Страница:
Потом он решил посмотреть, что с той машиной, которую он остановил точными снайперскими выстрелами. Держа пистолет наготове, он приблизился и...
Да, безрадостное зрелище...
Третья пуля попала грабителю точно в шею в районе третьего позвонка сбоку, перебив артерию и повредив позвоночник. Кровью было залито все – руль, приборная панель, сиденье, ветровое стекло. На полу, на коврике, скопилась лужа крови, потому что погибший водитель машины навалился на руль и вся кровь стекла вниз.
Граф Ежи вытащил покойника из машины, стараясь не запачкаться... и отметил, что, похоже, это и есть тот тип, про которого Лех говорил, что он из Варшавы. О том же свидетельствовала и его реакция... Прикрывшись дымом, он сумел выйти с линии огня, завести машину и рвануть... если бы винтовка не низила, скорее всего, ушел бы, потому что пригибался как можно плотнее к рулю, а из-за брезента его не было видно, и стрелять приходилось наугад. Об этом говорило и то, что он был в форме без знаков различия и на нем был разгрузочный жилет. Их и в тюрьме разгромленной раздавали, но все же. А еще – наличие рации, единственной на шестерых. Об этом, наконец, говорило его оружие – «Скорпион», на вид почти новенький, но был и прицел, комбинация фонаря и лазера, и глушитель. Самый настоящий, не самодельная банка, а заводской...
Обыскав карманы, граф нашел документы – паспорт на имя некоего Скидельского и удостоверение на то же имя. Удостоверение свидетельствовало, что пан Скидельский служит в безпеке[5] Армии Людовой. Оно-то и было наиболее любопытным – самое настоящее удостоверение, мало того, что заламинированное и явно отпечатанное в типографии – так еще и с QUERTY-кодом, с помощью которого можно через лазерный сканер прочитать всю нужную информацию. Такое нельзя подделать ни за день и ни за два, это следовало подготовить заранее, и саму Армию Людову, и такие вот удостоверения.
Документы граф Ежи сунул в карман, снял с покойника жилет и забрал оружие – такое ему еще пригодится. Потом отрезал от рубашки покойника чистый кусок и попытался хоть немного навести порядок в машине, в результате этого сам перемазался так, что стал похож на вернувшегося с ночной охоты вампира. Полный крови коврик пришлось просто выкинуть, труп он оттащил с дороги.
Потом Ежи попытался завести машину – и машина завелась «с полтычка», по двигателю он специально не бил. Уже собравшиеся мухи буквально обезумели, лезли в нос, в глаза – но он все же отвел машину туда, куда приметил заранее, замаскировав ее за беседкой. На всякий случай, пусть там будет – с дороги не видно, если специально не искать и... мало ли. Закрыв машину и забрав трофеи, граф пошел обратно к дому, чувствуя, как чужая кровь стягивает кожу на руках и на лице.
Потом граф прошелся по дому. Все вывернуто вверх дном – искали ценности. Ни в одной из комнат – ни крови, ни следов от пуль. Ни единой вещи Елены. Значит, Лех сказал правду, когда они пришли – Елены тут уже не было.
Интересно... а этот пан Скидельский знал, куда они идут? Скорее всего, знал – пока эти грабили, он мог искать что-то другое.
Вот и нашел – свою смерть.
Зашел в комнату Бронислава – тут не искали, понимали, что это комната слуги, тут ценностей быть не может. Наскоро обыскал сам – ничего, ни записки с указанием, где они есть, ничего. Сунув на всякий случай пистолет под матрац, он вернулся на кухню.
Оружие он распределил по всему дому. Автомат с деревянным прикладом – спрятал на крыше, в тайнике, который был известен только ему. Из него можно будет – если так припрет – вести огонь через слуховые окна: это автомат, далеко достает. «Скорпион» с одним запасным магазином – второй, который ему не был нужен, – оставил в одной из комнат. Еще в одной комнате в ящике старинного комода оставил пистолет. А заодно закрыл и запер все окна и двери, какие ему попадались открытыми.
Североамериканскую автоматическую винтовку он завернул в сорванное с кровати покрывало, вынес из дома и спрятал в лесу, как раз на той самой платформе, с которой вел огонь, прикрыл куском клеенки с кухонного стола, придавил края клеенки, чтобы ветром не сорвало, а потом еще и присыпал листьями и ветками. Пусть будет тут, на всякий случай. Пройдя еще чуть дальше, в известном ему дупле спрятал также обернутый в ткань и клеенку еще один автомат с боезапасом.
Если придется сюда возвращаться – он будет знать, где что лежит. И пусть его кто попробует взять... в этом лесу.
Потом он вернулся в дом, нашел кусок фанеры и карандаш и написал плакат, который повесил на входной двери. На плакате этом он написал по-польски и по-русски то, что обычно пишут на ограждении особо охраняемых объектов:
Время клонилось к закату, солнце садилось за деревья, заливая их верхушки оранжево-красным светом, а у графа Ежи только теперь выдалась минутка, чтобы поужинать. Холодильник, слава Йезусу, работал, и кое-что там оставалось. Примитивная еда, хозяева здесь почти не бывали – но другой и не надо. Сыр только зачерствел... ну да ладно. Не до жиру, как говорится.
За едой ему пришла в голову мысль, которую он немедленно реализовал. На куске оберточной бумаги от сыра он написал карандашом: «Я жив и здоров, был здесь», поставил число и отнес это в комнату Бронислава. Подписался не именем, а странным знаком, похожим на крест – он его изобрел в детстве и подписывался так. Кому надо – тот поймет.
В доме он решил не ночевать – мало ли. Лучше в лесу... там спокойнее. Прихватив с собой все оружие, какое он решил взять, граф вылез через окно кухни и аккуратно прикрыл его.
Перед тем как залечь спать на еще одном старом и удобном дереве, он включил рацию, поставил звук на минимум, погонял по частотам. То, что там было, лучше бы не слушать.
Завтра... Будет новый день... будет и дело.
С этой мыслью граф Ежи заснул.
4 июля 2002 года
Да, безрадостное зрелище...
