Страница:
Вошел в квартиру, запер замок на два оборота, выставил код, щелкнул замками. Что ждал, то и взял: в кейсе имел удобное место большой черный длинноствольный пистолет с непривычно утолщенным стволом плюс черная же длинная наствольная насадка – втрое толще ствола, но – короткая. По виду этакая излишне крупная граната-лимонка. А еще – плоский прямоугольный металлический ящичек размером с книгу. Довольно толстую книгу, типа – роман.
Пастух сел на стул, взял пистолет, навинтил на него насадку. Прицелился в окно. Тяжеловатой была стрелялка. Ну, да не воевать же ею Пастуху. Один выстрел, всего один. Пистолет, как знал Пастух, и рассчитан был только на один выстрел. Как на один выстрел рассчитан был и ящик-генератор. Потому оружие и выглядело ненамного больше стандартного военного пистолета, принятого на вооружение у заокеанских «коммандос», разве что ствол – потолще и подлиннее. А сам пистолет был все же не самым тяжелым, поскольку сделан был из какого-то пластика. Пастух никогда не пользовался таким оружием в реальном деле, а на «спецухе» изучал. Даже стрелял, было.
Сдвинул на боку могучего по мощности и емкости аккумулятора створку, обнаружил схрон для толстого и гибкого кабеля. Присоединил кабель к рукоятке пистолета, нажал на кнопку, которую непросто было заметить на черном ящике. Рядом с кнопкой зажегся крохотный глазок индикатора. Оружие было готово… к чему?.. ну, не к бою же, нет, а, к примеру, к употреблению. Всего один выстрел… или как это точнее назвать?.. да нет, все же – выстрел… и дело сделано. Только еще надо навинтить на ствол насадку.
Взял ее из кейса, оглядел. На глушитель похожа. Только больше и круглее. Действительно – лимонка. Черная. При выстреле она сузит пучок излучения до размера нити, поэтому промах исключен по определению. Пастух был отличным, очень мягко говоря, стрелком. Не его мнение – наставников. И, наверно, тех, в кого Пастух стрелял. Хотя у них уже не спросить…
Но стрелял он из обычного оружия обычными пулями. А тут – инфразвук. Частота излучения – шесть-двенадцать герц. Адекватно альфа-ритму природных колебаний мозга. Сила удара по-максимуму – под двести децибел. Это смертельно. Регулируется вот этим тумблером на боку ящика-аккумулятора. Реально нужно меньше двухсот. Где-нибудь в районе ста тридцати, ста пятидесяти. Сердце не выдерживает, а у Объекта оно не шибко здоровое. Его ритм входит в резонанс с инфразвуком, оно дает сбои и – фигец котенку. Можно, конечно, помочь, сделать массаж сердцу, можно и вытащить человека, не дать умереть. Можно! Но – некому. Он один дома. Тот, кто стреляет, – не в счет. И заряд в «пушке» один. Один выстрел. Один возможный результат операции.
Что будет, если выстрел окажется неточным?..
Впрочем, этот вопрос – чистая схоластика. В теории инфразвуковое излучение не требует филигранной точности попадания. Сантиметр-другой от цели не испортит результата. Так гласит теория. Но Магистр, который учил Пастуха и напарников по спецухе, говорил: «Результата не испортит, да. А репутацию жалко…»
И был прав, считал Пастух. Ничего нет дороже репутации, даже если она измеряется миллиметрами.
И в сердце надо попадать точно, будь то пуля или инфразвук. Пуля – привычнее: попал – уничтожил. Но факт убийства – налицо, а значит – следствие, пусть даже и безрезультатное, хрен кто Пастуха вычислит и, тем более, отыщет. Но инфразвук не оставляет очевидных следов. Остановка сердца – кто от этого застрахован? Тем более, если сердце пошаливает. А от точного и могучего удара в область сердца следов не останется. Умереть легко вообще-то. Жить сложнее…
Траур, флаги приспущены, народ скорбит и пьет горькую, спешно идут новые выборы, новый персонаж уже на горе, народ ликует и пьет.
Давно сказано: что народу Гекуба?
Стоит дополнить: что Гекубе народ?..
Пастух отсоединил провод, скрутил его, спрятал обратно в тело аккумулятора. Снял со ствола насадку, превращающую инфразвуковой импульс в тонкий-претонкий невидимый луч. Уложил оружие в кейс, закрыл замки. Поиграл и – будет. Завтра в ночь доиграет. А пока можно и к заводоуправлению курс нацелить: все-таки логичный вариант верх взял, все-таки стоит отдать денежку водиле haut Madame.
А часы?.. А часы можно и подарить милому кобельку: вдруг он чего любопытного про Хозяйку поведает. Естественно, сам поведает: Пастух ничего спрашивать не собирался.
В кухне отодвинул от стены облезлый посудный шкаф, в котором из посуды имели место чашка, блюдце, глубокая тарелка и три граненых стакана. За шкафом, вместо батареи отопления, осталась ниша от нее и заваренные трубы. Почему-то кто-то свинтил батарею. Пастух отметил сей факт, когда осматривал жилье. Ниша пригодилась. Умостил в нее кейс и поставил шкаф на место. Шкаф встал плотно к стене.
Можно было и в путь.
4
5
Пастух сел на стул, взял пистолет, навинтил на него насадку. Прицелился в окно. Тяжеловатой была стрелялка. Ну, да не воевать же ею Пастуху. Один выстрел, всего один. Пистолет, как знал Пастух, и рассчитан был только на один выстрел. Как на один выстрел рассчитан был и ящик-генератор. Потому оружие и выглядело ненамного больше стандартного военного пистолета, принятого на вооружение у заокеанских «коммандос», разве что ствол – потолще и подлиннее. А сам пистолет был все же не самым тяжелым, поскольку сделан был из какого-то пластика. Пастух никогда не пользовался таким оружием в реальном деле, а на «спецухе» изучал. Даже стрелял, было.
Сдвинул на боку могучего по мощности и емкости аккумулятора створку, обнаружил схрон для толстого и гибкого кабеля. Присоединил кабель к рукоятке пистолета, нажал на кнопку, которую непросто было заметить на черном ящике. Рядом с кнопкой зажегся крохотный глазок индикатора. Оружие было готово… к чему?.. ну, не к бою же, нет, а, к примеру, к употреблению. Всего один выстрел… или как это точнее назвать?.. да нет, все же – выстрел… и дело сделано. Только еще надо навинтить на ствол насадку.
