Страница:
Если не учитывать Розмари, тяжелее всех в семье приходилось Джеку. Находясь в тени своего старшего брата, Джо-младшего, на которого отец возлагал большие надежды, Джек соперничал с братом, но почти всегда проигрывал. Еще более важное место в его детстве, да и на протяжении всей жизни, занимала борьба с болезнями, которые донимали его с самого рождения. В младенчестве Джек был беспокойным, плохо усваивал молоко, страдал от судорог и колик в животе. Когда ему было около трех лет, он перенес скарлатину – и был настолько серьезно болен, что его мать «чуть не обезумела от страха», а отец часами молился в церкви (чего с ним раньше никогда не случалось)[16].
После скарлатины были другие изнурительные болезни (ветряная оспа, ушные инфекции, какие-то желудочно-кишечные заболевания, которые врачи не могли диагностировать, и некоторые другие болезни, когда ему было трудно есть; иногда он был так слаб, что не мог даже стоять). Болезни преследовали его все детство и юность, и позже. Ни доктора, ни члены семьи, ни сам Джек не могли понять, что с ним происходит. Целыми месяцами бледного изможденного мальчика не покидала слабость. Положение усугублялось тем, что ему все время ставили новые диагнозы, которые, как правило, оказывались ошибочными.
Лечение одного заболевания создавало проблемы для других органов, и никто так до конца и не смог объяснить причин его недомоганий. Джек обычно шутил по поводу своих частых недугов, пытаясь таким образом скрыть боль и тревогу. Но случались и периоды настоящего отчаяния, особенно когда после его долгого пребывания в больницах и бесконечных анализов врачи только беспомощно разводили руками[17].
Болезни не могли не отразиться на школьных занятиях Джека. Вскоре после того, как семья переехала в Нью-Йорк, он пошел в частную школу Ривердейл-Кантри. Учился Джек посредственно, и, когда ему исполнилось тринадцать лет, родители решили отослать его в интернат. Роза особенно стремилась отослать подрастающих мальчишек из дома, потому что ей и так было трудно справляться с целой ватагой детей. Джек ожидал, что отправится вслед за Джо-младшим в Чоут, знаменитую школу-интернат в Уоллингфорде, штат Коннектикут, но осенью 1930 года Роза по собственному усмотрению определила его в Кентербери, католическую школу для мальчиков в Нью-Милфорде, штат Коннектикут. Он страдал там не только от своих постоянных болезней, но и от тоски по дому. Он жаловался домашним, что в школе «его донимают религией» и что «за территорию можно выйти, только когда команда Йельского университета играет против Гарварда, или против команды вооруженных сил»[18]. Большую часть учебного года он провел в местной больнице, а последние месяцы учебного года занимался с репетиторами дома[19].
Следующий учебный год он начинал уже в Чоуте, где учился его брат Джо и где ему поэтому больше понравилось. В учебе Джек по-прежнему не блистал. Его учителя постоянно нарекали на отсутствие у него «прилежания», а директор назвал его «одним из самых ненадежных мальчиков в классе». Его работы были «небрежно» выполнены, и он имел репутацию «несерьезного и несобранного» ученика в школе, которая возвела порядок в принцип[20]. В ответ на упреки он утверждал, что «старается быть более общительным человеком»[21]. Все считали Джека способным, но от этого его «посредственные» результаты вызывали еще большее осуждение[22]. На самом деле невнимательность была лишь одной из проблем Джека, так как вскоре к нему вернулись его непонятные изнурительные болезни. По словам Лема Биллингса, с которым Джон Кеннеди дружил всю жизнь, в какой-то момент он «чуть не умер»[23]. Выписавшись из больницы или покинув школьный изолятор, он тотчас снова попадал туда, но при этом старался вести нормальный образ жизни и не отставать в учебе. Во всех этих жизненных испытаниях Джек оставался веселым, остроумным и обезоруживающе обаятельным. «Я никогда не встречал человека с таким замечательным чувством юмора и такой способностью рассмешить и поднять настроение», – писал Билллингс[24]. Много лет спустя директор школы Чоут вспоминал: «Джеку не нравилось быть серьезным. У него всегда было восхитительное чувство юмора … Он очень располагал к себе, внушал большую симпатию»[25].
