Страница:
Михаил Ахманов
Первый после бога
Ключ к будущему человечества надо искать в его прошлом.
Часть I
Прошлое и настоящее
Магелланов пролив.
Март 1685 года, начало осени в южном полушарии
Запись № 006322.
Код «Южная Америка. Питер Шелтон».
Дата просмотра записи: 15 августа 2302 г.
Эксперт: Мохан Дхамендра Санджай Мадхури.
Темная волна в серебряных разводах пены приподняла «Амелию», и на миг показалось, что корабельные мачты проткнут затянувшую небо облачную пелену. Вода, заливая палубу, с шипением хлынула через шпигаты[1], жадно облизала доски, орудия, якорные цепи, ноги вахтенных и под хор проклятий откатилась в море. Корабль содрогнулся, застонал, вскрикнул, как человек под ударом бича; скрип дерева, хлопанье парусов и голоса людей сливались в симфонию страха. Ей аккомпанировал грохот валов, разбивающихся о скалы неприветливого берега. Этот край уже давно забыл о лете, и на клыкастых прибрежных утесах тут и там виднелся снег.
Снег! Питер Шелтон мог поставить гинею против фартинга[2], что большая часть его команды в жизни такого не наблюдала. Сам он трижды пересекал Атлантику, ходил в Плимут, Лондон и Роттердам и как-то попал в Северном море под снегопад. Валившие с неба хлопья, что тут же таяли в ладонях, мнились чудом, божьим наказанием или происками дьявола, но Батлер сказал, что для северных широт это дело обычное. На то он, мол, и север, чтобы сыпать снегом и покрывать моря и реки льдом… Но сейчас они были на юге! На таком далеком юге, что едва ли дюжина судов плавала когда-нибудь в этом проклятом проливе, открытом некогда португальцем Магелланом! Впрочем, подумал Шелтон с философским смирением, всё в руке Господа, и если ему пожелалось, чтобы юг походил на север, спорить не приходится. И удивляться тоже – не более, чем при мысли о том, что Земля кругла, словно апельсин.
«Амелия», бриг доброй плимутской постройки, девятый день шла под кливерами, медленно прокладывая путь в этих опасных водах. За нею, повторяя каждый маневр Шелтона, плыли «Радость холостяка» и «Пилигрим». Их голые мачты и реи, покорные движению волн, прыгали вверх-вниз на фоне серых облаков, пушечные порты были задраены, а фигурки мореходов, суетившихся на палубах, казались мурашами, облепившими в поисках спасения древесную щепку. Оба фрегата принадлежали Дэвису, признанному вожаку флотилии – во всяком случае, пушек и людей у него было больше, чем у других капитанов. По этой причине его суда двигались сразу за «Амелией», игравшей роль проводника, а дальше раскачивались на волнах «Утенок» Свана и большой барк Таунли. Корабли Кука, Рикса и Бамфилда, а также барк «Три песо» и шлюп «Москит» Питер вообще не видел и мог лишь надеяться, что они идут в кильватерном строю, не приближаясь к скалистым берегам.
Батлер, первый помощник, стоявший рядом с Шелтоном на квартердеке, повернул к нему суровое лицо.
– Вздернем грота-трисель, капитан? На такой волне рулить будет надежнее и быстрее выберемся из этой чертовой щели.
Шелтон на секунду задумался, потом покачал головой.
– Нет. Сейчас мы идем так, как плыл когда-то сэр Френсис[3]. Я не стану рисковать, Дерек.
Батлер насупил брови, и его лоб прорезала вертикальная морщина.
– Пожалуй, ты прав. Где спешка, там убытки.
В убытках старый моряк разбирался неплохо – плавал с Морганом, Олоне и прочими великими людьми, а в компанию «Шелтон и Кромби» пришел с пустым карманом. Зато в мореходном искусстве равных ему не было. Половине того, что знал и умел капитан Питер Шелтон, он научился у Батлера.
«Амелию» снова швырнуло к небесам. Тоннаж у брига был солидный, трюмы забиты порохом, мукой и солониной, десять пушек на борту и молодцов в команде больше пяти дюжин… Но волны играли кораблем, точно сухой кокосовой скорлупкой.
Взглянув на небо, Батлер почтительно перекрестился и пробормотал:
– Хвала Творцу, что бури нет и ветер слабый. Не то…
Поток воды захлестнул палубу, снова вызвав крики, проклятия и ругань. Особенно изощрялся Ник Макдональд, рыжий ирландец. Он вопил, кашлял, хрипел, пока боцман не сунул ему под нос кулак. Ника и семнадцать других головорезов наняли в Порт-Ройяле на случай драки с испанцами, и была эта братия буйной, хвастливой и на язык невоздержанной. Шелтон богохульства не любил. Люди, плававшие с ним годами, это знали, как и то, что гневить капитана лучше не стоит.
Но сейчас ему было не до рыжего ирландца-сквернослова. Он смотрел на темную воду, на скалы в пенных кружевах, на кливер, трепетавший под ветром, и вспоминал лоцию старого Чарли. Старого, так как Чарли Шелтон жил столетие назад и приходился Питеру прадедом, но если разобраться, старым он не был, просто не успел состариться, когда испанское ядро раздробило ему кости. Он погиб на корабле адмирала Френсиса Дрейка, пал в бою с армадой, плывшей покорять Британию, и оставил вдове свои записки, домик в Портленде, двенадцать крон серебром и малолетнего сына Питера. Если подумать, не так уж мало.
– Ветер и правда слабый, – промолвил Шелтон, глядя на парус. – Наше счастье, Дерек! Здесь бывают смерчи, внезапные и очень сильные. Кладбищенский ветер, как написано у Чарли.
– Да минует нас участь сия! – Батлер снова перекрестился. – Но Дрейк с твоим прадедом все же тут прошли. И мы пройдем!
– Пройдем, – кивнул капитан и покосился на своих офицеров, стоявших плотной кучкой позади рулевого. Их было трое – второй помощник Мартин Кинг, Руперт Кромби, кузен Питера и судовой казначей, и хирург Стив Хадсон. У штурвала – Пим, сын Пима, потомственный моряк, самый надежный рулевой «Амелии». Штурвал в его огромных лапах был, что младенец в колыбели.
Некоторое время Питер размышлял, сказать ли им, что может случиться через день-другой, когда корабли покинут эти теснины и выйдут в океан. Пожалуй, говорить не стоило, слишком уж тягостные дни описывал предок в своих дневниках, слишком тяжелые и пугающие. Сэр Френсис Дрейк прошел здесь на «Золотой лани» и еще с двумя кораблями, прошел, не потеряв ни единого человека, но только очутился в Южном море[4], как грянул шторм. Штормом моряка не испугаешь, однако говорилось в записях Чарли, что буря была такая, какой не видел никто и никогда. Разметала она корабли, один из них погиб, другой вернулся в Англию, и только «Золотая лань» продолжила свой кругосветный бег. И длилась та буря пятьдесят два дня, больше семи недель!
