Меня арестовали в тот самый момент, когда я узнал, что Мюриэль вовсе не глухонемая, и когда я решил познакомиться с ней сразу же после того, как она выйдет из телефонной будки. Было ли это случайностью? Затем тормозимый следующими одна за другой "неудачами", сначала увертками таксистов, затем стоянкой в тоннеле, бегством одного автобуса и аварией другого - я потратил два часа на дорогу, которую в нормальных условиях проехал бы минут за тридцать.
   И внезапно - раз, повидимому, в сотый за этот день - я вспомнил безмятежное, разве что несколько удивленное выражение на лице Линды, когда она, пьяненькая, поудобней рассаживалась на перроне, чтобы глянуть на подошву окровавленной ноги. А ведь я знал, что она невиновна, и любил ее: это что, тоже было случайностью?
   В свете заката я увидал лодку. Она приближалась ко мне со стороны Таведы, расположенной на противоположном берегу озера, и уже преодолела около половины пути. В лодке сидело двенадцать человек. Лодка погружалась чуть ли не по самые борта в настоящей воде, которая в этом районе - что следовало из карты - заполняла хранилище, окруженное стеклянной поверхностью. Эта неподдельная вода разливалась по приличной площади: начиная с того места, где недавно располагалась "съемочная группа", до Таведы в одну сторону направлении и до Лесайолы - в другую.
   Я направился по берегу на встречу гребцам. Среди манекенов я увидал и нескольких настоящих мужчин. Они плыли вдоль края имитировавшего воду стекла. Когда лодка приблизилась к мысу, я увидал на озере еще одну фигуру. Она шла от противоположного берега по стеклянной поверхности, нанесенной тонким слоем на огромном пространстве земель в озерной впадине. Гребцы тоже заметили эту тринадцатую фигуру. Довольно скоро в идущем по стеклу человеке я узнал Блеклого Джека.
   А вот мужчины в лодке, увидав его, переполошились. Они бросили весла и переместились на нос судна, беспокойно поглядывая то на явление, то на сушу.
   - Уверуйте! Это я, не бойтесь!
   - Господи! Если это ты, повели мне прийти к тебе по воде.
   - Иди!
   И как раз в этот момент лодка краем коснулась стекла. Один из гребцов выскочил за борт на твердую поверхность. Очень осторожно он сделал по ней несколько шагов в направлении Блеклого Джека, но потом свернул немного, поскользнулся и упал в воду. Блеклый Джек вытащил его, и они сели в лодку, которая вскоре причалила к настоящему берегу.
   Лодочники оставили свое судно на песке и направились по берегу в сторону Лесайолы. Я пошел за ними. По дороге нам встретились два манекена. Один был немым, а второй глухим. Блеклый Джек провел пальцем по рту немого (разделяя ногтем его склеившиеся губы). Глухому он проткнул уши поднятой с земли щепкой. Ларингологическая операция также прошла удачно. Она заняла так мало времени, что глухой еще успел услыхать слова благодарности, высказанные немым.
   Я мельком глянул на свою карту. Из нее следовало, что мы приближаемся к площадке с фиктивной растительностью. Эта искусственная роща имела в диаметре около километра и располагалась на пологом склоне возвышенности в местности, покрытой естественной зеленью. На краю этого "островка" Блеклый Джек остановился возле фигового дерева. Он искал на нем плоды, но обнаружил одни только листья. Как раз это дерево вне всяких сомнений было настоящим, поэтому я очутился перед неразрешимой теоретической проблемой, когда после слов: "И больше никогда не родишь ты плодов!", сказанных рассерженным проповедником, фига буквально в несколько секунд усохла и сбросила пожелтевшие листья.
   Блеклый Джек насупился и уселся под деревом. В этот момент из искусственных зарослей вышел старик.
   - Моя дочка только что умерла, - сказал он. - Но приди и возложи на нее свою руку, и она встанет.
   - Веруешь ли ты в это?
   - Конечно же, Господи!
   - Тогда я приду и оживлю ее.
   Ученики Блеклого Джека - уже освоившиеся со сверхъестественными способностями наставника - после эмоциональных переживаний, вызванных предыдущими чудесами, имели право на то, чтобы прозевать последний номер.
   Лишь двоих заинтересовала судьба фигового дерева.
