Среди будничного бесчувствия к таким выразительным фактам оправданным было лишь безразличие Актрисы. Отсутствие у нее интереса к внешнему виду улиц и людей было обосновано совершеннейшим невежеством. Наверняка Актеры перемещались по определенным маршрутам: в любой момент они находились там, где происходило действие фильма. И они никогда не выходили за рамки центральной части съемочной площадки, то есть, никогда не покидали внутренней части той самой сложной фигуры, которую - осматривая город сверху - я увидал с крыши Темаля. Благодаря этому, главные герои фильма жили в естественной среде. Так как манекены никогда не появлялись в поле их зрения, окруженные настоящими зданиями и людьми, Актеры ничего не знали о существовании декораций, покрывающих большую часть Кройвена.
Девушка вышла из автобуса на остановке возле универмага "Экстра-Виссо". Следом за ней, я направился по подземному переходу на другую сторону улицы. Теперь я уже сознательно откладывал попытку познакомиться до того времени, пока не узнаю о ней чего-то более конкретного. При этом я рассчитывал на какой-то счастливый случай. Если бы я поспешил, то мог бы ее легко спугнуть, что в значительной мере затруднило бы мои действия. Очень трудно следить на улице за кем-нибудь понимающим, что за ним следят, и даже знающим настырного наглеца с виду. А у меня были далеко идущие планы. Актриса наверняка не помнила моего лица. Я решил следить за ней до самого ее жилища, даже если бы это заняло у меня весь день. Я надеялся, что в конце концов найду какой-нибудь повод для начала разговора и перевоплощусь из статиста в актера в самых благоприятных для меня обстоятельствах.
Большое бистро, куда я вошел за девушкой сразу же после того, как сошел с эскалатора, носило шумное название "Глаз Циклона", и было знаменито тем, что одну его половину, как правило, оккупировали глухонемые, а вторую - хиппи. Уже на своеобразной веранде со стороны "Экстра-Виссо" здесь можно было купить что-нибудь настоящее из еды и напитков, но большинство живых статистов сидело на высоких табуретах под низкими сводами бара. Естественная вентиляция удерживалась сквозняком, дующим между вечно открытыми с обеих сторон дверьми с такой силой, что внутри бара с трудом можно было зажечь спичку.
Закурив сигарету, я спрятался за столбом и следил за группой молодых людей - двумя парнями и одной женщиной - к которым подошла моя наркоманка из метро. У обоих парней были длинные до пояса волосы. Один был одет в блузу с искусно вышитыми на спине ягодицами и белые плавки, натянутые поверх черных джинсов. Полный костюм его коллеги состоял из двух пар штанов, причем, одни он носил обыкновенно, как и все, а вторые - вырезав дырку на задней части - приспособил для того, чтобы покрыть ими верхнюю часть тела. Выглядело это так, что его голова выглядывала между брючинами, в которые он вложил руки будто в рукава рубашки. Замок молния под шеей можно было задергивать или распускать.
На фоне множества других изысканных протест-моделей в "Глазе Циклона" оригинальным костюмом обратить на себя внимание было сложно, поэтому меня заставил обратить внимание на эту троицу не внешний вид актеров, а то, что они общались друг с другом исключительно с помощью рук и мимики. Они были из группы глухонемых от рождения.
Наркоманка тоже жестикулировала. Изумленный искусством ее манипуляций, я попытался было ухватить что-то из ее рассказа, но без всякого успеха. До сих пор я совершенно не считался с возможностью того, что героиня суперфильма может быть глухонемой. При этом ее физическом недостатке у нее было чудесное тело и грациозные движения. Каждое выражение на ее лице притягивало к себе стихийностью реакции, волновало богатством выражаемых эмоций.
А вот у меня мина должна была сделаться совершенно хмурой. Сейчас, когда я наблюдал за актерами во время их беззвучной беседы, протекающей на фоне заполнивших бистро статистов, девушка нравилась мне еще больше, чем в метро, где она сидела в полусне. Ощущая, что это именно та женщина, которую я ждал всю жизнь, я терял последнюю уверенность в себе и сходил с ума при мысли о разделяющей нас пропасти. С помощью языка глухонемых наверняка можно было выразить столько же, сколько и словами. Так что случайного наблюдателя, которому уже осточертела монотонная болтовня большинства людей, в немом способе обмена мыслями привлекала экзотика. Но, глядя теперь, на самую средину освещенной сцены, где актеры разыгрывали непонятную пантомиму, я чувствовал себя совершенно беспомощным, будто чужестранец.
Последние жесты актеров (если судить по их резкости) выражали какое-то требование, с которым моя знакомая не соглашалась. Через четверть часа после прихода сюда девушка направилась к выходу и уже с приличного расстояния - над головами статистов - послала глухонемым хиппи целую серию загадочных знаков, те же отвечали ей с места.
В конце концов, Актриса спустилась на эскалаторе в переход под универмагом. Там она вошла в кабину телефона-автомата. Через стекло я видел, как она набирает номер.
- Это Мюриэль, - совершенно естественным голосом сказала она в трубку.
Потом оглянулась и захлопнула за собой дверь.
XIII
Когда я выходил из "Глаза Циклона", мне показалось, будто какой-то тип в пропотевшей рубашке приглядывается ко мне подозрительно настырно. Дважды я ощущал на себе его взгляд. Третий же раз я ощутил его в тоннеле, когда девушка захлопнуля дверь телефонной будки. Тогда мне вспомнились объявления о розыске и сразу же пришло в голову, что этот человек мог сравнить мое лицо с напечатанной на плакате фотографией. На всякий случай я отступил за угол забитого людьми пассажа, но там спиной попал в руки четырех притаившихся полицейских.
Засаду организовали живые блюстители права. В тоннеле практически никто и не заметил нашей кратковременной стычки. Напавшие на меня люди в мундирах действовали молча, и меня полностью застали врасплох: я только успел подумать, что с кем-то столкнулся спиной, как тут же почувствовал наручники на заломленных назад руках. Повидимому, доносчик следил за мной уже долгое время и заранее предупредил уличный патруль.
