Абрамов Александр Иванович. Приключения на Лесной улице

   Что ж, это хорошая идея: на месте посмотреть, чем же отличается моя первая квартира от вновь обретенной.
   Мы снова бежали по пыльной улице, снова лезли через окно, снова забыв о нормальном пути через дверь. Впрочем, в сумасшедшем поселке на двери лучше не рассчитывать: сами не открылись - никто не откроет.
   Я заглянул в стол, придирчиво обошел комнату, вышел в соседнюю, открыл дверь на кухню. Ганя молча следовал за мной, ожидая решения. Наконец я закончил осмотр, сел в кресло, сказал разочарованно:
   - Может быть, я чего-то не замечаю, но, по-моему, это моя квартира. Руку на отсечение...
   - Не надо, - перебил Ганя. - Поберегите руки. Нас пока не отпускают.
   Он сидел на подоконнике и смотрел на улицу.
   - Кто не отпускает? - не понял я.
   - Хозяева. Квартира ваша, а пейзажик их.
   - Поселок, что ли?
   - Если бы! - невесело усмехнулся Ганя. - Хотите полюбоваться?
   Я уже устал сознавать, что оторопел или изумился. Все эти определения постоянно и неизбежно сопутствовали нашему маршруту. Поселка за окном не было.
   Прямо от балкона-веранды начинался лес. Тот же самый лес, который окружал с четырех сторон каре особнячков: дубы или псевдодубы в четыре обхвата, выпуклая, рельефная кора, блестящие большие листья, будто вырезанные из зеленой глянцевой бумаги, из которой так здорово клеить под Новый год елочные гирлянды.
   - Может быть, это избушка на курьих ножках? - поинтересовался Ганя. - К лесу задом, к нам передом...
   Юмор был невеселый, и я его не оценил. Пожалуй, у меня начинала складываться версия происходящего, вернее, не складываться, а только брезжить, слабо-слабо, еле заметно. Но я уже зацепил ее, теперь потянуть за кончик и вытащить. Но для этого требовалась кое-какая проверка.
   - Ну-ка, полезай из окна, - сказал я Гане.
   Ганя послушно перелез через балкон, спрыгнул на землю и... пропал.
   - Теперь обратно, - произнес я, казалось бы, в никуда, в темный лес.
   Ганя возник из-за балкона, как Петрушка из-за ширмы, сел верхом на барьер, оглянулся, присвистнул:
   - Опять лес!..
   - А было?
   - Поселок был. Прыгал вроде в лес, а очутился на улице. А теперь опять...
   - Хочешь гипотезу? - спросил я. - Только все равно не поверишь...
   - Поверю, - сказал Ганя и вошел в комнату, - я теперь всему поверю.
   - Это один и тот же дом, одна и та же квартира, и можно считать, что мы из нее никуда не выходили, - выпалил я залпом.
   - Неужто? - Ганя вложил в восклицание весь свой наличный запас сарказма. А улица нам приснилась? И пыль, и дома, и лес? Так, что ли?
   - Нет, конечно, все было и все осталось. Только, выйдя из дома, мы шли к нему же. Что-то вроде ленты Мебиуса, только посложнее. Может быть, какой-нибудь пространственный ее вариант; я не математик, не знаю. На такой ленте, если ты помнишь, - тут уж и я не пожалел сарказма, - можно двигаться от одной точки по внешней стороне ленты, а вернуться к той же точке, но уже с другой стороны - с внутренней. Так сказать, к изнанке точки.
   - У ленты Мебиуса есть только одна сторона - в этом-то весь секрет. Физик не преминул поправить зарвавшегося журналиста. - И потом, как бы мы тогда могли видеть одновременно два торцовых дома, если он всего один?
   Тут уж я возмутился ненаблюдательности студента.
   - Ты видел два дома? Лично я - нет. Из первого окна я заметил только дома по сторонам: четыре справа и четыре слева. А второй торцовый особнячок появился, лишь когда мы прошли пол-улицы. Не веришь - сбегай проверь.
   Ганя не поленился: перелез через окно, исчез, а через несколько минут возник снова, запыхавшись, плюхнулся в кресло.
