Страница:
На следующий год в ноябре Орбелл вернулся в леса Те-Анау, ещё лучше оснащённый экспедиционным оборудованием — со всевозможными сетями, телеобъективами и даже с аппаратом для цветной киносъёмки. Не забыл он и про кольца для мечения пойманных птиц. На этот раз его ждала удача. Сразу два живых такахе во всей красоте своего чудного оперения попались в сети! Их привязали к столбу, сфотографировали во всех позах, как голливудских кинозвёзд, надели на лапы кольца и отпустили на волю.
Через год, во время третьей экспедиции, доктор Орбелл нашёл даже гнёзда такахе. Исследовав 30 гнёзд, он пришёл к выводу, что супружеская чета такахе воспитывает в год только по одному чёрному, как ночь, птенцу.
Орбелл и его спутники подсчитали, что в двух смежных долинах живут 50—100 взрослых такахе. Конечно, где-нибудь по соседству есть и другие поселения этих птиц.
Правительство Новой Зеландии немедленно объявило заповедником места обитания такахе. Орбелл исследовал пространство в 200 гектаров. Современный заповедник такахе у озера Те-Анау охватывает площадь в 160 000 гектаров. Этой «жилплощади» вполне достаточно для расселения всего будущего потомства сохранившихся здесь редкостных птиц.
Фотографии, цветные рисунки и подробные описания такахе в изобилии встречаются теперь в каждой книге о птицах Новой Зеландии. Её красочные изображения мы видим даже на марках этой страны. Ещё вчера «вымершая» птица такахе стала сегодня символом надежд всех энтузиастов-искателей неведомых зверей и птиц.
«Последний» буревестник, рогатый гокко и павлин из Конго
Миф стал фактом
Фантастический кракен
Кракен сражается с собаками
Кракен мутит море
Кракен — плавающий остров
Через год, во время третьей экспедиции, доктор Орбелл нашёл даже гнёзда такахе. Исследовав 30 гнёзд, он пришёл к выводу, что супружеская чета такахе воспитывает в год только по одному чёрному, как ночь, птенцу.
Орбелл и его спутники подсчитали, что в двух смежных долинах живут 50—100 взрослых такахе. Конечно, где-нибудь по соседству есть и другие поселения этих птиц.
Правительство Новой Зеландии немедленно объявило заповедником места обитания такахе. Орбелл исследовал пространство в 200 гектаров. Современный заповедник такахе у озера Те-Анау охватывает площадь в 160 000 гектаров. Этой «жилплощади» вполне достаточно для расселения всего будущего потомства сохранившихся здесь редкостных птиц.
«Последний» буревестник, рогатый гокко и павлин из Конго
В 1949 году уже знакомый нам по истории с кахоу Роберт Мэрфи обнаружил в Тихом океане совершенно неизвестного буревестника. Он описал его под названием Pterodroma ultima. Находка Мэрфи тем более удивительна, что открытый им «последний» буревестник («ultimus» — по-латыни «последний») не только крупная и приметная птица, но и очень распространённая. Как её не заметили раньше?
В 1939 году исследователи Бонд и Шауэнзее описали новый вид «рогатого» гокко — Pauxi unicornis.
Гокко относятся к куриным птицам и обитают в тропических лесах Южной Америки. Окраска у них чёрная, в длину они бывают до метра. Новый вид гокко найден в Боливии, он отличается от других своих собратьев длинным выростом на лбу, похожим на рог носорога.
В 1938 году зоолог Мольтони открыл в Абиссинии совсем диковинную птицу — не то ворону, не то скворца. Он назвал её замысловато: Zavattariornis stresemanni — название, вполне подходящее для такой особенной птицы. По своему анатомическому строению «заваттариорнис» совершенно не похожа ни на одну из птиц. Чтобы её классифицировать, систематикам пришлось учредить (для неё одной) новое семейство птиц.
Весьма неожиданное открытие было сделано в 1937 году двумя зоологами — Хачизука и Делакуром, Птичка, описанная ими, совсем невелика: это всего лишь зяблик с Филиппинских островов. Но замечательно другое: этого зяблика давно уже содержали в клетках американские любители певчих птиц.
Ежегодно сотни неизвестных учёным зябликов торговцы птицами привозили из Манилы в Сан-Франциско. Жили они и в некоторых зоопарках Америки.
Если бы Хачизука не зашёл случайно в одну птичью лавку и не увидел здесь неизвестного ему зяблика, может быть, и до сих пор орнитологи о нем ничего бы не знали.
Тридцать лет назад бельгийский альпинист ван дер Меерс взобрался на Олимп горных горилл — вулкан Микено. Он не обнаружил там следов «снежного человека», однако нашёл кое-что замечательное — мёртвую чёрную птицу с золотисто-жёлтой головой. В 1932 году профессор Шутеден изучил неожиданную находку и установил, что птица принадлежит к сорокопутам. Он назвал её Prionops alberti. Позднее выяснилось, что желтоголовые сорокопуты обитают в лесах западнее озера Киву, на берегах которого возвышается гора Микено. В кратер вулкана птицу занёс, очевидно, ураган.
Следующее орнитологическое открытие было сделано в … кино. В 1947 году в Германии показывали фильм про Антарктиду, снятый американской экспедицией адмирала Р. Э. Бэрда.
Доктор И. Крумбигель, который находился в зрительном зале, с удивлением увидел вдруг на экране пингвинов неизвестного науке вида.
Экспедиция не только, ничего не подозревая о своём открытии, сняла неведомых пингвинов, но привезла несколько их экземпляров, которые были проданы в зоопарк Веллингтона (Новая Зеландия).