Когда мы шли в дежурную комнату охранников универмага, вокруг нас становилось все темнее. Наручники были стальными. У эскортирующих меня полицейских оружие было настоящее. И они совершенно не были намерены шутить. К двери дежурки они подтащили меня прямо по бетонному полу и при этом пинали ногами, как будто никогда не слыхали о мнимых полицейских операциях. И я понимал, что это все означает. В ушах у меня до сих пор звучали слова "Это Мюриэль", сказанные девушкой, которая в последний миг выдала мне собственное имя вместе с информацией, что никакая она не глухонемая. Когда же полицейский вытаскивал у меня из кармана скальпель и пугач, Мюриэль наверняка уже выходила из телефонной будки, чтобы навсегда исчезнуть в шестимиллионной толпе.
Вокруг себя я видел одни безразличные лица. Эти полицейские совершенно не знали ни про иерархию ролей в продолжающейся пьесе, ни про многоступенчатый ряд планов, выстроенных перед объективом невидимой Камеры. Здесь для них все было одинаково важным: и бумага, на которой находящаяся в круге света актриса писала письмо, и кусок газеты в сортире за кулисами. В борьбе с псевдо-преступниками они рисковали собственной жизнью затем, чтобы в газете, которую Мюриэль даже не возьмет в руки, появилась заметочка: "Приговор приведен в исполнение". Только кое что я все-таки, видно, пытался им объяснить, потому что, после того, как высказал несколько предложений, получил по голове рукоятью тяжелого револьвера и свалился на пол.
Чаще всего кройвенская полиция носила свое оружие исключительно напоказ. Для регулирования уличного движения и при патрулировании улиц у них, обычно, не было причин вытаскивать свои револьверы, потому что в большинстве случаев дубинки и штрафы решали основную массу проблем. И уж очень редко случалось, чтобы полиция принимала участие в крупных разборках.
Туда, где предвиделись опасные ситуации или же на места серьезных стычек с бандитами чаще всего посылали карабинеров, гораздо лучше подготовленных к вооруженным конфликтам и привыкших к виду крови. Это имело свою психологическую подплеку. Бывает, что такой миролюбивый человек, как полицейский, который оружие вытаскивает пару раз в год только лишь для стрелковых учений и каждый день не гоняется за готовыми на все гангстерами, во время первой в своей жизни встречи с ними, вдруг неожиданно выясняет, что в критической ситуации нажать на курок бывает гораздо труднее, чем выжать центнер. Ведь посылка на тот свет других людей требует такой же самой рутины и привычки, как и вязание на спицах. Посему, захваченный врасплох видом настоящей смерти новичок, чаще всего погибает еще до того, как успевает сделать первый прицельный выстрел.
Повидимому, префект полиции Кройвена вписал меня в список врагов общества первой категории. Этот вывод пришел мне в голову сразу же после того, как я пришел в себя и увидал эскорт, состоящий из шести искусственных карабинеров. Куклы сидели на лавках по обеим сторонам кузова в движущемся автомобиле. Я же наблюдал за ними с пола. Снизу карабинеры походили на восковые фигуры. На руках у меня были выкрашенные черной краской гипсовые наручники.
Приподнялся я с огромным трудом.
- Господа, и куда мы едем?
Никто из них даже не шевельнулся. Тесно сбившись друг возле друга, они в два ряда занимали все места на сиденьях. Каждый гипнотизировал взглядом своего товарища, сидящего напротив. На них были напялены мундиры из бумаги. Неразгибающиеся руки придерживали на коленях деревянные автоматы.
Окна тюремного фургона были снабжены солидными прутьями. Мы ехали по автостраде вдоль западного берега Вота Нуфо в направлении Нижнего Ривазоля. Слева за окном на солнце блестела обширная стеклянная плита, имитирующая поверхность озера, справа мелькали многоэтажные декорации. Громадные макеты небоскребов опирались на костыли, спрятанные за щитами фасадов. Все фасады и углы здешних построек были повернуты к северу, где располагался неподдельный фрагмент Центра. А в Нижнем Ривазоле находилась самая крутая в Кройвене тюрьма, туда мы, видимо, и ехали.
Головная боль, рана и кровь в волосах окончательно вернули мне чувство растущей угрозы. Загадочное обстоятельство, что мои конвоиры были третьеразрядными статистами, настраивало на оптимистический лад. Я попытался представить, как может выглядеть тюрьма, выстроенная на самом краю съемочной площадки. Если строители декораций руководствовались принципом последовательности, то здание петенциарного заведения, возведенное в отдаленном месте сценического фона, должно было изображаться лишь единственной стенкой с зарешеченными окошками. Всяческого синтетического преступника, который сидел в своей "камере" (то есть, под голым небом, на помосте, укрепленном за этой решеткой) и строил мрачные мины в объектив Камеры, наверняка держал на месте инстинкт справедливости и чувство прекрасно исполняемого общественного долга.
Видение наказания, основанного на принципе добровольности, не слишком-то пугало меня. Под его влиянием у меня возвращалась вера в собственные силы, как вдруг я стал свидетелем потрясающих событий.
За перекрестком на Девяносто Третьей Улице наш фургон резко затормозил. В это время я выглядывал через заднее окошко. Ближайший конвоир подсек мне ноги своими выставленными коленями. Сила инерции бросила меня спиной на узкую полоску пола - между двух рядов сидящих манекенов. Через мгновение оказалось, что это самое счастливое падение во всей моей жизни.
Еще не отзвучал чудовищный писк покрышек и тормозов автомобиля, как после звона разбитого стекла в заднем окне появились два стальных ствола. А уже после этого в ящике тюремного фургона начался сущий ад. Поддельные карабинеры, разрываемые очередями боевых зарядов из настоящих автоматов, поочередно падали с сидений и покрывали меня все более толстым слоем. Непрерывный грохот длился секунд двадцать.
После оглушительной канонады воцарилась зловещая тишина. От задней двери послышался скрежет замка. Сделалось немножко светлее. Через щелку в куче псевдо-трупов я увидал какие-то фигуры. Кто-то, стоящий на асфальте перед открытой дверью, сообщил ледяным тоном:
- Скрутились в клубок будто червяки на крючке.
- Черт подери! - отозвался на это другой голос, после чего добавил с деланой заботливостью: - Им там плохо не стало?
К завалу трупов подошел еще один тип.
- Шеф! Я знаю, чего это они так скривились. Видно им не слишком понравились духи из наших пульверизаторов.
Раздался гогот, не менее шумный, чем залп из "пульверизаторов". Это была классическая шуточка из более-менее приличного гангстерского фильма, и по ней я понял, что положение мое, скорее всего, нормальным назвать нельзя.
