удалось уговорить полкового врача не отправлять в тыл, а оставить на излечение в медсанбате. Туда Макласов и носил Бабайлову письма с далекого Урала.
К ноябрьским праздникам Павел вернулся в строй. 20 ноября 1943 года, когда полк базировался недалеко от Тамани, у всех на виду рухнул на землю Ме-109. На фюзеляже бабайловской машины нарисовали двенадцатую звездочку.
А на следующий день, 21 ноября, Бабайлов вновь получил задание на разведку войск противника.
В тот день механик Николай Макласов не дождался из полета своего командира…
— Бабайлов не возвратился, — вспоминает он, — и горевал весь полк. Мы его любили. Он бывал резким, иногда чересчур горячился, но всегда оставался душевным товарищем… Наше командование использовало все средства связи, запрашивая в Крыму части Отдельной Приморской армии. Но там ничего не знали о нашем боевом друге.
Не знал тогда, да и не мог знать, Николай Макласов, что накануне 30-летия Великой Победы найдется записка его командира, написанная им еще в 1943 году. Дело в том, что житель села Стецовки Чигиринского района Черкасской области инвалид Великой Отечественной войны Дмитрий Аксентьевич Гажва много лет назад подобрал на истерзанной боями крымской земле металлическую табакерку. В ней обнаружилось четыре исписанных тетрадных листка. На последней страничке подпись — «Бабайлов».
Узнал об этой записке Николай Макласов лишь в 1974 году, когда к нему в Херсон приехал специальный корреспондент «Правды» Д. И. Новоплянский, разыскавший родных и многих однополчан Павла Бабайлова.
Пожелтевшие от времени тетрадные странички переносят нас в огненные ноябрьские дни сорок третьего:
«Друг, брат, советский человек, если ты наш, а не враг, пошли это в мой полк, тебя за это отблагодарят. Войди в мою обстановку — я почти в безвыходном окружении фашистов. За отправку письма тебе отдадут все мое, что там осталось, деньги, часы, новую форму… Ой как прошу послать, дорогой товарищ. Адрес такой — П/П 21237 «К». Командиру. А сделать это просит советский летчик Павел Б. В полку меня все знают. Пошли, браток, не откажи в просьбе. Прощай.В письме Бабайлова — смятение чувств: горечь неудачи, презрение и непримиримая ненависть к фашистам, тоска по родному полку. Он как бы разговаривает со своим командиром, докладывает о том, что с ним произошло:
А если попало это в руки фашисту, так не радуйся, все равно тебе скоро капут будет полный в Крыму и на всей нашей Советской земле. Смерть гадам врагам!»
«Дорогой т.! По мне в полку уже, наверное, справили панихиду. А я еще совсем живой и даже свободный. Когда сбили меня, я не разбился, а вывел машину из штопора и сел на пузо, крепко стукнулся головой о прицел, без памяти взяли меня фашисты. Когда пришел в память, не было у меня ни пистолета, ни летной книжки. Сняли меня возле разбитой машины, причем так, чтобы за моей спиной на фюзеляже было видно все звездочки. Я им от злости сказал, что они все мои, чтобы они быстрей прикончили. А они, сволочи, радовались, называли меня гросс-асом, связались со своим начальством, и то приказало отправить меня живым экспонатом на их трофейную выставку в Берлин. Все допытывались про нашу технику, а я им ни слова про это, только матом все крою, гнидами называю… Ночью посадили в легковушку и повезли. Сопровождал офицер и говорил, что в Берлине мне все равно язык развяжут. Я ж думал, что туда они меня ни за что не довезут, что если повезут самолетом, то выпрыгну из него, а если по морю, то брошусь в воду. А теперь, когда на свободе, опять жить хочется. Спасли меня крымские партизаны, их здесь в Крыму много. И документы мои забрали у убитого конвоира, вернули мне…»Неожиданно появились каратели, началась облава. Тогда партизаны укрыли раненного в ногу Бабайлова в небольшой воронке, тщательно замаскировали ее и, пообещав вернуться за ним, ушли.
