Адамов Аркадий Григорьевич. Злым ветром (Инспектор Лосев - 1)

   Николов называет уже знакомую мне гостиницу.
   - Когда вы из нее выехали?
   И тут Николов, к моему удивлению, называет совсем не тот день, когда он на самом деле покинул гостиницу. По его словам, это произошло всего четыре дня назад. Странно, как он не подготовился к такому элементарному вопросу.
   - Нет, Иван Харитонович, - вежливо возражаю я. - Вы уехали оттуда за две недели до этого дня. Вот справка из гостиницы.
   Я протягиваю ему через стол эту справку.
   Николов внимательно и, как мне кажется, с некоторым удивлением и любопытством изучает ее, потом что-то обдумывает про себя и наконец очень спокойно спрашивает:
   - А какое, собственно, имеет значение, когда я оттуда уехал? Ну, допустим, на две недели раньше, что из этого?
   - Где же вы были все это время?
   Николов уже не улыбается и сердито отвечает:
   - Это никого не касается, где я был.
   Вот это точный ход. Действительно, пока не возбуждено уголовное дело и не начато официальное следствие, он вправе не отвечать на такие вопросы.
   - Да, конечно, - соглашаюсь я. - Пока вы можете на этот вопрос не отвечать. Вернемся к гостинице. В день вашего действительного отъезда в номере "люкс", который вы занимали, произошла кража.
   - Ни о какой краже я не знаю, - нервно возражает Николов, пожалуй, даже слишком нервно. - Я уже говорил. И у меня ничего не пропало. А паспорт у меня украли позже, в дороге.
   - Да, паспорт у вас, видимо, украли позже, - соглашаюсь я. - Но вор, забравшийся к вам в номер, задержан и, представьте, сознался.
   - Понятия об этом не имею, - упрямо повторяет Николов. - Не было у меня кражи, и все.
   - Однако мы изъяли у него ваши вещи. Вот. Узнаете?
   Я достаю злополучные кофточки, украденные Мушанским из "люкса", и показываю Николову. Он спокойно, хотя и с некоторой неприязнью смотрит на них и качает головой.
   - Это не мои вещи.
   Что ж, надо признать, что некоторая логика в избранной им линии поведения есть, хотя ни к чему хорошему она не приведет.
   - Они взяты из вашего номера, - говорю я. - И есть свидетели кражи. Дежурная по этажу, горничная.
   - Вполне возможно. Но я свидетелем быть не могу.
   - Конечно. Вы пострадавший. Вы, так сказать, жертва.
   Я с трудом сдерживаю улыбку.
   - Да никакая я не жертва! - взрывается Николов. - Первый раз слышу об этой краже! И не понимаю, чего вы от меня хотите, в конце концов. Какие-то кофточки!..
   - Ну хорошо, - примирительно говорю я. - Оставим пока эту кражу. Займемся другим фактом, если вы не возражаете.
   - Возражаю, - буркает Николов.
   - И все-таки придется заняться. Он касается вас, паз вы жили в том номере. После вашего отъезда мы нашли там листок с какими-то расчетами. Не могли бы вы нам их объяснить?
   Я протягиваю ему листок. Но Николов, бросив мимолетный взгляд на него, отстраняет мою руку.
   - Извините, но я ничего подобного не писал.
   - Вот как? А вы все-таки возьмите и посмотрите на обратную сторону.
   Николов неохотно берет листок и переворачивает его.
   - Ну и что? - раздраженно спрашивает он. - Ничего здесь нет.
   Я чуть-чуть наклоняю листок в его руке.
   - Линии какие-то, - говорит Николов.
   - Это оттиск записки, написанной на предыдущем листке, - поясняю я. Вот увеличенная фотография ее, сделанная в косых лучах.
   Я показываю ее Николову.
   Он с интересом вглядывается в нее и восклицает:
   - А ведь тут что-то написано!
   - Именно. И наши эксперты не только ее прочли, но и установили автора. Это вы писали, Иван Харитонович.
   - Я?!.
   - Да, вы. Вот текст записки. Прочтите.
   На лице Николова проступает беспокойство. Но, по мере того как он читает записку и улавливает ее смысл, беспокойство сменяется очевидной тревогой.