- Джон! Вечно ты сваливаешь в кусты, а другим за тебя пахать...
- Шеф, ну чего вы все Джон да Джон. Я ж вчера посуду мыл, а сегодня заметал даже...
- А ну за работу, а то сейчас как получишь по роже...
Гора поддельных трупов зашаталась, они стали давить на меня не так сильно. Кто-то вытаскивал кукол из машины и швырял их на асфальт.
- Ты, урод, не бросай же на самую средину мостовой, а то потом не развернешься. Мешки давайте!
Через щелку между двумя застывшими карабинерами я увидал нескольких пластиковых мужчин. Среди них был манекен-красавчик в черной шляпе с широкими полями. На основании снимков, часто публикуемых в прессе, я без труда узнал в нем неуловимого гангстера Давида Мартинеса. Это его банда в понедельник вечером совершила наглое грабительское нападение на спецмашину, перевозившую золото в банк "Куэфеда Нос Паза", о чем я узнал во вторник из газеты, когда сидел в баре у Кальпата.
Гангстеры не стали терять времени. Они вытащили из машины всех убитых конвоиров и оставили их на обочине. Я тоже притворился мертвым, и меня перенесли в самом конце. Во время транспортировки один из запыхавшихся амбалов стянул с моей руки часы. Второй пластиковый вор, уже несколько лысеющий, поломал себе ногти, пытаясь содрать с меня парик. Так как в машине я лежал на самом дне, придавленный чудовищной грудой тел - после выноса очутился на самой ее вершине.
Я продолжал изображать из себя мертвеца, но внимательно следил за всем через прищуренные глаза. Я быстро догадался, почему шайка Мартинеса остановила нашу машину. Рядом с тюремным фургоном, который незадолго до налета свернул с автострады в боковую улочку, стояли две другие машины. Они разбились, столкнувшись друг с другом несколько минут назад. Одна из них принадлежала бандитам, которые возвращались на ней после очередной операции и везли с собой набитые добычей мешки. После аварии им пришлось сменить транспортное средство, и случайно им подвернулся наш фургон.
Так что за свое освобождение я должен был благодарить случайность, хотя при этом чуть не расстался с жизнью. Через минуту после расстрела карабинеров на улице воцарилась тишина. В радиусе нескольких сот метров не было видно ни одного - ни живого, ни поддельного - человека. Грохот автоматов распугал всех прохожих. После перегрузки мешков пластиковый грабитель уселся за руль и в сопровождении троих своих дружков отбыл по ведущей в Куэнос автостраде.
В сутолоке гангстеры не заметили, что из разорвавшегося мешка выпал золотой слиток и целая пачка денег. Золотой слиток изображал выкрашенный желтой краской гипсовый кирпич, а деньги - кучка ничего не стоящих бумажек. Кирпич мне и не нужно было брать в руки, потому что при падении на асфальт он раскололся и явил всему миру свои белые внутренности, так что я осмотрел только деньги. В толстой пачке случайно оказалось и несколько настоящих банкнот, которые я тут же спрятал в карман.
Сейчас боль ударила мне в голову еще сильнее: помимо шишки ужасно саднила царапина от ногтей лысого разбойника, который заинтересовался свеженьким видом моего "парика". В свою очередь, следовало поблагодарить Давида Мартинеса - помимо сочувствия за верность идее накапливания гипсовых кирпичей - за альтруистическую жертвенность, размах и энергию всей его деятельности, которая оправдывала существование и подпитывала деятельность прессы.
Дело в том, что Великий Разбойник принадлежал к авангарду марионеточных персонажей, которых Главный Художник придумал для сохранности декораций.
Любого, кто в качестве неподдельного и осознающего окружающее туриста, прогуливался бы по Верхнему и Нижнему Ривазолю с целью осмотра негритянского квартала, вовсе не периферийному по отношению к формальному центру Кройвена, но выстроенного на дальней перспективе съемочной площадки - то есть, любого, кто, ведомый любопытством, добрался бы до самого горизонта громаднейшей сцены, наверняка трудно было бы уговорить, что линии, образованные рядами столбиков, поддерживающих фанерные листы, вырезанные в форме домов, хоть в чем-то походят на улицы города, населенного людьми. Хитроумный гид, которого наверняка бы засыпали лавиной неприятных и недоуменных вопросов, чтобы отвлечь внимание излишне въедливых туристов от деталей (уж слишком подозрительно смотрящихся вблизи), скорее всего показал бы вдаль - на самый отдаленный от центра мыс на Вота Нуфо, где из тонкого слоя стекла, покрывающего землю, вздымались щиты, вырезанные в виде элегантных пассажирских судов.
На станции Девяностой Улицы я вскочил в вагон метро и, спрессованный давкой неживой толпы, направился в центр Кройвена, где сразу же пересел на полупустой автобус, благодаря чему, буквально через минут сорок после расставания с Мюриэль, вновь смог заглянуть в "Глаз Циклона", только понятное дело - там ее не застал. Сидя в бистро, я выкурил сигарету и выпил чашку кофе. Мне пришло в голову, что круги света, в которых передвигаются главные герои фильма, легче всего было бы заметить с места, не закрываемого стенами домов или щитами декораций - то есть, с приличной высоты. При мысли о Темале мне сделалось нехорошо; впрочем, это административное здание и не было самым высоким. В Центре имелся наблюдательный пункт намного лучше.
Я остановил такси и поехал на Пятьдесят Первую Улицу - к банку "Куэфеда Нос Паза" - зданию, насчитывающему сто двадцать этажей и бившему рекорд высоты среди окружающих небоскребов. В магазинчике рядом с банком я купил часы и красный фломастер. В холле банка можно было приобрести план Кройвена. На лифте я поднялся на самый верх "Куэфеды". Со смотровой террасы на крыше я увидал только одно световое пятно, что было ярче падающих на землю солнечных лучей. Яркий круг обнаружился в самом неожиданном месте. Это была совершенно незаселенная местность, но она находилась в границах фигуры, заполненной неподдельными объектами. Я заметил его в естественной пальмовой роще на склоне холма за озером - километрах в четырнадцати отсюда.
