Страница:
Глава 14.
Спасение Уайти
Вечером этого дня мой лагерь посетила группа из Швейцарии. Среди туристов был доктор де Ваттвиль, всемирно известный гинеколог и большой любитель животных. Мы заговорили о том, что препятствует размножению гепардов в неволе, и он высказал предположение, что на поведение самки сильно влияет окружающая обстановка. Гепарды чувствуют себя хорошо только тогда, когда могут беспрепятственно бегать на свободе, кроме того, для них характерна инстинктивная потребность скрываться, так что искусственные условия могут повлиять на самку очень неблагоприятно.
Чем дольше я жила рядом с семейством Пиппы, тем больше меня поражала их тончайшая восприимчивость не только по отношению друг к другу, но и ко всему, что их окружало. Потому для меня было совершенно неожиданно, что они реагировали гораздо больше на цвет, чем на остальные признаки. Молодые каждый раз удирали, увидев мой зеленый плащ или защитного цвета костюм вместо привычного кремового полотняного пальто. Хотя и для нас цвет тоже не безразличен, но все же людей мы узнаем скорее по их облику или характерным движениям. Конечно, мои выводы основаны только на наблюдениях за львами и гепардами, но они определенно не узнавали нас в незнакомой одежде. В последнее время, начитавшись самых противоречивых статей о том, что полосы, пятна и многие другие отметины у животных служат для того, чтобы остальные узнавали их по незначительным индивидуальным вариациям этого узора, я углем нарисовала на своем кремовом пальто полосы. На моих сотрудников этот маскарад произвел потрясающее впечатление, но гепарды не обратили на полосы никакого внимания и даже не заметили мой «индивидуальный узор».
Привычка удирать от незнакомых людей целиком зависит от того, насколько животные приручены. Это проявилось особенно наглядно, когда приехала киногруппа, чтобы заснять нашу работу по возвращению животных к дикой жизни. Джордж в последнее время позволял всем посетителям общаться со львами, даже разрешал им ходить среди животных, и его прайд отнесся к группе спокойно. Но я не подпускала к гепардам чужих и теперь согласилась на съемки лишь при условии, что снимать будет только один оператор и только в том случае, если его присутствие не обеспокоит гепардов. Мы потратили бездну терпения и проявили величайший такт, но все-таки Пиппа с молодыми на второй день скрылась и не появлялась целую неделю. Однажды вечером мы наконец отыскали их, но и тут за нами пошла только Пиппа. Она подошла к лагерю примерно на полмили и уселась на земле. Пока я готовила еду, стало почти совсем темно, и лай павианов показывал, что молодые где-то неподалеку. Они не получали мяса из моих рук целую неделю и все-таки не вышли из укрытия. Я прождала два часа и ушла домой. Весь следующий день мы провели в поисках. Когда стемнело, Пиппа опять появилась одна, оставив молодых в укрытии. Прошло немало времени, прежде чем она разрешила им подойти своим «прр-прр», и все отлично пообедали.
На обратном пути нам попались пять зебр Греви с жеребенком, который ковылял на трех ногах — одна из передних ног у него беспомощно болталась. За последние три недели мы не раз встречали эту компанию — они держались на одном месте, видимо выжидая, когда поправится жеребенок. Я подумала о том, как хорошо зебра защищает своего сосунка, который был гораздо серьезнее искалечен, чем Дьюме, и поняла, что нельзя было разлучать его с Пиппой. Вообще, какое мы имели право вмешиваться в жизнь другого вида? Разве каждый вид не приспособлен к тому, чтобы слушаться своих инстинктов и бороться за существование только вместе со своими сородичами? Неужели у нас мало доказательств, чтобы осознать, к каким опаснейшим последствиям приводит наше вмешательство в природное равновесие? Как нам удалось примирить свою совесть с этим постоянным превышением наших прав? И все же — могу ли я поручиться, что не стану вмешиваться, если что-нибудь снова стрясется с моими гепардами? Даже теперь я не сумела бы ответить на этот вопрос.
На другой день мы обнаружили, что гепарды ушли еще дальше, к густому лесу, который мы прозвали Буйволиной чащей, потому что там всегда было полно следов буйволов. От лагеря туда было полчаса ходу — лес находился примерно на полпути между ручьем и Ройоверу. Молодые с упоением прыгали с поваленного дерева. Вдруг я заметила, что одна из передних лап у Мбили слегка вывернута наружу. Немного погодя она присела в сторонке, и ее начали корчить судороги — точно такие, как у Дьюме в начале болезни. Это было ужасно! Ведь малыши великолепно развивались четыре месяца — откуда вдруг эти признаки рахита? Что я могла сделать — только давать ей двойную порцию фарекса, который она очень любила; но, чтобы уговорить ее есть поливитамины и костную муку, я истощила всю свою изобретательность. Только впоследств ии я у знала, что в период бурного роста кошки нуждаются в большом количестве минеральных солей и стараются получить их, поедая глину и слизывая песок друг с друга. Несколько дней гепарды провели в этом месте, не обращая внимания на множество буйволов. Мбили вела себя спокойно, и я с радостью заметила, что ее лапа поправляется. К счастью, она так обожала молоко с фарексом, что каждый раз неслась ко мне со всех ног и успевала наесться, пока не налетали ее сестрички и не поднимали свару из-за остатков. Они разом залезали головами в маленькую миску и разбрызгивали все содержимое друг на друга.
Но этому мирному существованию пришел конец — началось нашествие львов, которых привел сюда охотничий инстинкт. По дороге к Пиппе мы встретили пять львиц, а потом чуть не столкнулись с пятью слонами в Буйволиной чаще, так что я не удивилась, обнаружив исчезновение гепардов. Во время поисков мы разбудили дремлющего льва; его темногривая голова внезапно поднялась над травой не больше чем в двадцати ярдах от нас. Он посмотрел на нас долгим взглядом и удалился рысцой. В другой раз мы видели двух львиц на водопое у Ройоверу — а Пиппа особенно любила это место. Немного погодя мы заметили гепарда, который прыжками несся прямо в ту сторону, где были львицы. Может быть, это был спутник Пиппы; он был очень темный, и недалеко от его следов мы нашли следы Пиппы с детьми. Ночью львы прошли мимо нашего лагеря и ушли по дороге к Кенмеру. В противоположной стороне мы нашли гепардов — на девятый день. После мучительных поисков мы возвращались домой и вдруг увидели вдали кружащихся грифов. Пройдя немного в том направлении, мы нашли Пиппу, отчаянно защищавшую от грифов остатки водяного козла. Молодые с набитыми животами отдыхали, слизывая друг с друга кровь. Они очень хотели пить, сразу бросились к знакомой миске с водой и лакали не отрываясь. Я внимательно следила, чтобы они не проливали драгоценную воду, которую мы полдня таскали с собой, и была так поглощена этим, что не заметила, как из зарослей вышли три слона: я увидела их, только когда они подошли к нам вплотную. Мы бросили все и обратились в бегство.