Третья пуля попала грабителю точно в шею в районе третьего позвонка сбоку, перебив артерию и повредив позвоночник. Кровью было залито все – руль, приборная панель, сиденье, ветровое стекло. На полу, на коврике, скопилась лужа крови, потому что погибший водитель машины навалился на руль и вся кровь стекла вниз.
Граф Ежи вытащил покойника из машины, стараясь не запачкаться... и отметил, что, похоже, это и есть тот тип, про которого Лех говорил, что он из Варшавы. О том же свидетельствовала и его реакция... Прикрывшись дымом, он сумел выйти с линии огня, завести машину и рвануть... если бы винтовка не низила, скорее всего, ушел бы, потому что пригибался как можно плотнее к рулю, а из-за брезента его не было видно, и стрелять приходилось наугад. Об этом говорило и то, что он был в форме без знаков различия и на нем был разгрузочный жилет. Их и в тюрьме разгромленной раздавали, но все же. А еще – наличие рации, единственной на шестерых. Об этом, наконец, говорило его оружие – «Скорпион», на вид почти новенький, но был и прицел, комбинация фонаря и лазера, и глушитель. Самый настоящий, не самодельная банка, а заводской...
Обыскав карманы, граф нашел документы – паспорт на имя некоего Скидельского и удостоверение на то же имя. Удостоверение свидетельствовало, что пан Скидельский служит в безпеке[5] Армии Людовой. Оно-то и было наиболее любопытным – самое настоящее удостоверение, мало того, что заламинированное и явно отпечатанное в типографии – так еще и с QUERTY-кодом, с помощью которого можно через лазерный сканер прочитать всю нужную информацию. Такое нельзя подделать ни за день и ни за два, это следовало подготовить заранее, и саму Армию Людову, и такие вот удостоверения.
Документы граф Ежи сунул в карман, снял с покойника жилет и забрал оружие – такое ему еще пригодится. Потом отрезал от рубашки покойника чистый кусок и попытался хоть немного навести порядок в машине, в результате этого сам перемазался так, что стал похож на вернувшегося с ночной охоты вампира. Полный крови коврик пришлось просто выкинуть, труп он оттащил с дороги.
Потом Ежи попытался завести машину – и машина завелась «с полтычка», по двигателю он специально не бил. Уже собравшиеся мухи буквально обезумели, лезли в нос, в глаза – но он все же отвел машину туда, куда приметил заранее, замаскировав ее за беседкой. На всякий случай, пусть там будет – с дороги не видно, если специально не искать и... мало ли. Закрыв машину и забрав трофеи, граф пошел обратно к дому, чувствуя, как чужая кровь стягивает кожу на руках и на лице.
* * *
Все оружие он отнес домой и проверил, в каком оно состоянии – пришлось чистить и приводить в порядок, бандиты уходом за оружием себя не утруждали. Все это он проделал в кухне, там же вымыл руки от крови и грязи – жить сразу стало приятнее. «Скорпион» он решил взять себе в качестве основного оружия, поскольку из него можно стрелять с одной руки, второй ведя машину, и на него есть глушитель, что тоже немаловажно. Их у него оказалось два, тот, что был у пана Скидельского, почти новый – девяносто девятый год выпуска. На него он переставил коллиматор и получил почти идеальное оружие для ближнего боя: легкое, скорострельное, бесшумное.Потом граф прошелся по дому. Все вывернуто вверх дном – искали ценности. Ни в одной из комнат – ни крови, ни следов от пуль. Ни единой вещи Елены. Значит, Лех сказал правду, когда они пришли – Елены тут уже не было.
Интересно... а этот пан Скидельский знал, куда они идут? Скорее всего, знал – пока эти грабили, он мог искать что-то другое.
Вот и нашел – свою смерть.
Зашел в комнату Бронислава – тут не искали, понимали, что это комната слуги, тут ценностей быть не может. Наскоро обыскал сам – ничего, ни записки с указанием, где они есть, ничего. Сунув на всякий случай пистолет под матрац, он вернулся на кухню.
Оружие он распределил по всему дому. Автомат с деревянным прикладом – спрятал на крыше, в тайнике, который был известен только ему. Из него можно будет – если так припрет – вести огонь через слуховые окна: это автомат, далеко достает. «Скорпион» с одним запасным магазином – второй, который ему не был нужен, – оставил в одной из комнат. Еще в одной комнате в ящике старинного комода оставил пистолет. А заодно закрыл и запер все окна и двери, какие ему попадались открытыми.
Североамериканскую автоматическую винтовку он завернул в сорванное с кровати покрывало, вынес из дома и спрятал в лесу, как раз на той самой платформе, с которой вел огонь, прикрыл куском клеенки с кухонного стола, придавил края клеенки, чтобы ветром не сорвало, а потом еще и присыпал листьями и ветками. Пусть будет тут, на всякий случай. Пройдя еще чуть дальше, в известном ему дупле спрятал также обернутый в ткань и клеенку еще один автомат с боезапасом.
Если придется сюда возвращаться – он будет знать, где что лежит. И пусть его кто попробует взять... в этом лесу.
Потом он вернулся в дом, нашел кусок фанеры и карандаш и написал плакат, который повесил на входной двери. На плакате этом он написал по-польски и по-русски то, что обычно пишут на ограждении особо охраняемых объектов:
«Стой! Запретная зона! Ведется огонь на поражение!»В сочетании с трупами – должно произвести впечатление.
Время клонилось к закату, солнце садилось за деревья, заливая их верхушки оранжево-красным светом, а у графа Ежи только теперь выдалась минутка, чтобы поужинать. Холодильник, слава Йезусу, работал, и кое-что там оставалось. Примитивная еда, хозяева здесь почти не бывали – но другой и не надо. Сыр только зачерствел... ну да ладно. Не до жиру, как говорится.
За едой ему пришла в голову мысль, которую он немедленно реализовал. На куске оберточной бумаги от сыра он написал карандашом: «Я жив и здоров, был здесь», поставил число и отнес это в комнату Бронислава. Подписался не именем, а странным знаком, похожим на крест – он его изобрел в детстве и подписывался так. Кому надо – тот поймет.
В доме он решил не ночевать – мало ли. Лучше в лесу... там спокойнее. Прихватив с собой все оружие, какое он решил взять, граф вылез через окно кухни и аккуратно прикрыл его.