Была ли Мюриэль единственной актрисой? Мне показалось, что нет. Уже сам факт, что она разговаривала с глухонемыми, исключал подобную возможность. Все люди, с которыми она поддерживала близкий контакт во время киносъемок, должны были являться актерами, поскольку обращали на себя внимание Зрителя. Но, возможно, наркоманка и не была из главных героев фильма? В качестве персонажа второго плана (но как актриса, рядом с которой я сыграл роль статиста первого плана) она могла быть связана с другой главной фигурой всего зрелища, в котором сама она играла пусть и не самую важную, но существенную роль. В таком случае, она бы принимала участие только в некоторых эпизодах фильма, написанных специально для нее.
Отблеск невидимого юпитера продолжал серебрить верхушки пальм. Засмотревшись вдаль, я терялся в догадках. В конце концов, я разложил план города и красным фломастером начертил на нем контуры сложной фигуры, заключающей внутри себя все естественные объекты.
Этот контур был краем сцены, которую загадочное световое пятно никогда не покидало. Необычная яркость могла мне указать место нынешнего пребывания Мюриэль. Действие фильма (во всяком случае, в данный момент) разворачивалось на восточном берегу Вота Нуфо, где-то на полдороги между Альва Пас и Лесайолой. Если бы я летел на вертолете, то нашел бы актрису без малейшего труда. Часто ли "съемочная группа" выезжала на пленер? Чтобы сейчас добраться на место по ломаной линии, определяемой расположением улиц, мне бы пришлось проехать не четырнадцать, а все двадцать километров, пользуясь при том тремя видами транспорта.
Нужно было ловить такси. Но тут выплыла непредвиденная трудность. Водители всех остановленных мною такси были манекенами, чаще всего, закрепленными в своих машинах навечно. Мне это - понятное дело - было без разницы. Только вот таксисты яростно противились. Когда я говорил, куда мне надо ехать, они тут же выгоняли меня из машины, ссылаясь на то, что у них нет времени. Один как раз направлялся за своим сменщиком, у второго заболела жена, третьему хотелось выпить пивка, а четвертому было просто не по пути. Все эти отговорки, однако, не мешали им брать других пассажиров. И тут я стукнул пальцем по лбу: наконец-то мне стало ясно, почему таксисты так часто капризничают на стоянках и сами выбирают себе пассажиров.
Да, никто из них никогда не слыхал о съемочной площадке, никто из них наверняка не знал, где в данный момент горит сияние невидимых юпитеров, но их внутренний голос с безошибочной точностью управлял их желаниями и формировал их таким образом, чтобы ни один манекен ни с того, ни с сего не влез по случайности на освещенную сцену прямо под объектив Камеры. А сейчас я в качестве цели своей поездки указывал водителям именно то место, где как раз и сиял "Кройвенский Маяк".
На поиски такси с живым водителем я напрасно потратил следующие четверть часа. В конце концов, я сел в автобус и поехал на станцию метро у Пятидесятой Улицы. Метро - которое обычно работало как часы - на сей раз меня подвело. Поезд остановился в тоннеле на красный свет. В безвылазной ловушке я застрял на целых двадцать минут. И в результате, на дорогу до настоящего моста, соединяющего берега Вота Нуфо возле Двадцатой Улицы, я потратил полчаса.
Автобус-экспресс, идущий в аэропорт, уже ожидал на развороте. Я бегом бросился к нему. Но тот уехал, когда я почти что вскочил на ступеньку. Правда, автобус был забит настоящими людьми, и сам шофер тоже был живой, из чего следовало, что я иду по нужному следу. Через десять минут показался следующий автобус, но я на нем не поехал. Живой водитель привез живых пассажиров, развернувшись, выпустил их и заявил собравшимся на остановке, что у него поломка в двигателе и он сходит с маршрута.
Обманувшиеся в своих ожиданиях пассажиры направляли въедливые замечания то в сторону шофера, то двигателя, а я нашел виновного среди самих недовольных: им был пластиковый, неприметный старикан, пришлепавший в самый последний момент. Вскоре на остановке появились и другие статисты третьего плана. По мере того, как их прибывало, все мои надежды на обнаружение Мюриэль таяли как дым.
Мы уехали следующим автобусом. С обеих сторон моста рябила поверхность самой настоящей воды. Большинство живых пассажиров вышло сразу же за мостом, а остальные - в Парайо, где я тоже покинул автобус, поскольку аэропорт - о чем свидетельствовала карта - находился уже далеко за границами сцены. Впрочем, из Парайо было ближе всего к тому холму, на склоне которого (два часа назад!) сиял "Кройвенский Маяк".
Дальше мне нужно было идти пешком. Местность была мне совершенно незнакома. Я прошел мимо последних построек поселка и свернул в глубину рощи. Пройдя ее, я очутился на самом высоком месте. Песчаная тропка извиваясь между деревьями - привела меня на берег озера. Целых полчаса бродил я по склону отмеченной на плане возвышенности, описывая все более широкие круги. Потом влез на дерево. Но нигде не было видно ни одной живой души.
Я кружил в нужном месте, только в неподходящее время: единственное сияние, присвечивающее мне в моих поисках, исходило с западной стороны лазурного небосвода, где над обкусанным небоскребами горизонтом пылало громадное апельсиновое солнце.
XIV
Я сидел на берегу Вота Нуфо и глядел вдаль. Из расположения линий, нарисованных на плане города, следовало, что пятно яркого света могло покинуть восточный берег озера только лишь по двум направлениям. Одно из них я исключил сразу же, так оно вело через мост возле Двадцатой Улицы. Если бы "киносъемочная группа" разминулась со мною там, я сразу бы это заметил. Второе же направление вело через остров Рефф и два коротеньких моста, соединявших его с Лесайолой на восточном берегу озера и с Таведой на западном.
Если Мюриэль осталась на восточном берегу (что было вовсе не обязательным), то сейчас она находилась где-то в посадках между Парайо и Лесайолой или же в одном из этих поселков. Опять же, нужно было бы принять во внимание Уза Не Хуто, поселение, где селили прокаженных. Хотя оно и лежало за официальной чертой города, только обозначенная на плане длинная красная загогулина вырезала из этого поселка небольшую его часть, и это указывало на то, что узенький помост сцены ведет и к людям, коренным образом изолированным от остальной части общества.
