- Кого бьют и по какому праву? - грозно спросил он.
Степка мгновенно узнал его и, морщась от боли, прошептал:
- Петух...
- Петух? Я как раз тебя ищу! - обрадовался Жора и с ненавистью пнул ногой Степку. - А этот тащить меня куда-то вздумал... Мне Уксус вот так нужен, - и он провел ребром ладони по горлу.
- Уксус? - недоверчиво переспросил Костя.
Степка между тем с трудом поднялся с земли и нерешительно произнес:
- Его в штаб нужно. К Николаю.
- Вот ты кто, сволочь! - воскликнул Жора.
У Кости от бешенства задергалась щека, но он все-таки овладел собой. Это было что-то новое, раньше он сдержать себя в таких случаях не мог,
- Пошли, - хмуро бросил он.
Жора встрепенулся.
- Куда пошли?
- Сказано куда. Ну!..
Николай, выступая с трибуны, видел, в какой панике убежал из зала Жора Наседкин, как вышли за ним Коля Маленький и Илья, а потом и тот парень из угрозыска, с которым Николай познакомился сегодня в штабе. Но вскоре все трое почему-то снова вернулись в зал. Только сейчас, по дороге в штаб, Николай узнал, почему это случилось.
- Куда же этот тип испарился? - задумчиво произнес он.
- Это они знают, - лукаво ответил Коля Маленький, кивнул на шедшего рядом Коваленко. - У них, понимаешь, план... - И уже совсем другим, восхищенным тоном прибавил: - Но ты, между прочим, здорово выступал. Буря оваций!
- Да, прозвучало, - солидно подтвердил Борис Нискин.
И Николай подумал о том, как незаметно, но прочно восстановилась старая дружба. Нет, дружба стала даже еще крепче. Ведь сколько пережито вместе за эти немногие дни, какую проверку прошла и выдержала их дружба! Вот только Степка Шарунин ушел от них. Эх, как только могли они допустить это?
Закрутились, забыли... А ведь Степка здорово переживает, это по всему видно. Нет, надо им заняться, надо его вернуть. Уж если к ним пришел такой, как Петухов, то Степка, свой, рабочий парень, должен быть с ними! И вот еще Таран... Ну... с этим все ясно, с этим проще. Василий никуда не уйдет, он останется. А случай тот будет ему памятной зарубкой на всю жизнь. Уж они постараются. Суд будет, суд справедливый и строгий. Пусть Василий не ждет снисхождения...
Николай вдруг поймал себя на том, что он сейчас так же, как раньше, тревожится за всех своих хлопцев и за всех за них чувствует какую-то особую ответственность. Как и раньше! А впрочем, это понятно. Ведь ребята снова признали его не только другом, но и вожаком. Когда же это случилось? После схватки на пароходе? Или, может быть, после того, как он привел в цех Костю Петухова? Нет, нет, раньше! И тут вдруг Николай вспомнил, как испытующе посмотрел на него Коля Маленький, когда он, Николай, сказал, что хочет, наконец, познакомить ребят с Машей. Вот когда это началось! Именно тогда, когда Николай открыто и честно признал, что был неправ в той ссоре. Конечно, неправ! И перед ребятами и перед Машей.
Маша!.. Что она сейчас думает о нем и о том длинном парне, который сидел с ней рядом, с которым она так весело и охотно переговаривалась в начале диспута? Ведь это с ним она тогда ходила в консерваторию. А недавно поздно вечером их виде18 А. Адамов ли вместе на улице... Ладно, лучше не думать пока об этсм. лучше думать о другом. Например: куда сбежал этот самый Жорка, удался ли их план?..
Внезапно Коля Маленький взял Николая под руку и заставил ускорить шаг.
- Есть экстренное сообщение, - торжественным шепотом сказал он. - Соберись с силами. Не упади.
Николай внутренне весь напрягся: он видел, как после диспута Коля Маленький разговаривал с Машей.
- Как-нибудь не упаду, - с деланным равнодушием ответил он. - А дальше что?
Коля Маленький строго спросил:
- А дальше: почему ты в библиотеку четвертый день не показываешься? Особого приглашения ждешь? Оркестр тебе нужен, цветы, короткий митинг сотрудников?
- Я сам уже, кажется, там не очень нужен, - вырвалось вдруг у Николая.
- Кажется? - с убийственной иронией переспросил Коля Маленький. - Ему, видите ли, кажется! Да чтоб я не родился, если... А в общем я устал заниматься твоими личными делами. Учти! У меня на руках еше Васька, - и он кивнул на понуро шедшего сзади Тарана.
Николай схватил Колю Маленького за руку.
- Что тебе сказала Маша?
- Сказала, что ты круглый дурак. Ну, может быть, слова были другие, но за смысл ручаюсь.
Николай счастливыми глазами посмотрел на друга.
Когда уже подходили к штабу, Коля Маленький шепнул:
- Анька меня про суд чести спрашивала.
- Откуда она знает?
- Она все знает...
- Ну и что?
- Смеется. А по глазам вижу; на душе у нее кошки скребут. Тоже мне характер... Ох, наплачется еще Васька!
- Как-нибудь разберутся...
В штабе за сголом беседовали Проскуряков и Артамонов. Увидев входящих ребят, Проскуряков ворчливо спросил:
- Ну-с, отчитались? Жарко было?
- Полный порядок, дядя Григорий, - весело ответил Николай.
Проскуряков прихлопнул тяжелой ладонью по столу и строго сказал:
- А коли так, то вот вам решение штаба насчет тех ребятишек. Мы сейчас это с Павлом Григорьевичем утрясли. Можете брать их на поруки. Садись, Николай, и пиши заявление в народный суд. И чтоб вся бригада подписала, ясно?
Ребята одобрительно зашумели. Только Таран помалкивал.
Николай уселся в стороне, возле небольшого столика, и придвинул к себе лист бумаги. И тут же над первой строкой заявления вспыхнул горячий спор.
Старик Проскуряков с усмешкой посмотрел на них поверх очков.