Взял ее из кейса, оглядел. На глушитель похожа. Только больше и круглее. Действительно – лимонка. Черная. При выстреле она сузит пучок излучения до размера нити, поэтому промах исключен по определению. Пастух был отличным, очень мягко говоря, стрелком. Не его мнение – наставников. И, наверно, тех, в кого Пастух стрелял. Хотя у них уже не спросить…
Но стрелял он из обычного оружия обычными пулями. А тут – инфразвук. Частота излучения – шесть-двенадцать герц. Адекватно альфа-ритму природных колебаний мозга. Сила удара по-максимуму – под двести децибел. Это смертельно. Регулируется вот этим тумблером на боку ящика-аккумулятора. Реально нужно меньше двухсот. Где-нибудь в районе ста тридцати, ста пятидесяти. Сердце не выдерживает, а у Объекта оно не шибко здоровое. Его ритм входит в резонанс с инфразвуком, оно дает сбои и – фигец котенку. Можно, конечно, помочь, сделать массаж сердцу, можно и вытащить человека, не дать умереть. Можно! Но – некому. Он один дома. Тот, кто стреляет, – не в счет. И заряд в «пушке» один. Один выстрел. Один возможный результат операции.
Что будет, если выстрел окажется неточным?..
Впрочем, этот вопрос – чистая схоластика. В теории инфразвуковое излучение не требует филигранной точности попадания. Сантиметр-другой от цели не испортит результата. Так гласит теория. Но Магистр, который учил Пастуха и напарников по спецухе, говорил: «Результата не испортит, да. А репутацию жалко…»
И был прав, считал Пастух. Ничего нет дороже репутации, даже если она измеряется миллиметрами.
И в сердце надо попадать точно, будь то пуля или инфразвук. Пуля – привычнее: попал – уничтожил. Но факт убийства – налицо, а значит – следствие, пусть даже и безрезультатное, хрен кто Пастуха вычислит и, тем более, отыщет. Но инфразвук не оставляет очевидных следов. Остановка сердца – кто от этого застрахован? Тем более, если сердце пошаливает. А от точного и могучего удара в область сердца следов не останется. Умереть легко вообще-то. Жить сложнее…
Траур, флаги приспущены, народ скорбит и пьет горькую, спешно идут новые выборы, новый персонаж уже на горе, народ ликует и пьет.
Давно сказано: что народу Гекуба?
Стоит дополнить: что Гекубе народ?..
Пастух отсоединил провод, скрутил его, спрятал обратно в тело аккумулятора. Снял со ствола насадку, превращающую инфразвуковой импульс в тонкий-претонкий невидимый луч. Уложил оружие в кейс, закрыл замки. Поиграл и – будет. Завтра в ночь доиграет. А пока можно и к заводоуправлению курс нацелить: все-таки логичный вариант верх взял, все-таки стоит отдать денежку водиле haut Madame.
А часы?.. А часы можно и подарить милому кобельку: вдруг он чего любопытного про Хозяйку поведает. Естественно, сам поведает: Пастух ничего спрашивать не собирался.
В кухне отодвинул от стены облезлый посудный шкаф, в котором из посуды имели место чашка, блюдце, глубокая тарелка и три граненых стакана. За шкафом, вместо батареи отопления, осталась ниша от нее и заваренные трубы. Почему-то кто-то свинтил батарею. Пастух отметил сей факт, когда осматривал жилье. Ниша пригодилась. Умостил в нее кейс и поставил шкаф на место. Шкаф встал плотно к стене.
Можно было и в путь.
4
К заводоуправлению подъехал в двадцать три двенадцать. Припарковал машинку подальше от входа, запер ее, потопал к не по времени светящемуся зданию. То ли завод пахал круглые сутки, то ли конторские подчиненные Мадам робели идти по домам, пока Хозяйка не уехала.
А она и не уехала: красавец-лимузин с серебряной богиней на капоте стоял на положенном ему месте, ждал.
Пастух пошел, как ему и наказали, в диспетчерскую. Жизнь там била ключом – ну, пусть не амбарным, но уж квартирным – точно. Иными словами, какая-то шоферня по домам все же разъехалась, но немалая часть куковала: играли в шашки, в шахматы, кто-то кроссворд разгадывал, кто-то анекдоты травил. А дежурный диспетчер сидел в стеклянной будке, отчужденный от коллектива с одной стороны и от населения – с другой. Прямо рыбка в аквариуме.
Пастух к нему не пошел, а у играющих в шахматы поинтересовался:
– А где бы мне Первого найти?
– Первого? – задумчиво спросил один из шахматистов. Взял ладью и подвинул ее на две клетки вперед. Отвлекся, глянул на Пастуха: – Первого тебе? Так он еще не освободился… – и заржал.
Но вполголоса.
А соперник даже не улыбнулся. Ответный ход вычислял.
– А когда он освободится? – настаивал Пастух.
– Это, мужик, не ко мне вопрос. Это – к Хозяйке. У них сейчас самый просмотр документации, – и опять заржал.
Пастух молчал, невинно изображал идиота.
– Да придет он с минуты на минуту. Хозяйка обычно в полночь отчаливает. Плюс-минус четверть часа. Жди, служивый… – Вдруг заинтересовался: – Ты ему что, задолжал, что ли?
– Есть такое дело, – согласился Пастух. – Но обоюдно. Я ему, а он мне.
– Тяжелый разговор будет. С него хрен возьмешь, – констатировал игрок, но тут же забыл о Пастухе: соперник прижал его ладью конем.
– Слон на бэ-четыре, – посоветовал ему Пастух и сел поодаль на свободный стул.
Ждал. Это он умел.
Первый появился в двадцать три пятьдесят шесть. И сразу заметил Пастуха. Словно тоже ждал.
– Оба-на! – вроде обрадовался, поспешил к должнику. – Неужто должок привез?
– Как без него! – сказал Пастух, вставая и попадая в объятия Первого.
Не терпел мужских поцелуев, объятий, похлопываний по спине и плечам. Но здесь – роль. Поэтому и обнялся, и по спине постучал. Мог сильнее, но пожалел уставшего от должностной любви коллегу по транспортной службе.
– Ну, пойдем, чайку спроворим под сушечку. – Первый подхватил Пастуха под руку и повел к столу, на котором имел место электрический самовар и стаканы. Сушки тоже были.
Отоварились, сели вдвоем за единственный пустой стол, хранимый, ясный пень, для главного водителя на заводе. Кличка «Первый» говорит сама за себя?.. Пастух задал себе вопрос и ответил: ни о чем она не говорит. Первый – потому что первое лицо возит, это у шоферов обычное прозвище: не уважительное, не презрительное – просто по «первости» хозяина. Здесь – Хозяйки. Пофартило парню. Или не пофартило: с утра начинает пахоту, в ночь заканчивает. Жизни – никакой. В том числе и половой. Поэтому и не юная Хозяйка царевной покажется: на безбабьи-то…
Стоит пожалеть мальчишечку. Или не стоит.
– Устал? – спросил Пастух.
– С чего бы? – удивился Первый. – Любовь – не работа.