На следующее утро, когда мы вернулись за миской для воды, все семейство бесследно исчезло; мы нашли только остатки цесарки, которую, должно быть, убила Пиппа. Следующую неделю она провела под акацией, которая росла в одиночестве на краю Буйволиной чащи. Мы назвали ее Угловой акацией. Это была типичная зонтичная акация — прямой ствол без единого сучка переходил в плоскую крону. Разумеется, для молодых было непреодолимым искушением взобраться вверх по двадцатифутовому стволу — в ловкости они теперь почти не уступали Пиппе. Вцепляться когтями в кору и дюйм за дюймом подтягиваться вверх по стволу было не так уж трудно, а вот спускаться — совсем другое дело. Чтобы спуститься, они сползали по стволу, потом прыгали и приземлялись на прямые ноги. Нужно знать строение лап гепарда, чтобы оценить эту эквилибристику; я всегда поражалась, как это их тонкие косточки выдерживают такое приземление и не ломаются.
Примерно в десяти минутах ходьбы было еще одно, более удобное убежище под большим тамариндом, в тени которого располагался термитник — идеальное место для отдыха и осмотра местности. Дерево росло там, где равнина Гамбо начинала полого спускаться к Ройоверу, текущей на расстоянии полумили. Логово было скрыто нижними ветвями, и гепардам был виден не только прибрежный кустарник, но и вся равнина в той стороне, где был наш лагерь — до него было не больше двадцати минут ходу. Несколько раз мы находили следы гепардов на узкой звериной тропе, ведущей от тамаринда к нашему лагерю, но ни разу Пиппа не позволила детям подойти ближе чем на четыреста ярдов. Им уже исполнилось пять с половиной месяцев, и мне было очень любопытно вычислить площадь, на которой они находились со дня рождения, — оказалось, что Пиппа обвела их вокруг лагеря по кругу диаметром примерно в пять миль.
После окончания дождей вернулись слоны и небольшими стадами то там, то тут переходили равнину. Они двигались совершенно бесшумно, и мы однажды едва спаслись, столкнувшись нос к носу со слоном, затаившимся в зарослях. Каждую ночь я теперь могла наблюдать, как они собираются у своего «любимого дерева» на другом берегу, — я поставила кровать так, что могла освещать их фонариком, не поднимая головы. Но, несмотря на это, мне приходилось бодрствовать и держать ухо востро. Как я завидовала полному равнодушию гепардов к слонам (и к прочим толстокожим)!
16 февраля мы нашли семейство под небольшим кустом возле Угловой акации. Я положила мясо на землю, и все бросились к нему — кроме Уайти. Когда она появилась, я похолодела от ужаса — она еле ковыляла, а левая передняя лапа волочилась, болтаясь у запястья. Подозрительно косясь на меня, она подобралась к Пиппе и все время пряталась за нее. Уайти всегда была очень приветлива, а теперь она яростно зашипела, стоило мне взглянуть на нее; когда же я попробовала подойти, она совсем взбесилась. Что мне оставалось делать? Она не могла наступать на лапу — очевидно, это перелом. Я решила оставить ее с Пиппой. Потом я вызвала по радио доктора Харторна, и он одобрил мое решение, но на всякий случай предложил прислать снотворное — вдруг Уайти станет хуже и мне придется взять ее в лагерь.
Я вернулась из этой экспедиции как раз вовремя, чтобы помочь отгонять слона, который направлялся на кухню, — налетев на дерево в каких-нибудь двадцати ярдах от палатки рабочих, он затопал прочь. Как только стемнело, со всех сторон зарычали львы и совсем близко послышался отчаянный вопль зебры. Почти всю ночь я слышала вой гиен и тявканье шакалов, сбежавшихся к добыче. Утром мы со всякими предосторожностями пошли к этому месту — оно находилось ярдах в двухстах выше по течению, и его легко было обнаружить, потому что на деревьях в огромном количестве расселись грифы. Подойти поближе нам не удалось — львы все еще были возле добычи, — но на том месте, где происходила борьба и откуда львы оттащили тушу в кусты, мы увидели переднюю ногу молодой зебры Греви, на которой ясно различался старый перелом. Сомневаться не приходилось — это был тот самый бедняга жеребенок, за которым мы следили семь недель. Увечье все же стало причиной его гибели.
Было ли это случайное совпадение? Или трагедия произошла так близко от лагеря, чтобы я осознала, что даже самая смелая мать не в силах защитить свое искалеченное дитя? Не пора ли мне подумать об Уайти? Мы пошли к Угловой акации: Уайти не стало хуже, она достаточно быстро бегала на трех ногах, да еще и отбивалась, если сестры слишком наседали на нее. Но защитить от них свою еду она никак не могла. Я была к этому готова и собиралась кормить ее из рук — специально для этого я захватила брезентовые рукавицы, которые надевала, возясь с Тагой. Для того чтобы Уайти убедилась в моих дружеских намерениях, потребовалось неистощимое терпение, но я твердо решила, что она не должна терять в весе, и чем раньше она начнет брать у меня пищу, тем лучше. Постепенно, стараясь не удаляться от своего семейства, она стала есть у меня из рук. В это время Пиппа забралась на самую верхушку дерева и, балансируя на тонких ветках, поддразнивала: «Прр-прр», словно хотела сказать: «Смотрите, какая я ловкая!»
Я представить себе не могла, зачем она подстрекает малышей заниматься такими опасными играми: может быть, она боится, что после несчастья с Уайти они перестанут лазить, а ведь это умение может им пригодиться в борьбе за жизнь. Вполне возможно, что гепарды стали карабкаться на деревья совсем недавно, после того как человек вытеснил их в лесистые области из привычных мест обитания на равнинах. И, хотя они овладели техникой древолазанья, природа все-таки не снабдила их втяжными когтями или пристающими к поверхности подушечками, и ноги у них длиннее, чем у тех видов, которые приспособлены к лазанью по деревьям.
