- А на метро нельзя что ли? - сопротивлялась я.
- Катенька! Ну куда я ее тогда дену?
- Она только на машинах разъезжает? - недоверчиво смотрела я не брата. -Ну, прости, прости меня. Господи! Да мне ли еще осуждать кого-то? Пусть делают, что хотят. Гришке уже девятнадцать, он сам знает, как быть. Я дала ключи... А утром нам сообщили, что BMW с номерными знаками "Е415ВМ" разбилось всмятку. Все, что осталось - дурацкая фотография: Я на фоне только что купленной Гришеньке машины.
Я потеряла сына. Я вручила брату ключи от смерти. И вот теперь я сидела перед Боренькой, который боялся сделать мне больно. Да мне просто нельзя уже было причинить боль! За три года у меня выработался стойкий иммунитет. Мне было все равно. С усмешкой вспоминаю я сейчас, как когда-то Витьке успешно удавалось шантажировать меня украденными стихами, посвященными сыну. Какой беспросветный кретинизм!
В тот день я уволилась с работы и уехала в Володарку. Мне вдруг показалось, что, если я перечту "Нетерпение сердца", если начну пить любимое пиво Бори и курить, как он, "Sovereign", я пойму, что происходит в моей жизни. Ведь не может же все это быть беспричинно, просто так?! Должно быть какое-то объяснение! Или жизнь бессмысленна? Так не может быть! Я обязательно все пойму! Вот-вот я ухвачусь за какую-то спасительную идею! Я не отрывалась от книги почти одиннадцать часов, лишь изредка залезая на старый заброшенный чердак или убегая в лес, чтобы там спрятаться от требовательных любящих взглядов бабушки, отдышаться, перекурить...
Вновь и вновь я перечитывала одни и те же строки, и если мысли еще больше запутывались, то сердце все острее чувствовало мучительную боль Боренькиного сердца. Это было так ужасно! Как так могло получится, что я стала источником его страданий? Неужели и я подобно героине этого романа, опутала Борю ненужной любовью? Навсегда в моем мозгу отпечатались эти страшные слова: " По своей молодости и неопытности я всегда полагал, что для сердца человеческого нет ничего мучительнее терзаний и жажды любви. Но с этого часа я начал понимать, что есть другая и, вероятно, более жестокая пытка: быть любимым против своей воли и не иметь возможности защититься от домогающейся тебя страсти. Видеть, как человек рядом с тобой сгорает в огне желания, и знать, что ты ничем не можешь ему помочь, что у тебя нет сил вырвать его из этого пламени. Тот, кто безнадежно любит, способен порой обуздать свою страсть, потому что он не только ее жертва, но и источник; если влюбленный не может совладать со свои чувством, он по крайней мере сознает, что страдает по собственной вине. Но нет спасения тому, кого любят без взаимности, ибо над чужой страстью ты уже не властен и, когда хотят тебя самого, твоя воля становится бессильной..." Как ему сейчас плохо! Это я во всем виновата! Я ненавидела себя за свою любовь. Ну ничего! Он скоро забудет меня. Нужно лишь что-то предпринять, чтобы он понял, что я не стою сожаления. Не обращая внимания на удивленные восклицания бабушки, ничего не видя перед собой, я, как полоумная, ринулась в Питер, еще толком не зная, что буду делать. Но все снова перевернулось с ног на голову.
Почему-то я вдруг оказалась на Невском. В глазах потемнело, я только теперь вспомнила, что, кажется, уже двое суток не ела. Поймав машину, я назвала адрес Коляковцева, он жил совсем рядом. Слава Богу, я его застала. Я буквально упала ему на руки, а когда очнулась, передо мной сидел Василий, Мишин друг, будущая гордость отечественной медицины.
- Сколько мне осталось? - неудачно пошутила я.
- Трудно сказать, Катя, - я с удивлением поняла, что он говорит серьезно. - Может, час, может, год. Может, десять лет...
- А в чем собственно дело? - недоумевала я -С диагнозом торопиться не будем, - ушел от ответа Вася. - Никакого курева, кофеина, стрессов... Что вообще случилось? У тебя совершенно безумный вид! Извини, я так испугался... Вот, порылся у тебя в сумке и кое-что там обнаружил, - Василий показал мне мою тетрадь. Я уже начала писать свой рассказ. Только так мне удавалось хоть ненадолго вернуть прошлое, еще раз оказаться рядом с Боренькой. Я писала и боялась даже подумать о том, что произойдет, когда писать будет уже не о чем. Мне больше некуда будет сбежать от себя?
- И что же? - я внимательно следила за Васей.
- Я бы посоветовал тебе сделать все возможное, чтобы Миша этого не увидел, - не спускал он с меня глаз. - Это я говорю как друг. А вот, что я скажу тебе как врач. Ты правильно делаешь, что пишешь. Нельзя держать такое в себе. Уверен, этот способ выговориться поможет тебе придти в себя, но, Катенька! Это ведь все ужасно!
- Что ужасно? - я начала раздражаться.
- Ты как-то все неправильно воспринимаешь, - понизил он голос. - Это же бред, неужели ты сама не видишь?
- Что ты, интересно, имеешь в виду? - Вася, очевидно, заметил закипающую во мне злость и ловко увел разговор в другую сторону.
- Если ты так любишь этого Борю, то радуйся, что он тебя бросил, а не ты его. У вас бы все равно ничего никогда не вышло.
- Это почему же?
- Подрастешь, узнаешь, - уверенно ответил Вася. - И не вздумай рассказывать про него Мише.
- Да почему, черт возьми?! Он то тут причем?
- Катюша! Поверь мне на слово, гораздо быстрее, чем ты можешь себе представить, ты станешь его женой.
- Никогда! Я не хочу быть куклой на чайник! Я не буду его аквариумом! взорвалась я -Ага! Ты кричишь! И знаешь почему? Потому что тебя задевает его холодность. Потому что ты ревнуешь. И весь этот бардак, который ты развела, всего лишь попытка привлечь к себе его внимание.
От ссоры нас спас Михаил. Он появился в дверях усталый, какой-то пыльный, обросший щетиной, но помолодевший, сверкающий глазами и новой, еще неизвестной мне, улыбкой.
- Ну что? - резко прервал он нас, озабоченно поглядывая то на меня, то на Васю.
- Нормально, жить будет, - спокойно ответил Вася. - А ты чего такой взмыленный?
- Ребята, я разорен! - торжественно заявил Миша. -Счет заморозили, налоговая полиция вот-вот схватит меня за голую пятку, в стране финансовый обвал, работы нет, а денег не хватает даже на то, чтобы оплатить Лешкину няньку!
- Вот это да! - обалдела я. Кажется, Мишина мечта о миллиарде долларов надолго отодвинулась от реальности.
- Я рад, что у тебя бойцовский настрой, - подмигнул Вася.
- Не то слово... Как в старые добрые, - подхватил Коляковцев. И скоро они уже что-то обсуждали в Мишином кабинете, позвякивая кампари и дымя разноцветными "Собрание". А я? Я вновь утопала в воспоминаниях. Боря!
Где он теперь? Что с ним? Какая я дура! Ведь я еще и названивала ему! А он даже не знал, что сказать, как меня повежливее послать! Никогда не забуду это невыносимое молчание в трубку! Черт! Все-таки так тоже нельзя. Надо что-то делать. Все переменить! Абсолютно все! За этим решением последовала череда отчаянно глупых поступков. - Катюшечка! - вдруг кто-то ласково мурлыкнул рядом. Так называл меня только Мишин сын. Миша часто подсмеивался над Лешенькой, который в свои четыре года казался гораздо более влюбленным в меня, чем его чересчур мудрый отец.
- Что, маленький? - я села на постели и крепко обняла его.
- Тебе лучше? - Лешенька прижался ко мне, обвив мою шею тоненькими ручонками.
- Да, мой сладкий, - растроганно шептала я. - Все хорошо. Все еще будет очень хорошо, - так мне сказал Боря при прощании, и боялась не верить в это.
- Ты теперь останешься с нами, правда? - робко и в то же время требовательно, как любой любящий человек, вопрошал Леша.