– Это верно, – согласился Пастух. – Но и работа – не любовь. А у тебя она, как я понимаю, с утра до ночи…
– Сложно формулируешь, – сказал Первый. – Мне моя служба не в лом, а в удовольствие. Вот доживу до твоих лет, может, и поищу место поспокойнее.
– А тебе сколько?
– Двадцать четвертый пошел.
Разница у них не так и велика, но и она для Первого – как пропасть: другого края не видно. Парень практически – ровесник брата Пастуха. И так же не смотрит дальше сего дня: завтра – так оно завтра и состоится…
– Я тебе денежку привез, – сказал Пастух, уходя с ненужно начатой темы.
– Я понял. Только, знаешь, мне твои котлы нравятся. Оставь их у меня. Хочешь – доплачу. Сколько спросишь?
Сказать бы: оставь их себе, денег не надо. А все ж не скажешь: Первый его запомнит именно за эту не очень мотивированную благотворительность. И впрямь: то сотки не хватает на бензин, то с барского плеча часы дарит незнакомому парню. Ненужная оказия, сказал бы Комбат. Он много забытых слов говорил, а Пастух их запоминал.
– Полторы сверх долга, – назвал цифру Пастух.
– Перебор, – не согласился Первый. – Они ж у тебя не новые, игранные. Еще штуку дам.
Пастух подумал для верности.
– Ладно, Первый, не торгуюсь. Деньги нужны. Чего-то у меня месяц хреновый выдался…
Парень достал из кармана рубахи синюю ассигнацию, протянул Пастуху.
– Не бзди, развиднеется. Ты сам-то откуда?
– Оттуда. – Пастух взял деньги, спрятал в карман. И чуть притормозил, вроде бы сочувственно рассматривая Первого. – Ночевать-то когда собираешься?
– Вот отвезу, да там и заночую. У Хозяйки за Городом усадьба. И домик для обслуги имеется. Удобно.
– А Хозяин как к этому относится?
– К чему этому? К тому, что обслуга рядом ночует? Спросил тоже!.. Ему все глубоко по фигу: есть кто рядом, нет кого рядом. Приехал, пожрал и – в койку. Жена его не видит, он жену не видит… Да он вообще никого в доме в упор не видит! Вон, утром в Столицу улетит и до следующего понедельника – ку-ку. А жена его о том от меня узнала. Но ей тоже все по хрену…
– А ты от кого узнал?
– От его водилы. Тот рад до усрачки, что три дня роздыху поимел.
– А ты, выходит, не поимел? Завидуешь?
– С чего бы? Мне работать пока не в лом. А отдыхать и среди работы можно… – засмеялся.
И ведь не играл. Ему и вправду все пока – не в лом.
– Ладно, Первый, пора. Мне еще ехать и ехать, а на дворе – ночь. Удачи тебе.
И пошел к стеклянным дверям.
Нормальный, в принципе, пацанчик. Живет нынешним днем, кайф ловит, про завтра не заморачивается. В досье Службы о нем – три строчки: родился, учился, работает, дурные привычки не выявлены. А он их и не нажил пока.
Думал – навсегда прощаются, а выходит, нет: завтра они в одном месте смогут сойтись. Или не смогут, если точно. Время нынче – четверть за полночь, а езды им с Хозяйкой – минут пятнадцать по ночному пустому шоссе. Только ближе к часу на месте окажутся. Типа – дома. А завтра Пастух к этой поре уже должен будет покинуть поместье Мэра. С концами. И – со щитом, то есть со сделанным делом. Вариантов нет.
Мэр не сможет поехать завтра в Столицу. Наставник о том утром узнает: доложат ему…
Доехал до дома, оставил машину на соседней улице, поднялся в квартирку. Проверил, все ли на месте. Все было на месте: сумку из машины забрал, все свое – в сумке, что-то – за шкафом. Кое-как душ принял, вода текла слабо, и лег спать. Он знал, что должен выспаться перед акцией. До упора. Привычка у него такая появилась, когда Наставник его из спецгруппы в Стражу вытребовал. Все же какое-то, пусть и махонькое изменение железного военного режима в пользу не железного человеческого организма.
Хотя, по сути, до сих пор военного от макушки до пяток…
И ведь выспался. Проснулся аж в половине двенадцатого дня, чуть не полсуток проночевал.
Времени для подготовки у него оставалось – пропасть. Лечь в дозор с биноклем он собирался в восемнадцать ноль-ноль. Или около этого, смотря, как дорога ляжет. Рановато, конечно, зато спокойнее. Примерный график вечерней жизни семьи он позавчера от души понаблюдал. Что увидел, то и на ум занес.
А что занес, то и на ус намотал.
Итого – три варианта… Нет, четыре! Четвертый – Мэр опоздает, приедет после жены.
Ну и что?.. Отменить казнь невозможно. Перенести?.. Возможно, в принципе, но… тоже невозможно. Мэр утром должен улететь в Столицу, как сообщил Первый. Не исключено, соврал юниор или чего-то не так услыхал. Не важно! Важно то, что Наставник не жестко, но обозначил сроки на все про все. С большим перебором. Пастух уже отыграл у этого перебора один день, и еще отыграет. Наверно. Мало ли как следующие акции строиться будут…
Вывод?
А он прост. Его в свое время Комбат сформулировал: лишний мертвяк всегда нелишний. Точно? Для войны – да, просто и точно. Но для казни – неприемлемо. Вот и весь вывод.
Еще один? Посложнее предыдущего, но вариантов нет: приговорен один. Значит, и казнен может быть только он, один, приговоренный. На вульгарное убийство Пастух не подряжался. Да и Наставник избыточных действий не одобрит…
До минувшего года Пастух, работая в спецгруппе Службы Разведки, не заморачивался подобными страданиями: один – не один, виновный – невиновный. Разведка не корила своих исполнителей за невольное перевыполнение плана по ликвидации. Но там никто и не стеснялся этого термина – ликвидация, а ликвидированные погибали от пули, от яда, в автокатастрофе, тонули в море, в реке, в ванной, падали с крыш и даже с самолетов etc. И полиции разных стран чаще всего расследовали именно насильственные и – очевидно! – заказные смерти. Как уж случилось. Главное – смерть, то есть результат. А всякая насильственная легко может потянуть с собой пару-тройку случайных. Автомат или граната или автомобиль – они ж не разбирают, кто прав, а кто нет, кто подельник, а кто просто поодаль в носу ковырял…
Теперь – иное. Теперь каждое движение надо просчитывать на возможные и невозможные последствия. И не допускать оных.
Другая работа, другие правила. Приемлемые для Пастуха и жутко увлекательные. Высшая, если честно, математика по сравнению с прежней работой.
И все же: какие существуют риски?
