Страница:
Он купил небольшую типографию, расширил ее за счет здания, находившегося рядом, и установил там пять современных печатных станков, а также новейшую аппаратуру для проявки пленок и печатания фотографий. В пятнадцатиэтажном здании концерна Хэррисонов по его требованию очистили три средних этажа для редакции будущей «Хэррисон хералд», а ошеломленному Фрэнку в категоричной форме было велено изыскать дополнительные площади. По приказу Гарри срочно оборудовали личный лифт, обеспечивающий подъем непосредственно с первого этажа в апартаменты «газетного короля» на пятнадцатом. Он пригласил на работу редактора из Нью-Йорка и переманил известных репортеров и фотографов, а также опытных печатников и наборщиков из различных издательств Сан-Франциско. Он лично изобрел знак газеты, на котором красовалась птица феникс на фоне восходящего солнца, – этот знак должен был располагаться в самом верху первой страницы газеты. Кроме того, он открыл небольшие издательства в маленьких городишках Калифорнии. Гарри затратил на эту затею миллионы и, как и хотел, получил для «Хэррисон хералд» все самое лучшее. Теперь ему оставалось добиться только одного – чтобы его газету покупали.
В день, когда готовился первый номер, он сидел в огромном помещении редакции в рубашке с короткими рукавами и, задрав ноги на стол, с сигарой в зубах и с зеленым козырьком над глазами, просматривал один за другим все материалы, которые по мере готовности приносили ему машинистки. Прежде чем дать разрешение на печатание, он лично разглядывал каждую фотографию, которая должна была войти в номер, в то время как настоящий редактор, сидя в крошечном кабинете, безуспешно пытался начать верстать первый номер и очень нервничал, что его задерживают. А ночью, прямо в помещении типографии, Гарри закатил банкет, на котором присутствовали кинозвезды и начинающие актеры, известные писатели и просто богатые бездельники. Наконец, Гарри нажал кнопку, и новенькая типографская техника заработала. В потолок ударили пробки из-под шампанского, и ротационная машина выдала первый экземпляр первого номера «Хэррисон хералд».
Бак Вингейт сокрушенно покачал головой – типография напоминала скорее светскую гостиную, нежели место, где усилиями профессионалов рождается новый печатный орган, конкурентоспособный и острый. Однако Бак надеялся, что Хэррисон-младший знает, что делает, поэтому советов ему не давал. Да он бы и не принял сейчас никаких советов.
Поначалу казалось, что на этот раз опасения Вингейта напрасны. Гарри работал как вол, рекламируя новое издание. Он ездил во все города, где располагались дочерние отделения его газеты, жал руки наборщикам, произносил речи на улицах о преимуществах ежедневной дешевой газеты. Его лицо, улыбающееся и энергичное, появилось в одном из первых номеров под «шапкой» «Продажа началась». По прошествии месяца заголовок передовицы гласил: «Сто тысяч подписчиков через месяц после выхода первого номера», затем: «Сто двадцать пять тысяч подписчиков за два месяца», «Сто пятьдесят тысяч подписчиков за…» Возможно, это и не соответствовало действительности. Однако Гарри считал, что реклама делает свое дело – люди привыкли доверять печатному слову. Тем не менее, хотя статьи и фотографии в «Хэррисон хералд» были ничуть не хуже, чем в других изданиях, они не были и лучше. Жители Сан-Франциско уже привыкли к традиционно издававшимся в их городе газетам, и постепенно продажа «Хэррисон хералд» стала снижаться.
Гарри любил заскочить в редакцию ночью, скинуть на спинку стула пиджак и, потягивая виски, просматривать готовый макет очередного номера, не обращая внимания на сердитые взгляды выпускающего редактора. Один циничный репортер прозвал его «молодой Хэррисон Херст», и по городу упорно циркулировали слухи, что Гарри не столько по ночам работает, сколько не прочь приволокнуться за сотрудницами. При этом он был чрезвычайно строг с подчиненными-мужчинами, и чуть что – впадал в ярость. «Наш Гарри умеет только злиться и трахаться – и все», – злословили газетчики за его спиной.
На улицах города разгорелась целая война – мальчишек, которые разносили по утрам газету Гарри, стали избивать какие-то неизвестные негодяи, а сами газетные листы рвали и раскидывали. Гарри пытался дознаться, чьих это рук дело, но по странному стечению обстоятельств даже начальник полиции не смог представить ему достоверную информацию.
Гарри снова объявил рекламную кампанию. В газете появились дополнительные страницы, на которых читателям разъясняли, что «Хэррисон хералд», выходящая в Сан-Франциско, лишь одна из целой серии подобных газет, которые скоро станут продаваться по всей стране.
Однажды, просматривая готовый макет, Гарри наткнулся на небольшую заметку, посвященную финансовым делам, и прочитал, что «Л. Ц. Фрэнсис и компания» постепенно превращается в одну из самых богатых и процветающих в Сан-Франциско. В заметке говорилось, что «Л. Ц. Фрэнсис» пока еще не столь обширна и могущественна, как другие, но динамика ее развития такова, что конкурентам следует об этом помнить. Далее говорилось, что это торговое предприятие приобрело первый пароход, который при умелом руководстве обещает превратиться со временем в целый торговый флот.
Гарри принялся раздумывать, отчего это он никогда не слышал о «Л. Ц. Фрэнсис и компания». Он пригласил Фрэнка и с пристрастием его допросил по этому поводу, но тот заявил, что и сам первый раз слышит о подобной фирме. Ясно одно – эта компания появилась недавно и представители местного истеблишмента никакого отношения к ней не имеют. Тогда Гарри вызвал к себе в кабинет автора заметки и поинтересовался, где тот получил информацию подобного рода.
– «Л. Ц. Фрэнсис и компания», – в сущности, китайское предприятие, – объяснил журналист, – и работает в основном на побережье и в порту, где у них находятся конторы и склады. Саму компанию окружает ореол загадочности, о ней мало что известно, кроме, разумеется, совершенно очевидного успеха, которого она добилась. Ходят слухи, что компанией заправляет какой-то китаец на паритетных началах с некой белой женщиной. Они приобретают недвижимость, покупают корабли и занимаются судовыми перевозками, причем женщина играет роль своего рода официального фасада в делах, поскольку непосредственно китайцам подобные сделки проводить не разрешается. По правде говоря, никто не в состоянии с достоверностью определить, что здесь правда, а что ложь.
– Белая женщина – партнер китайца… – задумчиво протянул Гарри. – Что это может означать?
– Думаю, что догадка вас не подвела, сэр, – ухмыльнулся репортер. – Я слышал, что ее также называют его «наложницей».