В записке Бабайлов с благодарностью говорит о своих спасителях, восхищается их мужеством, заботится, чтобы после войны они были отмечены наградами:
«…А попал к партизанам — и у немцев не все наши враги, есть и наши друзья. Один из них, по имени Фриц, передал партизанам, как и когда меня повезут… Скажу вам, чтоб знали про него, что мне сказали партизаны. Он подпольный немецкий коммунист. Вроде и еще есть такие между их солдатами. Когда победите, вам партизаны про них скажут. А мы ж думали так, что все немцы нам враги. Правильно говорил замполит, что враги не немцы, а фашисты. Так, выходит, и есть. Вы фамилию у партизан узнайте, чтобы найти и поблагодарить… Фамилию партизан знаю одну — Удальцов Степан, моряк-севастополец, остальные, Гриша и Федор, тоже, наверное, моряки. Если уцелеют до конца войны, найдите их, и если их не наградит правительство, так повесьте им мои ордена. Отчаянно они действуют, даже не то, что мы, хоть и летчики…»Когда на второй день за Павлом партизаны не вернулись, он решил, что с ними стряслась беда. Бабайлов мысленно подготовил себя к самому печальному исходу. Однако он с отчаянным упорством пробивался к своим:
«…Сам буду ночью лезть, только фашисты кругом ходят. Хоть одного еще уложу, хоть руками…»Заканчивается записка так:
«…Партбилет мой целый. Планшет у моего механика Коли М. Там партбилет, пусть заберет парторг. Моим на Урал пошлите письмо, что я не так просто погиб… Предупредите еще раз спецслужбистов, барахлил у меня высотомер. А Ваське Подольскому за пушки спасибо, стреляли, как часы. Эх, хоть бы раз еще так пострелять. Вот и все. Прощайте. Спойте мою любимую про «Варяга». Обнимаю всех. А кто передаст вам это, отдайте ему мою новую форму, все, что причитается за прошлый месяц, и премию за последние сто безаварийных, пусть там начфин не крутит — доверяю расписаться за них своему механику. Вот и все. Прощайте. И еще крепче бейте врагов. Да здравствует советский Крым».Шли третьи сутки, как о Бабайлове не было никаких известий. «Значит, пропал без вести», — думали в полку. И перестали ждать.
А тем временем Павел под покровом темноты выбрался из воронки и, ориентируясь по звукам редких выстрелов и по пробивавшимся сквозь тучи звездам, пополз на север, к берегу Азовского моря. Изнемогая от голода и холода, в изодранной одежде, он наконец услышал шум морского прибоя.
Немного отдохнув и привыкнув к темноте, Павел вдруг заметил подплывшую к берегу лодку. Из нее выскочили два немецких солдата и скрылись в ночи. Бабайлов стал ждать. Медленно тянулось время. Немцы не возвращались. Павел рискнул: спустился к воде, забрался в лодку и поплыл, стараясь держаться от берега подальше…
Бывший командир первой эскадрильи подполковник запаса Агафон Кузьмич Санников, близкий боевой друг Бабайлова, запомнил встречу с ним 24 ноября:
— Его возвращение было чудом, — говорит он. — Мы бросились обнимать своего Пашу — потемневшего, обросшего, в изодранной гимнастерке…
* * *
Получив новый истребитель Ла-5, Павел продолжал отважно бить врага. В боевых донесениях 163-го авиаполка все чаще упоминается об уничтоженных Бабайловым самолетах противника. Лишь в январе 1944 года он сбил еще семь фашистских машин.Представляя бесстрашного летчика к правительственной награде, командование, в частности, отмечало, что П. К. Бабайлов, «…обладая отличной техникой пилотирования на самолетах ЛаГГ-3 и Ла-5, в воздушных боях с превосходящими силами противника проявил исключительную настойчивость и упорство по разгрому немецких оккупантов. Личным примером своей повседневной боевой работы как на земле, так и в воздухе учит молодой летный состав искусству ведения воздушного боя…»
После изгнания гитлеровцев с крымской земли уралец воевал в составе своего гвардейского Феодосийского Краснознаменного ордена Суворова истребительного авиационного полка на 2-м Белорусском фронте. К тому времени Павел Бабайлов уже летал на истребителе Ла-7. Ему нередко поручали ответственные боевые задания. Смелые, результативные полеты по тылам врага убедили командование в том, что Бабайлов стал первоклассным мастером воздушного поиска. У него выработалась незаурядная способность проскакивать сквозь заградительный огонь зениток и заслоны фашистских истребителей. Он научился с воздуха читать землю, подобно тому, как читают интересную книгу, научился грамотно и толково искать и находить.
