Аксенов Василий
Кесарево свечение
АКСЕНОВ ВАСИЛИЙ
КЕСАРЕВО СВЕЧЕНИЕ
Анонс
В новом, впервые публикуемом романе Василия Аксенова "Кесарево свечение" действие - то вполне реалистическое, то донельзя фантастическое стремительно переносится из нынешней России в Америку, на вымышленные автором Кукушкины острова, в Европу, снова в Россию и Америку. Главные герои - "новый русский" Слава Горелик, его возлюбленная Наташа и пожилой писатель Стас Ваксино, в котором легко угадывается автор.
Памяти Ивана посвящается
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВЕЗДЕХОД
Ну, с чего начнем? С диалога, что ли? Почему бы нет? Немалые ведь вещи начинались с диалогов. Вспомним что-нибудь нетленное? "В ворота гостиницы губернского города Эн-Эн въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка..." И далее, в первом же абзаце, следует ни к чему не обязывающий диалог двух русских мужиков. В этом же абзаце мужики пропадают, чтобы никогда уже на страницах поэмы не появиться. Что из этого следует? Диалог возник просто для разгона, и результат получился замечательный: эва как бричка-то раскатилась, вихревой обернулась метафорой, "птицей-тройкой"!
Ничто не помешает нам собезьянничать, ни единый моралист! Итак, новенький, но уже сильно заляпанный вездеход "Нива" безнадежно буксовал в непролазной грязи на Энской лесной дороге. Теперь - диалог двух русских мужиков.
- Славка, куда ты зарулил? Тут уж и дух-то нерусский, и Русью тут не пахнет!
- По карте рулю. Ты карту читать умеешь? Видишь, пунктиром указанопятнадцать км до дороги областного значения.
- Мы тут завязнем. Ты куда-то к половцам зарулил, к печенегам, в лучшем случае к веспам каким-нибудь, которые на барсучьем языке объясняются. Мы тут завязнем на хер и даже помощи не сможем попросить, je crois!* На фиг ты с бетонки свернул?
*Я думаю (фр.).
- Вот уж не думал, что ты такой паникер, Герка! Знал бы, что ты такой паникер, лучше бы один поехал. Погоди, не надо толкать, не вылезай. Я её сейчас раскачаю, сама, гадюка, потянет.
- Ни фига она не потянет. Ее засасывает. Болотные губы уже чавкают её резиной! Мы с тобой в необитаемый край заехали. Что там такое клычет-то, клычет, вопиет? Что за мразь какая-то подхохатывает?
- Да просто волки стонут, Герка, не психуй. На волчью свадьбу мы с тобой ненароком заехали, только и всего. Ну, видишь-вытянула! Едем!
- Едем, но куда? В какой-то антимир въезжаем, Славка!
- Ты же знаешь, это спецзона. Мы тут восемьдесят км срезаем.
- Ты тут восемьдесят км срежешь, лишишься товарища. Давай лучше повернем обратно.
- Ну, вот сейчас мы уже тонем. Но медленно. Одно колесо ещё держится. Есть время осмыслить ж.п.
- Je n'sait pas се que sa veut dire*- жопа, что ли?
*Я не знаю, что это значит (фр.).
- Жизненный путь. Давай, Герасим, вытаскивай цареубийственный кинжал, будем ветки резать. Давай, включай в.к.ж.!
- Волю к жизни, что ли?
Теперь по законам темпоритма мы должны диалог этот прервать и представить читателю двух этих, неизвестно откуда взявшихся, героев. Что мы и делаем.
Два молодых москвича, лет, скажем, 26-27, Мстислав и Герасим, фамилии пока что неизвестны, рано утром покинули столицу и отправились на "Ниве", принадлежавшей их молодой капиталистической компании, куда-то на север, в какой-то город, то ли Кошкин, то ли Мышкин, а скорее всего, Гусятин, если следовать по пятам классической литературы 60-х. Что их туда понесло, пока неясно, но скоро выяснится, если все-таки выкарабкаются, ну а если не выкарабкаются, тогда и романа не получится.
На какой-то бензоколонке, где бензином уже полгода как не пахло, а пахло однозначно только говном, им повезло: остановился по большой нужде солдат с цистерной. Время было ещё паршивое, но уже не совсем паршивое: народ начинал отвязываться в сторону рыночных отношений. Солдат налил им полный бак и канистру, а также продал секретную карту стратегических коммуникаций. "Вот по этому пунктиру, ребята, вы срежете восемьдесят км, а вот здесь, у памятника павшим, снова повернете на бетонку. Если тут ракетный батальон не потащится, до Гуся доберетесь ещё засветло. Итак, три пачки "Мальборо" с вас, мужики прикольные". Им как раз и надо было добраться засветло к приходу в Гусятин теплохода "Михаил Шолохов", так что они посчитали этого солдата улыбкой судьбы. Увы, то, что тому на его "КрАЗе" казалось обычной пунктирной дорогой, для их "Нивы" обернулось ловушкой.
Измазанные болотной жижей, исхлестанные колючим кустарником, они теперь с каждой минутой понимали, что машину придется бросать и на ногах добираться за помощью. Над ними ещё стояло светлое небо, но внизу, где копошились они, в буреломе, уже собирался мрак. Чертова страна, чертово болото, квашеная дрисня, так поносили они стратегическое пространство родины. Так тут и сдохнешь, на корм пойдешь лесной нечисти, и никто твои кости не найдет, пока не приплывут варяги следующего тысячелетия.
"Надо на дерево, что ли, лезть, может, увидим какую-нибудь вышку. Сейчас бы и лагерной вышке обрадовался", - подумал Мстислав. Полезли, ещё больше ободрались, ссадины жгли ладони. С деревьев открывалось одно лишь "зеленое море тайги".
Стояла сплошная тишина, если не обращать внимания на панический гомон насекомых. Вдруг из-за веток ели, смешанной с осиной, какое-то око взяло Мстислава под свой прицел. "Только не это", - похолодев, подумал он. Что "это", подумаем мы и не сможем пока что ответить. "Давайте-ка, пожалуйста, без этого, - пробормотал он кому-то. - Все что угодно, но только не это, и не сейчас, и не здесь. Прошу и вас, и вас, только бы оно не увеличилось вдвое, а там и больше, только бы не поплыть пылинкой вокруг двойного зрачка".
Фу, какая лажа ошеломляет в экстремальных обстоятельствах. Ему стало стыдно. Око-то принадлежало еноту. Зверек проснулся и смущенно выглядывал из-за ствола осины. Глаз его не выражал ничего, кроме смущения засони. Неподалеку на другом дереве торчал запутавшийся в ветвях Герасим. Свисала нога в миссониевском носке и тимберлендовском ботинке.
- Видишь что-нибудь?! - крикнул Мстислав.
