Страница:
Артур попробовал прикинуть скорость, с которой они летели, но мрак снаружи был абсолютным. Не было видно ничего, что могло бы послужить точкой остчета. Движение было таким мягким и незаметным, что он с трудом мог поверить, что они вообще движутся.
Затем далеко впереди появился крошечный огонек, и за несколько секунд он так вырос, что Артур понял, что он мчится навстречу им с неимоверной скоростью, и попытался представить себе встречную машину. Он уставился на этот огонек, но не мог различить за ним никаких ясных очертаний, и вдруг у него перехватило дыхание от ужаса – аэрокар резко снизился и устремился вперед – навстречу, казалось, неизбежному столкновению. Их относительная скорость была умопомрачительно огромной, и Артур едва успел поглубже вдохнуть, прежде чем это кончилось. Следующим, что он увидел, было безумное серебряное сияние, окружавшее его. Он резко вывернул голову назад и успел увидеть маленькую черную точку, исчезавшую вдали. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что произошло.
Они влетели в туннель. Их неимоверная относительная скорость была огромной по отношению не к встречной машине, а к неподвижному отверстию в земле, входу в туннель. Безумное серебряное сияние было стеной туннеля, по которому они теперь неслись со скоросттью нескольких сот миль в час.
Артур в ужасе зажмурился. Через некоторое время (какое – он и не пытался определить) он почувствовал небольшое снижение скорости и еще немного позже ощутил, что машина постепенно замедляет ход и мягко останавливается.
Он снова открыл глаза. Они были все еще в серебряном туннеле. Аэрокар, словно челнок ткацкного станка, скользил по пересечениям системы туннелей. Наконец, он остановился в небольшой камере с изогнутыми стальными стенами. Здесь оканчивались еще несколько туннелей, а в дальнем конце камеры Артур увидел большой круг раздражающе тусклого света. Он раздражал, потому что обманывал зрение – невозможно было сказать, далеко или близко он находится. Артур догадался (и был абсолютно неправ), что это ультрафиолет.
Слартибартфаст обернулся и осмотрел Артура торжественно-печальными глазами.
– Землянин, – сказал он, – теперь мы в самом сердце Магратеи.
– Откуда вы узнали, что я с Земли? – спросил Артур.
– Тебе все это станет ясно, – мягко ответил старик, – по крайней мере, – добавил он, и теперь в его голосе звучало сомнение, – яснее, чем теперь.
Он продолжал: – Я должен предупредить тебя, что помещение, в которое мы сейчас пройдем, как таковые, не существует внутри нашей планеты. Оно немного слишком… большое. Мы пройдем через вход в огромную область – гиперпространство. Это может тебя обеспокоить.
Артур издал какой-то сдавленный звук.
Слартибартфаст тронул кнопку, и добавил, не особенно успокаивающе: – Я обычно до смерти пугаюсь. Держись крепче.
Машина рванулась вперед, в круг света, и Артур неожиданно получил очень четкое представление, как выглядит бесконечность.
На самом деле, это была не бесконечность. Бесконечность сама по себе плоска и неинтересна. Смотря вверх в ночное небо, мы смотрим в бесконечность
– расстояние непостижимо, и поэтому лишено смысла. Помещение, в которое влетела машина, было каким угодным, но не бесконечным, оно было просто очень очень очень большим, таким большим, что давало впечатление о бесконечности намного лучше, чем сама бесконечность.
Все пять чувств Артура сорвались с места и закружились в диком танце, когда на огромной скорости, которой, как он знал, обладает машина, они, казалось, медленно летят прочь от входа, оставшегося невидимым булавочным уколом в сияющей стене позади.
Стена.
Стена отрицала даже самое дикое воображение, обманывала его и клала на обе лопатки. Стена была настолько умопомрачительно высокой и длинной, что ее стороны, верх и низ исчезали из виду. Одно лишь головокружение при взгляде на нее могло убить человека.
Стена казалась абсолютно плоской. Понадобилось бы тончайшее лазерное измерительное оборудование, чтобы определить, что по мере того, как она скрывается из виду – предположительно, в бесконечности – потом идет к другой стороне, падает вниз с головокружительной высоты, она также незаметно изгибается. Другими словами, стена образовывала полую сферу, сферу более 3 миллионов миль в диаметре, наполненную невообразимым светом.
– Добро пожаловать, – сказал Слартибартфаст. Аэрокар – крошечная искра – на скорости в три раза выше скорости звука неощутимо полз сквозь умопомрачительное пространство. – Добро пожаловать, – сказал Слартибартфаст, – в наш цех.
Артур потрясенно оглядывался вокруг.
Перед ним, на расстоянии, величину которого он не мог оценить или хотя бы представить, он увидел ряды непонятных сооружений, тонких сеток из металла и света, окружающих туманные сферические формы, которые висели в пустоте.
– Вот, – сказал Слартибартфаст, – где мы делаем большую часть наших планет.
– Вы хотите сказать, – сказал Артур, старательно выговаривая слова,
– вы хотите сказать, что теперь начинаете все сначала?
– Нет-нет, конечно, нет, – воскликнул старик, – Галактика еще не настолько богата, чтобы платить нам. Нет, нас разбудили, чтобы осуществить только один внеочередной заказ для очень… своеобразных клиентов из другого измерения. Это может тебя заинтересовать… вон там, впереди.
Артур взглянул туда, куда указывал палец старика, и нашел взглядом висевшее в пустоте сооружение. Это, собственно, было единственное из многих сооружений, у которого шла какая-то деятельность, хотя и она была слишком незаметной, чтобы на нее стоило указывать пальцем.
В этот момент все это сооружение опоясала дуга света, и осветила, отбрасывая резкие тени, очертания, отформованные на темном шаре внутри. Очертания, очень знакомые Артуру – неровные формы, знакомые ему, как формы английских глаголов, – часть его самого. Несколько секунд он сидел молча, ошеломленный, и бессвязные мысли роились в его голове, ища тихое местечко, чтобы успокоиться и обрести смысл.
Половина его сознания говорила ему, что он прекрасно знает, на что смотрит, и что это за очертания, другая же половина вполне резонно отказывалась принять эту мысль к рассмотрению, и слагала с себя всякую ответственность за дальнейшие умозаключения в этом направлении.
Снова вспыхнула дуга, и на этот раз не осталось уже никаких сомнений.