Совершенно непостижимо, как американские и новозеландские зоологи не обратили внимания на этих птиц?
И. Крумбигель предложил назвать новых пингвинов в честь прославленного исследователя Антарктиды — пингвинами Бэрда.
Но, бесспорно, одно из самых удивительных зоологических открытий последних десятилетий — это африканский павлин. Павлин в Африке! Да ещё какой павлин — совсем особенный!
В 1913 году Нью-Йоркское зоологическое общество снарядило экспедицию в Африку под руководством Герберта Ланга. Помощником у него был молодой учёный, доктор Джеймс Чэпин, которого конголезцы прозвали «Мтото на Ланги» («Сын Ланга»). Учёные хотели привезти из Африки живую лесную «жирафу» — окапи, открытую в 1900 году в Восточном Конго.
Но взять в плен нелюдимого жителя дремучих лесов Африки оказалось не так-то просто. Два совеем ещё молодых окапи, которых они поймали с большими приключениями, вскоре погибли. Экспедиция вернулась в Америку в 1915 году без окапи. Однако учёные собрали в Африке другие ценные коллекции и среди них головные уборы местных охотников, украшенные красивыми перьями. Перья были от разных птиц. Мало-помалу Чэпин определил, каким видам они принадлежат. Осталось одно большое перо, но чьё это перо, никто не знал. Его исследовали крупнейшие специалисты и знатоки тропических птиц, но тайна оставалась по-прежнему неразгаданной.
Через 21 год Чэпин приехал в Бельгию, чтобы в Музее Конго закончить свою работу о птицах Африки. Просматривая здесь коллекции птиц, Чэпин случайно в одном из тёмных коридоров обнаружил всеми забытый шкаф, в котором хранились малоинтересные экспонаты. В шкафу на верхней полке он нашёл два пыльных чучела совершенно необычных птиц. Воистину, кто ищет, тот всегда находит! На чучелах были перья, подобные тому полосатому перу из головных украшений конголезцев, которое поставило в тупик американских орнитологов. Чэпин поспешил взглянуть на этикетки: «Молодой обыкновенный павлин» — было написано на них.
Обыкновенный павлин? Но при чем тут Конго? Ведь павлины — это известно даже школьникам — в Африке не водятся.
Чэпин писал позднее: «Я стоял как громом поражённый. Передо мной лежали — я сразу это понял — птицы, которым принадлежало моё злосчастное перо».
Он узнал, что незадолго до первой мировой войны Музей Конго получил от других музеев Бельгии небольшие коллекции животных. В большинстве это были чучела общеизвестных птиц Африки. Но два чучела принадлежали, как решили сотрудники музея, молодым индийским павлинам. А поскольку павлины не имеют никакого отношения к Конго, их чучела забросили как ненужный хлам.
Одного беглого взгляда Чэпину было достаточно, чтобы убедиться, что перед ним не павлины, а ещё никому не известные птицы не только нового вида, но и нового рода. Бесспорно, эти птицы близки к павлинам и фазанам, но представляют совершенно особую их разновидность.
Чэпин дал им название Afropavo congensis, что значит в переводе с латинского языка «Африканский павлин из Конго».
Он не сомневался, что поймает этих птиц там, где были добыты их перья. К тому же один его знакомый, служивший в Конго инженером, рассказал, что в 1930 году он охотился в лесах Конго на неведомых «фазанов» и ел их мясо. По памяти инженер набросал рисунок этой дичи. Из рисунка стало ясно, что речь идёт об африканском павлине. Летом 1937 года Чэпин вылетел в Африку. Между тем известие об открытии нового рода птиц — впервые за последние сорок лет! — быстро облетело весь мир. Достигло оно и берегов великой африканской реки. Когда Чэпин прилетел в город Стенливиль на берегу Конго, его там уже ждали восемь экземпляров африканских павлинов, добытые местными охотниками в окрестных лесах.
Через месяц Чэпин собственными глазами увидел живого африканского павлина. Большой петух вылетел из зарослей «с оглушительным хлопаньем крыльев». Проводник Чэпина Аньязи выстрелил в птицу, но промахнулся. Через два дня Аньязи реабилитировался: подстрелил «оглушительную» птицу.
Чэпин выяснил, что открытые им птицы хорошо известны конголезцам; они называют их итунду или нгове. Это довольно обычные обитатели обширных лесов от реки Итури на крайнем северо-востоке страны и до реки Санкуру в центре бассейна Конго.
Птицы итунду осанкой напоминают обыкновенных павлинов, но меньше их ростом. На голове у самцов итунду корона из перьев, как у павлинов Индии, даже ещё более пышная. У самок — лишь небольшой хохолок. У итунду нет роскошных хвостов, как у обычных павлинов, и их окраска менее яркая.
Об образе жизни этих птиц почти ничего не известно. Местные охотники рассказывают, что итунду держатся парами. Самец помогает самке воспитывать птенцов. Такие «заботливые» отцы редко встречаются в многочисленной семье курообразных птиц.
Африканский павлин — птица крупная, с шумным полётом и очень крикливая по ночам! Где же были глаза и уши у орнитологов, изучавших местных птиц? К тому же и в музеях Европы давно хранились всеми отвергнутые его чучела… Совсем скандал!
В довершение всех неожиданностей оказалось, что африканский павлин — один из самых древних представителей куриного рода, двоюродный прадедушка индийских павлинов. Это увеличивает его и без того немалую ценность в глазах естествоиспытателей.