- Je ne vois rien,* - откликнулся аристократ. Тут рядом возник и бешено разогнался какой-то сатанинский свист. На помощь свисту пришел раскалывающий небо грохот. Над верхушками леса совсем неподалеку с кажущейся неторопливостью стала подыматься ракета. Зависнув на секунду как бы в раздумчивости, она приняла злодейское решение, после чего в клубах огня и пара устремилась в поднебесье. Исчезла. Приятели слетели вниз.
* Ничего не вижу (фр.).
- Ты понял? Они близко. Пошли.
- Как бы они нас не прихлопнули.
- За что?
- За шпионаж.
- Пусть прихлопнут- все лучше, чем заживо всасываться.
Чтобы дальше не хлюпать по трясине, скажем сразу, что через четверть часа Герасим и Мстислав вышли на опушку, где расчет ракетчиков, только что совершивших злодеяние запуска, теперь оттягивался в перекуре. Не спрашивая, куда ракета полетела, в Брюссель или во Врангеля - полярное царство, наши путешественники предложили воинам ботл джина. Чудовищный тягач тут же развернулся и попер на выручку, ломая все, что попадалось на пути древесного. Не прошло и получаса, как злополучная "Нива" была поставлена на ещё какую-то бетонку, даже не отмеченную в секретной карте. Еще через полчаса с косогора открылся перед Мстиславом и Герасимом вид на слияние больших чухонских рек и на древний город Гусятин, потом Краснознаменск, потом опять Гусятин, из центра которого торчала рука Ильича.
ГУСЬ-ПОД-ЗОНТИКОМ
Заложено было это поселение лет семьсот назад, то есть сравнительно недавно, хотя имелись сведения, что ещё раньше, на пару-тройку веков, стояли тут башни князя Ботифана, которые тот оборонял от князя Псука. В те времена три основных потока омывали здешние бреги - Шульяна, Жмель и Вольжа. Сейчас все три влились по-социалистически в основную артерию, что течет под именем Каспо-Балтийская Стрёма. Многое тут связывает русского человека с прошлым, даже с теми временами, когда и Руси-то как названия не существовало. Вот, например, пейзаж: уцелел, родимый! Все эти отдаленные взгорья, пологие скаты, шерстистые шубы лесов - весь этот окоем, что сохранился в своей прозрачности, несмотря на близость страшного Комбината, - какой русский не почувствует тут хоть на минутку тихого нежного умиления? Или, например, странные местные чайки по прозвищу "жихи", что норовят подлететь втихомолку к проходящему человеку и жутко жихнуть над самым ухом; иностранец может от этого и сознание потерять, русский же человек лишь улыбнется и потрет себе ухо.
В принципе все пространство земли от чухны до чучмека звалось когда-то Путятей. Волоки, которыми тут промышляло население, дали ещё одно впрочем, спорное - название страны - Волочила. Древние деревни по всей округе носили странные императивные имена: Тащите, Ешьте, Ночуйте; в общем, в этом роде. Все советские ухищрения с названиями нынче отпали, да они и раньше не особенно процветали в этой местности. Мало кто из здешних трактористов говорил, скажем, "Похиляли, робя, в "Заветы Ильича", или в "Свет Октября", или в "Девятнадцатый партсъезд". В подпитии всегда всплывало исконное: "Айда, пацаны, в Тащите, к дояркам!" Или: "Эй, жми в Ешьте, там у Евдокии оттянемся!" А то еще: "Говорят, в Ночуйте политуру завезли"; ну и все такое.
Город Гусятин, или, в просторечии. Гусь (не Хрустальный, а натуральный), тут всегда высился над другими поселениями, как Париж высится над разными Нантами и Шартрами. Крупные купцы тут жировали весь прошлый век. Например, один такой Окоемов Илья отгрохал себе трехэтажный дом с колоннами. Брат его Фома до трех этажей не дотянул, но колонны себе поставил выше крыши. Предание гласит, что в 1888 году Илья Окоемов принимал у себя государя. Увидев Его Величество, Илья пал ниц и не мог подняться даже с помощью челяди. Подождав с полчаса, государь в раздражении покинул особняк и перешел через площадь к Фоме. Там играл оркестр и молодые купчихи приседали в книксенах. "Вот чего мы ждем от отечественного бизнеса", якобы сказал А.А., хотя и не знал этого слова. У этого немца была русская пятка, в этом нет сомнения. Он заночевал у Фомы и уехал очень довольный, а братья потом целый день гонялись друг за другом с лопатами.
В память об этом историческом визите город решил воздвигнуть монумент; увы, как всем в этом городе известно, "благими намерениями вымощена дорога в ад". С царским монументом затянули, а потом пришлось сооружать монумент пролетарский, то есть Ленину В.И. Любопытно, что и в этом деле не обошлось без братьев Окоемовых. На сооружение гусятинского Ильича пошли с кладбища их мраморные памятники. Их измельчили в пульпу, а из неё уж и слепили фигуру Вождя.
Сейчас иногда звонят из областной администрации: когда стащите с пьедестала творца однопартийной системы, господа гусятинцы? Израильский тигр вам господин, а мы пока что и навсегда товарищи, так отвечают здешние борцы "красного пояса", своего культурного наследия не отдадим!
Мы пока ещё не знаем, по какому побуждению пустились мы сейчас в эти исторические экскурсы, - может быть, что-то важное за ними стоит, а может быть, и просто так взяты, для дальнейшего "разгона", во всяком случае, наших молодых героев они вряд ли заинтересовали. Их внимание было привлечено даже не к городу, а к текущей мимо него большой воде. Среди тусклого, но гипнотически манящего её свечения медленно двигалось белое пятно теплохода. Похоже было на то, что он подойдет к городу не раньше чем через полчаса. Можно было не торопясь спускаться к Гусятину.
На окраине остановились у колодца, накачали в ведерко какой-то илистой жидкости и попытались хоть слегка отмыть лица и башмаки от лесной стратегической дряни. Усилия друзей помогут нам так или иначе распознать в них молодых интеллигентов, в недавнем прошлом выпускников филологического факультета университета "Двенадцать коллегий", а упоминание филологии не даст нам теперь удержаться от применения излюбленного приема классической литературы, то есть от лирического отступления.
Знаете, люблю я эти захолустные городки по берегам Каспо-Балтийской Стрёмы! Даже писать о них приятно, не говоря уже о том, как приятно по ним прогуливаться или проезжать их дремотные улицы на малой скорости. Вот проплывают мимо покосившиеся домишки с резными наличниками. Проживать в них, наверное, противно, но проплывать мимо - одно удовольствие! Вот переходит дорогу утица с выводком. Сколько достоинства в этих наших русских животных! А вот и девчушки-хохотушки проскачут, прыснут при виде двух столичных парней, проезжающих мимо на грязном вездеходе, да тут же и засмущаются, застынут в унынии, всеми позами своими напоминая нашу грустную мелодию "Помню, я ещё молодушкой была, наша армия в поход далекий шла". Сколько лирики, сколько чистоты! А вот и парк культуры появится квадратный скверик с гипсовым хороводом под "голубем мира", с фанерным макетом крейсера "Аврора", признаться, довольно закаканным, с аттракционом "Полет в неведомое", описанным ещё в 1967 году одним из мастеров мировой литературы. Сколько воспоминаний!