Может быть, высокая смертность среди молодых гепардов объясняется тем, что они часто травмируют лапы, пытаясь приобрести навыки, не свойственные им от природы?
На следующее утро Пиппа с семейством перешла дальше на полмили — ей явно мешали грифы, которые последние два дня несли свою жуткую вахту на Угловой акации. Эта длинная прогулка ухудшила состояние Уайти, она ступала чрезвычайно осторожно и при этом так боялась меня, что было очень трудно накормить ее из рук и тем самым обеспечить ей дополнительную подкормку. Она была необыкновенно красива и гораздо сильнее остальных, поэтому особенно больно было видеть ее искалеченной. Вечером, сидя в ванне, я услышала такой мощный рык льва, что впервые в жизни звук, который я люблю, нагнал на меня страх. Я выскочила из ванны и увидела льва, направлявшегося к остаткам зебры; его громоподобное рычание сотрясало все вокруг; умолк он только у самой добычи. И тревога за Уайти с новой силой охватила меня.
Наутро мы увидели, что Пиппа увела молодых еще дальше, к горелому дереву, лежавшему на выжженной земле. Малыши с наслаждением вывалялись в золе и стали похожи на пятнистых трубочистов. Наверно, Уайти было очень грустно оттого, что она не могла резвиться вместе со всеми. Почти все утро она сосала Пиппу. В этот день малышам исполнилось шесть месяцев. Пиппа была очень нежна с Уайти и не двигалась, когда та подходила к ней приласкаться. Так и не придумав, что сделать, чтобы помочь малышке, мы пошли домой и сразу же напоролись еще на одну львицу, а других слышали издали.
Тут я окончательно решила взять Уайти в лагерь. Я поехала к Скале Леопарда и попросила директора парка слетать в Найроби за снотворным. Он согласился. Утром мы напрасно разыскивали семейство. Тем временем уже был доставлен ларгактил с инструкцией — ввести 1 миллиграмм на фунт веса. Предположив, что Уайти весит около 25 фунтов, я приготовила соответствующую дозу. Нам пришлось порядочно побродить, прежде чем мы разыскали семейство в зарослях кустарника мили на полторы дальше, чем вчера. Уайти сильно проголодалась и с жадностью проглотила кусочек мяса, в котором было спрятано снотворное. Оно должно было подействовать в течение получаса. Прошло два часа, а она все еще и не думала засыпать, даже подошла напиться. Но солнце спускалось, я боялась потерять Уайти в темноте, и поэтому, дождавшись, пока она опустит голову в миску с водой, схватила ее. В мгновение ока она укусила меня в руку, бедро и икру, и я, обливаясь кровью, была вынуждена отпустить ее. На этом и кончились все наши попытки изловить ее. Но я не могла оставить ее на ночь под действием наркотика и уговорила Гаиту и Стенли подождать вместе со мной, пока снотворное не подействует. К счастью, луна светила довольно ярко, и часа три гепарды были видны сравнительно хорошо. Потом Уайти показалась мне сонной, и я потихоньку стала подкрадываться к ней. Но когда я подошла слишком близко, она удрала. Прислушиваясь к воплю гиен и ворчанию львов, мы ждали, пока она станет засыпать, но Мбили и Тату бдительно охраняли ее и поднимали тревогу всякий раз, как только я трогалась с места. Одна лишь Пиппа еще доверяла мне, так что я дождалась, пока Уайти прилегла с ней рядом, и, притворившись, что заигрываю с Пиппой, накинула полотенце на голову Уайти и схватила ее. Прежде чем я сообразила, что произошло, она бросилась к ближайшему дереву и взобралась на него. Увидев, что я иду за ней, она спрыгнула с восьмифутовой высоты и скрылась в темноте. С момента приема снотворного прошло пять с половиной часов, и его действие — если оно и было — успело давно пройти. Положение казалось безнадежным: Уайти была настороже, преследуя ее, мы рисковали разлучить гепардов и потерять их в темноте.
Рука у меня сильно разболелась, два пальца онемели, так что я вернулась в лагерь, взяла там машину и поехала к Скале Леопарда, чтобы сделать укол пенициллина. Все еще думая об Уайти, я въехала в облако пыли и чуть не столкнулась с шестью слонами. Я заметила их, только когда они возмущенно затрубили позади машины. К Скале Леопарда я подъехала далеко за полночь, и там все давно спали. Мне было очень неловко, но директора парка пришлось разбудить. Он любезно предложил мне принять ванну и поужинать, а потом вызвал фельдшера, чтобы сделать перевязку и укол. Наконец, меня проводил домой шофер — на тот случай, если нам опять встретятся слоны.
После бессонной ночи мы тронулись в путь, едва начало светать. Меня обрадовало, что все гепарды были здоровы и не ушли с того места, где мы их оставили. Уайти была немного оглушена снотворным и так хотела пить, что мне пришлось напоить ее, прежде чем я ей дала двойную дозу ларгактила. Скоро снотворное начало действовать, и Уайти ворча пошла за Пиппой к баланитесу, одиноко растущему примерно в пятистах ярдах на самом открытом месте. Пиппа всегда предпочитала эти деревья — у них не такие острые шипы, как у акаций, и они не так ранят лапы животных. Но на этот раз я не была уверена, что она перешла туда только по этой причине, — не потому ли она выбрала это место, что не более чем в ста ярдах от дерева пасся слон. Даже когда он поворачивался к нам спиной, мы не спускали с него глаз, одновременно стараясь изловить Уайти. «Третье веко» у нее на глазах стало отчетливо видно, а голова то и дело опускалась, и все же у нее хватало сил уходить, когда я приближалась. В эту игру мы играли более двух часов, пока я не вспомнила, что Харторны советовали в таком случае прекратить погоню, потому что действие снотворного уже начинает ослабевать. Но я не решилась давать Уайти больше 50 миллиграммов ларгактила, так что на сегодня пришлось кончить; мы дали ей мяса — первый раз за сорок восемь часов, — и она с жадностью набросилась на еду. Когда Уайти сцепилась с Пиппой из-за еды, я в последний раз попробовала поймать ее. Набросив полотенце ей на голову, я подняла ее с земли. Она яростно сопротивлялась, отбивалась лапами и кусалась, и тут ей на помощь поспешила Пиппа — она так свирепо налетела на меня, что я бросила Уайти, как раскаленный кирпич. И гепарды убежали — прямо к слону. Они устроились под деревом настолько близко от слона, что мы не решились последовать за ними, и с этой безопасной позиции Пиппа наблюдала за всеми нашими маневрами, а Мбили и Тату стали играть. Подождав около часа, не начнет ли Уайти засыпать, я оставила Гаиту на страже и поехала к Скале Леопарда, чтобы созвониться с Харторнами.