Гарри засмеялся.
– Все это звучит весьма забавно, вполне в духе нашей «Хералд». Предлагаю вам копнуть эту занятную историю поглубже и разузнать о белой наложнице и о загадочном китайце все, что только возможно. Если вам удастся разжиться кое-какими фотографиями в придачу, то может выйти очаровательный скандальчик, который основательно позабавит наших читателей. – Тут Гарри от всей души развеселился. – Кстати, такого рода скандал прикончит заодно и самое «Л. Ц. Фрэнсис и компанию». Помяните мои слова – их доходы упадут до нуля в ту самую минуту, когда история с китайцем и наложницей дойдет до читателей.
Гарри совершенно забыл об этом разговоре, пока примерно две недели спустя тот же самый репортер не заявился к нему снова, на этот раз с более конкретной информацией и фотографиями. Гарри показалось, что журналист как-то странно на него поглядывает, но он не придал этому значения, поскольку сразу же принялся разглядывать лежащие перед ним на столе фотоснимки.
Внимательно всмотревшись, Гарри ощутил, как холодный пот выступил у него на лбу. Минута проходила за минутой, а он все еще молча созерцал фотографии, совершенно позабыв о своем сотруднике, расположившемся в кресле напротив. Тот ощутил даже некоторое беспокойство и заерзал на кожаных подушках. Гарри по-прежнему не отрываясь смотрел на снимки. Так и не подняв глаз, в конце концов он заговорил:
– Какого рода информацией вы еще располагаете, помимо снимков?
– Я знаю не слишком много, сэр, – ответил журналист. – Босс у них – китаец по национальности, хотя имеет американские документы и гражданство. Весьма возможно, что он раздобыл бумаги после землетрясения, как сделали многие другие. Среди своих земляков и знакомых известен как «Мандарин» – по-видимому, так его прозвали, поскольку он носит длинные китайские одежды. Он не связан с борьбой политических группировок в китайском квартале, а также не имеет отношения к преступным элементам, действующим там. Говорят, что он работает день и ночь и при этом неплохо разбирается в том, чем занимается. По крайней мере, его дело процветает и постоянно расширяется.
– А какую роль играет женщина?
Гарри смерил репортера ледяным взглядом, и тот в смущении начал перебирать лежащие перед ним бумаги.
– Она молода, имеет сына пяти лет и проживает в меблированных комнатах «Эйсгарт». Там же, где и Мандарин. Кстати Мандарин финансирует небольшую компанию «Эйсгарт», построившую дом с меблирашками под сдачу, а скоро, как я понял, будет открыт отель «Эйсгарт».
– Вы выяснили, как зовут женщину? Журналист откашлялся.
– Насколько я понял, сэр, женщину зовут мисс Хэррисон, а ее сына – Оливер.
Взгляд Гарри приобрел стальной оттенок.
– Ребенок – китаец?
– Ничего не могу сказать по этому поводу, сэр. Я его не видел.
– Знаете ли вы, кто эта женщина?
– Нет, сэр, я о ней ничего не знаю, кроме того, что ее зовут мисс Хэррисон.
Несмотря на столь категоричное утверждение, подкрепленное честным и преданным взглядом, Гарри ничуть не сомневался, что пройдохе отлично все известно, а значит – об этом знают или скоро узнают все служащие концерна Хэррисонов. Итак, его сумасшедшая, без вести пропавшая сестрица – наложница какого-то поганого китайца!
– Можете идти, – холодно произнес он. – Да, чуть не забыл, – журналист остановился у двери и вопросительно посмотрел на Гарри, – на обратном пути зайдите в редакцию и получите расчет. Вы уволены.
Парень не ожидал такого поворота событий и в недоумении уставился на Гарри. Тот сидел развалясь в кресле, не отрывая глаз от фотографии. Несколько минут длилось напряженное молчание, наконец, репортера прорвало.
– Ты чертов сукин сын! – злобно бросил он в лицо хозяину, берясь за ручку двери. – И не я один порадуюсь тому, что на тебя свалилось!
Гарри лишь чуть-чуть поморщился, когда дверь за раздосадованным писакой, совавшим нос куда не следует, с треском захлопнулась. Сам виноват, болван. Он в очередной раз перетасовал на столе злосчастные фотоснимки. Да, сомнений не оставалось – это его сестра и она живет с китайцем и их незаконнорожденным сыном всего в нескольких кварталах от его дома. Руки Гарри тряслись, когда он запихивал фотографии обратно в конверт, он буквально весь кипел от злобы, словно чайник, оставленный на плите без присмотра. Нет, он больше не в состоянии терпеть от нее все эти издевательства… Он пойдет туда и увидит все собственными глазами.
Гарри засунул конверт в ящик стола и запер его на ключ. Затем он зашел в фотолабораторию этажом ниже и потребовал, чтобы все пластины с оригиналами фотоснимков были уничтожены. Войдя в кабину собственного лифта, он на чем свет стоит обругал несчастный механизм за медлительность. Вылетев словно пуля из дверей конторы и не обратив ни малейшего внимания на приветствие швейцара, Гарри размашистыми шагами двинулся по улице по направлению к площади Юнион.
…Стоял темный зимний вечер, и фонари были уже зажжены. Был зажжен и огонь в камине в гостиной Фрэнси, а перед камином на полу в окружении собак возлежал, будто китайский вельможа, Олли и с интересом слушал мамины рассказы о ее путешествии в Гонконг. Она была там почти год назад, но Олли все никак не мог наслушаться волнующих историй о далеком и загадочном Китае.
– В следующий раз я поеду вместе с тобой, – важно сказал он. – Во-первых, ты обещала, во-вторых, я хочу увидеть все собственными глазами.
– Конечно, мы поедем вместе. Но сейчас тебе пора принимать ванну. – Заметив недовольную гримасу сына, Фрэнси добавила с лукавой улыбкой: – Я совершенно случайно узнала, что Энни сегодня вечером приготовила твои любимые пирожные, поэтому не задерживайся.