- Ну, а я, пожалуй, пойду, - сказал Коваленко. - Доложу по начальству.
В этот момент дверь штаба распахнулась, и на пороге появился испуганный Жора Наседкин, за ним следовал Костя Петухов. Последним, как-то бочком, вошел смущенный Степка и робко огляделся.
- Вот вам, - хмуро и зло сказал Костя, указывая на Жору. - Душу из него, гада, трясите. Он знает что-то про Уксуса.
Поздно вечером в кабинете Огнева Жора Наседкин, всхлипывая, подписал последний лист своих "правдивых, как исповедь", показаний, в сотый раз поклялся, что "с бизнесом кончено и он даже забыл это кошмарное слово", что ему "хватит этих переживаний до самой смерти", и был, наконец, отправлен домой. Еще раньше ушли Степа Шарунин и Костя Петухов.
Огнев посмотрел на Коваленко и усмехнулся.
- Что ж, Петро, так или иначе, но дело вертится и час от часу становится горячее.
Уже стемнело, когда Уксус подъехал к воротам, но, прежде чем провести машину через узкий тоннель во двор, он настороженно осмотрелся. Два проклятых чемодана в кузове, тщательно прикрытые брезентом, жгли ему спину. Только бы скорее избавиться от них!
Тихая, плохо освещенная улица, редкие прохожие и ни одной подозрительной машины у обочины тротуара, казалось, могли успокоить кого угодно. Уксус поглядел во двор. Там было пустынно и гихо, ни одного человека, даже ребятишек. Это последнее обстоятельство чем-то не понравилось ему. Но стремление как можно скорее избавиться от вещей было так велико, что Уксус махнул рукой на свои подозрения.
Не успел он, однако, въехать во двор и затормозить, как к машине подошел какой-то человек, спокойно открыл дверцу кабины и самым будничным тоном, словно старому знакомому, сказал:
- Приехал? Ну, вылезай, раз так.
Уксус оцепенел от неожиданности. Потом скосил глаза на заднее окошечко кабины и увидел, как через борт в кузов легко вскочили еще два человека. Только теперь Уксус понял, что случилось то страшное, чего больше всего боялся: он "сгорел".
Тонкая кадыкастая шея Уксуса вдруг судорожно задергалась, худое лицо исказилось в истерической гримасе, он весь напружинился, готовый к сумасшедшему прыжку. Но стоявший перед ним человек невозмутимо предупредил:
- Давай только без спектакля обойдемся. Зрителей здесь не будет, а нас все равно ничем не удивишь.
Уксус понял, что обычная его "уличная тактика", рассчитанная на постового милиционера и сочувствие прохожих, здесь не пройдет, и счел за лучшее "спектакля" не устраивать.
Через полчаса в кабинете Огнева начался допрос.
За это время Уксус пришел немного в себя и решил все отрицать. Ясно, что "продал" его этот самый студент, а он знает и Резаного. Но Уксус ничего знать не обязан: его попросили, он довез. Что за вещи - тоже не знает и знать не хочет.
Главное, не выдавать Резаного. Лучше суд, тюрьма - много ему все равно не дадут, - чем на всю жизнь иметь такого врага, как Pезаный. В последнем случае "вся жизнь" сокращалась до такого минимального срока, что при одной мысли об этом начинал бить озноб.
- Ну-с, давай знакомиться, Михаил Колосков, - начал Огнев, закуривая и удобно откидываясь на спинку кресла. Все-таки первая встреча.
- Дай бог, и последняя, - охотно поддержал разговор Уксус, хотя его и неприятно удивило, что уголовный розыск уже знает его имя и фамилию. Этого студент им сообщить не мог. Что же они еще про него знают в таком случае?
Вечный и проклятый вопрос: "Что они знают?", а в связи с этим как вести себя на допросе, что скрывать, а что охотно и как бы искренне рассказывать, в чем немедленно признаваться, - вопрос этот начинал все больше мучить Уксуса. Он решил пока что оттянуть время и, в свою очередь, как можно беззаботнее сказал:
- А раз знакомиться, то разрешите и вашу фамилию...
- Что ж, моя - Огнев.
Ого, Огнев!.. О нем предупреждал Резаный. И невольно у Уксуса вырвалось:
- Тот самый?..
- Другого нет, - усмехнулся Огнев. - А что?
- Наслышан.
- Ну вот и прекрасно! И я о тебе... наслышан.
Поэтому давай, Колосков, решать сразу: сам все расскажешь, или уличать тебя надо?
- Что рассказывать-то? - с глуповатым и как будто искренним удивлением спросил Уксус.
Огнев пожал плечами.
- Да все, что случилось с тобой, начиная... ну, скажем, со вторника.
Вторник... Тот самый день, когда Резаный ограбил магазин. И при мысли, что Огнев все это знает и увязывает с ним, у Уксуса холодок прошел по спине.
- Ничего со мной не случилось, - резко ответил он.
- Вот как? - Лицо Огнева стало строгим. - Давай, Колосков, играть в открытую, а? Не люблю я, знаешь, эти жмурки.
- А мне что? Валяйте.
- Так вот картина. Во вторник был ограблен магазин и убит сторож. Из пистолета. Вот он.
Огнев достал из ящика стола пистолет и положил перед Уксусом.
- Узнаешь?
- Нет!
- Плохо. Молодой, а память уже того... Это тот самый пистолет, из которого ты потом стрелял на корабле в среду. Вот показания свидетелей, вот акт баллистической экспертизы.
Огнев открыл одну из папок и придвинул несколько бумаг через стол к Укcycy. Тот даже не взглянул на них. Огнев усмехнулся.
- Пойдем дальше, - тем же ровным тоном продолжал он. Только что в твоей машине нашли вещи с этой самой кражи. Вывод? Вывод один. Ограбил магазин и убил сторожа ты. Это, брат, называется поймать с поличным. Лучших доказательств и не надо.
- Никого я не убивал, - зло сверкнул глазами Уксус. - И магазин не грабил.
- Тогда объясни. Опровергни факты.
Уксус испугался. Ему "шьют" нешуточное дело.