Сказать – не поверят, а если поверят, то устрашатся и ослабнут духом… Лучше не говорить, решил капитан. Даже самые доверенные люди, Батлер, Мартин Кинг и братец Руперт, в глаза не видели лоцию старого Чарли и его записки; все это хранилось в морском сундучке в поместье деда Картахена, завещанном Питеру. Но не было нужды лезть в тот сундук, тревожить хрупкие страницы, брать записи с собой; каждое слово и фразу, каждый чертеж Питер помнил наизусть. В том была заслуга не только его памяти, но и деда Питера Шелтона-старшего. Сам он не добрался до Южного моря, эта удача выпала внуку. Сомнительное счастье! Хотя, с другой стороны, кто знает, где найдешь, где потеряешь…
– Право руля, Пим, – произнес капитан, вытаскивая из-за пояса подзорную трубу. – Так держать!
Наплывал остров с остроконечным скалистым мысом. Согласно лоции Чарли, полагалось обогнуть его с севера, так как другой рукав пролива вел на юг, к десяткам мелких островков, служивших лежбищами для тюленей. В этой каше, где воды перемешаны с землей, легко заблудиться, потерять время, а то и разбить корабль о скалу, невидимую под волнами. Оба рукава были миль восемь в ширину, но Шелтон знал, что северный сузится вскоре до трех миль и течение там будет быстрое. Такие узости, грозившие бедой, они уже проходили дважды; в этих разломах между высокими горами буйствовал ветер, постоянно менявший направление. Казалось, что ветров там не счесть, будто с каждой горы, с каждого острова дул особый ветер, и, сталкиваясь над морской поверхностью, они заставляли волны пускаться в неистовый танец. Опасные места! Не зря в старой лоции рядом с их описанием был нарисован холмик с могильным крестом.
Шелтон снова сунул трубу за пояс и выкрикнул:
– Том! Слышишь меня, Том!
– Да, сэр! – отозвался боцман. Глотка у Тома Белла была луженая, и грохот волн не заглушал его голос.
– Спустить бом-кливер! Вымпел на мачту!
Палубная команда засуетилась, подгоняемая ревом боцмана:
– Смарт, Макдональд, Нельсон, убрать парус! Шевели костылями, джентльмены! Костакис и Бэнкс, тряпку на грот-мачту! Остальные козлы стоят, где стояли, и слушают меня! И держитесь крепче, сучьи дети!
Треугольное полотнище бом-кливера резво поползло вниз, а на грот-мачте взвился узкий алый флаг, сигнал опасности. Прошли три-четыре минуты, и Дэвис ответил – над «Холостяком» тоже затрепетало красное полотнище. Следом поднялись вымпелы на «Пилигриме», «Утенке» Свана и «Старине Нике», посудине Таунли. Эти сигналы были ясно видны другим кораблям, и смысл их не оставлял повода для сомнений – каменные стены с двух сторон пролива сближались, течение вод ускорилось, а ветер, еще недавно слабый, стал налетать яростными порывами.
– Дым, – раздался голос за спиной капитана. – Дым, дьявол меня побери!
Питер обернулся. Кузен Руперт, Мартин и хирург передавали друг другу трубу, разглядывали берег. Над северными скалами поднималась тонкая струйка дыма, едва различимая на фоне серых низких туч. Ветер раскачивал ее, словно стебель гигантского невидимого цветка.
– Вот еще, – хриплым голосом молвил Хадсон. – Три дыма по правому борту и один – по левому.
– Неужели тут кто-то живет, – пробормотал второй помощник. – Хотя тюленей много, можно прокормиться…
– Тюлений жир очень полезен, – сообщил Хадсон. – Если у кого чахотка, то…
– Я пока еще здоров, – отозвался Мартин Кинг. Затем передернул плечами и пробормотал: – Не хотелось бы тут задержаться… Край мира, гиблые места!
– Гиблые, – согласился кузен Руперт, расправляя кружевной воротник. – Но, клянусь кошельком, здесь безопаснее, чем, к примеру, в Ист-Энде! Туда без шпаги и пары пистолетов лучше не соваться. Однажды я… – И он пустился травить байки о своем пребывании в Лондоне.
Шелтон кузена не слушал, а буравил взглядом рулевого. Но его загорелая рожа казалась бесстрастной, он не зыркал глазами по сторонам, не отвлекался на дымы, тюленей и разговоры офицеров. Видно, Пим, сын Пима, понимал, что в его руках – жизнь корабля и всех других судов, плывущих за «Амелией». Такое рвение стоило поощрить. Кивнув рулевому, Шелтон сделал характерный жест, будто зачерпывал кружкой ром из бочонка. Но Пим даже не облизнулся.
Теперь «Амелия» шла только под кливером, тянувшим ее вперед, как добрый конь. Временами, когда направление ветра менялось, парус хлопал, обвисал, волны начинали подталкивать корабль к берегу, их пенные гребни вздымались то над одним, то над другим бортом, заливая палубу ледяной водой. В такие моменты Пим, сын Пима, наваливался на штурвал вместе с Кингом, вторым помощником, а Руперт Кромби, бледнея, смолкал, позабыв о своих приключениях в Лондоне. Вероятно, Ист-Энд, где грабили безоружных джентльменов, был все-таки не столь опасен, как пучина холодных вод и скалы, засыпанные снегом.
Внезапно облака на северо-западе вспыхнули, серебряное пламя рассекло небеса и застыло рваной полосой, испускавшей искры яркого света. Казалось, там встали шеренгой безликие исполины в сияющих шлемах, легион гигантов, пристально следивших за пришельцами и ожидавших команды, чтобы обнажить мечи. Грозный блеск этого небесного пожара был так силен и яростен, что на палубе послышались испуганные крики, кузен Кромби снова смолк, а Дерек Батлер чертыхнулся.
– Что это, капитан? Что за дьявольское наваждение?
Питер Шелтон, прищурившись, окинул взглядом небеса.
– Горы, Дерек. Тучи разошлись, и солнце освещает горные вершины, покрытые льдом. Огромный хребет, каких мы не видели по эту и другую стороны океана. Я читал про эти горы в записках прадеда. – Перегнувшись через планшир, капитан повысил голос: – Боцман, пусть люди успокоятся! Это всего лишь горы и лед, что сверкает под солнцем!