Мальчик радостно рассмеялся, услышав эту новость, и у Фрэнси, как это бывало уже много раз, защемило в груди. Олли было почти шесть, для своего возраста он был высок ростом и тонок, несмотря на постоянную любовь к пирожным и печеньям, которыми его щедро потчевала тетушка Энни. Его серые, как у отца, глаза смотрели прямо и честно, и он отличался непосредственным и веселым характером, позволявшим ему без малейшего труда завоевывать сердца знакомых и незнакомых людей. Тем не мене, тут же напомнила себе Фрэнси, Олли ни в коем случае нельзя было назвать пай-мальчиком – он, как и все мальчишки, не больно жаловал частые умывания и старался избегать «телячьих», как он говорил, нежностей и ласк, с которыми к нему приставали все без исключения особы женского пола, составлявшие штат меблированных номеров «Эйсгарт». Подобно своим ровесникам, он часто приходил из школы домой с ободранными коленками и время от времени – с ссадинами на костяшках пальцев, полученными в честном бою. Свои карманные деньги – он каждую неделю получал несколько центов – Олли транжирил на оловянных солдатиков, жевательную резинку и газированную воду. Все постояльцы меблированных номеров были без ума от него.
Фрэнси присела на край ванны и, открыв краны с холодной и горячей водой, принялась наполнять ее, подготавливая ежевечернюю пытку для Олли. Ее мысли снова и снова возвращались к дням, проведенным в Гонконге. Она вспомнила Эдварда, чье последнее письмо лежало у нее в кармане. С момента их последней встречи прошли ровно год и три месяца. Он постоянно бомбардировал ее письмами и телеграммами и даже неоднократно звонил по международному телефонному кабелю, недавно проложенному по дну Атлантического океана, – но все впустую. Фрэнси упорно отказывалась с ним встретиться. Стрэттону наконец надоели ее бесконечные отказы, и вот теперь он плыл в Нью-Йорк, а через несколько недель должен был прибыть в Сан-Франциско.
«Я требую, чтобы вы встретились со мной, Франческа, – писал он. – Даже если вы ответите мне отказом, я возьму на себя смелость вас не послушать. Почему вы так упрямитесь – ума не приложу. Я намереваюсь снова сделать вам предложение, но предупреждаю, на этот раз ответ «нет» для меня неприемлем».
– Звучит довольно воинственно, – таков был комментарий Энни, когда Фрэнси показала ей письмо. – Похоже, этот человек не собирается отступать перед трудностями. – Она со значением посмотрела на подругу и добавила: – На твоем месте, дорогуша, я бы постаралась не упускать такую возможность. И тебе, и Олли будет обеспечено безоблачное существование, так отчего же нет? В конце концов, ты не совершила ничего дурного за свою жизнь. Помимо всего прочего, ему ни к чему знать, как обстоят дела на самом деле. Я скажу, что ты была замужем за моим братом, а кто сможет доказать обратное? Документы, подтверждающие твой брак, могли быть уничтожены во время землетрясения, точно так же, как тысячи и тысячи других документов. – Энни недовольно покачала головой. – Не делай глупостей, Фрэнси, и ответь ему «да».
Фрэнси давно устала сопротивляться тому, чего сама хотела больше всего на свете – снова увидеть его дорогое лицо, услышать его голос, прикоснуться к его руке. Да, она была почти согласна выйти за него замуж, но она не могла позволить себе обманывать его.
– Что ж, я встречусь с ним, – сказала она Энни, – но мне придется рассказать ему правду, и тогда пусть он решает сам. Нельзя строить брак на основе лжи.
Энни устало вздохнула.
– Не глупи, – повторила она. – Сначала выйди замуж, а потом рассказывай что хочешь. Стоит ему жениться, как он уже тебя ни на дюйм от себя не отпустит.
Олли уже принял ванну и успел надеть пижаму, когда раздался звонок в дверь. Энни отправилась взглянуть на позднего посетителя и, открыв дверь, увидела незнакомого мужчину, который грубым голосом сказал:
– Я хотел бы повидать Франческу Хэррисон.
Энни с удивлением смотрела на незваного гостя – она готова была поклясться, что лицо его ей знакомо, но никак не могла вспомнить, где она его видела.
– Поторапливайся, – прорычал мужчина, и тут Энни поняла, кто стоит перед ней и кого ей напоминает этот молодой грубиян.
– Здесь нет никакой Франчески Хэррисон, – твердо сказала она и попыталась захлопнуть дверь.
Посетитель, не обращая внимания на эти слова, быстрым движением вставил ногу в щель полуоткрытой двери и, оттолкнув Энни, прошел в холл.
– Передай ей, что пришел ее брат Гарри и хочет с ней потолковать.
Энни расправила плечи, радуясь тому, что успела снять фартук, по крайней мере, она не походила на служанку, и это добавило ей мужества и уверенности в себе.
– Я пойду и узнаю, дома ли она, – сказала она с достоинством, хотя у нее тряслись от страха колени. – Прошу вас подождать здесь, в холле.
Гарри наблюдал, как она поднималась по ступеням наверх, и отметил про себя, что эта экономка выглядела весьма привлекательно, – при других обстоятельствах он был бы не прочь пофлиртовать с ней – ему всегда нравились женщины постарше. Но сейчас его интересовали более насущные проблемы. При одной мысли о том, что его милая сестрица нянчит незаконнорожденного ребенка, прижитого от китайца, и любезничает с этим косоглазым, прямо под самым его носом, гнев вспыхивал в Гарри с новой силой. И об этом знает весь Сан-Франциско!
Энни вошла в маленькую гостиную Фрэнси и плотно прикрыла за собой дверь. Потом без сил привалилась к ней и закрыла глаза.
– Это Гарри, – произнесла она наконец с трудом. – Он ждет тебя внизу. Он знает, что ты здесь.
Глаза Фрэнси потемнели от испуга и неожиданности. Она принялась шарить взглядом по комнате, пытаясь, как маленькая, найти укромное место, чтобы исчезнуть, спрятаться.
– Ничего не выйдет, – сказала Энни, внимательно наблюдая за ней. – Тебе придется встретиться с ним. И поговорить – раз и навсегда. – Она обняла подругу за плечи. – Он ничего не сможет тебе сделать, Фрэнси. Ничего. Ты помнишь, что говорил Лаи Цин? Ты свободная совершеннолетняя женщина. Твой брат не является твоим опекуном. В конце концов, тебе двадцать пять лет. Ты принадлежишь себе. Поговори с ним. А потом забудь, что случилось, и продолжай жить дальше.
Энни крепко сжала ее руки, пытаясь вдохнуть мужество в совершенно растерявшуюся Фрэнси.
– Но я не могу, не могу… – повторяла та испуганным голосом как заведенная. Услышав шум, из своей спальни выбежал Олли и прижался к матери. Фрэнси обняла его и с силой привлекла к себе. – Нет, Энни, ни за что на свете.
– Ты должна, – продолжала настаивать Энни. – И можешь. Вспомни Лаи Цина и все, что он тебе говорил. И еще – подумай об Олли – для него не менее важно избавиться от этого вечного проклятия. Он не должен унаследовать твои страхи!