Сам спросил, сам и ответил: никаких. Разве что временные. Но это его, Пастуха, проблемы, ими ни с кем не поделишься и в случае чего его никто не пожалеет. Тем более – Командир.
Вывод? Доживем до полуночи. Не так и много осталось…
Он долго и скрупулезно вычищал съемную квартиру от… да от себя и вычищал, от своих случайно уроненных спичек, бумажек, от своих отпечатков на том, к чему прикасался или мог прикоснуться, от остатков пищи, от запаха своего, наконец. Порвав на куски хозяйкину простыню, протер все. И квартиру проветрил, как уж получилось: зимой, конечно, было бы быстрее и надежнее. В остатки простыни собрал остатки своего пребывания, а еще вещи свои нужные собрал в бездонную сумку. Положил, как и договаривались с хозяйкой, денежки за месяц на кухонный стол, придавил стаканом. Вышел в носках на площадку, обулся там, запер дверь, ее тоже протер – где касался, а ключ скинул в почтовый ящик.
Остатки простыни тоже в сумку запихнул, а по дороге, поодаль от дома бросил в мусорный бак, дошел до машины и уехал.
Стоило плотно и неторопливо поесть. Проще сказать – заправиться. Чтоб до завтрашнего дня хватило, до прибытия к следующему пункту программы. А после невредно сходить в кино: ничего так не стимулирует работу, как тупая комедия о тупой жизни с тупыми актерами.
Плюс к тому же – до боли отечественная.
А она и не уехала: красавец-лимузин с серебряной богиней на капоте стоял на положенном ему месте, ждал.
Пастух пошел, как ему и наказали, в диспетчерскую. Жизнь там била ключом – ну, пусть не амбарным, но уж квартирным – точно. Иными словами, какая-то шоферня по домам все же разъехалась, но немалая часть куковала: играли в шашки, в шахматы, кто-то кроссворд разгадывал, кто-то анекдоты травил. А дежурный диспетчер сидел в стеклянной будке, отчужденный от коллектива с одной стороны и от населения – с другой. Прямо рыбка в аквариуме.
Пастух к нему не пошел, а у играющих в шахматы поинтересовался:
– А где бы мне Первого найти?
– Первого? – задумчиво спросил один из шахматистов. Взял ладью и подвинул ее на две клетки вперед. Отвлекся, глянул на Пастуха: – Первого тебе? Так он еще не освободился… – и заржал.
Но вполголоса.
А соперник даже не улыбнулся. Ответный ход вычислял.
– А когда он освободится? – настаивал Пастух.
– Это, мужик, не ко мне вопрос. Это – к Хозяйке. У них сейчас самый просмотр документации, – и опять заржал.
Пастух молчал, невинно изображал идиота.
– Да придет он с минуты на минуту. Хозяйка обычно в полночь отчаливает. Плюс-минус четверть часа. Жди, служивый… – Вдруг заинтересовался: – Ты ему что, задолжал, что ли?
– Есть такое дело, – согласился Пастух. – Но обоюдно. Я ему, а он мне.
– Тяжелый разговор будет. С него хрен возьмешь, – констатировал игрок, но тут же забыл о Пастухе: соперник прижал его ладью конем.
– Слон на бэ-четыре, – посоветовал ему Пастух и сел поодаль на свободный стул.
Ждал. Это он умел.
Первый появился в двадцать три пятьдесят шесть. И сразу заметил Пастуха. Словно тоже ждал.
– Оба-на! – вроде обрадовался, поспешил к должнику. – Неужто должок привез?
– Как без него! – сказал Пастух, вставая и попадая в объятия Первого.
Не терпел мужских поцелуев, объятий, похлопываний по спине и плечам. Но здесь – роль. Поэтому и обнялся, и по спине постучал. Мог сильнее, но пожалел уставшего от должностной любви коллегу по транспортной службе.
– Ну, пойдем, чайку спроворим под сушечку. – Первый подхватил Пастуха под руку и повел к столу, на котором имел место электрический самовар и стаканы. Сушки тоже были.
Отоварились, сели вдвоем за единственный пустой стол, хранимый, ясный пень, для главного водителя на заводе. Кличка «Первый» говорит сама за себя?.. Пастух задал себе вопрос и ответил: ни о чем она не говорит. Первый – потому что первое лицо возит, это у шоферов обычное прозвище: не уважительное, не презрительное – просто по «первости» хозяина. Здесь – Хозяйки. Пофартило парню. Или не пофартило: с утра начинает пахоту, в ночь заканчивает. Жизни – никакой. В том числе и половой. Поэтому и не юная Хозяйка царевной покажется: на безбабьи-то…
Стоит пожалеть мальчишечку. Или не стоит.
– Устал? – спросил Пастух.
– С чего бы? – удивился Первый. – Любовь – не работа.
– Это верно, – согласился Пастух. – Но и работа – не любовь. А у тебя она, как я понимаю, с утра до ночи…
– Сложно формулируешь, – сказал Первый. – Мне моя служба не в лом, а в удовольствие. Вот доживу до твоих лет, может, и поищу место поспокойнее.
– А тебе сколько?
– Двадцать четвертый пошел.
Разница у них не так и велика, но и она для Первого – как пропасть: другого края не видно. Парень практически – ровесник брата Пастуха. И так же не смотрит дальше сего дня: завтра – так оно завтра и состоится…
– Я тебе денежку привез, – сказал Пастух, уходя с ненужно начатой темы.
– Я понял. Только, знаешь, мне твои котлы нравятся. Оставь их у меня. Хочешь – доплачу. Сколько спросишь?
Сказать бы: оставь их себе, денег не надо. А все ж не скажешь: Первый его запомнит именно за эту не очень мотивированную благотворительность. И впрямь: то сотки не хватает на бензин, то с барского плеча часы дарит незнакомому парню. Ненужная оказия, сказал бы Комбат. Он много забытых слов говорил, а Пастух их запоминал.
– Полторы сверх долга, – назвал цифру Пастух.
– Перебор, – не согласился Первый. – Они ж у тебя не новые, игранные. Еще штуку дам.
Пастух подумал для верности.
– Ладно, Первый, не торгуюсь. Деньги нужны. Чего-то у меня месяц хреновый выдался…
Парень достал из кармана рубахи синюю ассигнацию, протянул Пастуху.
– Не бзди, развиднеется. Ты сам-то откуда?
– Оттуда. – Пастух взял деньги, спрятал в карман. И чуть притормозил, вроде бы сочувственно рассматривая Первого. – Ночевать-то когда собираешься?
– Вот отвезу, да там и заночую. У Хозяйки за Городом усадьба. И домик для обслуги имеется. Удобно.
– А Хозяин как к этому относится?