Еще раз я разложил карту и склонился над треугольником Парайо Лесайола - Уза Не Хуто. Возможно, иголку в стоге сена было бы найти труднее, чем женщину, освещенную мощнейшим прожектором, но мысль о приключениях, случившихся со мною по пути с крыши банка "Куэфеда Нос Паза", остудила мой начальный запал гораздо эффективней, чем величина обозначенной на плане территории. Хотя, я обладал выбором и всю оставшуюся жизнь мог гоняться за сбегающим от меня по горам и лесам призрачным огоньком.
Девушка вышла из автобуса на остановке возле универмага "Экстра-Виссо". Следом за ней, я направился по подземному переходу на другую сторону улицы. Теперь я уже сознательно откладывал попытку познакомиться до того времени, пока не узнаю о ней чего-то более конкретного. При этом я рассчитывал на какой-то счастливый случай. Если бы я поспешил, то мог бы ее легко спугнуть, что в значительной мере затруднило бы мои действия. Очень трудно следить на улице за кем-нибудь понимающим, что за ним следят, и даже знающим настырного наглеца с виду. А у меня были далеко идущие планы. Актриса наверняка не помнила моего лица. Я решил следить за ней до самого ее жилища, даже если бы это заняло у меня весь день. Я надеялся, что в конце концов найду какой-нибудь повод для начала разговора и перевоплощусь из статиста в актера в самых благоприятных для меня обстоятельствах.
Большое бистро, куда я вошел за девушкой сразу же после того, как сошел с эскалатора, носило шумное название "Глаз Циклона", и было знаменито тем, что одну его половину, как правило, оккупировали глухонемые, а вторую - хиппи. Уже на своеобразной веранде со стороны "Экстра-Виссо" здесь можно было купить что-нибудь настоящее из еды и напитков, но большинство живых статистов сидело на высоких табуретах под низкими сводами бара. Естественная вентиляция удерживалась сквозняком, дующим между вечно открытыми с обеих сторон дверьми с такой силой, что внутри бара с трудом можно было зажечь спичку.
Закурив сигарету, я спрятался за столбом и следил за группой молодых людей - двумя парнями и одной женщиной - к которым подошла моя наркоманка из метро. У обоих парней были длинные до пояса волосы. Один был одет в блузу с искусно вышитыми на спине ягодицами и белые плавки, натянутые поверх черных джинсов. Полный костюм его коллеги состоял из двух пар штанов, причем, одни он носил обыкновенно, как и все, а вторые - вырезав дырку на задней части - приспособил для того, чтобы покрыть ими верхнюю часть тела. Выглядело это так, что его голова выглядывала между брючинами, в которые он вложил руки будто в рукава рубашки. Замок молния под шеей можно было задергивать или распускать.
На фоне множества других изысканных протест-моделей в "Глазе Циклона" оригинальным костюмом обратить на себя внимание было сложно, поэтому меня заставил обратить внимание на эту троицу не внешний вид актеров, а то, что они общались друг с другом исключительно с помощью рук и мимики. Они были из группы глухонемых от рождения.
Наркоманка тоже жестикулировала. Изумленный искусством ее манипуляций, я попытался было ухватить что-то из ее рассказа, но без всякого успеха. До сих пор я совершенно не считался с возможностью того, что героиня суперфильма может быть глухонемой. При этом ее физическом недостатке у нее было чудесное тело и грациозные движения. Каждое выражение на ее лице притягивало к себе стихийностью реакции, волновало богатством выражаемых эмоций.
А вот у меня мина должна была сделаться совершенно хмурой. Сейчас, когда я наблюдал за актерами во время их беззвучной беседы, протекающей на фоне заполнивших бистро статистов, девушка нравилась мне еще больше, чем в метро, где она сидела в полусне. Ощущая, что это именно та женщина, которую я ждал всю жизнь, я терял последнюю уверенность в себе и сходил с ума при мысли о разделяющей нас пропасти. С помощью языка глухонемых наверняка можно было выразить столько же, сколько и словами. Так что случайного наблюдателя, которому уже осточертела монотонная болтовня большинства людей, в немом способе обмена мыслями привлекала экзотика. Но, глядя теперь, на самую средину освещенной сцены, где актеры разыгрывали непонятную пантомиму, я чувствовал себя совершенно беспомощным, будто чужестранец.
Последние жесты актеров (если судить по их резкости) выражали какое-то требование, с которым моя знакомая не соглашалась. Через четверть часа после прихода сюда девушка направилась к выходу и уже с приличного расстояния - над головами статистов - послала глухонемым хиппи целую серию загадочных знаков, те же отвечали ей с места.
В конце концов, Актриса спустилась на эскалаторе в переход под универмагом. Там она вошла в кабину телефона-автомата. Через стекло я видел, как она набирает номер.
- Это Мюриэль, - совершенно естественным голосом сказала она в трубку.
Потом оглянулась и захлопнула за собой дверь.
XIII
Когда я выходил из "Глаза Циклона", мне показалось, будто какой-то тип в пропотевшей рубашке приглядывается ко мне подозрительно настырно. Дважды я ощущал на себе его взгляд. Третий же раз я ощутил его в тоннеле, когда девушка захлопнуля дверь телефонной будки. Тогда мне вспомнились объявления о розыске и сразу же пришло в голову, что этот человек мог сравнить мое лицо с напечатанной на плакате фотографией. На всякий случай я отступил за угол забитого людьми пассажа, но там спиной попал в руки четырех притаившихся полицейских.
Засаду организовали живые блюстители права. В тоннеле практически никто и не заметил нашей кратковременной стычки. Напавшие на меня люди в мундирах действовали молча, и меня полностью застали врасплох: я только успел подумать, что с кем-то столкнулся спиной, как тут же почувствовал наручники на заломленных назад руках. Повидимому, доносчик следил за мной уже долгое время и заранее предупредил уличный патруль.
Когда мы шли в дежурную комнату охранников универмага, вокруг нас становилось все темнее. Наручники были стальными. У эскортирующих меня полицейских оружие было настоящее. И они совершенно не были намерены шутить. К двери дежурки они подтащили меня прямо по бетонному полу и при этом пинали ногами, как будто никогда не слыхали о мнимых полицейских операциях. И я понимал, что это все означает. В ушах у меня до сих пор звучали слова "Это Мюриэль", сказанные девушкой, которая в последний миг выдала мне собственное имя вместе с информацией, что никакая она не глухонемая. Когда же полицейский вытаскивал у меня из кармана скальпель и пугач, Мюриэль наверняка уже выходила из телефонной будки, чтобы навсегда исчезнуть в шестимиллионной толпе.