   - Все точно. Там есть место, где из поля зрения сразу пропадает половина улицы. Сделаешь шаг - и только лес и небо. Шагнешь назад - и снова дома появляются. С другой стороны - то же самое. Как будто улица сначала в гору идет, да еще как круто, а потом - резко вниз.
   - А на самом деле ни подъемов, ни спусков, так?
   - Ровней не придумаешь, - согласился Ганя. - Вы объясняйте дальше, у вас здорово получается. Например, почему из того окна поселок виден, а из этого лес?
   Здесь в моей гипотезе было слабое место. Но раз уж у меня "здорово получается", главное - не молчать.
   - Видимо, мы вышли с "лицевой" стороны дома, а пришли к "тыльной". Та же лента Мебиуса, помнишь: "изнанка точки..."
   - Так что ж, выходит, здесь и заблудиться нельзя?
   - Выходит, нельзя, - вздохнул я.
   - А если в лес пойти? - не сдавался Ганя, почему-то возжелавший непременно заблудиться в этом мире.
   - Думаю, опять в поселок выйдешь.
   - Куда же мы попали?
   Куда мы попали, я не знал. Пока не знал. Но зато как устроено это "куда", я мог растолковать.
   - Это - мешок, Ганя. Мешок в пространстве. Пузырь на воздушном шарике. Пространство почему-то прорвалось, и мы попали в этот аппендикс. Как по нему ни броди, все равно выйдешь назад, в мою квартиру, а значит, в наше пространство. Может быть, разрыв противоестествен и нам стоит поторопиться, а то зарастет дырка, и останемся мы навеки в этом мешке-поселке. - Я пошутил, но мгновенно сообразил, что в шутке крылась немалая доля правды: разрыв мог "срастись". А мне еще хотелось опознать хозяев мешка.
   - Да погодите вы! Рано паниковать, - отмахнулся Ганя. Он уже загорелся и тоже начал фантазировать. - С мешком мне понятно: тут масса вариантов. Вот вы сказали: аппендикс. А вдруг таких мешков много? Они - как болезнь пространства, аппендиксы в организме Вселенной. И время от времени какой-то из них прорывается. Скажем, люди у нас пропадают, корабли, самолеты. Вон в "Технике-молодежи" раздел есть: "Антология таинственных случаев". Ищут какого-нибудь "Черного принца", а он преспокойно в мешке болтается, а?
   А я еще упрекал его в рационализме и сухости!
   - Не заносись, - успокоил я его. - В конце концов, кто из нас ученый? Давай-ка лучше поторопимся. Времени, может быть, действительно мало. Кто знает? А я хочу еще по домам походить.
   - Они же закрыты, - напомнил Ганя.
   - Это же моя квартира. А в моей квартире есть и топор, и дрель, и еще масса полезных слесарных инструментов.
   Я принес из кухни ящик с инструментами и вооружился топором и ломиком. Интеллигент Ганя взял стамеску и клещи. Уже привычно мы вылезли из окна в лес, очутились на улице (все как в моей гипотезе!), дошли до ближайшего особнячка и разложили свое хозяйство на веранде. Начать решили с двери. Взломщик из меня неважный, и я охотно доверил работу Гане, привыкшему в институте ко всякому техническому рукомеслу. Ганя долго возился, елозил по полу, тыкался носом в щели и, наконец, сообщил:
   - Дверь не открывается.
   - Слабо? - спросил я.
   - На "слабо" дураков ловят, - обиделся Ганя. - Это же камуфляж; можете проверить.
   Ганя не ошибся: дверь и вправду оказалась камуфлированной. Как будто кто-то неизвестно зачем вырезал аккуратные желобки щели в ровной и толстой стене, навесил петли и ручки: вот вам и дверь - для чужого глаза. Взламывайте, пытайтесь, крушите стену!
   Но еще оставались ставни. Я подцепил одну из них ломиком, напрягся... Что-то хрустнуло в ней, и она легко распахнулась, закачалась на петлях, едва меня не задев.