Мстислав притормозил, и оба друга замерли, не в силах отвести взглядов от фигуры аттракциона, похожей на смесь подъемного крана и птеродактиля.
- Не на этой ли птице катался в свое время Володя Телескопов, пробормотал Мстислав.
- Не удивлюсь, если именно на этой, - хохотнул Герасим.
Ржавые стальные ноги поднимались из зарослей крапивы, лебеды и лопухов. Под кустом бузины мирно спал охламон, смотритель парка. Рядом с ним стоял открытый баул, заполненный складными зонтиками с кнопкой. Несколько слов об этих зонтиках. Среди засекреченной промышленности Стрёмы Гусятинский зонтиковый завод был лишь частично засекречен. Еще за несколько лет до перестройки предприятие стало выпускать складные зонтики с кнопкой по лицензии ФРГ. Вот этот сектор его деятельности как раз и был засекречен - крошечные, в ладонь длиной, предметики, которые от нажатия кнопки разворачивались над головой в надежный и эстетичный щит от экологически нечистых дождей. Купить эту продукцию можно было только по пропускам в партийных распределителях или за валюту, в широкую же продажу продукт не поступал, чтобы народ не разбаловался. Дело в том, что в ФРГ некоторые круги полагали, что их зонтики могут существенно повлиять на идеологический климат СССР, ну и вот соответствующие органы приняли соответствующие меры по предотвращению. В нынешнее время завод был, конечно, приватизирован, и зонтики хлынули на рынок. Их оказалось так много, что вскоре из-за постоянного недостатка нала они превратились в своего рода валюту Каспо-Балтийской Стрёмы. Ими нередко расплачивались на базарах. Кура, например, стоила три с половиной зонтика, связка лука - полтора. Таким образом, наш народ оказался не глупее фээргэшного. Вот и все, что мы хотели сказать по поводу зонтиков.
Путешественники вынули охламона из-под бузины. Крутили его и так и сяк - он не отбрасывал тени, словно Вергилий. Вдруг проснулся, и сразу тень выросла аж через дорогу до самого магазина. Дохнуло густым алкогольным опытом.
- Ты местный? - спросил его Мстислав.
- Нгкмдк, - утвердительно ответил охламон.
- Commment vous appelez - vous, monsieur?* - поинтересовался Герасим.
* Как вас зовут, месье? (фр.)
- Телескопов мое фамилие, - нгкмдкнул охламон. - Точнее - через черточку, Телескопов-Незаконный.
Следующий вопрос был задан уже на "вы":
- К литературному герою имеете отношение?
- Прямое, - ответил человек. - Папашей мне приходится. Я тут на месте действия инструктором числился, а сейчас вот приватизировал это м.д. и стал владельцем. Покататься не желаете? Зонтиков купите?
Путешественники вернулись к непринужденной манере:
- Ладно, лох, берем твои зонтики, только если ты с нами на пристань поедешь.
Дважды просить себя сын исторического персонажа не заставил и немедленно забрался в "Ниву". Там он тут же обнаружил непочатую бутылку "Столицы". "Угощаете, милостивые государи?" И, не дожидаясь ответа, отвинтил.
- Что-то в нем есть от папаши, - сказал Герасим, пока тот булькал. Но вот интересно, что в нем от мамаши?
Мстислав внимательно наблюдал Т. - Незаконного в зеркальце заднего вида.
- Скажи, друг, ты такого Налима знаешь?
Телескопов-Н., уже захорошев, пребывал в размягченном счастливом состоянии. Он, видно, с трудом верил своей удаче. Вот так лежишь весь день под вонючим кустом по месту приватизации, без надежд, без оптимизма, и вдруг тебя два симпатичных бандита вытаскивают наружу, сажают на мягкое, вливают крепкое, обещают денег; значит, можно и под кустом дождаться справедливости. В ответ икнул:
- Нгкмдк, да кто ж его не знает, он же ж из нашенских, из Окоемовых! Гусенеанец!
- Герка, слышишь, как он говорит, - гусенеанец!
- Это по-римски, - пояснил Владимир. Да-да, конечно, он был Владимир, Владимир Владимирович.
- Опознаешь Налима? - спросил Мстислав. Получив в ответ ещё одну утвердительную полуотрыжку, они приблизились к пристани. К этому времени уже начал расцветать над просторами Стрёмы медлительный северный закат. "Михаил Шолохов" приближался к перекошенному и частично в мелководье затонувшему дебаркадеру. Теплоход этот своими гладкими боками мало напоминал знаменитого плагиатора советской литературы. Закат изящно, если не декадентно, отсвечивал в стеклах верхней палубы.
- Да вон как раз Налим и стоит наверху вместе с дамочкой, - показал В. В.
Указанный не то чтобы стоял, но как бы свисал, удерживаясь от падения в прибрежные воды путем обхвата стойки навеса. Гладкостью своих боков этот сильно нетрезвый пассажир как раз соответствовал теплоходу. Двубортный "Версаче" плотно обкладывал крупного, но с маленьким ротиком и щуплыми усиками - мужланища. Кто-то его метко в свое время прозвал Налимом - сущий налим, господа, идет в наши сети. В.В. прокомментировал:
- Наверное, квасил Налим всю дорогу от Москвы в своем суперлюксе с дамочкой.
Мстислав и Герасим стояли потрясенные, однако не встреча с долгожданным Налимом потрясла их, а его спутница. Ведь это была не кто иная, как Маринка Дикобразова, их сокурсница по филфаку и третий, после них, член правления капиталистической компании "Канал". Собравшись брать Налима, они утаили это опасное дело от слабого пола и вот теперь не могли прийти в себя от изумления, увидев "княжну Дикобразову", как её звали на факультете, рядом с бандитом. Да и не просто рядом стоят, а вроде как уже и породнились. Просим также обратить внимание на шиншилловую накидку. Уж наверняка Налим её купил княжне в Нижних Горячах на международном аукционе. Хороша Маринка в этой накидке, ничего не скажешь! Так и хочется шепнуть Герасиму на ухо в гусарской манере: "Каков бабец, bien faty et la beaute du diable!"* Однако остережемся - посмотрите, как он побледнел с выпяченным подбородком, как он бормочет сквозь зубы: "Экая гадина, никогда не прощу, plus jamais!"** Мстислав между тем, положив другу локоть на плечо, тихонько насвистывает песню Городницкого "Предательство" и с тоской думает: неужели заложила нас Маринка Налиму, неужели и с ней придется разбираться, неужели вот это и есть капитализм?
* Прекрасно сложена и дьявольски красива! (фр.)