   - Это не я писал, - говорит он и отодвигает от себя лежащие перед ним бумаги.
   - Вы, Иван Харитонович. Вот заключение экспертов. Прочтите.
   - Не желаю! - почти кричит Николов. - И грош цена вашим экспертам в таком случае!
   Ну это уж слишком. Он же умный человек. В конце концов, ему можно напомнить и некоторые имена. Все, кроме Пирожкова, его упоминать не следует, это тоже ловушка для Николова, и пусть она останется в резерве. Впрочем, она, возможно, сейчас и не понадобится. В глазах у Николова нарастает страх, пальцы нервно барабанят по чемоданчику, лежащему на коленях. Да, я себе представлял его совсем другим, этого Николова, умнее и сильнее, что ли.
   - Иван Харитонович, - говорю я. - Дело гораздо серьезнее, чем вы полагаете. Вот послушайте. После кражи вы внезапно и поспешно скрываетесь, заявив дежурной, что вам срочно надо вернуться в Пензу. Это был обман, в Пензу вы не поехали. В Москве вы вели себя тоже достаточно подозрительно. Об этом свидетельствует, в частности, жилец соседнего номера, с которым вы познакомились, некий Виктор, вы его помните?
   - Не знаю такого! - с вызовом отвечает Николов.
   - А Варю, с которой вы познакомились на трикотажной фабрике, вы тоже не знаете? Очень красивая женщина, кстати.
   - Тоже не знаю!
   - А она вас хорошо запомнила. Вы ей собирались подарить такой роскошный браслет. Как же так, Иван Харитонович?
   - Повторяю, никакой Вари я не знаю и на трикотажной фабрике никогда не был.
   - Но все это не самое важное, - с ударением говорю я. - Самое важное вот эта ваша записка. В ней прямая угроза расправы с кем-то. И мы...
   - Да не писал я ее! - с неожиданным отчаянием восклицает Николов. Честное слово, не писал! Это... это ошибка, уверяю вас!
   - Она написана вашим почерком, - терпеливо говорю я. - Вашим. Тем самым, каким вы заполняли регистрационный листок в гостинице. Понятно вам?
   - Ошибка! Вот мой почерк! Вот! Смотрите!
   Николов дрожащими пальцами открывает свой чемоданчик и лихорадочно роется в лежащих там бумагах.
   Я с усмешкой спрашиваю:
   - Что же, в Москве вы писали другим почерком? Тогда зачем, разрешите узнать?
   - Да нет же!..
   Тут Николов, видимо, на что-то решается, перестает рыться в своем чемоданчике и, оглянувшись в сторону Игоря и Рогозина, понизив голос, говорит:
   - Ну хорошо. Можно с вами поговорить наедине?
   Я отрицательно качаю головой.
   - Нет. Этот товарищ приехал со мной из Москвы, - я указываю на Игоря. А это начальник уголовного розыска Пензы. Они должны все знать. Так что наедине разговор не получится.
   - Ну хорошо, хорошо! - взволнованно восклицает Николов. - Но секреты вы, по крайней мере, умеете хранить?
   Я с удивлением смотрю на него и машинально отвечаю:
   - Да, конечно, - но тут же с улыбкой добавляю: - Впрочем, смотря от кого.
   - От моей жены, например!
   - Да, тут вы гарантированы, будьте спокойны.
   Я начинаю ощущать неясное беспокойство. Мне кажется, Николов собирается выкинуть новый фокус, и я почему-то не уверен, что мы сможем быстро в нем разобраться. Пожалуй, Николов не так прост, как это мне показалось вначале.
   - Так вот... - торопливо произносит он, наваливаясь грудью на стол. Так вот, - повторяет Николов и проводит ладонью по лбу, - если хотите знать, я никогда не жил в той гостинице, ни одного дня! И паспорт у меня украли сразу, как я приехал в Москву, в ресторане, на вокзале. А жил я все время... ну у одной знакомой, в общем. Если уж на то пошло, можете проверить! Я вам дам адрес. И жильцы соседних квартир подтвердят. Пожалуйста! И вы можете устроить новую экспертизу с моим почерком! И можете показать меня в гостинице! Ноги моей там не было!
