Страница:
— Зачем? — спросил продавец.
Трудный вопрос.
— Ладно, замнем, — сказал продавец. — А как это сделать?
— Ну, я надеялся, что вы мне поможете.
Продавец вздохнул и ссутулил плечи.
— У вас есть опыт работы с компьютерами?
Артур подумал, не упомянуть ли об Эдди, бортовом компьютере «Золотого сердца», который вмиг справился бы с этой работой, или о Пронзительном Интеллектомате, но решил придержать свои воспоминания при себе.
— Нет, — ответил он.
«Веселенький денек», — сказал продавец (правда, не вслух).
Так или иначе Артур купил компьютер компании «Эппл». Еще через несколько дней поставил на него специальные программы для астрономических вычислений и принялся составлять графики движения звезд, а также чертить по памяти неуклюжие карты звездного неба, которое он видел ночью из пещеры. Так он целеустремленно трудился несколько недель, отбиваясь руками и ногами от назойливой мысли, что все это зря.
Сделанные по памяти чертежи не принесли никакой пользы. Артур даже толком не мог определить, сколько времени прошло на Земле со времен его пещерной жизни — по приблизительным подсчетам Форда Префекта, пара миллионов лет, с поправкой на тот факт, что Форд всегда находился в сложных отношениях с математикой.
Наконец он все же разработал способ, который по крайней мере должен был дать хоть какой-то результат. Артур решил не думать о том, что компот из «правил буравчика», расчетов на глаз и притянутых за уши догадок поможет ему определить разве что нужную галактику — да и то, если повезет; он просто взялся за дело и получил результат.
И счел этот результат правильным. Все равно проверять за ним некому.
Результат и вправду оказался правильным, но только благодаря целой цепочке необъяснимых случайностей, которыми заведует Фортуна. Впрочем, этого Артур так и не узнал. Он просто поехал в Лондон и постучал в нужную дверь.
— Ой, я думала, вы сначала позвоните.
Артур разинул рот от изумления.
— Входите, только на несколько минут, — сказала Фенчерч. — Я как раз собиралась уйти по делу.
Трудный вопрос.
— Ладно, замнем, — сказал продавец. — А как это сделать?
— Ну, я надеялся, что вы мне поможете.
Продавец вздохнул и ссутулил плечи.
— У вас есть опыт работы с компьютерами?
Артур подумал, не упомянуть ли об Эдди, бортовом компьютере «Золотого сердца», который вмиг справился бы с этой работой, или о Пронзительном Интеллектомате, но решил придержать свои воспоминания при себе.
— Нет, — ответил он.
«Веселенький денек», — сказал продавец (правда, не вслух).
Так или иначе Артур купил компьютер компании «Эппл». Еще через несколько дней поставил на него специальные программы для астрономических вычислений и принялся составлять графики движения звезд, а также чертить по памяти неуклюжие карты звездного неба, которое он видел ночью из пещеры. Так он целеустремленно трудился несколько недель, отбиваясь руками и ногами от назойливой мысли, что все это зря.
Сделанные по памяти чертежи не принесли никакой пользы. Артур даже толком не мог определить, сколько времени прошло на Земле со времен его пещерной жизни — по приблизительным подсчетам Форда Префекта, пара миллионов лет, с поправкой на тот факт, что Форд всегда находился в сложных отношениях с математикой.
Наконец он все же разработал способ, который по крайней мере должен был дать хоть какой-то результат. Артур решил не думать о том, что компот из «правил буравчика», расчетов на глаз и притянутых за уши догадок поможет ему определить разве что нужную галактику — да и то, если повезет; он просто взялся за дело и получил результат.
И счел этот результат правильным. Все равно проверять за ним некому.
Результат и вправду оказался правильным, но только благодаря целой цепочке необъяснимых случайностей, которыми заведует Фортуна. Впрочем, этого Артур так и не узнал. Он просто поехал в Лондон и постучал в нужную дверь.
— Ой, я думала, вы сначала позвоните.
Артур разинул рот от изумления.
— Входите, только на несколько минут, — сказала Фенчерч. — Я как раз собиралась уйти по делу.
18
Летний день в Айлингтоне, оглашаемый скорбным визгом дрелей и рубанков
— то мастера реставрировали антиквариат.
У Фенчерч днем были неотложные дела, и Артур бродил в состоянии какого-то блаженного умопомрачения, разглядывая витрины всех тех полезных магазинов, которых в Айлингтоне пруд пруди — не верите, спросите у тех, кто постоянно покупает старинные столярные принадлежности, каски времен англо-бурской войны, кареты, офисную мебель и рыбу.
Солнце палило вовсю. Его лучи опаляли ресторанчики на крышах. Опаляли архитекторов и водопроводчиков. Адвокатов и взломщиков. Жарили без огня пиццы. Поджигали отчеты агентов по продаже недвижимости.
Артура они тоже пытались опалить, но он укрылся в лавке, где торговали антикварной мебелью.
— У нас интересное здание, — радостно провозгласил хозяин. — В подвале есть потайной ход. Ведет к ближайшему пабу. Судя по всему, его прорыли для принца-регента [принц-регент — титул будущего Георга IV, когда он в 1811-1820 годах управлял государством вместо психически больного отца, Георга III; период регентства и царствования Георга IV считается временем распущенных нравов], чтобы он мог при необходимости скрыться.
— Если его засекут при попытке купить сосновое кресло в полосочку? — спросил Артур.
— Нет, — ответил владелец, — я совсем другое имел в виду.
— Извините меня, пожалуйста, — сказал Артур. — Я ужасно счастлив.
— Оно и видно.
Как во сне, Артур вышел на улицу и побрел куда глаза глядят, пока не оказался у штаб-квартиры движения «Гринпис». Ему вспомнилось письмо, лежащее в папке «Сделать! Срочно!», в которую он за все это время даже не заглядывал. Широко улыбаясь, он вошел в помещение «Гринписа» и сказал, что хочет внести деньги на освобождение дельфинов.
— Очень остроумно, — ответили ему, — убирайтесь вон.
Артур, ожидавший несколько иного ответа, попытался вновь объяснить цель своего прихода. На этот раз работники «Гринписа» разозлились основательно, так что он просто сунул им деньги и опять вышел на солнышко.
Как только пробило шесть, он вернулся в переулок, где стоял дом Фенчерч. С бутылкой шампанского в руках.
— Держите, — сказала Фенчерч, сунула в руку Артуру прочную веревку и исчезла за большими белыми деревянными воротами. Запирались они на огромный висячий замок, приделанный к черному металлическому засову.