Тучи сомкнулись, и пугающий небесный пожар угас. «Амелия» миновала узость, проскользнув между темными изрезанными утесами, словно корабль Одиссея меж Сциллой и Харибдой. Эта мысль развлекла Шелтона; он подумал, что те опасности были всего лишь измышлениями греков, а реальность прозаичнее и страшнее: бурные воды, обледеневшие скалы, мрачные острова на краю света и восемь тысяч миль, что отделяют его от дома. Но хоть реальный мир казался совсем не похожим на древние мифы, в нем тоже было нечто сказочное, нечто такое, что возбуждало разум и горячило кровь. Странствия Дрейка, Магеллана и Колумба… новые острова и континенты, целый Новый Свет, земли, полные сокровищ, отвоеванные испанцами у индейских владык… сами эти владыки, грозные, таинственные, правившие в Перу и Мексике… их богатства, скрытые от жадных глаз и рук испанцев…
Питер вздохнул. Судоходной компании «Шелтон и Кромби» эти богатства пришлись бы очень кстати! Клад инков, о котором говорится в записках прадеда, или город Эльдорадо, где крыши жилищ из золота, а полы из серебра… Но про Эльдорадо ходили только неясные слухи, и коль испанцы не нашли сей град за полтора столетия, был он, вероятно, чистым вымыслом. А вот сокровища инков – дело другое! Это не миф, не легенда, так как…
Мысленно перелистав прадедовскую рукопись, Питер Шелтон-младший нашел нужную страницу и повторил знакомую с детства историю. Старый Чарли был человеком дотошным и аккуратным, как и положено младшему штурману, – что ему поведали, то и записано слово в слово. О великом инке Атауальпе, о выкупе, что дал он вождю испанцев Писарро, и о смерти несчастного инки от рук захватчиков… И еще – о священном городе Мачу-Пикчу, сложенном из циклопических глыб, о подвесных мостах над ущельями и о реке со странным названием Урубамба… Точно рев трубы и удар колокола – урру!.. бамб!..
Воспоминания не отвлекали Шелтона от вида пенных волн, далеких гор и скалистых утесов. В эти минуты будто бы два человека жили в нем: мальчишка, склонившийся над рукописью прадеда, и капитан корабля, прокладывающий путь в самых опасных водах мира. У мальчишки, разбиравшего текст, написанный выцветшими от времени чернилами, сердце замирало в восторге, но капитан был спокоен; двадцать лет пролегло между ними, и годы эти, полные далеких странствий и тяжких трудов, одарили Шелтона силой, терпением и верой. Вера его была своеобразной; нельзя сказать, что так уж крепко он полагался на Господа, однако считал, что Бог помогает сильным духом и упорным в замыслах. До сих пор так оно и было.
Дымов за прибрежными скалами становилось все больше. Покосившись на эти сизые струйки, Батлер произнес:
– Время трапезы у местных людоедов… Что они жрут, капитан? Друг друга? Путники вроде нас в этой дыре встречаются нечасто.
– Они не каннибалы, – возразил Шелтон. – У Чарли записано, что народец этот мирный и боязливый. Люди сэра Френсиса видели их, одарили, как водится, бусами и никого не обидели. А что до еды, так здесь полно тюленей, птиц и рыбы.
– Разве Дрейк высаживался на этих берегах? – с сомнением молвил Батлер, озирая обрывистые скалы. – Будь я проклят, если здесь найдется место для якорной стоянки!
– Их в самом деле нет. Но «Золотая лань» шла проливом две недели, и я думаю, что на ночь корабль ложился в дрейф, а к берегу посылали шлюпки.
Батлер помолчал, затем прищурился на солнце. Диск светила смутным призраком висел за пеленою облаков.
– Как думаешь, до темноты выйдем в океан?
Питеру была понятна его тревога. Старый пират бороздил соленые воды уже тогда, когда наследник рода Шелтонов качался в колыбели и пачкал пеленки. Но Дерек Батлер не только рыскал по морям в поисках испанских галионов, он брал Панаму и дважды – Маракайбо, с Олоне и Морганом. Он знал берега, заливы и бухты Нового Света от Бостона до устья Ориноко, а в юности, еще до каторги, плавал на британских и голландских торговых судах. Повидать ему пришлось многое, но в этих водах Батлер был впервые и от того чувствовал неуверенность.
Палуба «Амелии» раскачивалась под ногами. Обогнув с севера безымянный остров, бриг очутился в водном пространстве миль двенадцать в ширину. Из этого внутреннего эстуария к Южному морю вели пять или шесть рукавов, распадавшихся на множество других, узких и более широких, петлявших среди островов и скал, бесчисленных, как небесные звезды. Сзади подтягивались к «Амелии» два фрегата, «Пилигрим» и «Радость холостяка», а за ними – барк Таунли и другие корабли. Питер уже мог различить высокую фигуру Эдварда Дэвиса на квартердеке «Холостяка» – тот махал шляпой, подтверждая, что все в порядке.
– Держать точно на юг, правее скалы, похожей на птичий клюв, – распорядился Шелтон, кивнув рулевому. Потом сказал Батлеру: – Мы будем в открытом море еще до вечера, Дерек. Примерно пятнадцать миль по этому рукаву, затем поворот на запад и еще двадцать миль между мелкими островами. Будет узкое место, но только одно, и скалы там невысоки. Корабль Дрейка прошел без помех.
– Жаль, что у нас нет точной карты, – хмурясь, отозвался Батлер.
– Карта у меня в голове, Дерек. Иди к себе, поешь и отдохни. Сменишь меня ближе к ночи. – Капитан оглянулся и понизил голос: – Кто знает, как встретит нас океан?.. Я усну со спокойной душой, если на вахте будешь ты, а не Мартин.
– Парень неплохой моряк, – буркнул Батлер и спустился на палубу.
«Будет когда-нибудь», – добавил про себя Шелтон. Мартин Кинг был младше его и плавал лишь семь или восемь лет, с тех пор как семейство Кингов почти разорилось на спекуляциях табаком и ромом. Но при всем недостатке опыта была причина, чтобы взять Мартина в этот поход, и не просто взять, а назначить вторым помощником. Мартин был человек верный, преданный до гроба, и капитан не сомневался, что в любой сваре, какие не редки среди буйного Берегового братства, Мартин встанет за его спиной с клинком и парой пистолетов. А вот о кузене Руперте такого не скажешь! Трусоват кузен! Зато в товарах и звонкой монете разбирается отлично.