- Солнышко мой, но я ведь не могу, - удивленно взглянула на него я. -Почему? - я сама хотела бы знать, почему не могу быть рядом с тем, кого люблю. Но вдруг что-то перевернулось во мне. Я решилась. Раз уж Бог послал мне такое испытание, раз уж он показал мне обратную сторону любви, то почему бы мне не уберечь от подобных разочарований тех, кто любит меня. Как я могу отказать маленькому мальчику в праве любить меня? Как я могу объяснить этому неизбалованному родительской лаской ребенку, что любовь может тяготить, причинять неудобство и даже боль? Ведь когда тебя любят, ты невольно чувствуешь себя обязанным, а любая обязанность терзает эгоистичное, свободолюбивое сердце человека. Порой и я содрогалась, глядя в круглые обожающие меня глаза Лешки. Мне станови лось не по себе от его детской нежности. Вот уж действительно, мы в ответе за тех, кого приручили. Сколько раз я зарекалась приходить к нему, зная наперед, как он будет скучать потом, как будет разрываться от тоски его маленькое сердечко, не желая отпускать меня в неведомый ему взрослый мир. И все же я приходила снова и снова, леденея при одной мысли, что могу лишить ребенка материнской нежности, женской привязанности.
- О чем вы тут сплетничаете? - весело ворвался к нам Миша.
- Миша, нам надо кое-что обсудить, - не терпящим возражений тоном заявила я.
- Ну конечно, детка, - подмигнул мне Миша.
- Пап! Значит, Катюшечка тоже твоя детка, как и я? - обрадовался Лешенька. -Вот что, - Миша даже поперхнулся. -Иди-ка в свою комнату.
- Ну пап! - круглые глазки заблестели от набежавших слез.
- Я кому сказал! - рявкнул Михаил, так что даже я вздрогнула. И Лешка послушно засеменил к двери, бросая на меня робкие взгляды.
- Ты чего это? - спросила я, когда он вышел.
- Что ты хочешь обсудить? - пропустил мимо ушей мое гневное восклицание Миша.
- Ты не мог бы оказать мне одну услугу? - начала я издалека.
- Я надеюсь, на это отвечать не требуется? - прищурился Миша.
Видишь ли, уже во вторник мне предстоит начать учебный год, и я боюсь, что просто не успею справиться с одним делом...
- Я сейчас хрюкну, - вдруг оборвал меня он. -Что за демагогия?
Я с трудом подавила раздражение и коротко ответила:
- Я хочу снять квартиру.
- Ух ты! У тебя много денег? В стране финансовый кризис, а Катя не считает купюры! - цедил он сквозь зубы, пристально всматриваясь в мои глаза. -Кое-что сохранилось, - я не обращала внимания на его сарказм.
- А по-моему, ты ждешь, что я предложу тебе переехать ко мне...
- Ты поможешь мне? - теперь уже я перебила его.
- Нет! Я предложу тебе остаться здесь.
И я осталась. Я поселилась в комнате Лешеньки, взвалила на себя трехсотметровую квартиру Коляковцева вместе с ним и его причудами. Только суета, бесконечная беготня позволяли мне спрятаться от собственных мыслей, своей безудержной тоски.
Часами занимаясь домашней работой, я то и дело натыкалась на фотографии Светы, бывшей Мишиной жены. Почему он хранит эти снимки? Что? И здесь какая-то непонятная история любви? Я не спрашивала его об этом. Все равно мои расспросы ни к чему бы не привели.. Миша никогда не считал меня равной себе. Конечно он ценил меня, был ко мне привязан. Все это он называл любовью. Может быть, он и прав. Ведь я люблю свою авторучку, а он относится ко мне ничуть не хуже, чем я к родному старенькому "Паркеру"!
Я не могу писать ни чем другим. Я жутко нервничаю, если теряю его и не успокаиваюсь, пока не нахожу. А когда он рядом, я даже не замечаю его существования. Но насколько мне известно, к Свете он относился иначе! Там тоже было море цветов, отказы от карьеры, звездное небо и прочие атрибуты романтической любви. И вдруг все это расползлось по швам. Она изменила ему. Как будто нарочно. Как будто специально, почти со всеми его приятелями. Со всеми, кто не отказал. Полгода Миша что-то обдумывал, а потом развелся. Зачем она это сделала? Ведь не просто так? Или я вообще ничего не понимаю в этой жизни? Я помню, как она неожиданно приехала к нему в офис. Молодая, красивая, роскошная женщина с трагическими глазами и, рыдая, громко кричала, не обращая внимания на меня, секретаршу, еще каких-то людей:
- Миша! Ну ты хотя бы ударил меня! Хотя бы наорал! Так тебе же совершенно все равно!
А Михаил стоял перед ней бледный, но абсолютно спокойный, бесстрастный, как будто его и не было там, как будто не к нему она обращалась. Я познакомилась с ним за пару месяцев до развода, но на протяжении всего времени нашего общения Света не переставала названивать ему, молить о прощении, клясться в любви. И никак мне было не вникнуть в суть происходящего. Что руководит ее действиями? Любовь? Жажда денег? Почему она это сделала? Почему Миша так возмутительно спокоен? А главное - какова моя роль в этом надуманном представлении?
Так прошла неделя, незаметно подпустив ко мне сентябрь. И вот я уже должна была ехать в университет. Боже мой! Как мне не хотелось! Как я боялась возвращаться в свой прежний мир! Миша приучил меня жить с болью, Боря показал мне, что значит жить без боли, и пути назад для меня не было. Не хотя поднимаясь с постели в тот злосчастный вторник, я решила отправиться на юрфак попозже, чтобы не встретить никого из однокурсников. В конце концов все, что я смогу сегодня сделать - это узнать расписание. Ни о каких занятиях в первый день учебного года не могло быть и речи. Но в метро я неожиданно столкнулась с Ярославой.
- Катя! Котеночек! Я так соскучилась! - она повисла у меня на шее. Все лето Яся провела в деревне и уже давно названивала мне домой, еще не зная, что переехала к Коляковцеву. Мама не дала ей мой новый телефон. Наверное, ей было стыдно за меня. Могу себе представить, что она обо мне думала! Пошлая карьеристка, прокладывающая себе дорогу через постель! Разве она поверит, что Миша боится даже подойти ко мне слишком близко, опасаясь, что я сломя голову брошусь в ванную и запрусь там на всю ночь?
- Ну как Боря? Ты познакомишь меня с ним? - Яся вся горела нетерпением. Я написала ей о нем, когда еще не знала, чем все это закончится, и теперь Яся, обожающая любовные истории, жаждала романтических подробностей.
- Нет, Ясик. Уже нет. Давай сменим тему, - вымученно улыбнулась я, но я снова ошиблась - они все-таки познакомились. Мы долго бродили по городу, обсуждая университетские новости, будущие планы, как вдруг оказались на Малом проспекте. Фрейд писал, что бессознательные поступки выдают наши тайные желания. Может, и так, но видит Бог, я совсем не хотела, чтобы Боря вновь увидел меня. Это получилось случайно. Я была уверенна, что первого сентября он не работает, и позволила себе снова нырнуть в до боли знакомый полумрак "Трюма". Мы приютились в уголке и угощались горячим чаем, изредка перебрасываясь доброжелательными замечаниями с Ольгой.
И вдруг Саша и Боря оказались прямо перед нами. Я не могла оторвать взгляд от его утомленных рабочим днем глаз, с ужасом наблюдая, как он пытается совладать с испугом, овладевшим им так неожиданно. А Саша так не кстати, видимо, еще помня наши былые посиделки, весело разболтал, что они уже собираются домой. -Здорово! Боря! А ты не подвезешь нас с Ясенькой? - все-таки не удержалась я.
- Я сегодня без машины, - все более терялся Боря.
- Так, девушки, мы вас покинем, - бодро вмешался Саша, - но через двадцать минут я доставлю вам Бориса в целости и сохранности!
Он ошибся. Боря просто сбежал. Сбежал от меня. И когда Саша вновь подошел к нашему столику, ему пришлось спрятать глаза и выдавить из себя: -Боря просил принести свои извинения. Его срочно вызвали к командиру.