   - Учись, - сказал я Гане. - Здесь не через двери ходят; разве ты не заметил?
   - Заметил, - согласился он. - Только куда ходят, не объясните?
   Я было зарекся не удивляться, но тут прямо оторопел. В черном стекле где-то далеко внизу - будто мы смотрели не в дом, а из дома, да еще с высоты птичьего полета - я увидел знакомый двор, двенадцатиэтажную башню с двумя подъездами, кирпичные коробочки гаражей, недостроенное здание поодаль. Видно было плохо: как будто дымка за ним повисла, - как будто в телевизоре с отрегулированной резкостью. Внезапно эта странная картинка закачалась, расплылась, а серая дымка медленно густела, превращаясь в уже привычный туман, который час назад вот так же плыл мимо окна моей квартиры - настоящей, московской, а не этой - из пространственного мешка.
   И вдруг что-то меня толкнуло: может быть, внутренний голос, как некогда писали в старых душещипательных романах. Я бросил ломик, крикнул Гане:
   - Бежим! - и рванулся по пыльной улице к особнячку с открытым окном, за которым - я все-таки надеялся на это! - была моя комната.
   Мы успели. Перелезли через окно: я первый, Ганя за мной. Он только спросил сердито:
   - Что за спешка?
   Вместо ответа я указал на окно: смотри, мол, сам. А за окном качался серо-сизый туман, и снова, как и час назад, что-то в нем переливалось, искрилось, а потом туман загустел, застыл уже знакомой плотной "занавеской", и я торжествующе сказал Гане:
   - Слушать старших надо, студент. Промедли мы еще, пришлось бы вековать в мешке невесть сколько. Хороша перспектива?
   - С чего вы взяли? - Ганя все еще злился: не сознавал миновавшей опасности, что ли?
   - Видишь: разрыв зарастает. Мы бы сейчас его не прорвали.
   Мы бы сейчас уже ничего "не прорвали" - нечего прорывать было. Я даже не заметил, как рассеялся туман-"занавеска" - всего за несколько секунд. За окном моросил теплый солнечный дождь, и, конечно же, тетя Варя не ошибалась: дело шло к грибам. И пейзаж превратился в давно привычный, прочный, обжитой - тот, что мы успели напоследок увидеть в черном стекле камуфлированного дома.
   Короче, мешка больше не было.
   - Приехали с орехами, - глупо сказал Ганя.
   Понятно: ему было жаль расставаться с чудесной и странной сказкой про пустой поселок, темный лес и синее-синее небо. Со сказкой, которая началась и кончилась в моей комнате. И кто знает, повторится она еще раз или останется всего лишь загадочным и радостным воспоминанием.
   Повторится? Я усмехнулся нечаянной догадке: конечно, повторится, но не здесь и не с нами. И может быть, сказка будет другой - не про поселок и лес, а, скажем, про море и остров. Или про поле и дорогу во ржи - кто знает!
   А ведь кто-то наверняка знает. Кто-то попадал в такие мешки; мы не первые, не верю, что первые. Да и вдруг догадка Гани верна: про "Черный принц", про таинственные случаи? В конце концов, пропажа инструментов для моей жены так и останется таинственным случаем: ведь не стану же я, в самом деле, рассказывать ей о нашем путешествии. А стал бы - не поверит. Да и кто поверит? Наверное, только тот, кто сам побывал в такой переделке, кто видел пустой поселок с фальшивыми особнячками.
   А кстати, откуда они взялись, эти особнячки? Какой меценат построил их в пространственном аппендиксе, да и для чего весь этот камуфляж? Он создан человеческими руками - сомнений нет.
   Только какого человечества - вот вопрос. Нашего? Сомневаюсь: мы бы знали о таком поистине сенсационном открытии. Шутка ли - новое свойство пространства! Да за сведения о них ученые головы прозаложат! А потом засекретят это открытие - тоже вариант. Но особая секретность предлагает особую бдительность, а два чудака с Лесной улицы беспрепятственно бродили по аппендиксу и не наткнулись даже на табличку с извечной надписью: "Вход запрещен".
   Значит, человечество не наше.