Шелтон велел поставить бом-кливер и спустить алый вымпел, знак опасности. Флотилия двигалась в кильватерном строю по довольно широкому, миль шесть или семь, проходу, и волны здесь были более длинными и пологими. Они уже не плясали бешеный танец, не швыряли бриг, не заливали палубу, а катились в размеренном ритме одна за другой, привычно покачивая «Амелию». Два десятка вымокших матросов палубной команды спустились вниз, новая вахта встала на смену, но боцман Том Белл в отдыхе не нуждался. Питер плавал с ним шестнадцать лет, еще на старой «Амелии», мирно догнивавшей нынче у ямайских берегов. Проплавав с человеком столько лет, уже не удивляшься, что он двужильный, что может скатать серебряный пиастр в трубочку и свалить быка одним ударом. Что до быков, то с ними у боцмана был богатый опыт – перед тем как сменить сушу на море, Белл трудился буканьером на Эспаньоле.[5]
Поворот. Пим и Мартин навалились на штурвал, «Амелия» почти легла на бакборт и сразу выпрямилась, мачты прочертили зигзаг в низком сизом небе. Корабли флотилии повторили маневр. На повороте Шелтон разглядел каждое судно – фрегаты Дэвиса и Свана, барк Таунли и три брига. Кук шел на «Леди Джейн», Джонас Рикс – на «Фортуне», а Бамфилд – на «Мэйфлауэре», и у них, кажется, потерь не наблюдалось. В аръергарде тащились «Три песо», небольшой барк Пата Брэнди, и шлюп «Москит» Самуэля Лейта с командой четырнадцать человек. Но общее число экипажей было внушительным – почти восемьсот бойцов на десяти кораблях. Пушек, правда, маловато, меньше семидесяти, но артиллерию Дэвис хотел пополнить в Южном море, за испанский счет. К тому же не все участники экспедиции добирались морем – Гронье и Ле Пикар пожелали идти сушей, сквозь джунгли панамского перешейка, отделявшего Карибский бассейн от Южного моря. Дэвис надеялся, что они приведут сотен шесть корсаров, и тогда хватит людей, чтобы взять самые крупные и богатые города: Панаму, Гранаду, Гуаякиль, даже, возможно, Лиму, столицу вице-короля Перу. У Эдварда Дэвиса были обширные планы, но Шелтона это не касалось – по контракту с Береговым братством он считался свободным волонтером. Еще до ночи флотилия будет в Южном море, и это конец его обязательствам: Дэвис отправится в Панамскую бухту на встречу с Гронье, а он со своим кораблем – куда душа пожелает. Надо думать, на остров Мохас[6], к индейцам, сбежавшим из Перу. Может быть, найдется среди них потомок Атауальпы и Пиуарака, надежный, знающий горы проводник.
После поворота ветер сменил направление, и «Амелии» пришлось идти в галфвинд. К счастью, места для маневров хватало, и Шелтон велел поднять стаксель, а затем и фок. Теперь судно двигалось быстрее, разворачиваясь в трех-четырех кабельтовых от скалистых берегов. Реи фрегатов, барков и бригов уже не были голыми, на всех кораблях, дополняя кливера, вздувался светлым пузырем прямой парус на фок-мачте. В воздухе тоже произошли едва уловимые перемены, он будто бы посвежел, намекая на близость океана.
Команда и офицеры оживились. За спиной Шелтона спорили Хадсон и Кромби: хирург утверждал, что король Карл[7] сильно недужен и месяца не протянет, а у кузена Руперта мнение было другое, не верилось ему, что такой веселый монарх, любитель женщин и вина, скончается на пятьдесят пятом году жизни. Спорили они яростно, но сошлись на том, что герцог Йоркский, братец и наследник Карла, личность ничтожная и на троне долго не усидит.
Эти рассуждения Шелтона не трогали, никак не волновали. Правда, подумал он мельком, что при всех королях и правителях, какие были у Британии за сто последних лет, отчет о плавании Дрейка оставался тайной. Не списки награбленного у испанцев и не истории о подвигах сэра Френсиса и его людей, описанные Флетчером, хронистом экспедиции, а те документы, что нужны морякам: вахтенный журнал, штурманские карты и чертежи далеких, неведомых британцам берегов. Должно быть, все это лежит в секретном сундуке у первого лорда Адмиралтейства и будет там лежать еще столетие, пока королевский флот не появится в южных морях, чтобы разведать острова и земли, какие еще не прибрали к рукам испанцы, португальцы и голландцы. Размышляя временами на такие темы, Питер Шелтон сделал верный вывод: старый Чарли, славный его предок, был, несомненно, государственным преступником. Ибо срисовал он для себя кое-какие карты, включая и этот пролив, сделал записи, полезные навигатору, и не представил свой дневник в Адмиралтейство. Как и почему так вышло, Питер не знал, но склонялся к мнению деда, считавшего, что дело в тех страницах, где описана дорога к кладу инков. Не мог же Чарли выдрать их и отдать дневник в таком сомнительном виде! А отдавать целиком ему не хотелось, ибо Чарли был небогат и сильно манило его инкское золото. Возможно, он собирался найти компаньонов в Плимуте, снарядить корабль и отправиться на поиски сокровищ. Собирался, да не успел… Такие мысли были у Питера Шелтона-старшего. Впрочем, он мог ошибаться.
Скомандовав очередной оверштаг, капитан приставил к глазу подзорную трубу и осмотрел выход из пролива. За ним уже маячило огромное пространство вод, тянувшихся словно бы в бесконечность, к едва знакомым землям и вовсе неведомым островам. Где-то за линией горизонта, в тысячах миль от его корабля, лежали Китай и Япония, Индонезийский архипелаг, Индия, Аравия и Африка, Черный континент. Столь же загадочные и манящие, как южная часть Нового Света… Шелтон со вздохом опустил трубу и поглядел на Пима и своих офицеров.
– Так держать! Выйдем в открытое море на две-три мили и тогда повернем. Не хочется мне болтаться у берега.
– Небо в облаках, но сильной волны нет, – заметил Мартин.
– Успели до осенних штормов, – с важным видом произнес Руперт Кромби.
– Однако путь еще дальний, – добавил хирург и зябко повел плечами. – Я уже скучаю по теплу. Не хотелось бы зимовать на диких берегах, в какой-нибудь бухте, среди скал и тюленей.
Он испытующе уставился на капитана, но Шелтон промолчал. В истинные цели экспедиции были посвящены только Кромби и Кинг, да и то не во всех подробностях. Основания для такого выбора ясны: Руперт – близкий родич и, как сам Шелтон, наследник созданной их отцами компании, а Мартин почти родич, жених Лиз, младшей сестры Питера. Элизабет была единственной женщиной в семье Шелтонов, так как матушка, урожденная Амелия Кромби, скончалась от родильной горячки, произведя ее на свет, а отец больше не женился, хотя на Ямайке считали его завидной партией. Выросла Лиз девицей своенравной, баловали ее отец и брат, а потому, когда ей пожелалось замуж, особых возражений не последовало. Тем более что девятнадцать лет – самый возраст для юной леди, чтобы влюбиться в достойного человека. Мартин, избранник Лиз, всем был хорош, только беден, но Питер и Джон Шелтон, его отец, считали, что это дело поправимое. Если, конечно, поход в Южное море увенчается успехом.