Это было последней каплей. Такого жалкого обмана я уже не могла вынести. Притихшая Яся молча гладила меня по руке, опасаясь вымолвить хоть слово участия. Я ненатурально поулыбалась и, наспех распрощавшись с ней, побрела к дому. Вдруг рядом со мной просигналил автомобиль. Я обернулась и увидела Мишин BMW. Перевалив через лужи, я нехотя загрузилась внутрь.
- Катюш! Пощебечи чего-нибудь, а то я так загружен сегодня! - с ходу заговорил он.
- Отстань, - грубо отмахнулась я. Да, вот она моя жизнь. Быть игрушкой этого холеного красавца, поднимать ему настроение.
- Что это с тобой? - удивился Миша. Я не ответила. А что я могла сказать? Что за лето успела привыкнуть к другому обращению, предупредительному и ласковому? Мы молча доехали до дома, и я сразу же заперлась в ванной, пытаясь избежать его пристального бездонного взгляда. Миша был явно озадачен моим поведением, и я услышала, как он, не особенно церемонясь, устроил шмон в моих вещах. Так, вот он нашел фотографии... Ага! А это стихи, и, кажется, письма... Михаил позвонил кому-то, и вот уже плачущий Лешенька был отправлен к бабушке. Наступил и мой черед.
- Катерина! Открой дверь! Я кому говорю! - настойчиво твердил он. В ответ я включила воду. И тут вдруг произошло что-то странное. Такого я от Коляковцева никогда не ожидала! Он рывком выломал дверь и, больно схватив меня за руку, потащил в комнату. Он буквально швырнул меня на кровать и придавил всей тяжестью своего тела.
- Убери руки, - задыхаясь, прошипела я.
- Что? - заорал он. -Да я хоть пальцем когда-нибудь тебя тронул? Что ты из себя корчишь? Тоже мне страдалица! Кому ты нужна? Цыпленок синюшний!
- Ты зато великолепен! Просто неотразим! - отпарировала я сквозь зубы. Как я его ненавидела в ту минуту! Мне хотелось расцарапать его красивую физиономию, придушить его. Все в нем выводило меня из себя. Он был идеален до тошноты, до безобразия.
- Ну ты, видимо, тоже ничего! - кипел Миша. -Надо же! Такая маленькая с виду, а оказывается, обыкновенная потаскуха! Шлюха!
- Шлюха? - взорвалась я. -А ты, значит, добродетель ходячая? Может, ты конечно и прав, только ты меня на свои миллионы не купишь!
- Да где уж мне! Что ты! А вот любой паршивый мент за пару цветочков очень хорошо проведет с тобой время! Ты, оказывается, форму уважаешь? Вот уж не подумал бы!
- Убирайся! Мерзавец! Негодяй! я уже совсем ничего не соображала. -Да, мне пора, - Миша кинул мрачный взгляд на часы и как-то резко успокоился. - Никуда не уходи! Слышишь?
- Пошел к черту! - запустила я ему вслед подушкой. Он молча вышел. Только теперь я почувствовала, как мне это все надоело, как я устала. Наверное, у него есть право орать на меня. Наверное, и перед ним я виновата. В конце концов он ждет от меня большего, чем я могу ему дать. И не без оснований, иначе какого черта я поселилась в его квартире?! Какое ему дело до моих личных проблем? Ведь не могу же я сказать ему, что переехала, потому что боюсь ненароком наткнуться на Борю, а снять квартиру у меня не хватает практицизма. Боже мой! Неужели я и в правду потаскуха? Никогда не думала, что стану героиней случайного романа! Пошлость какая! Нет, мне никогда не разобраться в бардаке, в который превратилась моя жизнь. Боря любит Вику, Вика любит Борю, но почему-то от суммы слагаемых меняется тождество, а равенства вообще не получается.
Еще Света... Миша. Голова идет кругом! Я больше не хочу никого любить, я не хочу, чтобы кто-то любил меня. Я уже ничего не хочу. Мне просто лень, лень жить. Пусть они сами ковыряются в своих проблемах, которые сами же себе и создают. Как старательно Боря убеждал меня в своей принципиальности! Так что же он сам и плюет на нее? Если эта женщина дороже ему, чем собственная совесть, почему он не борется за нее? А если он не хочет растоптать свое "Я" ради секундного упоения любви, так зачем же он позволяет ей влезать в его жизнь? Да еще и меня впутал! Все! Баста! Отныне моя хата с краю. Меня больше ничто не касается, и мне на всех наплевать. И не надо обвинять меня в слабости, в безрассудстве! Я не напрашилась на этот праздник. Я никогда, несмотря на отсутствие четко сформулированной жизненной концепции и каких-либо принципиальных начал, не взваливала свои проблемы на чужие плечи. Никто не знал о моей боли. Я никогда не использовала другого человека для того, чтобы сбежать от себя или своего прошлого, хотя я не знаю, насколько я добродетельна. Вполне возможно, что я способна и на предательство и на подлость. Но никогда я не стану столь разумной, как Вика, которая принимает любовь как должное и не чувствует себя обязанной, никогда я не стану превращать человека в аквариум или еще что-нибудь столь же ценное, никогда я не стану заменять свою любовь чужой. Но я не смогу уже быть и собой. Я просто больше ни во что не верю, а человек без веры не человек. Каждый во что-то верит. Когда-то и у меня был Бог, даже вполне материализованный. В его глазах отражалось небо и можно было в них пересчитывать облака. Его губы скрывали солнечный свет, который он дарил мне своей улыбкой. Все в нем было божественно! И то, как он курил, и то, как он пил пиво... Но потом он сказал, что все это чары, и он вовсе не Бог. Так кто же? Кудесник? Чародей? Ведь когда рассеиваются чары, все кончается, уже ничего нет. Солгал ли он в первый раз или во второй, но ложь перечеркнула его святость. Если лжет даже Бог, то что делать мне? Лучше жить во сне, чем бежать от действительности в сон. Ну что ж! Вот, пожалуй, и все!.. Ты останешься на том конце дороги, я меж снов своих бродить пойду..." Миша вздрогнул и выронил тетрадь. "Какой бред! Какое безумие!"-дико стучало в голове. Он не заметил, как рядом присел Василий, вспотевший, изможденный.
- Жива, - выдохнул он. -Все обойдется.
- Это точно? - безжизненно спросил Михаил.
- Да что с тобой?
- Вася! Она опять что-нибудь с собой сделает! Ты только посмотри, что она пишет!
- А ты-то на что? - повысил голос доктор.
- Она ненавидит меня, - покачал головой Миша.
- Глупости! Ты ее спас! Женщины всегда влюбляются в своих спасителей!
- Она думает, что любовь - это цветы в постель, - растерянно бормотал Миша.
- Черт! Да пошли ты ее подальше! Уже даже я устал! - громко выдохнул Вася. -Сдалась она тебе! Что ты вообще с ней связался? Мало летка и есть малолетка! Так и будет влезать в какое-нибудь дерьмо, а ты ее вытаскивать!
- Я без нее никто, - печально признался Миша.
- Это ты-то?! По-моему, тебе тоже пора подлечиться! Да она в подметки тебе не годится! Ведь девчонка! Глупая, маленькая девчонка!
- Ты ее видел? - вскинул на него усталые глаза Миша. Вася замолчал. Больше нечего было сказать. Если человек безумен, то это надолго.
- Тогда принеси ей цветы в постель, - пожал он плечами.
- Она не поверит, - покачал головой Михаил. -Она же знает, что я никогда бы такого не сделал.
- Ну что? И ты теперь будешь ныть? - разозлился Вася. -В пору открывать клуб разбитых сердец и дружно пускать розовые сопли.
Давай-ка лучше подсуетись, чтобы все оформили как несчастный случай, а то ее в дурдом на месяц сошлют.
- Еще и права на машину не дадут, - усмехнулся Миша.
- Вот-вот! - подмигнул Василий, обрадовавшись, что приятель воспрял духом.
- К ней можно?
- Только без шума! Она еще под наркозом!