Здесь уместно напомнить, что в Британском музее давно хранится ещё одно замечательное перо неизвестной птицы. Его нашли в Индии в 1871 году. Зоолог Вуд решил, что перо потеряно аргусом — родственной павлинам птицей с ещё более великолепным оперением.
На крыльях аргуса, как звезды на небе, сияют бесчисленные пятна восхитительной красоты. Каждое пятно похоже на глаз. Поэтому птица получила название аргуса — в честь стоокого героя греческих мифов.
Но перо, исследованное Вудом, принадлежало не обычному аргусу: помимо других отличий, оно украшено не одиночными глазчатыми пятнами, как у всех известных видов аргусов, а двойными. Вуд назвал неизвестного обладателя таинственного пера латинским именем — Argusianus bipunctatus.
В дебрях Азии скрывается, по-видимому, и ещё одна загадочная птица.
Сто лет назад известный исследователь Восточной Азии Арман Давид[52] купил на рынке Тяньцзиня большую белую птицу. В 1870 году орнитолог Свайно после долгих раздумий описал её под названием лебедя Давида — Cygnus (Coscoroba) Davidi.
Коскоробу часто принимали за лебедя, хотя, как утверждал большой знаток птиц, советский орнитолог С. А. Бутурлин, она — «настоящая утка во всех отношениях». Да, но утка величиной больше гуся и чисто белого цвета! Только самые кончики крыльев у коскоробы чёрные.
«Лебедь» Давида — это тоже коскороба, но иного — азиатского вида. У него и кончики крыльев белые, и сам он покрупнее американского собрата.
Прошло сто лет после открытия коскоробы Давида, и никому из зоологов эта загадочная птица больше не попадалась. Существует ли она вообще? Может быть, азиатская коскороба вымирает вместе с другими древними представителями дальневосточной фауны — чешуйчатым крохалем и хохлатой пеганкой? Или уже вымерла?
«А может быть, — пишет С. А, Бутурлин, — она ещё окажется ценным призом кого-нибудь из наших исследователей Восточной Монголии и Дальнего Востока».
В 1939 году исследователи Бонд и Шауэнзее описали новый вид «рогатого» гокко — Pauxi unicornis.
Гокко относятся к куриным птицам и обитают в тропических лесах Южной Америки. Окраска у них чёрная, в длину они бывают до метра. Новый вид гокко найден в Боливии, он отличается от других своих собратьев длинным выростом на лбу, похожим на рог носорога.
В 1938 году зоолог Мольтони открыл в Абиссинии совсем диковинную птицу — не то ворону, не то скворца. Он назвал её замысловато: Zavattariornis stresemanni — название, вполне подходящее для такой особенной птицы. По своему анатомическому строению «заваттариорнис» совершенно не похожа ни на одну из птиц. Чтобы её классифицировать, систематикам пришлось учредить (для неё одной) новое семейство птиц.
Весьма неожиданное открытие было сделано в 1937 году двумя зоологами — Хачизука и Делакуром, Птичка, описанная ими, совсем невелика: это всего лишь зяблик с Филиппинских островов. Но замечательно другое: этого зяблика давно уже содержали в клетках американские любители певчих птиц.
Ежегодно сотни неизвестных учёным зябликов торговцы птицами привозили из Манилы в Сан-Франциско. Жили они и в некоторых зоопарках Америки.
Если бы Хачизука не зашёл случайно в одну птичью лавку и не увидел здесь неизвестного ему зяблика, может быть, и до сих пор орнитологи о нем ничего бы не знали.
Тридцать лет назад бельгийский альпинист ван дер Меерс взобрался на Олимп горных горилл — вулкан Микено. Он не обнаружил там следов «снежного человека», однако нашёл кое-что замечательное — мёртвую чёрную птицу с золотисто-жёлтой головой. В 1932 году профессор Шутеден изучил неожиданную находку и установил, что птица принадлежит к сорокопутам. Он назвал её Prionops alberti. Позднее выяснилось, что желтоголовые сорокопуты обитают в лесах западнее озера Киву, на берегах которого возвышается гора Микено. В кратер вулкана птицу занёс, очевидно, ураган.
Следующее орнитологическое открытие было сделано в … кино. В 1947 году в Германии показывали фильм про Антарктиду, снятый американской экспедицией адмирала Р. Э. Бэрда.
Доктор И. Крумбигель, который находился в зрительном зале, с удивлением увидел вдруг на экране пингвинов неизвестного науке вида.
Экспедиция не только, ничего не подозревая о своём открытии, сняла неведомых пингвинов, но привезла несколько их экземпляров, которые были проданы в зоопарк Веллингтона (Новая Зеландия).
Совершенно непостижимо, как американские и новозеландские зоологи не обратили внимания на этих птиц?
И. Крумбигель предложил назвать новых пингвинов в честь прославленного исследователя Антарктиды — пингвинами Бэрда.
Но, бесспорно, одно из самых удивительных зоологических открытий последних десятилетий — это африканский павлин. Павлин в Африке! Да ещё какой павлин — совсем особенный!
В 1913 году Нью-Йоркское зоологическое общество снарядило экспедицию в Африку под руководством Герберта Ланга. Помощником у него был молодой учёный, доктор Джеймс Чэпин, которого конголезцы прозвали «Мтото на Ланги» («Сын Ланга»). Учёные хотели привезти из Африки живую лесную «жирафу» — окапи, открытую в 1900 году в Восточном Конго.