Дом был перестроен под жилой из небольшой конюшни. Переулок, дома в котором были заняты в основном предприятиями легкой промышленности, находился на задворках полуразвалившегося здания Айлингтонского королевского сельскохозяйственного общества. Кроме унаследованных от конюшни огромных ворот, в доме была также обычная парадная дверь — весьма, кстати, элегантная, блестящая от лака, с дверным молотком в виде черного дельфина. В общем, дверь как дверь, вот только ее порог находился в девяти футах выше тротуара — проще говоря, дверь помещалась на верхнем этаже этого двухэтажного домика. Видимо, первоначально она служила для доставки сена голодным лошадям.
Прямо над дверным проемом из кирпичной кладки торчал старый ворот. К нему-то и была привязана веревка, один конец которой держал Артур. На другом конце висела виолончель.
Дверь у Артура над головой распахнулась.
— Отлично, — сказала Фенчерч, — тяните за веревку, держите виолончель ровно. И передайте ее мне.
Он потянул за веревку, ровно держа виолончель.
— Если я буду и дальше тянуть за веревку, — заметил Артур, — то не удержу виолончель.
Фенчерч наклонилась вниз.
— Я буду держать виолончель, — сказала она. — А вы тяните за веревку.
Слегка покачиваясь, виолончель воспарила к порогу двери, и Фенчерч ловко подхватила ее.
— Теперь поднимайтесь сами, — крикнула она Артуру.
Артур поднял с земли сумку с угощением и, весь трепеща от волнения, вошел в конюшенные ворота.
Нижняя комната, которую он уже мельком видел с улицы, выглядела довольно убого. Она была захламлена всякой всячиной: огромный старинный чугунный каток для белья, в углу — неимоверный штабель кухонных раковин. Артур на миг встревожился при виде детской коляски, но она была очень уж ржавая. И лежало в ней нечто весьма невинное — книги.
Пол был бетонный, щербатый, весь в загадочных пятнах и будоражащих душу трещинах. Тот факт, что трещины взбудоражили душу Артура, кое-что говорит о настроении, в котором он прошел через комнату и ступил на шаткую деревянную лестницу. Все вокруг, даже обыкновенные трещины на бетонном полу, распаляло его чувства.
— Мой знакомый архитектор все время грозится сотворить с этим домом чудо, — непринужденно проговорила Фенчерч, как только Артур взошел на второй этаж. — Он приходит, застывает посреди комнаты в полном обалдении, что-то бормочет о пространстве, предметах, событиях и поразительных свойствах света, потом говорит, что ему нужен карандаш, и пропадает на несколько месяцев. Так что чуда пока не произошло.
Оглядевшись, Артур подумал, что верхняя комната и без того чудесна. Отделана она была скромно. Роль мебели выполняли нагромождения подушек и матрасов. Также здесь стоял стереомузыкальный центр с колонками, которые произвели бы огромное впечатление на строителей Стоунхеджа.
В комнате произрастали бледные цветы и висели любопытные картины.
Прямо под крышей помещалось нечто вроде галереи, где стояла кровать, а также находилась ванная, в которую, как обнадежила Фенчерч, вполне мог бы втиснуться человек среднего роста — правда, предварительно смазав тело мылом.
— Да и то, — прибавила она, — если это человек терпеливый, и чистота ему важнее шишек и царапин. Вот. Такие дела.
— Такие дела.
На миг их взгляды скрестились.
Этот миг тянулся долго, очень долго. Столь долго, что уже начинало казаться, будто время остановилось.
Для Артура, который впадал в стеснительность, как только оказывался наедине с кем угодно — хоть с кофеваркой, — это был миг откровения. Он вдруг ощутил то, что чувствует забитый, рожденный в зоопарке зверь, когда в одно прекрасное утро просыпается и видит, как дверь клетки тихо отворяется и перед ним до самого восходящего солнца простирается серо-розовая саванна, полная новых для слуха утренних звуков.
Артур всматривался в изумленное лицо Фенчерч, в ее глаза, улыбающиеся его удивлению и своему собственному — тоже, и гадал, что это за новые звуки.
Он не понимал, что у жизни есть голос, голос, говорящий с тобой и отвечающий на все вопросы, которыми ты неустанно ее бомбардируешь. Он никогда даже не подозревал, что этот голос есть, не выделял его тембра в шуме действительности — пока она не сказала ему сейчас того, чего не говорила никогда. Она сказала: «Да».
Наконец Фенчерч, тихо покачав головой, опустила глаза.
— Я знаю, — сказала она. И прибавила: — Я запомню, что вы из тех людей, которым достаточно две минуты подержать в руках простой листок бумаги, чтобы он превратился в выигрышный лотерейный билет.
Она отвернулась.
— Пойдемте погуляем, — быстро сказала Фенчерч. — В Гайд-парк. Сейчас переоденусь во что-нибудь менее приличное.
На ней было довольно строгое темное платье, висящее, как мешок, что ей совсем не шло.
— Я надеваю его специально для моего преподавателя виолончели, — пояснила Фенчерч. — Очень милый старикан, но мне иногда кажется, что от всего этого пиликанья ему в голову приходят не самые благопристойные мысли. Я спущусь через минуту. — Легко взбежав по ступенькам на галерею, она крикнула Артуру: — Бутылку поставьте в холодильник, на потом.
Когда Артур ставил бутылку шампанского в ячейку на двери холодильника, он увидел, что рядом стоит точно такая же.
Он подошел к окну и выглянул на улицу. Повернулся и стал разглядывать пластинки. Услышал, как наверху зашелестело и упало на пол платье. Напомнил себе свое жизненное кредо. Очень твердо приказал себе как минимум в данный момент ни в коем случае не отрывать взора от корешков пластинок; он прочитает названия, будет кивать с понимающим видом; если понадобится, пересчитает эти чертовы пластинки одну за другой. И все это, не поднимая головы.
Этот план увенчался полнейшим, позорным неуспехом.
Фенчерч взглянула на Артура сверху вниз с таким видом, будто не заметила, что на нее смотрят. Потом неожиданно встряхнула волосами, накинула на себя легкое платье без рукавов и стремительно исчезла в ванной.
Мгновение спустя Фенчерч вновь появилась; сияющая, в широкополой шляпе, она с удивительной легкостью сбежала по лестнице. У нее была необычная, танцующая походка. Она увидела, что Артур обратил на это внимание, и чуть-чуть склонила голову набок.
— Нравится? — спросила Фенчерч.
— Просто потрясающе, — без обиняков ответил Артур, ничуть не кривя душой.