Но Миша и не думал слушать ответ. Он решительно шагнул к палате с табличкой "Посторонним вход воспрещен" и осторожно открыл дверь. Катя лежала на постели, спокойная, воздушная, совсем прозрачная, так что сквозь побледневшую кажу легко угадывались безкровные вены. Но она дышала, и это было для него главным. Сон почти сразу увлек его на край утомленного сознания. Он проспал бы сутки, не меньше, до того его измотала тревога за нее. Но его чуткий слух вдруг уловил сквозь размытый туман сновидений ее голос.
- Миша.., - он мигом распахнул глаза, готовый к новым ударам судьбы. Нет, вроде бы все спокойно. Только крепко сомкнутые ресницы Катиных глаз теперь обнажили ее яркий незабудковый взгляд.
- А я боялся, ты назовешь меня Борей, - не удержался он. -Прости!
- Ничего, - одними губами ответила Катя.
- Идиотка, - грустно улыбнулся Михаил.
- Извини, - прошелестела она.
- Ты так мне надоела, Катя! Я так устал от тебя! Может, послать тебя подальше?!
- Ага, согласилась Катя.
- Да куда ж ты без меня денешься! - вздохнул Миша, бережно взяв ее за руку, стараясь не потревожить капельницу.
- Миша! Я не хочу в психушку, - неожиданно тихо заговорила девушка.
- Да? А по-моему, тебе там самое место! - возразил Михаил. -Ты что думаешь, я опять возьму тебя к себе? Пригрею змею на груди? Я еще не совсем спятил! Я не хочу бояться заглядывать в собственную ванную! И потом у меня маленький ребенок!
- Я не хочу в психушку, - еле слышно перебила его девушка.
***
Миша проснулся от резкого солнечного света, пробравшегося сквозь неплотно задернутые шторы. Он недовольно покосился на будильник. "Черт! Только три часа удалось поспать! Надо бы встать..." - лениво пробегали мысли, но Катя, засыпая крепко сжала его руку и до сих пор не отпустила ее. Вот сейчас она проснется, взмахнет ресницами, и он окажется внутри ее блестящих зрачков, увидит в них свое отражение. Миша даже затаил дыхание, но вдруг где-то рядом мелкой трелью зазвенел телефон. Михаил удивленно поглядел по сторонам. Он же отключил вчера всю технику, чтобы ничто не могло потревожить ее сон. Ах да! Это сотовый!
- Алло, - шепнул он.
- Коляковцев! Ты в своем уме? Я уже час тебя дожидаюсь! - орали на другом конце города.
- Я не могу, почти не слышно ответил Миша.
- А ты чего шепчешь? Заболел? - забеспокоилась трубка.
- Да нет... Тут Катя спит...
- Ты со всем, что ли спятил? Какая Катя? Давай живо, мотай сюда! Кто за тебя работать будет?
- Я не могу. Она держит меня за руку. Значит я ей нужен, и, когда она проснется, я буду рядом, - терпеливо объяснил Миша и нажал "отбой".
Стихи рождаются ночью Под светлый шепот луны. Летят минуты из строчек, Из хрупкой легкой мечты. Крошатся звезды на буквы, Поля рисует мороз, И шепчут пламенно губы Обледеневших берез. Красиво до изможденья!
На гребне дикой волны, В забытом ветре осеннем, И в хрипе рваной струны, В сердец разбитых кусочках, В надгробных серых камнях Без запятых и без точек Летит ночная строка.
И пусть никто не увидит За словом искры огня... Стихи рождаются ночью, Лишив покоя и сна.
Прид1т минута прощанья - Они останутся быть.
Стихи рождаются ночью, Чтоб вспомнить что-то, чтоб не забыть.
***
Потемнеет...Туман опустится...
Я услышу шорох за зеркалом.
Мне печальный ангел в нем явится, Перевяжет волосы лентами.
Черным пламенем вспыхнет облако...
И ресницы запутает инеем.
И, зажмурившись, рыжим золотом По стеклу проведу я линию.
Под крылом скорбящего ангела Прочитаю стихи последние, Превращу свою жизнь бесславную В тишину ночей предрассветную. Вкус крови. Взгляд зверя.
Боль обугленных нервов. Еще одна пустая потеря, Еще раз ты ждешь, поверив. Крик жертвы. Твой голод.
И ужас сытого сна.
И снова пусто в глазах, И холод сжимает твоя рука. Смерть твари. Вопль жизни. Прыжок над вечностью в ночь. Уходят в полночь последние мысли, И время уносится прочь.
И вновь ты ждешь своего рассвета, И вновь ты дремлешь в снегу.
И снова губы твои в помаде, И снова сердце в плену.
Мгновенье жизни - твоя охота, И жаждет плоти твой дух, И то, что в музыке только нота, Любовь называешь ты вслух.
***
Моя ушастая собака Мне в душу по-собачьи смотрит. Быть может сердце записало Все то, что разум мой не помнит.
Возможно, в нем запечатлелись Осколки жизни до рожденья.
А может, прошлое разбилось, И жизнь моя - одно мгновенье. Наверно, будущее видно Собаке в сердце-сгустке красном, А может, попросту обидно, Что жизнь пролаяла напрасно.
Иль в сердце этом услыхала Вдруг рык собачий, волчий вой, И время для нее настало Поговорить со мной - собой.
Я страдаю - значит живу. И от жизни не откажусь. Я звезду, упавшую в ночь, Потерять теперь не боюсь. Я страдаю - значит люблю, И в слезах моих мой рассвет. Я в твоих глазах отыщу Той звезды пленительный свет. Я страдаю значит пишу. Незаметный оставить след В твоей жизни я не спешу, Верю в да, но знаю, что нет. Без тебя и с тобой - одна, Я тону в этом странном сне, Наблюдая, как жизнь моя Исчезает в полночной мгле.
***
Все будет завтра. А сейчас не надо. Разбудит утро осени дождем.
Вскружится голова с кофейного дурмана, Мы хмурый бестолковый день начнем. Все будет завтра: толкотня и ссоры, И ядовитые укольчики обид, Милльоны слов отборнейшего вздора, И причитания старушечьих молитв. Все будет завтра: суд, палач и казни, И глупости настырные глаза, И с ними низенькие, пошленькие страсти... Все будет завтра. Так же, как вчера.
И под туманом табака и гари, Под сладенькую музычку ларьков Высматривать мы станем сказки дали, Прикрывшись от небес в тени зонтов. Все будет странно, дико и нелепо, Но не сейчас, когда поет струна, Когда по саду бродят тени лета, Когда в глаза мои глядит луна, Когда на небе робко светят звезды, Когда свечи последний вздох угас, Похоронив свой жар в горячем воске... Все будет завтра. Только не сейчас. Твой мучительно тонкий стан Снег завьюженный обовьет... Он тебя еще не узнал, Вашей встречи пока не ждет. Твой мерцающий ясный смысл Не ему еще посвящен, Его ночь, его радужный день Не тобой пока освещен.
Твой задумчивый, долгий след В его жизнь еще не вошел, И в руках твоих лунный свет Он пока еще не нашел.
Твой немыслимо светлый лик Обовьет завьюженный снег... Одиночество только миг, А любовь твоя - целый век.
***
В точке пересечения, Там, где падают звезды, Куда уходят мгновения, И где рождаются грезы - Окно из льда или пламени Прикрыто солнечным именем. Координаты не заданы, Следы дождя песнью вымыты. И миг лишь дарует путникам Весну, журчащую прелестью. Координаты не заданы, Но каждый знает, что есть оно. На юге или на севере...
Не все ли равно, где именно? За городом или селением, За морем забытым есть оно.
Не зная в какую сторону, Уверены все - впереди! Координаты не заданы, И все-таки ты иди.
Стихи бессмертны, как время. В словах останется жить Все то, во что не поверив, Сумела в жизни разбить... Прольют дожди. Я забуду Всю горечь былую обид, И вздрагивать больше не буду От вновь запоздалых молитв. Но боль моя не исчезнет, И юность моя не уйдет Они бессмертны, как вечность, Для каждого, кто прочтет.
В истерзанных строчках сила Зигзага моей души.
Бумага в себе сокрыла И холод, и жар мечты... Стихи бессмертны, как время. В словах останется жить Все то, во что не поверив, Сумела в жизни разбить...