– Какое проклятие, какие страхи? – спрашивал не на шутку перепуганный мальчик.
Фрэнси взглянула на сына и поняла, что ей, хочешь не хочешь, все-таки придется, хотя бы ради его будущности, вступить в поединок с прошлым.
– Ничего страшного, сынок, – успокоила она ребенка. – Ты же знаешь, что разговоры взрослых не имеют к тебе никакого отношения. Лучше пойди на кухню, съешь парочку пирожных и выпей стакан молока. Просто пришел человек, с которым мне необходимо встретиться.
Энни приоткрыла дверь, и успокоенный малыш резво запрыгал по ступенькам, направляясь на кухню. Фрэнси взглянула в зеркало и пригладила волосы. Белоснежная блузка и серая шерстяная юбка сидели на ней безукоризненно. Энни одобрительно кивнула:
– Ты выглядишь прекрасно. Не стоит специально переодеваться, чтобы побеседовать с Гарри Хэррисоном. Наряды лучше приберечь для другого случая.
– Проведи его в свой офис, Энни, – наконец приняла решение Фрэнси. – Я спущусь через минуту.
Она нервно пробежалась пальцами по воротнику. Руки дрожали, но Фрэнси ничего не могла с собой поделать. Все старые, привычные страхи снова обступили ее. Ей вспомнилось одиночество и боль, побои и зарешеченные окна, ненависть отца и равнодушие Гарри. И тогда она сказала себе, что Энни и Лаи Цин правы, а она поступает глупо, опасаясь брата, – тот ничего не в состоянии ей сделать. К черту Гарри – она сама себе хозяйка. Немного взбодрив себя таким образом, Фрэнси спустилась по лестнице и направилась по коридору к кабинету Энни. Та ждала ее у дверей, и Фрэнси увидела в ее взгляде одобрение и пожелание удачи. Вооружившись молчаливой поддержкой подруги, Фрэнси вошла в комнату.
Гарри стоял у стола. Он выглядел точно так же, как в день своего великого торжества, когда весь Сан-Франциско прибыл к нему во вновь построенный дом, чтобы поздравить с днем рождения, – молодой Хэррисон был высок, красив и самоуверен и весь кипел от сдерживаемого гнева. Он с пренебрежением посмотрел на сестру, а Фрэнси в ответ еще выше подняла голову, чтобы показать и ему и себе, что ни капельки не боится.
– Зачем ты пришел сюда, Гарри? – спросила она брата, стараясь, чтобы голос не выдал ее волнение. Энни, которая подслушивала за дверью, скрестила на счастье пальцы и поощрительно закивала, мысленно призывая Фрэнси вести себя порешительнее.
– Что ж, ты вправе задавать вопросы, сестренка, – издевательским тоном произнес Гарри, делая шаг в ее сторону. – Ведь ты у нас вернулась с того света.
Фрэнси собрала все свое мужество и, вспоминая поучения Лаи Цина, выпалила Гарри прямо в лицо:
– Я думаю, нам лучше забыть, что мы брат и сестра. Нам вполне успешно удавалось избегать друг друга в течение многих лет, и у меня нет ни малейшего желания видеть тебя чаще.
– Что ж, я думаю так же. – Неожиданно он схватил Фрэнси за плечи и впился глазами в ее лицо. – Какое право ты имеешь стоять здесь и спокойно разглагольствовать о том, что не желаешь меня видеть. Меня – Гарри Хэррисона! Ты, ничтожество, которое ничего не сделало для семьи, а, наоборот, лишь пачкало наше имя! Сначала ты удрала из дома с официантом, а теперь продалась какому-то жалкому китайцу и прижила от него ребенка. Какое право, черт возьми, ты имеешь называть себя Хэррисон, я тебя спрашиваю?
– Должна напомнить тебе, что это право я имею по закону. Это также и моя фамилия. – Чем спокойнее она говорила, тем сильнее его пальцы вонзались в ее тело. Тогда Фрэнси повысила голос: – Должна также напомнить тебе, Гарри, что физическое насилие – даже если к нему прибегает Хэррисон – не слишком поощряется властями в наше время. Если ты позволишь себе лишнее я вызову полицию.
Он резким движением отпустил ее и отошел назад. Фрэнси очень хотелось помассировать стонущие плечи, но она не могла доставить Гарри удовольствие, показав, что ей больно. Вместо этого она спокойно смотрела на него в упор, стараясь унять бешено колотившееся сердце.
– Есть еще одна вещь, которую я не прощу тебе никогда, – произнес Гарри через некоторое время. – Ты убила нашего отца – и это так же верно, как если бы ты приставила ему к виску пистолет и спустила курок. Именно тебя он отправился искать в ту злополучную ночь – тебя и твоего любовника. Ему следовало бы спокойно спать у себя дома, а не бегать по улицам за дочерью-шлюхой. А теперь ты почтила его память тем, что принесла в подоле незаконного ублюдка. Господи, должно быть, отец переворачивается сейчас в своей могиле!
– Надеюсь, что так.
– Насколько я понимаю, твой сын наполовину китаец? Фрэнси не ответила, Гарри вновь вскипел от гнева.
– Это так или нет? – настойчиво допытывался он.
– Думай как тебе хочется.
– Когда отец погиб, я дал слово, что пусть ценой собственной жизни, но увижу тебя мертвой. – Гарри направился к двери, затем неожиданно повернулся и пристально посмотрел на нее. – Нам еще предстоит посчитаться, – предупредил он. – Не думай, что тебе все сойдет с рук. Хэррисоны всегда держат свое слово.
Энни отпрыгнула от двери, и вовремя. Рывком распахнув дверь, Гарри вышел из кабинета и торопливо зашагал по коридору. Энни бросилась к подруге и обняла ее.
– Ты была великолепна, – воскликнула она. – Проявила столько силы и мужества. И самое главное – ты оказалась права во всем!
Фрэнси, вся дрожа, упала в кресло, желая только одного – дать волю слезам, но много лет назад она пообещала себе, что больше плакать не станет, в ее жизни и так было достаточно слез.
– По крайней мере, с этим покончено, – успокаивая подругу, произнесла Энни.
Фрэнси подняла на нее глаза, полные непролившихся слез.
– Не думаю, Энни, – промолвила она. – Не верю, что с этим покончено. Боюсь, все еще только начинается.
Лаи Цин мрачно выслушал рассказ Фрэнси о встрече с братом и был вынужден согласиться – ничего еще не кончилось.
