Страница:
Михаил Ахманов
Вторжение
Пролог
Земля, Москва, Кремль. 3 июня 2088 года
Запись событий была короткой – около шести минут с начала атаки до последнего залпа, который уничтожил средний крейсер «Тибурон». На огромном экране, занимавшем всю стену кабинета, взрывались корабли, настигнутые лучевым ударом, как мошки в пламени, сгорали истребители, кружились багровые облака раскаленного газа, тонкие, ослепительно-яркие плазменные шнуры с хищным упорством терзали броню. Фоном для этой картины служила тьма, расцвеченная искрами равнодушных звезд.
Просмотрев запись, сидевший перед экраном человек поднял руку и повелительно щелкнул пальцами. Фильм пустили снова, помедленнее, с комментариями аналитиков, выделявших отдельные, самые мрачные фрагменты. Первый, длившийся двадцать шесть секунд, предшествовал бою: на экране возникли гигантский звездолет, поблескивающий в свете далекого Солнца, девять земных крейсеров, что окружали кольцом чужака, и угловатые аппараты, взлетающие с его поверхности. Десять, двадцать, тридцать… словно пулеметная очередь… Боевые машины расходились двумя веерами выше и ниже плоскости эклиптики, прикрывая цилиндрический корпус звездолета. Он был огромен – судя по возникшей рядом масштабной сетке, пять или шесть километров в длину. С ним не могли сравниться самые крупные базы и орбитальные станции, созданные за последние полвека.
Внезапно кольцо земных крейсеров, охватившее пришельца, сделалось подвижным, завертелось, роняя длинные огненные струи; выхлопы дюз тянулись к звездам, затмевая их слабое, робкое сияние. Эта карусель стремительно набирала скорость, и кружившие в ней корабли явно готовились к битве: поворачивались орудийные башни, хищно подрагивали стволы метателей плазмы и свомов,[1] в темных каналах ракетных портов отсвечивал металл. Мгновение – и стая серебристых стрелок оторвалась от «Сахалина», самого крупного рейдера флотилии, и ринулась в темноту. Тут же, не прекращая своего кружения, выпустили ракеты «Памир» и «Ланкастер», за ними – «Сидней» и пять других крейсеров. Залп, залп, и снова залп… Стреляли не по машинам пришельцев, по их звездолету, а эта мишень была такой огромной, что миновать ее снаряды не могли.
Ракетные залпы стали началом атаки, удар истребителей – ее продолжением. В бортах кораблей раскрылись шлюзы, юркие «грифы» и «коршуны» ринулись в пустоту; их плотное облако, казавшееся в первый миг бесформенным, выхлестнуло четыре острия. Они врезались в строй вражеских машин, и сотни ало-фиолетовых вспышек замелькали во мраке – били из лазеров и свомов. На первый взгляд – сокрушительный удар, но голос аналитика, негромкий и холодный, сообщил, что преимущество – на стороне врагов. Их аппараты оказались увертливыми и смертоносными, хоть не имели ни ракет, ни плазменных метателей, ни чего-то подобного лазеру; единственным средством нападения был пучок антипротонов, накрывавший цель с большой дистанции и с убийственной точностью. Его энергия и плотность были настолько огромными, что вызывали аннигиляцию ничтожного количества частиц, плававших в вакууме.
«Сидней» был первым среди погибших; широкий багровый язык протянулся от машины чужаков, слизнул три истребителя, ударил в корму, прямо в реактор, защищенный многослойной броней, и крейсер исчез в фонтане пламени. Разлетевшиеся обломки или, возможно, орудия «грифов» накрыли чужой аппарат, но он не взорвался, а стал разваливаться на части, будто разрубленный невидимым клинком. Три другие машины, прорвавшись сквозь заслон «коршунов», атаковали «Ланкастер», две – «Неву»; помимо численного превосходства они выглядели маневреннее и быстрее земных кораблей.
Кажется, «Ланкастер» выпустил последние ракеты… Они пропали в темноте, потом мрак отступил перед багряными струями огня, тянувшимися от машин пришельцев. Лучи сошлись на крейсере, в самой середине, но за мгновение до этого «Ланкастер», будто смертельно раненный зверь, успел ударить из плазменных пушек. Там, где потоки плазмы и антиматерии пересеклись, вспыхнула ослепительная звезда, затем рванул термоядерный реактор. Раскаленная туманность возникла на месте крейсера и трех боевых аппаратов, ее края бешено вращались, вытягивались в пространство скрюченными оранжевыми пальцами, словно желая вырвать клочья тьмы.
– Пятнадцать секунд до поражения главной цели, – произнес за кадром голос аналитика. – Четыреста семьдесят восемь ракет в трех волнах, совокупная мощность – сто тридцать восемь тысяч шестьсот мегатонн. Предполагалось, что их защитные поля не выдержат. Однако…
Яростный огонь ворвался в тихий кабинет, заставив вздрогнуть сидевшего перед экраном человека. Мнилось, будто Вселенная, корчась в муках и безмолвных стонах, породила новую звезду и бросила прямо в жаркое чрево. Фильтры пригасили ее свет, сделали призрачной тенью, но даже так она была страшна. Раскаленные массы ворочались в ее глубине, вспухали на поверхности чудовищными алыми горбами, истончались нитями протуберанцев, бросали во тьму клочья светящейся плазмы; казалось, что мир, еще недавно подобный обсидиану с редкими искрами звезд, вдруг превратился в огненную преисподнюю.
В центре экрана раскрылось окно и потянулись кадры событий, параллельных взрыву. «Памир», тяжелый рейдер с экипажем в двести двадцать человек, исчез во вспышке пламени, столкнувшись с аппаратом чужаков; эскадрилья «грифов» сгорела в багровом выбросе аннигилятора, рассеялись газовыми облаками «Фудзи» и «Нева», мертвая «Парана» плыла в темноте, распадаясь на части. Но «Сахалин» еще сражался, бил из лазеров и свомов, и в верхнем секторе небесной сферы еще оборонялись «Тибурон» и «Рейн». Рожденная ядерным взрывом звезда, на фоне которой мелькали эти картины, постепенно тускнела, протуберанцы и плазменные волны улеглись, энергия рассеялась в пустоте роями стремительных квантов. Периферийная область уже не слепила глаза, и сквозь ее прозрачное марево виднелся звездолет чужих, неповрежденный и несокрушимый.