– Земля, – прошептал Артур.
– Если говорить точнее, Земля номер два, – бодро сказал Слартибартфаст. – Мы делаем копию. С наших же чертежей.
Наступила тишина.
– Вы хотите сказать, – произнес Артур, медленно и тщательно выговаривая слова, – что это именно вы сделали Землю?
– Ну конечно, – сказал Слартибартфаст. – Ты был когда-нибудь… кажется, это место называлось… Норвегией?
– Нет, – ответил Артур, – нет, не был.
– Жаль, – проговорил Слартибартфаст. – Ее я тоже делал. За нее, между прочим, мне дали премию. Эдакие миленькие краешки с бахромой. Я ужасно расстроился, когда услышал, что ее уничтожили.
– Вы расстроились!
– Да. Пятью минутами позже – и это бы уже не имело значения. Веселенькая история, ничего не скажешь.
– А? – откликнулся Артур.
– Мыши просто пришли в ярость.
– Мыши пришли в ярость?!
– Именно, – мягко произнес старик.
– Но ведь в ярость, наверно, пришли и собаки, и кошки, и австралийские утконосы, и…
– Совершенно верно, но не они ведь оплачивали заказ?
– Короче, – заявил Артур, – много ли вашего времени я сэкономлю, если плюну на все, и сойду с ума прямо сейчас?
Какое-то время машина летела вперед в неловкой тишине. Затем старик терпеливо принялся за объяснения.
– Землянин, планета, на которой ты жил, была заказана, оплачена и управляема мышами. Она была уничтожена за пять минут до завершения той задачи, для решения которой она была создана, и теперь нам приходится строить новую.
Только одно слово дошло до Артура.
– Мышами? – произнес он.
– Именно, землянин.
– Прошу прощения – мы говорим о маленьких белых пушистых штучках, помешанных на сыре и женщинах, орущих на столах, как в старых комиксах?
Слартибартфаст вежливо кашлянул.
– Землянин, – сказал он, – иногда твой способ выражения труден для понимания. Напомню, что я проспал в этой планете, то есть Магратее, пять миллионов лет, и знаю немногое о тех старых комиксах, о которых ты говоришь. Эти существа, которых ты именуешь мышами, понимаешь, они не совсем такие, как кажутся. Мыши это только отражение в нашем измерении огромных сверхразумных всемерных существ. Весь этот вздор насчет сыра и женщин – чисто внешнее.
Старик помолчал, затем сочуствующе нахмурился и продолжал:
– Боюсь, они ставили на вас опыты.
Артур обдумал это предположение. Лицо его посветлело.
– Да нет, – воскликнул он, – теперь понятно, почему получилось такое недоразумение. Нет, видите ли, на самом деле это мы обычно ставили опыты на них. Их использовали в опытах по поведению животных – Павлов и все такое. Мы давали им задания, например – научиться звонить в колокол, бегать в лабиринтах и всяких там штуках, чтобы нам стала понятна вся природа процесса обучения. А наблюдая за их поведением, мы могли, в общем, практически все узнать о нашем собственном.
Артур затих.
Слартибартфаст мягко произнес: – Тонкости их экспериментам не занимать.
– Что? – сказал Артур.
– Есть ли способ лучше скрыть свой истинный облик, чем направить ваши мысли по ложному следу? Вдруг повернуть в лабиринте не в ту сторону, выбрать не тот кусок сыра, неожиданно издохнуть от миксоматоза – если все точно рассчитать, и повторить много раз, все это накопится, и в результате эффект будет невообразимый.
Для пущего эффекта он снова помолчал.
– Видишь ли, землянин, они на самом деле необыкновенно сверхразумные всемерные существа. Твоя планета и ее жители – основа матрицы органического компьютера, который решал задачу, рассчитанную на десять миллионов лет. Позволь рассказать тебе всю эту историю. Это займет какое-то время.
– Время, – слабо произнес Артур, – для меня теперь не самая главная проблема.
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Затем далеко впереди появился крошечный огонек, и за несколько секунд он так вырос, что Артур понял, что он мчится навстречу им с неимоверной скоростью, и попытался представить себе встречную машину. Он уставился на этот огонек, но не мог различить за ним никаких ясных очертаний, и вдруг у него перехватило дыхание от ужаса – аэрокар резко снизился и устремился вперед – навстречу, казалось, неизбежному столкновению. Их относительная скорость была умопомрачительно огромной, и Артур едва успел поглубже вдохнуть, прежде чем это кончилось. Следующим, что он увидел, было безумное серебряное сияние, окружавшее его. Он резко вывернул голову назад и успел увидеть маленькую черную точку, исчезавшую вдали. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что произошло.
Они влетели в туннель. Их неимоверная относительная скорость была огромной по отношению не к встречной машине, а к неподвижному отверстию в земле, входу в туннель. Безумное серебряное сияние было стеной туннеля, по которому они теперь неслись со скоросттью нескольких сот миль в час.
Артур в ужасе зажмурился. Через некоторое время (какое – он и не пытался определить) он почувствовал небольшое снижение скорости и еще немного позже ощутил, что машина постепенно замедляет ход и мягко останавливается.
Он снова открыл глаза. Они были все еще в серебряном туннеле. Аэрокар, словно челнок ткацкного станка, скользил по пересечениям системы туннелей. Наконец, он остановился в небольшой камере с изогнутыми стальными стенами. Здесь оканчивались еще несколько туннелей, а в дальнем конце камеры Артур увидел большой круг раздражающе тусклого света. Он раздражал, потому что обманывал зрение – невозможно было сказать, далеко или близко он находится. Артур догадался (и был абсолютно неправ), что это ультрафиолет.
Слартибартфаст обернулся и осмотрел Артура торжественно-печальными глазами.
– Землянин, – сказал он, – теперь мы в самом сердце Магратеи.
– Откуда вы узнали, что я с Земли? – спросил Артур.
– Тебе все это станет ясно, – мягко ответил старик, – по крайней мере, – добавил он, и теперь в его голосе звучало сомнение, – яснее, чем теперь.
Он продолжал: – Я должен предупредить тебя, что помещение, в которое мы сейчас пройдем, как таковые, не существует внутри нашей планеты. Оно немного слишком… большое. Мы пройдем через вход в огромную область – гиперпространство. Это может тебя обеспокоить.
Артур издал какой-то сдавленный звук.