   - Воистину, говорю я вам, - сообщил учитель любопытствующим. (В это время старик вел нас вглубь территории, на которой среди искусственных пальм и пиний кочевала орда бездомных манекенов.) - Если бы имели вы веру, то сделали бы не только то, что случилось с бесполезным деревом, но, приказуя этой горе, чтобы поднялась она и рухнула в озеро, увидали бы ее немедленное падение.
   Девушка была неподдельной. У нее была посиневшая кожа и вид настоящего трупа. Когда старик завел нас в забитую манекенами хижину, где лежала умершая, Блеклый Джек наклонился над ней и сказал:
   - Отойдите от нее, ибо не умерла она, но только спит. Сейчас вы ей не нужны. Пускай во сне отдыхает она до нового утра и даже более, пока не наступит день.
   Отец девушки окаменевшим взором уставился на пол. Угадывая его мысли, Блеклый Джек еще раз указал на застывшее тело.
   - О маловерный! Прикрой уснувшую, ибо наступает прохладная ночь.
   И вдруг в хижине воцарилась абсолютная тишина. Видя, как Блеклый Джек сам начал разыскивать одеяло, кое-кто из присутствующих стал над ним насмехаться. В этом гомоне умершая открыла глаза. Ее лицо покрылось румянцем. Она поднялась - обнаженная - и, как будто бы была одна в заполненной чужими хижине, одела ночную рубашку, после чего вышла и скрылась в лесу. Второй раз я увидал ее ночью, когда она стояла на пляже, всматриваясь в широкую ленту огней Кройвена на противоположном берегу озера.
   В тот же вечер, вскоре после воскрешения настоящей девушки, в лагере манекенов случилось еще одно неподдельное чудо. Ему предшествовало совершенно несущественное событие.
   К обступленному толпой бродяг Блеклому Джеку протолкался искусственный калека. О нем рассказывали, что его рука отсохла в тот самый миг, когда он хотел ударить собственную мать. На самом же деле, манекен не владел своей правой верхней конечностью еще с того момента, когда покинул монтажную линию. Его отлили в негерметичной форме, расплавленная пластмасса вытекла из под пресса и сварила руку с корпусом.
   Блеклому Джеку понадобилось несколько минут, чтобы выдрать лишнюю пластмассу, соединившую руку псевдо-инвалида с его боком.
   - Протяни руку свою и владей ею свободно, ибо теперь она здорова как и вторая, - сказал он.
   Как раз после этих слов и произошло то самое странное событие. Он подействовал на меня очень сильно, ибо оказалось, что для проповедника нет ни малейшей разницы между чудом истинным и фальшивым, и то, что я сам слепой с точки зрения высшего уровня - принимал за чудо действительное, Режиссеру мира удалось с большей легкостью, чем имитация сверхъестественного оздоровления.
   В толпе возбужденных манекенов я обратил внимание на настоящую женщиину, лицо и руки которой были покрыты неподдельными струпьями проказы. Она стояла на коленях за спиной проповедника и коснулась краешка его мешка в тот миг, когда Блеклый Джек возвращал руку манекену. Я наблюдал за ней с расстояния не больше, чем метр, так что нет и речи о каком-то наваждении или иллюзии: чудовищно скрюченные руки прокаженной вновь обрели все пальцы и покрылись новой кожей. Через несколько секунд недавнее чудище, по которой искусственные люди топтались ногами, превратилось в здоровую и красивую женщину.
   Только в замешательстве практически никто этого и не увидал. Все отправились на пляж за исцеленным манекеном, она же одиноко осталась стоять на коленях. Поскольку проповедник ни разу не обернулся к ней, мне пришло в голову, что женщина была очищена независимо от воли Учителя и даже без его ведома. Но как только я подумал об этом, Блеклый Джек быстро глянул на меня (впервые после того, как сошел с лодки).
   - Воистину говорю я тебе, - сказал он, со значением указывая себе за спину, - такой веры, которую проявила эта женщина, я еще не находил в Кройвене.
   Мне показалось, что он прочитал мои мысли. Выходит, что эта женщина и я (вместе с другими - вроде бы, живыми - людьми) для Режиссера мира были манекенами высшего порядка, которым он мог возвращать здоровье с той же легкостью, с которой каждый из нас смог бы очищать кожу, открывать глаза и рты, протыкать уши, а так же надевать парики и снимать узы беспомощным пластиковым муляжам.