   Я ошеломленно смотрю то на него, то на Игоря и Рогозина. На их лицах такое же изумление, как и на моем. И тревога тоже.
   Вот это номер! У меня нет сомнения, что Николов сейчас говорит правду. Значит, в гостинице по ею паспорту жил совсем другой человек, двойник этого Николова! А сам он все это время находился у своей приятельницы, боясь даже заикнуться о потере паспорта, и, так сказать, "срывал цветы удовольствия".
   Глава V
   УБИЙСТВО
   Итак, все предстоит начинать сначала. Весь поиск, все распутывание сложнейшего клубка. Степень опасности того неведомого человека намного возрастает. Жить по подложному, чужому паспорту - для этого надо иметь серьезные причины, не так ли? А пока что надо выяснить у Николова, на этот раз подлинного Николова, как же все-таки его паспорт попал к тому человеку, может быть, он какую-нибудь ниточку нам даст?
   Между тем Николов заметно успокаивается: он чувствует, что мы ему верим и опасность оказаться замешанным в каком-то неведомом ему преступлении, кажется, миновала. Ну а грешок, в котором он признался, нас, очевидно, не интересует.
   - Скажите, Иван Харитонович, - обращаюсь я к нему после минутного молчания, - как же украли у вас паспорт? Вы ведь даже помните, где именно это произошло?
   - В том-то и дело, что помню. Прекрасно помню, - охотно подтверждает Николов. - На вокзале, в ресторане. Но вот как это случилось, ума не приложу. Я уже все перебрал, буквально все. Хотя... - он нерешительно умолкает. - Пожалуй... после того, что вы мне сообщили...
   - Что же после этого?
   - Видите ли, в поезде, на пути в Москву, я познакомился с одним человеком. Весьма, кстати, приличным, я бы даже сказал, интеллигентным и солидным.
   - Он ехал тоже из Пензы?
   - Нет. Из Куйбышева. Тут произошла забавная история. Подхожу я к вагону, а около него с каким-то неизвестным стоит мой приятель, он вернулся из Куйбышева. Ну обнялись, и он говорит: "Ваня, передаю тебе моего попутчика. Знакомьтесь. Скучать не будете". Вот так и получилось.
   - А кто этот ваш приятель?
   - Сева Страхович, мой сослуживец.
   Я смотрю на Рогозина, и тот незаметно мне кивает. Взял, значит, на заметку этого Севу. А еще через минуту Рогозин выходит из кабинета.
   - Ну когда поезд отошел, мы разговорились, - продолжает между тем Николов. - Он всякие забавные истории рассказывал. Перекинулись в картишки, коньячок у него с собой оказался. Словом, все было весьма приятно. А поезд в Москву пришел среди дня. Ну и решили мы на прощание вместе пообедать, тут же на вокзале, в ресторане. Посидели мы там часа два, хотя ресторан, конечно, не ахти какой. И вот, понимаете, паспорт... Боже упаси, я ни на минуту не думаю на Михаила Александровича...
   - Он так себя назвал?
   - Да, да. Именно так. Я, повторяю, не могу даже помыслить, что он... Да и как, сами посудите? Не мог же он в карман ко мне залезть? Выпили мы, кстати, самую малость.
   - А почему вы думаете, что паспорт украли? - спрашиваю я. - И именно в ресторане? Может быть, вы его в поезде потеряли? Или там его и украли?
   - Нет, нет, - убежденно возражает Николов. - Перед самой Москвой мне проводница вернула билет, и я его положил в бумажник. Паспорт был на месте. Это и я хорошо помню.
   - Скажите, - вдруг вмешивается Игорь, - а вы с этим Михаилом Александровичем не условились продолжить знакомство? Не обменялись адресами, телефонами?
   - Ну как же! Обменялись, конечно.
   - Он москвич?
   - Нет, он тоже приезжий. Дал телефон, где остановится. Представьте, Николов разрешает себе усмехнуться, - тоже у приятельницы. Сам же он из Одессы. Одесский адрес мне и дал.
   - У вас при себе его адрес? - интересуюсь я. - И тот телефон?