   Так чье же?
   В конце концов, параллельность и множественность соседствующих рядом миров отнюдь не предполагает идентичность их во времени. Да и вообще идентичности быть не может. В одном мире есть будущий физик Ганя, а в другом он - химик или музыкант, а в третьем его и вовсе нет, а у папы-композитора родилась дочь по имени Виола, сокращенно от "виолончель". Мир, который выстроил поселок в мешке, далеко впереди нашего суетливого двадцатого века. Этот мир научился управлять пространством, научился использовать для себя даже его паразитарные образования вроде нашего мешка. Случайно попав в него, поселок не выстроишь незачем и некогда. Значит, мешок используется постоянно. Для чего?
   Сегодняшнее утро я вполне мог считать весьма продуктивным: никогда меня не посещало столько добротных идей. Мешок использовался для связи с соседними мирами, ясно? Просто и на поверхности, даже копать не надо. Два дома - вход и выход, а остальные - для наводки в пространстве, переходник, тамбур, смотровая площадка. А значит, дождь-потоп, "занавеска" из белого тумана не случайны, как не случайно наше путешествие по запыленной смотровой площадке. То есть само наше путешествие, конечно, не запланировано хозяевами мешка. Оно, так сказать, стало бесплатным приложением к основной цели неведомых экспериментаторов. А цель эта - наш мир.
   Я бросился к двери, оставив Ганю недоумевать (потом объясню!), сбежал по лестнице (благо первый этаж: дверь с улицы просматривается!), тронул за плечо тетю Варю, которая по-прежнему вязала, поглядывая из подъезда во двор:
   - Вы давно здесь сидите?
   Она оторвалась от будущего носка или варежки, спросила подозрительно:
   - А что?
   - Да ничего особенного, - успокоил я ее. - Не видели, из нашей квартиры сейчас кто-нибудь выходил?
   - Сначала вы с Ганькой туда-сюда шныряли, а минут пять назад еще двое каких-то вышли. Один в плаще, а другой в куртке - это в жару-то! Друзья, что ли?
   - Друзья, - кивнул я и пошел домой.
   Моя догадка оправдывалась: в наш мир явились гости. Один в плаще, а другой в куртке. Искать их бессмысленно и незачем: все равно им придется возвращаться и, вероятно, тем же путем. А значит, стоит их подождать.
   Мы с Ганей так и решили. И дождались. Но это уже совсем другая история.
   2. Дырка от бублика
   Я писал серьезную статью для серьезного журнала о чрезвычайно серьезной научной проблеме. Серьезность моего положения заключалась еще и в том, что писать мне совсем не хотелось: ртутный столбик в термометре намертво застрял у цифры "тридцать три", а серьезная журналистика пока не позволяла заработать на домашний кондиционер воздуха. Вот почему я обрадовался, когда жена вернулась из похода по магазинам и сообщила абсолютно несерьезную новость:
   - А сегодня на Бутырском валу машина пропала...
   - Угнали, что ли? - поинтересовался я.
   - Да не угнали - пропала. Ехала себе по Ново-Лесной, а у поворота на Бутырку исчезла, как растаяла.
   - Какой марки машина? - почему-то спросил я.
   - Какая разница! - возмутилась жена. - Я серьезно, а ты паясничаешь. Пойди посмотри сам, сейчас там как раз милиция колдует...
   Это был хороший предлог для того, чтобы не работать. Я закрыл пишущую машинку и не спеша пошел к месту происшествия, внутренне убежденный в том, что жена наверняка чего-нибудь напутала. А собственно, как же иначе? Растаявшая в воздухе машина - это мистика. А милиция мистикой не занимается. Ее стихия реальные действия, подробно описанные в Уголовном кодексе.
   На углу Ново-Лесной улицы и Бутырского вала толпились любознательные. Движение было перекрыто. Я протолкался вперед и увидел двух милиционеров, один из которых неторопливо сворачивал желтую ленту рулетки, а второй что-то сосредоточенно писал в блокноте. Еще двое в штатском стояли около белой "Волги" и переговаривались вполголоса. Я прислушался и поймал обрывки фраз:
   - ...а может, не было машины?