- Катенька! Ну куда я ее тогда дену?
- Она только на машинах разъезжает? - недоверчиво смотрела я не брата. -Ну, прости, прости меня. Господи! Да мне ли еще осуждать кого-то? Пусть делают, что хотят. Гришке уже девятнадцать, он сам знает, как быть. Я дала ключи... А утром нам сообщили, что BMW с номерными знаками "Е415ВМ" разбилось всмятку. Все, что осталось - дурацкая фотография: Я на фоне только что купленной Гришеньке машины.
Я потеряла сына. Я вручила брату ключи от смерти. И вот теперь я сидела перед Боренькой, который боялся сделать мне больно. Да мне просто нельзя уже было причинить боль! За три года у меня выработался стойкий иммунитет. Мне было все равно. С усмешкой вспоминаю я сейчас, как когда-то Витьке успешно удавалось шантажировать меня украденными стихами, посвященными сыну. Какой беспросветный кретинизм!
В тот день я уволилась с работы и уехала в Володарку. Мне вдруг показалось, что, если я перечту "Нетерпение сердца", если начну пить любимое пиво Бори и курить, как он, "Sovereign", я пойму, что происходит в моей жизни. Ведь не может же все это быть беспричинно, просто так?! Должно быть какое-то объяснение! Или жизнь бессмысленна? Так не может быть! Я обязательно все пойму! Вот-вот я ухвачусь за какую-то спасительную идею! Я не отрывалась от книги почти одиннадцать часов, лишь изредка залезая на старый заброшенный чердак или убегая в лес, чтобы там спрятаться от требовательных любящих взглядов бабушки, отдышаться, перекурить...
Вновь и вновь я перечитывала одни и те же строки, и если мысли еще больше запутывались, то сердце все острее чувствовало мучительную боль Боренькиного сердца. Это было так ужасно! Как так могло получится, что я стала источником его страданий? Неужели и я подобно героине этого романа, опутала Борю ненужной любовью? Навсегда в моем мозгу отпечатались эти страшные слова: " По своей молодости и неопытности я всегда полагал, что для сердца человеческого нет ничего мучительнее терзаний и жажды любви. Но с этого часа я начал понимать, что есть другая и, вероятно, более жестокая пытка: быть любимым против своей воли и не иметь возможности защититься от домогающейся тебя страсти. Видеть, как человек рядом с тобой сгорает в огне желания, и знать, что ты ничем не можешь ему помочь, что у тебя нет сил вырвать его из этого пламени. Тот, кто безнадежно любит, способен порой обуздать свою страсть, потому что он не только ее жертва, но и источник; если влюбленный не может совладать со свои чувством, он по крайней мере сознает, что страдает по собственной вине. Но нет спасения тому, кого любят без взаимности, ибо над чужой страстью ты уже не властен и, когда хотят тебя самого, твоя воля становится бессильной..." Как ему сейчас плохо! Это я во всем виновата! Я ненавидела себя за свою любовь. Ну ничего! Он скоро забудет меня. Нужно лишь что-то предпринять, чтобы он понял, что я не стою сожаления. Не обращая внимания на удивленные восклицания бабушки, ничего не видя перед собой, я, как полоумная, ринулась в Питер, еще толком не зная, что буду делать. Но все снова перевернулось с ног на голову.
Почему-то я вдруг оказалась на Невском. В глазах потемнело, я только теперь вспомнила, что, кажется, уже двое суток не ела. Поймав машину, я назвала адрес Коляковцева, он жил совсем рядом. Слава Богу, я его застала. Я буквально упала ему на руки, а когда очнулась, передо мной сидел Василий, Мишин друг, будущая гордость отечественной медицины.
- Сколько мне осталось? - неудачно пошутила я.
- Трудно сказать, Катя, - я с удивлением поняла, что он говорит серьезно. - Может, час, может, год. Может, десять лет...
- А в чем собственно дело? - недоумевала я -С диагнозом торопиться не будем, - ушел от ответа Вася. - Никакого курева, кофеина, стрессов... Что вообще случилось? У тебя совершенно безумный вид! Извини, я так испугался... Вот, порылся у тебя в сумке и кое-что там обнаружил, - Василий показал мне мою тетрадь. Я уже начала писать свой рассказ. Только так мне удавалось хоть ненадолго вернуть прошлое, еще раз оказаться рядом с Боренькой. Я писала и боялась даже подумать о том, что произойдет, когда писать будет уже не о чем. Мне больше некуда будет сбежать от себя?
- И что же? - я внимательно следила за Васей.
- Я бы посоветовал тебе сделать все возможное, чтобы Миша этого не увидел, - не спускал он с меня глаз. - Это я говорю как друг. А вот, что я скажу тебе как врач. Ты правильно делаешь, что пишешь. Нельзя держать такое в себе. Уверен, этот способ выговориться поможет тебе придти в себя, но, Катенька! Это ведь все ужасно!
- Что ужасно? - я начала раздражаться.
- Ты как-то все неправильно воспринимаешь, - понизил он голос. - Это же бред, неужели ты сама не видишь?
- Что ты, интересно, имеешь в виду? - Вася, очевидно, заметил закипающую во мне злость и ловко увел разговор в другую сторону.
- Если ты так любишь этого Борю, то радуйся, что он тебя бросил, а не ты его. У вас бы все равно ничего никогда не вышло.
- Это почему же?
- Подрастешь, узнаешь, - уверенно ответил Вася. - И не вздумай рассказывать про него Мише.
- Да почему, черт возьми?! Он то тут причем?
- Катюша! Поверь мне на слово, гораздо быстрее, чем ты можешь себе представить, ты станешь его женой.
- Никогда! Я не хочу быть куклой на чайник! Я не буду его аквариумом! взорвалась я -Ага! Ты кричишь! И знаешь почему? Потому что тебя задевает его холодность. Потому что ты ревнуешь. И весь этот бардак, который ты развела, всего лишь попытка привлечь к себе его внимание.
От ссоры нас спас Михаил. Он появился в дверях усталый, какой-то пыльный, обросший щетиной, но помолодевший, сверкающий глазами и новой, еще неизвестной мне, улыбкой.
- Ну что? - резко прервал он нас, озабоченно поглядывая то на меня, то на Васю.
- Нормально, жить будет, - спокойно ответил Вася. - А ты чего такой взмыленный?
- Ребята, я разорен! - торжественно заявил Миша. -Счет заморозили, налоговая полиция вот-вот схватит меня за голую пятку, в стране финансовый обвал, работы нет, а денег не хватает даже на то, чтобы оплатить Лешкину няньку!
- Вот это да! - обалдела я. Кажется, Мишина мечта о миллиарде долларов надолго отодвинулась от реальности.
- Я рад, что у тебя бойцовский настрой, - подмигнул Вася.
- Не то слово... Как в старые добрые, - подхватил Коляковцев. И скоро они уже что-то обсуждали в Мишином кабинете, позвякивая кампари и дымя разноцветными "Собрание". А я? Я вновь утопала в воспоминаниях. Боря!
Где он теперь? Что с ним? Какая я дура! Ведь я еще и названивала ему! А он даже не знал, что сказать, как меня повежливее послать! Никогда не забуду это невыносимое молчание в трубку! Черт! Все-таки так тоже нельзя. Надо что-то делать. Все переменить! Абсолютно все! За этим решением последовала череда отчаянно глупых поступков. - Катюшечка! - вдруг кто-то ласково мурлыкнул рядом. Так называл меня только Мишин сын. Миша часто подсмеивался над Лешенькой, который в свои четыре года казался гораздо более влюбленным в меня, чем его чересчур мудрый отец.
- Что, маленький? - я села на постели и крепко обняла его.
- Тебе лучше? - Лешенька прижался ко мне, обвив мою шею тоненькими ручонками.
- Да, мой сладкий, - растроганно шептала я. - Все хорошо. Все еще будет очень хорошо, - так мне сказал Боря при прощании, и боялась не верить в это.
- Ты теперь останешься с нами, правда? - робко и в то же время требовательно, как любой любящий человек, вопрошал Леша.