Вокруг себя я видел одни безразличные лица. Эти полицейские совершенно не знали ни про иерархию ролей в продолжающейся пьесе, ни про многоступенчатый ряд планов, выстроенных перед объективом невидимой Камеры. Здесь для них все было одинаково важным: и бумага, на которой находящаяся в круге света актриса писала письмо, и кусок газеты в сортире за кулисами. В борьбе с псевдо-преступниками они рисковали собственной жизнью затем, чтобы в газете, которую Мюриэль даже не возьмет в руки, появилась заметочка: "Приговор приведен в исполнение". Только кое что я все-таки, видно, пытался им объяснить, потому что, после того, как высказал несколько предложений, получил по голове рукоятью тяжелого револьвера и свалился на пол.
Чаще всего кройвенская полиция носила свое оружие исключительно напоказ. Для регулирования уличного движения и при патрулировании улиц у них, обычно, не было причин вытаскивать свои револьверы, потому что в большинстве случаев дубинки и штрафы решали основную массу проблем. И уж очень редко случалось, чтобы полиция принимала участие в крупных разборках.
Туда, где предвиделись опасные ситуации или же на места серьезных стычек с бандитами чаще всего посылали карабинеров, гораздо лучше подготовленных к вооруженным конфликтам и привыкших к виду крови. Это имело свою психологическую подплеку. Бывает, что такой миролюбивый человек, как полицейский, который оружие вытаскивает пару раз в год только лишь для стрелковых учений и каждый день не гоняется за готовыми на все гангстерами, во время первой в своей жизни встречи с ними, вдруг неожиданно выясняет, что в критической ситуации нажать на курок бывает гораздо труднее, чем выжать центнер. Ведь посылка на тот свет других людей требует такой же самой рутины и привычки, как и вязание на спицах. Посему, захваченный врасплох видом настоящей смерти новичок, чаще всего погибает еще до того, как успевает сделать первый прицельный выстрел.
Повидимому, префект полиции Кройвена вписал меня в список врагов общества первой категории. Этот вывод пришел мне в голову сразу же после того, как я пришел в себя и увидал эскорт, состоящий из шести искусственных карабинеров. Куклы сидели на лавках по обеим сторонам кузова в движущемся автомобиле. Я же наблюдал за ними с пола. Снизу карабинеры походили на восковые фигуры. На руках у меня были выкрашенные черной краской гипсовые наручники.
Приподнялся я с огромным трудом.
- Господа, и куда мы едем?
Никто из них даже не шевельнулся. Тесно сбившись друг возле друга, они в два ряда занимали все места на сиденьях. Каждый гипнотизировал взглядом своего товарища, сидящего напротив. На них были напялены мундиры из бумаги. Неразгибающиеся руки придерживали на коленях деревянные автоматы.
Окна тюремного фургона были снабжены солидными прутьями. Мы ехали по автостраде вдоль западного берега Вота Нуфо в направлении Нижнего Ривазоля. Слева за окном на солнце блестела обширная стеклянная плита, имитирующая поверхность озера, справа мелькали многоэтажные декорации. Громадные макеты небоскребов опирались на костыли, спрятанные за щитами фасадов. Все фасады и углы здешних построек были повернуты к северу, где располагался неподдельный фрагмент Центра. А в Нижнем Ривазоле находилась самая крутая в Кройвене тюрьма, туда мы, видимо, и ехали.
Головная боль, рана и кровь в волосах окончательно вернули мне чувство растущей угрозы. Загадочное обстоятельство, что мои конвоиры были третьеразрядными статистами, настраивало на оптимистический лад. Я попытался представить, как может выглядеть тюрьма, выстроенная на самом краю съемочной площадки. Если строители декораций руководствовались принципом последовательности, то здание петенциарного заведения, возведенное в отдаленном месте сценического фона, должно было изображаться лишь единственной стенкой с зарешеченными окошками. Всяческого синтетического преступника, который сидел в своей "камере" (то есть, под голым небом, на помосте, укрепленном за этой решеткой) и строил мрачные мины в объектив Камеры, наверняка держал на месте инстинкт справедливости и чувство прекрасно исполняемого общественного долга.
Видение наказания, основанного на принципе добровольности, не слишком-то пугало меня. Под его влиянием у меня возвращалась вера в собственные силы, как вдруг я стал свидетелем потрясающих событий.
За перекрестком на Девяносто Третьей Улице наш фургон резко затормозил. В это время я выглядывал через заднее окошко. Ближайший конвоир подсек мне ноги своими выставленными коленями. Сила инерции бросила меня спиной на узкую полоску пола - между двух рядов сидящих манекенов. Через мгновение оказалось, что это самое счастливое падение во всей моей жизни.
Еще не отзвучал чудовищный писк покрышек и тормозов автомобиля, как после звона разбитого стекла в заднем окне появились два стальных ствола. А уже после этого в ящике тюремного фургона начался сущий ад. Поддельные карабинеры, разрываемые очередями боевых зарядов из настоящих автоматов, поочередно падали с сидений и покрывали меня все более толстым слоем. Непрерывный грохот длился секунд двадцать.
После оглушительной канонады воцарилась зловещая тишина. От задней двери послышался скрежет замка. Сделалось немножко светлее. Через щелку в куче псевдо-трупов я увидал какие-то фигуры. Кто-то, стоящий на асфальте перед открытой дверью, сообщил ледяным тоном:
- Скрутились в клубок будто червяки на крючке.
- Черт подери! - отозвался на это другой голос, после чего добавил с деланой заботливостью: - Им там плохо не стало?
К завалу трупов подошел еще один тип.
- Шеф! Я знаю, чего это они так скривились. Видно им не слишком понравились духи из наших пульверизаторов.
Раздался гогот, не менее шумный, чем залп из "пульверизаторов". Это была классическая шуточка из более-менее приличного гангстерского фильма, и по ней я понял, что положение мое, скорее всего, нормальным назвать нельзя.
- Джон! Вечно ты сваливаешь в кусты, а другим за тебя пахать...
- Шеф, ну чего вы все Джон да Джон. Я ж вчера посуду мыл, а сегодня заметал даже...
- А ну за работу, а то сейчас как получишь по роже...