Код «Южная Америка. Питер Шелтон».
Дата просмотра записи: 15 августа 2302 г.
Эксперт: Мохан Дхамендра Санджай Мадхури.
Темная волна в серебряных разводах пены приподняла «Амелию», и на миг показалось, что корабельные мачты проткнут затянувшую небо облачную пелену. Вода, заливая палубу, с шипением хлынула через шпигаты[1], жадно облизала доски, орудия, якорные цепи, ноги вахтенных и под хор проклятий откатилась в море. Корабль содрогнулся, застонал, вскрикнул, как человек под ударом бича; скрип дерева, хлопанье парусов и голоса людей сливались в симфонию страха. Ей аккомпанировал грохот валов, разбивающихся о скалы неприветливого берега. Этот край уже давно забыл о лете, и на клыкастых прибрежных утесах тут и там виднелся снег.
Снег! Питер Шелтон мог поставить гинею против фартинга[2], что большая часть его команды в жизни такого не наблюдала. Сам он трижды пересекал Атлантику, ходил в Плимут, Лондон и Роттердам и как-то попал в Северном море под снегопад. Валившие с неба хлопья, что тут же таяли в ладонях, мнились чудом, божьим наказанием или происками дьявола, но Батлер сказал, что для северных широт это дело обычное. На то он, мол, и север, чтобы сыпать снегом и покрывать моря и реки льдом… Но сейчас они были на юге! На таком далеком юге, что едва ли дюжина судов плавала когда-нибудь в этом проклятом проливе, открытом некогда португальцем Магелланом! Впрочем, подумал Шелтон с философским смирением, всё в руке Господа, и если ему пожелалось, чтобы юг походил на север, спорить не приходится. И удивляться тоже – не более, чем при мысли о том, что Земля кругла, словно апельсин.
«Амелия», бриг доброй плимутской постройки, девятый день шла под кливерами, медленно прокладывая путь в этих опасных водах. За нею, повторяя каждый маневр Шелтона, плыли «Радость холостяка» и «Пилигрим». Их голые мачты и реи, покорные движению волн, прыгали вверх-вниз на фоне серых облаков, пушечные порты были задраены, а фигурки мореходов, суетившихся на палубах, казались мурашами, облепившими в поисках спасения древесную щепку. Оба фрегата принадлежали Дэвису, признанному вожаку флотилии – во всяком случае, пушек и людей у него было больше, чем у других капитанов. По этой причине его суда двигались сразу за «Амелией», игравшей роль проводника, а дальше раскачивались на волнах «Утенок» Свана и большой барк Таунли. Корабли Кука, Рикса и Бамфилда, а также барк «Три песо» и шлюп «Москит» Питер вообще не видел и мог лишь надеяться, что они идут в кильватерном строю, не приближаясь к скалистым берегам.
Батлер, первый помощник, стоявший рядом с Шелтоном на квартердеке, повернул к нему суровое лицо.
– Вздернем грота-трисель, капитан? На такой волне рулить будет надежнее и быстрее выберемся из этой чертовой щели.
Шелтон на секунду задумался, потом покачал головой.
– Нет. Сейчас мы идем так, как плыл когда-то сэр Френсис[3]. Я не стану рисковать, Дерек.
Батлер насупил брови, и его лоб прорезала вертикальная морщина.
– Пожалуй, ты прав. Где спешка, там убытки.
В убытках старый моряк разбирался неплохо – плавал с Морганом, Олоне и прочими великими людьми, а в компанию «Шелтон и Кромби» пришел с пустым карманом. Зато в мореходном искусстве равных ему не было. Половине того, что знал и умел капитан Питер Шелтон, он научился у Батлера.
«Амелию» снова швырнуло к небесам. Тоннаж у брига был солидный, трюмы забиты порохом, мукой и солониной, десять пушек на борту и молодцов в команде больше пяти дюжин… Но волны играли кораблем, точно сухой кокосовой скорлупкой.
Взглянув на небо, Батлер почтительно перекрестился и пробормотал:
– Хвала Творцу, что бури нет и ветер слабый. Не то…
Поток воды захлестнул палубу, снова вызвав крики, проклятия и ругань. Особенно изощрялся Ник Макдональд, рыжий ирландец. Он вопил, кашлял, хрипел, пока боцман не сунул ему под нос кулак. Ника и семнадцать других головорезов наняли в Порт-Ройяле на случай драки с испанцами, и была эта братия буйной, хвастливой и на язык невоздержанной. Шелтон богохульства не любил. Люди, плававшие с ним годами, это знали, как и то, что гневить капитана лучше не стоит.
Но сейчас ему было не до рыжего ирландца-сквернослова. Он смотрел на темную воду, на скалы в пенных кружевах, на кливер, трепетавший под ветром, и вспоминал лоцию старого Чарли. Старого, так как Чарли Шелтон жил столетие назад и приходился Питеру прадедом, но если разобраться, старым он не был, просто не успел состариться, когда испанское ядро раздробило ему кости. Он погиб на корабле адмирала Френсиса Дрейка, пал в бою с армадой, плывшей покорять Британию, и оставил вдове свои записки, домик в Портленде, двенадцать крон серебром и малолетнего сына Питера. Если подумать, не так уж мало.
– Ветер и правда слабый, – промолвил Шелтон, глядя на парус. – Наше счастье, Дерек! Здесь бывают смерчи, внезапные и очень сильные. Кладбищенский ветер, как написано у Чарли.
– Да минует нас участь сия! – Батлер снова перекрестился. – Но Дрейк с твоим прадедом все же тут прошли. И мы пройдем!
– Пройдем, – кивнул капитан и покосился на своих офицеров, стоявших плотной кучкой позади рулевого. Их было трое – второй помощник Мартин Кинг, Руперт Кромби, кузен Питера и судовой казначей, и хирург Стив Хадсон. У штурвала – Пим, сын Пима, потомственный моряк, самый надежный рулевой «Амелии». Штурвал в его огромных лапах был, что младенец в колыбели.
Некоторое время Питер размышлял, сказать ли им, что может случиться через день-другой, когда корабли покинут эти теснины и выйдут в океан. Пожалуй, говорить не стоило, слишком уж тягостные дни описывал предок в своих дневниках, слишком тяжелые и пугающие. Сэр Френсис Дрейк прошел здесь на «Золотой лани» и еще с двумя кораблями, прошел, не потеряв ни единого человека, но только очутился в Южном море[4], как грянул шторм. Штормом моряка не испугаешь, однако говорилось в записях Чарли, что буря была такая, какой не видел никто и никогда. Разметала она корабли, один из них погиб, другой вернулся в Англию, и только «Золотая лань» продолжила свой кругосветный бег. И длилась та буря пятьдесят два дня, больше семи недель!