В наградном листе, подписанном Героем Советского Союза подполковником Казаченко, говорится: «Гвардии капитан П. К. Бабайлов, выполняя задания на разведку войск, систематически дает очень ценные и полные данные о противнике для командования 4-й воздушной армии и 2-го Белорусского фронта…»
Лишь на разведку вражеских войск Бабайлов совершил 197 боевых вылетов. В одном из них — 24.06.44 «…в районе западнее Чайсы обнаружил отход войск противника до 500 автомашин, 200 подвод и 10 танков…».
26.06.44 сообщил сведения о том, что «…южнее города Могилев, по дороге Старый Быков, на западном берегу Днепра, противник не имеет сильных укреплений линии обороны… видны отдельные окопы, охраняемые группами солдат, и до 3 батарей МЗА, по дорогам в движении 300 автомашин, 150 подвод, 9 орудий и 5 танков…».
2.07.44 «…обнаружил сплошную колонну войск противника от Березины до Минска, до 1500 автомашин, до 1000 повозок с грузом и пехотой, 60 орудий на конной тяге, 5 батарей МЗА, 20 орудий на мех. тяге и 20 танков…».
И так почти изо дня в день. В то время наши армии вели бои за освобождение Польши. 15 октября 1944 года Павел Бабайлов должен был уехать в кратковременный отпуск домой. А накануне, 14 октября, выполнив очередное боевое задание, Павел взял курс на свой аэродром. При пересечении линии фронта его «лавочкин» попал в зону насыщенного зенитного огня противника. Несмотря на умелые и энергичные маневры советского истребителя, один из зенитных снарядов взорвался рядом с ним. Осколками ранило летчика, загорелся самолет. Стараясь спасти машину, Павел не прыгнул с парашютом, из последних сил тянул к своим. Ему это удалось, но при посадке он ударился головой о приборную доску и потерял сознание. Когда тяжело раненного и обожженного летчика вытаскивали из разбитого самолета, он на мгновение пришел в себя:
— Кто меня берет? Наши?.. Или…
Услышав в ответ русскую речь, он вновь потерял сознание. Эти его слова были последними, хотя еще полтора часа врачи бились за жизнь отважного уральца…
* * *
В архиве Министерства обороны СССР хранятся свидетельства грозного лихолетья. Возьмем небольшой отрывок из оперативной сводки 163-го истребительного авиаполка только за один день:«2.01.44 г. …выполняя боевое задание по прикрытию своих войск в районе Тархан — Грязевая Пучина, группа самолетов в составе десяти ЛаГГ-3 при подходе к своей зоне патрулирования была встречена пятью немецкими бомбардировщиками Ю-87, которых прикрывали восемь Ме-109. Будучи командиром ударной группы, т. Бабайлов решительной атакой рассеял строй вражеских машин и с первой же атаки в воздушном бою с истребителями противника сбил одного Ме-109, который упал горящим западнее Котрлез. Закончив этот воздушный бой, тов. Бабайлов заметил, что Ме-109 зашел нашему истребителю в хвост. Имея превышение, мгновенно повел свою машину на фашистский самолет и сбил его, тот упал горящим в море, в 2 километрах севернее мыса Тархан… Этого же числа во втором вылете… в составе группы тов. Бабайлов встретился с четырьмя Ме-109 и завязал с ними воздушный бой, где на высоте 1500 метров северо-восточнее населенного пункта Кезы сбил одного Ме-109…»На счету гвардии капитана П. К. Бабайлова 417 боевых вылетов. Он провел 75 воздушных боев, сбил лично 27 вражеских самолетов и 4 — в составе групп, уничтожил во время штурмовок 23 груженые автомашины и 2 самолета. Награжден орденами: Ленина, тремя — Красного Знамени, Александра Невского и Отечественной войны 1-й степени.
…Сначала отец бесстрашного летчика, проживавший в Свердловской области, получил извещение: «…Ваш сын, командир эскадрильи гвардии капитан Бабайлов Павел Константинович, похоронен в одиночной могиле, село Тараново-Тоски, что в 10 км. южнее Замборов (Польша)».