Перед тем как залечь спать на еще одном старом и удобном дереве, он включил рацию, поставил звук на минимум, погонял по частотам. То, что там было, лучше бы не слушать.
Завтра... Будет новый день... будет и дело.
С этой мыслью граф Ежи заснул.
4 июля 2002 года
Рим, Итальянское королевство
Аэропорт Фьюмиччино
Все то время, пока наш «Боинг» пересекал меридианы, приближаясь к Вечному городу, я спал. Спал, чтобы не думать, – думать было бессмысленно, слишком мало исходной информации. Из того, что у меня имелось, невозможно понять, что происходит. Для чего ко мне подползли? Попытка вербовки? Попытка наладить канал передачи дезинформации? Попытка превратить меня в агента влияния? Реальная попытка помочь? Может, они сами хотят предложить свои услуги русской разведке и выбрали такой необычный путь? Почему такая срочность и именно Рим? Короче, могло быть все, что угодно.
Что касается посла Пикеринга, то он сильно нервничал, хотя и старался этого не показывать. Выпил две бутылочки – маленьких, авиационных – калифорнийского «Шардонне» – это только на моих глазах, пока я не заснул. На рейсах североамериканских авиакомпаний вместо нормального вина подавали калифорнийскую кислятину, которую ни один уважающий себя джентльмен пить не станет, но посол не обратил на это внимания. Может, привык.
Проснулся, когда самолет делал круг над аэропортом, находившимся чуть в стороне от Рима. Под крылом тянулись какие-то безликие производственные зоны. Зевнув, я отвернулся от иллюминатора.
– Боюсь летать... – простодушно признался посол.
– Бывает... – неопределенно ответил я. – Когда нам выходить?
– Последними. Когда выйдут все. Нам подгонят машину.
Шасси лайнера коснулись полосы, жестко – именно так учили совершать посадку североамериканских летчиков. Даже тряхнуло...
Все это – и «Боинг» авиакомпании Пан-Америкен со специальным скрытым отсеком в хвосте, который тем не менее имел иллюминаторы, и этот перелет – меня не сильно радовало. Но делать нечего – приходилось играть теми картами, которые лежали на столе. Пусть их расклад был не лучшим.
На переборке, отделявшей отсек от основного пассажирского салона, зеленым огнем светофора замигала специальная лампа. Пора.
– Пора! – подтвердил и Пикеринг.
Прошли уже пустым салоном, в котором не было ни одной стюардессы – видимо, предупредили всех. Все указывало на то, что салон только что был полон – вскрытые упаковки салфеток, недочитанный журнал из тех, что раздают в полете, остатки обеда на откидном столике. Эконом-класс...
– СИМ[6] будет фотографировать.
– Ай, бросьте! – отчего-то с ноткой раздражения в голосе произнес Пикеринг. – Это обычный гражданский рейс, с чего бы его фотографировать? Кроме того, сейчас полдень и ни одного лентяя-итальянца не вытащишь с его законной сиесты. Вспомните нашего графа Джузеппе Арено. Лентяй и разгильдяй.
– И бабник, – заметил я.
– Увы, и бабник. Несмотря на то что женат – изрядный, совершенно нестерпимый бабник. Я уже имел с ним разговор по поводу моей дочери, которая прилетала на каникулы. Полагаю, я доходчиво объяснил ему, что в итальянском зяте не нуждаюсь, будь он даже и граф. Вы с ним тоже имели беседу? Ах да, у вас же резиденции рядом.
– Я ему просто намекнул. Думаю, он понял. Что же касается бесед, то мы, русские, в таком случае разговором не обходимся.
– Вы всегда слишком полагались на силу...
Можно было накинуть на голову пиджак, но, поразмыслив, я не стал этого делать. Так делают те, кто виновен, а я ни в чем не виновен и ни в чем не собираюсь быть виновным. Просто буду смотреть под ноги, наклонив голову, – вот и пусть опознают меня в таком ракурсе, если потребность возникнет.
Посол Пикеринг заметил это и улыбнулся...
Всего одна машина ждала нас у трапа – серая устаревшая «Ланчия Тема», такие машины еще бегали по дорогам Италии, поскольку итальянцы вообще не слишком-то тянутся ко всему новому. Да и бронированных машин этой серии – как та, которую нам подали, – тоже было немало.
– Приходится пользоваться бронированными машинами, – пояснил посол, – даже обычному дипломатическому персоналу. Война против терроризма, чтоб ее.
– Какая в Италии война против терроризма?
– Здесь полно красных. Анархистов.
Клиника...
Выехав через служебные ворота, не предъявляя никаких документов, мы рванули, как я сумел определить, к кольцевой.
– Где назначена встреча?
– Нигде. Найдем место и дадим знать.
Разумно...
Остановились мы в одном из маленьких, типично итальянских городков – с курами на окраинах, с мощенной булыжниками центральной площадью, с католическим храмом, бог знает какого года постройки, с цветочными горшками на окнах, с веселой перебранкой итальянских кумушек. С тратторией, часть столов которой были выставлены прямо на площади и прикрывались потрепанными, пестрыми, выцветшими от солнца зонтами. Меня особенно порадовало, что посол Пикеринг предоставил возможность выбрать место встречи мне. Он отчетливо понимал, что, если место выберет он, я буду соблюдать особую осторожность, полагая, что все вокруг напичкано камерами и микрофонами. Впрочем, даже если место встречи выбрал и я, это тоже не повод расслабляться.
Заказали пасту[7] со специями, причем пасту здесь готовили вручную, как и во всех итальянских тратториях, и кувшинчик молодого вина с местных виноградников. Посол Пикеринг позвонил куда-то, и не с сотового телефона, которого у него, как и у меня, не было, а с местного, стационарного, испросив разрешения хозяина траттории. Кстати – в кармане у Пикеринга оказались итальянские лиры, хотя в аэропорту или где-то еще он валюту не менял. Одно это говорило о хорошей подготовке встречи.
Дама припозднилась – появилась, когда мы уже прикончили свою пасту и заказали набор из даров моря. Приехала она на стареньком, пыхающем дымом, лупоглазом «Фиате» и оделась как типичная деловая североамериканка. Здесь это сильно бросалось в глаза и демаскировало встречу.