   После этого он уселся посреди собравшихся. Я со всем возможным вниманием приглядывался к нему, не обнаруживая, впрочем, на его теле никакого необычного знамения. Он выглядел как самый обыкновенный живой человек. Но ведь манекены тоже не могли отличать людей живых от искусственных. Сравнение это давало понять, что, находясь на нынешнем уровне, я никогда не увижу Блеклого Джека в его истинном виде.
   Когда солнце уже скрылось за имитациями стен северного Уджиофорте, учитель вошел в лодку, отплыл от берега и с места, где каждый мог его видеть, обратился к собравшимся на пляже слушателям:
   - Царствие экрана подобно пахотной земле, на которой хозяин посеял доброе семя. Только пришел неприятель его и посеял меж зернами пшеницы плевелы. Когда же взошла зелень пшеницы, показались и плевелы. Тогда сказали слуги хозяину: Хочешь, мы выберем их. Но тот сказал: Нет! Чтобы, выбирая плевелы, не выдергали вы с ними пшеницы. Оставьте расти то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: Отделите плевелы от пшеницы. Зерно перенесите в житницу мою, а плевелы бросьте в печь огненную. Так будет при кончине века сего. Пошлет Творец Ангелов, что отделят злое от доброго.
   Говорил он еще многое иными притчами, когда же закончил говорить и вышел из лодки на берег, к нему приступили его ученики.
   - Зачем притчами говоришь им?
   Он ответил:
   - Вам дано знать тайну царства небесного, но им не дано. Потому и говорю притчами, ибо, глядя, не видят. И хоть внимательно выслушивают, все же не слышат. Ибо исполняется через них пророчество, что говорит: Будете глядеть, да не узрите. Кто сумеет, пускай поймет.
   Когда же стало совсем темно, во второй раз приступили к нему ученики, говоря:
   - Пустынно место сие, да и время прошло. Распусти народ сей, чтобы отправился он в Парайо или же Лесайолу и купил себе еды.
   А он на это:
   - Вы дайте им есть.
   Отвечали те:
   - У нас только пять хлебов и две рыбы.
   - Принесите!
   И приказав людям, чтобы те сели на траве, разламывал хлебы и рыб и давал ученикам, а те людям. Так насытились все, и еще осталось.
   Запылали костры. Блеклый Джек дал каждому по его потребности. Я сидел неподалеку от него и видел, как он делил хлеб и рыбы. С принесенных образцов - будто с матриц - он без конца снимал тонкие пластиковые оболочки. Буханки были пустыми изнутри, а рыбы напоминали целлулоидные игрушки, с которыми дети играются в воде. Огромнейшая толпа манекенов получила множество муляжей, загадочным образом умноженных, так что каждый из ненастоящих людей мог поднести к резиновым устам свою имитацию хлеба и рыбы.
   Я тоже протянул руку.
   - Дай мне поесть.
   Он положил на мою ладонь такие же оболочки, стянутые с образцов. Я уже хотел-было спросить, нет ли для меня чего-нибудь по-настоящему съедобного, как вдруг почувствовалтяжесть, тепло и аромат свежего хлеба и запах неподдельной рыбы, которая, после того как я ее разломил, еще исходила паром, будто ее только что вынули из коптильни. Теперь я мог есть, но голода не чувствовал - один лишь страх.
   И я отошел на другой конец табора.
   Пламя освещало свернувшиеся клубочком вокруг огня искусственные фигуры, бросавшие недвижные тени на ближайшие детали декораций. Сам же я размышлял о том, являются звезды капелькками серебрянки или же дырками в темно-синем куполе неба. В той части табора, где я ночевал, Художник-Декоратор расставил высокие пластмассовые кактусы. Их спутавшиеся разветвления и бульбообразные выросты после того, как их бросали в огонь, горели ярким пламенем, но при этом выделяли удушающий, слезоточивый дым.
   Приступ кашля привлек внимание манекенов ко мне. После замечания относительно холода весенней ночи я получил от них кусок клеенки, имитирующий покрывало. Чтобы не разочаровать добродетелей, я как-то натянул на себя эту клеенку и какое-то время притворялся, что сплю. У меня создалось впечатление, что я лежу среди граммофонов, на которых крутились одни и те же треснутые пластинки. Меня окружали говорящие и движущиеся куклы. Соседний костер был окружен недвижными фигурами, расположившимися на безопасном расстоянии от жара сжигаемых декораций. Измученный монотонным гулом псевдо-разговоров, изображаемых предложениями из слов, расположенных в случайном порядке, я поднялся и перешел к соседнему костру.