Затем пришло письмо от Председателя Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинина:
«Уважаемый Константин Николаевич! По сообщению военного командования Ваш сын, капитан Бабайлов Павел Константинович, в боях за Советскую Родину погиб смертью храбрых.…На родине П. К. Бабайлова, в Осинцевском сельсовете Ирбитского района, есть две деревни: Осинцево и Неустроево. Здесь свято хранят память о летчике-земляке. В деревне Неустроево, например, на площади у местного клуба, воздвигнут обелиск с именами воинов-односельчан, погибших в годы Великой Отечественной войны. На лицевой стороне обелиска — плита с надписью: «Герой Советского Союза Бабайлов Павел Константинович». Все торжества, связанные со всенародными праздниками, проводятся на площади у обелиска.
За геройский подвиг, совершенный Вашим сыном, Павлом Константиновичем Бабайловым, в борьбе с немецкими захватчиками, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 23 февраля 1945 года присвоил ему высшую степень отличия — звание Героя Советского Союза.
Посылаю Вам Грамоту Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Вашему сыну звания Героя Советского Союза для хранения как память о сыне-герое, подвиг которого никогда не забудется нашим народом».
Пионеры Осинцевской восьмилетней школы провели интересную поисковую работу, они много лет переписываются с сестрами героя и с его боевыми товарищами. Под руководством учительницы Людмилы Ивановны Чувашевой юные следопыты организовали «Уголок боевой славы», где собраны документы и фотографии, рассказывающие о жизненном и боевом пути прославленного земляка. Один из пионерских отрядов школы носит имя Павла Бабайлова.
Из близких летчика-героя остались в живых две родные сестры. В Свердловске живет Юлия Константиновна. Недавно она с большой теплотой рассказывала о детстве и юности своего брата:
— В нашей семье было шестеро детей и лишь один мальчишка — Павлуша. Он весь был в маму — Прасковью Ильиничну, — бойкий и решительный.
Юлия Константиновна не забыла, как иногда, если шестилетнего Павлушу не с кем было оставить дома, она брала его в школу на занятия. Он сидел рядом с ней за партой и с интересом наблюдал, как мелом на классной доске писали слова. А после, дома, забравшись на подоконник, пальчиком коряво выводил на заиндевевшем стекле те самые буквы, которые видел в школе.
— Когда подоспела пора учиться, — вспоминает Юлия Константиновна, — то Паша в первый же год одолел сразу два класса. Ему исполнилось одиннадцать лет, когда на нашу семью обрушилось тяжкое горе — умерла мама. Мы переехали на станцию Монетная. Отцу нелегко пришлось: как-никак время-то было несытное, а всех накорми, одень, обуй. Чтобы в меру своих силенок как-то помочь семье, Павлик работал в клубе медного рудника помощником киномеханика и одновременно учился.
— Отец сильно любил единственного сына, гордился им, — вспоминает Юлия Константиновна, — берег все, что было связано с Павлом. А в октябре сорок четвертого пришла похоронка. Отец был сам не свой, приболел. Мы долгое время не хотели верить в гибель Павла, продолжали ждать, надеялись увидеть живым.
Она бережно хранит копию наградного листа, где на восьми машинописных страницах скупыми, по-военному лаконичными словами описаны боевые подвиги брата.
В начале шестидесятых годов Юлия Константиновна побывала в Ирбитском краеведческом музее, сдала на вечное хранение шестнадцать документов и фотографий Павла. Там же находятся его ордена и Грамота Президиума Верховного Совета СССР с Указом о присвоении ему звания Героя.
Юлия Константиновна иногда перечитывает письма фронтовых друзей брата. Один пишет, что «…Павел малоразговорчивый, но делом отличался. Это человек, который для спасения товарища не пожалеет сил». Другой вспоминает: «…никто не верил в его смерть. Это был человек, слава о котором гремела по всему фронту. Лучший воздушный разведчик. Много раз он был сбит, уходил из вражеского тыла, падал среди гор, но всегда оставался невредимым. Я и все другие считали его бессмертным. Настоящий орел».