Слартибартфаст тронул кнопку, и добавил, не особенно успокаивающе: – Я обычно до смерти пугаюсь. Держись крепче.
Машина рванулась вперед, в круг света, и Артур неожиданно получил очень четкое представление, как выглядит бесконечность.
На самом деле, это была не бесконечность. Бесконечность сама по себе плоска и неинтересна. Смотря вверх в ночное небо, мы смотрим в бесконечность
– расстояние непостижимо, и поэтому лишено смысла. Помещение, в которое влетела машина, было каким угодным, но не бесконечным, оно было просто очень очень очень большим, таким большим, что давало впечатление о бесконечности намного лучше, чем сама бесконечность.
Все пять чувств Артура сорвались с места и закружились в диком танце, когда на огромной скорости, которой, как он знал, обладает машина, они, казалось, медленно летят прочь от входа, оставшегося невидимым булавочным уколом в сияющей стене позади.
Стена.
Стена отрицала даже самое дикое воображение, обманывала его и клала на обе лопатки. Стена была настолько умопомрачительно высокой и длинной, что ее стороны, верх и низ исчезали из виду. Одно лишь головокружение при взгляде на нее могло убить человека.
Стена казалась абсолютно плоской. Понадобилось бы тончайшее лазерное измерительное оборудование, чтобы определить, что по мере того, как она скрывается из виду – предположительно, в бесконечности – потом идет к другой стороне, падает вниз с головокружительной высоты, она также незаметно изгибается. Другими словами, стена образовывала полую сферу, сферу более 3 миллионов миль в диаметре, наполненную невообразимым светом.
– Добро пожаловать, – сказал Слартибартфаст. Аэрокар – крошечная искра – на скорости в три раза выше скорости звука неощутимо полз сквозь умопомрачительное пространство. – Добро пожаловать, – сказал Слартибартфаст, – в наш цех.
Артур потрясенно оглядывался вокруг.
Перед ним, на расстоянии, величину которого он не мог оценить или хотя бы представить, он увидел ряды непонятных сооружений, тонких сеток из металла и света, окружающих туманные сферические формы, которые висели в пустоте.
– Вот, – сказал Слартибартфаст, – где мы делаем большую часть наших планет.
– Вы хотите сказать, – сказал Артур, старательно выговаривая слова,
– вы хотите сказать, что теперь начинаете все сначала?
– Нет-нет, конечно, нет, – воскликнул старик, – Галактика еще не настолько богата, чтобы платить нам. Нет, нас разбудили, чтобы осуществить только один внеочередной заказ для очень… своеобразных клиентов из другого измерения. Это может тебя заинтересовать… вон там, впереди.
Артур взглянул туда, куда указывал палец старика, и нашел взглядом висевшее в пустоте сооружение. Это, собственно, было единственное из многих сооружений, у которого шла какая-то деятельность, хотя и она была слишком незаметной, чтобы на нее стоило указывать пальцем.
В этот момент все это сооружение опоясала дуга света, и осветила, отбрасывая резкие тени, очертания, отформованные на темном шаре внутри. Очертания, очень знакомые Артуру – неровные формы, знакомые ему, как формы английских глаголов, – часть его самого. Несколько секунд он сидел молча, ошеломленный, и бессвязные мысли роились в его голове, ища тихое местечко, чтобы успокоиться и обрести смысл.
Половина его сознания говорила ему, что он прекрасно знает, на что смотрит, и что это за очертания, другая же половина вполне резонно отказывалась принять эту мысль к рассмотрению, и слагала с себя всякую ответственность за дальнейшие умозаключения в этом направлении.
Снова вспыхнула дуга, и на этот раз не осталось уже никаких сомнений.
– Земля, – прошептал Артур.
– Если говорить точнее, Земля номер два, – бодро сказал Слартибартфаст. – Мы делаем копию. С наших же чертежей.
Наступила тишина.
– Вы хотите сказать, – произнес Артур, медленно и тщательно выговаривая слова, – что это именно вы сделали Землю?
– Ну конечно, – сказал Слартибартфаст. – Ты был когда-нибудь… кажется, это место называлось… Норвегией?
– Нет, – ответил Артур, – нет, не был.
– Жаль, – проговорил Слартибартфаст. – Ее я тоже делал. За нее, между прочим, мне дали премию. Эдакие миленькие краешки с бахромой. Я ужасно расстроился, когда услышал, что ее уничтожили.
– Вы расстроились!
– Да. Пятью минутами позже – и это бы уже не имело значения. Веселенькая история, ничего не скажешь.
– А? – откликнулся Артур.
– Мыши просто пришли в ярость.
– Мыши пришли в ярость?!
– Именно, – мягко произнес старик.
– Но ведь в ярость, наверно, пришли и собаки, и кошки, и австралийские утконосы, и…
– Совершенно верно, но не они ведь оплачивали заказ?
– Короче, – заявил Артур, – много ли вашего времени я сэкономлю, если плюну на все, и сойду с ума прямо сейчас?
Какое-то время машина летела вперед в неловкой тишине. Затем старик терпеливо принялся за объяснения.
– Землянин, планета, на которой ты жил, была заказана, оплачена и управляема мышами. Она была уничтожена за пять минут до завершения той задачи, для решения которой она была создана, и теперь нам приходится строить новую.
Только одно слово дошло до Артура.
– Мышами? – произнес он.
– Именно, землянин.
– Прошу прощения – мы говорим о маленьких белых пушистых штучках, помешанных на сыре и женщинах, орущих на столах, как в старых комиксах?
Слартибартфаст вежливо кашлянул.
– Землянин, – сказал он, – иногда твой способ выражения труден для понимания. Напомню, что я проспал в этой планете, то есть Магратее, пять миллионов лет, и знаю немногое о тех старых комиксах, о которых ты говоришь. Эти существа, которых ты именуешь мышами, понимаешь, они не совсем такие, как кажутся. Мыши это только отражение в нашем измерении огромных сверхразумных всемерных существ. Весь этот вздор насчет сыра и женщин – чисто внешнее.
Старик помолчал, затем сочуствующе нахмурился и продолжал:
– Боюсь, они ставили на вас опыты.
Артур обдумал это предположение. Лицо его посветлело.