   - Да, да. Одну минуточку.
   Николов торопливо достает старенькую потертую записную книжечку с алфавитом и начинает перелистывать густо исписанные странички.
   - Забыл, знаете, его фамилию... Сейчас... сейчас... На какую же букву я его записал?.. - бормочет он. - Тут нет... Тут тоже... А, вот! Зурих Михаил Александрович, он самый...
   Николов диктует мне одесский адрес своего случайного знакомого и номер его телефона в Москве.
   - А свой московский телефон вы ему дали?
   - Дал, - конфузится Николов. - И даже предупредил, что хотя всем говорю, что останавливаюсь в гостинице, - он называет ту самую, где жил по его паспорту Зурих, - но на самом деле это частная квартира. На что он почему-то сказал: "Очень удачно". Что тут, собственно говоря, удачного, я, признаться, не понял.
   Но мы понимаем.
   - Разрешите взглянуть вашу запись?
   - Пожалуйста. Вот она.
   Николов передает мне раскрытую записную книжку и пальцем указывает на последнюю строчку. Так я и думал. Запись эта сильно отличается от других. Почерк размашистее, крупнее, небрежнее. Они за обедом, видимо, хорошо выпили. И новый знакомый сумел каким-то образом вытащить у Николова паспорт. Но паспорт был в бумажнике, бумажник во внутреннем кармане пиджака, а пиджак... Они сидели в ресторане два часа, обильный обед, много выпито...
   - Скажите, - снова спрашиваю я, - вы за обедом снимали пиджак, не помните?
   - Да. Очень жарко было и душно невыносимо. Мы оба сняли.
   - И отлучались куда-нибудь?
   - Ну куда же? - улыбается Николов. - А впрочем... помнится, действительно отлучались. По очереди. Извините, в туалет.
   Вот все и стало на свои места.
   - Еще один вопрос, - говорит Игорь. - Вы звонили Зуриху по тому телефону, что он дал?
   - Кажется, нет... Нет, нет, не звонил, я теперь точно вспомнил. Это он звонил. Приглашал посидеть в ресторане. Но мы... в общем, не смогли.
   - Больше он не звонил?
   - Нет. Обещал написать.
   Дальнейший разговор с Николовым ничего не прибавляет к нашим сведениям о неведомом гражданине Зурихе Михаиле Александровиче. Впрочем, подлинность и этой фамилии вызывает у нас серьезные сомнения, как и одесского адреса этого типа, не говоря уже о телефоне в Москве.
   Мы прощаемся с Николовым.
   - Смотрите, - напоследок говорю я, - в наших взаимных интересах, чтобы вы не очень болтали о состоявшемся разговоре.
   Николов молитвенно прижимает руки к груди, и по глазам его я вижу: он надеется, что так же немы будем и мы.
   - В этом вы можете быть абсолютно уверены, - горячо заверяет он.
   - И если придет письмо от Зуриха, - добавляет Игорь, - не откажите в любезности, прежде чем ответить, показать его нам.
   - Даже не сомневайтесь!
   И Николов уходит, осторожно прикрыв за собой дверь. Отправляется получать новый паспорт.
   А через некоторое время появляется Рогозин. Он уже успел побеседовать со Страховичем. Тот повторил рассказ Николова, сообщил, что с Зурихом он вместе сел в поезд в Куйбышеве и того провожал на вокзале какой-то молодой худощавый мужчина, которого Страхович может в случае необходимости опознать, он его хорошо запомнил. В пути Зурих ничего интересного для нас Страховичу не сообщил.
   Итак, командировка наша закончена. Дневным рейсом мы вылетаем в Москву. Мы везем пренеприятнейшие новости. Ни о чем другом мы сейчас просто не в состоянии думать.
   - Спорить могу, - говорю я, - Зурих - это тоже обман. Никакой он не Зурих. И ты подумай, каков наглец! Украл у человека паспорт, живет по нему и еще осмеливается приглашать свою жертву в ресторан. Это же надо!
   - Неспроста, - Игорь качает головой. - Припасает его для будущего. Подходящий человечек. К тому же архитектор, к строительству близок. Будет он просто так его приглашать, как же.
   - Где и кого теперь искать, вот вопрос.