   Там я уселся возле пластиковой женщины. Она положила голову на подтянутые под самый подбородок колени. Так она делала вид, что греет ноги в тепле горящего кактуса. Мне было не известно, перед кем же она играет роль замерзшего муляжа, потому что все ее товарищи были манекенами четвертого уровня (если причислять к ним гипсовые отливки), она же - как свободная в передвижениях фигура - относилась к статистам второго плана, следовательно, имела над ними перевес в две степени. Во всяком случае, сложена она была пропорционально, и даже ее лицо в полумраке выглядело ну совсем как живое.
   - У вас, случаем, нет сигареты?
   - Есть.
   Я сунул картонную трубку меж ее резиновых губ, сам же закурил из пачки, купленной еще утром. После этого я глянул на ее ноги. И тут в мои мысли проникло что-то неестественное. В самом моем поступке, что сигаретную подделку я вложил искусственной женщине в губы, вместо того, чтобы, по-нормальному, предложить ей взять из пачки, уже была какая-то ненамеренная фамильярность. Как она сама поняла этот мой жест, я узнал чуточку позднее.
   Я глядел на огни дальнего берега.
   - А я здесь одна, - сообщила мне соседка.
   - Я тоже, - побыстрее соврал я.
   Звезды гляделись в стекляшку озера. С другой стороны, из-за расставленных наверху декораций выглянул диск луны.
   - Я замерзла.
   - У меня есть покрывало.
   - Нет.
   - Что нет?
   - Это не покрывало.
   - А что же?
   - Одеяло.
   Я свернул свою клеенку.
   - Покрывало или одеяло, какая разница. Мы же сидим у костра, - наивно заметил я.
   - Но ведь мне же холодно. Неужели вы никак не поймете такую простую вещь?
   Как же, понимал, только я был робким бандитом. Тогда она взяла мою руку и положила на свое колено.
   - Вот, можете сами проверить, холодные как ледышки.
   Мне не надо было прикасаться к ней, чтобы представить соприкосновение живого тела с резиной и пластиком. Но когда я продвинул ладонь по ее бедру, то убедился, что оно нагрелось от костра. А в тепле пластик даже сделался мягким.
   На искусственной женщине были сарафан и трусики. Она уже без всякого стеснения позволяла себя лапать. После этого уселась каким-то странным образом. До меня никак не доходило, что она сама могла получить, взамен на предложенную мне эрзац-любовь. Но, по мере того, как она вела мою ладонь все дальше и все медленнее, я почувствовал физическое возбуждение, растущее совместно с психологическим противодействием, указующим мне путь окончательного моего падения, но в самом конце - после целой минуты ужаснейших сомнений - сила отвращающая повернула в противоположную сторону и потянула меня за собой...
   XV
   Когда я открыл глаза, был уже четверг. В сиянии дня я тут же сощурился. Солнце висело низко над Уза Не Хуто, откуда жаркий ветер нагонял редкие перистые облака. В разогретом воздухе, провонявшемся пластмассой, жужжали насекомые.
   Пластмассовую женщину рядом с собой я не обнаруживал. Теперь я лежал один среди надутых кактусов, рядом с кучкой серого пепла, в которой догасал ночной костер. Лес шумел бумажными листьями. Время от времени из-за пустотелых стволов выглядывали маски манекенов, бесцельно слоняющихся по округе. По песчаной дороге прошло стадо поддельных верблюдов, которых подгонял такой же ненастоящий пастух. Одни только гипсовые фигуры цыган, расставленные вокруг макета кибитки и очага, на котором готовят пищу, неподвижно оставались на своих местах.
   Почему же большую часть съемочной площадки покрывали декорации? Когда я впервые столкнулся с ними, мне показалось, что при их монтаже Художник-Декоратор руководствовался исключительно потребностями экономии. Но весьма скоро это объяснение стало недостаточным. Действительно, строительство настоящих домов на дальнем краю сцены, то есть там, где достаточно было простых макетов, особого смысла не имело, но ведь вместо того, чтобы штамповать движущихся и говорящих манекенов, а вместе с ними искусственных животных и растения, не легче ли было бы посадить на съемочном плане настоящие деревья и ввести в действие только лишь живых людей, ставя их на все возможные посты, даже если сценарий и предусматривал, что большинство их должно сыграть в фильме только лишь роли статистов дальнего плана?