– Да нет, – воскликнул он, – теперь понятно, почему получилось такое недоразумение. Нет, видите ли, на самом деле это мы обычно ставили опыты на них. Их использовали в опытах по поведению животных – Павлов и все такое. Мы давали им задания, например – научиться звонить в колокол, бегать в лабиринтах и всяких там штуках, чтобы нам стала понятна вся природа процесса обучения. А наблюдая за их поведением, мы могли, в общем, практически все узнать о нашем собственном.
Артур затих.
Слартибартфаст мягко произнес: – Тонкости их экспериментам не занимать.
– Что? – сказал Артур.
– Есть ли способ лучше скрыть свой истинный облик, чем направить ваши мысли по ложному следу? Вдруг повернуть в лабиринте не в ту сторону, выбрать не тот кусок сыра, неожиданно издохнуть от миксоматоза – если все точно рассчитать, и повторить много раз, все это накопится, и в результате эффект будет невообразимый.
Для пущего эффекта он снова помолчал.
– Видишь ли, землянин, они на самом деле необыкновенно сверхразумные всемерные существа. Твоя планета и ее жители – основа матрицы органического компьютера, который решал задачу, рассчитанную на десять миллионов лет. Позволь рассказать тебе всю эту историю. Это займет какое-то время.
– Время, – слабо произнес Артур, – для меня теперь не самая главная проблема.
Глава 25
Есть множество проблем, так или иначе связанных с жизнью. Вот несколько наиболее широко распространненых из них: Зачем люди появляются на свет? Зачем они умирают? Зачем в промежутке они постоянно и охотно носят электронные часы?
Много, много миллионов лет назад расе сверхразумных всемерных существ (чье физическое проявление в их собственной всемерной Вселенной не лишено сходства с людьми) осточертели пререкания насчет смысла жизни. Эти существа были сыты ими по горло, в частности, потому, что подобные споры постоянно прерывали их любимое времяпрепровождение – игру в Брокианский ультра-крикет (очень любопытная игра, заключающаяся во внезапном ударе встречному по голове без всякой мало-мальски понятной причины и возможно быстром исчезновении с места происшествия). И поэтому они решили спокойно сесть, подумать, и разобраться с этим вопросом раз и навсегда.
И для этого соорудили они потрясающе колоссальный суперкомпьютер – настолько умный, просто умопомрачительно умный, что во время пробного пуска, еще до того, как была подключена вся его память, он уже начал с рассуждения «Я мыслю, следовательно, существую», и даже вывел доказательство существования рисового пудинга и подоходного налога прежде, чем кто-либо сумел его выключить.
Он был размером с небольшой город.
Его главный терминал разместили в специально построенном кабинете, на специально сооруженном громадном столе из ультрамореного дуба с крышкой, покрытой роскошной ультракрасной кожей. Темный ковер был потрясающе роскошен, по всей комнате были расставлены горшки с экзотическими цветами, а на стенах в тщательно продуманном беспорядке висели эстампы, изображающие главных программистов и их семьи. Высокие окна выходили на площадь, обрамленную деревьями.
В день Великого Включения два программиста, одетых в строгие деловые костюмы, явились и были тут же проведены к компьютеру. Они прекрасно понимали, что представляют всю свою цивилизацию, но вели себя в этот величайший день собранно и спокойно. Они уселись перед монитором, открыли свои кейсы, и вынули кожаные папки с документацией по программе.
Из звали Конкил и Фут.
Несколько мгновений они сидели в почтительной тишине, затем Конкил, обменявшись с Футом быстрым взглядом, тронул небольшую черную кнопку.
Необычайно тихий гул означал, что компьютер включился и расположен начать работу. Еще через несколько секунд он заговорил. Голос его был низок и глубок.
Вот что он произнес: – На какой вопрос должен я дать ответ, я, Глубокомысленный, второй величайший компьютер во Вселенной Времени и Пространства?
Конкил и Фут пораженно переглянулись.
– Этот вопрос, о компьютер… – начал Фут.
– Нет, погодите-ка минуту, здесь что-то не так, – озабоченно прервал его Конкил. – Мы создавали этот компьютер, чтобы он был просто величайшим, и второе место нам не нужно. Глубокомысленный, – обратился он к комьпьютеру, – разве ты не величайший, не самый мощный компьютер в истории, согласно нашим расчетам?
– Я говорю о себе, как о втором величайшем, – отозвался Глубокомысленный, – и говорю то, что есть.
Программисты снова переглянулись. Конкил откашлялся.
– Здесь какая-то ошибка, – сказал он. – Разве ты не мощнее Миллиард-Гаргантюмозга на Максимегалоне, который может сосчитать все атомы звезды за одну миллисекунду?
– Миллиард-Гаргантюмозг? – презрительно переспросил Глубокомысленный.
– Арифмометр. Не стоит упоминания.
– А разве ты, – возбужденно наклонившись вперед, – продолжил Фут, – не лучше, чем Звездомыслитель Гуглплекс из 7-й Галактики Света и Просвещенности, который может вычислить траекторию каждой песчинки в продолжающейся пять недель Бета-Данграбадской песчаной бури?
– Данграбадская песчаная буря? – высокомерно переспросил Глубокомысленный. – Вы вопрошаете меня, того, кто рассчитал движения каждого атома во время Большого Траха? О, не тревожь меня по пустякам. Их может рассчитать карманный калькулятор.
Оба программиста замолчали. Над ними висела неловкая тишина. Затем Конкил снова наклонился к пульту.
– Но разве ты не победишь в споре Грандиозного Гиперразумного Всерешающего Нейтрон-Жонглера с Цицерониуса 12, Великого и Непобедимого?
– Грандиозный Гиперразумный Всерешающий Нейтрон-Жонглер, – произнес Глубокомысленный, утраивая все «p», – мог бы запудрить мозги Гургану Мегамудрому – но только я после этого мог бы убедить его пораскинуть ими.
– Тогда, – спросил Фут, – что ты имеешь в виду?
– Только то, – возвестил Глубокомысленный, и в голосе его появились колокольные ноты, – что я второй величайший компьютер во Вселенной Времени и Пространства.
– Но – что значит второй? – настаивал Конкил. – Почему ты все время повторяешь – «второй»? Ты, конечно, не думаешь о Многосвязоидном Потоморотронном Мельник-Титане? Или Мысленнике? Или…
На передней панели презрительно замигали огоньки.
– Я не потрачу ни единого бита на этих кибернедоумков, – прогремел Глубокомысленный. – Ибо не о ком другом говорю я, как о том, кто придет после меня!