Гора поддельных трупов зашаталась, они стали давить на меня не так сильно. Кто-то вытаскивал кукол из машины и швырял их на асфальт.
- Ты, урод, не бросай же на самую средину мостовой, а то потом не развернешься. Мешки давайте!
Через щелку между двумя застывшими карабинерами я увидал нескольких пластиковых мужчин. Среди них был манекен-красавчик в черной шляпе с широкими полями. На основании снимков, часто публикуемых в прессе, я без труда узнал в нем неуловимого гангстера Давида Мартинеса. Это его банда в понедельник вечером совершила наглое грабительское нападение на спецмашину, перевозившую золото в банк "Куэфеда Нос Паза", о чем я узнал во вторник из газеты, когда сидел в баре у Кальпата.
Гангстеры не стали терять времени. Они вытащили из машины всех убитых конвоиров и оставили их на обочине. Я тоже притворился мертвым, и меня перенесли в самом конце. Во время транспортировки один из запыхавшихся амбалов стянул с моей руки часы. Второй пластиковый вор, уже несколько лысеющий, поломал себе ногти, пытаясь содрать с меня парик. Так как в машине я лежал на самом дне, придавленный чудовищной грудой тел - после выноса очутился на самой ее вершине.
Я продолжал изображать из себя мертвеца, но внимательно следил за всем через прищуренные глаза. Я быстро догадался, почему шайка Мартинеса остановила нашу машину. Рядом с тюремным фургоном, который незадолго до налета свернул с автострады в боковую улочку, стояли две другие машины. Они разбились, столкнувшись друг с другом несколько минут назад. Одна из них принадлежала бандитам, которые возвращались на ней после очередной операции и везли с собой набитые добычей мешки. После аварии им пришлось сменить транспортное средство, и случайно им подвернулся наш фургон.
Так что за свое освобождение я должен был благодарить случайность, хотя при этом чуть не расстался с жизнью. Через минуту после расстрела карабинеров на улице воцарилась тишина. В радиусе нескольких сот метров не было видно ни одного - ни живого, ни поддельного - человека. Грохот автоматов распугал всех прохожих. После перегрузки мешков пластиковый грабитель уселся за руль и в сопровождении троих своих дружков отбыл по ведущей в Куэнос автостраде.
В сутолоке гангстеры не заметили, что из разорвавшегося мешка выпал золотой слиток и целая пачка денег. Золотой слиток изображал выкрашенный желтой краской гипсовый кирпич, а деньги - кучка ничего не стоящих бумажек. Кирпич мне и не нужно было брать в руки, потому что при падении на асфальт он раскололся и явил всему миру свои белые внутренности, так что я осмотрел только деньги. В толстой пачке случайно оказалось и несколько настоящих банкнот, которые я тут же спрятал в карман.
Сейчас боль ударила мне в голову еще сильнее: помимо шишки ужасно саднила царапина от ногтей лысого разбойника, который заинтересовался свеженьким видом моего "парика". В свою очередь, следовало поблагодарить Давида Мартинеса - помимо сочувствия за верность идее накапливания гипсовых кирпичей - за альтруистическую жертвенность, размах и энергию всей его деятельности, которая оправдывала существование и подпитывала деятельность прессы.
Дело в том, что Великий Разбойник принадлежал к авангарду марионеточных персонажей, которых Главный Художник придумал для сохранности декораций.
Любого, кто в качестве неподдельного и осознающего окружающее туриста, прогуливался бы по Верхнему и Нижнему Ривазолю с целью осмотра негритянского квартала, вовсе не периферийному по отношению к формальному центру Кройвена, но выстроенного на дальней перспективе съемочной площадки - то есть, любого, кто, ведомый любопытством, добрался бы до самого горизонта громаднейшей сцены, наверняка трудно было бы уговорить, что линии, образованные рядами столбиков, поддерживающих фанерные листы, вырезанные в форме домов, хоть в чем-то походят на улицы города, населенного людьми. Хитроумный гид, которого наверняка бы засыпали лавиной неприятных и недоуменных вопросов, чтобы отвлечь внимание излишне въедливых туристов от деталей (уж слишком подозрительно смотрящихся вблизи), скорее всего показал бы вдаль - на самый отдаленный от центра мыс на Вота Нуфо, где из тонкого слоя стекла, покрывающего землю, вздымались щиты, вырезанные в виде элегантных пассажирских судов.
На станции Девяностой Улицы я вскочил в вагон метро и, спрессованный давкой неживой толпы, направился в центр Кройвена, где сразу же пересел на полупустой автобус, благодаря чему, буквально через минут сорок после расставания с Мюриэль, вновь смог заглянуть в "Глаз Циклона", только понятное дело - там ее не застал. Сидя в бистро, я выкурил сигарету и выпил чашку кофе. Мне пришло в голову, что круги света, в которых передвигаются главные герои фильма, легче всего было бы заметить с места, не закрываемого стенами домов или щитами декораций - то есть, с приличной высоты. При мысли о Темале мне сделалось нехорошо; впрочем, это административное здание и не было самым высоким. В Центре имелся наблюдательный пункт намного лучше.
Я остановил такси и поехал на Пятьдесят Первую Улицу - к банку "Куэфеда Нос Паза" - зданию, насчитывающему сто двадцать этажей и бившему рекорд высоты среди окружающих небоскребов. В магазинчике рядом с банком я купил часы и красный фломастер. В холле банка можно было приобрести план Кройвена. На лифте я поднялся на самый верх "Куэфеды". Со смотровой террасы на крыше я увидал только одно световое пятно, что было ярче падающих на землю солнечных лучей. Яркий круг обнаружился в самом неожиданном месте. Это была совершенно незаселенная местность, но она находилась в границах фигуры, заполненной неподдельными объектами. Я заметил его в естественной пальмовой роще на склоне холма за озером - километрах в четырнадцати отсюда.
Была ли Мюриэль единственной актрисой? Мне показалось, что нет. Уже сам факт, что она разговаривала с глухонемыми, исключал подобную возможность. Все люди, с которыми она поддерживала близкий контакт во время киносъемок, должны были являться актерами, поскольку обращали на себя внимание Зрителя. Но, возможно, наркоманка и не была из главных героев фильма? В качестве персонажа второго плана (но как актриса, рядом с которой я сыграл роль статиста первого плана) она могла быть связана с другой главной фигурой всего зрелища, в котором сама она играла пусть и не самую важную, но существенную роль. В таком случае, она бы принимала участие только в некоторых эпизодах фильма, написанных специально для нее.