– К чему этому? К тому, что обслуга рядом ночует? Спросил тоже!.. Ему все глубоко по фигу: есть кто рядом, нет кого рядом. Приехал, пожрал и – в койку. Жена его не видит, он жену не видит… Да он вообще никого в доме в упор не видит! Вон, утром в Столицу улетит и до следующего понедельника – ку-ку. А жена его о том от меня узнала. Но ей тоже все по хрену…
– А ты от кого узнал?
– От его водилы. Тот рад до усрачки, что три дня роздыху поимел.
– А ты, выходит, не поимел? Завидуешь?
– С чего бы? Мне работать пока не в лом. А отдыхать и среди работы можно… – засмеялся.
И ведь не играл. Ему и вправду все пока – не в лом.
– Ладно, Первый, пора. Мне еще ехать и ехать, а на дворе – ночь. Удачи тебе.
И пошел к стеклянным дверям.
Нормальный, в принципе, пацанчик. Живет нынешним днем, кайф ловит, про завтра не заморачивается. В досье Службы о нем – три строчки: родился, учился, работает, дурные привычки не выявлены. А он их и не нажил пока.
Думал – навсегда прощаются, а выходит, нет: завтра они в одном месте смогут сойтись. Или не смогут, если точно. Время нынче – четверть за полночь, а езды им с Хозяйкой – минут пятнадцать по ночному пустому шоссе. Только ближе к часу на месте окажутся. Типа – дома. А завтра Пастух к этой поре уже должен будет покинуть поместье Мэра. С концами. И – со щитом, то есть со сделанным делом. Вариантов нет.
Мэр не сможет поехать завтра в Столицу. Наставник о том утром узнает: доложат ему…
Доехал до дома, оставил машину на соседней улице, поднялся в квартирку. Проверил, все ли на месте. Все было на месте: сумку из машины забрал, все свое – в сумке, что-то – за шкафом. Кое-как душ принял, вода текла слабо, и лег спать. Он знал, что должен выспаться перед акцией. До упора. Привычка у него такая появилась, когда Наставник его из спецгруппы в Стражу вытребовал. Все же какое-то, пусть и махонькое изменение железного военного режима в пользу не железного человеческого организма.
Хотя, по сути, до сих пор военного от макушки до пяток…
И ведь выспался. Проснулся аж в половине двенадцатого дня, чуть не полсуток проночевал.
Времени для подготовки у него оставалось – пропасть. Лечь в дозор с биноклем он собирался в восемнадцать ноль-ноль. Или около этого, смотря, как дорога ляжет. Рановато, конечно, зато спокойнее. Примерный график вечерней жизни семьи он позавчера от души понаблюдал. Что увидел, то и на ум занес.
А что занес, то и на ус намотал.
Итого – три варианта… Нет, четыре! Четвертый – Мэр опоздает, приедет после жены.
Ну и что?.. Отменить казнь невозможно. Перенести?.. Возможно, в принципе, но… тоже невозможно. Мэр утром должен улететь в Столицу, как сообщил Первый. Не исключено, соврал юниор или чего-то не так услыхал. Не важно! Важно то, что Наставник не жестко, но обозначил сроки на все про все. С большим перебором. Пастух уже отыграл у этого перебора один день, и еще отыграет. Наверно. Мало ли как следующие акции строиться будут…
Вывод?
А он прост. Его в свое время Комбат сформулировал: лишний мертвяк всегда нелишний. Точно? Для войны – да, просто и точно. Но для казни – неприемлемо. Вот и весь вывод.
Еще один? Посложнее предыдущего, но вариантов нет: приговорен один. Значит, и казнен может быть только он, один, приговоренный. На вульгарное убийство Пастух не подряжался. Да и Наставник избыточных действий не одобрит…
До минувшего года Пастух, работая в спецгруппе Службы Разведки, не заморачивался подобными страданиями: один – не один, виновный – невиновный. Разведка не корила своих исполнителей за невольное перевыполнение плана по ликвидации. Но там никто и не стеснялся этого термина – ликвидация, а ликвидированные погибали от пули, от яда, в автокатастрофе, тонули в море, в реке, в ванной, падали с крыш и даже с самолетов etc. И полиции разных стран чаще всего расследовали именно насильственные и – очевидно! – заказные смерти. Как уж случилось. Главное – смерть, то есть результат. А всякая насильственная легко может потянуть с собой пару-тройку случайных. Автомат или граната или автомобиль – они ж не разбирают, кто прав, а кто нет, кто подельник, а кто просто поодаль в носу ковырял…
Теперь – иное. Теперь каждое движение надо просчитывать на возможные и невозможные последствия. И не допускать оных.
Другая работа, другие правила. Приемлемые для Пастуха и жутко увлекательные. Высшая, если честно, математика по сравнению с прежней работой.
И все же: какие существуют риски?
Сам спросил, сам и ответил: никаких. Разве что временные. Но это его, Пастуха, проблемы, ими ни с кем не поделишься и в случае чего его никто не пожалеет. Тем более – Командир.
Вывод? Доживем до полуночи. Не так и много осталось…
Он долго и скрупулезно вычищал съемную квартиру от… да от себя и вычищал, от своих случайно уроненных спичек, бумажек, от своих отпечатков на том, к чему прикасался или мог прикоснуться, от остатков пищи, от запаха своего, наконец. Порвав на куски хозяйкину простыню, протер все. И квартиру проветрил, как уж получилось: зимой, конечно, было бы быстрее и надежнее. В остатки простыни собрал остатки своего пребывания, а еще вещи свои нужные собрал в бездонную сумку. Положил, как и договаривались с хозяйкой, денежки за месяц на кухонный стол, придавил стаканом. Вышел в носках на площадку, обулся там, запер дверь, ее тоже протер – где касался, а ключ скинул в почтовый ящик.
Остатки простыни тоже в сумку запихнул, а по дороге, поодаль от дома бросил в мусорный бак, дошел до машины и уехал.
Стоило плотно и неторопливо поесть. Проще сказать – заправиться. Чтоб до завтрашнего дня хватило, до прибытия к следующему пункту программы. А после невредно сходить в кино: ничего так не стимулирует работу, как тупая комедия о тупой жизни с тупыми актерами.
Плюс к тому же – до боли отечественная.
5
Наблюдательный пост выбрал чуть ближе к поселку. Засветиться не боялся. За те минувшие часы, что провел в засаде, никто его не обеспокоил. Люди из поселка здесь не ходили – некуда было, ближайший населенный пункт, который оставлял обок Пастух, теснился километрах в семи-восьми за невеликим островком леса и полями, на которых что-то колосилось. Что – Пастух не ведал: в его жизни сельской составляющей не случилось.