…Оргкомитет ветеранов авиаполка, в котором воевал Бабайлов, в августе 1978 года пригласил Юлию Константиновну с сестрой Марией на традиционную встречу однополчан в город-герой Минск. После торжеств сестры познакомились с историей действий полка на фронтах Великой Отечественной войны.
5 января 1976 года приказом министра обороны СССР Герой Советского Союза гвардии капитан П. К. Бабайлов был навечно зачислен в списки войсковой части.
Когда на вечерних поверках или торжественных построениях подразделения старшина произносит фамилию Бабайлова, правофланговый отзывается:
— Герой Советского Союза гвардии капитан Бабайлов пал смертью храбрых в боях за свободу и независимость нашей Родины.
И так будет всегда. Потому что герой-уралец остался в строю навечно. Ему всегда будет двадцать пять. Ибо перед памятью о нем бессильно время.
Последняя атака лидера
Покинутый дом
Пронизывающий душу свист бомб, надрывный рев моторов, содрогнувшие землю взрывы — все враз прекратилось. Фашистские самолеты повернули на запад и скрылись так же внезапно, как и появились…
К аэродрому Павел Пологов пробирался через дворы, перебежками, прижимаясь к стенам домов. На улице раздавались одиночные выстрелы. Мимо промчался грузовик с красноармейцами. Откуда-то донесся и замер захлебывающийся женский крик. Пересекать дорогу было рискованно: с чердаков Павла уже дважды обстреляли. Кто? Он не успел заметить. Вероятнее всего — диверсанты.
Пологов выглянул из-за угла. Осталось преодолеть перекресток, а там садами и огородами проскочить к летному полю.
Он уже приготовился покинуть укрытие, когда его слух уловил приближающийся гул моторов. Спустя минуту снова появились «юнкерсы» в сопровождении «мессершмиттов». Они приближались большими группами на разных высотах. Казалось, им не будет конца. Опять землю всколыхнули взрывы. Над окраиной города — громадная темно-багровая шапка дыма. Из-за строений Павел не мог видеть аэродрома, но догадывался, что это пылают ангары.
«Юнкерсы» разворачивались для повторного захода.
— Где же, черт возьми, наши? — со злостью выругался Павел.
В ночь с 21 на 22 июня дежурила первая эскадрилья. Это он знал точно.
«Неужели все уничтожены? Или выжидают?» — мысли перемешивались, наскакивали одна на другую…
Силуэты немецких самолетов постепенно таяли на горизонте. Стрельба прекратилась. Наступила тишина.
Герой Советского Союза подполковник П. А. Пологов у боевого самолета
Павел сжимал в руке пистолет, ощущая потной ладонью холод металла. Стуча подкованными сапогами, по мостовой пробежал вооруженный отряд милиции.
Надо торопиться! Пологов бросился через дорогу. Навстречу ему, повизгивая, проковыляла подстреленная собака. За огородами Павла догнал командир эскадрильи капитан Гамулькин.
— Скверно дело, очень скверно, — на ходу выдохнул он. — Лазутчики, сволочи, объявились. Видишь? — он кивнул на рукав реглана, пробитый пулей. — Ладно, что руку не задело.
Какой-то момент они, словно загипнотизированные, стояли на краю взлетной полосы. Глаза слепило от горящих самолетов.
Пологов взглянул туда, где вчера оставил свой «ястребок». Над черно-серой грудой обугленных остатков поднимались колеблющиеся столбики дыма.
Все, кто находился на поле, старались спасти хотя бы часть машин.
Уцелевшие самолеты руками перекатывали с аэродрома в кукурузу и сразу же маскировали.
Потом принялись рыть щели для укрытий. Работали молча, сосредоточенно, лишь изредка вытирая пот с разгоряченных лиц да с беспокойством поглядывая на горизонт. Выброшенную на брустверы землю тут же укрывали зеленью.
Павел тоже взялся за лопату. Возле него орудовал киркой командир звена старший лейтенант Фомичев. Он жил рядом с аэродромом и по тревоге тотчас прибежал сюда.
Присели на траву перекурить, и Фомичев рассказал Павлу о событиях, происшедших на его глазах.