– Это никогда не кончится, – подвел он кратко итог. – Но неужели ты позволишь, чтобы тень семейной вражды отравила всю твою жизнь? Ты собираешься сидеть и ждать, пока Гарри не начнет осуществлять какой-нибудь сумасшедший план? Не лучше и позабыть на время обо всем неприятном и жить в полную силу? Позволь мне напомнить тебе, Фрэнси, что только очень молодые люди полагают, что жизнь длинна. Чем старше мы становимся, тем чаще возвращаемся памятью к тем моментам в жизни, которые могли использовать себе на благо и в удовольствие, но беззаботно отшвырнули прочь. Подобные моменты постепенно накапливаются и превращаются в минуты, часы… наконец, в годы.
В день, когда готовился первый номер, он сидел в огромном помещении редакции в рубашке с короткими рукавами и, задрав ноги на стол, с сигарой в зубах и с зеленым козырьком над глазами, просматривал один за другим все материалы, которые по мере готовности приносили ему машинистки. Прежде чем дать разрешение на печатание, он лично разглядывал каждую фотографию, которая должна была войти в номер, в то время как настоящий редактор, сидя в крошечном кабинете, безуспешно пытался начать верстать первый номер и очень нервничал, что его задерживают. А ночью, прямо в помещении типографии, Гарри закатил банкет, на котором присутствовали кинозвезды и начинающие актеры, известные писатели и просто богатые бездельники. Наконец, Гарри нажал кнопку, и новенькая типографская техника заработала. В потолок ударили пробки из-под шампанского, и ротационная машина выдала первый экземпляр первого номера «Хэррисон хералд».
Бак Вингейт сокрушенно покачал головой – типография напоминала скорее светскую гостиную, нежели место, где усилиями профессионалов рождается новый печатный орган, конкурентоспособный и острый. Однако Бак надеялся, что Хэррисон-младший знает, что делает, поэтому советов ему не давал. Да он бы и не принял сейчас никаких советов.
Поначалу казалось, что на этот раз опасения Вингейта напрасны. Гарри работал как вол, рекламируя новое издание. Он ездил во все города, где располагались дочерние отделения его газеты, жал руки наборщикам, произносил речи на улицах о преимуществах ежедневной дешевой газеты. Его лицо, улыбающееся и энергичное, появилось в одном из первых номеров под «шапкой» «Продажа началась». По прошествии месяца заголовок передовицы гласил: «Сто тысяч подписчиков через месяц после выхода первого номера», затем: «Сто двадцать пять тысяч подписчиков за два месяца», «Сто пятьдесят тысяч подписчиков за…» Возможно, это и не соответствовало действительности. Однако Гарри считал, что реклама делает свое дело – люди привыкли доверять печатному слову. Тем не менее, хотя статьи и фотографии в «Хэррисон хералд» были ничуть не хуже, чем в других изданиях, они не были и лучше. Жители Сан-Франциско уже привыкли к традиционно издававшимся в их городе газетам, и постепенно продажа «Хэррисон хералд» стала снижаться.
Гарри любил заскочить в редакцию ночью, скинуть на спинку стула пиджак и, потягивая виски, просматривать готовый макет очередного номера, не обращая внимания на сердитые взгляды выпускающего редактора. Один циничный репортер прозвал его «молодой Хэррисон Херст», и по городу упорно циркулировали слухи, что Гарри не столько по ночам работает, сколько не прочь приволокнуться за сотрудницами. При этом он был чрезвычайно строг с подчиненными-мужчинами, и чуть что – впадал в ярость. «Наш Гарри умеет только злиться и трахаться – и все», – злословили газетчики за его спиной.
На улицах города разгорелась целая война – мальчишек, которые разносили по утрам газету Гарри, стали избивать какие-то неизвестные негодяи, а сами газетные листы рвали и раскидывали. Гарри пытался дознаться, чьих это рук дело, но по странному стечению обстоятельств даже начальник полиции не смог представить ему достоверную информацию.
Гарри снова объявил рекламную кампанию. В газете появились дополнительные страницы, на которых читателям разъясняли, что «Хэррисон хералд», выходящая в Сан-Франциско, лишь одна из целой серии подобных газет, которые скоро станут продаваться по всей стране.
Однажды, просматривая готовый макет, Гарри наткнулся на небольшую заметку, посвященную финансовым делам, и прочитал, что «Л. Ц. Фрэнсис и компания» постепенно превращается в одну из самых богатых и процветающих в Сан-Франциско. В заметке говорилось, что «Л. Ц. Фрэнсис» пока еще не столь обширна и могущественна, как другие, но динамика ее развития такова, что конкурентам следует об этом помнить. Далее говорилось, что это торговое предприятие приобрело первый пароход, который при умелом руководстве обещает превратиться со временем в целый торговый флот.
Гарри принялся раздумывать, отчего это он никогда не слышал о «Л. Ц. Фрэнсис и компания». Он пригласил Фрэнка и с пристрастием его допросил по этому поводу, но тот заявил, что и сам первый раз слышит о подобной фирме. Ясно одно – эта компания появилась недавно и представители местного истеблишмента никакого отношения к ней не имеют. Тогда Гарри вызвал к себе в кабинет автора заметки и поинтересовался, где тот получил информацию подобного рода.
– «Л. Ц. Фрэнсис и компания», – в сущности, китайское предприятие, – объяснил журналист, – и работает в основном на побережье и в порту, где у них находятся конторы и склады. Саму компанию окружает ореол загадочности, о ней мало что известно, кроме, разумеется, совершенно очевидного успеха, которого она добилась. Ходят слухи, что компанией заправляет какой-то китаец на паритетных началах с некой белой женщиной. Они приобретают недвижимость, покупают корабли и занимаются судовыми перевозками, причем женщина играет роль своего рода официального фасада в делах, поскольку непосредственно китайцам подобные сделки проводить не разрешается. По правде говоря, никто не в состоянии с достоверностью определить, что здесь правда, а что ложь.
– Белая женщина – партнер китайца… – задумчиво протянул Гарри. – Что это может означать?
– Думаю, что догадка вас не подвела, сэр, – ухмыльнулся репортер. – Я слышал, что ее также называют его «наложницей».
Гарри засмеялся.
– Все это звучит весьма забавно, вполне в духе нашей «Хералд». Предлагаю вам копнуть эту занятную историю поглубже и разузнать о белой наложнице и о загадочном китайце все, что только возможно. Если вам удастся разжиться кое-какими фотографиями в придачу, то может выйти очаровательный скандальчик, который основательно позабавит наших читателей. – Тут Гарри от всей души развеселился. – Кстати, такого рода скандал прикончит заодно и самое «Л. Ц. Фрэнсис и компанию». Помяните мои слова – их доходы упадут до нуля в ту самую минуту, когда история с китайцем и наложницей дойдет до читателей.