– Взломать защиту не удалось, – прокомментировал аналитик. – Половина флотилии погибла. Выдвинут резерв: крейсера «Викинг» и «Волга» и адмиральский фрегат «Суздаль». Их истребители пытаются ударить во фланг противнику. – Выждав мгновение, он уточнил: – Эта акция успеха не имела.
Экран показал три атакующих корабля, затем на их месте вспыхнуло раскаленное облако, такое же, как поглотившее «Ланкастер»; исчезли «Сахалин» и «Рейн», а с ними – «коршуны» и «грифы»; от грозной карусели могучих машин остался только разреженный газ. Три десятка инопланетных аппаратов висели в пространстве, слизывая багровыми языками редких мошек-истребителей, и за этим заслоном мчался к чужому звездолету «Тибурон» – последний крейсер флотилии. Орудия его молчали. В потемневшей броне, с оплавленными башнями и шлюзами, он шел на таран, шел в безнадежную атаку, как воин разбитой армии, не желавший признать поражения. Два чужака лениво развернулись ему навстречу, плюнули огнем, и в темноте вспыхнуло облако плазмы.
Внизу экрана вспыхнули и побежали названия погибших крейсеров вместе с именами капитанов, тактико-техническими данными и численностью команд; траурный список, в котором первыми шли адмирал Тимохин и «Суздаль», флагман флотилии. Двенадцать боевых кораблей, две тысячи в экипажах…
Фильм закончился. Некоторое время хозяин кабинета сидел, уставившись в пол и будто размышляя, не просмотреть ли запись снова, потом поднял голову и произнес:
– Соедините с Вашингтоном. Срочно.
Запись событий была короткой – около шести минут с начала атаки до последнего залпа, который уничтожил средний крейсер «Тибурон». На огромном экране, занимавшем всю стену кабинета, взрывались корабли, настигнутые лучевым ударом, как мошки в пламени, сгорали истребители, кружились багровые облака раскаленного газа, тонкие, ослепительно-яркие плазменные шнуры с хищным упорством терзали броню. Фоном для этой картины служила тьма, расцвеченная искрами равнодушных звезд.
Просмотрев запись, сидевший перед экраном человек поднял руку и повелительно щелкнул пальцами. Фильм пустили снова, помедленнее, с комментариями аналитиков, выделявших отдельные, самые мрачные фрагменты. Первый, длившийся двадцать шесть секунд, предшествовал бою: на экране возникли гигантский звездолет, поблескивающий в свете далекого Солнца, девять земных крейсеров, что окружали кольцом чужака, и угловатые аппараты, взлетающие с его поверхности. Десять, двадцать, тридцать… словно пулеметная очередь… Боевые машины расходились двумя веерами выше и ниже плоскости эклиптики, прикрывая цилиндрический корпус звездолета. Он был огромен – судя по возникшей рядом масштабной сетке, пять или шесть километров в длину. С ним не могли сравниться самые крупные базы и орбитальные станции, созданные за последние полвека.
Внезапно кольцо земных крейсеров, охватившее пришельца, сделалось подвижным, завертелось, роняя длинные огненные струи; выхлопы дюз тянулись к звездам, затмевая их слабое, робкое сияние. Эта карусель стремительно набирала скорость, и кружившие в ней корабли явно готовились к битве: поворачивались орудийные башни, хищно подрагивали стволы метателей плазмы и свомов,[1] в темных каналах ракетных портов отсвечивал металл. Мгновение – и стая серебристых стрелок оторвалась от «Сахалина», самого крупного рейдера флотилии, и ринулась в темноту. Тут же, не прекращая своего кружения, выпустили ракеты «Памир» и «Ланкастер», за ними – «Сидней» и пять других крейсеров. Залп, залп, и снова залп… Стреляли не по машинам пришельцев, по их звездолету, а эта мишень была такой огромной, что миновать ее снаряды не могли.
Ракетные залпы стали началом атаки, удар истребителей – ее продолжением. В бортах кораблей раскрылись шлюзы, юркие «грифы» и «коршуны» ринулись в пустоту; их плотное облако, казавшееся в первый миг бесформенным, выхлестнуло четыре острия. Они врезались в строй вражеских машин, и сотни ало-фиолетовых вспышек замелькали во мраке – били из лазеров и свомов. На первый взгляд – сокрушительный удар, но голос аналитика, негромкий и холодный, сообщил, что преимущество – на стороне врагов. Их аппараты оказались увертливыми и смертоносными, хоть не имели ни ракет, ни плазменных метателей, ни чего-то подобного лазеру; единственным средством нападения был пучок антипротонов, накрывавший цель с большой дистанции и с убийственной точностью. Его энергия и плотность были настолько огромными, что вызывали аннигиляцию ничтожного количества частиц, плававших в вакууме.
«Сидней» был первым среди погибших; широкий багровый язык протянулся от машины чужаков, слизнул три истребителя, ударил в корму, прямо в реактор, защищенный многослойной броней, и крейсер исчез в фонтане пламени. Разлетевшиеся обломки или, возможно, орудия «грифов» накрыли чужой аппарат, но он не взорвался, а стал разваливаться на части, будто разрубленный невидимым клинком. Три другие машины, прорвавшись сквозь заслон «коршунов», атаковали «Ланкастер», две – «Неву»; помимо численного превосходства они выглядели маневреннее и быстрее земных кораблей.
Кажется, «Ланкастер» выпустил последние ракеты… Они пропали в темноте, потом мрак отступил перед багряными струями огня, тянувшимися от машин пришельцев. Лучи сошлись на крейсере, в самой середине, но за мгновение до этого «Ланкастер», будто смертельно раненный зверь, успел ударить из плазменных пушек. Там, где потоки плазмы и антиматерии пересеклись, вспыхнула ослепительная звезда, затем рванул термоядерный реактор. Раскаленная туманность возникла на месте крейсера и трех боевых аппаратов, ее края бешено вращались, вытягивались в пространство скрюченными оранжевыми пальцами, словно желая вырвать клочья тьмы.