Но взять в плен нелюдимого жителя дремучих лесов Африки оказалось не так-то просто. Два совеем ещё молодых окапи, которых они поймали с большими приключениями, вскоре погибли. Экспедиция вернулась в Америку в 1915 году без окапи. Однако учёные собрали в Африке другие ценные коллекции и среди них головные уборы местных охотников, украшенные красивыми перьями. Перья были от разных птиц. Мало-помалу Чэпин определил, каким видам они принадлежат. Осталось одно большое перо, но чьё это перо, никто не знал. Его исследовали крупнейшие специалисты и знатоки тропических птиц, но тайна оставалась по-прежнему неразгаданной.
Через 21 год Чэпин приехал в Бельгию, чтобы в Музее Конго закончить свою работу о птицах Африки. Просматривая здесь коллекции птиц, Чэпин случайно в одном из тёмных коридоров обнаружил всеми забытый шкаф, в котором хранились малоинтересные экспонаты. В шкафу на верхней полке он нашёл два пыльных чучела совершенно необычных птиц. Воистину, кто ищет, тот всегда находит! На чучелах были перья, подобные тому полосатому перу из головных украшений конголезцев, которое поставило в тупик американских орнитологов. Чэпин поспешил взглянуть на этикетки: «Молодой обыкновенный павлин» — было написано на них.
Обыкновенный павлин? Но при чем тут Конго? Ведь павлины — это известно даже школьникам — в Африке не водятся.
Чэпин писал позднее: «Я стоял как громом поражённый. Передо мной лежали — я сразу это понял — птицы, которым принадлежало моё злосчастное перо».
Он узнал, что незадолго до первой мировой войны Музей Конго получил от других музеев Бельгии небольшие коллекции животных. В большинстве это были чучела общеизвестных птиц Африки. Но два чучела принадлежали, как решили сотрудники музея, молодым индийским павлинам. А поскольку павлины не имеют никакого отношения к Конго, их чучела забросили как ненужный хлам.
Одного беглого взгляда Чэпину было достаточно, чтобы убедиться, что перед ним не павлины, а ещё никому не известные птицы не только нового вида, но и нового рода. Бесспорно, эти птицы близки к павлинам и фазанам, но представляют совершенно особую их разновидность.
Чэпин дал им название Afropavo congensis, что значит в переводе с латинского языка «Африканский павлин из Конго».
Он не сомневался, что поймает этих птиц там, где были добыты их перья. К тому же один его знакомый, служивший в Конго инженером, рассказал, что в 1930 году он охотился в лесах Конго на неведомых «фазанов» и ел их мясо. По памяти инженер набросал рисунок этой дичи. Из рисунка стало ясно, что речь идёт об африканском павлине. Летом 1937 года Чэпин вылетел в Африку. Между тем известие об открытии нового рода птиц — впервые за последние сорок лет! — быстро облетело весь мир. Достигло оно и берегов великой африканской реки. Когда Чэпин прилетел в город Стенливиль на берегу Конго, его там уже ждали восемь экземпляров африканских павлинов, добытые местными охотниками в окрестных лесах.
Через месяц Чэпин собственными глазами увидел живого африканского павлина. Большой петух вылетел из зарослей «с оглушительным хлопаньем крыльев». Проводник Чэпина Аньязи выстрелил в птицу, но промахнулся. Через два дня Аньязи реабилитировался: подстрелил «оглушительную» птицу.
Чэпин выяснил, что открытые им птицы хорошо известны конголезцам; они называют их итунду или нгове. Это довольно обычные обитатели обширных лесов от реки Итури на крайнем северо-востоке страны и до реки Санкуру в центре бассейна Конго.
Птицы итунду осанкой напоминают обыкновенных павлинов, но меньше их ростом. На голове у самцов итунду корона из перьев, как у павлинов Индии, даже ещё более пышная. У самок — лишь небольшой хохолок. У итунду нет роскошных хвостов, как у обычных павлинов, и их окраска менее яркая.
Об образе жизни этих птиц почти ничего не известно. Местные охотники рассказывают, что итунду держатся парами. Самец помогает самке воспитывать птенцов. Такие «заботливые» отцы редко встречаются в многочисленной семье курообразных птиц.
Африканский павлин — птица крупная, с шумным полётом и очень крикливая по ночам! Где же были глаза и уши у орнитологов, изучавших местных птиц? К тому же и в музеях Европы давно хранились всеми отвергнутые его чучела… Совсем скандал!
В довершение всех неожиданностей оказалось, что африканский павлин — один из самых древних представителей куриного рода, двоюродный прадедушка индийских павлинов. Это увеличивает его и без того немалую ценность в глазах естествоиспытателей.
Здесь уместно напомнить, что в Британском музее давно хранится ещё одно замечательное перо неизвестной птицы. Его нашли в Индии в 1871 году. Зоолог Вуд решил, что перо потеряно аргусом — родственной павлинам птицей с ещё более великолепным оперением.
На крыльях аргуса, как звезды на небе, сияют бесчисленные пятна восхитительной красоты. Каждое пятно похоже на глаз. Поэтому птица получила название аргуса — в честь стоокого героя греческих мифов.
Но перо, исследованное Вудом, принадлежало не обычному аргусу: помимо других отличий, оно украшено не одиночными глазчатыми пятнами, как у всех известных видов аргусов, а двойными. Вуд назвал неизвестного обладателя таинственного пера латинским именем — Argusianus bipunctatus.
В дебрях Азии скрывается, по-видимому, и ещё одна загадочная птица.