Отблеск невидимого юпитера продолжал серебрить верхушки пальм. Засмотревшись вдаль, я терялся в догадках. В конце концов, я разложил план города и красным фломастером начертил на нем контуры сложной фигуры, заключающей внутри себя все естественные объекты.
Этот контур был краем сцены, которую загадочное световое пятно никогда не покидало. Необычная яркость могла мне указать место нынешнего пребывания Мюриэль. Действие фильма (во всяком случае, в данный момент) разворачивалось на восточном берегу Вота Нуфо, где-то на полдороги между Альва Пас и Лесайолой. Если бы я летел на вертолете, то нашел бы актрису без малейшего труда. Часто ли "съемочная группа" выезжала на пленер? Чтобы сейчас добраться на место по ломаной линии, определяемой расположением улиц, мне бы пришлось проехать не четырнадцать, а все двадцать километров, пользуясь при том тремя видами транспорта.
Нужно было ловить такси. Но тут выплыла непредвиденная трудность. Водители всех остановленных мною такси были манекенами, чаще всего, закрепленными в своих машинах навечно. Мне это - понятное дело - было без разницы. Только вот таксисты яростно противились. Когда я говорил, куда мне надо ехать, они тут же выгоняли меня из машины, ссылаясь на то, что у них нет времени. Один как раз направлялся за своим сменщиком, у второго заболела жена, третьему хотелось выпить пивка, а четвертому было просто не по пути. Все эти отговорки, однако, не мешали им брать других пассажиров. И тут я стукнул пальцем по лбу: наконец-то мне стало ясно, почему таксисты так часто капризничают на стоянках и сами выбирают себе пассажиров.
Да, никто из них никогда не слыхал о съемочной площадке, никто из них наверняка не знал, где в данный момент горит сияние невидимых юпитеров, но их внутренний голос с безошибочной точностью управлял их желаниями и формировал их таким образом, чтобы ни один манекен ни с того, ни с сего не влез по случайности на освещенную сцену прямо под объектив Камеры. А сейчас я в качестве цели своей поездки указывал водителям именно то место, где как раз и сиял "Кройвенский Маяк".
На поиски такси с живым водителем я напрасно потратил следующие четверть часа. В конце концов, я сел в автобус и поехал на станцию метро у Пятидесятой Улицы. Метро - которое обычно работало как часы - на сей раз меня подвело. Поезд остановился в тоннеле на красный свет. В безвылазной ловушке я застрял на целых двадцать минут. И в результате, на дорогу до настоящего моста, соединяющего берега Вота Нуфо возле Двадцатой Улицы, я потратил полчаса.
Автобус-экспресс, идущий в аэропорт, уже ожидал на развороте. Я бегом бросился к нему. Но тот уехал, когда я почти что вскочил на ступеньку. Правда, автобус был забит настоящими людьми, и сам шофер тоже был живой, из чего следовало, что я иду по нужному следу. Через десять минут показался следующий автобус, но я на нем не поехал. Живой водитель привез живых пассажиров, развернувшись, выпустил их и заявил собравшимся на остановке, что у него поломка в двигателе и он сходит с маршрута.
Обманувшиеся в своих ожиданиях пассажиры направляли въедливые замечания то в сторону шофера, то двигателя, а я нашел виновного среди самих недовольных: им был пластиковый, неприметный старикан, пришлепавший в самый последний момент. Вскоре на остановке появились и другие статисты третьего плана. По мере того, как их прибывало, все мои надежды на обнаружение Мюриэль таяли как дым.
Мы уехали следующим автобусом. С обеих сторон моста рябила поверхность самой настоящей воды. Большинство живых пассажиров вышло сразу же за мостом, а остальные - в Парайо, где я тоже покинул автобус, поскольку аэропорт - о чем свидетельствовала карта - находился уже далеко за границами сцены. Впрочем, из Парайо было ближе всего к тому холму, на склоне которого (два часа назад!) сиял "Кройвенский Маяк".
Дальше мне нужно было идти пешком. Местность была мне совершенно незнакома. Я прошел мимо последних построек поселка и свернул в глубину рощи. Пройдя ее, я очутился на самом высоком месте. Песчаная тропка извиваясь между деревьями - привела меня на берег озера. Целых полчаса бродил я по склону отмеченной на плане возвышенности, описывая все более широкие круги. Потом влез на дерево. Но нигде не было видно ни одной живой души.
Я кружил в нужном месте, только в неподходящее время: единственное сияние, присвечивающее мне в моих поисках, исходило с западной стороны лазурного небосвода, где над обкусанным небоскребами горизонтом пылало громадное апельсиновое солнце.
XIV
Я сидел на берегу Вота Нуфо и глядел вдаль. Из расположения линий, нарисованных на плане города, следовало, что пятно яркого света могло покинуть восточный берег озера только лишь по двум направлениям. Одно из них я исключил сразу же, так оно вело через мост возле Двадцатой Улицы. Если бы "киносъемочная группа" разминулась со мною там, я сразу бы это заметил. Второе же направление вело через остров Рефф и два коротеньких моста, соединявших его с Лесайолой на восточном берегу озера и с Таведой на западном.
Если Мюриэль осталась на восточном берегу (что было вовсе не обязательным), то сейчас она находилась где-то в посадках между Парайо и Лесайолой или же в одном из этих поселков. Опять же, нужно было бы принять во внимание Уза Не Хуто, поселение, где селили прокаженных. Хотя оно и лежало за официальной чертой города, только обозначенная на плане длинная красная загогулина вырезала из этого поселка небольшую его часть, и это указывало на то, что узенький помост сцены ведет и к людям, коренным образом изолированным от остальной части общества.
Еще раз я разложил карту и склонился над треугольником Парайо Лесайола - Уза Не Хуто. Возможно, иголку в стоге сена было бы найти труднее, чем женщину, освещенную мощнейшим прожектором, но мысль о приключениях, случившихся со мною по пути с крыши банка "Куэфеда Нос Паза", остудила мой начальный запал гораздо эффективней, чем величина обозначенной на плане территории. Хотя, я обладал выбором и всю оставшуюся жизнь мог гоняться за сбегающим от меня по горам и лесам призрачным огоньком.