За такое могут дать и расстрел. О том, что Резаный убил сторожа, он не знал. Но на всякий случай Уксус решил для начала "толкнуть" свою версию, хотя внутренне он уже не верил в удачу.
- Пистолет этот я нашел. А чемоданы студент один подкинуть просил. Я и не знал, что в них.
- Та-ак, - как будто даже удовлетворенно произнес Огнев. - Здорово у тебя получается. Ну, а что ты делал в ночь со вторника на сред"?
- Не помню, - и, подмигнув, Уксус добавил: - Может, где и задержался, человек я холостой.
Огнев добродушно спросил:
- Где же твоя зазноба живет?
- Да тут недалеко, почтового адреса не знаю.
- То-то, что недалеко. А в ту ночь тебя на машине задержали. Вот рапорт.
Огнев открыл было снова папку, но Уксус, словно только сейчас вспомнив, воскликнул:
- Да!.. В ту ночь я из колхоза возвращался. Путевка была в порядочке.
- В порядочке? - Огнев достал из папки не одну, а две бумаги. - Ну так вот рапорт старшины милиции. А вот справка из гаража. Путевочка-то, брат, была фальшивая.
Уксус растерялся. Никогда он еще не сталкивался с такими делами и такими допросами. Это было совсем не похоже на допрос в дежурке отделения милиции по поводу какой-нибудь драки. Это что-то совсем другое.
И Огнев, словно прочитав его мысли, строго сказал:
- Глупо ведешь себя, Колосков. А может...
Нервы Уксуса были напряжены до предела. И он не выдержал:
- Что может?
- Может, ты, дуралей, чужую вину на себя берешь?
Огнев спросил это так доверительно, с такой подкупающей искренностью, что Уксус вдруг необычайно ясно понял: он действительно ведет себя как последний дурак, хуже просто не придумаешь. Брать на себя такое дело, идти, может, под расстрел за Резаного, а тот будет себе спокойно разгуливать на свободе?
Дудки!.. Но выдавать его? А вдруг его не расстреляют, и он когда-нибудь выйдет на свободу? У него хорошая память!.. Что же делать?.. И тут вдруг изворотливый, хитрый ум Уксуса подсказал ему, кажется, один-единственный выход. Что ж, он, так и быть, "продаст" Резаного, но взять его они, пожалуй, не возьмут. Конечно, ие возьмут!
И, ликуя в душе, он с самым убитым видом сказал:
- Ладно! На чистоту так на чистоту. Дело сделал не я, а другой человек. Могу сказать, где он схоронился.
- Вот это уже серьезный разговор, - одобрительно кивнул головой Огнев.
Огнев понимал: время терять нельзя. Баракин уже встревожен, ведь Уксус еще час назад должен был вернуться с деньгами. Скоро он поймет, что стряслась беда, и улизнет из города.
Поэтому ровно через двадцать минут после того, как Уксус назвал адрес, где скрывался Баракин, маленький домик на безлюдной и тихой пригородной улице был окружен.
Но Огнев слишком хорошо знал своего "крестника", чтобы вот так, просто, подойти и постучать в дверь, рассчитывая, что Баракин немедленно откроет, и тут же схватить его. Нет, он не откроет. Для этого нужен особый сигнал, заранее с Уксусом согласованный.
Поэтому, получив сообщение, что дом окружен, Огнев и задал этот последний вопрос:
- А теперь скажи, как стучать, чтобы открыл.
- Да никак особенно не стучать, - махнул рукой Уксус. Он через дверь спрашивает, а я отвечаю, что, мол, свой, Уксус.
Он и пускает.
Он врал вдохновенно и нагло. Но Огнев слишком спешил и... поверил. Что ж, возможно, Баракин пускает "на голос", вполне возможно.
Через минуту Огнев уже мчался в машине на окраину города.
Был двенадцатый час ночи.
Кольцо окружения вокруг домика начали постепенно стягивать все туже и туже. Сотрудники с разных сторон проникли в чернильную темноту двора, неслышно стали у всех пяти окон, взяли под наблюдение крышу. В двух окнах за плотными занавесями горел свет.
К единственной двери первым подошел Коваленко и постучал осторожно, настойчиво.
Дверь не открывали.
Коваленко терпеливо подождал, потом постучал снова, еще осторожнее и еще настойчивее.
В это время к Огневу приблизился один из сотрудников и, кивнув головой на темное окно, возле которого он дежурил, тихо доложил:
- Храпит там кто-то.
Неужто Баракин? Нет. Он сейчас не может спать, он ждет Уксуса, ждет нетерпеливо, уже тревожатся и давно злится. Может быть, это хозяин домика? Пока вообще неизвестно, чей это дом, кто в нем постоянно живет.
Но размышлять долго не пришлось. Все, находившиеся во дворе, вдруг увидели, как в обоих окнах домика неожиданно погас свет.
Огнев стоял у самого крыльца и не спускал глаз с Коваленко, который постучал уже в третий раз и тут же предостерегающе поднял руку: он услышал за дверью какой-то шорох, будто подкрался к ней человек, дышит тяжело, беспокойно и ждет, чего-то ждет.
Коваленко тоже минуту выждал, потом глухо и торопливо, словно задыхаясь от волнения, произнес:
- Открой. Это я, Уксус. Ну!..
Секунда... И за дверью осторожно звякнул затвор. Она медленно приоткрылась, но на пороге, в черном ее проеме, никого не оказалось.
Прежде чем Огнев успел его остановить, Коваленко бросился в темноту коридора. И тут же раздался его крик, короткий, отчаянный, сразу перешедший в хрип.
На Огнева метнулась какая-то тень, отбросила его в сторону. Но он все же успел рукояткой пистолета ударить неизвестного, и тот, покачнувшись, глухо выругался. Огнев узнал Баракина.
В этот момент кто-то из сотрудников крикнул:
- Стой! Стрелять буду!
И через секунду опять:
- Стой, тебе говорят!
Огнев был уже в коридоре, где, раненный ножом в спину, лежал Коваленко, когда во дворе грохнул выстрел. Всего один выстрел, но его оказалось достаточно. Сотрудники Огнева умели стрелять.