** Никогда больше (фр.).
Теплоход приближался, вместе с ним приближался и ненавистный Налим. Теперь уже можем рассмотреть в подробностях бухого, расслабленного, тяжелого, гладкого Налима. На правом борту с тысячного пиджака оборвана пуговица, левый борт вздут пузырем, поскольку пристегнут к жилетке. Палец Налима норовит пролезть Маринке меж ягодиц, однако ничего не получается палец нерасторопен. Маринка, хохоча всем своим перламутром, стряхивает палец со своей крутизны, словно белого таракана. Уже слышен её голос: "Что за шутки, месье? Совсем крыша поехала?" А у ноги негодяя стоит чемодан с кодированным замком - там, наверное, и лежат награбленные деньги.
ЗАДРАВ ШТАНЫ, БЕЖАТЬ ЗА КОМСОМОЛОМ
Пока оба наши гуманитария гнали в Гусятин, они вполне отчетливо представляли себе технику намеченной операции. Едва только Налим ступит на варяжскую землю, а лучше всего ещё на борту теплохода, к нему с двух сторон подойдут двое легконогих и мускулистых - примерно такие, как из фильма "Once upon a time in America"*.
* Однажды в Америке (англ.).
"С приездом, господин Налим! Необходимо побеседовать". Красные книжечки угрозыска вспыхнут в заплывших глазах авторитета. Щелкнут наручники. Им нравилось наблюдать самих себя как бы со стороны в роли псевдоагентов, а на самом деле благородных гангстеров. Воровская эстетика раннего антисоциализма захватила и этих бывших филологов. Посмотрим и мы на них теперь как бы со стороны, прежде чем рассказать, как на самом деле все это обернулось.
Мстислав - а впрочем, давайте звать его просто Славкой - был похож на молодого Пастернака, то есть, по известному определению, напоминал одновременно и араба и арабского коня. Одним словом, было что-то в нем необъяснимо каталонское. При всем при этом он никоим образом не напоминал пастернаковского лирического героя. Трудно было его представить плачущим в зале концертной. С Брамсом он как-то не увязывался. В его движениях скорее угадывалась какая-то постоянно перемежающаяся синкопа. Вообще, при пастернаковской романтической неотразимости он обладал отчетливой прозаической отразимостью, то есть был готов ко всему. Такой Пастернак, пожалуй, не отказался бы от Нобелевской премии из любви к родине. К этому начальному и, как полагается нынче в прозе, довольно расплывчатому портрету добавим, что у Славки были совсем не пастернаковские, да и вообще не арабские, не каталонские, а сугубо нахальные светлые глаза, на правой же стороне виден был шрам, как будто за пару лет до этой встречи там прогулялась не очень хорошо отточенная бритва.
Тут он поворачивается к автору. "Это у меня от тюрьмы осталось. Только не надо преувеличивать, Стас Аполлинариевич, просто фурункул вырезали".
Что касается "аристократа" Герасима, то он как раз аристократической внешностью не отличался, а если следовать за литературными героями, был вылитый Давид Бурлюк. Трудно сказать, решился ли бы он на манер футуриста разрисовать себе щеки птичками и кошками и прицепить к пиджаку пучок моркови, однако башка у него в соответствии с московским тусовочным "прикидом" была чуть-чуть подкрашена лиловым, а в левом ухе поблескивала серьга. Говорят, что иногда он появлялся в клубе "Белый таракан" с цилиндром на голове и с моноклем в глазнице, то есть, по всей видимости, он знал, на кого похож. Надо сказать, что, в отличие от исторического Бурдюка, этот псевдобурлюк никогда не стремился в лидеры, а, напротив, всегда искал, к кому бы прицепиться, чтобы не отстать от общего похода. В данном случае он с удовольствием шел на буксире у бывшего однокурсника.
В адрес автора он ограничивается лишь легкой улыбочкой и подмигом: "C'est la vie!"*
* Такова жизнь! (фр.)
Чтобы завершить этот короткий экскурс в портретную галерею, добавим костюмы. Друзья были одеты одинаково в короткие кожаные "бомбовозки" и черные джинсы, то есть со стороны мало кто признал бы в них интеллектуалов, а уж скорей крутых парней из новой московской братвы.
Теперь коротко о сути дела. Кажется, уже давно, а на самом деле всего полтора года назад, в конце исторического 1991-го, два друга зачали "Канал" - коммерческую структуру с ограниченной ответственностью. С чем едят эту о.о., они плохо себе представляли, просто здорово звучало в переводе на основной язык - Canal Company, limited, а потому сулило неясный, но манящий капиталистический расцвет. "Ты посмотри, mon cher, какие тупые комсомольские башки сейчас ворочают бизнесом - что же, мы их хуже, что ли?" - так вопрошал Герасим Мстислава. Последний, долго не задумываясь, скомандовал "Вперед!". Так вчерашние идеалисты-демократы, члены группы "Живое кольцо", круто вошли в клокочущий хаос первичного российского передела. Ходили слухи, что они каким-то образом вышли на тайный партийный источник денег "Боровое", однако подтверждений этому нет, и не исключено, что бизнес начался с обычной спекуляции. А что, собственно говоря, в первичном смысле представляет собой нормальный бизнес, если не вечную страшилу совдепа - спекуляцию? Купил дешевле, продал дороже - разве не на этом принципе стоит весь коммерческий расцвет? Так или иначе, "Канал" довольно быстро открыл в Москве несколько палаток по продаже оргтехники и тюбиков кетчупа, огромную партию которых им удалось купить на полузатонувшем в окрестностях Туапсе сухогрузе с подмоченной репутацией.
Однажды под утро в клубе "Белый таракан" друзья натолкнулись на подругу юности Маринку Дикобразову. Среди лирических разговоров выяснилось, что у девушки есть прямой выход на рынок видеокассет. Таким образом дуэт директоров расширился до триумвирата. Все трое кипели, бурлили, едва ли не отрывались от земли в те месяцы "золотой лихорадки". Прибыль тогда накатывала в "раблезианских", как они выражались, размерах. Казалось, что можно было уже подходить к реализации своего основного проекта.
Проект вообще-то носил филологический или, лучше сказать, завиральный характер и связан он был с Крымским полуостровом. Отправились в Симферополь, и там в новом коммерческом клубе в таинственном полумраке идея была изложена собранию полукриминального комсомола и перестроившегося в рыночном духе партаппарата. Нужно перекопать перешеек и лиманы Сиваша большим судоходным каналом. Немедленно возникнет огромная прибыль, связанная с перегоном торговых судов напрямую из Одессы в порты Азовского моря. Но это не главное. Главное заключается в неожиданном геополитическом смысле. Полуостров превращается в остров. На этом острове может возникнуть независимое средиземноморское государство вроде Кипра. Защищенное водой от материка, это государство станет свободной офшорной зоной, процветающим гнездом нового бизнеса и демократии. А также гнездом великолепной демонстративной экологии, господа. Ведь здесь, в Крыму, господа, ваш коммунизм не успел ещё все бесповоротно загадить. Прикроем никчемную промышленность и будем наслаждаться богатством и чистым воздухом.