Он лежал себе, лежал, поглядывал то и дело в окуляры бинокля, ни о чем серьезном не думал, ждал. Так, бывало, часами мог лежать с хорошим снайперским комплексом с оптикой, с ночным прицелом – в кустах, в траве, среди камней – и тоже ждать. Уж чего-чего, а ждать и не думать он научился. Или жизнь заставила. И она, жизнь, научила никаких даров от нее не ждать и не думать о ней никак. Есть она и – славно. А задаром, как утверждал директор детдома, только кошки ссут. Часто утверждал, по разным поводам. Пастух тогда поверил словам, а потом не раз убеждался: прав был старик. Не в смысле кошек, а в смысле жизни людской. Числя негативное нормой, сладко ощутить подарком позитивное. Это уж сам Пастух впоследствии вывел.
Он так долго лежал и смотрел с горушки на поселок, что уже и не считал его реальным конгломератом или, если о его обитателях, сообществом, а невольно представлял красивой и подробной детской игрушкой, собранной из лего, например. И возможно протянуть руку и осторожно взять пальцами один коттеджик, умело сложенный, умостить на травке и легким щелчком разрушить. И – дело с концом.
Поймал себя на такой мысли, привычно подумал: старею, что ли… И сам себя укорил: что за банальность, блин, при чем здесь старость? Нет ее и, дай Бог, не будет! А что поселок с игрушкой сравнил, так он есть игрушка. Для хозяев поселка, для Мэра, для его жены, для иных хороших и послушных пользователей. Удобная, полезная, живая, комфортабельная игрушка: играть – не переиграть!
А у Пастуха, как у плохого мальчика, цель игры иная: сломать игрушку хороших и послушных. Так всегда было и есть. Плохие мальчики, по определению, умнее, хитрее и прагматичнее хороших. Аксиома!
В детдоме был конструктор лего. Даже, если Пастух помнил точно, целых три набора. Году в восьмидесятом или чуть позже какой-то завод, временами опекающий детдом, с барского плеча отвалил сироткам иностранную, занятную и в то время новую для Страны игру. Пастух с братом за год до этого попали в детдом, уже успели прижиться там и одними из первых освоили конструктор. Брат был маленький, ему очень нравилась возможность из ярких пластмассовых прямоугольников с круглыми шишечками выстраивать что-то похожее на домик. Но у него плохо получалось. Пальцы не слушались. Пастух ласково сообщал брату, что руки у того растут из жопы, но помогал строить, отвлекаясь от непрерывного футбола на пустыре за зданием детдома. И кто бы сомневался: брат однажды и наконец освоил игрушку, выстроил нечто разноцветное и с трубой. А девчонка, почти ровесница Пастуха, симпатичная вообще-то девчонка, с толстой косой и с бантом, сделанным из чистой вискозной тряпицы, подаренной ей детдомовской медсестрой, то ли из злобы, то ли из дурости, то ли для того, чтоб Пастух ее отметил вниманием, разрушила домик и раскидала кирпичики лего.
Брат плакал долго и тихо. Ушел в спальную комнату и там плакал. Пастуху сказали. Брата он, конечно, утешил. А девчонка с того дня, точнее – с ночи, жила без косы. Обрезали ее, пока спала.
А вообще-то Пастух не любил… как бы помягче… ну, обижать женщин не любил. Но приходилось, увы. Вот и в нынешнем списке пятерых есть баба…
Это – потом, после.
Солнце село. Часовая стрелка на часах Пастуха мощно перевалила за девять. Мэр еще не вернулся из города. По времени – вот-вот будет. Пришла пора собираться. Уполз со склона назад, к лесу, если его так можно обозвать. Отметил «на потом»: траву, где лежал и полз, надо будет хоть как-то поднять. Хотя, вообще-то, сама встанет… Дошел до машины, стоящей за кустом орешника, но недалеко от дороги. Переднее левое колесо у нее было спущено, типа – прокол. В багажнике имелся толковый насос, работающий от прикуривателя, накачать «проколотое» колесо будет делом нескольких минут. А так – минимум подозрений: ну прокололся водила, ну нет запаски, ну пошел куда-то – да хоть в поселок! – за помощью…
Да и прохожих на дороге Пастух особо не замечал.
Достал из багажника кейс: идти с этой «дурой» в поселок – приметно. Вынул из кейса оружие и аккумулятор, развернул заначенный к случаю полиэтиленовый пакет из супермаркета, сложил туда стрелялку. Бинокль оставил, в доме он ему лишним станет, а вот ночной бинокль с инфракрасной подсветкой в пакет уложил. Подумал-подумал, а все ж взял с собой «макарова» – мало ли что… Переоделся в черный спортивный костюм – безо всяких надписей на груди. Шапочку вязаную надел, тоже черную и с дырами для глаз. Перчатки нитяные черные за пояс сунул. Человек-паук, серия двадцать девятая…
Все? Вроде все.
Нет, не все! Передумал, взял бинокль, вернулся на позицию. Еще раз – сотый или пятисотый? – просчитал маршрут и пометил на нем возможные помехи. Пляж пуст. Пляжная калитка уже заперта. Запер ее, как полчаса назад видел Пастух, охранник из дома. Ключ взял с собой и повесил на крючок или на гвоздь, торчащий в заборе со стороны дома. Тоже у калитки. Легкомысленно, но понятно: кругом – свои. А замок в калитке можно хоть проволочкой отомкнуть, Пастух видел, когда гулял. Но отмычка у него была. С некоторыми оговорками – универсальная.
В последние годы, много позже войны или, точнее, войн, работая, так сказать, «в мирных целях», Пастух не переставал изумляться детскому разгильдяйству соотечественников. Они, в основной массе, жили так, будто кругом них – одни честные и славные граждане: соседи там, прохожие на улице, покупатели в магазинах, попутчики в метро. Причем скажи им, что жизнь со времен коммунизма резко поменялась, они легко согласятся. Но – теоретически. А практических выводов делать не станут. Прав был деревянный герой сказки: страна дураков. Или, мягче, страна наивных и подслеповатых людей. В социальном смысле. Хотя и полных ненависти к ближним и дальним. Этого парадокса Пастух не понимал. Но принимал. Коли не исправить, так лучше попользоваться.
На участке, где шла стройка, снова замерло все до рассвета. Песня просто. Участок между стройкой и домом Мэра тоже, как и прежде, был безлюден. А между тем стрелки на часах отметили время: без двадцати трех десять. Стемнело не по-детски. И чего ждать, решил Пастух. Раньше ляжешь, первым встанешь. Это – детдомовское правило. Оно имело продолжение: первым встанешь – первым у раздачи будешь. Речь – о жратве, разумеется. Но и к конкретной ситуации правило тоже подходило. Значит – пора.