Сказать – не поверят, а если поверят, то устрашатся и ослабнут духом… Лучше не говорить, решил капитан. Даже самые доверенные люди, Батлер, Мартин Кинг и братец Руперт, в глаза не видели лоцию старого Чарли и его записки; все это хранилось в морском сундучке в поместье деда Картахена, завещанном Питеру. Но не было нужды лезть в тот сундук, тревожить хрупкие страницы, брать записи с собой; каждое слово и фразу, каждый чертеж Питер помнил наизусть. В том была заслуга не только его памяти, но и деда Питера Шелтона-старшего. Сам он не добрался до Южного моря, эта удача выпала внуку. Сомнительное счастье! Хотя, с другой стороны, кто знает, где найдешь, где потеряешь…
– Право руля, Пим, – произнес капитан, вытаскивая из-за пояса подзорную трубу. – Так держать!
Наплывал остров с остроконечным скалистым мысом. Согласно лоции Чарли, полагалось обогнуть его с севера, так как другой рукав пролива вел на юг, к десяткам мелких островков, служивших лежбищами для тюленей. В этой каше, где воды перемешаны с землей, легко заблудиться, потерять время, а то и разбить корабль о скалу, невидимую под волнами. Оба рукава были миль восемь в ширину, но Шелтон знал, что северный сузится вскоре до трех миль и течение там будет быстрое. Такие узости, грозившие бедой, они уже проходили дважды; в этих разломах между высокими горами буйствовал ветер, постоянно менявший направление. Казалось, что ветров там не счесть, будто с каждой горы, с каждого острова дул особый ветер, и, сталкиваясь над морской поверхностью, они заставляли волны пускаться в неистовый танец. Опасные места! Не зря в старой лоции рядом с их описанием был нарисован холмик с могильным крестом.
Шелтон снова сунул трубу за пояс и выкрикнул:
– Том! Слышишь меня, Том!
– Да, сэр! – отозвался боцман. Глотка у Тома Белла была луженая, и грохот волн не заглушал его голос.
– Спустить бом-кливер! Вымпел на мачту!
Палубная команда засуетилась, подгоняемая ревом боцмана:
– Смарт, Макдональд, Нельсон, убрать парус! Шевели костылями, джентльмены! Костакис и Бэнкс, тряпку на грот-мачту! Остальные козлы стоят, где стояли, и слушают меня! И держитесь крепче, сучьи дети!
Треугольное полотнище бом-кливера резво поползло вниз, а на грот-мачте взвился узкий алый флаг, сигнал опасности. Прошли три-четыре минуты, и Дэвис ответил – над «Холостяком» тоже затрепетало красное полотнище. Следом поднялись вымпелы на «Пилигриме», «Утенке» Свана и «Старине Нике», посудине Таунли. Эти сигналы были ясно видны другим кораблям, и смысл их не оставлял повода для сомнений – каменные стены с двух сторон пролива сближались, течение вод ускорилось, а ветер, еще недавно слабый, стал налетать яростными порывами.
– Дым, – раздался голос за спиной капитана. – Дым, дьявол меня побери!
Питер обернулся. Кузен Руперт, Мартин и хирург передавали друг другу трубу, разглядывали берег. Над северными скалами поднималась тонкая струйка дыма, едва различимая на фоне серых низких туч. Ветер раскачивал ее, словно стебель гигантского невидимого цветка.
– Вот еще, – хриплым голосом молвил Хадсон. – Три дыма по правому борту и один – по левому.
– Неужели тут кто-то живет, – пробормотал второй помощник. – Хотя тюленей много, можно прокормиться…
– Тюлений жир очень полезен, – сообщил Хадсон. – Если у кого чахотка, то…
– Я пока еще здоров, – отозвался Мартин Кинг. Затем передернул плечами и пробормотал: – Не хотелось бы тут задержаться… Край мира, гиблые места!
– Гиблые, – согласился кузен Руперт, расправляя кружевной воротник. – Но, клянусь кошельком, здесь безопаснее, чем, к примеру, в Ист-Энде! Туда без шпаги и пары пистолетов лучше не соваться. Однажды я… – И он пустился травить байки о своем пребывании в Лондоне.
Шелтон кузена не слушал, а буравил взглядом рулевого. Но его загорелая рожа казалась бесстрастной, он не зыркал глазами по сторонам, не отвлекался на дымы, тюленей и разговоры офицеров. Видно, Пим, сын Пима, понимал, что в его руках – жизнь корабля и всех других судов, плывущих за «Амелией». Такое рвение стоило поощрить. Кивнув рулевому, Шелтон сделал характерный жест, будто зачерпывал кружкой ром из бочонка. Но Пим даже не облизнулся.
Теперь «Амелия» шла только под кливером, тянувшим ее вперед, как добрый конь. Временами, когда направление ветра менялось, парус хлопал, обвисал, волны начинали подталкивать корабль к берегу, их пенные гребни вздымались то над одним, то над другим бортом, заливая палубу ледяной водой. В такие моменты Пим, сын Пима, наваливался на штурвал вместе с Кингом, вторым помощником, а Руперт Кромби, бледнея, смолкал, позабыв о своих приключениях в Лондоне. Вероятно, Ист-Энд, где грабили безоружных джентльменов, был все-таки не столь опасен, как пучина холодных вод и скалы, засыпанные снегом.
Внезапно облака на северо-западе вспыхнули, серебряное пламя рассекло небеса и застыло рваной полосой, испускавшей искры яркого света. Казалось, там встали шеренгой безликие исполины в сияющих шлемах, легион гигантов, пристально следивших за пришельцами и ожидавших команды, чтобы обнажить мечи. Грозный блеск этого небесного пожара был так силен и яростен, что на палубе послышались испуганные крики, кузен Кромби снова смолк, а Дерек Батлер чертыхнулся.
– Что это, капитан? Что за дьявольское наваждение?
Питер Шелтон, прищурившись, окинул взглядом небеса.
– Горы, Дерек. Тучи разошлись, и солнце освещает горные вершины, покрытые льдом. Огромный хребет, каких мы не видели по эту и другую стороны океана. Я читал про эти горы в записках прадеда. – Перегнувшись через планшир, капитан повысил голос: – Боцман, пусть люди успокоятся! Это всего лишь горы и лед, что сверкает под солнцем!