— Гм-м-м, — проговорила Фенчерч, как будто Артур не ответил на ее вопрос.
Она закрыла верхнюю парадную дверь, которая все это время стояла нараспашку, и обвела комнату взглядом, чтобы убедиться, что все в порядке и можно ненадолго оставить дом наедине с самим собой. Артур вертел головой, глядя туда, куда смотрит Фенчерч, но стоило ему на миг отвернуться, как она что-то достала из ящика стола и сунула в висящую у нее на плече холщовую сумку.
Артур вновь перевел взгляд на Фенчерч:
— Готовы?
— Вы знаете, что у меня не все в норме? — спросила она с немного смущенной улыбкой.
Ее прямота застала Артура врасплох.
— Ну-у, — протянул он, — я кое-что слышал…
— Интересно, что вы обо мне слышали, — сказала она. — Если из того источника, о котором я думаю, то совсем не про то. Рассел просто все выдумывает — ведь то, что на самом деле, ему совершенно не по зубам.
Артур занервничал.
— А что на самом деле? — спросил он. — Вы можете мне сказать?
— Не волнуйтесь, — сказала Фенчерч, — ничего страшного. Просто это необычно. Очень-очень необычно.
Она коснулась руки Артура, затем подошла поближе и быстро поцеловала его.
— Мне жутко интересно, сможете ли вы за сегодняшний вечер определить, что со мной такое, — проговорила она.
Артур почувствовал, что, если бы в эту секунду кто-нибудь похлопал его по плечу, он бы зазвенел таким же полнозвучным, долгим, раскатистым звоном, как его серый аквариум, когда по нему щелкают ногтем большого пальца.
— то мастера реставрировали антиквариат.
У Фенчерч днем были неотложные дела, и Артур бродил в состоянии какого-то блаженного умопомрачения, разглядывая витрины всех тех полезных магазинов, которых в Айлингтоне пруд пруди — не верите, спросите у тех, кто постоянно покупает старинные столярные принадлежности, каски времен англо-бурской войны, кареты, офисную мебель и рыбу.
Солнце палило вовсю. Его лучи опаляли ресторанчики на крышах. Опаляли архитекторов и водопроводчиков. Адвокатов и взломщиков. Жарили без огня пиццы. Поджигали отчеты агентов по продаже недвижимости.
Артура они тоже пытались опалить, но он укрылся в лавке, где торговали антикварной мебелью.
— У нас интересное здание, — радостно провозгласил хозяин. — В подвале есть потайной ход. Ведет к ближайшему пабу. Судя по всему, его прорыли для принца-регента [принц-регент — титул будущего Георга IV, когда он в 1811-1820 годах управлял государством вместо психически больного отца, Георга III; период регентства и царствования Георга IV считается временем распущенных нравов], чтобы он мог при необходимости скрыться.
— Если его засекут при попытке купить сосновое кресло в полосочку? — спросил Артур.
— Нет, — ответил владелец, — я совсем другое имел в виду.
— Извините меня, пожалуйста, — сказал Артур. — Я ужасно счастлив.
— Оно и видно.
Как во сне, Артур вышел на улицу и побрел куда глаза глядят, пока не оказался у штаб-квартиры движения «Гринпис». Ему вспомнилось письмо, лежащее в папке «Сделать! Срочно!», в которую он за все это время даже не заглядывал. Широко улыбаясь, он вошел в помещение «Гринписа» и сказал, что хочет внести деньги на освобождение дельфинов.
— Очень остроумно, — ответили ему, — убирайтесь вон.
Артур, ожидавший несколько иного ответа, попытался вновь объяснить цель своего прихода. На этот раз работники «Гринписа» разозлились основательно, так что он просто сунул им деньги и опять вышел на солнышко.
Как только пробило шесть, он вернулся в переулок, где стоял дом Фенчерч. С бутылкой шампанского в руках.
— Держите, — сказала Фенчерч, сунула в руку Артуру прочную веревку и исчезла за большими белыми деревянными воротами. Запирались они на огромный висячий замок, приделанный к черному металлическому засову.
Дом был перестроен под жилой из небольшой конюшни. Переулок, дома в котором были заняты в основном предприятиями легкой промышленности, находился на задворках полуразвалившегося здания Айлингтонского королевского сельскохозяйственного общества. Кроме унаследованных от конюшни огромных ворот, в доме была также обычная парадная дверь — весьма, кстати, элегантная, блестящая от лака, с дверным молотком в виде черного дельфина. В общем, дверь как дверь, вот только ее порог находился в девяти футах выше тротуара — проще говоря, дверь помещалась на верхнем этаже этого двухэтажного домика. Видимо, первоначально она служила для доставки сена голодным лошадям.
Прямо над дверным проемом из кирпичной кладки торчал старый ворот. К нему-то и была привязана веревка, один конец которой держал Артур. На другом конце висела виолончель.
Дверь у Артура над головой распахнулась.
— Отлично, — сказала Фенчерч, — тяните за веревку, держите виолончель ровно. И передайте ее мне.
Он потянул за веревку, ровно держа виолончель.
— Если я буду и дальше тянуть за веревку, — заметил Артур, — то не удержу виолончель.
Фенчерч наклонилась вниз.
— Я буду держать виолончель, — сказала она. — А вы тяните за веревку.
Слегка покачиваясь, виолончель воспарила к порогу двери, и Фенчерч ловко подхватила ее.
— Теперь поднимайтесь сами, — крикнула она Артуру.
Артур поднял с земли сумку с угощением и, весь трепеща от волнения, вошел в конюшенные ворота.
Нижняя комната, которую он уже мельком видел с улицы, выглядела довольно убого. Она была захламлена всякой всячиной: огромный старинный чугунный каток для белья, в углу — неимоверный штабель кухонных раковин. Артур на миг встревожился при виде детской коляски, но она была очень уж ржавая. И лежало в ней нечто весьма невинное — книги.
Пол был бетонный, щербатый, весь в загадочных пятнах и будоражащих душу трещинах. Тот факт, что трещины взбудоражили душу Артура, кое-что говорит о настроении, в котором он прошел через комнату и ступил на шаткую деревянную лестницу. Все вокруг, даже обыкновенные трещины на бетонном полу, распаляло его чувства.
— Мой знакомый архитектор все время грозится сотворить с этим домом чудо, — непринужденно проговорила Фенчерч, как только Артур взошел на второй этаж. — Он приходит, застывает посреди комнаты в полном обалдении, что-то бормочет о пространстве, предметах, событиях и поразительных свойствах света, потом говорит, что ему нужен карандаш, и пропадает на несколько месяцев. Так что чуда пока не произошло.