Так как стало ясно, что Уайти не удастся поймать с помощью снотворного, они согласились приехать через три дня и попробовать другой способ. Тони был мировой знаменитостью во всем, что касалось нового метода временного обездвиживания животных, но я ужасно боялась, что Уайти получит слишком большую дозу — ведь мы определили ее вес только на глаз. Тони уверил меня, что этого не случится и вообще она не пострадает. Пиппа ежедневно переводила молодых так далеко, что я убедилась — Уайти никогда не выздоровеет, если я не возьму ее к себе в лагерь. Но все мои попытки поймать ее оказались безуспешными, хуже того — я почувствовала, что мои чудесные отношения с гепардами в этот день резко оборвались. Как же я поведу к ним Харторнов, если даже Пиппа больше мне не доверяет?
Но на следующее утро, к моему удивлению, гепарды были настроены более дружелюбно, и даже Уайти подошла ко мне, чтобы взять мясо. На другой день мы обнаружили, что Пиппа увела молодых примерно на семьсот шагов дальше, а лапа Уайти сильно распухла. Она все время держалась в стороне и почти ничего не ела. На третий день Пиппа, Мбили и Тату оказались опять у сгоревших кустов, а Уайти с ними не было. Я искала, искала ее и наконец нашла — она затаилась под кустом. Когда я подошла, она неловко вылезла из куста и заковыляла к своей семье — а они ее отогнали! Я применила всевозможные ухищрения, чтобы дать ей мяса, но они вырывали у нее каждый кусок. Бедная, запуганная Уайти уползла в такой густой кустарник, что я никак не могла до нее добраться. Если я оставлю мясо возле ее убежища, другие его непременно стащат, и поэтому я попробовала протолкнуть кусок через колючие ветви с помощью палки, но на него немедленно наползло столько муравьев, что Уайти не смогла его есть. Она так и не рассталась со своим убежищем, и все мои попытки накормить ее провалились, хотя мы потратили на это почти целый день. Мне было невыносимо жаль беднягу — но я знала, что на голодный желудок лекарство, которое должны были привезти Харторны, подействует быстрее.
Рано утром следующего дня они прилетели, и я привезла их в свой лагерь. Джордж тоже приехал помогать. Мы наскоро позавтракали и обсудили, как будем ловить Уайти. Главное — не напугать гепардов, поэтому мы решили, что пройдем вместе только полпути до того места, где я рассталась с семейством вчера вечером. Там Тони впрыснет дозу сернилана в кусок мяса, и мы с Гаиту понесем еду гепардам. Если мне удастся накормить Уайти, Гаиту пойдет за Тони и приведет его ко мне, а его жена и Джордж останутся, на всякий случай, ждать там же. Чтобы лекарство подействовало, нужно полчаса — значит, Тони успеет дойти до нас и сразу же помочь Уайти, если окажется, что доза слишком высокая. Мы отправились в путь.
Только через полтора часа мы нашли семейство в густом коммифоровом лесу; Уайти, безусловно, была здесь в большей безопасности, чем на равнине. Когда мы подошли, она не показывалась на глаза, но увидев, что я бросила мясо, не выдержала и вышла. Она сразу же взяла кусок, начиненный лекарством. Изголодавшись за два дня, она, конечно, съела бы еще, но я не дала ей больше ни кусочка и чувствовала себя чудовищем, глядя, как она, хромая, оттащилась в сторону и смотрит издали, как остальные едят. Наевшись до отвала, семейство отошло ярдов на пятьдесят, и Уайти вместе с ними — совсем не сонная, хотя прошел уже час с тех пор, как она приняла лекарство. Пиппа долго и нежно вылизывала ее, а потом в сопровождении Мбили и Тату вышла из колючих зарослей на равнину, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть, поспевает ли за ними Уайти. Я уже послала за Тони. Когда он подошел, я попросила его остерегаться Пиппы, но в этом не было надобности — очевидно, она совсем бросила Уайти.
Мы с Тони сидели в двадцати ярдах от малышки и наблюдали за ней в бинокль: постепенно она стала клевать носом, опуская голову все ниже и ниже, а потом и совсем свалилась на бок. Мы довольно верно определили ее вес, но снотворное подействовало не так скоро, как мы рассчитывали. Однако теперь оно как будто дало результат. Ожидая, что Уайти будет сопротивляться, мы подошли к ней очень осторожно, но она была совершенно неподвижна, хотя глаза у нее были широко открыты; не пошевелилась она и когда мы поднимали ее и укладывали в легкую дорожную сумку. Тащить ее в такую даль по жаре было трудновато — сумку мы несли вдвоем, а третий поддерживал голову Уайти. Так что мы были рады-радешеньки, когда наконец добрались до лагеря.
Здесь Тони дал ей еще немного ларгактила, чтобы она не проснулась во время осмотра. Я стояла ни жива ни мертва, пока он ощупывал ногу и ставил диагноз — парез лучевого нерва. Это значило, что Уайти не нужно отправлять в Найроби — я могу держать ее у себя, пока не пройдет парез главного нерва и не восстановится сила мышц, которые из-за этого бездействуют. Само по себе это повреждение опасности не представляло, но могло привести к травме, если потерявшая чувствительность лапа подвернется внутрь — от малейшей нагрузки она может сломаться. Харторны наложили на лагу гипсовую повязку и заодно, воспользовавшись неподвижностью Уайти, проверили ее зубы. Ей было шесть месяцев и неделя, и то, что мы увидели, было неожиданно и очень интересно: два постоянных коренных зуба уже прорезались. Считается, что котята гепарда до двух лет кормятся добычей матери, как львята, у которых постоянные зубы появляются только в возрасте двенадцати месяцев. Но Уайти уже сменила все зубы, а это значило, что она будет способна охотиться значительно раньше. Теперь, если мне удастся поддерживать контакт с семейством гепардов, я могу точно узнать, когда же молодые гепарды начинают самостоятельно охотиться и становятся полностью независимыми от своей матери.