КЕСАРЕВО СВЕЧЕНИЕ
Анонс
В новом, впервые публикуемом романе Василия Аксенова "Кесарево свечение" действие - то вполне реалистическое, то донельзя фантастическое стремительно переносится из нынешней России в Америку, на вымышленные автором Кукушкины острова, в Европу, снова в Россию и Америку. Главные герои - "новый русский" Слава Горелик, его возлюбленная Наташа и пожилой писатель Стас Ваксино, в котором легко угадывается автор.
Памяти Ивана посвящается
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВЕЗДЕХОД
Ну, с чего начнем? С диалога, что ли? Почему бы нет? Немалые ведь вещи начинались с диалогов. Вспомним что-нибудь нетленное? "В ворота гостиницы губернского города Эн-Эн въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка..." И далее, в первом же абзаце, следует ни к чему не обязывающий диалог двух русских мужиков. В этом же абзаце мужики пропадают, чтобы никогда уже на страницах поэмы не появиться. Что из этого следует? Диалог возник просто для разгона, и результат получился замечательный: эва как бричка-то раскатилась, вихревой обернулась метафорой, "птицей-тройкой"!
Ничто не помешает нам собезьянничать, ни единый моралист! Итак, новенький, но уже сильно заляпанный вездеход "Нива" безнадежно буксовал в непролазной грязи на Энской лесной дороге. Теперь - диалог двух русских мужиков.
- Славка, куда ты зарулил? Тут уж и дух-то нерусский, и Русью тут не пахнет!
- По карте рулю. Ты карту читать умеешь? Видишь, пунктиром указанопятнадцать км до дороги областного значения.
- Мы тут завязнем. Ты куда-то к половцам зарулил, к печенегам, в лучшем случае к веспам каким-нибудь, которые на барсучьем языке объясняются. Мы тут завязнем на хер и даже помощи не сможем попросить, je crois!* На фиг ты с бетонки свернул?
*Я думаю (фр.).
- Вот уж не думал, что ты такой паникер, Герка! Знал бы, что ты такой паникер, лучше бы один поехал. Погоди, не надо толкать, не вылезай. Я её сейчас раскачаю, сама, гадюка, потянет.
- Ни фига она не потянет. Ее засасывает. Болотные губы уже чавкают её резиной! Мы с тобой в необитаемый край заехали. Что там такое клычет-то, клычет, вопиет? Что за мразь какая-то подхохатывает?
- Да просто волки стонут, Герка, не психуй. На волчью свадьбу мы с тобой ненароком заехали, только и всего. Ну, видишь-вытянула! Едем!
- Едем, но куда? В какой-то антимир въезжаем, Славка!
- Ты же знаешь, это спецзона. Мы тут восемьдесят км срезаем.
- Ты тут восемьдесят км срежешь, лишишься товарища. Давай лучше повернем обратно.
- Ну, вот сейчас мы уже тонем. Но медленно. Одно колесо ещё держится. Есть время осмыслить ж.п.
- Je n'sait pas се que sa veut dire*- жопа, что ли?
*Я не знаю, что это значит (фр.).
- Жизненный путь. Давай, Герасим, вытаскивай цареубийственный кинжал, будем ветки резать. Давай, включай в.к.ж.!
- Волю к жизни, что ли?
Теперь по законам темпоритма мы должны диалог этот прервать и представить читателю двух этих, неизвестно откуда взявшихся, героев. Что мы и делаем.
Два молодых москвича, лет, скажем, 26-27, Мстислав и Герасим, фамилии пока что неизвестны, рано утром покинули столицу и отправились на "Ниве", принадлежавшей их молодой капиталистической компании, куда-то на север, в какой-то город, то ли Кошкин, то ли Мышкин, а скорее всего, Гусятин, если следовать по пятам классической литературы 60-х. Что их туда понесло, пока неясно, но скоро выяснится, если все-таки выкарабкаются, ну а если не выкарабкаются, тогда и романа не получится.
На какой-то бензоколонке, где бензином уже полгода как не пахло, а пахло однозначно только говном, им повезло: остановился по большой нужде солдат с цистерной. Время было ещё паршивое, но уже не совсем паршивое: народ начинал отвязываться в сторону рыночных отношений. Солдат налил им полный бак и канистру, а также продал секретную карту стратегических коммуникаций. "Вот по этому пунктиру, ребята, вы срежете восемьдесят км, а вот здесь, у памятника павшим, снова повернете на бетонку. Если тут ракетный батальон не потащится, до Гуся доберетесь ещё засветло. Итак, три пачки "Мальборо" с вас, мужики прикольные". Им как раз и надо было добраться засветло к приходу в Гусятин теплохода "Михаил Шолохов", так что они посчитали этого солдата улыбкой судьбы. Увы, то, что тому на его "КрАЗе" казалось обычной пунктирной дорогой, для их "Нивы" обернулось ловушкой.
Измазанные болотной жижей, исхлестанные колючим кустарником, они теперь с каждой минутой понимали, что машину придется бросать и на ногах добираться за помощью. Над ними ещё стояло светлое небо, но внизу, где копошились они, в буреломе, уже собирался мрак. Чертова страна, чертово болото, квашеная дрисня, так поносили они стратегическое пространство родины. Так тут и сдохнешь, на корм пойдешь лесной нечисти, и никто твои кости не найдет, пока не приплывут варяги следующего тысячелетия.
"Надо на дерево, что ли, лезть, может, увидим какую-нибудь вышку. Сейчас бы и лагерной вышке обрадовался", - подумал Мстислав. Полезли, ещё больше ободрались, ссадины жгли ладони. С деревьев открывалось одно лишь "зеленое море тайги".
Стояла сплошная тишина, если не обращать внимания на панический гомон насекомых. Вдруг из-за веток ели, смешанной с осиной, какое-то око взяло Мстислава под свой прицел. "Только не это", - похолодев, подумал он. Что "это", подумаем мы и не сможем пока что ответить. "Давайте-ка, пожалуйста, без этого, - пробормотал он кому-то. - Все что угодно, но только не это, и не сейчас, и не здесь. Прошу и вас, и вас, только бы оно не увеличилось вдвое, а там и больше, только бы не поплыть пылинкой вокруг двойного зрачка".
Фу, какая лажа ошеломляет в экстремальных обстоятельствах. Ему стало стыдно. Око-то принадлежало еноту. Зверек проснулся и смущенно выглядывал из-за ствола осины. Глаз его не выражал ничего, кроме смущения засони. Неподалеку на другом дереве торчал запутавшийся в ветвях Герасим. Свисала нога в миссониевском носке и тимберлендовском ботинке.
- Видишь что-нибудь?! - крикнул Мстислав.