– Пятнадцать секунд до поражения главной цели, – произнес за кадром голос аналитика. – Четыреста семьдесят восемь ракет в трех волнах, совокупная мощность – сто тридцать восемь тысяч шестьсот мегатонн. Предполагалось, что их защитные поля не выдержат. Однако…
Яростный огонь ворвался в тихий кабинет, заставив вздрогнуть сидевшего перед экраном человека. Мнилось, будто Вселенная, корчась в муках и безмолвных стонах, породила новую звезду и бросила прямо в жаркое чрево. Фильтры пригасили ее свет, сделали призрачной тенью, но даже так она была страшна. Раскаленные массы ворочались в ее глубине, вспухали на поверхности чудовищными алыми горбами, истончались нитями протуберанцев, бросали во тьму клочья светящейся плазмы; казалось, что мир, еще недавно подобный обсидиану с редкими искрами звезд, вдруг превратился в огненную преисподнюю.
В центре экрана раскрылось окно и потянулись кадры событий, параллельных взрыву. «Памир», тяжелый рейдер с экипажем в двести двадцать человек, исчез во вспышке пламени, столкнувшись с аппаратом чужаков; эскадрилья «грифов» сгорела в багровом выбросе аннигилятора, рассеялись газовыми облаками «Фудзи» и «Нева», мертвая «Парана» плыла в темноте, распадаясь на части. Но «Сахалин» еще сражался, бил из лазеров и свомов, и в верхнем секторе небесной сферы еще оборонялись «Тибурон» и «Рейн». Рожденная ядерным взрывом звезда, на фоне которой мелькали эти картины, постепенно тускнела, протуберанцы и плазменные волны улеглись, энергия рассеялась в пустоте роями стремительных квантов. Периферийная область уже не слепила глаза, и сквозь ее прозрачное марево виднелся звездолет чужих, неповрежденный и несокрушимый.
– Взломать защиту не удалось, – прокомментировал аналитик. – Половина флотилии погибла. Выдвинут резерв: крейсера «Викинг» и «Волга» и адмиральский фрегат «Суздаль». Их истребители пытаются ударить во фланг противнику. – Выждав мгновение, он уточнил: – Эта акция успеха не имела.
Экран показал три атакующих корабля, затем на их месте вспыхнуло раскаленное облако, такое же, как поглотившее «Ланкастер»; исчезли «Сахалин» и «Рейн», а с ними – «коршуны» и «грифы»; от грозной карусели могучих машин остался только разреженный газ. Три десятка инопланетных аппаратов висели в пространстве, слизывая багровыми языками редких мошек-истребителей, и за этим заслоном мчался к чужому звездолету «Тибурон» – последний крейсер флотилии. Орудия его молчали. В потемневшей броне, с оплавленными башнями и шлюзами, он шел на таран, шел в безнадежную атаку, как воин разбитой армии, не желавший признать поражения. Два чужака лениво развернулись ему навстречу, плюнули огнем, и в темноте вспыхнуло облако плазмы.
Внизу экрана вспыхнули и побежали названия погибших крейсеров вместе с именами капитанов, тактико-техническими данными и численностью команд; траурный список, в котором первыми шли адмирал Тимохин и «Суздаль», флагман флотилии. Двенадцать боевых кораблей, две тысячи в экипажах…
Фильм закончился. Некоторое время хозяин кабинета сидел, уставившись в пол и будто размышляя, не просмотреть ли запись снова, потом поднял голову и произнес:
– Соедините с Вашингтоном. Срочно.
Глава 1
Солнечная система, пространство между орбитами Плутона и Юпитера
Корабль Третьей Фазы двигался к желтой звезде над плоскостью эклиптики, от края галактического рукава, где за флером разреженной туманности остались Новые Миры. Уже не беззащитные, раз Кораблю с флотом боевых модулей посчастливилось отыскать эту звездную систему, расположенную так удачно и наверняка обитаемую. Кроме этих явных преимуществ пятая планета, газовый гигант, окруженный роем спутников, возможно, несла следы даскинов – точнее, заметной аномалии, связанной с их астроинженерной деятельностью. Пока это являлось не точным знанием, а лишь гипотезой, которую надлежало проверить, и Корабль, сориентировавшись на далекое беловатое пятно, повернул к огромной планете. Этот мир чудовищной величины относился скорее к классу протозвезд, обладавших многочисленными сателлитами; как раз такая ситуация, которую предпочитали Древние.
Гиперсветовой привод, позволявший странствовать в Галактике, был отключен, и Корабль плыл на волнах тяготения. Плыл неторопливо, затратив двенадцать циклов времени, чтобы пройти над орбитами внешних планет. Девятая, самая дальняя из них, не представляла интереса – лишенный атмосферы небольшой сфероид, холодный и бесплодный, подходящий только для размещения форпоста с аппаратурой дальнего обнаружения. Восьмая пряталась за желтым светилом, но, если не считать более долгого периода оборота, походила на седьмую; обе являлись крупными телами с массой, на порядок большей оптимальных величин, далекими от Солнца и, значит, бедными энергией. Шестая была любопытнее: еще более массивная планета, с четырьмя спутниками и кольцом из глыб космического льда и каменных обломков. Довольно редкий феномен для обитаемой системы; редкий и небесполезный, ибо кольцо могло служить источником разнообразного сырья, начиная от воды, в которой нуждался Корабль, и кончая полиметаллическими рудами.
Здесь, однако, разработки не велись. Может быть, ресурсы населенного мира пока что не были исчерпаны или его обитатели, уже знакомые с электромагнетизмом и трансляцией сигналов, еще не вышли в космос. Не исключалось, впрочем, что они не нуждаются в раздробленной материи кольца, так как в их распоряжении имелся пояс астероидов, лежавший на границе зоны внутренних планет, более близкий и удобный для длительной эксплуатации. Настоящее сокровище, по меркам любой галактической расы! Кладезь руд и минералов, легкодоступных при нулевой гравитации и потому весьма дешевых. Масштаб работ в поясе астероидов мог служить критерием технологического развития местных бино тегари, но с этим вопросом еще предстояло разбираться, как и с артефактом Древних. В данный момент на Корабле фиксировали лишь неразборчивый поток радиосигналов, идущих из обитаемого мира, всенаправленное излучение, слишком слабое для расшифровки. Но этот факт был столь же многообещающим, заманчивым и ценным, как стратегическое положение системы, доступные запасы минералов и аномалия на газовом гиганте. Пожалуй, он был еще важней – ведь никакие ресурсы и артефакты не могли сравниться с наличием разума.
Не опускаясь в плоскость эклиптики, Корабль плыл к пятой планете. Пока что она была безымянной, как остальные четыре внешних мира и четыре внутренних, как планетарные спутники, кометы, астероиды, принадлежавшие к свите желтой звезды. Несомненно, у бино тегари имелись названия для всех небесных тел, и вскоре эта информация станет доступной Кораблю и Связке. В обитаемых звездных системах всегда сохраняли автохронные названия, даже такие, которые не выговорить вслух. Бывало, они оставались единственной памятью о расах, не переживших контакта с чужой культурой, вымерших или истребленных. Истребление, впрочем, было вариантом нежелательным, ибо любая межзвездная цивилизация нуждалась в слугах и помощниках.
Протозвезда превратилась из светлого пятнышка в большой белесый диск, подернутый желто-серой рябью циклонов. Течения газовых масс в ее атмосфере были хаотичными и быстрыми; они закручивались в воронки, мчались по лику гиганта, дрейфовали от полюса к полюсу, ныряли вниз, к ядру из сверхплотного водорода, и, наконец, рассыпались, таяли, исчезали. Лишь один из вихрей был неподвижен и стабилен. Огромный красноватый эллипс располагался в Южном полушарии и занимал его восьмую часть; внутренние планеты, от первой до четвертой, могли утонуть в его пучине всем скопом или по отдельности. Чудовищная аномалия, рожденная не стихийной силой, а мощью и разумом Древних…
Корабль отстрелил разведывательный модуль. Эта небольшая капсула управлялась тхо, частично разумным пилотом, подключенным через биоинтерфейс к системе навигации. В сфере наблюдений Корабля было видно, как блестящая искорка стремительно падает к планете, и одновременно с ее движением сфера озарилась крохотными огоньками спутников газового гиганта. Четыре из них были крупными, сравнимыми с планетарными телами; мелких насчитывалось больше десяти. Паутина символов, вспыхнувших на экваторе сферы, несла информацию об их размерах, массах и периодах обращения.
Тхо, пилотировавший модуль, вдруг что-то забормотал. Как всякий вспомогательный работник, он не отличался разговорчивостью, и воспринять его речь вне ментального поля, созданного разумами экипажа, было нелегко. Зато сообщение капсулы, связанной с Кораблем, казалось более понятным: она посылала не звуковую, а визуальную информацию. Символы с численными данными исчезли из сферы наблюдений, огромный белесоватый сегмент протозвезды растаял вместе с красным глазом аномалии, зато приблизился один из спутников, третий по величине. Вид его устрашал: багрово-красный, оранжевый, желтый цвета мешались с черным и белым в резкой неприятной дисгармонии, жерла вулканов извергали ядовитые пары и лаву, сетка алых трещин рассекала поверхность, испещренную сотнями кратеров. В недрах этого мира бушевало пламя, и приливные силы протозвезды, чудовищные на небольшом расстоянии, ломали хрупкую корку, вздымая катившийся вдоль экватора огненный вал.
Это жуткое зрелище заставило вздрогнуть бино фаата у сферы наблюдений, но только на мгновение. Визуальные данные от модуля шли непрерывно, картины менялись с неуловимой быстротой, огненный мир отдалялся, превращаясь в размытый, окруженный заревом багровый диск, а в стороне от него, почти незаметной тенью на фоне мрака, проявилось нечто бесформенное – крупная структура, будто бы слепленная из комьев темной пыли. Тонкий, пронзительно-яркий луч протянулся от нее к разведчику, сверкнула вспышка, и модуль перестал существовать.
Изображение в сфере мигнуло, но темный объект был уже опознан оборонительной системой Корабля. Переговоры с ним не велись, переговоры были бесполезны; всякая встреча бино фаата и сильмарри кончалась одинаково – залпом аннигиляторов и распылением в плазму. При равенстве сил подобный исход для тех и других был неизбежен, но в этот раз удача отвернулась от сильмарри: не флот, а одиночный рейдер столкнулся с Кораблем. Сильмарри, впрочем, не пытались скрыться; их коллективный разум не ведал страха уничтожения, а инстинкт – во всяком случае, если дело касалось бино фаата – не оставлял иного выбора, кроме атаки.
Корабль сбросил боевые модули – шесть, чтобы блокировать все направления в пространстве и не затягивать схватку сверх необходимого. При перевесе шесть к одному долго она не продлилась; удар аннигиляторов пробил защитные поля сильмарри, полыхнул ослепительный свет, и раскаленное облако газа засияло в пустоте, словно новая туманность, которая, по прошествии времен, породит звезду, планеты и, вероятно, жизнь.
Иллюзия, одна иллюзия! В масштабе Вселенной масса туманности была величиной ничтожной, а большая часть энергии рассеялась с жесткими квантами. Когда шесть модулей пристыковались к Кораблю, сияние в облаке угасло, и осколки атомов – то, что осталось от рейдера сильмарри, – канули в вечную тьму и забвение.
На Корабле, однако, помнили о них. То, что чужаки добрались в этот галактический рукав, грозило опасностью Новым Мирам, хотя сильмарри, скорее всего, не строили планов захвата колоний Третьей Фазы. Быть может, их привлекло к желтой звезде длинноволновое излучение, признак цивилизации, использующей радиосигналы; быть может, они собирались исследовать артефакт даскинов или обосноваться в поясе астероидов; быть может, у них имелась какая-то другая цель, совсем непонятная, ибо кто из гуманоидов мог угадать приоритеты и цели мыслящих червей? Но так или иначе они здесь появились, и это стало предупреждением – ведь за сильмарри могли последовать другие.
Поспешность была не в обычаях бино фаата, и все же приходилось торопиться. Недолгое время Корабль, окутанный маревом защитных полей, висел у гигантского газового шара, словно размышляя, продолжить ли его исследование или направиться к тому из внутренних миров, откуда шел поток сигналов. Затем мерцание поля поблекло, огромный цилиндр плавно развернулся основанием к звезде, блестящий выпуклый корпус поймал и отразил ее лучи. Волны тяготения подхватили Корабль; он двинулся вперед, набирая скорость, но вдруг застыл, будто бы связанный неодолимыми силами пятой планеты.
К ней приближался новый объект. На этот раз совсем небольшой – его масса была гораздо меньше, чем у боевого модуля.
Корабль Третьей Фазы двигался к желтой звезде над плоскостью эклиптики, от края галактического рукава, где за флером разреженной туманности остались Новые Миры. Уже не беззащитные, раз Кораблю с флотом боевых модулей посчастливилось отыскать эту звездную систему, расположенную так удачно и наверняка обитаемую. Кроме этих явных преимуществ пятая планета, газовый гигант, окруженный роем спутников, возможно, несла следы даскинов – точнее, заметной аномалии, связанной с их астроинженерной деятельностью. Пока это являлось не точным знанием, а лишь гипотезой, которую надлежало проверить, и Корабль, сориентировавшись на далекое беловатое пятно, повернул к огромной планете. Этот мир чудовищной величины относился скорее к классу протозвезд, обладавших многочисленными сателлитами; как раз такая ситуация, которую предпочитали Древние.
Гиперсветовой привод, позволявший странствовать в Галактике, был отключен, и Корабль плыл на волнах тяготения. Плыл неторопливо, затратив двенадцать циклов времени, чтобы пройти над орбитами внешних планет. Девятая, самая дальняя из них, не представляла интереса – лишенный атмосферы небольшой сфероид, холодный и бесплодный, подходящий только для размещения форпоста с аппаратурой дальнего обнаружения. Восьмая пряталась за желтым светилом, но, если не считать более долгого периода оборота, походила на седьмую; обе являлись крупными телами с массой, на порядок большей оптимальных величин, далекими от Солнца и, значит, бедными энергией. Шестая была любопытнее: еще более массивная планета, с четырьмя спутниками и кольцом из глыб космического льда и каменных обломков. Довольно редкий феномен для обитаемой системы; редкий и небесполезный, ибо кольцо могло служить источником разнообразного сырья, начиная от воды, в которой нуждался Корабль, и кончая полиметаллическими рудами.
Здесь, однако, разработки не велись. Может быть, ресурсы населенного мира пока что не были исчерпаны или его обитатели, уже знакомые с электромагнетизмом и трансляцией сигналов, еще не вышли в космос. Не исключалось, впрочем, что они не нуждаются в раздробленной материи кольца, так как в их распоряжении имелся пояс астероидов, лежавший на границе зоны внутренних планет, более близкий и удобный для длительной эксплуатации. Настоящее сокровище, по меркам любой галактической расы! Кладезь руд и минералов, легкодоступных при нулевой гравитации и потому весьма дешевых. Масштаб работ в поясе астероидов мог служить критерием технологического развития местных бино тегари, но с этим вопросом еще предстояло разбираться, как и с артефактом Древних. В данный момент на Корабле фиксировали лишь неразборчивый поток радиосигналов, идущих из обитаемого мира, всенаправленное излучение, слишком слабое для расшифровки. Но этот факт был столь же многообещающим, заманчивым и ценным, как стратегическое положение системы, доступные запасы минералов и аномалия на газовом гиганте. Пожалуй, он был еще важней – ведь никакие ресурсы и артефакты не могли сравниться с наличием разума.
Не опускаясь в плоскость эклиптики, Корабль плыл к пятой планете. Пока что она была безымянной, как остальные четыре внешних мира и четыре внутренних, как планетарные спутники, кометы, астероиды, принадлежавшие к свите желтой звезды. Несомненно, у бино тегари имелись названия для всех небесных тел, и вскоре эта информация станет доступной Кораблю и Связке. В обитаемых звездных системах всегда сохраняли автохронные названия, даже такие, которые не выговорить вслух. Бывало, они оставались единственной памятью о расах, не переживших контакта с чужой культурой, вымерших или истребленных. Истребление, впрочем, было вариантом нежелательным, ибо любая межзвездная цивилизация нуждалась в слугах и помощниках.
Протозвезда превратилась из светлого пятнышка в большой белесый диск, подернутый желто-серой рябью циклонов. Течения газовых масс в ее атмосфере были хаотичными и быстрыми; они закручивались в воронки, мчались по лику гиганта, дрейфовали от полюса к полюсу, ныряли вниз, к ядру из сверхплотного водорода, и, наконец, рассыпались, таяли, исчезали. Лишь один из вихрей был неподвижен и стабилен. Огромный красноватый эллипс располагался в Южном полушарии и занимал его восьмую часть; внутренние планеты, от первой до четвертой, могли утонуть в его пучине всем скопом или по отдельности. Чудовищная аномалия, рожденная не стихийной силой, а мощью и разумом Древних…
Корабль отстрелил разведывательный модуль. Эта небольшая капсула управлялась тхо, частично разумным пилотом, подключенным через биоинтерфейс к системе навигации. В сфере наблюдений Корабля было видно, как блестящая искорка стремительно падает к планете, и одновременно с ее движением сфера озарилась крохотными огоньками спутников газового гиганта. Четыре из них были крупными, сравнимыми с планетарными телами; мелких насчитывалось больше десяти. Паутина символов, вспыхнувших на экваторе сферы, несла информацию об их размерах, массах и периодах обращения.
Тхо, пилотировавший модуль, вдруг что-то забормотал. Как всякий вспомогательный работник, он не отличался разговорчивостью, и воспринять его речь вне ментального поля, созданного разумами экипажа, было нелегко. Зато сообщение капсулы, связанной с Кораблем, казалось более понятным: она посылала не звуковую, а визуальную информацию. Символы с численными данными исчезли из сферы наблюдений, огромный белесоватый сегмент протозвезды растаял вместе с красным глазом аномалии, зато приблизился один из спутников, третий по величине. Вид его устрашал: багрово-красный, оранжевый, желтый цвета мешались с черным и белым в резкой неприятной дисгармонии, жерла вулканов извергали ядовитые пары и лаву, сетка алых трещин рассекала поверхность, испещренную сотнями кратеров. В недрах этого мира бушевало пламя, и приливные силы протозвезды, чудовищные на небольшом расстоянии, ломали хрупкую корку, вздымая катившийся вдоль экватора огненный вал.
Это жуткое зрелище заставило вздрогнуть бино фаата у сферы наблюдений, но только на мгновение. Визуальные данные от модуля шли непрерывно, картины менялись с неуловимой быстротой, огненный мир отдалялся, превращаясь в размытый, окруженный заревом багровый диск, а в стороне от него, почти незаметной тенью на фоне мрака, проявилось нечто бесформенное – крупная структура, будто бы слепленная из комьев темной пыли. Тонкий, пронзительно-яркий луч протянулся от нее к разведчику, сверкнула вспышка, и модуль перестал существовать.
Изображение в сфере мигнуло, но темный объект был уже опознан оборонительной системой Корабля. Переговоры с ним не велись, переговоры были бесполезны; всякая встреча бино фаата и сильмарри кончалась одинаково – залпом аннигиляторов и распылением в плазму. При равенстве сил подобный исход для тех и других был неизбежен, но в этот раз удача отвернулась от сильмарри: не флот, а одиночный рейдер столкнулся с Кораблем. Сильмарри, впрочем, не пытались скрыться; их коллективный разум не ведал страха уничтожения, а инстинкт – во всяком случае, если дело касалось бино фаата – не оставлял иного выбора, кроме атаки.
Корабль сбросил боевые модули – шесть, чтобы блокировать все направления в пространстве и не затягивать схватку сверх необходимого. При перевесе шесть к одному долго она не продлилась; удар аннигиляторов пробил защитные поля сильмарри, полыхнул ослепительный свет, и раскаленное облако газа засияло в пустоте, словно новая туманность, которая, по прошествии времен, породит звезду, планеты и, вероятно, жизнь.
Иллюзия, одна иллюзия! В масштабе Вселенной масса туманности была величиной ничтожной, а большая часть энергии рассеялась с жесткими квантами. Когда шесть модулей пристыковались к Кораблю, сияние в облаке угасло, и осколки атомов – то, что осталось от рейдера сильмарри, – канули в вечную тьму и забвение.
На Корабле, однако, помнили о них. То, что чужаки добрались в этот галактический рукав, грозило опасностью Новым Мирам, хотя сильмарри, скорее всего, не строили планов захвата колоний Третьей Фазы. Быть может, их привлекло к желтой звезде длинноволновое излучение, признак цивилизации, использующей радиосигналы; быть может, они собирались исследовать артефакт даскинов или обосноваться в поясе астероидов; быть может, у них имелась какая-то другая цель, совсем непонятная, ибо кто из гуманоидов мог угадать приоритеты и цели мыслящих червей? Но так или иначе они здесь появились, и это стало предупреждением – ведь за сильмарри могли последовать другие.
Поспешность была не в обычаях бино фаата, и все же приходилось торопиться. Недолгое время Корабль, окутанный маревом защитных полей, висел у гигантского газового шара, словно размышляя, продолжить ли его исследование или направиться к тому из внутренних миров, откуда шел поток сигналов. Затем мерцание поля поблекло, огромный цилиндр плавно развернулся основанием к звезде, блестящий выпуклый корпус поймал и отразил ее лучи. Волны тяготения подхватили Корабль; он двинулся вперед, набирая скорость, но вдруг застыл, будто бы связанный неодолимыми силами пятой планеты.
К ней приближался новый объект. На этот раз совсем небольшой – его масса была гораздо меньше, чем у боевого модуля.
Глава 2
Солнечная система, орбита Юпитера.
14 мая 2088 года по времени Земли
Кают-компания десантников на «Жаворонке» невелика: восемь шагов в длину, шесть в ширину и высоту. Все предназначенное для еды и отдыха размещалось у стен и было либо плоским, либо узким. Плоские экраны, у которых болтались шлены и привязные ремни, плоские крышки люков, ведущих в коридор и душевую, узкие откидные столы, похожие на полки, узкие стойки раздаточных автоматов. Зато середина помещения оставалась свободной, как и положено по инструкции: никаких помех для продвижения к люку и дальше, в коридор на палубе С. Выскочить, ринуться к шлюзам на красной стене, нырнуть в отмеченный нужным номером и очутиться в своем истребителе. Потом закрывается кокон, и пневматические толкатели выбрасывают суденышко в пустоту… Согласно нормативам через двадцать семь секунд после сигнала тревоги.
Сиденья тоже были узкими, и Павел Литвин едва помещался между подлокотниками. Это означало, что его физические кондиции на пределе – слишком крупных мужчин и женщин в ОКС[2] не брали. Во всяком случае, не брали в подразделения и службы, связанные с полетами, поскольку рослый человек с большой мышечной массой нуждался в дополнительном жизнеобеспечении. Больше воздуха, больше воды, больше пищи и кресло попросторнее… К тому же крупные люди не отличались той ловкостью и быстротой, какая необходима в космофлоте и десанте, особенно в условиях невесомости и резко меняющегося тяготения. В Байконурской школе, которую кончал Литвин, рослых и крупных дразнили баскетболистами, и дорога им была одна – в наземные команды и штабы. Он вспоминал об этом всякий раз, когда с трудом втискивался на сиденье. Только один сантиметр роста отделял его от судьбы неудачников, ползающих по земной поверхности.
Но сейчас «Жаворонок» находился в свободном полете, сиденья были убраны в стены, и Литвин плавал под потолком, пристегнувшись к ремню безопасности. Тут вполне хватало места, чтобы вытянуть ноги и пошевелить руками без риска наткнуться на чью-то голову или задницу. «Жаворонок», средний крейсер Первого космического флота, нес шестнадцать бронированных амфибий и столько же УИ[3] класса «гриф», так что помещение было рассчитано на шестнадцать пилотов-десантников. Но в этом рейсе их осталось четверо, что позволяло наслаждаться необычайным простором в кают-компании и кубриках, а заодно бездельем. Крейсер не находился на боевом дежурстве, не инспектировал шахты на Меркурии или в Поясе Астероидов, не охранял коммуникации между Землей и Луной от нежелательных небесных тел, а выполнял сугубо мирную и скучную работу по установке бакенов.
Эти навигационные маяки позволяли ориентироваться там, куда не дотягивался Ультранет, на расстоянии в десять астрономических единиц[4] от Солнца, то есть в пределах сатурнианской орбиты. Эксперты ОКС полагали, что этого хватит на несколько ближайших лет, до начала нового столетия, так как экспедиции к дальним планетам, Урану, Нептуну и Плутону, пока что являлись большой экзотикой и редкостью. Но Сатурн и Юпитер посещали чаще, хотя занимались этим не боевые корабли и десантный корпус, а научно-исследовательская служба Объединенных Космических Сил и университетские ученые. Считалось, что до промышленных разработок и строительства баз на спутниках еще далеко, но любое подобное мероприятие начиналось так же, как в былые годы золотая лихорадка на Аляске, то есть с установки вешек и столбов.
Бакен представлял собой миниатюрную автоматическую станцию на пленочных батареях, отслеживающую свои координаты при движении по гелиоцентрической орбите за Юпитером. У каждого из тридцати маяков были своя частота и скважность излучения сигнала, что позволяло распознать их с полной достоверностью; всенаправленные импульсы повторялись примерно через десять минут, необходимых для накопления энергии. За пару месяцев, прошедших с начала работ, «Жаворонок» установил двадцать восемь маяков и находился сейчас вблизи Юпитера. Вид загадочной планеты внес небольшое разнообразие в жизнь экипажа; все, кому не лень, могли любоваться циклонами на ее поверхности и рассуждать о тайнах Красного Пятна. В какой-то мере это скрашивало скудость рациона, тоску по синим небесам и остальные неприятности вроде регулярных учений, которые устраивал Би Джей.
Юпитер, во всей своей грозной и мрачной красе, маячил на потолочных экранах. Если сощурить глаза и не прислушиваться к бормотанию Луиса Родригеса, казалось, что паришь на границе атмосферы, не защищенный скафандром и корабельной броней, и красный глаз Пятна тебе с игривостью подмигивает. Какое-никакое, а все же развлечение, думал Литвин, глядя, как над Пятном мчатся белесые тучи. Лучше, чем слушать Родригеса, страдавшего воспоминаниями о женских прелестях на пляжах Акапулько. С латинским темпераментом он толковал об этом в сотый раз, и на лице внимавшего ему Коркорана застыло мученическое выражение. Эби Макнил, которой Луис надоел не меньше, чем Литвину, ускользнула в самый дальний угол и, нахлобучив шлем и смежив веки, слушала музыку. Старинный рэп, судя по тому, как подергивались ее руки.
– Девочки, – бубнил Родригес, – какие там девочки, Рихард! Чтоб мне неба не видать! Красотки! Наши мексиканочки, еще из Аргентины и Перу, потом мулаточки из Штатов, и вообще американок прорва… Лежишь на песочке и видишь: ноги, ноги, ноги! И все из плеч растут, такие, знаешь, гладкие и смуглые, как…
– А груди? – вяло поинтересовался Коркоран. – Груди выше ног мелькают? Или ты лишь до коленок разглядывал?
– А как же! Сиськи потрясающие, но между ними и коленками еще есть задницы. А задница, Рихард, это у девушки главное, это как заряд в торпеде. Все на ней держится: и то, что сверху прилепили, и то, что привинчено снизу. Особенно у американок! Посмотришь на такую, и руки сами тянутся, а все остальное… гмм… ну, ты понимаешь…
– У нас американка тоже есть, – заметил Коркоран, покосившись на Эби. – Не хуже красоток из Акапулько.
– У нее пропорции не те. То есть, я хочу сказать, размеры… – Родригес тоже бросил взгляд на миниатюрную Макнил. – Тощая, рыжая, бледная, а что до задка и сисек…
Литвин, оторвавшись от созерцания Юпитера, многозначительно прочистил горло, и Родригес смолк. Потом громким шепотом сообщил Коркорану:
– Лейтенант-коммандер проявляет недовольство. Не любит наш коммандер вспоминать, какие буфера и задницы у баб, поскольку службой увлечен. Ну, ничего, ничего… Вернемся, я его проветрю в Акапулько. Там, клянусь реактором, на славян огромный спрос! Там, скажу тебе, Рихард…
Изображение Юпитера исчезло, сменившись лицом Иштвана Сабо, офицера связи. Дрогнули полные яркие губы, и в кают-компании прошелестело:
– Командир звена десантников в рубку к капитану. Быстро! Синяя готовность.
– Хорошо хоть не зеленая, – пробурчал Родригес. – И не красная!
– Опять учения, – вздохнул Коркоран, перемещаясь в облюбованный Макнил уголок. Он похлопал девушку по плечу: – Очнись, рыжая! Би Джей припас тебе работу.
Щелкнув магнитной застежкой ремня, Литвин прижал к стене подошвы башмаков, оттолкнулся и проскользнул в люк. Коридор на палубе С был достаточно широким, чтобы двое могли разойтись в невесомости, хоть по вертикали, хоть по горизонтали. В стене красного тревожного оттенка у самого пола поблескивали плоские крышки шлюзов с номерами; стена напротив, пол и потолок имели спокойный светло-серый цвет. Восемь люков в серой стене вели в кубрики, каждый на двоих; Литвин устроился с Коркораном, давним приятелем, Макнил и Родригес в этом рейсе куковали в одиночестве. Впрочем, не было секретом, что Рихард иногда наведывается к Эби. Такие неуставные отношения в десанте не поощрялись, однако и не запрещались. Руководители ОКС, люди разумные, понимали, что для борьбы с тоской и одиночеством любые средства хороши.
14 мая 2088 года по времени Земли
Кают-компания десантников на «Жаворонке» невелика: восемь шагов в длину, шесть в ширину и высоту. Все предназначенное для еды и отдыха размещалось у стен и было либо плоским, либо узким. Плоские экраны, у которых болтались шлены и привязные ремни, плоские крышки люков, ведущих в коридор и душевую, узкие откидные столы, похожие на полки, узкие стойки раздаточных автоматов. Зато середина помещения оставалась свободной, как и положено по инструкции: никаких помех для продвижения к люку и дальше, в коридор на палубе С. Выскочить, ринуться к шлюзам на красной стене, нырнуть в отмеченный нужным номером и очутиться в своем истребителе. Потом закрывается кокон, и пневматические толкатели выбрасывают суденышко в пустоту… Согласно нормативам через двадцать семь секунд после сигнала тревоги.
Сиденья тоже были узкими, и Павел Литвин едва помещался между подлокотниками. Это означало, что его физические кондиции на пределе – слишком крупных мужчин и женщин в ОКС[2] не брали. Во всяком случае, не брали в подразделения и службы, связанные с полетами, поскольку рослый человек с большой мышечной массой нуждался в дополнительном жизнеобеспечении. Больше воздуха, больше воды, больше пищи и кресло попросторнее… К тому же крупные люди не отличались той ловкостью и быстротой, какая необходима в космофлоте и десанте, особенно в условиях невесомости и резко меняющегося тяготения. В Байконурской школе, которую кончал Литвин, рослых и крупных дразнили баскетболистами, и дорога им была одна – в наземные команды и штабы. Он вспоминал об этом всякий раз, когда с трудом втискивался на сиденье. Только один сантиметр роста отделял его от судьбы неудачников, ползающих по земной поверхности.