Чем дольше я жила рядом с семейством Пиппы, тем больше меня поражала их тончайшая восприимчивость не только по отношению друг к другу, но и ко всему, что их окружало. Потому для меня было совершенно неожиданно, что они реагировали гораздо больше на цвет, чем на остальные признаки. Молодые каждый раз удирали, увидев мой зеленый плащ или защитного цвета костюм вместо привычного кремового полотняного пальто. Хотя и для нас цвет тоже не безразличен, но все же людей мы узнаем скорее по их облику или характерным движениям. Конечно, мои выводы основаны только на наблюдениях за львами и гепардами, но они определенно не узнавали нас в незнакомой одежде. В последнее время, начитавшись самых противоречивых статей о том, что полосы, пятна и многие другие отметины у животных служат для того, чтобы остальные узнавали их по незначительным индивидуальным вариациям этого узора, я углем нарисовала на своем кремовом пальто полосы. На моих сотрудников этот маскарад произвел потрясающее впечатление, но гепарды не обратили на полосы никакого внимания и даже не заметили мой «индивидуальный узор».
Привычка удирать от незнакомых людей целиком зависит от того, насколько животные приручены. Это проявилось особенно наглядно, когда приехала киногруппа, чтобы заснять нашу работу по возвращению животных к дикой жизни. Джордж в последнее время позволял всем посетителям общаться со львами, даже разрешал им ходить среди животных, и его прайд отнесся к группе спокойно. Но я не подпускала к гепардам чужих и теперь согласилась на съемки лишь при условии, что снимать будет только один оператор и только в том случае, если его присутствие не обеспокоит гепардов. Мы потратили бездну терпения и проявили величайший такт, но все-таки Пиппа с молодыми на второй день скрылась и не появлялась целую неделю. Однажды вечером мы наконец отыскали их, но и тут за нами пошла только Пиппа. Она подошла к лагерю примерно на полмили и уселась на земле. Пока я готовила еду, стало почти совсем темно, и лай павианов показывал, что молодые где-то неподалеку. Они не получали мяса из моих рук целую неделю и все-таки не вышли из укрытия. Я прождала два часа и ушла домой. Весь следующий день мы провели в поисках. Когда стемнело, Пиппа опять появилась одна, оставив молодых в укрытии. Прошло немало времени, прежде чем она разрешила им подойти своим «прр-прр», и все отлично пообедали.
На обратном пути нам попались пять зебр Греви с жеребенком, который ковылял на трех ногах — одна из передних ног у него беспомощно болталась. За последние три недели мы не раз встречали эту компанию — они держались на одном месте, видимо выжидая, когда поправится жеребенок. Я подумала о том, как хорошо зебра защищает своего сосунка, который был гораздо серьезнее искалечен, чем Дьюме, и поняла, что нельзя было разлучать его с Пиппой. Вообще, какое мы имели право вмешиваться в жизнь другого вида? Разве каждый вид не приспособлен к тому, чтобы слушаться своих инстинктов и бороться за существование только вместе со своими сородичами? Неужели у нас мало доказательств, чтобы осознать, к каким опаснейшим последствиям приводит наше вмешательство в природное равновесие? Как нам удалось примирить свою совесть с этим постоянным превышением наших прав? И все же — могу ли я поручиться, что не стану вмешиваться, если что-нибудь снова стрясется с моими гепардами? Даже теперь я не сумела бы ответить на этот вопрос.
На другой день мы обнаружили, что гепарды ушли еще дальше, к густому лесу, который мы прозвали Буйволиной чащей, потому что там всегда было полно следов буйволов. От лагеря туда было полчаса ходу — лес находился примерно на полпути между ручьем и Ройоверу. Молодые с упоением прыгали с поваленного дерева. Вдруг я заметила, что одна из передних лап у Мбили слегка вывернута наружу. Немного погодя она присела в сторонке, и ее начали корчить судороги — точно такие, как у Дьюме в начале болезни. Это было ужасно! Ведь малыши великолепно развивались четыре месяца — откуда вдруг эти признаки рахита? Что я могла сделать — только давать ей двойную порцию фарекса, который она очень любила; но, чтобы уговорить ее есть поливитамины и костную муку, я истощила всю свою изобретательность. Только впоследств ии я у знала, что в период бурного роста кошки нуждаются в большом количестве минеральных солей и стараются получить их, поедая глину и слизывая песок друг с друга. Несколько дней гепарды провели в этом месте, не обращая внимания на множество буйволов. Мбили вела себя спокойно, и я с радостью заметила, что ее лапа поправляется. К счастью, она так обожала молоко с фарексом, что каждый раз неслась ко мне со всех ног и успевала наесться, пока не налетали ее сестрички и не поднимали свару из-за остатков. Они разом залезали головами в маленькую миску и разбрызгивали все содержимое друг на друга.
Но этому мирному существованию пришел конец — началось нашествие львов, которых привел сюда охотничий инстинкт. По дороге к Пиппе мы встретили пять львиц, а потом чуть не столкнулись с пятью слонами в Буйволиной чаще, так что я не удивилась, обнаружив исчезновение гепардов. Во время поисков мы разбудили дремлющего льва; его темногривая голова внезапно поднялась над травой не больше чем в двадцати ярдах от нас. Он посмотрел на нас долгим взглядом и удалился рысцой. В другой раз мы видели двух львиц на водопое у Ройоверу — а Пиппа особенно любила это место. Немного погодя мы заметили гепарда, который прыжками несся прямо в ту сторону, где были львицы. Может быть, это был спутник Пиппы; он был очень темный, и недалеко от его следов мы нашли следы Пиппы с детьми. Ночью львы прошли мимо нашего лагеря и ушли по дороге к Кенмеру. В противоположной стороне мы нашли гепардов — на девятый день. После мучительных поисков мы возвращались домой и вдруг увидели вдали кружащихся грифов. Пройдя немного в том направлении, мы нашли Пиппу, отчаянно защищавшую от грифов остатки водяного козла. Молодые с набитыми животами отдыхали, слизывая друг с друга кровь. Они очень хотели пить, сразу бросились к знакомой миске с водой и лакали не отрываясь. Я внимательно следила, чтобы они не проливали драгоценную воду, которую мы полдня таскали с собой, и была так поглощена этим, что не заметила, как из зарослей вышли три слона: я увидела их, только когда они подошли к нам вплотную. Мы бросили все и обратились в бегство.