   - Придется искать, между прочим, и Зуриха Михаила Александровича. Наверное, этот тип и у него документы украл.
   - Не обязательно. Мог эту фамилию и придумать.
   - Все равно, - упрямо повторяет Игорь. - Надо проверить.
   - Сколько еще впереди проверок, - со вздохом говорю я и, щурясь, смотрю в иллюминатор. Самолет идет на посадку.
   В кабинете у Кузьмича мы застаем Валю Денисова.
   Главное они уже знают, главное мы сообщили по спецсвязи еще из Пензы. Теперь мы выкладываем все подробности и детали. Когда я называю одесский адрес, оставленный Зурихом, Валя спокойно замечает:
   - Это тот самый адрес.
   Я как ужаленный поворачиваюсь к нему.
   - Какой "тот самый"?
   - Разве ты забыл? - удивляется Валя. - Это же адрес Галины Кочерги, продавщицы комиссионного магазина.
   Мы сразу вспоминаем Валину таблицу - конечно, он знает ее лучше всех нас! - и среди четырех человек, нет, пяти - неизвестный из маленького городка Пунежа там ведь тоже обозначен, - всплывает эта самая Галина Кочерга. Почему же именно ее адрес дал Зурих? Просто подвернулся в памяти ему этот адрес? Ну нет. Вряд ли это случайность. А раз так, то, может быть, не выдуман и номер телефона в Москве? Но из этого следует, что Зурих решил установить двустороннюю связь с Николовым. Значит, он ему нужен. Зачем только?
   - Надо проверить этот телефон, - говорит Кузьмич и поворачивается ко мне. - Завтра же утром проверь сам. - И уже другим тоном продолжает: - Ну-с, что еще дает нам этот эпизод?
   Кузьмич, набычившись, вопросительно оглядывает нас поверх очков.
   - Он приехал в Москву из Куйбышева, - задумчиво говорит Игорь. - А в Куйбышеве живет... кто-то там живет из таблицы.
   - Олег Иванович Клячко, - без запинки произносит Валя. - Врач городской поликлиники.
   - Так, так, - кивает головой Кузьмич. - Это мы тоже не забудем. Что еще?
   Ну еще этот эпизод пополняет наши сведения о внешности Зуриха, о его повадках, тактике. Впрочем, у нас этого материала и так хватает. Мы знаем его манеру общения с женщинами - например, с Варварой, со случайными знакомыми - например, с Виктором Сбоким, а теперь и со Страховичем, с людьми, ему нужными, вроде Пирожкова, Николова или администратора гостиницы Веры Михайловны. Теперь надо узнать, как общается он со своими друзьями и сообщниками, какие отношения у него с ними. Надо узнать все, что можно, и о них самих, ведь они могут привести нас и к самому Зуриху, должны привести. Таких ниточек у нас пока нет в Москве. А среди этих людей пока что самая интересная фигура - это, пожалуй, Галина Кочерга из Одессы.
   Вот примерно так рассуждаем мы, и, когда доходим до этой последней мысли, Кузьмич впервые вмешивается и обращается к Вале:
   - Ну-ка достань свою таблицу знаменитую.
   Валя развязывает папку, и на столе Кузьмича появляется всем нам знакомая таблица. Он ее бегло проглядывает и недовольно замечает:
   - Где же данные об этих четырех?
   - Вы мне дали на это два дня, - невозмутимо отвечает Валя. - А прошел один. Завтра будут данные. А пока что установлено, что трое из четырех уже прибыли к месту назначения. При этом все они опоздали туда на три дня, считая с момента отъезда из дому и, конечно, с учетом дороги, даже если ехать поездом. Вот такая пока картина, Федор Кузьмич.
   - Гм... Интересная картина, - задумчиво произносит Кузьмич и смотрит поверх очков на нас с Игорем. - Что скажете, милые мои?
   Меня почему-то начинает разбирать смех.
   - Значит, конференция продолжалась три дня, Федор Кузьмич, - говорю. Ну если день приезда и день отъезда за один считать, как положено, то два дня на заседания ушли. Повестка дня большая и докладчиков много...