Оглядевшись, Артур подумал, что верхняя комната и без того чудесна. Отделана она была скромно. Роль мебели выполняли нагромождения подушек и матрасов. Также здесь стоял стереомузыкальный центр с колонками, которые произвели бы огромное впечатление на строителей Стоунхеджа.
В комнате произрастали бледные цветы и висели любопытные картины.
Прямо под крышей помещалось нечто вроде галереи, где стояла кровать, а также находилась ванная, в которую, как обнадежила Фенчерч, вполне мог бы втиснуться человек среднего роста — правда, предварительно смазав тело мылом.
— Да и то, — прибавила она, — если это человек терпеливый, и чистота ему важнее шишек и царапин. Вот. Такие дела.
— Такие дела.
На миг их взгляды скрестились.
Этот миг тянулся долго, очень долго. Столь долго, что уже начинало казаться, будто время остановилось.
Для Артура, который впадал в стеснительность, как только оказывался наедине с кем угодно — хоть с кофеваркой, — это был миг откровения. Он вдруг ощутил то, что чувствует забитый, рожденный в зоопарке зверь, когда в одно прекрасное утро просыпается и видит, как дверь клетки тихо отворяется и перед ним до самого восходящего солнца простирается серо-розовая саванна, полная новых для слуха утренних звуков.
Артур всматривался в изумленное лицо Фенчерч, в ее глаза, улыбающиеся его удивлению и своему собственному — тоже, и гадал, что это за новые звуки.
Он не понимал, что у жизни есть голос, голос, говорящий с тобой и отвечающий на все вопросы, которыми ты неустанно ее бомбардируешь. Он никогда даже не подозревал, что этот голос есть, не выделял его тембра в шуме действительности — пока она не сказала ему сейчас того, чего не говорила никогда. Она сказала: «Да».
Наконец Фенчерч, тихо покачав головой, опустила глаза.
— Я знаю, — сказала она. И прибавила: — Я запомню, что вы из тех людей, которым достаточно две минуты подержать в руках простой листок бумаги, чтобы он превратился в выигрышный лотерейный билет.
Она отвернулась.
— Пойдемте погуляем, — быстро сказала Фенчерч. — В Гайд-парк. Сейчас переоденусь во что-нибудь менее приличное.
На ней было довольно строгое темное платье, висящее, как мешок, что ей совсем не шло.
— Я надеваю его специально для моего преподавателя виолончели, — пояснила Фенчерч. — Очень милый старикан, но мне иногда кажется, что от всего этого пиликанья ему в голову приходят не самые благопристойные мысли. Я спущусь через минуту. — Легко взбежав по ступенькам на галерею, она крикнула Артуру: — Бутылку поставьте в холодильник, на потом.
Когда Артур ставил бутылку шампанского в ячейку на двери холодильника, он увидел, что рядом стоит точно такая же.
Он подошел к окну и выглянул на улицу. Повернулся и стал разглядывать пластинки. Услышал, как наверху зашелестело и упало на пол платье. Напомнил себе свое жизненное кредо. Очень твердо приказал себе как минимум в данный момент ни в коем случае не отрывать взора от корешков пластинок; он прочитает названия, будет кивать с понимающим видом; если понадобится, пересчитает эти чертовы пластинки одну за другой. И все это, не поднимая головы.
Этот план увенчался полнейшим, позорным неуспехом.
Фенчерч взглянула на Артура сверху вниз с таким видом, будто не заметила, что на нее смотрят. Потом неожиданно встряхнула волосами, накинула на себя легкое платье без рукавов и стремительно исчезла в ванной.
Мгновение спустя Фенчерч вновь появилась; сияющая, в широкополой шляпе, она с удивительной легкостью сбежала по лестнице. У нее была необычная, танцующая походка. Она увидела, что Артур обратил на это внимание, и чуть-чуть склонила голову набок.
— Нравится? — спросила Фенчерч.
— Просто потрясающе, — без обиняков ответил Артур, ничуть не кривя душой.
— Гм-м-м, — проговорила Фенчерч, как будто Артур не ответил на ее вопрос.
Она закрыла верхнюю парадную дверь, которая все это время стояла нараспашку, и обвела комнату взглядом, чтобы убедиться, что все в порядке и можно ненадолго оставить дом наедине с самим собой. Артур вертел головой, глядя туда, куда смотрит Фенчерч, но стоило ему на миг отвернуться, как она что-то достала из ящика стола и сунула в висящую у нее на плече холщовую сумку.
Артур вновь перевел взгляд на Фенчерч:
— Готовы?
— Вы знаете, что у меня не все в норме? — спросила она с немного смущенной улыбкой.
Ее прямота застала Артура врасплох.
— Ну-у, — протянул он, — я кое-что слышал…
— Интересно, что вы обо мне слышали, — сказала она. — Если из того источника, о котором я думаю, то совсем не про то. Рассел просто все выдумывает — ведь то, что на самом деле, ему совершенно не по зубам.
Артур занервничал.
— А что на самом деле? — спросил он. — Вы можете мне сказать?
— Не волнуйтесь, — сказала Фенчерч, — ничего страшного. Просто это необычно. Очень-очень необычно.
Она коснулась руки Артура, затем подошла поближе и быстро поцеловала его.
— Мне жутко интересно, сможете ли вы за сегодняшний вечер определить, что со мной такое, — проговорила она.
Артур почувствовал, что, если бы в эту секунду кто-нибудь похлопал его по плечу, он бы зазвенел таким же полнозвучным, долгим, раскатистым звоном, как его серый аквариум, когда по нему щелкают ногтем большого пальца.
19
Форду Префекту окончательно осточертело просыпаться от звуков стрельбы.
Разбуженный в очередной раз. Форд выскользнул из ремонтного шлюза, который он приспособил под спальню, устлав его полотенцами и выведя из строя часть находящегося поблизости грохочущего оборудования. Спустился по трапу и уныло поплелся по коридору.
В коридорах царил сумрак, от которого немедленно начиналась клаустрофобия. Светильники каждую минуту то тускнели, то мигали — электроэнергия беспорядочно металась по кораблю, от чего переборки дико тряслись, а голоса механизмов вдруг срывались на загробный вой.
Но Форда тревожило совсем не это.
Он остановился и прижался к стене, потому что мимо по темному коридору с противным визгом пролетело что-то похожее на маленькую серебристую электродрель.
Но Форда тревожили совсем не летучие дрели.