На следующее утро, когда мы вернулись за миской для воды, все семейство бесследно исчезло; мы нашли только остатки цесарки, которую, должно быть, убила Пиппа. Следующую неделю она провела под акацией, которая росла в одиночестве на краю Буйволиной чащи. Мы назвали ее Угловой акацией. Это была типичная зонтичная акация — прямой ствол без единого сучка переходил в плоскую крону. Разумеется, для молодых было непреодолимым искушением взобраться вверх по двадцатифутовому стволу — в ловкости они теперь почти не уступали Пиппе. Вцепляться когтями в кору и дюйм за дюймом подтягиваться вверх по стволу было не так уж трудно, а вот спускаться — совсем другое дело. Чтобы спуститься, они сползали по стволу, потом прыгали и приземлялись на прямые ноги. Нужно знать строение лап гепарда, чтобы оценить эту эквилибристику; я всегда поражалась, как это их тонкие косточки выдерживают такое приземление и не ломаются.
Примерно в десяти минутах ходьбы было еще одно, более удобное убежище под большим тамариндом, в тени которого располагался термитник — идеальное место для отдыха и осмотра местности. Дерево росло там, где равнина Гамбо начинала полого спускаться к Ройоверу, текущей на расстоянии полумили. Логово было скрыто нижними ветвями, и гепардам был виден не только прибрежный кустарник, но и вся равнина в той стороне, где был наш лагерь — до него было не больше двадцати минут ходу. Несколько раз мы находили следы гепардов на узкой звериной тропе, ведущей от тамаринда к нашему лагерю, но ни разу Пиппа не позволила детям подойти ближе чем на четыреста ярдов. Им уже исполнилось пять с половиной месяцев, и мне было очень любопытно вычислить площадь, на которой они находились со дня рождения, — оказалось, что Пиппа обвела их вокруг лагеря по кругу диаметром примерно в пять миль.
После окончания дождей вернулись слоны и небольшими стадами то там, то тут переходили равнину. Они двигались совершенно бесшумно, и мы однажды едва спаслись, столкнувшись нос к носу со слоном, затаившимся в зарослях. Каждую ночь я теперь могла наблюдать, как они собираются у своего «любимого дерева» на другом берегу, — я поставила кровать так, что могла освещать их фонариком, не поднимая головы. Но, несмотря на это, мне приходилось бодрствовать и держать ухо востро. Как я завидовала полному равнодушию гепардов к слонам (и к прочим толстокожим)!
16 февраля мы нашли семейство под небольшим кустом возле Угловой акации. Я положила мясо на землю, и все бросились к нему — кроме Уайти. Когда она появилась, я похолодела от ужаса — она еле ковыляла, а левая передняя лапа волочилась, болтаясь у запястья. Подозрительно косясь на меня, она подобралась к Пиппе и все время пряталась за нее. Уайти всегда была очень приветлива, а теперь она яростно зашипела, стоило мне взглянуть на нее; когда же я попробовала подойти, она совсем взбесилась. Что мне оставалось делать? Она не могла наступать на лапу — очевидно, это перелом. Я решила оставить ее с Пиппой. Потом я вызвала по радио доктора Харторна, и он одобрил мое решение, но на всякий случай предложил прислать снотворное — вдруг Уайти станет хуже и мне придется взять ее в лагерь.
Я вернулась из этой экспедиции как раз вовремя, чтобы помочь отгонять слона, который направлялся на кухню, — налетев на дерево в каких-нибудь двадцати ярдах от палатки рабочих, он затопал прочь. Как только стемнело, со всех сторон зарычали львы и совсем близко послышался отчаянный вопль зебры. Почти всю ночь я слышала вой гиен и тявканье шакалов, сбежавшихся к добыче. Утром мы со всякими предосторожностями пошли к этому месту — оно находилось ярдах в двухстах выше по течению, и его легко было обнаружить, потому что на деревьях в огромном количестве расселись грифы. Подойти поближе нам не удалось — львы все еще были возле добычи, — но на том месте, где происходила борьба и откуда львы оттащили тушу в кусты, мы увидели переднюю ногу молодой зебры Греви, на которой ясно различался старый перелом. Сомневаться не приходилось — это был тот самый бедняга жеребенок, за которым мы следили семь недель. Увечье все же стало причиной его гибели.
Было ли это случайное совпадение? Или трагедия произошла так близко от лагеря, чтобы я осознала, что даже самая смелая мать не в силах защитить свое искалеченное дитя? Не пора ли мне подумать об Уайти? Мы пошли к Угловой акации: Уайти не стало хуже, она достаточно быстро бегала на трех ногах, да еще и отбивалась, если сестры слишком наседали на нее. Но защитить от них свою еду она никак не могла. Я была к этому готова и собиралась кормить ее из рук — специально для этого я захватила брезентовые рукавицы, которые надевала, возясь с Тагой. Для того чтобы Уайти убедилась в моих дружеских намерениях, потребовалось неистощимое терпение, но я твердо решила, что она не должна терять в весе, и чем раньше она начнет брать у меня пищу, тем лучше. Постепенно, стараясь не удаляться от своего семейства, она стала есть у меня из рук. В это время Пиппа забралась на самую верхушку дерева и, балансируя на тонких ветках, поддразнивала: «Прр-прр», словно хотела сказать: «Смотрите, какая я ловкая!»
Я представить себе не могла, зачем она подстрекает малышей заниматься такими опасными играми: может быть, она боится, что после несчастья с Уайти они перестанут лазить, а ведь это умение может им пригодиться в борьбе за жизнь. Вполне возможно, что гепарды стали карабкаться на деревья совсем недавно, после того как человек вытеснил их в лесистые области из привычных мест обитания на равнинах. И, хотя они овладели техникой древолазанья, природа все-таки не снабдила их втяжными когтями или пристающими к поверхности подушечками, и ноги у них длиннее, чем у тех видов, которые приспособлены к лазанью по деревьям.