Сто лет назад известный исследователь Восточной Азии Арман Давид[52] купил на рынке Тяньцзиня большую белую птицу. В 1870 году орнитолог Свайно после долгих раздумий описал её под названием лебедя Давида — Cygnus (Coscoroba) Davidi.
Коскоробу часто принимали за лебедя, хотя, как утверждал большой знаток птиц, советский орнитолог С. А. Бутурлин, она — «настоящая утка во всех отношениях». Да, но утка величиной больше гуся и чисто белого цвета! Только самые кончики крыльев у коскоробы чёрные.
«Лебедь» Давида — это тоже коскороба, но иного — азиатского вида. У него и кончики крыльев белые, и сам он покрупнее американского собрата.
Прошло сто лет после открытия коскоробы Давида, и никому из зоологов эта загадочная птица больше не попадалась. Существует ли она вообще? Может быть, азиатская коскороба вымирает вместе с другими древними представителями дальневосточной фауны — чешуйчатым крохалем и хохлатой пеганкой? Или уже вымерла?
«А может быть, — пишет С. А, Бутурлин, — она ещё окажется ценным призом кого-нибудь из наших исследователей Восточной Монголии и Дальнего Востока».
Миф стал фактом
Фантастический кракен
С древнейших времён люди, жизнь и труд которых тесно связаны с морем, верили, что в морской пучине живут странные и огромные существа, не похожие ни на рыб, ни на медуз, ни на раков, ни на других обитателей океана. Правда, в легендарном облике этих созданий, в чертах необычного телосложения и поведения, которыми их наделил миф, чувствовалось что-то неуловимо общее с осьминогами. Но эти несуразные и химерические чудовища были несравненно более огромные и опасные твари. Почти у всех приморских народов, живущих по берегам океанов и открытых морей, есть свои мифы об этих загадочных животных. Одни называют их полипусами, другие — кракенами, третьи — пульпами. У чудовищ много и других названий — краббены, тейфельфиши, корвены, кратены, краксы, анкертольды, ормены, трусты, трольз-хварлы, хафгуфы, зое-краббены, зое-хорвы, аале-тусты…
Уже одна эта богатая коллекция разноязыких имён указывает на широкое распространение мифов о кракенах[53]. Будем называть их этим старым скандинавским словом: оно чаще всего встречается в литературе.
Древние и средневековые писатели, которые в своих трактатах касались тем, связанных с природой или бытом тружеников моря, не забывали упомянуть и о морских чудовищах. И хотя каждое из этих описаний по-своему фантастично, однако после первых же слов автора ясно, что речь здесь идёт о том же самом «звере», с которым под видом гидры сражался герой Геракл, а Гомер называл его в своих поэмах «ужасной Сциллой».
И этот «зверь», несмотря на его в общем-то довольно химеричный и неправдоподобный облик, выглядит, однако, наиболее реалистичной фигурой среди других диковинок, о которых сообщали древние и средневековые географы: морских дев, безголовых лемний, ацефалов, кентавров, циклопов, одноногих людей, спасающихся от палящего солнца над своей широкой, как зонт, ступнёй, и лопоухих великанов, чьи огромные уши заменяли им будто бы постели. В рассказах о кракенах неуловимо чувствовалось живое дыхание океана и жуткие ощущения действительно пережитого страха напуганных чудовищем людей.
Уже одна эта богатая коллекция разноязыких имён указывает на широкое распространение мифов о кракенах[53]. Будем называть их этим старым скандинавским словом: оно чаще всего встречается в литературе.
Древние и средневековые писатели, которые в своих трактатах касались тем, связанных с природой или бытом тружеников моря, не забывали упомянуть и о морских чудовищах. И хотя каждое из этих описаний по-своему фантастично, однако после первых же слов автора ясно, что речь здесь идёт о том же самом «звере», с которым под видом гидры сражался герой Геракл, а Гомер называл его в своих поэмах «ужасной Сциллой».
И этот «зверь», несмотря на его в общем-то довольно химеричный и неправдоподобный облик, выглядит, однако, наиболее реалистичной фигурой среди других диковинок, о которых сообщали древние и средневековые географы: морских дев, безголовых лемний, ацефалов, кентавров, циклопов, одноногих людей, спасающихся от палящего солнца над своей широкой, как зонт, ступнёй, и лопоухих великанов, чьи огромные уши заменяли им будто бы постели. В рассказах о кракенах неуловимо чувствовалось живое дыхание океана и жуткие ощущения действительно пережитого страха напуганных чудовищем людей.
Кракен сражается с собаками
Самое раннее и вполне определённое описание морского «зверя», в котором легко узнать кракена, приводит древнеримский натуралист Кай Плиний Старший.
В «Естественной истории» он рассказывает о гигантском «полипусе», опустошавшем рыбные садки Картейи[54].
Чудовище имело обыкновение каждую ночь забираться в кадки с солениями и пожирать рыбу, положенную в соль. «Удивительно, — восклицает Плиний, — с какой жадностью все морские животные следуют даже на самый аромат посольных пряностей! Следуют настолько сильно, что именно по этой причине рыбаки натирают пряностями рыбные прутяные ловушки».
Своими повторными кражами и чрезмерными расхищениями полипус навлёк на себя гнев сторожей. Для защиты от него соорудили изгороди из частокола. Однако полипус ухитрился перелезать и через них. Наконец вора поймали с помощью дрессированных собак, они окружили его ночью у кадок с солениями.
Сторожа, разбуженные шумом, не на шутку перепугались, когда увидели это жуткое существо. Прежде всего их поразили огромные размеры полипуса. Он был покрыт высохшей солью и распространял ужасное зловоние. «Кто мог предполагать встретиться на берегу и при таких обстоятельствах с полипусом!»