Когда увезли раненого Коваленко, оперативная группа приступила к тщательному обыску. Пьяного старика хозяина разбудить не удалось.
Огнев зашел в одну из комнат, где на кушетке лежало тело Баракина. Злость и удивление застыли на его лице.
Следующий день был воскресенье.
С утра в районном штабе народных дружин было особенно людно.
Огнев остановился на пороге, огляделся и, заметив стоявших возле окна Артамонова и Николая Вехова, направился к ним.
- Ну, что нового в вашем хозяйстве? - спросил он, здороваясь.
- Вот суд чести вчера у них был, - Артамонов кивнул на Николая. - Проработали одного паренька так, что я, признаться, даже не ожидал.
- Исключили из дружины?
- Ну, зачем же, - спокойно ответил Николай. - Парень свой, не первый день знаем. Мозги прочистили.
Все трое на миг задумались. Потом Артамонов сказал:
- Это, милый, великое счастье, если ты всем честным людям, настоящим друзьям своим, можешь смело сказать, глядя прямо им в глаза: "Я свой! Я такой же, как вы, я - рядом, плечом к плечу с вами!" Но от тебя, Николай, и от твоих хлопцев требуется больше. Среди других, казалось бы, чужих тебе и даже враждебных людей должен ты уметь разглядеть таких же вот своих парней, которые только случайно, только по слабости или глупости своей отошли когда-то от вас. Но мало разглядеть это, надо заставить кх вернуться, как бы далеко они от вас ни ушли.
Великое это дело, скажу я тебе. И вы уже начали его делать, начали правильно. И это не только радость, это святой долг наш. Запомни на всю жизнь, Николай: люди должны быть счастливы, все люди на нашей Земле. Это я тебе как старый коммунист говорю.
Я для этого революцию делал и защищал ее в трех войнах.
- Хорошо это ты сказал, Павел Григорьевич, - заражаясь его настроением, задумчиво подтвердил Огнев и уверенно добавил: - А эти не свернут. На таких положиться можно.
Артамонов со своей обычной скупой усмешкой кивнул на Николая:
- Он к тому же еще и оратором стал. На диспуте в университете очень умную речь сказал. И вчера на суде тоже. Теперь выделили его общественным защитником по делу о тех ребятишках. Словом, растет человек. Вот только юридических знаний не хватает. - И озабоченно добавил: - Это для дружинников становится делом важным сейчас.
- Да-а, - покачал головой Огнев. - Вот так оно получается. Одни растут, а другие... Э, да чего там! - досадливо махнул он рукой и, чтобы переменить разговор, спросил Николая: - Идешь сегодня в патруль?
Тот отрицательно покачал головой, а Артамонов добродушно заметил:
- Культпоход у них в оперный. Вся знаменитая бригада Вехова в полном составе плюс представитель райкома комсомола.
- Уж не твоя ли стрекоза?
- Она самая, - усмехнулся Артамонов. - Суд чести странный результат возымел, доложу я тебе. Просто, знаешь, диву даешься.
Огнев хитро взглянул на Николая.
- А как насчет работников библиотечного фронта? Они тоже плюс или как?
Николай покраснел. Артамонов обнял его за плечи и ответил:
- Плюс, плюс. И все-то эти сыщики знают. Ничего не скроешь.
Огнев улыбнулся.
- Я еще знаю, что бюро райкома партии было. Решили догнать другие районы по уровню партийного руководства дружинами. Так ведь? Выходит, случай с инструментальным кое-чему помог?
- Ну и что? - пожал плечами Артамонов. - Я же тебе говорил, что Сомов коммунист настоящий.
Самое главное на этой неделе будет.
- Что именно?
- Общее собрание дружины партком собирает, Вот где будет жарко. Так, что ли, Николай?
- Еще бы, - кивнул в ответ тог. - Ребята как черти злы. - И многозначительно добавил: - Кое-кому из начальства придется солоно.
- Вот оно что! А я-то думаю, почему это самое начальство сегодня носа не кажет, - усмехнулся Огнев. - Теперь все ясно.
Артамонов вздохнул.
- Словом, жизнь идет, и все вполне закономерно получается. Между прочим, - обернулся он к Огневу, - зашел бы вечерком, потолковать кое о чем надо. У них суд чести еще один результат дал. Восемьдесят новых заявлений в дружину. Неплохо, а?
Огнев кивнул головой.
- За боевыми делами идет и боевая слава. Все, как ты говоришь, закономерно. Кстати, "Ленинскую смену" сегодня видели?
- Нет еще. А что?
- Читать газеты надо, дорогие товарищи. А эту сегодня все из рук рвут. Рассказ Андрея Рогова. Детективный, главное. Там и про них говорится, - Огнев кивнул на Николая. - И совсем неплохой рассказ, между прочим. Это первое. Второе открытое письмо про диспут в университете. Ох, и здорово там одной группке влетело!
- Это нам еще вчера было известно, - не без подковырки заметил Артамонов.
- Да? - Огнев хитро прищурился. - А то, что двое из них у нас сидят, это вам тоже известно?
- То есть как сидят?!
- Обыкновенно. С горя напились вчера вечером в ресторане. Шум подняли. А сейчас льют слезы и отрекаются от своих идейных заблуждений. Уж мы и родителей сегодня с утра вызвали и ребят из комитета комсомола. Даже валерьянкой поим. И смех и грех, честное слово.
- А фамилии их как?
- Гельтищев и... Титаренко.
- Они самые, - подтвердил Николай. - Главные крикуны.
- Ну, теперь у них совсем другой репертуар, - усмехнулся Огнев и, обращаясь к Артамонову, добавил: - А вечером я, так и быть, зайду. Стариковское твое одиночество рассею.
Артамонов улыбнулся и, указав рукой вокруг, сказал:
- Какое же тут одиночество? Тут, брат, все кипит, бурлит и никогда не затихает.
Огнев засмеялся.
- Что ж, все вполне закономерно.