   - Свидетели не врут... след торможения...
   - ...позвонить в институт... Опять эта мистика...
   Я был неправ: милиция иногда занималась и "мистикой", судя по невольно подслушанному слову. Расспросив соседей, я выяснил, что час назад здесь действительно исчез автомобиль марки "Москвич-407" с номерным знаком "ЮАИ 42-88", цвет голубой. Исчез он как раз в том самом месте, где кончался четко отпечатанный на асфальте след протекторов: видимо, водитель почему-то резко затормозил, хотя до поворота на Бутырку оставалось еще метров десять-пятнадцать.
   Свидетели происшествия, возбужденные общим вниманием, охотно делились впечатлениями. Свидетелей было четверо: старушка с авоськой, небритый мужчина в синей майке, хорошенькая девица лет двадцати и мой сосед по лестничной площадке студент-физик Ганя. Последнее, впрочем, меня не удивило: Ганя обладал феноменальной способностью попадать в самые фантастические ситуации. Нормальный человек, вроде меня, страдал бы от этой невольной "способности", а Ганька искренне получал удовольствие, суетился, что-то придумывал - словом, вел себя, как классическая рыба в классической воде.
   "Моя милиция" села в "Волгу" и уехала. Потерявший зрелище любознательный народ постепенно и неохотно расходился. Ганя заметил меня и радостно заорал:
   - Видали?
   - Не видал, - сознался я. - А что?
   Он подбежал ко мне, а хорошенькая девица-свидетельница почему-то последовала за ним и встала поодаль, выжидающе глядя на нас.
   - Это Люда, - небрежно сказал Ганя и, сочтя объяснение исчерпывающим, затараторил: - Мы с ней шли ко мне, остановились хлебнуть квасу, а бочка заперта, тетка ушла куда-то, интересно, на что начальство смотрит, а "Москвич" прет за сотню, я еще издалека заметил, думал, псих какой-то, и вдруг - на тормоза изо всех сил, я обернулся, а он исчез!
   Всякий поток нуждается в плотине. Я поймал паузу в Ганином выступлении и влез:
   - Сразу?
   - В том-то и дело, что нет. Постепенно. Быстро, конечно, но все-таки не сразу. Как будто в стену вошел.
   - И ты стоял и смотрел? - не поверил я.
   - Я-то? - обиделся Ганя. - Я сразу туда бросился.
   - И тоже исчез?
   - Как видите, нет, - тяжело вздохнул Ганя: ему явно хотелось исчезнуть вслед за машиной.
   - Что же там было?
   - Ничего не было. Улица как улица. Я на том месте полчаса топтался, пока милиция не приехала.
   - А кто ее вызвал?
   - Тип в майке. Людка бабусю в чувство приводила: старушка чуть в обморок не свалилась - не по ней зрелище, а мужик в автомат побежал звонить.
   - В милиции сразу поверили?
   - Он говорил: сразу. Только, по-моему, соврал.
   - Почему ты так думаешь?
   - Он минут десять звонил - это в милицию-то, по "ноль-два"! А потом они приехали, а он сбежать хотел, да я не позволил.
   Я вспомнил могучую фигуру "типа в майке" и спросил с сомнением:
   - Силой задержал?
   - Силой убеждения, - засмеялся Ганя. - Он сам милиции до смерти боится: ясное дело - алкаш.
   Слово "алкаш" на цветистом Ганином языке означало "алкоголик". Общаясь с Ганей довольно давно, я уже не нуждался в переводчике. Однако меня интересовало сейчас поведение милиции, явно не привыкшей к такому способу исчезновения автомобилей. На месте дежурного по отделению я бы не поверил "алкашу" даже за эти десять минут. В самом деле, звонит вам некий шутник и сообщает, что в городе только что растаял "Москвич". Вот так просто и растаял, растворился, пропал на глазах. Да я бы его и слушать не стал, трубку бросил. А "алкаш", видимо, обладал гениальным даром убеждения, если в милиции сразу приняли на веру его фантастическое сообщение. Или...