Но сомнений не было — собаки действительно завязали сражение с морским чудовищем.
Полипус отбивался от свирепых псов узловатыми «руками», точно дубинками. С величайшим трудом удалось убить его трехзубыми острогами.
Голову этого животного показали знаменитому своими пирами проконсулу Лукуллу, он в то время находился в Испании. Многочисленные щупальца, торчавшие из головы, были усажены странными наростами, по-видимому присосками, похожими на миски величиной с урну. Щупальца измерили — длина их равнялась 30 футам (около 10 метров) а весили они вместе с головой 700 фунтов.
Диковинного «зверя» законсервировали, чтобы отправить в Рим.
В «Естественной истории» он рассказывает о гигантском «полипусе», опустошавшем рыбные садки Картейи[54].
Чудовище имело обыкновение каждую ночь забираться в кадки с солениями и пожирать рыбу, положенную в соль. «Удивительно, — восклицает Плиний, — с какой жадностью все морские животные следуют даже на самый аромат посольных пряностей! Следуют настолько сильно, что именно по этой причине рыбаки натирают пряностями рыбные прутяные ловушки».
Своими повторными кражами и чрезмерными расхищениями полипус навлёк на себя гнев сторожей. Для защиты от него соорудили изгороди из частокола. Однако полипус ухитрился перелезать и через них. Наконец вора поймали с помощью дрессированных собак, они окружили его ночью у кадок с солениями.
Сторожа, разбуженные шумом, не на шутку перепугались, когда увидели это жуткое существо. Прежде всего их поразили огромные размеры полипуса. Он был покрыт высохшей солью и распространял ужасное зловоние. «Кто мог предполагать встретиться на берегу и при таких обстоятельствах с полипусом!»
Но сомнений не было — собаки действительно завязали сражение с морским чудовищем.
Полипус отбивался от свирепых псов узловатыми «руками», точно дубинками. С величайшим трудом удалось убить его трехзубыми острогами.
Голову этого животного показали знаменитому своими пирами проконсулу Лукуллу, он в то время находился в Испании. Многочисленные щупальца, торчавшие из головы, были усажены странными наростами, по-видимому присосками, похожими на миски величиной с урну. Щупальца измерили — длина их равнялась 30 футам (около 10 метров) а весили они вместе с головой 700 фунтов.
Диковинного «зверя» законсервировали, чтобы отправить в Рим.
Кракен мутит море
О крупных морских животных, вооружённых многочисленными щупальцами с присосками, писал ещё Аристотель[55]. Он называет их большими «тевтисами» и добавляет, что «в Средиземном море они достигают размеров в пять локтей (около 2,5 метра) и отличаются красноватым цветом и округлыми плавниками на хвосте».
Шли столетия, и странные морские чудовища выросли в устах молвы до поистине сказочных размеров: уже не локтями измеряли их рассказчики, а милями…
В средневековую эпоху драматические события, в которых главными действующими лицами выступают родственные полипусам чудовища — кракены, переносятся в Скандинавские страны. Рассказы о них, сообразно со вкусами и уровнем познаний эпохи, приобретают ещё более фантастичный и курьёзный характер.
Норвежцы, для которых море стало родной стихией, больше других европейцев страдали от этих чудовищ. Упоминания о кракенах особенно часто встречаются в сочинениях средневековых скандинавских писателей и летописцев.
Олаус Магнус, архиепископ Упсалы и известный хроникёр, в своей «Истории северных народов» (издана в 1555 году) рассказывает о «чудовищной рыбе», появляющейся у берегов Норвегии. «Рыба» эта в длину не меньше мили и похожа скорее на остров, чем на животное.
Вполне естественно, что такое страшилище могло «потопить много больших кораблей со множеством сильных матросов».
Вид «рыбы» ужасен. У неё непомерно большая квадратная голова, усаженная уродливыми бородавками и буграми, и огромные глаза — отныне традиционные признаки кракена.
Более подробные сведения о кракене содержатся в «Естественной истории Норвегии» Эрика Понтоппидана, епископа Бергена и члена Королевской академии наук в Копенгагене. Это сочинение было написано в 1752—1753 годах, и вскоре его перевели уже на другие европейские языки.
Русские читатели могли познакомиться с «Естественной историей Понтоппидана» по обширным выдержкам из неё, которыми пользовался в своих книгах известный в своё время популяризатор естествознания в России — В. А. Левшин. В «Словаре ручной натуральной истории», изданном в 1778 году в Москве, автор рассказывает следующие любопытные подробности о морском «звере» — краке.
«Крак есть рак, величины непонятной, обитающий в Северном море; он занимает ужасное место, и северные рыбаки бывают рады, когда на оное наедут, ибо над ним всегда множество рыб вьётся. Познают пребывание его по мели в море: когда известное место, бывшее глубиною до ста сажен, по мере гирьки окажется только сажен в тридцать.
Заключают тогда, что на дне крак находится. И если отмель сия отчасу становится мельче, заключают, что крак вверх поднимается, тогда спешат отъехать и, достигнув до настоящей глубины, останавливаются.
Тогда видят оказывающуюся из воды поверхность сего ужасного животного, ибо всего его никто не видывал.
У него спина, по-видимому, имеет около полуторы аглицкой мили в окружности. Сперва показывается он во образе многих малых островов, как бы лесом обросших, с возвышениями рогов, со среднюю корабельную мачту величиною, сии острова не что иное должны быть, как неровности спины его, и видима бывает на оных плавающая и прыгающая рыба.