Длинным крюком спустился к Великой Реке, пошел по бережку, легко помахивая тяжким во всех смыслах пакетом. Свой родной пистолет с глушаком засунул за резинки тренировочных портков и трусов. Резинки у них были не шибко тугие, но все ж держали оружие. Жопу только вот оно холодило…
И ведь вряд ли понадобится, понимал Пастух, но береженого, как известно…
Прошел мимо нужной калитки, не притормаживая, гулял, дышал воздухом, настоянном на траве, на хвое, на пришедшей откуда-то гари, на легкой сырости. Сел у воды – спиной к ней – на корточки, просто отдыхал. Вроде бы. А может, и не вроде бы. Он умел отдыхать, сидя на корточках, долгие переходы по горам обучили: тяжесть тела перенес на носки, уложил на колени руки крест накрест, а подбородок на руки, спину расслабил. Долго мог так сидеть, чуть покачиваясь взад-вперед. Но долго – смысла не было. Потянул время, поглядывая на калитку в поселок, на крыши домов: только их и было видно с этой позы.
Тишина. Темно. Дело к ночи. Спят усталые игрушки.
Встал. Прошел подальше – почти до конца забора, не встретил никого, смешноватый мужик в трениках с полиэтиленовым пакетом в руке. Вернулся вдоль забора – так же неспешно, а в правой руке держал отмычку. Притормозил у калитки, пошуровал отмычкой в замке – обе руки для этого понадобились, калитка и открылась. Закрыл ее за собой, запер. Пошел вдоль того забора, что огораживал участки. Тишина. Безлюдье. Дошел до участка, где шла стройка. Там, в заборе, тоже имелась калиточка. Все владельцы угодий, граничащих с рекой, понаделали себе вторые или, как принято говорить, черные ходы. Пожитейски – абсолютно логично. А миссия Пастуха – тот несчитанный форс-мажор, о котором знает только он. Спите спокойно, дорогие граждане, вашим снам ничто не грозит. Пока…
Пока все – вне камер. Как и рассчитал.
На стройке было тихо и безлюдно. Солидно охраняемый поселок, высокие и глухие заборы, охрана с оружием – чего, спрашивается, опасаться. Все верно, нечего! Пастуха здесь нет и не будет. Да и вообще никакого Пастуха не существует! Миф, о коем только избранные и слышали. А много ли их, избранных? Раз, два и обчелся. Буквально.
Забрался в коробку строящегося дома, поднялся по деревянной шаткой лестничке на невысокие леса. Невысокие, да, но участок Мэра с них видно. Хорошо, что ночной бинокль взял. Приложил к глазам, наблюдал. Хотя особо не за чем. Пусто было на участке. И только в двадцать два ноль девять на улице возник мэрский кортеж, две, как и прежде, машины, все вокруг осветилось фарами, ворота открылись, авто Мэра въехало, Мэр легко вынырнул из салона, что-то, нагнувшись, сказал водителю, хлопнул дверцей и пошел в дом. А машина сдала задом, выбралась на улицу, и обе отбыли в ночное. В гараж или куда там…
Следовало выждать: Мэр переоденется, умоется, обживется в домашнем, поужинает, не исключено – выпьет рюмку-другую, что там еще есть в его ритуале? – и пора будет Пастуху двигаться к дому.
Но уже спустился с лесов, выбрался из недостроя, согнувшись пробежал к забору, граничащему с соседями. Там, видел поверх забора, на участке никого не было. Свет в окнах дома горел всюду, хозяева не экономили электроэнергию. Но участок был темный. Разве что фонарик тускло тлел на столбе ограды.
Он лежал себе, лежал, поглядывал то и дело в окуляры бинокля, ни о чем серьезном не думал, ждал. Так, бывало, часами мог лежать с хорошим снайперским комплексом с оптикой, с ночным прицелом – в кустах, в траве, среди камней – и тоже ждать. Уж чего-чего, а ждать и не думать он научился. Или жизнь заставила. И она, жизнь, научила никаких даров от нее не ждать и не думать о ней никак. Есть она и – славно. А задаром, как утверждал директор детдома, только кошки ссут. Часто утверждал, по разным поводам. Пастух тогда поверил словам, а потом не раз убеждался: прав был старик. Не в смысле кошек, а в смысле жизни людской. Числя негативное нормой, сладко ощутить подарком позитивное. Это уж сам Пастух впоследствии вывел.
Он так долго лежал и смотрел с горушки на поселок, что уже и не считал его реальным конгломератом или, если о его обитателях, сообществом, а невольно представлял красивой и подробной детской игрушкой, собранной из лего, например. И возможно протянуть руку и осторожно взять пальцами один коттеджик, умело сложенный, умостить на травке и легким щелчком разрушить. И – дело с концом.
Поймал себя на такой мысли, привычно подумал: старею, что ли… И сам себя укорил: что за банальность, блин, при чем здесь старость? Нет ее и, дай Бог, не будет! А что поселок с игрушкой сравнил, так он есть игрушка. Для хозяев поселка, для Мэра, для его жены, для иных хороших и послушных пользователей. Удобная, полезная, живая, комфортабельная игрушка: играть – не переиграть!
А у Пастуха, как у плохого мальчика, цель игры иная: сломать игрушку хороших и послушных. Так всегда было и есть. Плохие мальчики, по определению, умнее, хитрее и прагматичнее хороших. Аксиома!
В детдоме был конструктор лего. Даже, если Пастух помнил точно, целых три набора. Году в восьмидесятом или чуть позже какой-то завод, временами опекающий детдом, с барского плеча отвалил сироткам иностранную, занятную и в то время новую для Страны игру. Пастух с братом за год до этого попали в детдом, уже успели прижиться там и одними из первых освоили конструктор. Брат был маленький, ему очень нравилась возможность из ярких пластмассовых прямоугольников с круглыми шишечками выстраивать что-то похожее на домик. Но у него плохо получалось. Пальцы не слушались. Пастух ласково сообщал брату, что руки у того растут из жопы, но помогал строить, отвлекаясь от непрерывного футбола на пустыре за зданием детдома. И кто бы сомневался: брат однажды и наконец освоил игрушку, выстроил нечто разноцветное и с трубой. А девчонка, почти ровесница Пастуха, симпатичная вообще-то девчонка, с толстой косой и с бантом, сделанным из чистой вискозной тряпицы, подаренной ей детдомовской медсестрой, то ли из злобы, то ли из дурости, то ли для того, чтоб Пастух ее отметил вниманием, разрушила домик и раскидала кирпичики лего.
Брат плакал долго и тихо. Ушел в спальную комнату и там плакал. Пастуху сказали. Брата он, конечно, утешил. А девчонка с того дня, точнее – с ночи, жила без косы. Обрезали ее, пока спала.
А вообще-то Пастух не любил… как бы помягче… ну, обижать женщин не любил. Но приходилось, увы. Вот и в нынешнем списке пятерых есть баба…
Это – потом, после.