   После того, как мне стали известны творческие способности Блеклого Джека, я окончательно перестал понимать, что на самом деле представляло сложность для продюсеров необычного зрелища: конструирование живых персонажей или же только их имитаций. Могло случиться и так, что и те, и другие получались одинаково легко. Во всяком случае, экономия - в любых отношениях - никакого значения здесь не имела.
   Но, чтобы охватить мысль, заключенную в труде, свершенном кройвенским Художником-Декоратором, вначале следовало бы заметить, что, с точки зрения искусства, объективный взгляд на мир не обладает какой-либо ценностью, поскольку любая художественная деятельность состоит как раз в субъективном выборе. Более того, потребителя известная ему действительность никогда не интересует - но только лишь дополнение к ней. Автор замалчивает, либо упоминает вполслова несущественные для данного произведения факты, гасит излишние источники света, приглушает несущественные голоса, упрощает все то, что существует на краях представляемого им мира, отодвигает, затирает или же заслоняет второплановые структуры и формы - путем постепенного фокусирования на избранной им цели, для того, чтобы сконцентрировать на ней внимание потребителя.
   Какие идеи представлял Блеклый Джек в фильме, режиссером которого он был - я еще не знал. Мне не дано было проникнуться его мыслями, так как в моем присутствии он обращался только лишь к статистам, в лучшем же случае эпизодическим персонажам первого плана, к которым я причислял и себя самого. Давал ли он свободу актерам, чтобы те следовали указаниям внутреннего голоса, выражающего Волю Сценария, или же тоже поучал их словом и поступками - я, опять же, не имел понятия. Но я был уверен, что в зрелище, которое для всех нас - собранных на съемочной площадке мира - было единственной реальной действительностью, моя собственная роль была абсолютно несущественной. Ибо, какое удовлетворение мог я черпать из того жалкого факта, что в очереди за вечной жизнью мой персонаж стоял перед уважаемым (якобы!) университетским профессором, на самом деле оказавшимся третьеразрядным статистом, если в то же время моя роль была менее существенной, чем у скромной старушки из общественного туалета?
   По утрам одиночество действовало на меня особенно сильно. Вот почему я как бездомная собака, что бежит за первой встреченной телегой, лениво тащился в группе манекенов, ведомой Блеклым Джеком. Я размышлял о женщинах, которых узнал в течение своей жизни: не везло мне с ними, потому что Линда и раньше, наверняка, гуляла при малейшей возможности, моя ночная знакомая была искусственной, а Мюриэль - недостижимой.
   Еще до того, как Блеклый Джек повел за собой толпу, собравшуюся в таборе ненастоящих людей, я лежал возле цыганской кибитки. Кактусы заслоняли Учителя, но его мелодичный голос был мне прекрасно слышен с самого утра:
   - И говорю вам, что если кто бросает свою жену и берет другую - тот чужеложствует.
   - Но, ведь если положение мужа с женой таково, дураком будет тот, кто захочет жениться, - заметил чей-то голос.
   - Это касается тех, которым голосом совести указано сохранять верность. Посему говорю я вам: всяческий грех человеку отпущен будет, лишь кощунство против Духа Сценария никогда не простится.
   Я вышел на пляж. К учителю подошел один из его учеников и, после долгих колебаний, спросил:
   - Кто является величайшим в царствии экрана?
   Блеклый Джек указал на пластиковых детей, которые делали вид, будто играются в песке, после чего обратился к ученикам:
   - Если вы не уподобитесь этим детям, то не войдете в царствие. Лишь униженный вроде них - тот наивысший на мировом экране.
   На дороге появился частный автомобиль. За ним тянулся шлейф белой пыли, пока он не остановился возле кучки слушавших. В машине сидели три порядочно одетых манекена. На четвертом, навечно прикрепленном за рулем, была бумажная шоферская униформа.
   Блеклый Джек глянул на них мимоходом, тут же нахмурился, но вернулся к предыдущей темк:
   - Воистину говорю тебе: Гораздо лучше войти в жизнь малым, хромым или калекой, чем, пусть даже имея две руки и ноги, отвергнутым быть. Тщательно следите за тем, дабы не презреть кого-либо из малых сих. Ибо, где двое или трое собрались во имя мое, там и я среди них.