– Сара Вачовски, – представилась дама, протягивая для рукопожатия руку, как это было принято у североамериканок. Чтобы не нарываться на обвинение в сексуальном домогательстве, я пожал ее, как это было принято у североамериканских мужчин.
Выше среднего роста, средних лет, но следит за собой. Бассейн, фитнес – североамериканцы любят себя. Возможно, лесбиянка – этой категории дам в Североамериканских Соединенных Штатах все больше и больше.
– Князь Александр Воронцов, – негромко представился я и перешел на русский: – Вы владеете русским языком?
– Да, конечно, – она мгновенно перешла на почти идеальный русский.
Я осмотрелся – никому до нас не было никакого дела, соседние столики были абсолютно свободны.
Подошел хозяин, мисс (скорее всего, именно мисс, не миссис) Вачовски заказала салат из даров моря. Следит за фигурой.
– Еле добралась... – пожаловалась она. – Эти ужасные итальянские машины, какой уважающий себя человек станет ездить в таком тарантасе. Джеффри, зачем ты выбрал такое место. Я еле его нашла?
– Место выбирал не я, – сказал посол Пикеринг.
– Простите, мисс, это моя вина.
Судя по тому, что на обращение «мисс» не последовало никаких возражений, и вправду мисс, не миссис.
– Бесплатную экскурсию совершила...– сказала она. – По крайней мере, не зря летала сюда. Будет о чем рассказать.
– На вашем месте я бы как раз не стал никому ничего рассказывать, – заметил я.
– Ничего страшного. Может сумасбродная североамериканка слетать в Рим по собственной прихоти или нет?!
Возможно, этот имидж – «сумасбродная североамериканка» – отлично отработанная маска. Я напомнил себе еще раз, что надо быть осторожнее.
Принесли салат, хозяин траттории с любопытством посмотрел на нас, но ничего не сказал. Это место находилось вдалеке от традиционных туристических маршрутов, и чужие здесь бывали нечасто. Однако своим вниманием хозяин траттории досаждать нам не стал.
– Итак, давайте для начала представимся, – негромко начал я, – меня вы уже знаете, равно как должность, которую я занимаю. Господин Пикеринг и то, чем он зарабатывает себе на хлеб, думаю, это тоже ни для кого не тайна. Таинственной незнакомкой остаетесь для нас вы, мисс Вачовски. Попробую угадать – Госдепартамент?
– Отнюдь. Агентство национальной безопасности. Заместитель начальника русского отдела, ведущий аналитик.
Я многозначительно посмотрел на Пикеринга – настолько многозначительно, что он опустил глаза. Господин Пикеринг только что преступил границы дозволенного в дипломатическом мире. Если бы он притащил на встречу кого-то из Госдепартамента – то есть свое начальство – это одно. То, что он притащил на встречу аналитика спецслужбы, да еще работающего против моей страны, – совсем другое.
Потому что состоявшаяся встреча – если она будет кем-то заснята – дает североамериканцам биографический рычаг[8] на меня. Тайная встреча в третьей стране с установленным разведчиком, пусть даже и аналитиком, не оперативником – неважно. Попала такая фотография – я в столь приятной компании – на стол контрразведки, и любой контрразведчик начнет меня подозревать в том, что я продался североамериканцам. Ах, так он еще и лечился не один месяц в североамериканском госпитале?! И еще у него какие-то подозрительные дела с североамериканцами, он спас их президента?! Враг, однозначно!
И сама дикость ситуации – посол вербует посла, такого никогда не было – не остановит от того, чтобы начать под меня копать. И доверять мне, как доверяли раньше, после такой фотографии уже не будут.
– Позволю себе небольшой экскурс в историю. Не такую уж и давнюю. Несколько месяцев назад в североамериканских разведслужбах состоялась крупная реорганизация – как результат событий десятого сентября. Теперь русский отдел Агентства национальной безопасности имеет новое и вполне официальное наименование – отдел по борьбе с русской угрозой. У вас есть только три минуты, чтобы убедить меня остаться за этим столом, дамы и господа, – иначе я прямо сейчас встану и уйду.
Вачовски улыбнулась:
– Попробую, хоть это и будет сложно. Насколько я помню, вы никогда не отличались особой враждебностью по отношению к Североамериканским Соединенным Штатам и не только не работали против нас, но и даже едва не получили награду за спасение жизни нашего президента. Я имею в виду Лондон.
– Это было давно. И я не спасал жизнь вашего президента, я охотился за маньяком-убийцей, чтобы доказать собственную невиновность. Время идет.
– Как бы то ни было, мы считаем вас лицом, дружественным по отношению к Североамериканским Соединенным Штатам. И мы хотели бы предупредить вас о серьезной опасности...
– Позволь я, Сара, – вклинился Пикеринг. – Господин Воронцов, мы с вами оба дипломаты, но сейчас нет нужды в дипломатических экивоках. Вы не могли бы охарактеризовать политику Североамериканских Соединенных Штатов последнего времени?
– Безумие, – коротко ответил я.
– А можно поподробнее?
– Пожалуйста. Начиная с событий десятого сентября, вы словно сошли с ума. Так не делают, наш мир слишком хрупок. Официальная версия событий десятого сентября мало у кого вызывает доверие. Конкретно? Пожалуйста, конкретно. Два самолета врезаются в нью-йоркские небоскребы. Оба они рушатся. Сгорает авиационный керосин – десятки тонн. Насколько я помню – в подземных хранилищах в сейфах расплавилось золото. И тем не менее – на развалинах одного из небоскребов находят целехонький паспорт одного из угонщиков, и этот паспорт как назло оказывается принадлежащим мексиканскому анархисту. Ну так же нельзя. Тоньше надо, тоньше. Элегантнее. Из всех ведущих держав вашей версии поверила только Британская империя, ни мы, ни Берлин не восприняли это всерьез. И одновременно вы обвиняете нас в косвенной причастности к теракту. Мы-то тут при чем?! У нас анархисты в свое время Государя убили, в стране едва не произошел коммунистический переворот! Как у вас только ума хватило пристегнуть к этому дурно пахнущему делу нас?
Пикеринг поднял руки:
– Сдаюсь. Разгромили наголову. Сара?