Ему, как видно, понравилось это выражение.
Степка мгновенно узнал его и, морщась от боли, прошептал:
- Петух...
- Петух? Я как раз тебя ищу! - обрадовался Жора и с ненавистью пнул ногой Степку. - А этот тащить меня куда-то вздумал... Мне Уксус вот так нужен, - и он провел ребром ладони по горлу.
- Уксус? - недоверчиво переспросил Костя.
Степка между тем с трудом поднялся с земли и нерешительно произнес:
- Его в штаб нужно. К Николаю.
- Вот ты кто, сволочь! - воскликнул Жора.
У Кости от бешенства задергалась щека, но он все-таки овладел собой. Это было что-то новое, раньше он сдержать себя в таких случаях не мог,
- Пошли, - хмуро бросил он.
Жора встрепенулся.
- Куда пошли?
- Сказано куда. Ну!..
Николай, выступая с трибуны, видел, в какой панике убежал из зала Жора Наседкин, как вышли за ним Коля Маленький и Илья, а потом и тот парень из угрозыска, с которым Николай познакомился сегодня в штабе. Но вскоре все трое почему-то снова вернулись в зал. Только сейчас, по дороге в штаб, Николай узнал, почему это случилось.
- Куда же этот тип испарился? - задумчиво произнес он.
- Это они знают, - лукаво ответил Коля Маленький, кивнул на шедшего рядом Коваленко. - У них, понимаешь, план... - И уже совсем другим, восхищенным тоном прибавил: - Но ты, между прочим, здорово выступал. Буря оваций!
- Да, прозвучало, - солидно подтвердил Борис Нискин.
И Николай подумал о том, как незаметно, но прочно восстановилась старая дружба. Нет, дружба стала даже еще крепче. Ведь сколько пережито вместе за эти немногие дни, какую проверку прошла и выдержала их дружба! Вот только Степка Шарунин ушел от них. Эх, как только могли они допустить это?
Закрутились, забыли... А ведь Степка здорово переживает, это по всему видно. Нет, надо им заняться, надо его вернуть. Уж если к ним пришел такой, как Петухов, то Степка, свой, рабочий парень, должен быть с ними! И вот еще Таран... Ну... с этим все ясно, с этим проще. Василий никуда не уйдет, он останется. А случай тот будет ему памятной зарубкой на всю жизнь. Уж они постараются. Суд будет, суд справедливый и строгий. Пусть Василий не ждет снисхождения...
Николай вдруг поймал себя на том, что он сейчас так же, как раньше, тревожится за всех своих хлопцев и за всех за них чувствует какую-то особую ответственность. Как и раньше! А впрочем, это понятно. Ведь ребята снова признали его не только другом, но и вожаком. Когда же это случилось? После схватки на пароходе? Или, может быть, после того, как он привел в цех Костю Петухова? Нет, нет, раньше! И тут вдруг Николай вспомнил, как испытующе посмотрел на него Коля Маленький, когда он, Николай, сказал, что хочет, наконец, познакомить ребят с Машей. Вот когда это началось! Именно тогда, когда Николай открыто и честно признал, что был неправ в той ссоре. Конечно, неправ! И перед ребятами и перед Машей.
Маша!.. Что она сейчас думает о нем и о том длинном парне, который сидел с ней рядом, с которым она так весело и охотно переговаривалась в начале диспута? Ведь это с ним она тогда ходила в консерваторию. А недавно поздно вечером их виде18 А. Адамов ли вместе на улице... Ладно, лучше не думать пока об этсм. лучше думать о другом. Например: куда сбежал этот самый Жорка, удался ли их план?..
Внезапно Коля Маленький взял Николая под руку и заставил ускорить шаг.
- Есть экстренное сообщение, - торжественным шепотом сказал он. - Соберись с силами. Не упади.
Николай внутренне весь напрягся: он видел, как после диспута Коля Маленький разговаривал с Машей.
- Как-нибудь не упаду, - с деланным равнодушием ответил он. - А дальше что?
Коля Маленький строго спросил:
- А дальше: почему ты в библиотеку четвертый день не показываешься? Особого приглашения ждешь? Оркестр тебе нужен, цветы, короткий митинг сотрудников?
- Я сам уже, кажется, там не очень нужен, - вырвалось вдруг у Николая.
- Кажется? - с убийственной иронией переспросил Коля Маленький. - Ему, видите ли, кажется! Да чтоб я не родился, если... А в общем я устал заниматься твоими личными делами. Учти! У меня на руках еше Васька, - и он кивнул на понуро шедшего сзади Тарана.
Николай схватил Колю Маленького за руку.
- Что тебе сказала Маша?
- Сказала, что ты круглый дурак. Ну, может быть, слова были другие, но за смысл ручаюсь.
Николай счастливыми глазами посмотрел на друга.
Когда уже подходили к штабу, Коля Маленький шепнул:
- Анька меня про суд чести спрашивала.
- Откуда она знает?
- Она все знает...
- Ну и что?
- Смеется. А по глазам вижу; на душе у нее кошки скребут. Тоже мне характер... Ох, наплачется еще Васька!
- Как-нибудь разберутся...
В штабе за сголом беседовали Проскуряков и Артамонов. Увидев входящих ребят, Проскуряков ворчливо спросил:
- Ну-с, отчитались? Жарко было?
- Полный порядок, дядя Григорий, - весело ответил Николай.
Проскуряков прихлопнул тяжелой ладонью по столу и строго сказал:
- А коли так, то вот вам решение штаба насчет тех ребятишек. Мы сейчас это с Павлом Григорьевичем утрясли. Можете брать их на поруки. Садись, Николай, и пиши заявление в народный суд. И чтоб вся бригада подписала, ясно?
Ребята одобрительно зашумели. Только Таран помалкивал.
Николай уселся в стороне, возле небольшого столика, и придвинул к себе лист бумаги. И тут же над первой строкой заявления вспыхнул горячий спор.
Старик Проскуряков с усмешкой посмотрел на них поверх очков.
- Ну, а я, пожалуй, пойду, - сказал Коваленко. - Доложу по начальству.