Гарри совершенно забыл об этом разговоре, пока примерно две недели спустя тот же самый репортер не заявился к нему снова, на этот раз с более конкретной информацией и фотографиями. Гарри показалось, что журналист как-то странно на него поглядывает, но он не придал этому значения, поскольку сразу же принялся разглядывать лежащие перед ним на столе фотоснимки.
Внимательно всмотревшись, Гарри ощутил, как холодный пот выступил у него на лбу. Минута проходила за минутой, а он все еще молча созерцал фотографии, совершенно позабыв о своем сотруднике, расположившемся в кресле напротив. Тот ощутил даже некоторое беспокойство и заерзал на кожаных подушках. Гарри по-прежнему не отрываясь смотрел на снимки. Так и не подняв глаз, в конце концов он заговорил:
– Какого рода информацией вы еще располагаете, помимо снимков?
– Я знаю не слишком много, сэр, – ответил журналист. – Босс у них – китаец по национальности, хотя имеет американские документы и гражданство. Весьма возможно, что он раздобыл бумаги после землетрясения, как сделали многие другие. Среди своих земляков и знакомых известен как «Мандарин» – по-видимому, так его прозвали, поскольку он носит длинные китайские одежды. Он не связан с борьбой политических группировок в китайском квартале, а также не имеет отношения к преступным элементам, действующим там. Говорят, что он работает день и ночь и при этом неплохо разбирается в том, чем занимается. По крайней мере, его дело процветает и постоянно расширяется.
– А какую роль играет женщина?
Гарри смерил репортера ледяным взглядом, и тот в смущении начал перебирать лежащие перед ним бумаги.
– Она молода, имеет сына пяти лет и проживает в меблированных комнатах «Эйсгарт». Там же, где и Мандарин. Кстати Мандарин финансирует небольшую компанию «Эйсгарт», построившую дом с меблирашками под сдачу, а скоро, как я понял, будет открыт отель «Эйсгарт».
– Вы выяснили, как зовут женщину? Журналист откашлялся.
– Насколько я понял, сэр, женщину зовут мисс Хэррисон, а ее сына – Оливер.
Взгляд Гарри приобрел стальной оттенок.
– Ребенок – китаец?
– Ничего не могу сказать по этому поводу, сэр. Я его не видел.
– Знаете ли вы, кто эта женщина?
– Нет, сэр, я о ней ничего не знаю, кроме того, что ее зовут мисс Хэррисон.
Несмотря на столь категоричное утверждение, подкрепленное честным и преданным взглядом, Гарри ничуть не сомневался, что пройдохе отлично все известно, а значит – об этом знают или скоро узнают все служащие концерна Хэррисонов. Итак, его сумасшедшая, без вести пропавшая сестрица – наложница какого-то поганого китайца!
– Можете идти, – холодно произнес он. – Да, чуть не забыл, – журналист остановился у двери и вопросительно посмотрел на Гарри, – на обратном пути зайдите в редакцию и получите расчет. Вы уволены.
Парень не ожидал такого поворота событий и в недоумении уставился на Гарри. Тот сидел развалясь в кресле, не отрывая глаз от фотографии. Несколько минут длилось напряженное молчание, наконец, репортера прорвало.
– Ты чертов сукин сын! – злобно бросил он в лицо хозяину, берясь за ручку двери. – И не я один порадуюсь тому, что на тебя свалилось!
Гарри лишь чуть-чуть поморщился, когда дверь за раздосадованным писакой, совавшим нос куда не следует, с треском захлопнулась. Сам виноват, болван. Он в очередной раз перетасовал на столе злосчастные фотоснимки. Да, сомнений не оставалось – это его сестра и она живет с китайцем и их незаконнорожденным сыном всего в нескольких кварталах от его дома. Руки Гарри тряслись, когда он запихивал фотографии обратно в конверт, он буквально весь кипел от злобы, словно чайник, оставленный на плите без присмотра. Нет, он больше не в состоянии терпеть от нее все эти издевательства… Он пойдет туда и увидит все собственными глазами.
Гарри засунул конверт в ящик стола и запер его на ключ. Затем он зашел в фотолабораторию этажом ниже и потребовал, чтобы все пластины с оригиналами фотоснимков были уничтожены. Войдя в кабину собственного лифта, он на чем свет стоит обругал несчастный механизм за медлительность. Вылетев словно пуля из дверей конторы и не обратив ни малейшего внимания на приветствие швейцара, Гарри размашистыми шагами двинулся по улице по направлению к площади Юнион.
…Стоял темный зимний вечер, и фонари были уже зажжены. Был зажжен и огонь в камине в гостиной Фрэнси, а перед камином на полу в окружении собак возлежал, будто китайский вельможа, Олли и с интересом слушал мамины рассказы о ее путешествии в Гонконг. Она была там почти год назад, но Олли все никак не мог наслушаться волнующих историй о далеком и загадочном Китае.
– В следующий раз я поеду вместе с тобой, – важно сказал он. – Во-первых, ты обещала, во-вторых, я хочу увидеть все собственными глазами.
– Конечно, мы поедем вместе. Но сейчас тебе пора принимать ванну. – Заметив недовольную гримасу сына, Фрэнси добавила с лукавой улыбкой: – Я совершенно случайно узнала, что Энни сегодня вечером приготовила твои любимые пирожные, поэтому не задерживайся.
Мальчик радостно рассмеялся, услышав эту новость, и у Фрэнси, как это бывало уже много раз, защемило в груди. Олли было почти шесть, для своего возраста он был высок ростом и тонок, несмотря на постоянную любовь к пирожным и печеньям, которыми его щедро потчевала тетушка Энни. Его серые, как у отца, глаза смотрели прямо и честно, и он отличался непосредственным и веселым характером, позволявшим ему без малейшего труда завоевывать сердца знакомых и незнакомых людей. Тем не мене, тут же напомнила себе Фрэнси, Олли ни в коем случае нельзя было назвать пай-мальчиком – он, как и все мальчишки, не больно жаловал частые умывания и старался избегать «телячьих», как он говорил, нежностей и ласк, с которыми к нему приставали все без исключения особы женского пола, составлявшие штат меблированных номеров «Эйсгарт». Подобно своим ровесникам, он часто приходил из школы домой с ободранными коленками и время от времени – с ссадинами на костяшках пальцев, полученными в честном бою. Свои карманные деньги – он каждую неделю получал несколько центов – Олли транжирил на оловянных солдатиков, жевательную резинку и газированную воду. Все постояльцы меблированных номеров были без ума от него.