Фашисты обрушились лавиной. Не осталось в живых ни одного летчика из дежурной эскадрильи. Они пытались поднять свои «миги» в воздух, но не успели. «Мессершмитты» расстреляли их прямо на взлете, у самой земли.
— После бомбежки, — закончил Фомичев, — немцы на бреющем гонялись над аэродромом за людьми, ранили несколько человек.
Полк окопался. Всех командиров эскадрилий и их заместителей вызвали в штаб. В небольшой комнате связисты работали на двух рациях, непрерывно вызывая дивизию.
— Сокол! Я — Ракета. Прием! Я — Ракета. Прием!
В окружении офицеров у висевшей на стене карты стоял командир полка майор Волков. Опустив голову, он о чем-то размышлял.
Все молчали.
Достаточно было взглянуть на их лица, чтобы понять: ох как нелегко на душе у каждого!
На столе Пологов заметил чьи-то аккуратно сложенные планшеты, партийные и комсомольские билеты, портсигары. Он машинально стал считать: «Восемь, девять…»
В комнату вбежал незнакомый лейтенант.
— Товарищ майор, разрешите обратиться! — козырнув, он протянул пакет.
Волков поспешно вскрыл конверт.
— Товарищи командиры! — заговорил он, пробежав глазами бумаги. — Внимание! Знакомлю с директивой штаба дивизии.
…С учетом создавшейся обстановки перед 149-м истребительным авиаполком ставилась задача: создать для противника видимость, будто аэродром покинут, замаскировать материальную часть, а личному составу занять оборонительные позиции.
— Необходимо выделить мобильную авиагруппу, — продолжал майор, — командиром назначаю капитана Тараненко. Завтра утром этой группе предстоит передислоцироваться на запасной аэродром севернее Тернополя.
После обсуждения было решено немедленно привести в боевую готовность одиннадцать самолетов и подготовить взлетную полосу. БАО [3]должен обеспечить исправность уцелевших автомашин и бензозаправщиков. Командиру батальона аэродромного обслуживания майору Алексееву поручалось заняться подготовкой к эвакуации семей летного состава.
В полдень в третий раз появились вражеские самолеты. Раздались крики: «Воздух! Воздух!» Люди кинулись в укрытия. Несколько человек, растерявшись, побежало в сторону города. Путь им преградил майор Алексеев. Он вернул всех назад.
Павел услышал нарастающий, уже знакомый гул бомбардировщиков. Но сначала показались шесть истребителей. Они пронеслись низко над землей, поливая огнем уцелевшие строения. Чтобы не обнаруживать себя, по ним никто не стрелял.
Бомбардировщики, не встречая сопротивления, шли волнами, уверенно и нагло. Посыпались бомбы. К небу вздыбились черные снопы земли. На этот раз пострадало и каменное здание штаба: фугаска угодила в самый угол двухэтажного дома. Выглянув из щели, Пологов увидел, как торцовая стена осела и развалилась. Над провалом, окутанным дымом и пылью, повисли стропила и доски.
В этот день немцы больше не наведывались. Передышка позволила убрать с поля обгоревшие части самолетов, засыпать воронки и подровнять взлетную полосу. Техники и механики поспешно заканчивали ремонт поврежденных истребителей. Работа не прекращалась до поздней ночи…
Рано утром, 23 июня, перед самым вылетом, на поле стояла тоскливая тишина. Казалось, полк в скорбном молчании прощается с аэродромом, к которому за год люди привыкли, как привыкают к родному дому.
«Безлошадным» летчикам, как они теперь себя называли, выделили автобус. В ожидании сигнала все сидели мрачные, никто не пытался завязать разговор. Бойцу, остававшемуся в городе с майором Алексеевым, Павел передал записку для жены.
Раздался хлопок ракетницы. Зачихали, зафыркали моторы. Взмыли в небо одиннадцать крылатых машин — все, что осталось от трех эскадрилий. Они брали курс на северо-восток.
Когда истребители превратились в едва различимые точки на горизонте, автобус с «безлошадными» тронулся и, раскачиваясь на ухабах, потащился по искалеченной дороге…
Кажется, впервые за эти сумасшедшие сутки у Павла выдались минуты, чтобы разобраться во всем происшедшем. Под монотонное урчание мотора он с какой-то щемящей тоской вспомнил, как два дня назад — всего два дня! — они с Валей собирались на пляж.