Фут терял терпение. Он отложил в сторону документацию и пробормотал: – Его речи становятся невыносимо мессианскими.
– Вы ничего не знаете о будущем, – произнес Глубокомысленный, – но в памяти своей, на дисках своих, могу читать в бескрайних показателях истоков будущих возможностей и сроков, и вижу, что придет, настанет день, когда появится тот, с которым не смогу не то что сравниться, но даже приблизительно сказать, какими будут его параметры. И все ж судьба моя – его построить, прежде рассчитав.
Фут тяжело вздохнул, и взглянул на Конкила.
– Может, закончим с этим и зададим вопрос? – сказал он.
Конкил жестом остановил его.
– Что же это за компьютер, о котором ты говоришь? – спросил он.
– Я больше говорить о нем не буду. Достаточно вполне – на первый раз,
– ответил Глубокомысленный. – Теперь задайте мне свои вопросы, и я начну работать. Говорите.
Фут и Конкил в замешательстве пожали плечами. Фут собрался с мыслями.
– О Глубокомысленный, – произнес он, – мы создали тебя, чтоб ты ответил… Мы хотим услышать… Ответ!
– Ответ? – спросил Глубокомысленный. – Какой?
– На Вопрос – Жизни! – выкрикнул Фут.
– Вселенной, – сказал Конкил.
– И Всего Такого, – сказали они хором.
Компьютер поразмыслил пару мгновений.
– Круто, – произнес он.
– Но ты можешь ответить?
Снова многозначительная пауза.
– Да, – сказал Глубокомысленный. – Могу.
– На этот Вопрос есть Ответ? – задохнувшись, возбужденно воскликнул Фут.
– Простой Ответ? – добавил Конкил.
– Да, – ответил Глубокомысленный. – Жизнь, Вселенная и Все Такое. Ответ есть. Но, – добавил он, – я должен его обдумать.
Внезапно торжественность момента была нарушена шумом у дверей. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались два разъяренных человека в груботканой бледно-голубой форме Круксванского Университета. Охрана безуспешно пыталась их задержать.
– Мы требуем, чтобы нам разрешили присутствовать! – кричал тот, что помоложе, отталкивая локтем хрупкую симпатичную стенографистку.
– Именно, – вторил тот, что постарше. – Вы не можете нас не впустить! – Он выбросил за дверь младшего программиста.
– Мы заявляем, что вы не можете нас не впустить, – рычал молодой, хотя уже давно был внутри, и никто больше не пытался препятствовать ему.
– Кто вы? – раздраженно спросил Конкил, поднимаясь с места. – Чего вы хотите?
– Я Маджиктиз! – гордо произнес старший.
– А я заявляю, что я Врумфундель! – прокричал молодой.
Маджиктиз повернулся к Врумфунделю.
– Ну и что? – сердито сказал он. – Об этом обязательно нужно заявлять?
– Отлично, – проорал Врумфундель, опуская тяжелый кулак на ближайший пульт. – Я Врумфундель, и это не заявление, а точный факт. Мы заявляем: нам нужны точные факты.
– Нет, не нужны! – разраженно завопил Маджиктиз. – Это как раз то, что нам не нужно.
Едва переведя дыхание, Врумфундель снова закричал: – Нам не нужны точные факты! Нам нужно полное отсутствие точных фактов! Я заявляю, что я могу быть, а могу и не быть Врумфунделем!
– Да кто же, черт побери, вы такие? – разъяренно вопросил Фут.
– Мы – Философы! – ответил Маджиктиз.
– Хотя, возможно, и нет, – добавил Врумфундель, предупреждающе грозя пальцем программистам.
– Нет, мы – Философы! – настаивал Маджиктиз. – Со всей определенностью мы здесь как представители Объединенного Союза Философов, Прозорливых и Просвещенных. Эта машина должна быть выключена, и выключена немедленно!
– А в чем, собственно, дело? – спросил Конкил.
– Я скажу тебе, в чем дело, приятель, – сказал Маджиктиз. – В разделении, вот в чем!
– Мы заявляем, – снова завопил Врумфундель, – что все дело может быть, а может и не быть в разделении!
– Оставьте машинам плюсы и минусы, – говорил Маджиктиз, – а мы займемся вечными проблемами. Ты бы проверил, как там с законами. По закону Поиск Абсолютной Истины – и это изложено абсолютно недвусмысленно – исключительная прерогатива ваших мыслителей. А тут заявляется какой-то арифмометр, и сразу ее находит, а мы без работы – так, что ли? В том смысле, что к чему тогда мы будем засиживаться за полночь, и спорить, есть Бог или нет, если эта машина заявляется и на следующее утро выдает тебе номер его телефона.
– Абсолютно верно, – крикнул Врумфундель, – мы требуем точного определения рамок сомнения и неуверенности!
Внезапно величественный голос заполнил помещение.
– Могу ли я сделать замечание по этому поводу? – осведомился Глубокомысленный.
– Мы будем бастовать! – вновь заорал Врумфундель.
– Именно, – согласился Маджиктиз. – На вашей совести будет общенациональная забастовка философов!
Гул в комнате внезапно усилился. Включились дополнительные низкочастотные динамики в лакированных, украшенных простой, но элегантной резьбой, колонках, и придали голосу Глубокомысленного еще больше силы.
– Все, что я хочу сказать, – гремел компьютер, – то, что мои мыслительные цепи сейчас полностью посвящены расчету ответа на Главный Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Такого, – он остановился, чтобы убедиться, что все его внимательно слушают, прежде, чем продолжать, но уже не так громко. – Однако выполнение этой программы потребует некоторого времени.
Фут нетерпеливо взглянул на часы.
– Сколько? – спросил он.
– Семь с половиной миллионов лет, – ответил Глубокомыслящий.
Конкил и Фут непонимающе уставились друг на друга, затем на компьютер.
– Семь с половиной миллионов лет…! – возопили они хором.
– Да, – заявил Глубокомысленный. – Я же сказал, что должен обдумать ответ. И кажется мне, что пока я занимаюсь этими расчетами, интерес общественности к этому разделу философии значительно возрастет. У каждого будут свои гипотезы по поводу того, какой ответ я в конце концов выдам, а главное место на рынке идей будет, разумеется, занято вами. Пока ваши споры будут достаточно яростными, пока вы будете с прежним пылом поносить друг друга в печати, пока у вас будут достаточно ловкие импрессарио, вы сможете удержаться в седле. Ну как, подходит?