Может быть, высокая смертность среди молодых гепардов объясняется тем, что они часто травмируют лапы, пытаясь приобрести навыки, не свойственные им от природы?
На следующее утро Пиппа с семейством перешла дальше на полмили — ей явно мешали грифы, которые последние два дня несли свою жуткую вахту на Угловой акации. Эта длинная прогулка ухудшила состояние Уайти, она ступала чрезвычайно осторожно и при этом так боялась меня, что было очень трудно накормить ее из рук и тем самым обеспечить ей дополнительную подкормку. Она была необыкновенно красива и гораздо сильнее остальных, поэтому особенно больно было видеть ее искалеченной. Вечером, сидя в ванне, я услышала такой мощный рык льва, что впервые в жизни звук, который я люблю, нагнал на меня страх. Я выскочила из ванны и увидела льва, направлявшегося к остаткам зебры; его громоподобное рычание сотрясало все вокруг; умолк он только у самой добычи. И тревога за Уайти с новой силой охватила меня.
Наутро мы увидели, что Пиппа увела молодых еще дальше, к горелому дереву, лежавшему на выжженной земле. Малыши с наслаждением вывалялись в золе и стали похожи на пятнистых трубочистов. Наверно, Уайти было очень грустно оттого, что она не могла резвиться вместе со всеми. Почти все утро она сосала Пиппу. В этот день малышам исполнилось шесть месяцев. Пиппа была очень нежна с Уайти и не двигалась, когда та подходила к ней приласкаться. Так и не придумав, что сделать, чтобы помочь малышке, мы пошли домой и сразу же напоролись еще на одну львицу, а других слышали издали.
Тут я окончательно решила взять Уайти в лагерь. Я поехала к Скале Леопарда и попросила директора парка слетать в Найроби за снотворным. Он согласился. Утром мы напрасно разыскивали семейство. Тем временем уже был доставлен ларгактил с инструкцией — ввести 1 миллиграмм на фунт веса. Предположив, что Уайти весит около 25 фунтов, я приготовила соответствующую дозу. Нам пришлось порядочно побродить, прежде чем мы разыскали семейство в зарослях кустарника мили на полторы дальше, чем вчера. Уайти сильно проголодалась и с жадностью проглотила кусочек мяса, в котором было спрятано снотворное. Оно должно было подействовать в течение получаса. Прошло два часа, а она все еще и не думала засыпать, даже подошла напиться. Но солнце спускалось, я боялась потерять Уайти в темноте, и поэтому, дождавшись, пока она опустит голову в миску с водой, схватила ее. В мгновение ока она укусила меня в руку, бедро и икру, и я, обливаясь кровью, была вынуждена отпустить ее. На этом и кончились все наши попытки изловить ее. Но я не могла оставить ее на ночь под действием наркотика и уговорила Гаиту и Стенли подождать вместе со мной, пока снотворное не подействует. К счастью, луна светила довольно ярко, и часа три гепарды были видны сравнительно хорошо. Потом Уайти показалась мне сонной, и я потихоньку стала подкрадываться к ней. Но когда я подошла слишком близко, она удрала. Прислушиваясь к воплю гиен и ворчанию львов, мы ждали, пока она станет засыпать, но Мбили и Тату бдительно охраняли ее и поднимали тревогу всякий раз, как только я трогалась с места. Одна лишь Пиппа еще доверяла мне, так что я дождалась, пока Уайти прилегла с ней рядом, и, притворившись, что заигрываю с Пиппой, накинула полотенце на голову Уайти и схватила ее. Прежде чем я сообразила, что произошло, она бросилась к ближайшему дереву и взобралась на него. Увидев, что я иду за ней, она спрыгнула с восьмифутовой высоты и скрылась в темноте. С момента приема снотворного прошло пять с половиной часов, и его действие — если оно и было — успело давно пройти. Положение казалось безнадежным: Уайти была настороже, преследуя ее, мы рисковали разлучить гепардов и потерять их в темноте.
Рука у меня сильно разболелась, два пальца онемели, так что я вернулась в лагерь, взяла там машину и поехала к Скале Леопарда, чтобы сделать укол пенициллина. Все еще думая об Уайти, я въехала в облако пыли и чуть не столкнулась с шестью слонами. Я заметила их, только когда они возмущенно затрубили позади машины. К Скале Леопарда я подъехала далеко за полночь, и там все давно спали. Мне было очень неловко, но директора парка пришлось разбудить. Он любезно предложил мне принять ванну и поужинать, а потом вызвал фельдшера, чтобы сделать перевязку и укол. Наконец, меня проводил домой шофер — на тот случай, если нам опять встретятся слоны.
После бессонной ночи мы тронулись в путь, едва начало светать. Меня обрадовало, что все гепарды были здоровы и не ушли с того места, где мы их оставили. Уайти была немного оглушена снотворным и так хотела пить, что мне пришлось напоить ее, прежде чем я ей дала двойную дозу ларгактила. Скоро снотворное начало действовать, и Уайти ворча пошла за Пиппой к баланитесу, одиноко растущему примерно в пятистах ярдах на самом открытом месте. Пиппа всегда предпочитала эти деревья — у них не такие острые шипы, как у акаций, и они не так ранят лапы животных. Но на этот раз я не была уверена, что она перешла туда только по этой причине, — не потому ли она выбрала это место, что не более чем в ста ярдах от дерева пасся слон. Даже когда он поворачивался к нам спиной, мы не спускали с него глаз, одновременно стараясь изловить Уайти. «Третье веко» у нее на глазах стало отчетливо видно, а голова то и дело опускалась, и все же у нее хватало сил уходить, когда я приближалась. В эту игру мы играли более двух часов, пока я не вспомнила, что Харторны советовали в таком случае прекратить погоню, потому что действие снотворного уже начинает ослабевать. Но я не решилась давать Уайти больше 50 миллиграммов ларгактила, так что на сегодня пришлось кончить; мы дали ей мяса — первый раз за сорок восемь часов, — и она с жадностью набросилась на еду. Когда Уайти сцепилась с Пиппой из-за еды, я в последний раз попробовала поймать ее. Набросив полотенце ей на голову, я подняла ее с земли. Она яростно сопротивлялась, отбивалась лапами и кусалась, и тут ей на помощь поспешила Пиппа — она так свирепо налетела на меня, что я бросила Уайти, как раскаленный кирпич. И гепарды убежали — прямо к слону. Они устроились под деревом настолько близко от слона, что мы не решились последовать за ними, и с этой безопасной позиции Пиппа наблюдала за всеми нашими маневрами, а Мбили и Тату стали играть. Подождав около часа, не начнет ли Уайти засыпать, я оставила Гаиту на страже и поехала к Скале Леопарда, чтобы созвониться с Харторнами.