Когда чудовище сие начнёт опять на дно опускаться, происходит тогда вертящееся волнение, которое все утащить на дно моря в состоянии».
Этот отрывок представляет собой свободный пересказ одной из многих историй о кракене, записанных Понтоппиданом со слов норвежских рыбаков, которые все «единодушно её подтверждают без малейших вариаций в своих сообщениях».
Понтоппидан пытается установить положение легендарного кракена в научной системе животного царства. В самом деле, кто он — рыба, кит, гигантская медуза или краб? «По всей вероятности, — пишет Понтоппидан, — это огромное морское животное можно отнести к полипам или к разновидности морских звёзд, ниже это будет доказано более полно». Вполне естественно в таком случае заключить, как это делает Понтоппидан, что толстые и длинные, «как мачты судов среднего размера», руки этого чудовища, которые оно выбрасывает над водой, «являются попросту щупальцами или чувствующими инструментами». При их помощи животное передвигается и добывает пищу.
«Кроме щупалец, для последней цели, — продолжает копенгагенский академик, — великий создатель дал этому существу сильный и специфический запах, который он может издавать в определённое время, привлекая им морских рыб. Это животное имеет ещё одно странное свойство, известное по опыту многим старым рыбакам. Они утверждают, что в течение некоторых месяцев кракен, или краббен, все время питается, а в другие месяцы он лишь выделяет свои экскременты. Тогда поверхность моря окрашивается выделениями кракена и кажется совсем густой и мутной. Эта муть привлекает массу рыб, они приплывают отовсюду и собираются непосредственно над кракеном. Он выпускает свои щупальца, хватает ими желанных гостей и „превращает их через положенное время путём переваривания в приманку для других рыб“. Удивительно „хозяйственное“ животное этот кракен! Даже собственные экскременты он утилизирует с большой выгодой для себя.
В этом курьёзном описании мы видим довольно обычный в фольклорном творчестве пример своеобразной субституции, когда при помощи одной наиболее популярной легенды одновременно пытаются объяснить многие, не связанные между собой явления природы.
В море в определённые сезоны года, обычно весной и осенью, поднимаются с глубин вместе с течениями неорганические вещества — соединения азота, фосфора, кремния и др. На этом «удобрении» развивается богатая жизнь микроскопических организмов. Море «зацветает», становится мутным от миллиардов размножающихся здесь одноклеточных водорослей. Сюда же устремляются бесчисленные стаи микроскопических рачков, которые питаются этими водорослями. А за рачками следуют рыбы.
Но познание этих естественных процессов требует определённого минимума биологических знаний.
Для людей, не искушённых в науках это слишком сложно.
Проще представить себе, что море мутит то огромное животное, которое, как говорят старики, живёт в нем.
Шли столетия, и странные морские чудовища выросли в устах молвы до поистине сказочных размеров: уже не локтями измеряли их рассказчики, а милями…
В средневековую эпоху драматические события, в которых главными действующими лицами выступают родственные полипусам чудовища — кракены, переносятся в Скандинавские страны. Рассказы о них, сообразно со вкусами и уровнем познаний эпохи, приобретают ещё более фантастичный и курьёзный характер.
Норвежцы, для которых море стало родной стихией, больше других европейцев страдали от этих чудовищ. Упоминания о кракенах особенно часто встречаются в сочинениях средневековых скандинавских писателей и летописцев.
Олаус Магнус, архиепископ Упсалы и известный хроникёр, в своей «Истории северных народов» (издана в 1555 году) рассказывает о «чудовищной рыбе», появляющейся у берегов Норвегии. «Рыба» эта в длину не меньше мили и похожа скорее на остров, чем на животное.
Вполне естественно, что такое страшилище могло «потопить много больших кораблей со множеством сильных матросов».
Вид «рыбы» ужасен. У неё непомерно большая квадратная голова, усаженная уродливыми бородавками и буграми, и огромные глаза — отныне традиционные признаки кракена.
Более подробные сведения о кракене содержатся в «Естественной истории Норвегии» Эрика Понтоппидана, епископа Бергена и члена Королевской академии наук в Копенгагене. Это сочинение было написано в 1752—1753 годах, и вскоре его перевели уже на другие европейские языки.
Русские читатели могли познакомиться с «Естественной историей Понтоппидана» по обширным выдержкам из неё, которыми пользовался в своих книгах известный в своё время популяризатор естествознания в России — В. А. Левшин. В «Словаре ручной натуральной истории», изданном в 1778 году в Москве, автор рассказывает следующие любопытные подробности о морском «звере» — краке.
«Крак есть рак, величины непонятной, обитающий в Северном море; он занимает ужасное место, и северные рыбаки бывают рады, когда на оное наедут, ибо над ним всегда множество рыб вьётся. Познают пребывание его по мели в море: когда известное место, бывшее глубиною до ста сажен, по мере гирьки окажется только сажен в тридцать.
Заключают тогда, что на дне крак находится. И если отмель сия отчасу становится мельче, заключают, что крак вверх поднимается, тогда спешат отъехать и, достигнув до настоящей глубины, останавливаются.
Тогда видят оказывающуюся из воды поверхность сего ужасного животного, ибо всего его никто не видывал.
Когда чудовище сие начнёт опять на дно опускаться, происходит тогда вертящееся волнение, которое все утащить на дно моря в состоянии».