- Je ne vois rien,* - откликнулся аристократ. Тут рядом возник и бешено разогнался какой-то сатанинский свист. На помощь свисту пришел раскалывающий небо грохот. Над верхушками леса совсем неподалеку с кажущейся неторопливостью стала подыматься ракета. Зависнув на секунду как бы в раздумчивости, она приняла злодейское решение, после чего в клубах огня и пара устремилась в поднебесье. Исчезла. Приятели слетели вниз.
* Ничего не вижу (фр.).
- Ты понял? Они близко. Пошли.
- Как бы они нас не прихлопнули.
- За что?
- За шпионаж.
- Пусть прихлопнут- все лучше, чем заживо всасываться.
Чтобы дальше не хлюпать по трясине, скажем сразу, что через четверть часа Герасим и Мстислав вышли на опушку, где расчет ракетчиков, только что совершивших злодеяние запуска, теперь оттягивался в перекуре. Не спрашивая, куда ракета полетела, в Брюссель или во Врангеля - полярное царство, наши путешественники предложили воинам ботл джина. Чудовищный тягач тут же развернулся и попер на выручку, ломая все, что попадалось на пути древесного. Не прошло и получаса, как злополучная "Нива" была поставлена на ещё какую-то бетонку, даже не отмеченную в секретной карте. Еще через полчаса с косогора открылся перед Мстиславом и Герасимом вид на слияние больших чухонских рек и на древний город Гусятин, потом Краснознаменск, потом опять Гусятин, из центра которого торчала рука Ильича.
ГУСЬ-ПОД-ЗОНТИКОМ
Заложено было это поселение лет семьсот назад, то есть сравнительно недавно, хотя имелись сведения, что ещё раньше, на пару-тройку веков, стояли тут башни князя Ботифана, которые тот оборонял от князя Псука. В те времена три основных потока омывали здешние бреги - Шульяна, Жмель и Вольжа. Сейчас все три влились по-социалистически в основную артерию, что течет под именем Каспо-Балтийская Стрёма. Многое тут связывает русского человека с прошлым, даже с теми временами, когда и Руси-то как названия не существовало. Вот, например, пейзаж: уцелел, родимый! Все эти отдаленные взгорья, пологие скаты, шерстистые шубы лесов - весь этот окоем, что сохранился в своей прозрачности, несмотря на близость страшного Комбината, - какой русский не почувствует тут хоть на минутку тихого нежного умиления? Или, например, странные местные чайки по прозвищу "жихи", что норовят подлететь втихомолку к проходящему человеку и жутко жихнуть над самым ухом; иностранец может от этого и сознание потерять, русский же человек лишь улыбнется и потрет себе ухо.
В принципе все пространство земли от чухны до чучмека звалось когда-то Путятей. Волоки, которыми тут промышляло население, дали ещё одно впрочем, спорное - название страны - Волочила. Древние деревни по всей округе носили странные императивные имена: Тащите, Ешьте, Ночуйте; в общем, в этом роде. Все советские ухищрения с названиями нынче отпали, да они и раньше не особенно процветали в этой местности. Мало кто из здешних трактористов говорил, скажем, "Похиляли, робя, в "Заветы Ильича", или в "Свет Октября", или в "Девятнадцатый партсъезд". В подпитии всегда всплывало исконное: "Айда, пацаны, в Тащите, к дояркам!" Или: "Эй, жми в Ешьте, там у Евдокии оттянемся!" А то еще: "Говорят, в Ночуйте политуру завезли"; ну и все такое.
Город Гусятин, или, в просторечии. Гусь (не Хрустальный, а натуральный), тут всегда высился над другими поселениями, как Париж высится над разными Нантами и Шартрами. Крупные купцы тут жировали весь прошлый век. Например, один такой Окоемов Илья отгрохал себе трехэтажный дом с колоннами. Брат его Фома до трех этажей не дотянул, но колонны себе поставил выше крыши. Предание гласит, что в 1888 году Илья Окоемов принимал у себя государя. Увидев Его Величество, Илья пал ниц и не мог подняться даже с помощью челяди. Подождав с полчаса, государь в раздражении покинул особняк и перешел через площадь к Фоме. Там играл оркестр и молодые купчихи приседали в книксенах. "Вот чего мы ждем от отечественного бизнеса", якобы сказал А.А., хотя и не знал этого слова. У этого немца была русская пятка, в этом нет сомнения. Он заночевал у Фомы и уехал очень довольный, а братья потом целый день гонялись друг за другом с лопатами.
В память об этом историческом визите город решил воздвигнуть монумент; увы, как всем в этом городе известно, "благими намерениями вымощена дорога в ад". С царским монументом затянули, а потом пришлось сооружать монумент пролетарский, то есть Ленину В.И. Любопытно, что и в этом деле не обошлось без братьев Окоемовых. На сооружение гусятинского Ильича пошли с кладбища их мраморные памятники. Их измельчили в пульпу, а из неё уж и слепили фигуру Вождя.
Сейчас иногда звонят из областной администрации: когда стащите с пьедестала творца однопартийной системы, господа гусятинцы? Израильский тигр вам господин, а мы пока что и навсегда товарищи, так отвечают здешние борцы "красного пояса", своего культурного наследия не отдадим!
Мы пока ещё не знаем, по какому побуждению пустились мы сейчас в эти исторические экскурсы, - может быть, что-то важное за ними стоит, а может быть, и просто так взяты, для дальнейшего "разгона", во всяком случае, наших молодых героев они вряд ли заинтересовали. Их внимание было привлечено даже не к городу, а к текущей мимо него большой воде. Среди тусклого, но гипнотически манящего её свечения медленно двигалось белое пятно теплохода. Похоже было на то, что он подойдет к городу не раньше чем через полчаса. Можно было не торопясь спускаться к Гусятину.
На окраине остановились у колодца, накачали в ведерко какой-то илистой жидкости и попытались хоть слегка отмыть лица и башмаки от лесной стратегической дряни. Усилия друзей помогут нам так или иначе распознать в них молодых интеллигентов, в недавнем прошлом выпускников филологического факультета университета "Двенадцать коллегий", а упоминание филологии не даст нам теперь удержаться от применения излюбленного приема классической литературы, то есть от лирического отступления.
Знаете, люблю я эти захолустные городки по берегам Каспо-Балтийской Стрёмы! Даже писать о них приятно, не говоря уже о том, как приятно по ним прогуливаться или проезжать их дремотные улицы на малой скорости. Вот проплывают мимо покосившиеся домишки с резными наличниками. Проживать в них, наверное, противно, но проплывать мимо - одно удовольствие! Вот переходит дорогу утица с выводком. Сколько достоинства в этих наших русских животных! А вот и девчушки-хохотушки проскачут, прыснут при виде двух столичных парней, проезжающих мимо на грязном вездеходе, да тут же и засмущаются, застынут в унынии, всеми позами своими напоминая нашу грустную мелодию "Помню, я ещё молодушкой была, наша армия в поход далекий шла". Сколько лирики, сколько чистоты! А вот и парк культуры появится квадратный скверик с гипсовым хороводом под "голубем мира", с фанерным макетом крейсера "Аврора", признаться, довольно закаканным, с аттракционом "Полет в неведомое", описанным ещё в 1967 году одним из мастеров мировой литературы. Сколько воспоминаний!