- Солнышко мой, но я ведь не могу, - удивленно взглянула на него я. -Почему? - я сама хотела бы знать, почему не могу быть рядом с тем, кого люблю. Но вдруг что-то перевернулось во мне. Я решилась. Раз уж Бог послал мне такое испытание, раз уж он показал мне обратную сторону любви, то почему бы мне не уберечь от подобных разочарований тех, кто любит меня. Как я могу отказать маленькому мальчику в праве любить меня? Как я могу объяснить этому неизбалованному родительской лаской ребенку, что любовь может тяготить, причинять неудобство и даже боль? Ведь когда тебя любят, ты невольно чувствуешь себя обязанным, а любая обязанность терзает эгоистичное, свободолюбивое сердце человека. Порой и я содрогалась, глядя в круглые обожающие меня глаза Лешки. Мне станови лось не по себе от его детской нежности. Вот уж действительно, мы в ответе за тех, кого приручили. Сколько раз я зарекалась приходить к нему, зная наперед, как он будет скучать потом, как будет разрываться от тоски его маленькое сердечко, не желая отпускать меня в неведомый ему взрослый мир. И все же я приходила снова и снова, леденея при одной мысли, что могу лишить ребенка материнской нежности, женской привязанности.
- О чем вы тут сплетничаете? - весело ворвался к нам Миша.
- Миша, нам надо кое-что обсудить, - не терпящим возражений тоном заявила я.
- Ну конечно, детка, - подмигнул мне Миша.
- Пап! Значит, Катюшечка тоже твоя детка, как и я? - обрадовался Лешенька. -Вот что, - Миша даже поперхнулся. -Иди-ка в свою комнату.
- Ну пап! - круглые глазки заблестели от набежавших слез.
- Я кому сказал! - рявкнул Михаил, так что даже я вздрогнула. И Лешка послушно засеменил к двери, бросая на меня робкие взгляды.
- Ты чего это? - спросила я, когда он вышел.
- Что ты хочешь обсудить? - пропустил мимо ушей мое гневное восклицание Миша.
- Ты не мог бы оказать мне одну услугу? - начала я издалека.
- Я надеюсь, на это отвечать не требуется? - прищурился Миша.
Видишь ли, уже во вторник мне предстоит начать учебный год, и я боюсь, что просто не успею справиться с одним делом...
- Я сейчас хрюкну, - вдруг оборвал меня он. -Что за демагогия?
Я с трудом подавила раздражение и коротко ответила:
- Я хочу снять квартиру.
- Ух ты! У тебя много денег? В стране финансовый кризис, а Катя не считает купюры! - цедил он сквозь зубы, пристально всматриваясь в мои глаза. -Кое-что сохранилось, - я не обращала внимания на его сарказм.
- А по-моему, ты ждешь, что я предложу тебе переехать ко мне...
- Ты поможешь мне? - теперь уже я перебила его.
- Нет! Я предложу тебе остаться здесь.
И я осталась. Я поселилась в комнате Лешеньки, взвалила на себя трехсотметровую квартиру Коляковцева вместе с ним и его причудами. Только суета, бесконечная беготня позволяли мне спрятаться от собственных мыслей, своей безудержной тоски.
Часами занимаясь домашней работой, я то и дело натыкалась на фотографии Светы, бывшей Мишиной жены. Почему он хранит эти снимки? Что? И здесь какая-то непонятная история любви? Я не спрашивала его об этом. Все равно мои расспросы ни к чему бы не привели.. Миша никогда не считал меня равной себе. Конечно он ценил меня, был ко мне привязан. Все это он называл любовью. Может быть, он и прав. Ведь я люблю свою авторучку, а он относится ко мне ничуть не хуже, чем я к родному старенькому "Паркеру"!
Я не могу писать ни чем другим. Я жутко нервничаю, если теряю его и не успокаиваюсь, пока не нахожу. А когда он рядом, я даже не замечаю его существования. Но насколько мне известно, к Свете он относился иначе! Там тоже было море цветов, отказы от карьеры, звездное небо и прочие атрибуты романтической любви. И вдруг все это расползлось по швам. Она изменила ему. Как будто нарочно. Как будто специально, почти со всеми его приятелями. Со всеми, кто не отказал. Полгода Миша что-то обдумывал, а потом развелся. Зачем она это сделала? Ведь не просто так? Или я вообще ничего не понимаю в этой жизни? Я помню, как она неожиданно приехала к нему в офис. Молодая, красивая, роскошная женщина с трагическими глазами и, рыдая, громко кричала, не обращая внимания на меня, секретаршу, еще каких-то людей:
- Миша! Ну ты хотя бы ударил меня! Хотя бы наорал! Так тебе же совершенно все равно!
А Михаил стоял перед ней бледный, но абсолютно спокойный, бесстрастный, как будто его и не было там, как будто не к нему она обращалась. Я познакомилась с ним за пару месяцев до развода, но на протяжении всего времени нашего общения Света не переставала названивать ему, молить о прощении, клясться в любви. И никак мне было не вникнуть в суть происходящего. Что руководит ее действиями? Любовь? Жажда денег? Почему она это сделала? Почему Миша так возмутительно спокоен? А главное - какова моя роль в этом надуманном представлении?
Так прошла неделя, незаметно подпустив ко мне сентябрь. И вот я уже должна была ехать в университет. Боже мой! Как мне не хотелось! Как я боялась возвращаться в свой прежний мир! Миша приучил меня жить с болью, Боря показал мне, что значит жить без боли, и пути назад для меня не было. Не хотя поднимаясь с постели в тот злосчастный вторник, я решила отправиться на юрфак попозже, чтобы не встретить никого из однокурсников. В конце концов все, что я смогу сегодня сделать - это узнать расписание. Ни о каких занятиях в первый день учебного года не могло быть и речи. Но в метро я неожиданно столкнулась с Ярославой.
- Катя! Котеночек! Я так соскучилась! - она повисла у меня на шее. Все лето Яся провела в деревне и уже давно названивала мне домой, еще не зная, что переехала к Коляковцеву. Мама не дала ей мой новый телефон. Наверное, ей было стыдно за меня. Могу себе представить, что она обо мне думала! Пошлая карьеристка, прокладывающая себе дорогу через постель! Разве она поверит, что Миша боится даже подойти ко мне слишком близко, опасаясь, что я сломя голову брошусь в ванную и запрусь там на всю ночь?
- Ну как Боря? Ты познакомишь меня с ним? - Яся вся горела нетерпением. Я написала ей о нем, когда еще не знала, чем все это закончится, и теперь Яся, обожающая любовные истории, жаждала романтических подробностей.
- Нет, Ясик. Уже нет. Давай сменим тему, - вымученно улыбнулась я, но я снова ошиблась - они все-таки познакомились. Мы долго бродили по городу, обсуждая университетские новости, будущие планы, как вдруг оказались на Малом проспекте. Фрейд писал, что бессознательные поступки выдают наши тайные желания. Может, и так, но видит Бог, я совсем не хотела, чтобы Боря вновь увидел меня. Это получилось случайно. Я была уверенна, что первого сентября он не работает, и позволила себе снова нырнуть в до боли знакомый полумрак "Трюма". Мы приютились в уголке и угощались горячим чаем, изредка перебрасываясь доброжелательными замечаниями с Ольгой.
И вдруг Саша и Боря оказались прямо перед нами. Я не могла оторвать взгляд от его утомленных рабочим днем глаз, с ужасом наблюдая, как он пытается совладать с испугом, овладевшим им так неожиданно. А Саша так не кстати, видимо, еще помня наши былые посиделки, весело разболтал, что они уже собираются домой. -Здорово! Боря! А ты не подвезешь нас с Ясенькой? - все-таки не удержалась я.
- Я сегодня без машины, - все более терялся Боря.
- Так, девушки, мы вас покинем, - бодро вмешался Саша, - но через двадцать минут я доставлю вам Бориса в целости и сохранности!
Он ошибся. Боря просто сбежал. Сбежал от меня. И когда Саша вновь подошел к нашему столику, ему пришлось спрятать глаза и выдавить из себя: -Боря просил принести свои извинения. Его срочно вызвали к командиру.