Этот отрывок представляет собой свободный пересказ одной из многих историй о кракене, записанных Понтоппиданом со слов норвежских рыбаков, которые все «единодушно её подтверждают без малейших вариаций в своих сообщениях».
Понтоппидан пытается установить положение легендарного кракена в научной системе животного царства. В самом деле, кто он — рыба, кит, гигантская медуза или краб? «По всей вероятности, — пишет Понтоппидан, — это огромное морское животное можно отнести к полипам или к разновидности морских звёзд, ниже это будет доказано более полно». Вполне естественно в таком случае заключить, как это делает Понтоппидан, что толстые и длинные, «как мачты судов среднего размера», руки этого чудовища, которые оно выбрасывает над водой, «являются попросту щупальцами или чувствующими инструментами». При их помощи животное передвигается и добывает пищу.
«Кроме щупалец, для последней цели, — продолжает копенгагенский академик, — великий создатель дал этому существу сильный и специфический запах, который он может издавать в определённое время, привлекая им морских рыб. Это животное имеет ещё одно странное свойство, известное по опыту многим старым рыбакам. Они утверждают, что в течение некоторых месяцев кракен, или краббен, все время питается, а в другие месяцы он лишь выделяет свои экскременты. Тогда поверхность моря окрашивается выделениями кракена и кажется совсем густой и мутной. Эта муть привлекает массу рыб, они приплывают отовсюду и собираются непосредственно над кракеном. Он выпускает свои щупальца, хватает ими желанных гостей и „превращает их через положенное время путём переваривания в приманку для других рыб“. Удивительно „хозяйственное“ животное этот кракен! Даже собственные экскременты он утилизирует с большой выгодой для себя.
В этом курьёзном описании мы видим довольно обычный в фольклорном творчестве пример своеобразной субституции, когда при помощи одной наиболее популярной легенды одновременно пытаются объяснить многие, не связанные между собой явления природы.
В море в определённые сезоны года, обычно весной и осенью, поднимаются с глубин вместе с течениями неорганические вещества — соединения азота, фосфора, кремния и др. На этом «удобрении» развивается богатая жизнь микроскопических организмов. Море «зацветает», становится мутным от миллиардов размножающихся здесь одноклеточных водорослей. Сюда же устремляются бесчисленные стаи микроскопических рачков, которые питаются этими водорослями. А за рачками следуют рыбы.
Но познание этих естественных процессов требует определённого минимума биологических знаний.
Для людей, не искушённых в науках это слишком сложно.
Проще представить себе, что море мутит то огромное животное, которое, как говорят старики, живёт в нем.
Кракен — плавающий остров
Понтоппидан приписывает кракену ещё одно фантастическое свойство. В то время среди моряков и географов много разговоров велось о «плавающих островах». Люди бились над решением загадки внезапного появления и исчезновения некоторых островов. Острова-миражи наблюдались, как сообщает датский топограф XVII века Л. Я. Дебес, в группе Фаррерских островов, видели их также у побережья Исландии, в Северном море и в других местах. Многие моряки сообразно со средневековой традицией приписывали это «чудо» делу рук дьявола. Рассудительный Понтоппидан замечает по этому поводу, что не следует без нужды обращаться всякий раз за объяснением необычных явлений к помощи этого «врага рода человеческого». «Я думаю, — заявляет Понтоппидан, — что в появлении и исчезновении островов виноват не дьявол, а кракен, которого часто называют также зое-тролдом, то есть морским колдуном».
Естественно допустить, что огромное морское животное, на спине которого может разместиться и свободно маневрировать полк солдат, и есть тот самый «призрачный» остров, то появляющийся на поверхности моря, то исчезающий под водой. Рассказывая о злоключениях барона Гриппенхильма, который тщетно искал в море на широте Стокгольма нанесённый на карте остров Гуммаре-ерс, Понтоппидан восклицает: «Как было не понять сразу, что этот исчезнувший остров… и есть кракен собственной персоной!»
Поэтому Понтоппидан считает за истину и историю, рассказанную его коллегой епископом Нидросским. В бытность свою миссионером этот прелат как-то нашёл на берегу моря гигантского зверя, мирно дремавшего на солнышке. Епископ, приняв его за скалу, взобрался на спину чудовища, установил здесь свой походный алтарь и совершил богослужение. Пока из уст «святого» человека лились благочестивые слова молитвы, кракен не шевелился. А как только епископ, окончив богослужение, сошёл на берег, чудовище погрузилось в глубину.
Воистину замечательное животное этот кракен — такое ужасное и столь благочестивое!
Естественно допустить, что огромное морское животное, на спине которого может разместиться и свободно маневрировать полк солдат, и есть тот самый «призрачный» остров, то появляющийся на поверхности моря, то исчезающий под водой. Рассказывая о злоключениях барона Гриппенхильма, который тщетно искал в море на широте Стокгольма нанесённый на карте остров Гуммаре-ерс, Понтоппидан восклицает: «Как было не понять сразу, что этот исчезнувший остров… и есть кракен собственной персоной!»
Поэтому Понтоппидан считает за истину и историю, рассказанную его коллегой епископом Нидросским. В бытность свою миссионером этот прелат как-то нашёл на берегу моря гигантского зверя, мирно дремавшего на солнышке. Епископ, приняв его за скалу, взобрался на спину чудовища, установил здесь свой походный алтарь и совершил богослужение. Пока из уст «святого» человека лились благочестивые слова молитвы, кракен не шевелился. А как только епископ, окончив богослужение, сошёл на берег, чудовище погрузилось в глубину.
Воистину замечательное животное этот кракен — такое ужасное и столь благочестивое!