Он мрачно распахнул дверь отсека и вышел в коридор пошире — правда, такой же сумрачный.
Корабль завалился на бок. Это случалось часто — правда, не с таким размахом, как сейчас. Мимо со страшным грохотом протопал небольшой отряд роботов.
Но Форда тревожило совсем не это.
Из одного конца коридора валил едкий дым, и Форд направился в противоположную сторону.
Миновал ряд мониторов, заделанных в стены и прикрытых листами прочного, но все-таки сильно поцарапанного плексигласа.
На одном из экранов ужасающе-зеленая, покрытая чешуей рептилия с огромным пылом разорялась насчет Единой Голосо-Передаточной Системы Голосования. Одобряет она эту систему или нет, оставалось неясным, но накал чувств был налицо. Форд выключил звук.
Его тревожило совсем другое.
Он подошел к следующему монитору. Показывали рекламу зубной пасты, которая одна только способна сделать человека свободным. Рекламный ролик сопровождался отвратительной, ум-ца-цакающей музыкой, но не это беспокоило Форда.
Форд подошел к третьему монитору, на который передавалось трехмерное изображение внешней обшивки громадного серебристого ксаксисианского корабля. Крупным планом.
Прямо на глазах у Форда из черной тени какой-то луны вырвалась целая тысяча жестоковооруженных беспилотных звездоминоносцев с Зирзлы. Они промчались темными молниями по ослепительному диску звезды Ксаксис, и из всех сопел, дул, иллюминаторов корабля на них обрушилось убийственное пламя дьявольской, непостижимой силы.
Ага! Вот в чем дело!
Форд с досадой покачал головой и потер глаза. После чего грузно плюхнулся на искалеченное тело тускло-серебристого робота, которое, очевидно, еще недавно дымилось, а теперь остыло настолько, что на нем можно было сидеть.
Зевнув, Форд выудил из саквояжа свой «Путеводитель». Включил экран, лениво просмотрел несколько глав третьего уровня, а потом — еще парочку с четвертого. Он искал хорошее лекарство от бессонницы. Нашел главу «ОТДЫХ» и решил, что это-то и есть самое оно. Нашел «ОТДЫХ И ВОССТАНОВЛЕНИЕ СИЛ» и уже собрался искать дальше, как вдруг его осенила более перспективная мысль. Он перевел взгляд на монитор. С каждой секундой битва становилась все яростнее. Шум стоял оглушительный. С каждой новой порцией отправленной по назначению или полученной взамен адской энергии корабль испуганно вздрагивал, кренился и стонал.
Форд опять заглянул в «Путеводитель» и отыскал несколько отвечающих его замыслам географических пунктов. Нежданно рассмеялся и вновь принялся рыться в саквояже.
Достал небольшой модуль разгрузки памяти, смахнул с него пыль и крошки печенья, подключил к гнезду интерфейса на задней панели «Путеводителя».
Когда модуль поглотил все необходимые сведения, Форд отключил его и слегка подбросил на ладони. После чего сунул «Путеводитель» обратно в саквояж, самодовольно ухмыльнулся и отправился на поиски баз данных бортового компьютера.
Разбуженный в очередной раз. Форд выскользнул из ремонтного шлюза, который он приспособил под спальню, устлав его полотенцами и выведя из строя часть находящегося поблизости грохочущего оборудования. Спустился по трапу и уныло поплелся по коридору.
В коридорах царил сумрак, от которого немедленно начиналась клаустрофобия. Светильники каждую минуту то тускнели, то мигали — электроэнергия беспорядочно металась по кораблю, от чего переборки дико тряслись, а голоса механизмов вдруг срывались на загробный вой.
Но Форда тревожило совсем не это.
Он остановился и прижался к стене, потому что мимо по темному коридору с противным визгом пролетело что-то похожее на маленькую серебристую электродрель.
Но Форда тревожили совсем не летучие дрели.
Он мрачно распахнул дверь отсека и вышел в коридор пошире — правда, такой же сумрачный.
Корабль завалился на бок. Это случалось часто — правда, не с таким размахом, как сейчас. Мимо со страшным грохотом протопал небольшой отряд роботов.
Но Форда тревожило совсем не это.
Из одного конца коридора валил едкий дым, и Форд направился в противоположную сторону.
Миновал ряд мониторов, заделанных в стены и прикрытых листами прочного, но все-таки сильно поцарапанного плексигласа.
На одном из экранов ужасающе-зеленая, покрытая чешуей рептилия с огромным пылом разорялась насчет Единой Голосо-Передаточной Системы Голосования. Одобряет она эту систему или нет, оставалось неясным, но накал чувств был налицо. Форд выключил звук.
Его тревожило совсем другое.
Он подошел к следующему монитору. Показывали рекламу зубной пасты, которая одна только способна сделать человека свободным. Рекламный ролик сопровождался отвратительной, ум-ца-цакающей музыкой, но не это беспокоило Форда.
Форд подошел к третьему монитору, на который передавалось трехмерное изображение внешней обшивки громадного серебристого ксаксисианского корабля. Крупным планом.
Прямо на глазах у Форда из черной тени какой-то луны вырвалась целая тысяча жестоковооруженных беспилотных звездоминоносцев с Зирзлы. Они промчались темными молниями по ослепительному диску звезды Ксаксис, и из всех сопел, дул, иллюминаторов корабля на них обрушилось убийственное пламя дьявольской, непостижимой силы.
Ага! Вот в чем дело!
Форд с досадой покачал головой и потер глаза. После чего грузно плюхнулся на искалеченное тело тускло-серебристого робота, которое, очевидно, еще недавно дымилось, а теперь остыло настолько, что на нем можно было сидеть.
Зевнув, Форд выудил из саквояжа свой «Путеводитель». Включил экран, лениво просмотрел несколько глав третьего уровня, а потом — еще парочку с четвертого. Он искал хорошее лекарство от бессонницы. Нашел главу «ОТДЫХ» и решил, что это-то и есть самое оно. Нашел «ОТДЫХ И ВОССТАНОВЛЕНИЕ СИЛ» и уже собрался искать дальше, как вдруг его осенила более перспективная мысль. Он перевел взгляд на монитор. С каждой секундой битва становилась все яростнее. Шум стоял оглушительный. С каждой новой порцией отправленной по назначению или полученной взамен адской энергии корабль испуганно вздрагивал, кренился и стонал.
Форд опять заглянул в «Путеводитель» и отыскал несколько отвечающих его замыслам географических пунктов. Нежданно рассмеялся и вновь принялся рыться в саквояже.