Это было последней каплей. Такого жалкого обмана я уже не могла вынести. Притихшая Яся молча гладила меня по руке, опасаясь вымолвить хоть слово участия. Я ненатурально поулыбалась и, наспех распрощавшись с ней, побрела к дому. Вдруг рядом со мной просигналил автомобиль. Я обернулась и увидела Мишин BMW. Перевалив через лужи, я нехотя загрузилась внутрь.
- Катюш! Пощебечи чего-нибудь, а то я так загружен сегодня! - с ходу заговорил он.
- Отстань, - грубо отмахнулась я. Да, вот она моя жизнь. Быть игрушкой этого холеного красавца, поднимать ему настроение.
- Что это с тобой? - удивился Миша. Я не ответила. А что я могла сказать? Что за лето успела привыкнуть к другому обращению, предупредительному и ласковому? Мы молча доехали до дома, и я сразу же заперлась в ванной, пытаясь избежать его пристального бездонного взгляда. Миша был явно озадачен моим поведением, и я услышала, как он, не особенно церемонясь, устроил шмон в моих вещах. Так, вот он нашел фотографии... Ага! А это стихи, и, кажется, письма... Михаил позвонил кому-то, и вот уже плачущий Лешенька был отправлен к бабушке. Наступил и мой черед.
- Катерина! Открой дверь! Я кому говорю! - настойчиво твердил он. В ответ я включила воду. И тут вдруг произошло что-то странное. Такого я от Коляковцева никогда не ожидала! Он рывком выломал дверь и, больно схватив меня за руку, потащил в комнату. Он буквально швырнул меня на кровать и придавил всей тяжестью своего тела.
- Убери руки, - задыхаясь, прошипела я.
- Что? - заорал он. -Да я хоть пальцем когда-нибудь тебя тронул? Что ты из себя корчишь? Тоже мне страдалица! Кому ты нужна? Цыпленок синюшний!
- Ты зато великолепен! Просто неотразим! - отпарировала я сквозь зубы. Как я его ненавидела в ту минуту! Мне хотелось расцарапать его красивую физиономию, придушить его. Все в нем выводило меня из себя. Он был идеален до тошноты, до безобразия.
- Ну ты, видимо, тоже ничего! - кипел Миша. -Надо же! Такая маленькая с виду, а оказывается, обыкновенная потаскуха! Шлюха!
- Шлюха? - взорвалась я. -А ты, значит, добродетель ходячая? Может, ты конечно и прав, только ты меня на свои миллионы не купишь!
- Да где уж мне! Что ты! А вот любой паршивый мент за пару цветочков очень хорошо проведет с тобой время! Ты, оказывается, форму уважаешь? Вот уж не подумал бы!
- Убирайся! Мерзавец! Негодяй! я уже совсем ничего не соображала. -Да, мне пора, - Миша кинул мрачный взгляд на часы и как-то резко успокоился. - Никуда не уходи! Слышишь?
- Пошел к черту! - запустила я ему вслед подушкой. Он молча вышел. Только теперь я почувствовала, как мне это все надоело, как я устала. Наверное, у него есть право орать на меня. Наверное, и перед ним я виновата. В конце концов он ждет от меня большего, чем я могу ему дать. И не без оснований, иначе какого черта я поселилась в его квартире?! Какое ему дело до моих личных проблем? Ведь не могу же я сказать ему, что переехала, потому что боюсь ненароком наткнуться на Борю, а снять квартиру у меня не хватает практицизма. Боже мой! Неужели я и в правду потаскуха? Никогда не думала, что стану героиней случайного романа! Пошлость какая! Нет, мне никогда не разобраться в бардаке, в который превратилась моя жизнь. Боря любит Вику, Вика любит Борю, но почему-то от суммы слагаемых меняется тождество, а равенства вообще не получается.
Еще Света... Миша. Голова идет кругом! Я больше не хочу никого любить, я не хочу, чтобы кто-то любил меня. Я уже ничего не хочу. Мне просто лень, лень жить. Пусть они сами ковыряются в своих проблемах, которые сами же себе и создают. Как старательно Боря убеждал меня в своей принципиальности! Так что же он сам и плюет на нее? Если эта женщина дороже ему, чем собственная совесть, почему он не борется за нее? А если он не хочет растоптать свое "Я" ради секундного упоения любви, так зачем же он позволяет ей влезать в его жизнь? Да еще и меня впутал! Все! Баста! Отныне моя хата с краю. Меня больше ничто не касается, и мне на всех наплевать. И не надо обвинять меня в слабости, в безрассудстве! Я не напрашилась на этот праздник. Я никогда, несмотря на отсутствие четко сформулированной жизненной концепции и каких-либо принципиальных начал, не взваливала свои проблемы на чужие плечи. Никто не знал о моей боли. Я никогда не использовала другого человека для того, чтобы сбежать от себя или своего прошлого, хотя я не знаю, насколько я добродетельна. Вполне возможно, что я способна и на предательство и на подлость. Но никогда я не стану столь разумной, как Вика, которая принимает любовь как должное и не чувствует себя обязанной, никогда я не стану превращать человека в аквариум или еще что-нибудь столь же ценное, никогда я не стану заменять свою любовь чужой. Но я не смогу уже быть и собой. Я просто больше ни во что не верю, а человек без веры не человек. Каждый во что-то верит. Когда-то и у меня был Бог, даже вполне материализованный. В его глазах отражалось небо и можно было в них пересчитывать облака. Его губы скрывали солнечный свет, который он дарил мне своей улыбкой. Все в нем было божественно! И то, как он курил, и то, как он пил пиво... Но потом он сказал, что все это чары, и он вовсе не Бог. Так кто же? Кудесник? Чародей? Ведь когда рассеиваются чары, все кончается, уже ничего нет. Солгал ли он в первый раз или во второй, но ложь перечеркнула его святость. Если лжет даже Бог, то что делать мне? Лучше жить во сне, чем бежать от действительности в сон. Ну что ж! Вот, пожалуй, и все!.. Ты останешься на том конце дороги, я меж снов своих бродить пойду..." Миша вздрогнул и выронил тетрадь. "Какой бред! Какое безумие!"-дико стучало в голове. Он не заметил, как рядом присел Василий, вспотевший, изможденный.
- Жива, - выдохнул он. -Все обойдется.
- Это точно? - безжизненно спросил Михаил.
- Да что с тобой?
- Вася! Она опять что-нибудь с собой сделает! Ты только посмотри, что она пишет!
- А ты-то на что? - повысил голос доктор.
- Она ненавидит меня, - покачал головой Миша.
- Глупости! Ты ее спас! Женщины всегда влюбляются в своих спасителей!
- Она думает, что любовь - это цветы в постель, - растерянно бормотал Миша.
- Черт! Да пошли ты ее подальше! Уже даже я устал! - громко выдохнул Вася. -Сдалась она тебе! Что ты вообще с ней связался? Мало летка и есть малолетка! Так и будет влезать в какое-нибудь дерьмо, а ты ее вытаскивать!
- Я без нее никто, - печально признался Миша.
- Это ты-то?! По-моему, тебе тоже пора подлечиться! Да она в подметки тебе не годится! Ведь девчонка! Глупая, маленькая девчонка!
- Ты ее видел? - вскинул на него усталые глаза Миша. Вася замолчал. Больше нечего было сказать. Если человек безумен, то это надолго.
- Тогда принеси ей цветы в постель, - пожал он плечами.
- Она не поверит, - покачал головой Михаил. -Она же знает, что я никогда бы такого не сделал.
- Ну что? И ты теперь будешь ныть? - разозлился Вася. -В пору открывать клуб разбитых сердец и дружно пускать розовые сопли.
Давай-ка лучше подсуетись, чтобы все оформили как несчастный случай, а то ее в дурдом на месяц сошлют.
- Еще и права на машину не дадут, - усмехнулся Миша.
- Вот-вот! - подмигнул Василий, обрадовавшись, что приятель воспрял духом.
- К ней можно?
- Только без шума! Она еще под наркозом!