Так как стало ясно, что Уайти не удастся поймать с помощью снотворного, они согласились приехать через три дня и попробовать другой способ. Тони был мировой знаменитостью во всем, что касалось нового метода временного обездвиживания животных, но я ужасно боялась, что Уайти получит слишком большую дозу — ведь мы определили ее вес только на глаз. Тони уверил меня, что этого не случится и вообще она не пострадает. Пиппа ежедневно переводила молодых так далеко, что я убедилась — Уайти никогда не выздоровеет, если я не возьму ее к себе в лагерь. Но все мои попытки поймать ее оказались безуспешными, хуже того — я почувствовала, что мои чудесные отношения с гепардами в этот день резко оборвались. Как же я поведу к ним Харторнов, если даже Пиппа больше мне не доверяет?
Но на следующее утро, к моему удивлению, гепарды были настроены более дружелюбно, и даже Уайти подошла ко мне, чтобы взять мясо. На другой день мы обнаружили, что Пиппа увела молодых примерно на семьсот шагов дальше, а лапа Уайти сильно распухла. Она все время держалась в стороне и почти ничего не ела. На третий день Пиппа, Мбили и Тату оказались опять у сгоревших кустов, а Уайти с ними не было. Я искала, искала ее и наконец нашла — она затаилась под кустом. Когда я подошла, она неловко вылезла из куста и заковыляла к своей семье — а они ее отогнали! Я применила всевозможные ухищрения, чтобы дать ей мяса, но они вырывали у нее каждый кусок. Бедная, запуганная Уайти уползла в такой густой кустарник, что я никак не могла до нее добраться. Если я оставлю мясо возле ее убежища, другие его непременно стащат, и поэтому я попробовала протолкнуть кусок через колючие ветви с помощью палки, но на него немедленно наползло столько муравьев, что Уайти не смогла его есть. Она так и не рассталась со своим убежищем, и все мои попытки накормить ее провалились, хотя мы потратили на это почти целый день. Мне было невыносимо жаль беднягу — но я знала, что на голодный желудок лекарство, которое должны были привезти Харторны, подействует быстрее.
Рано утром следующего дня они прилетели, и я привезла их в свой лагерь. Джордж тоже приехал помогать. Мы наскоро позавтракали и обсудили, как будем ловить Уайти. Главное — не напугать гепардов, поэтому мы решили, что пройдем вместе только полпути до того места, где я рассталась с семейством вчера вечером. Там Тони впрыснет дозу сернилана в кусок мяса, и мы с Гаиту понесем еду гепардам. Если мне удастся накормить Уайти, Гаиту пойдет за Тони и приведет его ко мне, а его жена и Джордж останутся, на всякий случай, ждать там же. Чтобы лекарство подействовало, нужно полчаса — значит, Тони успеет дойти до нас и сразу же помочь Уайти, если окажется, что доза слишком высокая. Мы отправились в путь.
Только через полтора часа мы нашли семейство в густом коммифоровом лесу; Уайти, безусловно, была здесь в большей безопасности, чем на равнине. Когда мы подошли, она не показывалась на глаза, но увидев, что я бросила мясо, не выдержала и вышла. Она сразу же взяла кусок, начиненный лекарством. Изголодавшись за два дня, она, конечно, съела бы еще, но я не дала ей больше ни кусочка и чувствовала себя чудовищем, глядя, как она, хромая, оттащилась в сторону и смотрит издали, как остальные едят. Наевшись до отвала, семейство отошло ярдов на пятьдесят, и Уайти вместе с ними — совсем не сонная, хотя прошел уже час с тех пор, как она приняла лекарство. Пиппа долго и нежно вылизывала ее, а потом в сопровождении Мбили и Тату вышла из колючих зарослей на равнину, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть, поспевает ли за ними Уайти. Я уже послала за Тони. Когда он подошел, я попросила его остерегаться Пиппы, но в этом не было надобности — очевидно, она совсем бросила Уайти.
Мы с Тони сидели в двадцати ярдах от малышки и наблюдали за ней в бинокль: постепенно она стала клевать носом, опуская голову все ниже и ниже, а потом и совсем свалилась на бок. Мы довольно верно определили ее вес, но снотворное подействовало не так скоро, как мы рассчитывали. Однако теперь оно как будто дало результат. Ожидая, что Уайти будет сопротивляться, мы подошли к ней очень осторожно, но она была совершенно неподвижна, хотя глаза у нее были широко открыты; не пошевелилась она и когда мы поднимали ее и укладывали в легкую дорожную сумку. Тащить ее в такую даль по жаре было трудновато — сумку мы несли вдвоем, а третий поддерживал голову Уайти. Так что мы были рады-радешеньки, когда наконец добрались до лагеря.
Здесь Тони дал ей еще немного ларгактила, чтобы она не проснулась во время осмотра. Я стояла ни жива ни мертва, пока он ощупывал ногу и ставил диагноз — парез лучевого нерва. Это значило, что Уайти не нужно отправлять в Найроби — я могу держать ее у себя, пока не пройдет парез главного нерва и не восстановится сила мышц, которые из-за этого бездействуют. Само по себе это повреждение опасности не представляло, но могло привести к травме, если потерявшая чувствительность лапа подвернется внутрь — от малейшей нагрузки она может сломаться. Харторны наложили на лагу гипсовую повязку и заодно, воспользовавшись неподвижностью Уайти, проверили ее зубы. Ей было шесть месяцев и неделя, и то, что мы увидели, было неожиданно и очень интересно: два постоянных коренных зуба уже прорезались. Считается, что котята гепарда до двух лет кормятся добычей матери, как львята, у которых постоянные зубы появляются только в возрасте двенадцати месяцев. Но Уайти уже сменила все зубы, а это значило, что она будет способна охотиться значительно раньше. Теперь, если мне удастся поддерживать контакт с семейством гепардов, я могу точно узнать, когда же молодые гепарды начинают самостоятельно охотиться и становятся полностью независимыми от своей матери.