Достал небольшой модуль разгрузки памяти, смахнул с него пыль и крошки печенья, подключил к гнезду интерфейса на задней панели «Путеводителя».
Когда модуль поглотил все необходимые сведения, Форд отключил его и слегка подбросил на ладони. После чего сунул «Путеводитель» обратно в саквояж, самодовольно ухмыльнулся и отправился на поиски баз данных бортового компьютера.
20
— Летними вечерами, особенно в парках, солнце заставляют спускаться к горизонту для того, чтобы оно эффективнее высвечивало, как колыхаются у девушек груди, — серьезно вещал голос. — Готов отдать голову на отсечение, что это так.
Проходившие мимо оратора Артур и Фенчерч захихикали. Фенчерч на миг теснее прижалась к Артуру.
— Я также убежден, — уверял сидящий в шезлонге близ Серпантина [узкое искусственное озеро в Гайд-парке] рыжий кудрявый юноша с длинным костлявым носом, — что если довод проработан досконально, то он совершенно естественно и логично вытекает из всех аспектов…
Речь рыжего юноши была обращена к его тощему темноволосому приятелю, который развалился в соседнем шезлонге и предавался грустным мыслям о своих прыщах.
— …которые взял за основу своей теории Дарвин. Это абсолютно несомненно. Это безупречно верно. И к тому же, — добавил он, — мне эта идея очень нравится.
Юноша резко обернулся и сквозь очки скосил глаза на Фенчерч. Артур увел ее, трепещущую от беззвучного смеха.
— Следующая попытка, — сказала Фенчерч, отсмеявшись. — Старт!
— Ладно, — сказал Артур. — Локоть. Левый локоть. Левый локоть у тебя не такой, как надо.
— Опять холодно, — проговорила она, — совсем холодно. Ты на совершенно ложном пути.
Летнее солнце садилось за деревьями, как… нет, лучше сказать без обиняков. Гайд-парк потрясающе красив. В нем потрясающе прекрасно все, кроме мусора в понедельник утром. Даже утки — и те потрясающие. Побывать в Гайд-парке летним вечером и не почувствовать его очарования может только тот, кто проедет по нему в машине «скорой помощи», с закрытым простыней лицом.
В этот парк люди специально ходят, чтобы вытворять всякие невообразимые вещи. Артур и Фенчерч увидели мужчину в шортах, который играл под деревом на волынке. Вдруг он прекратил игру, чтобы прогнать супругов-американцев, которые робко пытались положить в футляр от волынки несколько монет.
— Не надо! — вскричал волынщик. — Уходите! Я только репетирую.
И решительно заиграл вновь, но даже производимый им шум не мог испортить настроение Артуру и Фенчерч.
Артур обнял девушку за талию, и его руки медленно скользнули вниз.
— Не думаю, что здесь что-то не в порядке, — через некоторое время произнес Артур. — Кажется, задик у тебя такой, как надо.
— Да, — согласилась Фенчерч, — задик у меня абсолютно такой, как надо.
Они целовались так долго, что волынщик в конце концов спрятался за дерево.
— Я расскажу тебе одну историю, — сказал Артур.
— Хорошо.
Они нашли клочок травы, относительно не занятый лежащими буквально вповалку парочками, сели и стали смотреть на потрясающих уток и воду под потрясающими утками, которая зыбилась, освещенная низкими лучами солнца.
— Историю, — прижимая к себе руку Артура, повторила Фенчерч.
— Чтобы ты представляла себе, какие со мной происходят истории. Это истинная правда.
— Знаешь, иногда люди рассказывают истории, которые будто бы приключились с лучшей подругой жены их двоюродного брата, но на самом деле эти истории, вероятно, чистой воды вранье.
— Ну, это почти такая же история, только она произошла в действительности, и я знаю, что она произошла в действительности, потому что она произошла со мной.
— Как история с лотерейным билетом.
Артур усмехнулся.
— Да. Я спешил на поезд, — продолжал он. — Приехал на вокзал…
— Я тебе рассказывала, — перебила его Фенчерч, — что случилось на вокзале с моими родителями?
— Да, — ответил Артур.
— Это просто проверка.
Артур взглянул на часы.
— Наверно, пора возвращаться, — проговорил он.
— Расскажи мне эту историю, — твердо сказала Фенчерч. — Ты приехал на вокзал.
— Я приехал на двадцать минут раньше. Я перепугал, когда отходит поезд. А может быть, — прибавил он после секундного раздумья, — Британская сеть железных дорог перепутала, когда отходит поезд! Раньше мне это не приходило в голову.
— Давай дальше, — засмеялась Фенчерч.
— Итак, я купил газету с кроссвордом и пошел в буфет выпить чашку кофе.
— Ты разгадываешь кроссворды?
— Да.
— В какой газете?
— Обычно в «Гардиан».
— Мне кажется, в «Гардиан» слишком заумные. Я предпочитаю «Таймс». Ты его разгадал?
— Что?
— Кроссворд в «Гардиан»?
— Я даже не успел взглянуть на него, — сказал Артур. — Я пошел в буфет, чтобы взять кофе.
— Ну хорошо, бери кофе.
— Я и взял, — подтвердил Артур. — Я также купил печенье.
— Какое?
— «К чаю».
— Неплохо.
— Мне оно тоже нравится. Взял все это, отошел от стойки и сел за столик. И не спрашивай меня, какой был столик, потому что это было не вчера и я уже забыл. Кажется, круглый.
— Хорошо.
— Значит, расположение такое. Я сижу за столом. Слева газета. Справа чашка кофе, посреди стола пачка печенья.
— Прямо-таки вижу ее своими глазами.
— Чего или, вернее, кого ты не видишь, потому что я еще о нем не упомянул, так это типа, который тоже сидит за столом, — сказал Артур. — Он сидит напротив меня.
— Как он выглядит?
— В высшей степени обыкновенно. Портфель. Деловой костюм. Судя по его виду, он был неспособен сделать что-то странное.
— Ага. Я таких знаю. Ну и что он сделал?
— Он сделал вот что: перегнулся через стол, взял пачку печенья, разорвал, вытащил одно и…
— Что?
— Съел.
— Что?
— Он его съел.
Фенчерч в изумлении смотрела на Артура.
— Как же ты поступил?
— При данных обстоятельствах я поступил так, как поступил бы любой англичанин, у которого в жилах кровь, а не вода. Я был вынужден посмотреть на это сквозь пальцы, — ответил Артур.
— Что? Почему?