Еще в мае, когда в Черновицах начался купальный сезон, жена говорила ему:
— Ну, когда же мы пойдем на речку, Павлинка? Ты посмотри, какие деньки установились. Давай в этот выходной…
— В этот? — Павел что-то прикинул в уме. — А ты не жди меня, забирай Володьку и — айда.
Так они и не сходили на пляж. В одно воскресенье у Павла были полеты. В другое — учения. Потом еще что-то. И только в субботу, 21 июня, он пришел с аэродрома раньше обычного и торжественно сказал:
К аэродрому Павел Пологов пробирался через дворы, перебежками, прижимаясь к стенам домов. На улице раздавались одиночные выстрелы. Мимо промчался грузовик с красноармейцами. Откуда-то донесся и замер захлебывающийся женский крик. Пересекать дорогу было рискованно: с чердаков Павла уже дважды обстреляли. Кто? Он не успел заметить. Вероятнее всего — диверсанты.
Пологов выглянул из-за угла. Осталось преодолеть перекресток, а там садами и огородами проскочить к летному полю.
Он уже приготовился покинуть укрытие, когда его слух уловил приближающийся гул моторов. Спустя минуту снова появились «юнкерсы» в сопровождении «мессершмиттов». Они приближались большими группами на разных высотах. Казалось, им не будет конца. Опять землю всколыхнули взрывы. Над окраиной города — громадная темно-багровая шапка дыма. Из-за строений Павел не мог видеть аэродрома, но догадывался, что это пылают ангары.
«Юнкерсы» разворачивались для повторного захода.
— Где же, черт возьми, наши? — со злостью выругался Павел.
В ночь с 21 на 22 июня дежурила первая эскадрилья. Это он знал точно.
«Неужели все уничтожены? Или выжидают?» — мысли перемешивались, наскакивали одна на другую…
Силуэты немецких самолетов постепенно таяли на горизонте. Стрельба прекратилась. Наступила тишина.
Павел сжимал в руке пистолет, ощущая потной ладонью холод металла. Стуча подкованными сапогами, по мостовой пробежал вооруженный отряд милиции.
Надо торопиться! Пологов бросился через дорогу. Навстречу ему, повизгивая, проковыляла подстреленная собака. За огородами Павла догнал командир эскадрильи капитан Гамулькин.
— Скверно дело, очень скверно, — на ходу выдохнул он. — Лазутчики, сволочи, объявились. Видишь? — он кивнул на рукав реглана, пробитый пулей. — Ладно, что руку не задело.
Какой-то момент они, словно загипнотизированные, стояли на краю взлетной полосы. Глаза слепило от горящих самолетов.
Пологов взглянул туда, где вчера оставил свой «ястребок». Над черно-серой грудой обугленных остатков поднимались колеблющиеся столбики дыма.
Все, кто находился на поле, старались спасти хотя бы часть машин.
Уцелевшие самолеты руками перекатывали с аэродрома в кукурузу и сразу же маскировали.
Потом принялись рыть щели для укрытий. Работали молча, сосредоточенно, лишь изредка вытирая пот с разгоряченных лиц да с беспокойством поглядывая на горизонт. Выброшенную на брустверы землю тут же укрывали зеленью.
Павел тоже взялся за лопату. Возле него орудовал киркой командир звена старший лейтенант Фомичев. Он жил рядом с аэродромом и по тревоге тотчас прибежал сюда.
Присели на траву перекурить, и Фомичев рассказал Павлу о событиях, происшедших на его глазах.
Фашисты обрушились лавиной. Не осталось в живых ни одного летчика из дежурной эскадрильи. Они пытались поднять свои «миги» в воздух, но не успели. «Мессершмитты» расстреляли их прямо на взлете, у самой земли.
— После бомбежки, — закончил Фомичев, — немцы на бреющем гонялись над аэродромом за людьми, ранили несколько человек.
Полк окопался. Всех командиров эскадрилий и их заместителей вызвали в штаб. В небольшой комнате связисты работали на двух рациях, непрерывно вызывая дивизию.
— Сокол! Я — Ракета. Прием! Я — Ракета. Прием!
В окружении офицеров у висевшей на стене карты стоял командир полка майор Волков. Опустив голову, он о чем-то размышлял.