Мстислав притормозил, и оба друга замерли, не в силах отвести взглядов от фигуры аттракциона, похожей на смесь подъемного крана и птеродактиля.
- Не на этой ли птице катался в свое время Володя Телескопов, пробормотал Мстислав.
- Не удивлюсь, если именно на этой, - хохотнул Герасим.
Ржавые стальные ноги поднимались из зарослей крапивы, лебеды и лопухов. Под кустом бузины мирно спал охламон, смотритель парка. Рядом с ним стоял открытый баул, заполненный складными зонтиками с кнопкой. Несколько слов об этих зонтиках. Среди засекреченной промышленности Стрёмы Гусятинский зонтиковый завод был лишь частично засекречен. Еще за несколько лет до перестройки предприятие стало выпускать складные зонтики с кнопкой по лицензии ФРГ. Вот этот сектор его деятельности как раз и был засекречен - крошечные, в ладонь длиной, предметики, которые от нажатия кнопки разворачивались над головой в надежный и эстетичный щит от экологически нечистых дождей. Купить эту продукцию можно было только по пропускам в партийных распределителях или за валюту, в широкую же продажу продукт не поступал, чтобы народ не разбаловался. Дело в том, что в ФРГ некоторые круги полагали, что их зонтики могут существенно повлиять на идеологический климат СССР, ну и вот соответствующие органы приняли соответствующие меры по предотвращению. В нынешнее время завод был, конечно, приватизирован, и зонтики хлынули на рынок. Их оказалось так много, что вскоре из-за постоянного недостатка нала они превратились в своего рода валюту Каспо-Балтийской Стрёмы. Ими нередко расплачивались на базарах. Кура, например, стоила три с половиной зонтика, связка лука - полтора. Таким образом, наш народ оказался не глупее фээргэшного. Вот и все, что мы хотели сказать по поводу зонтиков.
Путешественники вынули охламона из-под бузины. Крутили его и так и сяк - он не отбрасывал тени, словно Вергилий. Вдруг проснулся, и сразу тень выросла аж через дорогу до самого магазина. Дохнуло густым алкогольным опытом.
- Ты местный? - спросил его Мстислав.
- Нгкмдк, - утвердительно ответил охламон.
- Commment vous appelez - vous, monsieur?* - поинтересовался Герасим.
* Как вас зовут, месье? (фр.)
- Телескопов мое фамилие, - нгкмдкнул охламон. - Точнее - через черточку, Телескопов-Незаконный.
Следующий вопрос был задан уже на "вы":
- К литературному герою имеете отношение?
- Прямое, - ответил человек. - Папашей мне приходится. Я тут на месте действия инструктором числился, а сейчас вот приватизировал это м.д. и стал владельцем. Покататься не желаете? Зонтиков купите?
Путешественники вернулись к непринужденной манере:
- Ладно, лох, берем твои зонтики, только если ты с нами на пристань поедешь.
Дважды просить себя сын исторического персонажа не заставил и немедленно забрался в "Ниву". Там он тут же обнаружил непочатую бутылку "Столицы". "Угощаете, милостивые государи?" И, не дожидаясь ответа, отвинтил.
- Что-то в нем есть от папаши, - сказал Герасим, пока тот булькал. Но вот интересно, что в нем от мамаши?
Мстислав внимательно наблюдал Т. - Незаконного в зеркальце заднего вида.
- Скажи, друг, ты такого Налима знаешь?
Телескопов-Н., уже захорошев, пребывал в размягченном счастливом состоянии. Он, видно, с трудом верил своей удаче. Вот так лежишь весь день под вонючим кустом по месту приватизации, без надежд, без оптимизма, и вдруг тебя два симпатичных бандита вытаскивают наружу, сажают на мягкое, вливают крепкое, обещают денег; значит, можно и под кустом дождаться справедливости. В ответ икнул:
- Нгкмдк, да кто ж его не знает, он же ж из нашенских, из Окоемовых! Гусенеанец!
- Герка, слышишь, как он говорит, - гусенеанец!
- Это по-римски, - пояснил Владимир. Да-да, конечно, он был Владимир, Владимир Владимирович.
- Опознаешь Налима? - спросил Мстислав. Получив в ответ ещё одну утвердительную полуотрыжку, они приблизились к пристани. К этому времени уже начал расцветать над просторами Стрёмы медлительный северный закат. "Михаил Шолохов" приближался к перекошенному и частично в мелководье затонувшему дебаркадеру. Теплоход этот своими гладкими боками мало напоминал знаменитого плагиатора советской литературы. Закат изящно, если не декадентно, отсвечивал в стеклах верхней палубы.
- Да вон как раз Налим и стоит наверху вместе с дамочкой, - показал В. В.
Указанный не то чтобы стоял, но как бы свисал, удерживаясь от падения в прибрежные воды путем обхвата стойки навеса. Гладкостью своих боков этот сильно нетрезвый пассажир как раз соответствовал теплоходу. Двубортный "Версаче" плотно обкладывал крупного, но с маленьким ротиком и щуплыми усиками - мужланища. Кто-то его метко в свое время прозвал Налимом - сущий налим, господа, идет в наши сети. В.В. прокомментировал:
- Наверное, квасил Налим всю дорогу от Москвы в своем суперлюксе с дамочкой.
Мстислав и Герасим стояли потрясенные, однако не встреча с долгожданным Налимом потрясла их, а его спутница. Ведь это была не кто иная, как Маринка Дикобразова, их сокурсница по филфаку и третий, после них, член правления капиталистической компании "Канал". Собравшись брать Налима, они утаили это опасное дело от слабого пола и вот теперь не могли прийти в себя от изумления, увидев "княжну Дикобразову", как её звали на факультете, рядом с бандитом. Да и не просто рядом стоят, а вроде как уже и породнились. Просим также обратить внимание на шиншилловую накидку. Уж наверняка Налим её купил княжне в Нижних Горячах на международном аукционе. Хороша Маринка в этой накидке, ничего не скажешь! Так и хочется шепнуть Герасиму на ухо в гусарской манере: "Каков бабец, bien faty et la beaute du diable!"* Однако остережемся - посмотрите, как он побледнел с выпяченным подбородком, как он бормочет сквозь зубы: "Экая гадина, никогда не прощу, plus jamais!"** Мстислав между тем, положив другу локоть на плечо, тихонько насвистывает песню Городницкого "Предательство" и с тоской думает: неужели заложила нас Маринка Налиму, неужели и с ней придется разбираться, неужели вот это и есть капитализм?
* Прекрасно сложена и дьявольски красива! (фр.)