В этот момент дверь штаба распахнулась, и на пороге появился испуганный Жора Наседкин, за ним следовал Костя Петухов. Последним, как-то бочком, вошел смущенный Степка и робко огляделся.
- Вот вам, - хмуро и зло сказал Костя, указывая на Жору. - Душу из него, гада, трясите. Он знает что-то про Уксуса.
Поздно вечером в кабинете Огнева Жора Наседкин, всхлипывая, подписал последний лист своих "правдивых, как исповедь", показаний, в сотый раз поклялся, что "с бизнесом кончено и он даже забыл это кошмарное слово", что ему "хватит этих переживаний до самой смерти", и был, наконец, отправлен домой. Еще раньше ушли Степа Шарунин и Костя Петухов.
Огнев посмотрел на Коваленко и усмехнулся.
- Что ж, Петро, так или иначе, но дело вертится и час от часу становится горячее.
Уже стемнело, когда Уксус подъехал к воротам, но, прежде чем провести машину через узкий тоннель во двор, он настороженно осмотрелся. Два проклятых чемодана в кузове, тщательно прикрытые брезентом, жгли ему спину. Только бы скорее избавиться от них!
Тихая, плохо освещенная улица, редкие прохожие и ни одной подозрительной машины у обочины тротуара, казалось, могли успокоить кого угодно. Уксус поглядел во двор. Там было пустынно и гихо, ни одного человека, даже ребятишек. Это последнее обстоятельство чем-то не понравилось ему. Но стремление как можно скорее избавиться от вещей было так велико, что Уксус махнул рукой на свои подозрения.
Не успел он, однако, въехать во двор и затормозить, как к машине подошел какой-то человек, спокойно открыл дверцу кабины и самым будничным тоном, словно старому знакомому, сказал:
- Приехал? Ну, вылезай, раз так.
Уксус оцепенел от неожиданности. Потом скосил глаза на заднее окошечко кабины и увидел, как через борт в кузов легко вскочили еще два человека. Только теперь Уксус понял, что случилось то страшное, чего больше всего боялся: он "сгорел".
Тонкая кадыкастая шея Уксуса вдруг судорожно задергалась, худое лицо исказилось в истерической гримасе, он весь напружинился, готовый к сумасшедшему прыжку. Но стоявший перед ним человек невозмутимо предупредил:
- Давай только без спектакля обойдемся. Зрителей здесь не будет, а нас все равно ничем не удивишь.
Уксус понял, что обычная его "уличная тактика", рассчитанная на постового милиционера и сочувствие прохожих, здесь не пройдет, и счел за лучшее "спектакля" не устраивать.
Через полчаса в кабинете Огнева начался допрос.
За это время Уксус пришел немного в себя и решил все отрицать. Ясно, что "продал" его этот самый студент, а он знает и Резаного. Но Уксус ничего знать не обязан: его попросили, он довез. Что за вещи - тоже не знает и знать не хочет.
Главное, не выдавать Резаного. Лучше суд, тюрьма - много ему все равно не дадут, - чем на всю жизнь иметь такого врага, как Pезаный. В последнем случае "вся жизнь" сокращалась до такого минимального срока, что при одной мысли об этом начинал бить озноб.
- Ну-с, давай знакомиться, Михаил Колосков, - начал Огнев, закуривая и удобно откидываясь на спинку кресла. Все-таки первая встреча.
- Дай бог, и последняя, - охотно поддержал разговор Уксус, хотя его и неприятно удивило, что уголовный розыск уже знает его имя и фамилию. Этого студент им сообщить не мог. Что же они еще про него знают в таком случае?
Вечный и проклятый вопрос: "Что они знают?", а в связи с этим как вести себя на допросе, что скрывать, а что охотно и как бы искренне рассказывать, в чем немедленно признаваться, - вопрос этот начинал все больше мучить Уксуса. Он решил пока что оттянуть время и, в свою очередь, как можно беззаботнее сказал:
- А раз знакомиться, то разрешите и вашу фамилию...
- Что ж, моя - Огнев.
Ого, Огнев!.. О нем предупреждал Резаный. И невольно у Уксуса вырвалось:
- Тот самый?..
- Другого нет, - усмехнулся Огнев. - А что?
- Наслышан.
- Ну вот и прекрасно! И я о тебе... наслышан.
Поэтому давай, Колосков, решать сразу: сам все расскажешь, или уличать тебя надо?
- Что рассказывать-то? - с глуповатым и как будто искренним удивлением спросил Уксус.
Огнев пожал плечами.
- Да все, что случилось с тобой, начиная... ну, скажем, со вторника.
Вторник... Тот самый день, когда Резаный ограбил магазин. И при мысли, что Огнев все это знает и увязывает с ним, у Уксуса холодок прошел по спине.
- Ничего со мной не случилось, - резко ответил он.
- Вот как? - Лицо Огнева стало строгим. - Давай, Колосков, играть в открытую, а? Не люблю я, знаешь, эти жмурки.
- А мне что? Валяйте.
- Так вот картина. Во вторник был ограблен магазин и убит сторож. Из пистолета. Вот он.
Огнев достал из ящика стола пистолет и положил перед Уксусом.
- Узнаешь?
- Нет!
- Плохо. Молодой, а память уже того... Это тот самый пистолет, из которого ты потом стрелял на корабле в среду. Вот показания свидетелей, вот акт баллистической экспертизы.
Огнев открыл одну из папок и придвинул несколько бумаг через стол к Укcycy. Тот даже не взглянул на них. Огнев усмехнулся.
- Пойдем дальше, - тем же ровным тоном продолжал он. Только что в твоей машине нашли вещи с этой самой кражи. Вывод? Вывод один. Ограбил магазин и убил сторожа ты. Это, брат, называется поймать с поличным. Лучших доказательств и не надо.
- Никого я не убивал, - зло сверкнул глазами Уксус. - И магазин не грабил.
- Тогда объясни. Опровергни факты.
Уксус испугался. Ему "шьют" нешуточное дело.