– Напоминаю, что времени у вас мало, – сказал я.
– Видите ли, Алекс... Можно буду я вас так называть, мне так проще? – Не дожидаясь моего согласия, мисс Вачовски продолжила: – Часть из сказанного вами действительно справедлива. ФБР сработало очень грубо – впрочем, они по-другому и не умеют работать. Но часть наших подозрений о причастности вашей страны к террористическим атакам, пусть и косвенной, – не лишена оснований.
– Каких же? Нашли еще один паспорт, на сей раз русскоподданного? Или кто-то выжил в адском пламени? Или кто-то из пассажиров перед смертью позвонил своей бабушке и сообщил, что самолет захватили ужасные русские?
– На вашем месте я бы не рассуждала об этих событиях таким издевательским тоном. Для нас это действительно трагедия.
– Простите.
– Дело не в этом. Да и подозреваем мы не вас. Мы подозреваем какую-то игру, в которую вовлечена ваша страна. И мы подозреваем, что исполнители всего этого безумия прибыли к нам в страну с ваших Восточных территорий либо, что более вероятно, – из Персии. И что шахиншах Мохаммед ведет двойную и очень грязную игру.
– Это слова. Доказательства?
– Наработки ФБР вас не устроят?
– Не устроят. Паспорт они уже нашли. Единожды солгавшему перестают верить надолго.
– Видите ли, Александр... – снова заговорил Пикеринг, – возможно, вы ошибаетесь в отношении нас, меня и мисс Вачовски. Мы не враги вам. Мы считаем, что в нашей стране в двухтысячном году произошел государственный переворот. К власти избранный волей меньшинства, подтасовав итоги выборов в штате, где губернатором был его брат, пришел Джон Томас Уокер Меллон, бывший алкоголик и весьма недалекий человек. Но опасен не он сам, а те, кто стоит за ним. Мы до сих пор сохранили некоторые... позиции в Белом доме и знаем, что там происходит. Там полно евреев. Каждое заседание Совета национальной безопасности начинается с еврейской молитвы. Возвращаются времена Фолсома.
– Вы антисемиты?
– Нет, просто мы люди, которые еще не напялили на глаза розовые очки. Если покопаться в прошлом многих членов президентской команды, открываются удивительные вещи. Многие в молодости были откровенными леваками, троцкистами и анархистами. Сейчас они переметнулись на крайне правые позиции. Скажите, это не кажется вам подозрительным?
– Кажется. Дальше что?
– Дальше то, что эти люди, хотя и качнулись вправо, в душе они такие же анархисты. А правые, пользующиеся методами анархистов, – страшнее вряд ли что-то можно придумать.
– При чем здесь мы? Вам нужна помощь, чтобы с ними справиться?
– Возможно. Но дело не в этом. Люди двух стран, не желающие войны, должны быть по одну сторону баррикад, – сказала Вачовски.
– Вербуете... – с понимающей улыбкой осведомился я, – не слишком ли дешевый подход, сударыня?
– Мы не пытаемся вас вербовать.
– Ой ли?
– Сударь... – Пикеринг тоже изъясняется на хорошем русском, недаром говорят, что в Госдепе русским на том или ином уровне владеет более половины специалистов, – я уже давно догадался, что вы не совсем посол. Верней – что вы совсем не посол. И ваша реакция сейчас на наши слова это подтвердила. Люди, которые работают в разведке, глубоко циничные. Но сейчас – не время для цинизма. Мы должны быть вместе.
– Сударь, – в тон ответил и я, – ваши познания о разведке также превосходят уровень обычного посла. И согласитесь, что цинизм разведчиков вполне оправдан и обоснован. По крайней мере – мне так кажется.
– Мы подошли к опасной черте. Люди Президента всеми силами подталкивают его к очень опасным решениям. Конфронтация между нашими странами вышла на принципиально новый, смертельно опасный уровень. Новые технологии позволяют совершить внезапный пуск ракет с замаскированных носителей из любой точки Земли. Раньше эта технология – я имею в виду систему «Комар» – была только у вас. Сейчас она появилась и у нас – вы слышали о новых разработках BAE[9]?
– Вы имеете в виду воздушную платформу вертикального старта «Томагавков» на базе «Боинг-747»[10]? Как же, слышал. Только она неэквивалентна нашей. В нашей технологии баллистическая ракета воздушного базирования прячется в грузовом отсеке совершенно стандартного транспортника. Вы думаете, мы продаем транспортные самолеты по всему миру просто так? Нет, и из-за денег, конечно, тоже. Но не только из-за них. Ракета может быть в любом самолете, в том числе в том, который принадлежит гражданской авиакомпании, вы не сможете отследить пуск до самых последних секунд, когда уже будет поздно. Ни одна система ПРО, которую вы так старательно разрабатываете, не успеет среагировать на внезапный старт баллистической ракеты с разделяющимися головными частями из произвольной точки воздушного океана. Эта точка может быть совсем рядом с вами, с вашими границами – и вы не успеете даже передать сигнал атомной тревоги на свои пусковые. Мы проводили моделирование, даже при полностью развернутой системе ПРО при внезапном массированном пуске БРВБ до девяноста процентов ракет первой волны прорвутся к своим целям. Если не удастся достичь фактора внезапности, этот процент падает до пятидесяти, но все равно это приемлемый уровень поражения, тем более что за ракетами первой волны пойдут более массированные вторая и третья волны – ракеты со стратегических подводных ракетоносцев, ракеты с наземных мобильных ракетных установок, ракеты со стратегических бомбардировщиков. В то же время ваш самолет мы сможем распознать, на экране радара – его сигнатура[11] хоть немного, но отличается от гражданского «Б-747», что видно с борта перехватчика. Уйти от перехватчика «семьсот сорок седьмой» не сможет ни при каких обстоятельствах. Дальность полета «Томагавков» – не стратегическая, а тактическая, прорваться за пределы наших рубежей обороны вы не сможете. На севере патрулируют дальние перехватчики, ни Сибирь, ни Урал вы не достанете. Достанете Санкт-Петербург – ну и что? Вы же понимаете, что штаб, где будет приниматься решение об ответном ударе, расположен в центре страны, в глубине наших оборонительных порядков, его не достать тактическими ракетами.