Но Миша и не думал слушать ответ. Он решительно шагнул к палате с табличкой "Посторонним вход воспрещен" и осторожно открыл дверь. Катя лежала на постели, спокойная, воздушная, совсем прозрачная, так что сквозь побледневшую кажу легко угадывались безкровные вены. Но она дышала, и это было для него главным. Сон почти сразу увлек его на край утомленного сознания. Он проспал бы сутки, не меньше, до того его измотала тревога за нее. Но его чуткий слух вдруг уловил сквозь размытый туман сновидений ее голос.
- Миша.., - он мигом распахнул глаза, готовый к новым ударам судьбы. Нет, вроде бы все спокойно. Только крепко сомкнутые ресницы Катиных глаз теперь обнажили ее яркий незабудковый взгляд.
- А я боялся, ты назовешь меня Борей, - не удержался он. -Прости!
- Ничего, - одними губами ответила Катя.
- Идиотка, - грустно улыбнулся Михаил.
- Извини, - прошелестела она.
- Ты так мне надоела, Катя! Я так устал от тебя! Может, послать тебя подальше?!
- Ага, согласилась Катя.
- Да куда ж ты без меня денешься! - вздохнул Миша, бережно взяв ее за руку, стараясь не потревожить капельницу.
- Миша! Я не хочу в психушку, - неожиданно тихо заговорила девушка.
- Да? А по-моему, тебе там самое место! - возразил Михаил. -Ты что думаешь, я опять возьму тебя к себе? Пригрею змею на груди? Я еще не совсем спятил! Я не хочу бояться заглядывать в собственную ванную! И потом у меня маленький ребенок!
- Я не хочу в психушку, - еле слышно перебила его девушка.
***
Миша проснулся от резкого солнечного света, пробравшегося сквозь неплотно задернутые шторы. Он недовольно покосился на будильник. "Черт! Только три часа удалось поспать! Надо бы встать..." - лениво пробегали мысли, но Катя, засыпая крепко сжала его руку и до сих пор не отпустила ее. Вот сейчас она проснется, взмахнет ресницами, и он окажется внутри ее блестящих зрачков, увидит в них свое отражение. Миша даже затаил дыхание, но вдруг где-то рядом мелкой трелью зазвенел телефон. Михаил удивленно поглядел по сторонам. Он же отключил вчера всю технику, чтобы ничто не могло потревожить ее сон. Ах да! Это сотовый!
- Алло, - шепнул он.
- Коляковцев! Ты в своем уме? Я уже час тебя дожидаюсь! - орали на другом конце города.
- Я не могу, почти не слышно ответил Миша.
- А ты чего шепчешь? Заболел? - забеспокоилась трубка.
- Да нет... Тут Катя спит...
- Ты со всем, что ли спятил? Какая Катя? Давай живо, мотай сюда! Кто за тебя работать будет?
- Я не могу. Она держит меня за руку. Значит я ей нужен, и, когда она проснется, я буду рядом, - терпеливо объяснил Миша и нажал "отбой".
Стихи рождаются ночью Под светлый шепот луны. Летят минуты из строчек, Из хрупкой легкой мечты. Крошатся звезды на буквы, Поля рисует мороз, И шепчут пламенно губы Обледеневших берез. Красиво до изможденья!
На гребне дикой волны, В забытом ветре осеннем, И в хрипе рваной струны, В сердец разбитых кусочках, В надгробных серых камнях Без запятых и без точек Летит ночная строка.
И пусть никто не увидит За словом искры огня... Стихи рождаются ночью, Лишив покоя и сна.
Прид1т минута прощанья - Они останутся быть.
Стихи рождаются ночью, Чтоб вспомнить что-то, чтоб не забыть.
***
Потемнеет...Туман опустится...
Я услышу шорох за зеркалом.
Мне печальный ангел в нем явится, Перевяжет волосы лентами.
Черным пламенем вспыхнет облако...
И ресницы запутает инеем.
И, зажмурившись, рыжим золотом По стеклу проведу я линию.
Под крылом скорбящего ангела Прочитаю стихи последние, Превращу свою жизнь бесславную В тишину ночей предрассветную. Вкус крови. Взгляд зверя.
Боль обугленных нервов. Еще одна пустая потеря, Еще раз ты ждешь, поверив. Крик жертвы. Твой голод.
И ужас сытого сна.
И снова пусто в глазах, И холод сжимает твоя рука. Смерть твари. Вопль жизни. Прыжок над вечностью в ночь. Уходят в полночь последние мысли, И время уносится прочь.
И вновь ты ждешь своего рассвета, И вновь ты дремлешь в снегу.
И снова губы твои в помаде, И снова сердце в плену.
Мгновенье жизни - твоя охота, И жаждет плоти твой дух, И то, что в музыке только нота, Любовь называешь ты вслух.
***
Моя ушастая собака Мне в душу по-собачьи смотрит. Быть может сердце записало Все то, что разум мой не помнит.
Возможно, в нем запечатлелись Осколки жизни до рожденья.
А может, прошлое разбилось, И жизнь моя - одно мгновенье. Наверно, будущее видно Собаке в сердце-сгустке красном, А может, попросту обидно, Что жизнь пролаяла напрасно.
Иль в сердце этом услыхала Вдруг рык собачий, волчий вой, И время для нее настало Поговорить со мной - собой.
Я страдаю - значит живу. И от жизни не откажусь. Я звезду, упавшую в ночь, Потерять теперь не боюсь. Я страдаю - значит люблю, И в слезах моих мой рассвет. Я в твоих глазах отыщу Той звезды пленительный свет. Я страдаю значит пишу. Незаметный оставить след В твоей жизни я не спешу, Верю в да, но знаю, что нет. Без тебя и с тобой - одна, Я тону в этом странном сне, Наблюдая, как жизнь моя Исчезает в полночной мгле.
***
Все будет завтра. А сейчас не надо. Разбудит утро осени дождем.
Вскружится голова с кофейного дурмана, Мы хмурый бестолковый день начнем. Все будет завтра: толкотня и ссоры, И ядовитые укольчики обид, Милльоны слов отборнейшего вздора, И причитания старушечьих молитв. Все будет завтра: суд, палач и казни, И глупости настырные глаза, И с ними низенькие, пошленькие страсти... Все будет завтра. Так же, как вчера.
И под туманом табака и гари, Под сладенькую музычку ларьков Высматривать мы станем сказки дали, Прикрывшись от небес в тени зонтов. Все будет странно, дико и нелепо, Но не сейчас, когда поет струна, Когда по саду бродят тени лета, Когда в глаза мои глядит луна, Когда на небе робко светят звезды, Когда свечи последний вздох угас, Похоронив свой жар в горячем воске... Все будет завтра. Только не сейчас. Твой мучительно тонкий стан Снег завьюженный обовьет... Он тебя еще не узнал, Вашей встречи пока не ждет. Твой мерцающий ясный смысл Не ему еще посвящен, Его ночь, его радужный день Не тобой пока освещен.
Твой задумчивый, долгий след В его жизнь еще не вошел, И в руках твоих лунный свет Он пока еще не нашел.
Твой немыслимо светлый лик Обовьет завьюженный снег... Одиночество только миг, А любовь твоя - целый век.
***
В точке пересечения, Там, где падают звезды, Куда уходят мгновения, И где рождаются грезы - Окно из льда или пламени Прикрыто солнечным именем. Координаты не заданы, Следы дождя песнью вымыты. И миг лишь дарует путникам Весну, журчащую прелестью. Координаты не заданы, Но каждый знает, что есть оно. На юге или на севере...
Не все ли равно, где именно? За городом или селением, За морем забытым есть оно.
Не зная в какую сторону, Уверены все - впереди! Координаты не заданы, И все-таки ты иди.
Стихи бессмертны, как время. В словах останется жить Все то, во что не поверив, Сумела в жизни разбить... Прольют дожди. Я забуду Всю горечь былую обид, И вздрагивать больше не буду От вновь запоздалых молитв. Но боль моя не исчезнет, И юность моя не уйдет Они бессмертны, как вечность, Для каждого, кто прочтет.
В истерзанных строчках сила Зигзага моей души.
Бумага в себе сокрыла И холод, и жар мечты... Стихи бессмертны, как время. В словах останется жить Все то, во что не поверив, Сумела в жизни разбить...