Фрэнси присела на край ванны и, открыв краны с холодной и горячей водой, принялась наполнять ее, подготавливая ежевечернюю пытку для Олли. Ее мысли снова и снова возвращались к дням, проведенным в Гонконге. Она вспомнила Эдварда, чье последнее письмо лежало у нее в кармане. С момента их последней встречи прошли ровно год и три месяца. Он постоянно бомбардировал ее письмами и телеграммами и даже неоднократно звонил по международному телефонному кабелю, недавно проложенному по дну Атлантического океана, – но все впустую. Фрэнси упорно отказывалась с ним встретиться. Стрэттону наконец надоели ее бесконечные отказы, и вот теперь он плыл в Нью-Йорк, а через несколько недель должен был прибыть в Сан-Франциско.
«Я требую, чтобы вы встретились со мной, Франческа, – писал он. – Даже если вы ответите мне отказом, я возьму на себя смелость вас не послушать. Почему вы так упрямитесь – ума не приложу. Я намереваюсь снова сделать вам предложение, но предупреждаю, на этот раз ответ «нет» для меня неприемлем».
– Звучит довольно воинственно, – таков был комментарий Энни, когда Фрэнси показала ей письмо. – Похоже, этот человек не собирается отступать перед трудностями. – Она со значением посмотрела на подругу и добавила: – На твоем месте, дорогуша, я бы постаралась не упускать такую возможность. И тебе, и Олли будет обеспечено безоблачное существование, так отчего же нет? В конце концов, ты не совершила ничего дурного за свою жизнь. Помимо всего прочего, ему ни к чему знать, как обстоят дела на самом деле. Я скажу, что ты была замужем за моим братом, а кто сможет доказать обратное? Документы, подтверждающие твой брак, могли быть уничтожены во время землетрясения, точно так же, как тысячи и тысячи других документов. – Энни недовольно покачала головой. – Не делай глупостей, Фрэнси, и ответь ему «да».
Фрэнси давно устала сопротивляться тому, чего сама хотела больше всего на свете – снова увидеть его дорогое лицо, услышать его голос, прикоснуться к его руке. Да, она была почти согласна выйти за него замуж, но она не могла позволить себе обманывать его.
– Что ж, я встречусь с ним, – сказала она Энни, – но мне придется рассказать ему правду, и тогда пусть он решает сам. Нельзя строить брак на основе лжи.
Энни устало вздохнула.
– Не глупи, – повторила она. – Сначала выйди замуж, а потом рассказывай что хочешь. Стоит ему жениться, как он уже тебя ни на дюйм от себя не отпустит.
Олли уже принял ванну и успел надеть пижаму, когда раздался звонок в дверь. Энни отправилась взглянуть на позднего посетителя и, открыв дверь, увидела незнакомого мужчину, который грубым голосом сказал:
– Я хотел бы повидать Франческу Хэррисон.
Энни с удивлением смотрела на незваного гостя – она готова была поклясться, что лицо его ей знакомо, но никак не могла вспомнить, где она его видела.
– Поторапливайся, – прорычал мужчина, и тут Энни поняла, кто стоит перед ней и кого ей напоминает этот молодой грубиян.
– Здесь нет никакой Франчески Хэррисон, – твердо сказала она и попыталась захлопнуть дверь.
Посетитель, не обращая внимания на эти слова, быстрым движением вставил ногу в щель полуоткрытой двери и, оттолкнув Энни, прошел в холл.
– Передай ей, что пришел ее брат Гарри и хочет с ней потолковать.
Энни расправила плечи, радуясь тому, что успела снять фартук, по крайней мере, она не походила на служанку, и это добавило ей мужества и уверенности в себе.
– Я пойду и узнаю, дома ли она, – сказала она с достоинством, хотя у нее тряслись от страха колени. – Прошу вас подождать здесь, в холле.
Гарри наблюдал, как она поднималась по ступеням наверх, и отметил про себя, что эта экономка выглядела весьма привлекательно, – при других обстоятельствах он был бы не прочь пофлиртовать с ней – ему всегда нравились женщины постарше. Но сейчас его интересовали более насущные проблемы. При одной мысли о том, что его милая сестрица нянчит незаконнорожденного ребенка, прижитого от китайца, и любезничает с этим косоглазым, прямо под самым его носом, гнев вспыхивал в Гарри с новой силой. И об этом знает весь Сан-Франциско!
Энни вошла в маленькую гостиную Фрэнси и плотно прикрыла за собой дверь. Потом без сил привалилась к ней и закрыла глаза.
– Это Гарри, – произнесла она наконец с трудом. – Он ждет тебя внизу. Он знает, что ты здесь.
Глаза Фрэнси потемнели от испуга и неожиданности. Она принялась шарить взглядом по комнате, пытаясь, как маленькая, найти укромное место, чтобы исчезнуть, спрятаться.
– Ничего не выйдет, – сказала Энни, внимательно наблюдая за ней. – Тебе придется встретиться с ним. И поговорить – раз и навсегда. – Она обняла подругу за плечи. – Он ничего не сможет тебе сделать, Фрэнси. Ничего. Ты помнишь, что говорил Лаи Цин? Ты свободная совершеннолетняя женщина. Твой брат не является твоим опекуном. В конце концов, тебе двадцать пять лет. Ты принадлежишь себе. Поговори с ним. А потом забудь, что случилось, и продолжай жить дальше.
Энни крепко сжала ее руки, пытаясь вдохнуть мужество в совершенно растерявшуюся Фрэнси.
– Но я не могу, не могу… – повторяла та испуганным голосом как заведенная. Услышав шум, из своей спальни выбежал Олли и прижался к матери. Фрэнси обняла его и с силой привлекла к себе. – Нет, Энни, ни за что на свете.
– Ты должна, – продолжала настаивать Энни. – И можешь. Вспомни Лаи Цина и все, что он тебе говорил. И еще – подумай об Олли – для него не менее важно избавиться от этого вечного проклятия. Он не должен унаследовать твои страхи!
– Какое проклятие, какие страхи? – спрашивал не на шутку перепуганный мальчик.
Фрэнси взглянула на сына и поняла, что ей, хочешь не хочешь, все-таки придется, хотя бы ради его будущности, вступить в поединок с прошлым.
– Ничего страшного, сынок, – успокоила она ребенка. – Ты же знаешь, что разговоры взрослых не имеют к тебе никакого отношения. Лучше пойди на кухню, съешь парочку пирожных и выпей стакан молока. Просто пришел человек, с которым мне необходимо встретиться.