   - Ты не очень-то веселись, - с неожиданной серьезностью обрывает меня Кузьмич и спрашивает у Вали: - Кто еще не приехал на место назначения?
   - Галина Кочерга, - вставляю я. - Ручаюсь.
   - Не угадал, - качает головой Валя. - Не приехал еще из Куйбышева в Астрахань врач городской поликлиники Олег Иванович Клячко.
   - Отец-то его в самом деле там умер? - с интересом спрашивает Игорь.
   Кажется, наш стремительный бросок в Пензу и обратно неплохо на него подействовал. Игорь заметно встряхнулся и начал проявлять интерес к окружающему миру и, в частности, к нашим делам.
   - А ты как думал? - усмехаюсь я. - По-твоему, притворился старик, что ли?
   - Есть ли он там вообще, - сварливо возражает Игорь. - Вот с чего бы я начал.
   - Завтра доложу, - обещает Валя и делает аккуратную пометочку в своей таблице.
   - Тогда надо проверить и остальных, - говорю я и, придвинув к себе таблицу, перечисляю: - И Сокольского Ореста Антоновича из Ленинграда, заместителя директора промторга, который выехал... куда же он выехал?.. Ага! Вот. В Харьков, в командировку. Дальше. Палатова Леонида Васильевича из Ростова, заместителя начальника отдела капитального строительства завода. Он тоже якобы в командировку отправился, в Свердловск. Интересно, каким числом им прибытие туда отметят? Ну и вот Галина Кочерга поехала к больной матери в Краснодар. Тогда надо и это выяснить. Больна ли матушка, к примеру.
   - Ну и что? - упрямо говорит Игорь. - Раз надо, так надо. Трудно это?
   Валя не спорит, он лишь делает пометки в своей таблице, вернее, он прибавляет в ней еще одну графу. Предыдущая у него гласит: "Куда выехал 28 октября?", а новую Валя обозначает: "Проверка причины выезда". Между прочим, это уже одиннадцатая по счету графа. Валина таблица становится уникальной и бесценной. Без нее мы бы давно запутались, честное слово. Из вертикальных граф пока целиком пусты две: "Данные местного отд. мил." на всех пятерых лиц, указанных в таблице, и новая графа "Проверка причины выезда". А вот из горизонтальных строчек лишь одна заполнена меньше чем наполовину, та, где в графе "Место жительства" стоит "Пунеж". Здесь зияют пустотой и важнейшие графы "Ф.И.О.", и "должность", а также "Куда выехал 28 окт.". Да, Пунежем еще предстоит заняться особо.
   И, словно прочтя мои мысли, Кузьмич с ударением произносит:
   - Еще про Пунеж не забудьте. С кем там этот Зурих говорил полторы минуты, интересно знать.
   - Срочный разговор, - добавляет Валя. - С вызовом на переговоры. И среди дня. А все остальные разговоры состоялись вечером, по личным телефонам.
   - Можно туда скатать, в этот Пунеж, - предлагаю я.
   - Ты пока проверь тот телефончик, - говорит Кузьмич. - Завтра же с утра проверь. А ты, - поворачивается он к Игорю, - продумай вопрос с этим Пунежем. Вот так. Ну и хватит на сегодня.
   Светка встречает меня неожиданно холодно, даже, я бы сказал, сердито. Она почему-то вовсе не кидается мне на шею. И никакой радости в ее глазах, как мне кажется, нет. Сдержанно подставив мне щеку для поцелуя, она говорит, пока я снимаю пальто:
   - Как быстро ты вернулся. Ну проходи.
   - Светка, - говорю я с беспокойством, - ты почему такая странная? И совсем мне не рада. Что случилось?
   Я же знаю, долго дуться и отмалчиваться Светка не может, ей непременно нужна ясность во всем, все точки над "и" должны быть немедленно расставлены.
   - Ты нехорошо поступаешь, - говорит Светка. - Некрасиво.
   Она кутается в яркий синий мохеровый шарф, который ей ужасно идет, и забирается с ногами на тахту, подальше от меня.
   Ее слова для меня полнейшая неожиданность.
   - Некрасиво поступаю? - удивленно переспрашиваю я, опускаясь на краешек тахты.