— Ну, мы ведь к таким ситуациям не подготовлены. Я порылся у себя в душе и обнаружил, что ни воспитание, ни личный опыт, ни даже первобытные инстинкты не подсказывают мне, как я должен поступить, если некто, сидящий прямо передо мной, тихо-мирно крадет у меня одно печенье.
— Но ты мог… — Фенчерч подумала. — Знаешь, я тоже не уверена, что бы я сделала. Ну и что дальше?
— Я в негодовании уставился в кроссворд, — сказал Артур. — Не мог отгадать ни одного слова, глотнул кофе — он был слишком горячий, так что делать было нечего. Я взял себя в руки. Потом взял печенье, очень стараясь не заметить, что пачка каким-то чудодейственным образом оказалась вскрытой…
— Значит, ты не сдаешься и занимаешь твердую позицию.
— Я борюсь по-своему. Я съедаю печенье. Я ем его очень медленно, так, чтобы бросалось в глаза и он видел, что я делаю. Когда я ем печенье, — сказал Артур, — я ем его, как надо.
— И что он сделал?
— Взял еще одно. Честно, так и было. Он взял еще одно печенье и съел его. Чистая правда. Как то, что мы сидим на земле.
Фенчерч заерзала в каком-то непонятном смущении.
— Сложность состояла в том, — продолжал Артур, — что в первый раз я промолчал, а во второй начать разговор было еще труднее. Ну что я должен был сказать? «Извините меня… я не мог не заметить, э-э…» Не получается. И я сделал вид, что не замечаю, пожалуй, еще старательнее, чем раньше.
— Ну знаешь…
— Я снова вперил глаза в кроссворд и по-прежнему не мог сдвинуться с места, но при этом частично проявил ту силу британского духа, которую Генрих V выказал в день Святого Криспина… [25 октября 1415 года (в день Святого Криспина) Генрих V разбил французские войска в битве при Азенкуре]
— И что дальше?
— Я вновь пошел напролом. Я взял второе печенье, — сказал Артур. — И на секунду мы встретились взглядом.
— Вот так?
— Да, то есть нет, не совсем так. Но наши взгляды скрестились. Всего на секунду. И тут же мы оба отвернулись. Но я тебя уверяю, что в воздухе пробежала искра. Над нашим столиком образовался очаг напряженности. Примерно в это самое время.
— Еще бы.
— Так мы съели всю пачку. Он, я, он, я…
— Всю пачку?
— Ну в ней было всего восемь штук, но в те минуты мне казалось, что прошла целая жизнь. Наверно, гладиаторам на арене и то было легче.
— Гладиаторы сражались на солнцепеке, — сказала Фенчерч. — Физически они страдали больше.
— Тем не менее. Ну ладно. Когда останки погубленной пачки валялись между нами, этот тип, сделав свое гнусное дело, наконец поднялся и ушел. Разумеется, я вздохнул с облегчением. До моего поезда оставалось несколько минут, и я допил кофе, встал, взял газету, и под ней…
— Ну же?
— Лежала моя пачка печенья.
— Что? — переспросила Фенчерч. — Что-о?
От изумления она раскрыла рот и с хохотом откинулась на траву. Потом снова села.
— Ах ты мой глупенький, — выкрикнула она сквозь смех, — ну просто караул, совсем ничего не смыслишь.
Она толкнула Артура, опрокинув его на спину, прижалась к его груди, поцеловала и откатилась в сторону. Артура поразило, какая она легкая.
— Теперь ты расскажи какую-нибудь историю.
— Я думала, — низким, хрипловатым голосом проговорила Фенчерч, — что ты очень хочешь вернуться в дом.
— Не к спеху, — беззаботно сказал Артур. — Я хочу, чтобы ты рассказала историю.
Проходившие мимо оратора Артур и Фенчерч захихикали. Фенчерч на миг теснее прижалась к Артуру.
— Я также убежден, — уверял сидящий в шезлонге близ Серпантина [узкое искусственное озеро в Гайд-парке] рыжий кудрявый юноша с длинным костлявым носом, — что если довод проработан досконально, то он совершенно естественно и логично вытекает из всех аспектов…
Речь рыжего юноши была обращена к его тощему темноволосому приятелю, который развалился в соседнем шезлонге и предавался грустным мыслям о своих прыщах.
— …которые взял за основу своей теории Дарвин. Это абсолютно несомненно. Это безупречно верно. И к тому же, — добавил он, — мне эта идея очень нравится.
Юноша резко обернулся и сквозь очки скосил глаза на Фенчерч. Артур увел ее, трепещущую от беззвучного смеха.
— Следующая попытка, — сказала Фенчерч, отсмеявшись. — Старт!
— Ладно, — сказал Артур. — Локоть. Левый локоть. Левый локоть у тебя не такой, как надо.
— Опять холодно, — проговорила она, — совсем холодно. Ты на совершенно ложном пути.
Летнее солнце садилось за деревьями, как… нет, лучше сказать без обиняков. Гайд-парк потрясающе красив. В нем потрясающе прекрасно все, кроме мусора в понедельник утром. Даже утки — и те потрясающие. Побывать в Гайд-парке летним вечером и не почувствовать его очарования может только тот, кто проедет по нему в машине «скорой помощи», с закрытым простыней лицом.
В этот парк люди специально ходят, чтобы вытворять всякие невообразимые вещи. Артур и Фенчерч увидели мужчину в шортах, который играл под деревом на волынке. Вдруг он прекратил игру, чтобы прогнать супругов-американцев, которые робко пытались положить в футляр от волынки несколько монет.
— Не надо! — вскричал волынщик. — Уходите! Я только репетирую.
И решительно заиграл вновь, но даже производимый им шум не мог испортить настроение Артуру и Фенчерч.
Артур обнял девушку за талию, и его руки медленно скользнули вниз.
— Не думаю, что здесь что-то не в порядке, — через некоторое время произнес Артур. — Кажется, задик у тебя такой, как надо.
— Да, — согласилась Фенчерч, — задик у меня абсолютно такой, как надо.
Они целовались так долго, что волынщик в конце концов спрятался за дерево.
— Я расскажу тебе одну историю, — сказал Артур.
— Хорошо.
Они нашли клочок травы, относительно не занятый лежащими буквально вповалку парочками, сели и стали смотреть на потрясающих уток и воду под потрясающими утками, которая зыбилась, освещенная низкими лучами солнца.
— Историю, — прижимая к себе руку Артура, повторила Фенчерч.
— Чтобы ты представляла себе, какие со мной происходят истории. Это истинная правда.
— Знаешь, иногда люди рассказывают истории, которые будто бы приключились с лучшей подругой жены их двоюродного брата, но на самом деле эти истории, вероятно, чистой воды вранье.