Энни приоткрыла дверь, и успокоенный малыш резво запрыгал по ступенькам, направляясь на кухню. Фрэнси взглянула в зеркало и пригладила волосы. Белоснежная блузка и серая шерстяная юбка сидели на ней безукоризненно. Энни одобрительно кивнула:
– Ты выглядишь прекрасно. Не стоит специально переодеваться, чтобы побеседовать с Гарри Хэррисоном. Наряды лучше приберечь для другого случая.
– Проведи его в свой офис, Энни, – наконец приняла решение Фрэнси. – Я спущусь через минуту.
Она нервно пробежалась пальцами по воротнику. Руки дрожали, но Фрэнси ничего не могла с собой поделать. Все старые, привычные страхи снова обступили ее. Ей вспомнилось одиночество и боль, побои и зарешеченные окна, ненависть отца и равнодушие Гарри. И тогда она сказала себе, что Энни и Лаи Цин правы, а она поступает глупо, опасаясь брата, – тот ничего не в состоянии ей сделать. К черту Гарри – она сама себе хозяйка. Немного взбодрив себя таким образом, Фрэнси спустилась по лестнице и направилась по коридору к кабинету Энни. Та ждала ее у дверей, и Фрэнси увидела в ее взгляде одобрение и пожелание удачи. Вооружившись молчаливой поддержкой подруги, Фрэнси вошла в комнату.
Гарри стоял у стола. Он выглядел точно так же, как в день своего великого торжества, когда весь Сан-Франциско прибыл к нему во вновь построенный дом, чтобы поздравить с днем рождения, – молодой Хэррисон был высок, красив и самоуверен и весь кипел от сдерживаемого гнева. Он с пренебрежением посмотрел на сестру, а Фрэнси в ответ еще выше подняла голову, чтобы показать и ему и себе, что ни капельки не боится.
– Зачем ты пришел сюда, Гарри? – спросила она брата, стараясь, чтобы голос не выдал ее волнение. Энни, которая подслушивала за дверью, скрестила на счастье пальцы и поощрительно закивала, мысленно призывая Фрэнси вести себя порешительнее.
– Что ж, ты вправе задавать вопросы, сестренка, – издевательским тоном произнес Гарри, делая шаг в ее сторону. – Ведь ты у нас вернулась с того света.
Фрэнси собрала все свое мужество и, вспоминая поучения Лаи Цина, выпалила Гарри прямо в лицо:
– Я думаю, нам лучше забыть, что мы брат и сестра. Нам вполне успешно удавалось избегать друг друга в течение многих лет, и у меня нет ни малейшего желания видеть тебя чаще.
– Что ж, я думаю так же. – Неожиданно он схватил Фрэнси за плечи и впился глазами в ее лицо. – Какое право ты имеешь стоять здесь и спокойно разглагольствовать о том, что не желаешь меня видеть. Меня – Гарри Хэррисона! Ты, ничтожество, которое ничего не сделало для семьи, а, наоборот, лишь пачкало наше имя! Сначала ты удрала из дома с официантом, а теперь продалась какому-то жалкому китайцу и прижила от него ребенка. Какое право, черт возьми, ты имеешь называть себя Хэррисон, я тебя спрашиваю?
– Должна напомнить тебе, что это право я имею по закону. Это также и моя фамилия. – Чем спокойнее она говорила, тем сильнее его пальцы вонзались в ее тело. Тогда Фрэнси повысила голос: – Должна также напомнить тебе, Гарри, что физическое насилие – даже если к нему прибегает Хэррисон – не слишком поощряется властями в наше время. Если ты позволишь себе лишнее я вызову полицию.
Он резким движением отпустил ее и отошел назад. Фрэнси очень хотелось помассировать стонущие плечи, но она не могла доставить Гарри удовольствие, показав, что ей больно. Вместо этого она спокойно смотрела на него в упор, стараясь унять бешено колотившееся сердце.
– Есть еще одна вещь, которую я не прощу тебе никогда, – произнес Гарри через некоторое время. – Ты убила нашего отца – и это так же верно, как если бы ты приставила ему к виску пистолет и спустила курок. Именно тебя он отправился искать в ту злополучную ночь – тебя и твоего любовника. Ему следовало бы спокойно спать у себя дома, а не бегать по улицам за дочерью-шлюхой. А теперь ты почтила его память тем, что принесла в подоле незаконного ублюдка. Господи, должно быть, отец переворачивается сейчас в своей могиле!
– Надеюсь, что так.
– Насколько я понимаю, твой сын наполовину китаец? Фрэнси не ответила, Гарри вновь вскипел от гнева.
– Это так или нет? – настойчиво допытывался он.
– Думай как тебе хочется.
– Когда отец погиб, я дал слово, что пусть ценой собственной жизни, но увижу тебя мертвой. – Гарри направился к двери, затем неожиданно повернулся и пристально посмотрел на нее. – Нам еще предстоит посчитаться, – предупредил он. – Не думай, что тебе все сойдет с рук. Хэррисоны всегда держат свое слово.
Энни отпрыгнула от двери, и вовремя. Рывком распахнув дверь, Гарри вышел из кабинета и торопливо зашагал по коридору. Энни бросилась к подруге и обняла ее.
– Ты была великолепна, – воскликнула она. – Проявила столько силы и мужества. И самое главное – ты оказалась права во всем!
Фрэнси, вся дрожа, упала в кресло, желая только одного – дать волю слезам, но много лет назад она пообещала себе, что больше плакать не станет, в ее жизни и так было достаточно слез.
– По крайней мере, с этим покончено, – успокаивая подругу, произнесла Энни.
Фрэнси подняла на нее глаза, полные непролившихся слез.
– Не думаю, Энни, – промолвила она. – Не верю, что с этим покончено. Боюсь, все еще только начинается.
Лаи Цин мрачно выслушал рассказ Фрэнси о встрече с братом и был вынужден согласиться – ничего еще не кончилось.
– Это никогда не кончится, – подвел он кратко итог. – Но неужели ты позволишь, чтобы тень семейной вражды отравила всю твою жизнь? Ты собираешься сидеть и ждать, пока Гарри не начнет осуществлять какой-нибудь сумасшедший план? Не лучше и позабыть на время обо всем неприятном и жить в полную силу? Позволь мне напомнить тебе, Фрэнси, что только очень молодые люди полагают, что жизнь длинна. Чем старше мы становимся, тем чаще возвращаемся памятью к тем моментам в жизни, которые могли использовать себе на благо и в удовольствие, но беззаботно отшвырнули прочь. Подобные моменты постепенно накапливаются и превращаются в минуты, часы… наконец, в годы.