У обоих философов отвисли челюсти.
– Тысяча чертей, – сказал Маджиктиз, – вот это, можно сказать, голова. Ему пальца в рот не клади. Слушай, Врумфундель, почему мы сами об этом не подумали?
– Не знаю, – пораженно прошептал Врумфундель, – наверно, наши мозги слишком натренированы, Маджиктиз.
С этими словами они повернулись и вышли за дверь – первый шаг в умопомрачительной карьере.
Много, много миллионов лет назад расе сверхразумных всемерных существ (чье физическое проявление в их собственной всемерной Вселенной не лишено сходства с людьми) осточертели пререкания насчет смысла жизни. Эти существа были сыты ими по горло, в частности, потому, что подобные споры постоянно прерывали их любимое времяпрепровождение – игру в Брокианский ультра-крикет (очень любопытная игра, заключающаяся во внезапном ударе встречному по голове без всякой мало-мальски понятной причины и возможно быстром исчезновении с места происшествия). И поэтому они решили спокойно сесть, подумать, и разобраться с этим вопросом раз и навсегда.
И для этого соорудили они потрясающе колоссальный суперкомпьютер – настолько умный, просто умопомрачительно умный, что во время пробного пуска, еще до того, как была подключена вся его память, он уже начал с рассуждения «Я мыслю, следовательно, существую», и даже вывел доказательство существования рисового пудинга и подоходного налога прежде, чем кто-либо сумел его выключить.
Он был размером с небольшой город.
Его главный терминал разместили в специально построенном кабинете, на специально сооруженном громадном столе из ультрамореного дуба с крышкой, покрытой роскошной ультракрасной кожей. Темный ковер был потрясающе роскошен, по всей комнате были расставлены горшки с экзотическими цветами, а на стенах в тщательно продуманном беспорядке висели эстампы, изображающие главных программистов и их семьи. Высокие окна выходили на площадь, обрамленную деревьями.
В день Великого Включения два программиста, одетых в строгие деловые костюмы, явились и были тут же проведены к компьютеру. Они прекрасно понимали, что представляют всю свою цивилизацию, но вели себя в этот величайший день собранно и спокойно. Они уселись перед монитором, открыли свои кейсы, и вынули кожаные папки с документацией по программе.
Из звали Конкил и Фут.
Несколько мгновений они сидели в почтительной тишине, затем Конкил, обменявшись с Футом быстрым взглядом, тронул небольшую черную кнопку.
Необычайно тихий гул означал, что компьютер включился и расположен начать работу. Еще через несколько секунд он заговорил. Голос его был низок и глубок.
Вот что он произнес: – На какой вопрос должен я дать ответ, я, Глубокомысленный, второй величайший компьютер во Вселенной Времени и Пространства?
Конкил и Фут пораженно переглянулись.
– Этот вопрос, о компьютер… – начал Фут.
– Нет, погодите-ка минуту, здесь что-то не так, – озабоченно прервал его Конкил. – Мы создавали этот компьютер, чтобы он был просто величайшим, и второе место нам не нужно. Глубокомысленный, – обратился он к комьпьютеру, – разве ты не величайший, не самый мощный компьютер в истории, согласно нашим расчетам?
– Я говорю о себе, как о втором величайшем, – отозвался Глубокомысленный, – и говорю то, что есть.
Программисты снова переглянулись. Конкил откашлялся.
– Здесь какая-то ошибка, – сказал он. – Разве ты не мощнее Миллиард-Гаргантюмозга на Максимегалоне, который может сосчитать все атомы звезды за одну миллисекунду?
– Миллиард-Гаргантюмозг? – презрительно переспросил Глубокомысленный.
– Арифмометр. Не стоит упоминания.
– А разве ты, – возбужденно наклонившись вперед, – продолжил Фут, – не лучше, чем Звездомыслитель Гуглплекс из 7-й Галактики Света и Просвещенности, который может вычислить траекторию каждой песчинки в продолжающейся пять недель Бета-Данграбадской песчаной бури?
– Данграбадская песчаная буря? – высокомерно переспросил Глубокомысленный. – Вы вопрошаете меня, того, кто рассчитал движения каждого атома во время Большого Траха? О, не тревожь меня по пустякам. Их может рассчитать карманный калькулятор.
Оба программиста замолчали. Над ними висела неловкая тишина. Затем Конкил снова наклонился к пульту.
– Но разве ты не победишь в споре Грандиозного Гиперразумного Всерешающего Нейтрон-Жонглера с Цицерониуса 12, Великого и Непобедимого?
– Грандиозный Гиперразумный Всерешающий Нейтрон-Жонглер, – произнес Глубокомысленный, утраивая все «p», – мог бы запудрить мозги Гургану Мегамудрому – но только я после этого мог бы убедить его пораскинуть ими.
– Тогда, – спросил Фут, – что ты имеешь в виду?
– Только то, – возвестил Глубокомысленный, и в голосе его появились колокольные ноты, – что я второй величайший компьютер во Вселенной Времени и Пространства.
– Но – что значит второй? – настаивал Конкил. – Почему ты все время повторяешь – «второй»? Ты, конечно, не думаешь о Многосвязоидном Потоморотронном Мельник-Титане? Или Мысленнике? Или…
На передней панели презрительно замигали огоньки.
– Я не потрачу ни единого бита на этих кибернедоумков, – прогремел Глубокомысленный. – Ибо не о ком другом говорю я, как о том, кто придет после меня!
Фут терял терпение. Он отложил в сторону документацию и пробормотал: – Его речи становятся невыносимо мессианскими.
– Вы ничего не знаете о будущем, – произнес Глубокомысленный, – но в памяти своей, на дисках своих, могу читать в бескрайних показателях истоков будущих возможностей и сроков, и вижу, что придет, настанет день, когда появится тот, с которым не смогу не то что сравниться, но даже приблизительно сказать, какими будут его параметры. И все ж судьба моя – его построить, прежде рассчитав.
Фут тяжело вздохнул, и взглянул на Конкила.
– Может, закончим с этим и зададим вопрос? – сказал он.
Конкил жестом остановил его.
– Что же это за компьютер, о котором ты говоришь? – спросил он.