Солнце село. Часовая стрелка на часах Пастуха мощно перевалила за девять. Мэр еще не вернулся из города. По времени – вот-вот будет. Пришла пора собираться. Уполз со склона назад, к лесу, если его так можно обозвать. Отметил «на потом»: траву, где лежал и полз, надо будет хоть как-то поднять. Хотя, вообще-то, сама встанет… Дошел до машины, стоящей за кустом орешника, но недалеко от дороги. Переднее левое колесо у нее было спущено, типа – прокол. В багажнике имелся толковый насос, работающий от прикуривателя, накачать «проколотое» колесо будет делом нескольких минут. А так – минимум подозрений: ну прокололся водила, ну нет запаски, ну пошел куда-то – да хоть в поселок! – за помощью…
Да и прохожих на дороге Пастух особо не замечал.
Достал из багажника кейс: идти с этой «дурой» в поселок – приметно. Вынул из кейса оружие и аккумулятор, развернул заначенный к случаю полиэтиленовый пакет из супермаркета, сложил туда стрелялку. Бинокль оставил, в доме он ему лишним станет, а вот ночной бинокль с инфракрасной подсветкой в пакет уложил. Подумал-подумал, а все ж взял с собой «макарова» – мало ли что… Переоделся в черный спортивный костюм – безо всяких надписей на груди. Шапочку вязаную надел, тоже черную и с дырами для глаз. Перчатки нитяные черные за пояс сунул. Человек-паук, серия двадцать девятая…
Все? Вроде все.
Нет, не все! Передумал, взял бинокль, вернулся на позицию. Еще раз – сотый или пятисотый? – просчитал маршрут и пометил на нем возможные помехи. Пляж пуст. Пляжная калитка уже заперта. Запер ее, как полчаса назад видел Пастух, охранник из дома. Ключ взял с собой и повесил на крючок или на гвоздь, торчащий в заборе со стороны дома. Тоже у калитки. Легкомысленно, но понятно: кругом – свои. А замок в калитке можно хоть проволочкой отомкнуть, Пастух видел, когда гулял. Но отмычка у него была. С некоторыми оговорками – универсальная.
В последние годы, много позже войны или, точнее, войн, работая, так сказать, «в мирных целях», Пастух не переставал изумляться детскому разгильдяйству соотечественников. Они, в основной массе, жили так, будто кругом них – одни честные и славные граждане: соседи там, прохожие на улице, покупатели в магазинах, попутчики в метро. Причем скажи им, что жизнь со времен коммунизма резко поменялась, они легко согласятся. Но – теоретически. А практических выводов делать не станут. Прав был деревянный герой сказки: страна дураков. Или, мягче, страна наивных и подслеповатых людей. В социальном смысле. Хотя и полных ненависти к ближним и дальним. Этого парадокса Пастух не понимал. Но принимал. Коли не исправить, так лучше попользоваться.
На участке, где шла стройка, снова замерло все до рассвета. Песня просто. Участок между стройкой и домом Мэра тоже, как и прежде, был безлюден. А между тем стрелки на часах отметили время: без двадцати трех десять. Стемнело не по-детски. И чего ждать, решил Пастух. Раньше ляжешь, первым встанешь. Это – детдомовское правило. Оно имело продолжение: первым встанешь – первым у раздачи будешь. Речь – о жратве, разумеется. Но и к конкретной ситуации правило тоже подходило. Значит – пора.
Длинным крюком спустился к Великой Реке, пошел по бережку, легко помахивая тяжким во всех смыслах пакетом. Свой родной пистолет с глушаком засунул за резинки тренировочных портков и трусов. Резинки у них были не шибко тугие, но все ж держали оружие. Жопу только вот оно холодило…
И ведь вряд ли понадобится, понимал Пастух, но береженого, как известно…
Прошел мимо нужной калитки, не притормаживая, гулял, дышал воздухом, настоянном на траве, на хвое, на пришедшей откуда-то гари, на легкой сырости. Сел у воды – спиной к ней – на корточки, просто отдыхал. Вроде бы. А может, и не вроде бы. Он умел отдыхать, сидя на корточках, долгие переходы по горам обучили: тяжесть тела перенес на носки, уложил на колени руки крест накрест, а подбородок на руки, спину расслабил. Долго мог так сидеть, чуть покачиваясь взад-вперед. Но долго – смысла не было. Потянул время, поглядывая на калитку в поселок, на крыши домов: только их и было видно с этой позы.
Тишина. Темно. Дело к ночи. Спят усталые игрушки.
Встал. Прошел подальше – почти до конца забора, не встретил никого, смешноватый мужик в трениках с полиэтиленовым пакетом в руке. Вернулся вдоль забора – так же неспешно, а в правой руке держал отмычку. Притормозил у калитки, пошуровал отмычкой в замке – обе руки для этого понадобились, калитка и открылась. Закрыл ее за собой, запер. Пошел вдоль того забора, что огораживал участки. Тишина. Безлюдье. Дошел до участка, где шла стройка. Там, в заборе, тоже имелась калиточка. Все владельцы угодий, граничащих с рекой, понаделали себе вторые или, как принято говорить, черные ходы. Пожитейски – абсолютно логично. А миссия Пастуха – тот несчитанный форс-мажор, о котором знает только он. Спите спокойно, дорогие граждане, вашим снам ничто не грозит. Пока…
Пока все – вне камер. Как и рассчитал.
На стройке было тихо и безлюдно. Солидно охраняемый поселок, высокие и глухие заборы, охрана с оружием – чего, спрашивается, опасаться. Все верно, нечего! Пастуха здесь нет и не будет. Да и вообще никакого Пастуха не существует! Миф, о коем только избранные и слышали. А много ли их, избранных? Раз, два и обчелся. Буквально.
Забрался в коробку строящегося дома, поднялся по деревянной шаткой лестничке на невысокие леса. Невысокие, да, но участок Мэра с них видно. Хорошо, что ночной бинокль взял. Приложил к глазам, наблюдал. Хотя особо не за чем. Пусто было на участке. И только в двадцать два ноль девять на улице возник мэрский кортеж, две, как и прежде, машины, все вокруг осветилось фарами, ворота открылись, авто Мэра въехало, Мэр легко вынырнул из салона, что-то, нагнувшись, сказал водителю, хлопнул дверцей и пошел в дом. А машина сдала задом, выбралась на улицу, и обе отбыли в ночное. В гараж или куда там…
Следовало выждать: Мэр переоденется, умоется, обживется в домашнем, поужинает, не исключено – выпьет рюмку-другую, что там еще есть в его ритуале? – и пора будет Пастуху двигаться к дому.
Но уже спустился с лесов, выбрался из недостроя, согнувшись пробежал к забору, граничащему с соседями. Там, видел поверх забора, на участке никого не было. Свет в окнах дома горел всюду, хозяева не экономили электроэнергию. Но участок был темный. Разве что фонарик тускло тлел на столбе ограды.