Вачовски хотела что-то сказать, но я предостерегающе поднял руку.
– Я еще не закончил. Поведение страны, которую вы представляете, в последнее время напоминает пьяного ковбоя, который вышел из салуна на улицу в поисках неприятностей. Но в наших «кольтах» достаточно патронов, господа. Если вы выбрали Россию в качестве мальчика для битья, то вы серьезно ошиблись. Смертельно ошиблись, так будет точнее.
Что касается посла Пикеринга, то он сильно нервничал, хотя и старался этого не показывать. Выпил две бутылочки – маленьких, авиационных – калифорнийского «Шардонне» – это только на моих глазах, пока я не заснул. На рейсах североамериканских авиакомпаний вместо нормального вина подавали калифорнийскую кислятину, которую ни один уважающий себя джентльмен пить не станет, но посол не обратил на это внимания. Может, привык.
Проснулся, когда самолет делал круг над аэропортом, находившимся чуть в стороне от Рима. Под крылом тянулись какие-то безликие производственные зоны. Зевнув, я отвернулся от иллюминатора.
– Боюсь летать... – простодушно признался посол.
– Бывает... – неопределенно ответил я. – Когда нам выходить?
– Последними. Когда выйдут все. Нам подгонят машину.
Шасси лайнера коснулись полосы, жестко – именно так учили совершать посадку североамериканских летчиков. Даже тряхнуло...
Все это – и «Боинг» авиакомпании Пан-Америкен со специальным скрытым отсеком в хвосте, который тем не менее имел иллюминаторы, и этот перелет – меня не сильно радовало. Но делать нечего – приходилось играть теми картами, которые лежали на столе. Пусть их расклад был не лучшим.
На переборке, отделявшей отсек от основного пассажирского салона, зеленым огнем светофора замигала специальная лампа. Пора.
– Пора! – подтвердил и Пикеринг.
Прошли уже пустым салоном, в котором не было ни одной стюардессы – видимо, предупредили всех. Все указывало на то, что салон только что был полон – вскрытые упаковки салфеток, недочитанный журнал из тех, что раздают в полете, остатки обеда на откидном столике. Эконом-класс...
– СИМ[6] будет фотографировать.
– Ай, бросьте! – отчего-то с ноткой раздражения в голосе произнес Пикеринг. – Это обычный гражданский рейс, с чего бы его фотографировать? Кроме того, сейчас полдень и ни одного лентяя-итальянца не вытащишь с его законной сиесты. Вспомните нашего графа Джузеппе Арено. Лентяй и разгильдяй.
– И бабник, – заметил я.
– Увы, и бабник. Несмотря на то что женат – изрядный, совершенно нестерпимый бабник. Я уже имел с ним разговор по поводу моей дочери, которая прилетала на каникулы. Полагаю, я доходчиво объяснил ему, что в итальянском зяте не нуждаюсь, будь он даже и граф. Вы с ним тоже имели беседу? Ах да, у вас же резиденции рядом.
– Я ему просто намекнул. Думаю, он понял. Что же касается бесед, то мы, русские, в таком случае разговором не обходимся.
– Вы всегда слишком полагались на силу...
Можно было накинуть на голову пиджак, но, поразмыслив, я не стал этого делать. Так делают те, кто виновен, а я ни в чем не виновен и ни в чем не собираюсь быть виновным. Просто буду смотреть под ноги, наклонив голову, – вот и пусть опознают меня в таком ракурсе, если потребность возникнет.
Посол Пикеринг заметил это и улыбнулся...
Всего одна машина ждала нас у трапа – серая устаревшая «Ланчия Тема», такие машины еще бегали по дорогам Италии, поскольку итальянцы вообще не слишком-то тянутся ко всему новому. Да и бронированных машин этой серии – как та, которую нам подали, – тоже было немало.
– Приходится пользоваться бронированными машинами, – пояснил посол, – даже обычному дипломатическому персоналу. Война против терроризма, чтоб ее.
– Какая в Италии война против терроризма?
– Здесь полно красных. Анархистов.
Клиника...
Выехав через служебные ворота, не предъявляя никаких документов, мы рванули, как я сумел определить, к кольцевой.
– Где назначена встреча?
– Нигде. Найдем место и дадим знать.
Разумно...
Остановились мы в одном из маленьких, типично итальянских городков – с курами на окраинах, с мощенной булыжниками центральной площадью, с католическим храмом, бог знает какого года постройки, с цветочными горшками на окнах, с веселой перебранкой итальянских кумушек. С тратторией, часть столов которой были выставлены прямо на площади и прикрывались потрепанными, пестрыми, выцветшими от солнца зонтами. Меня особенно порадовало, что посол Пикеринг предоставил возможность выбрать место встречи мне. Он отчетливо понимал, что, если место выберет он, я буду соблюдать особую осторожность, полагая, что все вокруг напичкано камерами и микрофонами. Впрочем, даже если место встречи выбрал и я, это тоже не повод расслабляться.
Заказали пасту[7] со специями, причем пасту здесь готовили вручную, как и во всех итальянских тратториях, и кувшинчик молодого вина с местных виноградников. Посол Пикеринг позвонил куда-то, и не с сотового телефона, которого у него, как и у меня, не было, а с местного, стационарного, испросив разрешения хозяина траттории. Кстати – в кармане у Пикеринга оказались итальянские лиры, хотя в аэропорту или где-то еще он валюту не менял. Одно это говорило о хорошей подготовке встречи.
Дама припозднилась – появилась, когда мы уже прикончили свою пасту и заказали набор из даров моря. Приехала она на стареньком, пыхающем дымом, лупоглазом «Фиате» и оделась как типичная деловая североамериканка. Здесь это сильно бросалось в глаза и демаскировало встречу.
– Сара Вачовски, – представилась дама, протягивая для рукопожатия руку, как это было принято у североамериканок. Чтобы не нарываться на обвинение в сексуальном домогательстве, я пожал ее, как это было принято у североамериканских мужчин.
Выше среднего роста, средних лет, но следит за собой. Бассейн, фитнес – североамериканцы любят себя. Возможно, лесбиянка – этой категории дам в Североамериканских Соединенных Штатах все больше и больше.