– Я больше говорить о нем не буду. Достаточно вполне – на первый раз,
– ответил Глубокомысленный. – Теперь задайте мне свои вопросы, и я начну работать. Говорите.
Фут и Конкил в замешательстве пожали плечами. Фут собрался с мыслями.
– О Глубокомысленный, – произнес он, – мы создали тебя, чтоб ты ответил… Мы хотим услышать… Ответ!
– Ответ? – спросил Глубокомысленный. – Какой?
– На Вопрос – Жизни! – выкрикнул Фут.
– Вселенной, – сказал Конкил.
– И Всего Такого, – сказали они хором.
Компьютер поразмыслил пару мгновений.
– Круто, – произнес он.
– Но ты можешь ответить?
Снова многозначительная пауза.
– Да, – сказал Глубокомысленный. – Могу.
– На этот Вопрос есть Ответ? – задохнувшись, возбужденно воскликнул Фут.
– Простой Ответ? – добавил Конкил.
– Да, – ответил Глубокомысленный. – Жизнь, Вселенная и Все Такое. Ответ есть. Но, – добавил он, – я должен его обдумать.
Внезапно торжественность момента была нарушена шумом у дверей. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались два разъяренных человека в груботканой бледно-голубой форме Круксванского Университета. Охрана безуспешно пыталась их задержать.
– Мы требуем, чтобы нам разрешили присутствовать! – кричал тот, что помоложе, отталкивая локтем хрупкую симпатичную стенографистку.
– Именно, – вторил тот, что постарше. – Вы не можете нас не впустить! – Он выбросил за дверь младшего программиста.
– Мы заявляем, что вы не можете нас не впустить, – рычал молодой, хотя уже давно был внутри, и никто больше не пытался препятствовать ему.
– Кто вы? – раздраженно спросил Конкил, поднимаясь с места. – Чего вы хотите?
– Я Маджиктиз! – гордо произнес старший.
– А я заявляю, что я Врумфундель! – прокричал молодой.
Маджиктиз повернулся к Врумфунделю.
– Ну и что? – сердито сказал он. – Об этом обязательно нужно заявлять?
– Отлично, – проорал Врумфундель, опуская тяжелый кулак на ближайший пульт. – Я Врумфундель, и это не заявление, а точный факт. Мы заявляем: нам нужны точные факты.
– Нет, не нужны! – разраженно завопил Маджиктиз. – Это как раз то, что нам не нужно.
Едва переведя дыхание, Врумфундель снова закричал: – Нам не нужны точные факты! Нам нужно полное отсутствие точных фактов! Я заявляю, что я могу быть, а могу и не быть Врумфунделем!
– Да кто же, черт побери, вы такие? – разъяренно вопросил Фут.
– Мы – Философы! – ответил Маджиктиз.
– Хотя, возможно, и нет, – добавил Врумфундель, предупреждающе грозя пальцем программистам.
– Нет, мы – Философы! – настаивал Маджиктиз. – Со всей определенностью мы здесь как представители Объединенного Союза Философов, Прозорливых и Просвещенных. Эта машина должна быть выключена, и выключена немедленно!
– А в чем, собственно, дело? – спросил Конкил.
– Я скажу тебе, в чем дело, приятель, – сказал Маджиктиз. – В разделении, вот в чем!
– Мы заявляем, – снова завопил Врумфундель, – что все дело может быть, а может и не быть в разделении!
– Оставьте машинам плюсы и минусы, – говорил Маджиктиз, – а мы займемся вечными проблемами. Ты бы проверил, как там с законами. По закону Поиск Абсолютной Истины – и это изложено абсолютно недвусмысленно – исключительная прерогатива ваших мыслителей. А тут заявляется какой-то арифмометр, и сразу ее находит, а мы без работы – так, что ли? В том смысле, что к чему тогда мы будем засиживаться за полночь, и спорить, есть Бог или нет, если эта машина заявляется и на следующее утро выдает тебе номер его телефона.
– Абсолютно верно, – крикнул Врумфундель, – мы требуем точного определения рамок сомнения и неуверенности!
Внезапно величественный голос заполнил помещение.
– Могу ли я сделать замечание по этому поводу? – осведомился Глубокомысленный.
– Мы будем бастовать! – вновь заорал Врумфундель.
– Именно, – согласился Маджиктиз. – На вашей совести будет общенациональная забастовка философов!
Гул в комнате внезапно усилился. Включились дополнительные низкочастотные динамики в лакированных, украшенных простой, но элегантной резьбой, колонках, и придали голосу Глубокомысленного еще больше силы.
– Все, что я хочу сказать, – гремел компьютер, – то, что мои мыслительные цепи сейчас полностью посвящены расчету ответа на Главный Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Такого, – он остановился, чтобы убедиться, что все его внимательно слушают, прежде, чем продолжать, но уже не так громко. – Однако выполнение этой программы потребует некоторого времени.
Фут нетерпеливо взглянул на часы.
– Сколько? – спросил он.
– Семь с половиной миллионов лет, – ответил Глубокомыслящий.
Конкил и Фут непонимающе уставились друг на друга, затем на компьютер.
– Семь с половиной миллионов лет…! – возопили они хором.
– Да, – заявил Глубокомысленный. – Я же сказал, что должен обдумать ответ. И кажется мне, что пока я занимаюсь этими расчетами, интерес общественности к этому разделу философии значительно возрастет. У каждого будут свои гипотезы по поводу того, какой ответ я в конце концов выдам, а главное место на рынке идей будет, разумеется, занято вами. Пока ваши споры будут достаточно яростными, пока вы будете с прежним пылом поносить друг друга в печати, пока у вас будут достаточно ловкие импрессарио, вы сможете удержаться в седле. Ну как, подходит?
У обоих философов отвисли челюсти.
– Тысяча чертей, – сказал Маджиктиз, – вот это, можно сказать, голова. Ему пальца в рот не клади. Слушай, Врумфундель, почему мы сами об этом не подумали?
– Не знаю, – пораженно прошептал Врумфундель, – наверно, наши мозги слишком натренированы, Маджиктиз.
С этими словами они повернулись и вышли за дверь – первый шаг в умопомрачительной карьере.
Глава 26
– Ваш рассказ меня очень успокоил, – сказал Артур, после того, как Слартибартфаст замолчал, но я все-таки не понимаю, при чем тут Земля, мыши и все остальное.