   Впрочем, "или" требовало проверки.
   - Тебя допрашивали? - спросил я Ганю.
   - Расспрашивали, - поправил он и добавил: - У меня сложилось впечатление, что они совсем не интересуются этим делом. Спрашивали, какой марки машина и кто за рулем был. Только один полюбопытствовал, не заметил ли я, сколько времени исчезала машина.
   - А ты?
   - Заметил: три секунды.
   - Откуда такая точность?
   - Я считал, когда она таяла. Успел до двух досчитать да еще секунду накинул, потому что не сразу начал.
   Я никогда не уставал поражаться Ганиной необычности. Ну скажите: разве придет вам в голову засекать время, если у вас на глазах пропадает автомобиль? Да никому не придет, нелогично это, а вот Ганька засек, пожалуй сам не ясно представляя, зачем он это делает.
   - И как же на это отреагировал Пинкертон?
   - Как? - Ганя наморщил лоб, вспоминая, потом присвистнул удивленно: - Он сказал: "Вдвое меньше". Значит...
   - Подожди, - перебил я его.
   Сзади стоял "тип в майке" и с интересом прислушивался к разговору.
   - Что-нибудь хотите? - вежливо поинтересовался я.
   Он отрицательно мотнул головой, двинулся прочь, смешно косолапя - этакий "Бывалый" из фильмов про пса Барбоса, - скрылся за пустой квасной бочкой и, по-моему, затаился там.
   - Пошли отсюда, - сказал я. - Дома поговорим.
   К себе я не заходил, прошел прямо к соседям. Ганя отправился на кухню варить кофе, а Люда села напротив меня в кресло и уставилась в окно неподвижными нарисованными глазами.
   - А что вы видели? - Я завязывал светский разговор.
   - Я видела почти то же, что и Ганя, - отчеканила Люда, помолчала и вдруг, превратившись из мраморной Галатеи в любопытную девушку, спросила: - Вы поняли, что это значит: "вдвое меньше"?
   - Это значит, - разъяснил я, - что машина, исчезнувшая в прошлый раз, "таяла" не три секунды, а шесть.
   Я знал, что говорил. В милиции не удивились на первый взгляд идиотскому телефонному сообщению. Значит, удивление было раньше. Когда? Вчера, три дня назад, в прошлом месяце. Короче, когда на исчезновение автомобиля понадобилось шесть секунд. Стало быть, в Москве пропадают машины. Пропадают бесследно и загадочно, вопреки всяким законам логики. Да при чем здесь логика: этот феномен даже физика не объяснит. А стало быть, действует не вор-одиночка и не шайка преступников (там-то все реально, понятно и, в конце концов, наказуемо!), а некая "сверхъестественная" сила, которую милиции не поймать. В последнем я был твердо убежден: попробуй излови невидимку - не уэллсовского (во плоти и крови), а вообще несуществующего... Тут я поискал определение этому несуществующему, не нашел и спросил девушку Люду:
   - Вас тоже расспрашивали о происшествии?
   Она усмехнулась презрительно:
   - Нет, конечно. У меня же на лице написано: дура дурой. Ну что такая расскажет, если все и так в один голос твердят: исчезла, растаяла, растворилась...
   - А вы?
   - Я кивала, пока Ганька разорялся, поддакивала.
   - Значит, могли что-то добавить?
   - Могла.
   - И не добавили?
   - Зачем? Меня не спрашивали, а я не навязываюсь...
   Тут уж я возмутился. Мало того, что она увидела нечто, не замеченное даже вездесущим Ганей, она предпочла промолчать, а тем самым, быть может, притормозить следствие. В моей голове уже мелькали обличительные фразы о гражданском долге, о честности и правдивости, о высокой сознательности, наконец, но высказать их я не успел. Она чуть наклонилась ко мне, спросила негромко:
   - Вас как зовут? Ганя не счел нужным познакомить нас...
   - Володя, - ответил я.
   - Так вот, Володя, я - физик, как и ваш приятель. Но, в отличие от него, я не люблю делать поспешных выводов даже из того, что я видела или щупала. Тем более, не очень-то я уверена в том, что видела...