Тучи сомкнулись, и пугающий небесный пожар угас. «Амелия» миновала узость, проскользнув между темными изрезанными утесами, словно корабль Одиссея меж Сциллой и Харибдой. Эта мысль развлекла Шелтона; он подумал, что те опасности были всего лишь измышлениями греков, а реальность прозаичнее и страшнее: бурные воды, обледеневшие скалы, мрачные острова на краю света и восемь тысяч миль, что отделяют его от дома. Но хоть реальный мир казался совсем не похожим на древние мифы, в нем тоже было нечто сказочное, нечто такое, что возбуждало разум и горячило кровь. Странствия Дрейка, Магеллана и Колумба… новые острова и континенты, целый Новый Свет, земли, полные сокровищ, отвоеванные испанцами у индейских владык… сами эти владыки, грозные, таинственные, правившие в Перу и Мексике… их богатства, скрытые от жадных глаз и рук испанцев…
Питер вздохнул. Судоходной компании «Шелтон и Кромби» эти богатства пришлись бы очень кстати! Клад инков, о котором говорится в записках прадеда, или город Эльдорадо, где крыши жилищ из золота, а полы из серебра… Но про Эльдорадо ходили только неясные слухи, и коль испанцы не нашли сей град за полтора столетия, был он, вероятно, чистым вымыслом. А вот сокровища инков – дело другое! Это не миф, не легенда, так как…
Мысленно перелистав прадедовскую рукопись, Питер Шелтон-младший нашел нужную страницу и повторил знакомую с детства историю. Старый Чарли был человеком дотошным и аккуратным, как и положено младшему штурману, – что ему поведали, то и записано слово в слово. О великом инке Атауальпе, о выкупе, что дал он вождю испанцев Писарро, и о смерти несчастного инки от рук захватчиков… И еще – о священном городе Мачу-Пикчу, сложенном из циклопических глыб, о подвесных мостах над ущельями и о реке со странным названием Урубамба… Точно рев трубы и удар колокола – урру!.. бамб!..
Воспоминания не отвлекали Шелтона от вида пенных волн, далеких гор и скалистых утесов. В эти минуты будто бы два человека жили в нем: мальчишка, склонившийся над рукописью прадеда, и капитан корабля, прокладывающий путь в самых опасных водах мира. У мальчишки, разбиравшего текст, написанный выцветшими от времени чернилами, сердце замирало в восторге, но капитан был спокоен; двадцать лет пролегло между ними, и годы эти, полные далеких странствий и тяжких трудов, одарили Шелтона силой, терпением и верой. Вера его была своеобразной; нельзя сказать, что так уж крепко он полагался на Господа, однако считал, что Бог помогает сильным духом и упорным в замыслах. До сих пор так оно и было.
Дымов за прибрежными скалами становилось все больше. Покосившись на эти сизые струйки, Батлер произнес:
– Время трапезы у местных людоедов… Что они жрут, капитан? Друг друга? Путники вроде нас в этой дыре встречаются нечасто.
– Они не каннибалы, – возразил Шелтон. – У Чарли записано, что народец этот мирный и боязливый. Люди сэра Френсиса видели их, одарили, как водится, бусами и никого не обидели. А что до еды, так здесь полно тюленей, птиц и рыбы.
– Разве Дрейк высаживался на этих берегах? – с сомнением молвил Батлер, озирая обрывистые скалы. – Будь я проклят, если здесь найдется место для якорной стоянки!
– Их в самом деле нет. Но «Золотая лань» шла проливом две недели, и я думаю, что на ночь корабль ложился в дрейф, а к берегу посылали шлюпки.
Батлер помолчал, затем прищурился на солнце. Диск светила смутным призраком висел за пеленою облаков.
– Как думаешь, до темноты выйдем в океан?
Питеру была понятна его тревога. Старый пират бороздил соленые воды уже тогда, когда наследник рода Шелтонов качался в колыбели и пачкал пеленки. Но Дерек Батлер не только рыскал по морям в поисках испанских галионов, он брал Панаму и дважды – Маракайбо, с Олоне и Морганом. Он знал берега, заливы и бухты Нового Света от Бостона до устья Ориноко, а в юности, еще до каторги, плавал на британских и голландских торговых судах. Повидать ему пришлось многое, но в этих водах Батлер был впервые и от того чувствовал неуверенность.
Палуба «Амелии» раскачивалась под ногами. Обогнув с севера безымянный остров, бриг очутился в водном пространстве миль двенадцать в ширину. Из этого внутреннего эстуария к Южному морю вели пять или шесть рукавов, распадавшихся на множество других, узких и более широких, петлявших среди островов и скал, бесчисленных, как небесные звезды. Сзади подтягивались к «Амелии» два фрегата, «Пилигрим» и «Радость холостяка», а за ними – барк Таунли и другие корабли. Питер уже мог различить высокую фигуру Эдварда Дэвиса на квартердеке «Холостяка» – тот махал шляпой, подтверждая, что все в порядке.
– Держать точно на юг, правее скалы, похожей на птичий клюв, – распорядился Шелтон, кивнув рулевому. Потом сказал Батлеру: – Мы будем в открытом море еще до вечера, Дерек. Примерно пятнадцать миль по этому рукаву, затем поворот на запад и еще двадцать миль между мелкими островами. Будет узкое место, но только одно, и скалы там невысоки. Корабль Дрейка прошел без помех.
– Жаль, что у нас нет точной карты, – хмурясь, отозвался Батлер.
– Карта у меня в голове, Дерек. Иди к себе, поешь и отдохни. Сменишь меня ближе к ночи. – Капитан оглянулся и понизил голос: – Кто знает, как встретит нас океан?.. Я усну со спокойной душой, если на вахте будешь ты, а не Мартин.
– Парень неплохой моряк, – буркнул Батлер и спустился на палубу.
«Будет когда-нибудь», – добавил про себя Шелтон. Мартин Кинг был младше его и плавал лишь семь или восемь лет, с тех пор как семейство Кингов почти разорилось на спекуляциях табаком и ромом. Но при всем недостатке опыта была причина, чтобы взять Мартина в этот поход, и не просто взять, а назначить вторым помощником. Мартин был человек верный, преданный до гроба, и капитан не сомневался, что в любой сваре, какие не редки среди буйного Берегового братства, Мартин встанет за его спиной с клинком и парой пистолетов. А вот о кузене Руперте такого не скажешь! Трусоват кузен! Зато в товарах и звонкой монете разбирается отлично.