– То, что ты слышал – всего лишь первая половина этой истории, землянин, – ответил старик. – Если ты желаешь узнать, что произошло через семь с половиной миллионов лет, в Великий День Ответа, позволь мне пригласить тебя в мой кабинет, где ты сможешь как бы сам присутствовать при этом благодаря суперсенсорной записи. Если, конечно, тебе не хочется совершить краткую прогулку по новой Земле. Боюсь, правда, что она готова только наполовину – мы еще не заложили в грунт искусственные скелеты динозавров, затем еще надо накрыть их третичным и четвертичным периодом, и…
– Нет, благодарю, – сказал Артур, – все равно это уже не то.
– Уже не то, – сказал Слартибартфаст, – да уже и не будет тем, – и он развернул машину и направил ее к стене.
– То, что ты слышал – всего лишь первая половина этой истории, землянин, – ответил старик. – Если ты желаешь узнать, что произошло через семь с половиной миллионов лет, в Великий День Ответа, позволь мне пригласить тебя в мой кабинет, где ты сможешь как бы сам присутствовать при этом благодаря суперсенсорной записи. Если, конечно, тебе не хочется совершить краткую прогулку по новой Земле. Боюсь, правда, что она готова только наполовину – мы еще не заложили в грунт искусственные скелеты динозавров, затем еще надо накрыть их третичным и четвертичным периодом, и…
– Нет, благодарю, – сказал Артур, – все равно это уже не то.
– Уже не то, – сказал Слартибартфаст, – да уже и не будет тем, – и он развернул машину и направил ее к стене.
Глава 27
Кабинет Слартибартфаста был похож на библиотеку после взрыва. Переступив порог, старик нахмурился.
– Вот несчастье, – пробормотал он, – взорвался диод во вспомогательном компьютере. Когда мы попытались оживить наших уборщиков, мы обнаружили, что они мертвы, вот уже почти сто тысяч лет. Хотел бы я знать, кому придется убирать трупы. Тебе лучше сесть где-нибудь там. Сейчас я тебя подключу.
Он указал Артуру на кресло. Оно выглядело так, словно было сделана из позвонка стегозавра.
– Оно сделано из позвонка стегозавра, – объяснил старик, заглядывая под рассыпающиеся груды бумаги, и выуживая из-под них обрывки проводов.
– Вот, держи, – сказал он, и подал Артуру несколько полосатых проводов.
В тот момент, когда Артур взял их, сквозь него пролетела птица.
Он висел в воздухе, абсолютно невидимый, даже для самого себя. Под ним была красивая площадь, обсаженная деревьями, а вокруг, насколько хватало взгляда – белые просторные здания, легкие, но какие-то потертые – в трещинах и пятнах от непогоды. Сегодня, впрочем, сияло солнце, свежий ветерок плясал в листве деревьев, а странное впечатление, что от всех зданий исходил ровный тихий гул, создавалось, возможно, тем, что площадь и все улицы вокруг были заполнены радостно возбужденными толпами. Где-то играл оркестр, яркие флаги трепетали на ветру, и воздух был пронизан праздничным настроением.
Артуру было необычайно одиноко – в воздухе над всеми, одно лишь бестелесное имя, но прежде, чем он успел подумать об этом, над площадью прозвучал голос и призвал всех к вниманию.
На празднично украшенной трибуне перед зданием, несомненно, главным из всех зданий вокруг, появился человек и обратился к толпе. Голос его был четко слышен во всех углах площади.
– О вы, ждущие у подножия Глубокомысленного! – выкрикнул он. – Высокочтимые Потомки Врумфунделя и Маджиктиза, Величайших и Интереснейших Оракулов во всей истории Вселенной… Время Ожидания кончилось!
Толпа взорвалась дикими криками. В воздух взвились флаги, плакаты и звуки ручных сирен. Улицы поуже выглядели, как тысяченожки, которые перевернулись на спину и судорожно размахивают конечностями в воздухе.
– Семь с половиной лет мы ждали этого Великого Просветляющего Дня! – продолжал бравый оратор. – Дня Ответа!
– Вот несчастье, – пробормотал он, – взорвался диод во вспомогательном компьютере. Когда мы попытались оживить наших уборщиков, мы обнаружили, что они мертвы, вот уже почти сто тысяч лет. Хотел бы я знать, кому придется убирать трупы. Тебе лучше сесть где-нибудь там. Сейчас я тебя подключу.
Он указал Артуру на кресло. Оно выглядело так, словно было сделана из позвонка стегозавра.
– Оно сделано из позвонка стегозавра, – объяснил старик, заглядывая под рассыпающиеся груды бумаги, и выуживая из-под них обрывки проводов.
– Вот, держи, – сказал он, и подал Артуру несколько полосатых проводов.
В тот момент, когда Артур взял их, сквозь него пролетела птица.
Он висел в воздухе, абсолютно невидимый, даже для самого себя. Под ним была красивая площадь, обсаженная деревьями, а вокруг, насколько хватало взгляда – белые просторные здания, легкие, но какие-то потертые – в трещинах и пятнах от непогоды. Сегодня, впрочем, сияло солнце, свежий ветерок плясал в листве деревьев, а странное впечатление, что от всех зданий исходил ровный тихий гул, создавалось, возможно, тем, что площадь и все улицы вокруг были заполнены радостно возбужденными толпами. Где-то играл оркестр, яркие флаги трепетали на ветру, и воздух был пронизан праздничным настроением.
Артуру было необычайно одиноко – в воздухе над всеми, одно лишь бестелесное имя, но прежде, чем он успел подумать об этом, над площадью прозвучал голос и призвал всех к вниманию.
На празднично украшенной трибуне перед зданием, несомненно, главным из всех зданий вокруг, появился человек и обратился к толпе. Голос его был четко слышен во всех углах площади.
– О вы, ждущие у подножия Глубокомысленного! – выкрикнул он. – Высокочтимые Потомки Врумфунделя и Маджиктиза, Величайших и Интереснейших Оракулов во всей истории Вселенной… Время Ожидания кончилось!
Толпа взорвалась дикими криками. В воздух взвились флаги, плакаты и звуки ручных сирен. Улицы поуже выглядели, как тысяченожки, которые перевернулись на спину и судорожно размахивают конечностями в воздухе.
– Семь с половиной лет мы ждали этого Великого Просветляющего Дня! – продолжал бравый оратор. – Дня Ответа!