За такое могут дать и расстрел. О том, что Резаный убил сторожа, он не знал. Но на всякий случай Уксус решил для начала "толкнуть" свою версию, хотя внутренне он уже не верил в удачу.
- Пистолет этот я нашел. А чемоданы студент один подкинуть просил. Я и не знал, что в них.
- Та-ак, - как будто даже удовлетворенно произнес Огнев. - Здорово у тебя получается. Ну, а что ты делал в ночь со вторника на сред"?
- Не помню, - и, подмигнув, Уксус добавил: - Может, где и задержался, человек я холостой.
Огнев добродушно спросил:
- Где же твоя зазноба живет?
- Да тут недалеко, почтового адреса не знаю.
- То-то, что недалеко. А в ту ночь тебя на машине задержали. Вот рапорт.
Огнев открыл было снова папку, но Уксус, словно только сейчас вспомнив, воскликнул:
- Да!.. В ту ночь я из колхоза возвращался. Путевка была в порядочке.
- В порядочке? - Огнев достал из папки не одну, а две бумаги. - Ну так вот рапорт старшины милиции. А вот справка из гаража. Путевочка-то, брат, была фальшивая.
Уксус растерялся. Никогда он еще не сталкивался с такими делами и такими допросами. Это было совсем не похоже на допрос в дежурке отделения милиции по поводу какой-нибудь драки. Это что-то совсем другое.
И Огнев, словно прочитав его мысли, строго сказал:
- Глупо ведешь себя, Колосков. А может...
Нервы Уксуса были напряжены до предела. И он не выдержал:
- Что может?
- Может, ты, дуралей, чужую вину на себя берешь?
Огнев спросил это так доверительно, с такой подкупающей искренностью, что Уксус вдруг необычайно ясно понял: он действительно ведет себя как последний дурак, хуже просто не придумаешь. Брать на себя такое дело, идти, может, под расстрел за Резаного, а тот будет себе спокойно разгуливать на свободе?
Дудки!.. Но выдавать его? А вдруг его не расстреляют, и он когда-нибудь выйдет на свободу? У него хорошая память!.. Что же делать?.. И тут вдруг изворотливый, хитрый ум Уксуса подсказал ему, кажется, один-единственный выход. Что ж, он, так и быть, "продаст" Резаного, но взять его они, пожалуй, не возьмут. Конечно, ие возьмут!
И, ликуя в душе, он с самым убитым видом сказал:
- Ладно! На чистоту так на чистоту. Дело сделал не я, а другой человек. Могу сказать, где он схоронился.
- Вот это уже серьезный разговор, - одобрительно кивнул головой Огнев.
Огнев понимал: время терять нельзя. Баракин уже встревожен, ведь Уксус еще час назад должен был вернуться с деньгами. Скоро он поймет, что стряслась беда, и улизнет из города.
Поэтому ровно через двадцать минут после того, как Уксус назвал адрес, где скрывался Баракин, маленький домик на безлюдной и тихой пригородной улице был окружен.
Но Огнев слишком хорошо знал своего "крестника", чтобы вот так, просто, подойти и постучать в дверь, рассчитывая, что Баракин немедленно откроет, и тут же схватить его. Нет, он не откроет. Для этого нужен особый сигнал, заранее с Уксусом согласованный.
Поэтому, получив сообщение, что дом окружен, Огнев и задал этот последний вопрос:
- А теперь скажи, как стучать, чтобы открыл.
- Да никак особенно не стучать, - махнул рукой Уксус. Он через дверь спрашивает, а я отвечаю, что, мол, свой, Уксус.
Он и пускает.
Он врал вдохновенно и нагло. Но Огнев слишком спешил и... поверил. Что ж, возможно, Баракин пускает "на голос", вполне возможно.
Через минуту Огнев уже мчался в машине на окраину города.
Был двенадцатый час ночи.
Кольцо окружения вокруг домика начали постепенно стягивать все туже и туже. Сотрудники с разных сторон проникли в чернильную темноту двора, неслышно стали у всех пяти окон, взяли под наблюдение крышу. В двух окнах за плотными занавесями горел свет.
К единственной двери первым подошел Коваленко и постучал осторожно, настойчиво.
Дверь не открывали.
Коваленко терпеливо подождал, потом постучал снова, еще осторожнее и еще настойчивее.
В это время к Огневу приблизился один из сотрудников и, кивнув головой на темное окно, возле которого он дежурил, тихо доложил:
- Храпит там кто-то.
Неужто Баракин? Нет. Он сейчас не может спать, он ждет Уксуса, ждет нетерпеливо, уже тревожатся и давно злится. Может быть, это хозяин домика? Пока вообще неизвестно, чей это дом, кто в нем постоянно живет.
Но размышлять долго не пришлось. Все, находившиеся во дворе, вдруг увидели, как в обоих окнах домика неожиданно погас свет.
Огнев стоял у самого крыльца и не спускал глаз с Коваленко, который постучал уже в третий раз и тут же предостерегающе поднял руку: он услышал за дверью какой-то шорох, будто подкрался к ней человек, дышит тяжело, беспокойно и ждет, чего-то ждет.
Коваленко тоже минуту выждал, потом глухо и торопливо, словно задыхаясь от волнения, произнес:
- Открой. Это я, Уксус. Ну!..
Секунда... И за дверью осторожно звякнул затвор. Она медленно приоткрылась, но на пороге, в черном ее проеме, никого не оказалось.
Прежде чем Огнев успел его остановить, Коваленко бросился в темноту коридора. И тут же раздался его крик, короткий, отчаянный, сразу перешедший в хрип.
На Огнева метнулась какая-то тень, отбросила его в сторону. Но он все же успел рукояткой пистолета ударить неизвестного, и тот, покачнувшись, глухо выругался. Огнев узнал Баракина.
В этот момент кто-то из сотрудников крикнул:
- Стой! Стрелять буду!
И через секунду опять:
- Стой, тебе говорят!
Огнев был уже в коридоре, где, раненный ножом в спину, лежал Коваленко, когда во дворе грохнул выстрел. Всего один выстрел, но его оказалось достаточно. Сотрудники Огнева умели стрелять.