– Князь Александр Воронцов, – негромко представился я и перешел на русский: – Вы владеете русским языком?
– Да, конечно, – она мгновенно перешла на почти идеальный русский.
Я осмотрелся – никому до нас не было никакого дела, соседние столики были абсолютно свободны.
Подошел хозяин, мисс (скорее всего, именно мисс, не миссис) Вачовски заказала салат из даров моря. Следит за фигурой.
– Еле добралась... – пожаловалась она. – Эти ужасные итальянские машины, какой уважающий себя человек станет ездить в таком тарантасе. Джеффри, зачем ты выбрал такое место. Я еле его нашла?
– Место выбирал не я, – сказал посол Пикеринг.
– Простите, мисс, это моя вина.
Судя по тому, что на обращение «мисс» не последовало никаких возражений, и вправду мисс, не миссис.
– Бесплатную экскурсию совершила...– сказала она. – По крайней мере, не зря летала сюда. Будет о чем рассказать.
– На вашем месте я бы как раз не стал никому ничего рассказывать, – заметил я.
– Ничего страшного. Может сумасбродная североамериканка слетать в Рим по собственной прихоти или нет?!
Возможно, этот имидж – «сумасбродная североамериканка» – отлично отработанная маска. Я напомнил себе еще раз, что надо быть осторожнее.
Принесли салат, хозяин траттории с любопытством посмотрел на нас, но ничего не сказал. Это место находилось вдалеке от традиционных туристических маршрутов, и чужие здесь бывали нечасто. Однако своим вниманием хозяин траттории досаждать нам не стал.
– Итак, давайте для начала представимся, – негромко начал я, – меня вы уже знаете, равно как должность, которую я занимаю. Господин Пикеринг и то, чем он зарабатывает себе на хлеб, думаю, это тоже ни для кого не тайна. Таинственной незнакомкой остаетесь для нас вы, мисс Вачовски. Попробую угадать – Госдепартамент?
– Отнюдь. Агентство национальной безопасности. Заместитель начальника русского отдела, ведущий аналитик.
Я многозначительно посмотрел на Пикеринга – настолько многозначительно, что он опустил глаза. Господин Пикеринг только что преступил границы дозволенного в дипломатическом мире. Если бы он притащил на встречу кого-то из Госдепартамента – то есть свое начальство – это одно. То, что он притащил на встречу аналитика спецслужбы, да еще работающего против моей страны, – совсем другое.
Потому что состоявшаяся встреча – если она будет кем-то заснята – дает североамериканцам биографический рычаг[8] на меня. Тайная встреча в третьей стране с установленным разведчиком, пусть даже и аналитиком, не оперативником – неважно. Попала такая фотография – я в столь приятной компании – на стол контрразведки, и любой контрразведчик начнет меня подозревать в том, что я продался североамериканцам. Ах, так он еще и лечился не один месяц в североамериканском госпитале?! И еще у него какие-то подозрительные дела с североамериканцами, он спас их президента?! Враг, однозначно!
И сама дикость ситуации – посол вербует посла, такого никогда не было – не остановит от того, чтобы начать под меня копать. И доверять мне, как доверяли раньше, после такой фотографии уже не будут.
– Позволю себе небольшой экскурс в историю. Не такую уж и давнюю. Несколько месяцев назад в североамериканских разведслужбах состоялась крупная реорганизация – как результат событий десятого сентября. Теперь русский отдел Агентства национальной безопасности имеет новое и вполне официальное наименование – отдел по борьбе с русской угрозой. У вас есть только три минуты, чтобы убедить меня остаться за этим столом, дамы и господа, – иначе я прямо сейчас встану и уйду.
Вачовски улыбнулась:
– Попробую, хоть это и будет сложно. Насколько я помню, вы никогда не отличались особой враждебностью по отношению к Североамериканским Соединенным Штатам и не только не работали против нас, но и даже едва не получили награду за спасение жизни нашего президента. Я имею в виду Лондон.
– Это было давно. И я не спасал жизнь вашего президента, я охотился за маньяком-убийцей, чтобы доказать собственную невиновность. Время идет.
– Как бы то ни было, мы считаем вас лицом, дружественным по отношению к Североамериканским Соединенным Штатам. И мы хотели бы предупредить вас о серьезной опасности...
– Позволь я, Сара, – вклинился Пикеринг. – Господин Воронцов, мы с вами оба дипломаты, но сейчас нет нужды в дипломатических экивоках. Вы не могли бы охарактеризовать политику Североамериканских Соединенных Штатов последнего времени?
– Безумие, – коротко ответил я.
– А можно поподробнее?
– Пожалуйста. Начиная с событий десятого сентября, вы словно сошли с ума. Так не делают, наш мир слишком хрупок. Официальная версия событий десятого сентября мало у кого вызывает доверие. Конкретно? Пожалуйста, конкретно. Два самолета врезаются в нью-йоркские небоскребы. Оба они рушатся. Сгорает авиационный керосин – десятки тонн. Насколько я помню – в подземных хранилищах в сейфах расплавилось золото. И тем не менее – на развалинах одного из небоскребов находят целехонький паспорт одного из угонщиков, и этот паспорт как назло оказывается принадлежащим мексиканскому анархисту. Ну так же нельзя. Тоньше надо, тоньше. Элегантнее. Из всех ведущих держав вашей версии поверила только Британская империя, ни мы, ни Берлин не восприняли это всерьез. И одновременно вы обвиняете нас в косвенной причастности к теракту. Мы-то тут при чем?! У нас анархисты в свое время Государя убили, в стране едва не произошел коммунистический переворот! Как у вас только ума хватило пристегнуть к этому дурно пахнущему делу нас?
Пикеринг поднял руки:
– Сдаюсь. Разгромили наголову. Сара?
– Напоминаю, что времени у вас мало, – сказал я.
– Видите ли, Алекс... Можно буду я вас так называть, мне так проще? – Не дожидаясь моего согласия, мисс Вачовски продолжила: – Часть из сказанного вами действительно справедлива. ФБР сработало очень грубо – впрочем, они по-другому и не умеют работать. Но часть наших подозрений о причастности вашей страны к террористическим атакам, пусть и косвенной, – не лишена оснований.