   - Да, некрасиво. Когда ты вчера уехал, Алла мне все рассказала. Ну как ты мог?
   - Что же она тебе такое рассказала?
   Я невольно улыбаюсь. Мне уж ясно, что это какая-то чепуха, что Алла что-то просто выдумала, ее распаленное воображение вечно рисует самые несуразные картины.
   Но Светка даже розовеет от возмущения, и глаза ее становятся совсем уже сердитыми.
   - Не смейся, пожалуйста, - резко говорит она. - Это вовсе не смешно. Оказывается, у Игоря кто-то есть, какая-то женщина? Которую зовут Лена? И это ты их познакомил? Как тебе не стыдно.
   - Ну это уж неправда, - смущенно возражаю я.
   Смущение мое объясняется тем, что ту девушку действительно зовут Лена и я ее знаю. Все остальное, конечно, Алка выдумала. Непонятно только, откуда она узнала про Лену, ведь Игорь ей ничего не говорил.
   - Что именно неправда? - сердито уточняет Светка.
   - Что я их познакомил.
   - А остальное?
   - Остальное правда, Светка.
   - Почему же ты мне ничего не рассказывал?
   - Потому что сам Игорь рассказал мне об этом только вчера, когда мы летели в самолете.
   - Неправда! Ты знал это давно.
   - Раньше я только догадывался.
   - Почему же ты не рассказал мне о своих догадках?
   - Потому что это несерьезно.
   - Нет, Витик, это очень серьезно, - Светка хмурится и качает головой. Разрушить семью легко, а вот сохранить... Тут и должен помочь настоящий друг. И потом я думаю, что та женщина поступает нечестно. Она ведь знает, что у Игоря семья, ребенок. Как же можно?
   - Я не знаю, как это можно, - тоже хмуро отвечаю я. - Я знаю только, что нельзя в такие дела вмешиваться, пока тебя не попросят.
   - Вот Алла меня и попросила.
   - Что она попросила?
   - Поговорить с тобой. Чтобы ты повлиял. Ты же самый близкий его друг.
   - Светка, это же смешно.
   - Смешно? - И на глазах у Светки неожиданно наворачиваются слезы. - А Димку оставлять без отца тоже смешно? - И еле слышно добавляет: - Я знаю, как без отца...
   Тут я не выдерживаю, придвигаюсь к Светке и молча обнимаю ее. Она на секунду замирает, потом отталкивает меня.
   - Димка не спит по ночам, - говорит она, и губы ее дрожат. Просыпается, вскрикивает, зовет отца. Это ты знаешь?
   - Да. Игорь мне об этом сказал. Ночью. В гостинице. Он тоже не спал.
   - Вот видишь.
   - Но тут виновата Алла. Она все время внушает Димке: "Твой папа плохой, он нас бросает, попроси папу остаться". Ну не дура, скажи?
   Я не могу скрыть свое раздражение.
   - У нее пропала гордость, - огорченно отвечает Светка. - Она слишком любит Игоря. Разве можно ее за это обвинять? Она его любит, пойми!
   Мне начинает казаться, что Светка сейчас воюет не только за Аллу и страшно ей тоже не только за нее. И мне становится не по себе, становится почему-то холодно и тоже страшно.
   - Нет, - убежденно говорит Светка, - во всем виновата та женщина. Недавно я прочла рассказ, где женщина отвергла женатого человека, который ее давно любил и которого она любила, и сохранила ту семью. Хотя жена у него была отвратительная.
   - Ну и что хорошего? - И я вспоминаю этот рассказ. - Заставила его всю жизнь мучиться, жить без любви. И себя лишила ее. Слава богу, это очень мало похоже на правду.
   - Да, мало похоже, - грустно соглашается Светка.
   Некоторое время мы молчим. Я закуриваю и снова начинаю чувствовать, как устал за сегодняшний день.
   - Что же будет? - спрашивает Светка, глядя куда-то в пространство. Неужели ничего нельзя сделать?
   Я снова не выдерживаю, обнимаю, прижимаю ее к себе, словно пытаясь защитить от чего-то. Светка на этот раз не вырывается.
   - Мне страшно, - шепчет она и зябко поводит плечами.