Когда увезли раненого Коваленко, оперативная группа приступила к тщательному обыску. Пьяного старика хозяина разбудить не удалось.
Огнев зашел в одну из комнат, где на кушетке лежало тело Баракина. Злость и удивление застыли на его лице.
Следующий день был воскресенье.
С утра в районном штабе народных дружин было особенно людно.
Огнев остановился на пороге, огляделся и, заметив стоявших возле окна Артамонова и Николая Вехова, направился к ним.
- Ну, что нового в вашем хозяйстве? - спросил он, здороваясь.
- Вот суд чести вчера у них был, - Артамонов кивнул на Николая. - Проработали одного паренька так, что я, признаться, даже не ожидал.
- Исключили из дружины?
- Ну, зачем же, - спокойно ответил Николай. - Парень свой, не первый день знаем. Мозги прочистили.
Все трое на миг задумались. Потом Артамонов сказал:
- Это, милый, великое счастье, если ты всем честным людям, настоящим друзьям своим, можешь смело сказать, глядя прямо им в глаза: "Я свой! Я такой же, как вы, я - рядом, плечом к плечу с вами!" Но от тебя, Николай, и от твоих хлопцев требуется больше. Среди других, казалось бы, чужих тебе и даже враждебных людей должен ты уметь разглядеть таких же вот своих парней, которые только случайно, только по слабости или глупости своей отошли когда-то от вас. Но мало разглядеть это, надо заставить кх вернуться, как бы далеко они от вас ни ушли.
Великое это дело, скажу я тебе. И вы уже начали его делать, начали правильно. И это не только радость, это святой долг наш. Запомни на всю жизнь, Николай: люди должны быть счастливы, все люди на нашей Земле. Это я тебе как старый коммунист говорю.
Я для этого революцию делал и защищал ее в трех войнах.
- Хорошо это ты сказал, Павел Григорьевич, - заражаясь его настроением, задумчиво подтвердил Огнев и уверенно добавил: - А эти не свернут. На таких положиться можно.
Артамонов со своей обычной скупой усмешкой кивнул на Николая:
- Он к тому же еще и оратором стал. На диспуте в университете очень умную речь сказал. И вчера на суде тоже. Теперь выделили его общественным защитником по делу о тех ребятишках. Словом, растет человек. Вот только юридических знаний не хватает. - И озабоченно добавил: - Это для дружинников становится делом важным сейчас.
- Да-а, - покачал головой Огнев. - Вот так оно получается. Одни растут, а другие... Э, да чего там! - досадливо махнул он рукой и, чтобы переменить разговор, спросил Николая: - Идешь сегодня в патруль?
Тот отрицательно покачал головой, а Артамонов добродушно заметил:
- Культпоход у них в оперный. Вся знаменитая бригада Вехова в полном составе плюс представитель райкома комсомола.
- Уж не твоя ли стрекоза?
- Она самая, - усмехнулся Артамонов. - Суд чести странный результат возымел, доложу я тебе. Просто, знаешь, диву даешься.
Огнев хитро взглянул на Николая.
- А как насчет работников библиотечного фронта? Они тоже плюс или как?
Николай покраснел. Артамонов обнял его за плечи и ответил:
- Плюс, плюс. И все-то эти сыщики знают. Ничего не скроешь.
Огнев улыбнулся.
- Я еще знаю, что бюро райкома партии было. Решили догнать другие районы по уровню партийного руководства дружинами. Так ведь? Выходит, случай с инструментальным кое-чему помог?
- Ну и что? - пожал плечами Артамонов. - Я же тебе говорил, что Сомов коммунист настоящий.
Самое главное на этой неделе будет.
- Что именно?
- Общее собрание дружины партком собирает, Вот где будет жарко. Так, что ли, Николай?
- Еще бы, - кивнул в ответ тог. - Ребята как черти злы. - И многозначительно добавил: - Кое-кому из начальства придется солоно.
- Вот оно что! А я-то думаю, почему это самое начальство сегодня носа не кажет, - усмехнулся Огнев. - Теперь все ясно.
Артамонов вздохнул.
- Словом, жизнь идет, и все вполне закономерно получается. Между прочим, - обернулся он к Огневу, - зашел бы вечерком, потолковать кое о чем надо. У них суд чести еще один результат дал. Восемьдесят новых заявлений в дружину. Неплохо, а?
Огнев кивнул головой.
- За боевыми делами идет и боевая слава. Все, как ты говоришь, закономерно. Кстати, "Ленинскую смену" сегодня видели?
- Нет еще. А что?
- Читать газеты надо, дорогие товарищи. А эту сегодня все из рук рвут. Рассказ Андрея Рогова. Детективный, главное. Там и про них говорится, - Огнев кивнул на Николая. - И совсем неплохой рассказ, между прочим. Это первое. Второе открытое письмо про диспут в университете. Ох, и здорово там одной группке влетело!
- Это нам еще вчера было известно, - не без подковырки заметил Артамонов.
- Да? - Огнев хитро прищурился. - А то, что двое из них у нас сидят, это вам тоже известно?
- То есть как сидят?!
- Обыкновенно. С горя напились вчера вечером в ресторане. Шум подняли. А сейчас льют слезы и отрекаются от своих идейных заблуждений. Уж мы и родителей сегодня с утра вызвали и ребят из комитета комсомола. Даже валерьянкой поим. И смех и грех, честное слово.
- А фамилии их как?
- Гельтищев и... Титаренко.
- Они самые, - подтвердил Николай. - Главные крикуны.
- Ну, теперь у них совсем другой репертуар, - усмехнулся Огнев и, обращаясь к Артамонову, добавил: - А вечером я, так и быть, зайду. Стариковское твое одиночество рассею.
Артамонов улыбнулся и, указав рукой вокруг, сказал:
- Какое же тут одиночество? Тут, брат, все кипит, бурлит и никогда не затихает.
Огнев засмеялся.
- Что ж, все вполне закономерно.
Ему, как видно, понравилось это выражение.