   Два манекена вышли из автомобиля и подошли к Блеклому Джеку.
   - Там, где двое или трое, можешь болтать свое, только не оболванивай всех, - сказал один из них.
   - Господин магистр, может у меня что со зрением? - спросил другой. Он снял проволочную оправу и сделал вид, будто протирает несуществующие стекла очков. - Как это может быть?! Выходит, этот тип еще не в тюрьме?
   - Заверяю вас, уважаемый господин ректор, что очень скоро мы его посадим, - ответил ему первый.
   Фальшивый ректор был одет в тогу с изысканными складками, на которую была нацеплена масса значков. Все муляжи главных орденов он налепил на широкую ленту с надписью "Мое Ученство". По сравнению с шикарным одеянием ректора серый мешок Блеклого Джека выглядел очень жалко.
   Из толпы вышла настоящая девушка, которую вчера проповедник вернул к жизни.
   - Это наш Режиссер, - представила она Блеклого Джека торжественным тоном, как бы желая подчеркнуть, что прибывшие наверняка имеют в виду кого-то иного.
   - Он такой же Режиссер, как я девочка, - рассмеялся пластмассовый магистр.
   - Спроси у него что-нибудь, - приказал ректор.
   - А что бы могло развлечь Ваше Ученство?
   - Ну, может легенда о сотворении мира...
   - Уже делаю.
   - Только пусть знает, что я выслушаю его исключительно по обязанности участия в народной культуре. Мне весьма нравится слушать народные сказки после всякого интеллектуального, назовем это, пира, который лично я переживаю, пересчитывая корешки толстенных книг, собранных в моей библиотеке, поскольку, именно тогда громаднейший объем зафиксированных на бумаге мыслей в сравнении с этими почтенными сказаниями дает мне истинное понятие в разнице между титаном знания и неучем-бараном.
   - У меня тоже имеется слабость к этим бесхитростным сказкам.
   - Так чего же мы ждем?
   Магистр обратился к Блеклому Джеку:
   - Его Ученство не имеет чести спросить у самого себя, утверждаешь ли ты, что все, что имеется сейчас в видимости и что в ней - как ты говоришь движется, твой Господь сотворил всего лишь за одну неделю?
   Вопрос этот остался безответным. Ректор (о котором я уже кое что знал из помещенных в прессе заметок) изображал из себя личность, которая бы всяческое свободное от научных торжеств мгновение посвящала исключительно науке. Только времени на научную деятельность у него не имелось. Даже подписанный его именем толстенный кирпич "Теории высших титулообладателей и практического умения передвижения их же" (торжественно помещенный в Святилище Вечных Книг), был сотворен истершимся от постоянной писанины протезом руки его коллеги.
   - Господин ректор, - отозвался из машины третий, элегантно одетый манекен.
   - Слушаю вас.
   - Прошу вас сесть вас в машину, нам надо переговорить.
   Куклы ученых скрылись в машине. Во время неуклюжего разворота шофер съехал с дороги и остановился под кактусами, за которыми укрывался я. Через открытое окошко мне был прекрасно слышен тихий голос третьего манекена:
   - Мне весьма неприятно, но я перестал вас понимать.
   - Черт подери! Неужели по свойственной нам рассеяности я обратился к этим пастухам на каком-то иностранном языке?
   - Да нет. Вы говорили с ними на нашем.
   - Тогда что, я недостаточно ясно высказался в пользу рационализма?
   - Вы поражаете меня своим легкомыслием. Открыто издеваясь над учением этого человека в такой многочисленной группе слушателей, вместо того, чтобы победить его, вы только дали ему новых сторонников. Вначале нам следовало бы сделать, чтобы все стадо перешло на нашу сторону, и противопоставить его пастырю, чтобы затем отдать его без всяческого риска в руки прокурора. Но, избранная вами линия поведения, ведет к нежелательным волнениям.
   - Полно, дорогой мой декан! Неужели вид полусумасшедшего пророка так сильно вас тревожит?
   - Вы уж извините, только лично я вовсе не нахожу фольклора в описываемом им безумном представлении о мире. Это же скандал, чтобы какой-то неграмотный тип, даже без начального образования, какой-то зазнавшийся шут гороховый шатался по всему Кройвену и безнаказанно призывал жителей города к бунту. Адольф!