Шелтон велел поставить бом-кливер и спустить алый вымпел, знак опасности. Флотилия двигалась в кильватерном строю по довольно широкому, миль шесть или семь, проходу, и волны здесь были более длинными и пологими. Они уже не плясали бешеный танец, не швыряли бриг, не заливали палубу, а катились в размеренном ритме одна за другой, привычно покачивая «Амелию». Два десятка вымокших матросов палубной команды спустились вниз, новая вахта встала на смену, но боцман Том Белл в отдыхе не нуждался. Питер плавал с ним шестнадцать лет, еще на старой «Амелии», мирно догнивавшей нынче у ямайских берегов. Проплавав с человеком столько лет, уже не удивляшься, что он двужильный, что может скатать серебряный пиастр в трубочку и свалить быка одним ударом. Что до быков, то с ними у боцмана был богатый опыт – перед тем как сменить сушу на море, Белл трудился буканьером на Эспаньоле.[5]
Поворот. Пим и Мартин навалились на штурвал, «Амелия» почти легла на бакборт и сразу выпрямилась, мачты прочертили зигзаг в низком сизом небе. Корабли флотилии повторили маневр. На повороте Шелтон разглядел каждое судно – фрегаты Дэвиса и Свана, барк Таунли и три брига. Кук шел на «Леди Джейн», Джонас Рикс – на «Фортуне», а Бамфилд – на «Мэйфлауэре», и у них, кажется, потерь не наблюдалось. В аръергарде тащились «Три песо», небольшой барк Пата Брэнди, и шлюп «Москит» Самуэля Лейта с командой четырнадцать человек. Но общее число экипажей было внушительным – почти восемьсот бойцов на десяти кораблях. Пушек, правда, маловато, меньше семидесяти, но артиллерию Дэвис хотел пополнить в Южном море, за испанский счет. К тому же не все участники экспедиции добирались морем – Гронье и Ле Пикар пожелали идти сушей, сквозь джунгли панамского перешейка, отделявшего Карибский бассейн от Южного моря. Дэвис надеялся, что они приведут сотен шесть корсаров, и тогда хватит людей, чтобы взять самые крупные и богатые города: Панаму, Гранаду, Гуаякиль, даже, возможно, Лиму, столицу вице-короля Перу. У Эдварда Дэвиса были обширные планы, но Шелтона это не касалось – по контракту с Береговым братством он считался свободным волонтером. Еще до ночи флотилия будет в Южном море, и это конец его обязательствам: Дэвис отправится в Панамскую бухту на встречу с Гронье, а он со своим кораблем – куда душа пожелает. Надо думать, на остров Мохас[6], к индейцам, сбежавшим из Перу. Может быть, найдется среди них потомок Атауальпы и Пиуарака, надежный, знающий горы проводник.
После поворота ветер сменил направление, и «Амелии» пришлось идти в галфвинд. К счастью, места для маневров хватало, и Шелтон велел поднять стаксель, а затем и фок. Теперь судно двигалось быстрее, разворачиваясь в трех-четырех кабельтовых от скалистых берегов. Реи фрегатов, барков и бригов уже не были голыми, на всех кораблях, дополняя кливера, вздувался светлым пузырем прямой парус на фок-мачте. В воздухе тоже произошли едва уловимые перемены, он будто бы посвежел, намекая на близость океана.
Команда и офицеры оживились. За спиной Шелтона спорили Хадсон и Кромби: хирург утверждал, что король Карл[7] сильно недужен и месяца не протянет, а у кузена Руперта мнение было другое, не верилось ему, что такой веселый монарх, любитель женщин и вина, скончается на пятьдесят пятом году жизни. Спорили они яростно, но сошлись на том, что герцог Йоркский, братец и наследник Карла, личность ничтожная и на троне долго не усидит.
Эти рассуждения Шелтона не трогали, никак не волновали. Правда, подумал он мельком, что при всех королях и правителях, какие были у Британии за сто последних лет, отчет о плавании Дрейка оставался тайной. Не списки награбленного у испанцев и не истории о подвигах сэра Френсиса и его людей, описанные Флетчером, хронистом экспедиции, а те документы, что нужны морякам: вахтенный журнал, штурманские карты и чертежи далеких, неведомых британцам берегов. Должно быть, все это лежит в секретном сундуке у первого лорда Адмиралтейства и будет там лежать еще столетие, пока королевский флот не появится в южных морях, чтобы разведать острова и земли, какие еще не прибрали к рукам испанцы, португальцы и голландцы. Размышляя временами на такие темы, Питер Шелтон сделал верный вывод: старый Чарли, славный его предок, был, несомненно, государственным преступником. Ибо срисовал он для себя кое-какие карты, включая и этот пролив, сделал записи, полезные навигатору, и не представил свой дневник в Адмиралтейство. Как и почему так вышло, Питер не знал, но склонялся к мнению деда, считавшего, что дело в тех страницах, где описана дорога к кладу инков. Не мог же Чарли выдрать их и отдать дневник в таком сомнительном виде! А отдавать целиком ему не хотелось, ибо Чарли был небогат и сильно манило его инкское золото. Возможно, он собирался найти компаньонов в Плимуте, снарядить корабль и отправиться на поиски сокровищ. Собирался, да не успел… Такие мысли были у Питера Шелтона-старшего. Впрочем, он мог ошибаться.
Скомандовав очередной оверштаг, капитан приставил к глазу подзорную трубу и осмотрел выход из пролива. За ним уже маячило огромное пространство вод, тянувшихся словно бы в бесконечность, к едва знакомым землям и вовсе неведомым островам. Где-то за линией горизонта, в тысячах миль от его корабля, лежали Китай и Япония, Индонезийский архипелаг, Индия, Аравия и Африка, Черный континент. Столь же загадочные и манящие, как южная часть Нового Света… Шелтон со вздохом опустил трубу и поглядел на Пима и своих офицеров.
– Так держать! Выйдем в открытое море на две-три мили и тогда повернем. Не хочется мне болтаться у берега.
– Небо в облаках, но сильной волны нет, – заметил Мартин.
– Успели до осенних штормов, – с важным видом произнес Руперт Кромби.
– Однако путь еще дальний, – добавил хирург и зябко повел плечами. – Я уже скучаю по теплу. Не хотелось бы зимовать на диких берегах, в какой-нибудь бухте, среди скал и тюленей.
Он испытующе уставился на капитана, но Шелтон промолчал. В истинные цели экспедиции были посвящены только Кромби и Кинг, да и то не во всех подробностях. Основания для такого выбора ясны: Руперт – близкий родич и, как сам Шелтон, наследник созданной их отцами компании, а Мартин почти родич, жених Лиз, младшей сестры Питера. Элизабет была единственной женщиной в семье Шелтонов, так как матушка, урожденная Амелия Кромби, скончалась от родильной горячки, произведя ее на свет, а отец больше не женился, хотя на Ямайке считали его завидной партией. Выросла Лиз девицей своенравной, баловали ее отец и брат, а потому, когда ей пожелалось замуж, особых возражений не последовало. Тем более что девятнадцать лет – самый возраст для юной леди, чтобы влюбиться в достойного человека. Мартин, избранник Лиз, всем был хорош, только беден, но Питер и Джон Шелтон, его отец, считали, что это дело поправимое. Если, конечно, поход в Южное море увенчается успехом.