— Ну, это почти такая же история, только она произошла в действительности, и я знаю, что она произошла в действительности, потому что она произошла со мной.
— Как история с лотерейным билетом.
Артур усмехнулся.
— Да. Я спешил на поезд, — продолжал он. — Приехал на вокзал…
— Я тебе рассказывала, — перебила его Фенчерч, — что случилось на вокзале с моими родителями?
— Да, — ответил Артур.
— Это просто проверка.
Артур взглянул на часы.
— Наверно, пора возвращаться, — проговорил он.
— Расскажи мне эту историю, — твердо сказала Фенчерч. — Ты приехал на вокзал.
— Я приехал на двадцать минут раньше. Я перепугал, когда отходит поезд. А может быть, — прибавил он после секундного раздумья, — Британская сеть железных дорог перепутала, когда отходит поезд! Раньше мне это не приходило в голову.
— Давай дальше, — засмеялась Фенчерч.
— Итак, я купил газету с кроссвордом и пошел в буфет выпить чашку кофе.
— Ты разгадываешь кроссворды?
— Да.
— В какой газете?
— Обычно в «Гардиан».
— Мне кажется, в «Гардиан» слишком заумные. Я предпочитаю «Таймс». Ты его разгадал?
— Что?
— Кроссворд в «Гардиан»?
— Я даже не успел взглянуть на него, — сказал Артур. — Я пошел в буфет, чтобы взять кофе.
— Ну хорошо, бери кофе.
— Я и взял, — подтвердил Артур. — Я также купил печенье.
— Какое?
— «К чаю».
— Неплохо.
— Мне оно тоже нравится. Взял все это, отошел от стойки и сел за столик. И не спрашивай меня, какой был столик, потому что это было не вчера и я уже забыл. Кажется, круглый.
— Хорошо.
— Значит, расположение такое. Я сижу за столом. Слева газета. Справа чашка кофе, посреди стола пачка печенья.
— Прямо-таки вижу ее своими глазами.
— Чего или, вернее, кого ты не видишь, потому что я еще о нем не упомянул, так это типа, который тоже сидит за столом, — сказал Артур. — Он сидит напротив меня.
— Как он выглядит?
— В высшей степени обыкновенно. Портфель. Деловой костюм. Судя по его виду, он был неспособен сделать что-то странное.
— Ага. Я таких знаю. Ну и что он сделал?
— Он сделал вот что: перегнулся через стол, взял пачку печенья, разорвал, вытащил одно и…
— Что?
— Съел.
— Что?
— Он его съел.
Фенчерч в изумлении смотрела на Артура.
— Как же ты поступил?
— При данных обстоятельствах я поступил так, как поступил бы любой англичанин, у которого в жилах кровь, а не вода. Я был вынужден посмотреть на это сквозь пальцы, — ответил Артур.
— Что? Почему?
— Ну, мы ведь к таким ситуациям не подготовлены. Я порылся у себя в душе и обнаружил, что ни воспитание, ни личный опыт, ни даже первобытные инстинкты не подсказывают мне, как я должен поступить, если некто, сидящий прямо передо мной, тихо-мирно крадет у меня одно печенье.
— Но ты мог… — Фенчерч подумала. — Знаешь, я тоже не уверена, что бы я сделала. Ну и что дальше?
— Я в негодовании уставился в кроссворд, — сказал Артур. — Не мог отгадать ни одного слова, глотнул кофе — он был слишком горячий, так что делать было нечего. Я взял себя в руки. Потом взял печенье, очень стараясь не заметить, что пачка каким-то чудодейственным образом оказалась вскрытой…
— Значит, ты не сдаешься и занимаешь твердую позицию.
— Я борюсь по-своему. Я съедаю печенье. Я ем его очень медленно, так, чтобы бросалось в глаза и он видел, что я делаю. Когда я ем печенье, — сказал Артур, — я ем его, как надо.
— И что он сделал?
— Взял еще одно. Честно, так и было. Он взял еще одно печенье и съел его. Чистая правда. Как то, что мы сидим на земле.
Фенчерч заерзала в каком-то непонятном смущении.
— Сложность состояла в том, — продолжал Артур, — что в первый раз я промолчал, а во второй начать разговор было еще труднее. Ну что я должен был сказать? «Извините меня… я не мог не заметить, э-э…» Не получается. И я сделал вид, что не замечаю, пожалуй, еще старательнее, чем раньше.
— Ну знаешь…
— Я снова вперил глаза в кроссворд и по-прежнему не мог сдвинуться с места, но при этом частично проявил ту силу британского духа, которую Генрих V выказал в день Святого Криспина… [25 октября 1415 года (в день Святого Криспина) Генрих V разбил французские войска в битве при Азенкуре]
— И что дальше?
— Я вновь пошел напролом. Я взял второе печенье, — сказал Артур. — И на секунду мы встретились взглядом.
— Вот так?
— Да, то есть нет, не совсем так. Но наши взгляды скрестились. Всего на секунду. И тут же мы оба отвернулись. Но я тебя уверяю, что в воздухе пробежала искра. Над нашим столиком образовался очаг напряженности. Примерно в это самое время.
— Еще бы.
— Так мы съели всю пачку. Он, я, он, я…
— Всю пачку?
— Ну в ней было всего восемь штук, но в те минуты мне казалось, что прошла целая жизнь. Наверно, гладиаторам на арене и то было легче.
— Гладиаторы сражались на солнцепеке, — сказала Фенчерч. — Физически они страдали больше.
— Тем не менее. Ну ладно. Когда останки погубленной пачки валялись между нами, этот тип, сделав свое гнусное дело, наконец поднялся и ушел. Разумеется, я вздохнул с облегчением. До моего поезда оставалось несколько минут, и я допил кофе, встал, взял газету, и под ней…
— Ну же?
— Лежала моя пачка печенья.
— Что? — переспросила Фенчерч. — Что-о?
От изумления она раскрыла рот и с хохотом откинулась на траву. Потом снова села.
— Ах ты мой глупенький, — выкрикнула она сквозь смех, — ну просто караул, совсем ничего не смыслишь.
Она толкнула Артура, опрокинув его на спину, прижалась к его груди, поцеловала и откатилась в сторону. Артура поразило, какая она легкая.
— Теперь ты расскажи какую-нибудь историю.
— Я думала, — низким, хрипловатым голосом проговорила Фенчерч, — что ты очень хочешь вернуться в дом.
— Не к спеху, — беззаботно сказал Артур. — Я хочу, чтобы ты рассказала историю.