– Каких же? Нашли еще один паспорт, на сей раз русскоподданного? Или кто-то выжил в адском пламени? Или кто-то из пассажиров перед смертью позвонил своей бабушке и сообщил, что самолет захватили ужасные русские?
– На вашем месте я бы не рассуждала об этих событиях таким издевательским тоном. Для нас это действительно трагедия.
– Простите.
– Дело не в этом. Да и подозреваем мы не вас. Мы подозреваем какую-то игру, в которую вовлечена ваша страна. И мы подозреваем, что исполнители всего этого безумия прибыли к нам в страну с ваших Восточных территорий либо, что более вероятно, – из Персии. И что шахиншах Мохаммед ведет двойную и очень грязную игру.
– Это слова. Доказательства?
– Наработки ФБР вас не устроят?
– Не устроят. Паспорт они уже нашли. Единожды солгавшему перестают верить надолго.
– Видите ли, Александр... – снова заговорил Пикеринг, – возможно, вы ошибаетесь в отношении нас, меня и мисс Вачовски. Мы не враги вам. Мы считаем, что в нашей стране в двухтысячном году произошел государственный переворот. К власти избранный волей меньшинства, подтасовав итоги выборов в штате, где губернатором был его брат, пришел Джон Томас Уокер Меллон, бывший алкоголик и весьма недалекий человек. Но опасен не он сам, а те, кто стоит за ним. Мы до сих пор сохранили некоторые... позиции в Белом доме и знаем, что там происходит. Там полно евреев. Каждое заседание Совета национальной безопасности начинается с еврейской молитвы. Возвращаются времена Фолсома.
– Вы антисемиты?
– Нет, просто мы люди, которые еще не напялили на глаза розовые очки. Если покопаться в прошлом многих членов президентской команды, открываются удивительные вещи. Многие в молодости были откровенными леваками, троцкистами и анархистами. Сейчас они переметнулись на крайне правые позиции. Скажите, это не кажется вам подозрительным?
– Кажется. Дальше что?
– Дальше то, что эти люди, хотя и качнулись вправо, в душе они такие же анархисты. А правые, пользующиеся методами анархистов, – страшнее вряд ли что-то можно придумать.
– При чем здесь мы? Вам нужна помощь, чтобы с ними справиться?
– Возможно. Но дело не в этом. Люди двух стран, не желающие войны, должны быть по одну сторону баррикад, – сказала Вачовски.
– Вербуете... – с понимающей улыбкой осведомился я, – не слишком ли дешевый подход, сударыня?
– Мы не пытаемся вас вербовать.
– Ой ли?
– Сударь... – Пикеринг тоже изъясняется на хорошем русском, недаром говорят, что в Госдепе русским на том или ином уровне владеет более половины специалистов, – я уже давно догадался, что вы не совсем посол. Верней – что вы совсем не посол. И ваша реакция сейчас на наши слова это подтвердила. Люди, которые работают в разведке, глубоко циничные. Но сейчас – не время для цинизма. Мы должны быть вместе.
– Сударь, – в тон ответил и я, – ваши познания о разведке также превосходят уровень обычного посла. И согласитесь, что цинизм разведчиков вполне оправдан и обоснован. По крайней мере – мне так кажется.
– Мы подошли к опасной черте. Люди Президента всеми силами подталкивают его к очень опасным решениям. Конфронтация между нашими странами вышла на принципиально новый, смертельно опасный уровень. Новые технологии позволяют совершить внезапный пуск ракет с замаскированных носителей из любой точки Земли. Раньше эта технология – я имею в виду систему «Комар» – была только у вас. Сейчас она появилась и у нас – вы слышали о новых разработках BAE[9]?
– Вы имеете в виду воздушную платформу вертикального старта «Томагавков» на базе «Боинг-747»[10]? Как же, слышал. Только она неэквивалентна нашей. В нашей технологии баллистическая ракета воздушного базирования прячется в грузовом отсеке совершенно стандартного транспортника. Вы думаете, мы продаем транспортные самолеты по всему миру просто так? Нет, и из-за денег, конечно, тоже. Но не только из-за них. Ракета может быть в любом самолете, в том числе в том, который принадлежит гражданской авиакомпании, вы не сможете отследить пуск до самых последних секунд, когда уже будет поздно. Ни одна система ПРО, которую вы так старательно разрабатываете, не успеет среагировать на внезапный старт баллистической ракеты с разделяющимися головными частями из произвольной точки воздушного океана. Эта точка может быть совсем рядом с вами, с вашими границами – и вы не успеете даже передать сигнал атомной тревоги на свои пусковые. Мы проводили моделирование, даже при полностью развернутой системе ПРО при внезапном массированном пуске БРВБ до девяноста процентов ракет первой волны прорвутся к своим целям. Если не удастся достичь фактора внезапности, этот процент падает до пятидесяти, но все равно это приемлемый уровень поражения, тем более что за ракетами первой волны пойдут более массированные вторая и третья волны – ракеты со стратегических подводных ракетоносцев, ракеты с наземных мобильных ракетных установок, ракеты со стратегических бомбардировщиков. В то же время ваш самолет мы сможем распознать, на экране радара – его сигнатура[11] хоть немного, но отличается от гражданского «Б-747», что видно с борта перехватчика. Уйти от перехватчика «семьсот сорок седьмой» не сможет ни при каких обстоятельствах. Дальность полета «Томагавков» – не стратегическая, а тактическая, прорваться за пределы наших рубежей обороны вы не сможете. На севере патрулируют дальние перехватчики, ни Сибирь, ни Урал вы не достанете. Достанете Санкт-Петербург – ну и что? Вы же понимаете, что штаб, где будет приниматься решение об ответном ударе, расположен в центре страны, в глубине наших оборонительных порядков, его не достать тактическими ракетами.
Вачовски хотела что-то сказать, но я предостерегающе поднял руку.
– Я еще не закончил. Поведение страны, которую вы представляете, в последнее время напоминает пьяного ковбоя, который вышел из салуна на улицу в поисках неприятностей. Но в наших «кольтах» достаточно патронов, господа. Если вы выбрали Россию в качестве мальчика для битья, то вы серьезно ошиблись. Смертельно ошиблись, так будет точнее.