** Никогда больше (фр.).
Теплоход приближался, вместе с ним приближался и ненавистный Налим. Теперь уже можем рассмотреть в подробностях бухого, расслабленного, тяжелого, гладкого Налима. На правом борту с тысячного пиджака оборвана пуговица, левый борт вздут пузырем, поскольку пристегнут к жилетке. Палец Налима норовит пролезть Маринке меж ягодиц, однако ничего не получается палец нерасторопен. Маринка, хохоча всем своим перламутром, стряхивает палец со своей крутизны, словно белого таракана. Уже слышен её голос: "Что за шутки, месье? Совсем крыша поехала?" А у ноги негодяя стоит чемодан с кодированным замком - там, наверное, и лежат награбленные деньги.
ЗАДРАВ ШТАНЫ, БЕЖАТЬ ЗА КОМСОМОЛОМ
Пока оба наши гуманитария гнали в Гусятин, они вполне отчетливо представляли себе технику намеченной операции. Едва только Налим ступит на варяжскую землю, а лучше всего ещё на борту теплохода, к нему с двух сторон подойдут двое легконогих и мускулистых - примерно такие, как из фильма "Once upon a time in America"*.
* Однажды в Америке (англ.).
"С приездом, господин Налим! Необходимо побеседовать". Красные книжечки угрозыска вспыхнут в заплывших глазах авторитета. Щелкнут наручники. Им нравилось наблюдать самих себя как бы со стороны в роли псевдоагентов, а на самом деле благородных гангстеров. Воровская эстетика раннего антисоциализма захватила и этих бывших филологов. Посмотрим и мы на них теперь как бы со стороны, прежде чем рассказать, как на самом деле все это обернулось.
Мстислав - а впрочем, давайте звать его просто Славкой - был похож на молодого Пастернака, то есть, по известному определению, напоминал одновременно и араба и арабского коня. Одним словом, было что-то в нем необъяснимо каталонское. При всем при этом он никоим образом не напоминал пастернаковского лирического героя. Трудно было его представить плачущим в зале концертной. С Брамсом он как-то не увязывался. В его движениях скорее угадывалась какая-то постоянно перемежающаяся синкопа. Вообще, при пастернаковской романтической неотразимости он обладал отчетливой прозаической отразимостью, то есть был готов ко всему. Такой Пастернак, пожалуй, не отказался бы от Нобелевской премии из любви к родине. К этому начальному и, как полагается нынче в прозе, довольно расплывчатому портрету добавим, что у Славки были совсем не пастернаковские, да и вообще не арабские, не каталонские, а сугубо нахальные светлые глаза, на правой же стороне виден был шрам, как будто за пару лет до этой встречи там прогулялась не очень хорошо отточенная бритва.
Тут он поворачивается к автору. "Это у меня от тюрьмы осталось. Только не надо преувеличивать, Стас Аполлинариевич, просто фурункул вырезали".
Что касается "аристократа" Герасима, то он как раз аристократической внешностью не отличался, а если следовать за литературными героями, был вылитый Давид Бурлюк. Трудно сказать, решился ли бы он на манер футуриста разрисовать себе щеки птичками и кошками и прицепить к пиджаку пучок моркови, однако башка у него в соответствии с московским тусовочным "прикидом" была чуть-чуть подкрашена лиловым, а в левом ухе поблескивала серьга. Говорят, что иногда он появлялся в клубе "Белый таракан" с цилиндром на голове и с моноклем в глазнице, то есть, по всей видимости, он знал, на кого похож. Надо сказать, что, в отличие от исторического Бурдюка, этот псевдобурлюк никогда не стремился в лидеры, а, напротив, всегда искал, к кому бы прицепиться, чтобы не отстать от общего похода. В данном случае он с удовольствием шел на буксире у бывшего однокурсника.
В адрес автора он ограничивается лишь легкой улыбочкой и подмигом: "C'est la vie!"*
* Такова жизнь! (фр.)
Чтобы завершить этот короткий экскурс в портретную галерею, добавим костюмы. Друзья были одеты одинаково в короткие кожаные "бомбовозки" и черные джинсы, то есть со стороны мало кто признал бы в них интеллектуалов, а уж скорей крутых парней из новой московской братвы.
Теперь коротко о сути дела. Кажется, уже давно, а на самом деле всего полтора года назад, в конце исторического 1991-го, два друга зачали "Канал" - коммерческую структуру с ограниченной ответственностью. С чем едят эту о.о., они плохо себе представляли, просто здорово звучало в переводе на основной язык - Canal Company, limited, а потому сулило неясный, но манящий капиталистический расцвет. "Ты посмотри, mon cher, какие тупые комсомольские башки сейчас ворочают бизнесом - что же, мы их хуже, что ли?" - так вопрошал Герасим Мстислава. Последний, долго не задумываясь, скомандовал "Вперед!". Так вчерашние идеалисты-демократы, члены группы "Живое кольцо", круто вошли в клокочущий хаос первичного российского передела. Ходили слухи, что они каким-то образом вышли на тайный партийный источник денег "Боровое", однако подтверждений этому нет, и не исключено, что бизнес начался с обычной спекуляции. А что, собственно говоря, в первичном смысле представляет собой нормальный бизнес, если не вечную страшилу совдепа - спекуляцию? Купил дешевле, продал дороже - разве не на этом принципе стоит весь коммерческий расцвет? Так или иначе, "Канал" довольно быстро открыл в Москве несколько палаток по продаже оргтехники и тюбиков кетчупа, огромную партию которых им удалось купить на полузатонувшем в окрестностях Туапсе сухогрузе с подмоченной репутацией.
Однажды под утро в клубе "Белый таракан" друзья натолкнулись на подругу юности Маринку Дикобразову. Среди лирических разговоров выяснилось, что у девушки есть прямой выход на рынок видеокассет. Таким образом дуэт директоров расширился до триумвирата. Все трое кипели, бурлили, едва ли не отрывались от земли в те месяцы "золотой лихорадки". Прибыль тогда накатывала в "раблезианских", как они выражались, размерах. Казалось, что можно было уже подходить к реализации своего основного проекта.
Проект вообще-то носил филологический или, лучше сказать, завиральный характер и связан он был с Крымским полуостровом. Отправились в Симферополь, и там в новом коммерческом клубе в таинственном полумраке идея была изложена собранию полукриминального комсомола и перестроившегося в рыночном духе партаппарата. Нужно перекопать перешеек и лиманы Сиваша большим судоходным каналом. Немедленно возникнет огромная прибыль, связанная с перегоном торговых судов напрямую из Одессы в порты Азовского моря. Но это не главное. Главное заключается в неожиданном геополитическом смысле. Полуостров превращается в остров. На этом острове может возникнуть независимое средиземноморское государство вроде Кипра. Защищенное водой от материка, это государство станет свободной офшорной зоной, процветающим гнездом нового бизнеса и демократии. А также гнездом великолепной демонстративной экологии, господа. Ведь здесь, в Крыму, господа, ваш коммунизм не успел ещё все бесповоротно загадить. Прикроем никчемную промышленность и будем наслаждаться богатством и чистым воздухом.