   Я несколько опешил: все сказанное ею казалось разумным, во-первых, расчетливым, во-вторых, логичным, в-третьих, и уж никак не соответствовало кукольной внешности девицы. Про таких длинноволосых волооких "хиппи" любят говорить, как о пропащих, безнадежных и никчемушных людишках. Девушка Люда несомненно отличалась от подобного стандартного образа молодой особы. И, честно говоря, неплохо зная Ганю, я не очень представлял себе, что его привлекает в девушке: современная внешность или холодный ум, которого порой так не хватало ему самому.
   - Что же вы видели? - уважительно поинтересовался я. - Поделитесь всеведением...
   - Какое там всеведение, - отмахнулась она. - Простая наблюдательность. Водитель не зря затормозил. Стекло в машине было спущено, и я заметила его лицо: оно выражало даже не удивление - ужас. Значит, он видел нечто, не видимое нам.
   Это уже было "что-то". Как бы загадочно ни выглядело таинственное исчезновение для нас, зрителей, для пропавшего автомобилиста все было реально. Ну, я не отрицаю, конечно, возможности галлюцинаций, каких-то видений, "внезапно разверстой бездны", но ведь видел он эту бездну, видел и испугался, если девушка Люда не сочиняет.
   - Я не вру, - сказала девушка Люда и засмеялась, наслаждаясь моим изумлением. - Не бойтесь, не бойтесь, я не телепат. Просто вашей мимике сам Марсель Марсо может позавидовать: все понятно. Жене вашей, должно быть, хорошо...
   У моей жены на этот счет имелось другое мнение, поэтому я быстро вернул разговор в наезженную колею:
   - Два вопроса, Люда: почему вы не уверены в том, что видели, и почему все-таки ничего не сказали следователю?
   - Не сказала как раз потому, что не уверена. А не уверена... - тут она помялась, - он ехал быстро, могло и померещиться, и потом меня этот тип отвлек...
   - Какой тип?
   - Ну свидетель... Мордатый, в майке...
   - Как отвлек?
   - Он у аптеки стоял, довольно далеко от перекрестка - метров сорок, пожалуй. А когда водитель тормозить начал - он с визгом тормозил, у Савеловского слышно было! - этот тип побежал к перекрестку. И успел добежать до того, как машина исчезла. Ничего себе скорость?
   Я прикинул: сорок метров за три секунды... Мировой рекорд на сотке при такой скорости будет равен где-нибудь секундам восьми. И впрямь фантастика!
   - Это раз, - продолжала Люда. - Но есть и два! Когда "Москвич" начал таять, тип в майке почему-то хлопнул в ладоши.
   - Может, от удивления?
   - Может, от удивления, - холодно согласилась Люда. - Я ведь не обсуждаю его действия, а лишь объясняю, что меня отвлекло. Хотя это и странно, не правда ли?
   Что правда, то правда: действия "типа в майке" наводили на размышления. Но размышления я решил оставить на потом. Антиобщественный поступок Люды следовало достойно исправить.
   - Будем звонить в милицию. Иногда даже домыслы что-то подсказывают следствию.
   - Пожалуй, вы правы, - согласилась Люда, но тут же добавила: - Только не думайте, что вы меня убедили.
   - Я не думаю. Просто в вас проснулась гражданская совесть.
   - Ах, при чем здесь совесть, - поморщилась Люда: в отличие от Гани она явно не любила красивых фраз. - Я вот о чем подумала: если поведение "типа" как-то связано с исчезновением машины, то следует подробно восстановить картину первого случая.
   У Люды, как говорится, "котелок варил". Не было ли тогда среди свидетелей первой пропажи (или они сами его заметили) такого же "типа в майке"? Ну не обязательно такого же, может быть, другого - в рубашке, к примеру. Но чтобы он так же странно реагировал на происшествие. В конце концов, должна же как-то объясняться эта фантастика, научно объясняться, без скидок на происки высших сил. Вот и следователь сказал что-то про институт, в который надо позвонить, я сам слышал. Значит, милиция тоже ищет научное объяснение...