Все молчали.
Достаточно было взглянуть на их лица, чтобы понять: ох как нелегко на душе у каждого!
На столе Пологов заметил чьи-то аккуратно сложенные планшеты, партийные и комсомольские билеты, портсигары. Он машинально стал считать: «Восемь, девять…»
В комнату вбежал незнакомый лейтенант.
— Товарищ майор, разрешите обратиться! — козырнув, он протянул пакет.
Волков поспешно вскрыл конверт.
— Товарищи командиры! — заговорил он, пробежав глазами бумаги. — Внимание! Знакомлю с директивой штаба дивизии.
…С учетом создавшейся обстановки перед 149-м истребительным авиаполком ставилась задача: создать для противника видимость, будто аэродром покинут, замаскировать материальную часть, а личному составу занять оборонительные позиции.
— Необходимо выделить мобильную авиагруппу, — продолжал майор, — командиром назначаю капитана Тараненко. Завтра утром этой группе предстоит передислоцироваться на запасной аэродром севернее Тернополя.
После обсуждения было решено немедленно привести в боевую готовность одиннадцать самолетов и подготовить взлетную полосу. БАО [3]должен обеспечить исправность уцелевших автомашин и бензозаправщиков. Командиру батальона аэродромного обслуживания майору Алексееву поручалось заняться подготовкой к эвакуации семей летного состава.
В полдень в третий раз появились вражеские самолеты. Раздались крики: «Воздух! Воздух!» Люди кинулись в укрытия. Несколько человек, растерявшись, побежало в сторону города. Путь им преградил майор Алексеев. Он вернул всех назад.
Павел услышал нарастающий, уже знакомый гул бомбардировщиков. Но сначала показались шесть истребителей. Они пронеслись низко над землей, поливая огнем уцелевшие строения. Чтобы не обнаруживать себя, по ним никто не стрелял.
Бомбардировщики, не встречая сопротивления, шли волнами, уверенно и нагло. Посыпались бомбы. К небу вздыбились черные снопы земли. На этот раз пострадало и каменное здание штаба: фугаска угодила в самый угол двухэтажного дома. Выглянув из щели, Пологов увидел, как торцовая стена осела и развалилась. Над провалом, окутанным дымом и пылью, повисли стропила и доски.
В этот день немцы больше не наведывались. Передышка позволила убрать с поля обгоревшие части самолетов, засыпать воронки и подровнять взлетную полосу. Техники и механики поспешно заканчивали ремонт поврежденных истребителей. Работа не прекращалась до поздней ночи…
Рано утром, 23 июня, перед самым вылетом, на поле стояла тоскливая тишина. Казалось, полк в скорбном молчании прощается с аэродромом, к которому за год люди привыкли, как привыкают к родному дому.
«Безлошадным» летчикам, как они теперь себя называли, выделили автобус. В ожидании сигнала все сидели мрачные, никто не пытался завязать разговор. Бойцу, остававшемуся в городе с майором Алексеевым, Павел передал записку для жены.
Раздался хлопок ракетницы. Зачихали, зафыркали моторы. Взмыли в небо одиннадцать крылатых машин — все, что осталось от трех эскадрилий. Они брали курс на северо-восток.
Когда истребители превратились в едва различимые точки на горизонте, автобус с «безлошадными» тронулся и, раскачиваясь на ухабах, потащился по искалеченной дороге…
Кажется, впервые за эти сумасшедшие сутки у Павла выдались минуты, чтобы разобраться во всем происшедшем. Под монотонное урчание мотора он с какой-то щемящей тоской вспомнил, как два дня назад — всего два дня! — они с Валей собирались на пляж.
Еще в мае, когда в Черновицах начался купальный сезон, жена говорила ему:
— Ну, когда же мы пойдем на речку, Павлинка? Ты посмотри, какие деньки установились. Давай в этот выходной…
— В этот? — Павел что-то прикинул в уме. — А ты не жди меня, забирай Володьку и — айда.
Так они и не сходили на пляж. В одно воскресенье у Павла были полеты. В другое — учения. Потом еще что-то. И только в субботу, 21 июня, он пришел с аэродрома раньше обычного и торжественно сказал: