Ахметов Фарит. Чужой

   Я вышел и немного постоял у входной двери, проверяя действенность предупреждения. Магнитофон включили, но чуть слышно.
   Уже сидя в патрульной машине, я подумал, что никогда в жизни не женился бы на такой развязной девице.
   Но случай свел нас вновь в ДК имени Дзержинского, когда мы отмечали День советской милиции. Как она туда попала - до сих пор ума не приложу. Мы сразу узнали друг друга, но я, признаться, не ожидал, что она пригласит меня на танец.
   - Удивлены? - спросила она игривым тоном.
   - Самую малость, - сознался я. - Я даже не знаю вашего имени.
   - Надежда, - просто сказала она, и мне это понравилось.
   Я проводил ее домой и простился у подъезда довольно холодно, давая понять, что не собираюсь продолжать знакомство.
   Она сказала:
   - И вы даже не попросите у меня телефон?
   - Даже не попрошу.
   - Тогда я вам его сама оставлю.
   Спустя, наверное, месяц, где-то перед Новым годом, мы задерживали группу вооруженных парней, которые подозревались в квартирных кражах. В подвале было темно, и когда я отбирал у одного из них пистолет, раздался выстрел. К счастью, пистолет оказался стартовым, но пороховые газы обожгли мне глаза. Я почувствовал адскую боль, мне помогли подняться наверх, и тут я понял, что ничего не вижу.
   Еще несколько дней в больнице я с трудом различал только силуэты. Я не мог видеть, не мог читать, мне оставалось только думать.
   А если бы это было боевое оружие? Я бы, конечно, погиб. Но ведь когда я шел в милицию, меня не пугало, что такое может произойти. Вот только геройскую смерть от бандитской пули я воспринял несколько отстраненно, словно меня убьют, но я буду жить. Буду? Но как? Кто-то верит в бессмертие души. Кто-то ищет продолжения жизни в детях. А я? Если бы меня убили, не осталось бы никого. Ни детей, ни жены... Даже девушки у меня нет...
   Мне стало так тоскливо и одиноко, что я заплакал, как ребенок.
   Я попросил медсестру набрать номер телефона. Голос у Надежды был тревожный:
   - В больнице? Конечно, приду. Завтра же и приду.
   Она не обманула. Она принесла с собой запах снега и мандаринов. Протягивая пакетик с фруктами, Надежда сказала:
   - Это тебе от Деда Мороза.
   Кажется, именно тогда мы перешли на "ты".
   - Ты знаешь, а мои предки талоны отоварили, мясо получили! - поделилась она своей радостью. - Только я все равно с предками Новый год встречать не буду. С ними никакого праздника не получится.
   - Что, такие скучные?
   - Да нет, с ними не соскучишься. Они у меня старой закалки. Каждый вечер одно и то же: скандалы, нравоучения... Недавно у подруги переночевала, так визгу было с вагон и маленькую тележку. Хоть разворачивайся и уходи из дому. А куда? Подруга замужем...
   - А друг?
   - Друг - был да вышел вдруг. Но память о себе, кажется, оставил. А отец кричит: в подоле принесешь - из дома выгоню. Веселенький праздничек...
   Мне стало жаль ее. Я подумал: вот человек, которому тоже плохо. Тоже одиноко. И у меня как-то само собой вырвалось:
   - Как я тебя понимаю, Надежда. Выходи за меня замуж!
   Она спокойно отнеслась к моему предложению, будто ждала его. И сразу заторопилась.
   - Ой, чуть не забыла! Подруга звонила, просила зайти до обеда. Так я завтра приду и принесу тебе пальто.
   - Пальто? Мы пойдем гулять?
   - Конечно. Заодно и заявление в ЗАГС подадим. Или уже передумал?
   Я не ожидал, что все произойдет так быстро, но отступать было поздно.
   На следующий день в пальто с плеча ее отца (будущего тестя), еле различая окружающее, с помощью Надежды я поставил под заявлением свою подпись, которая, как мне казалось, подводит черту под моим одиночеством.
   Вскоре я настоял на выписке из больницы и с головой ушел в работу. С Надеждой мы встречались очень редко. Без предварительного звонка сделать это было вообще невозможно. Я понятия не имел, где она пропадает по вечерам.
   Приближался день нашего бракосочетания, и сомнения все больше одолевали меня. Я не любил Надежду, но я жалел ее и думал, что она нуждается в моей помощи. Первое время я наивно полагал, что она любит меня, по крайней мере, неравнодушна, раз не отказалась поддержать в трудную минуту.
   День моего рождения совпадал с праздником Советской Армии, и я надеялся, что вечером мы встретимся. Мне удалось предупредить Надежду, и она согласилась. В этот день я ушел пораньше с работы и сразу направился к ней. Она встретила меня в вечернем платье, и я удивился такому вниманию ко мне.
   - Привет! Ты чего так рано?
   - Праздник все-таки... Меня отпустили.
   - Вот и хорошо, что зашел. Я только собиралась тебе позвонить. Знакомься, это мои подруги.
   Три пары накрашенных глаз, не мигая, уставились на меня. Через несколько мгновений одна из девушек жеманно произнесла:
   - Так вы и есть тот таинственный жених? Очень приятно. Люся.
   - А я Лена, - сказала другая. - Очень жаль, но мы вынуждены украсть вашу невесту на сегодняшний вечер.
   Я перевел непонимающий взгляд на Надежду.
   - Понимаешь, Риф, я не могу отказать девочкам. Сегодня у нас на курсе вечер. Нельзя срывать мероприятие, к нему столько готовились. Да ты и сам знаешь, или студентом не был?
   - Конечно, я понимаю, - попятился я к выходу. - Кстати, именно сегодня у меня много дел.
   Я действительно пошел на работу - а куда мне было еще идти?! В отделе обрадовались моему возвращению: на нашей службе по праздникам лишних людей не бывает, и никому без дела сидеть не приходится. Только утром я вернулся в общежитие и сразу завалился спать.
   Вечером меня разбудила Надежда. С виноватым видом она попросила прощения за то, что забыла поздравить меня с днем рождения.
   - Все было так скучно, - сказала она. - Весь вечер я сидела одна и бренчала на гитаре. Как они мне надоели!
   - Кто это - они? - поинтересовался я.
   - Ну, все. Вообще все.
   Я чувствовал ее неискренность, но промолчал. Меня беспокоил вопрос, где взять денег на кольца к свадьбе, и я сказал ей об этом.
   - Ты мужчина - ты и решай. Это твоя проблема. Кольца покупает жених, разве не так?
   А что я мог возразить?
   Этот день неумолимо приближался. Я не раз думал, что совершаю непоправимую ошибку, но кто в силах изменить свою судьбу. Ее колесо накатывало на меня, и увернуться было невозможно. И все-таки накануне свадьбы я сделал одну робкую попытку.
   - Надя, а ты уверена, что будешь со мной счастлива?
   - Ты о чем?
   - Подумай еще раз. Меня постоянно нет дома, ты одна... Да и вообще, нужен ли я тебе?
   - Все уже решено.
   - Никогда не поздно поправить.
   - Что значит - не поздно? А гости? А родственники? Ты обо мне подумал?
   - Именно о тебе я и думаю.
   - Так ты женишься на мне или нет?
   Я вспомнил, как отец учил меня: "Дал слово - держи его". И когда приехал домой приглашать родителей на свадьбу, еще раз убедился, что это были не пустые слова. Сестры отговаривали меня, а мать прямо сказала, что этому браку не бывать, и если я не послушаюсь ее, бог накажет меня, и я буду несчастлив. Я всегда любил свою мать, но на этот раз пошел против ее воли. Ей было на кого опереться, чего я не мог сказать о Надежде. Только отец повторил то, что я надеялся услышать, и дал мне сто рублей. Эти деньги очень выручили меня.
   А может быть, я женился на Надежде ради ее будущего ребенка? Когда я сам был маленький, мама с утра до вечера пропадала на работе, стараясь помочь отцу прокормить большую семью, и я целыми днями был предоставлен сам себе. За мной присматривала соседка тетя Фая. Да и не только за мной. Всю безнадзорную ребятню ей как-то удавалось собирать у себя во дворе. Она обмывала, обстирывала, подкармливала и мирила нас, не разделяя детей на своих и чужих. Никогда не забуду, как ее мягкие руки подымают меня из тазика с мыльной водой к самому небу и ставят на горячий от солнца обломок чугунной плиты. Мне жжет пятки, и я пританцовываю и хохочу, совершенно счастливый.
   Однажды я поделился этим воспоминанием с Надеждой и сказал, что ребенка, которого она носит, я считаю своим. Она как-то странно посмотрела на меня и промолчала. И только после свадьбы Надя сообщила мне, что никакого ребенка не будет: она давно избавилась от него.
   - Я хочу только наших детей, - объяснила она.
   В пословице "стерпится-слюбится", видимо, есть смысл. Я женился на женщине, которую не любил, на ее месте могла быть любая другая. Но день ото дня я все сильнее привязывался к Надежде. Она вернула мне утраченное ощущение дома, семьи, стабильности, я обрел чувство защитника домашнего очага.
   Трудно сказать, как долго я пребывал в эйфории, но настал час прозрения. В тот вечер я вернулся не очень поздно, Надежды дома не оказалось, и я решил поговорить с тещей.
   - Мария Станиславовна, меня сегодня выписали из общежития. Ничего, что я пропишусь у вас? Мы с Надей быстрее получим квартиру, я сразу подам заявление.
   - Сразу подашь? А разве ты еще не встал на очередь? Господи, у всех мужья как мужья, а у моей дуры...
   И она ушла в свою комнату, хлопнув дверью.
   Обескураженный, я пошел встречать Надежду, которая предупредила накануне, что по вечерам будет играть в волейбол за факультет. Окна спортзала были темны, ни о каких соревнованиях никто ничего не слышал.
   Она появилась незадолго до полуночи и с порога заявила:
   - Можешь меня поздравить! Сегодня мы выиграли. Господи, я так вымоталась. Спать, спать, спать...
   С тех пор я перестал ее встречать - боялся уличить во лжи.
   Ложь... Самое отвратительное, чем может быть заражен человек. Да чего там заражен - она хуже заразы: от той есть хоть какое-нибудь спасенье, в большинстве случаев, можно вылечиться или хотя бы отодвинуть гибель, а тот, кто избрал ложь способом жизни, уже умер. Он не в силах представить себе, что существуют люди, которые думают и живут по-другому, которым противна любая фальшь, и все, что они могут испытать, когда ее почувствуют, - это стыд.
   В начале лета на "Жигулях" тестя мы поехали к моим родителям в Татарию. Когда до дома осталось с полкилометра, тесть остановил машину и предложил мне сесть за руль. Его поддержала теща:
   - Садись, Риф, пусть родители видят.
   Что должны были увидеть мои родители? И тут я понял то, чего не договорила теща: пусть они видят, как хорошо в новой семье относятся к своему зятю, даже машину ему доверили. Для них в этой маленькой лжи не было ничего предосудительного. Жена тоже удивилась, почему я отказался.
   Я задерживал хулиганов, в ход были пущены ножи, и кровь одного из преступников обрызгала мою рубашку. Я решил ее сменить и позвонил домой, чтобы предупредить жену, опасаясь, что она испугается, увидев меня в крови. Телефон был занят. Не дозвонившись, я пришел домой. Дверь открыла Надежда и, не обращая на меня никакого внимания, снова взяла трубку и продолжила разговор. Я сделал вывод, что жена относится ко мне с полным безразличием.
   Даже рождение дочери не пробудило в ней добрые чувства. Я изо всех сил старался помочь ей: ночью вскакивал на первый крик ребенка, утром стирал пеленки - Надежда словно ничего не видела и никогда не интересовалась моими проблемами. Я заметил, что она практически копировала свою мать, которая тоже мало вникала в дела супруга, хотя при гостях ему доставались знаки внимания.
   С каждым днем я все отчетливее осознавал, что это не вина, а беда Надежды, и в этом доме, пропитанном ложью, она и не могла вырасти другой. Здесь все было напоказ, все на продажу, причем, с перевернутой шкалой ценностей. За дешевый трюк платили видимым вниманием, а за искренние чувства - равнодушием.
   Однажды Надежда с родителями отправилась за покупками в город Чайковский. Уехали они с утра, а когда вечером я вернулся со службы, их все еще не было. Картины одна страшней другой приходили мне в голову. Я оборвал дежурные телефоны в ГАИ, чтобы убедиться, что никаких аварий с красными "Жигулями" на трассе не было. Сначала они успокаивали меня, но примерно через час, когда я позвонил снова, дежурный ответил, что недавно недалеко от Воткинска произошла авария - "Жигуленок" столкнулся с грузовиком, имеются жертвы. Сердце кольнуло ледяной иглой, холод сковал руки и ноги.
   - А какого цвета "Жигули"? - спросил я, боясь услышать ответ.
   - Белого, - сказал дежурный.
   Я молча положил трубку и сполз по стене на пол. Через несколько минут в дверь позвонили. Это была Надежда, живая-здоровая. Родители позади ее тащили сумки с продуктами и тряпками. Я бросился к жене, обнял ее и заплакал.
   - Чем реветь неизвестно из-за чего, лучше бы маме помог, - холодно сказала она, отстраняя меня.
   И еще один разговор с женой убедил меня в том, что я никогда не буду понят. Но сначала надо рассказать о том, что ему предшествовало.
   2. ПОДЖИГАТЕЛЬ
   Я дежурил в опергруппе, когда мы получили сигнал о том, что горит главпочтамт города. Через несколько минут наша машина прибыла на место происшествия. Там уже были пожарные и милиция, огонь бушевал внутри здания. К этому времени задержали какого-то человека и передали нам. Я отвез его в райотдел и стал допрашивать.
   Это был мужчина лет пятидесяти, небритый, в грязной, слегка обгоревшей одежде. От него пахло тройным одеколоном. "Типичный бомж", - подумал я.
   - Документы с собой имеются?
   - Есть справка...
   Он протянул мне справку об освобождении из мест лишения свободы.
   - А где же паспорт?
   - Потерял.
   - Судимы за что?
   - По двести девятой и сто сорок четвертой.
   - За бродяжничество и кражу, значит?
   - Значит, так. Сигаретой не угостите?
   - Что ж, давайте покурим.
   Я протянул ему сигарету и спички. Он жадно затянулся, и в этот момент в кабинет вошел дежурный по райотделу.
   - Ну что, сукин сын, спалил главпочтамт? - рявкнул он. - Теперь тут сидишь, раскуриваешь. Колись скорей, как поджег почту, а то быстро в камеру загремишь!
   - А ты меня камерой не пугай, пуганый уже.
   - Сидел, что ли? - дежурный взял со стола справку о судимости, повертел ее в руках и обратился ко мне: - Да чего ты с ним церемонишься, курить даешь. Подумаешь, птица! Ради одного говнюка МВД на ноги подняли, сейчас с обкома приедут. Кончай с ним скорей!
   - Чем раньше вы перестанете мешать, тем скорее я попытаюсь установить истину, - как можно спокойнее ответил я.
   - Ну-ну, пытайся.
   Дежурный ушел, и я попросил задержанного рассказать, при каких обстоятельствах он оказался на главпочтамте.
   - А что рассказывать? Я только зашел туда, а тут меня и сцапали.
   - Сцапали, говорите? Хотите, зеркало вам принесу? Одежда вас с головой выдает. Так обгореть может только человек, который лежал, свернувшись калачиком. Странно, не правда ли?
   - Лежал? Дак ведь... я это...
   - Вот и расскажите, что это, - я выделил интонацией последнее слово.
   Тут в кабинет вошел начальник отдела, за ним еще пятеро. Я узнал заместителя министра внутренних дел, еще один полковник был из пожарной части, третьего полковника я видел впервые, а двое в штатском, по-видимому, представляли райком и обком партии. Как и положено, я поднялся со стула.
   - Продолжайте, - сказал мне начальник РОВД.
   Я присел. Стульев на всех не хватило, и мне было неловко сидеть в присутствии высоких чинов.
   - Так что вы сказали?
   - Ну я и говорю, зашел на почту, а меня и задержали.
   - А зачем вы зашли на почту?
   - Я... пог... позвонить хотел...
   - Куда?
   - Куда-куда, какая разница? Ну, в Москву, теща у меня там живет.
   Я понял, что этот бессмысленный разговор может продолжаться до бесконечности. Звонить он никуда не мог, потому что у него не было ни копейки. Присутствующие явно мешали ему, да и мне тоже, и я перевел взгляд на начальника райотдела. Он понял в чем дело и пригласил всю свиту к себе в кабинет пить чай.
   - Через полчаса доложите результаты, - сказал он в дверях.
   - Вот что, Владимир Петрович, - обратился я к задержанному. - Может, все-таки вместе разберемся, что произошло у вас в жизни?
   - В жизни? А что в жизни? Нет у меня жизни, была и кончилась.
   Я закурил и, заметив его взгляд, брошенный на лежащую пачку, вновь предложил ему сигарету.
   - Отчего это жизнь-то кончилась?
   - Отчего?
   Он глубоко затянулся и задумался. Переспрашивал он машинально, чувствовалось, что его мысли в это время далеко отсюда.
   - Сколько вам лет?
   - Да в справке же написано.
   - Документ никогда не заменит живого человека. Если есть возможность, почему бы не спросить?
   - Значит, бумажке меньше доверяете, чем человеку? Странно. До сих пор мне встречались начальники, для которых бумага - это все. На человека им было плевать... Сорок три года мне. Конечно, если побриться и переодеться, можно и помолодеть, да только сердце не переделаешь... Вот вы смотрите на меня, думаете - бомж, судимый, а еще о чем-то рассуждает. Не так ли?
   - То, что вы без определенного места жительства, я давно понял. Меня интересует, почему так случилось.
   - Вас интересует... А вот их не интересовало. Плевать им было на меня!
   - Кого вы имеете в виду?
   - Кого? Бюрократов... советских. Конечно, я не сразу таким стал. Электронщик я по специальности. Учился в Ленинграде, приехал сюда в Ижевск, или как он там сейчас называется, по распределению на радиозавод, женился, родился у нас сын.
   Он помолчал, и я не торопил его, понимая, как тяжело ему даются воспоминания. Может быть, впервые за последние годы он изливал душу. Да и кому - милиционеру. Нашу форму он явно не жаловал, видно, были на то причины.
   - Да, сынишка маленький... Ну а потом развелись. Стал я пить, а работа электронщика точности требует. Пришлось сменить работу, затем другую, третью. Квартиру жене оставил, сам остался без жилья и без прописки. Общежитие на дают, жил у друзей. Вроде стал понимать, что не туда качусь, хотел остановиться, а тут друзья, собутыльники. На работу без прописки не берут, а не прописывают потому, что не работаю. В грузчиках подрабатывал. Так что и рад бы в рай, да грехи не пускают. Правда, грехов у меня тогда еще не было. Чистый был перед людьми. Все же нашел в себе силы, пить бросил. Три месяца пороги обивал, прописали меня в общежитие, на работу устроился. Вот тогда и насмотрелся на чиновников... Да только работать мне недолго пришлось. Посадили за кражу. - Он почувствовал, что огонь обжигает пальцы, и затушил сигарету. - Хм, кража... Стыдно сказать. Пить я, конечно, выпивал, но, скажите, как еще забыть прелести нашей жизни? Ну, пришли как-то к знакомому моего друга, тоже в общежитие, а уже выпившие были. Дверь открыта, а хозяина нет. Вообще нет никого. Ну выпили мы там бутылку, что с собой принесли. Думали, сейчас подойдет... Васька, что ли, я и не помню, как его звали. Бутылку выпили, показалось мало. Друг мой, спасибо ему, конечно, и предложил взять шапку - она тут же лежала, на стуле. Говорит - давай пропьем, а Ваське потом бутылку поставим, он не обидится. Ну, взяли шапку и ушли, отдали продавщице за литр водки. А потом оказалось, что шапка-то не Васькина была, а соседа по комнате. Ну и дали мне три года общего, от звонка до звонка отбухал. Вышел на свободу - и снова та же канитель: ни прописки, ни работы. Да и кто возьмет вора на работу? Это уж у нас клеймо на всю жизнь. Так и болтался, паспорт посеял, забрали в спецприемник. Через месяц выпустили, предупредили, что посадят, если не устроюсь на работу.
   - И все?
   - Дали еще направление на завод, да только там плевать хотели на эти направления. Сказали, что воров своих хватает.
   - Нужно было взять другое направление, на другой завод, объяснить, что здесь не берут, сходить, наконец, в исполком. Проявить самому какую-то активность.
   - Да проявлял я ее и ходил везде, только сил у меня не хватило, не смог пробить эту каменную стену. Снова попал в спецприемник - паспорта-то у меня нет. В общем, начальник Индустриального райотдела прямо сказал, чтобы я уматывал. И добавил, что если он сделает мне паспорт, я захочу прописаться у него в районе и буду воровать.
   - Не может быть!
   - Может. Он и начальника паспортного стола предупредил. В общем, посадили меня за бродяжничество и паразитический образ жизни. Хотя я работал, вагоны разгружал, в колхозе шабашил, какой же я паразит.
   - А как же жена, сын?
   - Жена? Написал ей как-то из зоны письмо, про сына хотел узнать.
   - И что же?
   - А то. Написала, чтобы больше не беспокоил ее, что она от стыда чуть не сгорела, получив письмо из тюрьмы, и что у меня нет сына. Забудь - так и написала. А я ведь не о помощи просил, узнать только хотел, как он там, сын все-таки.
   - А жена после развода, наверное, замуж вышла.
   - А как же, для этого и разводилась. Нет, тут она поступила благородно, сама сказала, что любит другого. А я что - я противиться не стал.
   Нашу беседу прервал дежурный:
   - Начальник сказал, что замминистра ждет результатов. В Москву докладывать надо.
   - Знаю, но мы еще не закончили. Оставьте нас.
   Дежурный вышел с недовольным видом. Тут же зазвонил телефон. Начальник РОВД твердым голосом заявил, чтобы я закончил допрос через десять минут.
   - Чего ты там с ним рассусоливаешь? - почти слово в слово повторил он своего подчиненного, и мне стало непонятно, кто у кого учится. - Чтобы немедленно был результат!
   И положил трубку.
   - Что, торопят? - участливо спросил человек, от которого я должен был добиться признания вины. - Да вы не волнуйтесь, я, может быть, вам и помогу.
   - Это не важно, что торопят. Вы лучше скажите, почему после второй отсидки вы не попытались устроить свою жизнь, жениться, наконец.
   - Пытался, да только не выдержал я этого марафона. Знаете, как кадровики смотрят на человека с двумя судимостями? Ну, а жениться... Кто ж за меня пойдет? Разве что из жалости, да только жалеть у нас на словах умеют, а истинного сострадания не дождешься. Дураков нет. Да оно и правильно, зачем свою жизнь губить ради чужой, неизвестно еще, что из этого получится.
   - Мне трудно судить, дела вашего я не читал, но из ваших слов следует, что кражу вы все-таки совершили. И должны были отвечать по закону.
   - По вашим законам я, конечно, совершил кражу.
   - Почему по моим? Они такие же мои, как и ваши. Законы у нас одни советские.
   - Вот именно, советские. Только для кого и кем они написаны?
   - Вы зря иронизируете. Потерпевшему все равно, кто и как совершил кражу. Государство обязано возместить ему причиненный ущерб.
   - Да разве ему легче стало от того, что я сел в тюрьму? На первый раз могли и по-другому наказать.
   - Возможно. Но закон есть закон. И потом - где ваше-то чувство ответственности? Почему я, например, никогда не мог бы оказаться на вашем месте? Как вы думаете?
   - Интересный вы экземпляр... ладно, вы ведь от меня другого ждете. И эти с вашей шеи не слезут. Пишите, расскажу вам все как было. Значит, так. Зашел я на главпочтамт, чтобы согреться, на улице-то холодно. Я там уже не первый раз греюсь. Зайду в самую последнюю кабину для переговоров, свернусь калачиком и лягу на пол. Ноги, правда, отекают - вытянуть нельзя, места мало. Ну а так ничего, тепло, дверь-то стеклянная только наполовину, и когда на полу лежишь, никто тебя не видит. Да и не заходит туда никто в это время. В тепле разморило меня, и так курить захотелось! Окурочек у меня был, думаю, курну пару раз. Вот и закурил, а потом окурок в угол бросил. Задремал, а он, видимо, не потух, зараза. В общем, проснулся, вокруг огонь, дым. А обшивка в кабинах синтетическая, ее хрен потушишь, да еще и ядовитая, я чуть не задохнулся. Из кабины выскочил... Ну, а остальное вы знаете.
   Интуитивно я примерно так и представлял происшедшее. Однако меня почему-то не радовали ни моя интуиция, ни его признание.
   - Вы рассказали мне правду?
   - Да.
   - Значит, в результате ваших неосторожных действий произошел пожар... Может, вы на себя наговариваете? Подумайте еще раз.
   - А что мне думать? Я, может, впервые рассказал все как было.
   - Учтите, без пожарно-технической экспертизы нам все равно не обойтись. Мы допросим работников главпочтамта, проведем другие следственные действия. Ваше признание - еще не доказательство вины.
   - Делайте что хотите, но все было именно так.
   - Может быть, я смогу чем-нибудь вам помочь? Встретиться с вашей бывшей женой, узнать о сыне...
   - Спасибо, ничего не нужно, тем более, сейчас. Хотите, я дам вам один совет?
   - Какой же?
   - Уходите с этой работы.
   - Не понял.
   - Я говорю: уходить вам нужно с этой работы.
   - Это почему?
   - Потому что мне кажется, что вы порядочный человек.
   - Разве это плохо?
   - Для работника милиции - да. Вот вы меня сейчас допрашиваете... если это можно назвать допросом. Думаете, я не знаю, как у вас допрашивают? А где сейчас ваши начальники? Сидят в кабинете и пьют чай?
   - По крайней мере, не мешают, а это уже неплохо.
   - А вы посмотрите в окно. Видите, сколько "волжанок" стоит у подъезда. Водилы спят, а хозяева, считается, работают. А вы на чем ездите? На разбитом "уазике"? Да еще бензина, наверное, не всегда хватает.
   - Сегодня днем я ездил на кражу трамваем. Но откуда у вас такая осведомленность?
   - Я же вам говорил, что не сразу таким стал. В Ленинграде, когда я в институте учился, друг у меня был, в уголовном розыске работал, а я часто помогал ему. Он тоже честным был. Еще тогда я понял, что в милиции кто-то работает, а кто-то чай пьет. Многое я узнал... Хотите, скажу, в чем ваша беда?
   - Допустим, хочу.
   - В том, что вы жалеете людей, а это при вашем положении недопустимо.
   - О чем вы говорите? Я просто хочу разобраться...
   - В том-то и дело, что непросто. Но придет время - и вам будут безразличны судьбы людей.
   - Вот если это произойдет - я уйду из милиции.
   - Попомните мои слова: рано или поздно вас предадут все окружающие, и вы окажетесь на моем месте.