Но сейчас «Жаворонок» находился в свободном полете, сиденья были убраны в стены, и Литвин плавал под потолком, пристегнувшись к ремню безопасности. Тут вполне хватало места, чтобы вытянуть ноги и пошевелить руками без риска наткнуться на чью-то голову или задницу. «Жаворонок», средний крейсер Первого космического флота, нес шестнадцать бронированных амфибий и столько же УИ[3] класса «гриф», так что помещение было рассчитано на шестнадцать пилотов-десантников. Но в этом рейсе их осталось четверо, что позволяло наслаждаться необычайным простором в кают-компании и кубриках, а заодно бездельем. Крейсер не находился на боевом дежурстве, не инспектировал шахты на Меркурии или в Поясе Астероидов, не охранял коммуникации между Землей и Луной от нежелательных небесных тел, а выполнял сугубо мирную и скучную работу по установке бакенов.
Эти навигационные маяки позволяли ориентироваться там, куда не дотягивался Ультранет, на расстоянии в десять астрономических единиц[4] от Солнца, то есть в пределах сатурнианской орбиты. Эксперты ОКС полагали, что этого хватит на несколько ближайших лет, до начала нового столетия, так как экспедиции к дальним планетам, Урану, Нептуну и Плутону, пока что являлись большой экзотикой и редкостью. Но Сатурн и Юпитер посещали чаще, хотя занимались этим не боевые корабли и десантный корпус, а научно-исследовательская служба Объединенных Космических Сил и университетские ученые. Считалось, что до промышленных разработок и строительства баз на спутниках еще далеко, но любое подобное мероприятие начиналось так же, как в былые годы золотая лихорадка на Аляске, то есть с установки вешек и столбов.
Бакен представлял собой миниатюрную автоматическую станцию на пленочных батареях, отслеживающую свои координаты при движении по гелиоцентрической орбите за Юпитером. У каждого из тридцати маяков были своя частота и скважность излучения сигнала, что позволяло распознать их с полной достоверностью; всенаправленные импульсы повторялись примерно через десять минут, необходимых для накопления энергии. За пару месяцев, прошедших с начала работ, «Жаворонок» установил двадцать восемь маяков и находился сейчас вблизи Юпитера. Вид загадочной планеты внес небольшое разнообразие в жизнь экипажа; все, кому не лень, могли любоваться циклонами на ее поверхности и рассуждать о тайнах Красного Пятна. В какой-то мере это скрашивало скудость рациона, тоску по синим небесам и остальные неприятности вроде регулярных учений, которые устраивал Би Джей.
Юпитер, во всей своей грозной и мрачной красе, маячил на потолочных экранах. Если сощурить глаза и не прислушиваться к бормотанию Луиса Родригеса, казалось, что паришь на границе атмосферы, не защищенный скафандром и корабельной броней, и красный глаз Пятна тебе с игривостью подмигивает. Какое-никакое, а все же развлечение, думал Литвин, глядя, как над Пятном мчатся белесые тучи. Лучше, чем слушать Родригеса, страдавшего воспоминаниями о женских прелестях на пляжах Акапулько. С латинским темпераментом он толковал об этом в сотый раз, и на лице внимавшего ему Коркорана застыло мученическое выражение. Эби Макнил, которой Луис надоел не меньше, чем Литвину, ускользнула в самый дальний угол и, нахлобучив шлем и смежив веки, слушала музыку. Старинный рэп, судя по тому, как подергивались ее руки.
– Девочки, – бубнил Родригес, – какие там девочки, Рихард! Чтоб мне неба не видать! Красотки! Наши мексиканочки, еще из Аргентины и Перу, потом мулаточки из Штатов, и вообще американок прорва… Лежишь на песочке и видишь: ноги, ноги, ноги! И все из плеч растут, такие, знаешь, гладкие и смуглые, как…
– А груди? – вяло поинтересовался Коркоран. – Груди выше ног мелькают? Или ты лишь до коленок разглядывал?
– А как же! Сиськи потрясающие, но между ними и коленками еще есть задницы. А задница, Рихард, это у девушки главное, это как заряд в торпеде. Все на ней держится: и то, что сверху прилепили, и то, что привинчено снизу. Особенно у американок! Посмотришь на такую, и руки сами тянутся, а все остальное… гмм… ну, ты понимаешь…
– У нас американка тоже есть, – заметил Коркоран, покосившись на Эби. – Не хуже красоток из Акапулько.
– У нее пропорции не те. То есть, я хочу сказать, размеры… – Родригес тоже бросил взгляд на миниатюрную Макнил. – Тощая, рыжая, бледная, а что до задка и сисек…
Литвин, оторвавшись от созерцания Юпитера, многозначительно прочистил горло, и Родригес смолк. Потом громким шепотом сообщил Коркорану:
– Лейтенант-коммандер проявляет недовольство. Не любит наш коммандер вспоминать, какие буфера и задницы у баб, поскольку службой увлечен. Ну, ничего, ничего… Вернемся, я его проветрю в Акапулько. Там, клянусь реактором, на славян огромный спрос! Там, скажу тебе, Рихард…
Изображение Юпитера исчезло, сменившись лицом Иштвана Сабо, офицера связи. Дрогнули полные яркие губы, и в кают-компании прошелестело:
– Командир звена десантников в рубку к капитану. Быстро! Синяя готовность.
– Хорошо хоть не зеленая, – пробурчал Родригес. – И не красная!
– Опять учения, – вздохнул Коркоран, перемещаясь в облюбованный Макнил уголок. Он похлопал девушку по плечу: – Очнись, рыжая! Би Джей припас тебе работу.
Щелкнув магнитной застежкой ремня, Литвин прижал к стене подошвы башмаков, оттолкнулся и проскользнул в люк. Коридор на палубе С был достаточно широким, чтобы двое могли разойтись в невесомости, хоть по вертикали, хоть по горизонтали. В стене красного тревожного оттенка у самого пола поблескивали плоские крышки шлюзов с номерами; стена напротив, пол и потолок имели спокойный светло-серый цвет. Восемь люков в серой стене вели в кубрики, каждый на двоих; Литвин устроился с Коркораном, давним приятелем, Макнил и Родригес в этом рейсе куковали в одиночестве. Впрочем, не было секретом, что Рихард иногда наведывается к Эби. Такие неуставные отношения в десанте не поощрялись, однако и не запрещались. Руководители ОКС, люди разумные, понимали, что для борьбы с тоской и одиночеством любые средства хороши.