Было нелегко жить в тени старшего брата, признанного лидера, имевшего отличные успехи в спорте и учебе. Джек не мог составить ему конкуренцию. Теперь школа Чоут, которую он часто называл тюрьмой, нравилась ему не намного больше, чем когда-то Кентербери. Но через все школьные годы он пронес общительность, обаяние и острословие. Неудивительно, что иногда юмор Джека был черным, так как его здоровье продолжало ухудшаться. Он неделями лежал в клинике Майо, проходя бесконечные обследования и унизительные процедуры. Как обычно, в письмах к Биллингсу он рассказывал о них с юмором: «Вместо еды продолжают давать горох и кукурузу, а клизмы мне ставит очаровательная блондинка. Этим, мой дорогой, исчерпываются мои убогие радости»[26].
Чтобы как-то компенсировать отсутствие высоких результатов в спорте или учебе, он совершенствовал свое сексуальное мастерство, которым славился до конца жизни. Как и для его отца, для Джека секс был своего рода спортом: он занимался им, когда предоставлялась возможность, и обычно не связывал с ним какие-то нежные или романтические чувства. Большинство его свиданий ограничивались одной ночью, и он порой не мог вспомнить имя очередной сексуальной партнерши. В регламентированном мире Чоута не так-то легко было заниматься сексом, но Джек находил возможности решать эту проблему, как научился справляться со своими недомоганиями[27].
Болезни Джека, его скромные академические успехи и недовольство школой, гордящейся своими закостенелыми традициями, привели его в группу таких же бунтарей, которые организовали «Клуб Макеров». (Слово «макер»[28] в школе Чоут использовалось учителями и администрацией по отношению к недисциплинированным ученикам, не уважающим «культуру Чоута». Отец Джека, отчасти сочувствуя сыну, позже заметил, что если бы он организовывал клуб, то его название начиналось бы не с буквы «м»). Члены клуба сочиняли и пели песни, содержащие непристойные намеки, иногда касавшиеся учителей. Мальчишки организовывали разного рода шалости, высмеивая устаревшие школьные традиции. Директор называл их «группой чрезмерно эгоистичных, абсолютно невосприимчивых к науке любителей удовольствий»; и был близок к тому, чтобы исключить всю компанию из школы. Розе Кеннеди, которую привели в ужас бунтарские действия Джека, хотелось верить, что конфликт с директором был переломным моментом в становлении характера ее сына, и он теперь научится уважать власть и жить по установленным в школе правилам. Но Джек отнюдь не сдался, хотя и стал избегать явных нарушений дисциплины, из-за которых, собственно, члены клуба и имели неприятности. Перед окончанием школы он не мог отказать себе в последнем удовольствии позлить администрацию и провел успешную кампанию по выборам «Наиболее вероятного кандидата на жизненный успех», воспользовавшись своей популярностью, чтобы победить более прилежных соперников[29].
Еще до окончания первого семестра он слег с очередной болезнью, диагноз которой очевидно так и не был установлен, и был спешно госпитализирован в одну из бостонских больниц. После нескольких недель мучительных инвазивных обследований и анализов, которые в письме к Биллингсу он описывал как «самое тяжелое испытание во всей моей потрепанной штормами жизни», ему поставили диагноз: лейкемия. Джек сообщал: «Вчера, заглянув в свою карточку, понял, что они начали подбирать мне гроб по размеру»[31]. Отказавшись серьезно воспринять страшный диагноз, он оказался прав: в конце концов, врачи признали, что ошиблись. Остаток несостоявшегося учебного года прошел в попытках восстановить здоровье. Сначала Джек отдыхал в Палм-Бич, потом, как Тедди Рузвельт, провел пару месяцев на ранчо в Аризоне и, наконец, неделю предавался сладострастным развлечениям в Лос-Анджелесе. Летом 1936 года его снова зачислили в Гарвард. «Быть студентом Гарвардского университета – завидная судьба», – писал он в заявлении в приемную комиссию[32], которая вынесла следующий вердикт: «Джек обладает превосходными умственными способностями, но не имеет глубокого интереса к учебе… Есть основания полагать, что он может поступать»[33]. В своем письме декану его отец подтвердил эту оценку: «Джек блестяще усваивает вещи, которые его интересуют, но ему не хватает усидчивости и прилежания для изучения того, что ему неинтересно. Это, безусловно, его большой недостаток»[34].
В Гарварде Джеку было комфортнее, чем во всех предыдущих учебных заведениях. Хотя с ним не было его ближайшего друга, Лема Биллингса, он нашел новых приятелей, многих через своего старшего брата. Джо-младший, серьезный, честолюбивый и вспыльчивый молодой человек, изо всех сил старался угодить отцу, добиться его похвалы. Больше всего он стремился попасть в состав университетской футбольной команды, но ему это так никогда и не удалось. Джек был более добродушным и беззаботным. Поначалу он чувствовал себя лучше, чем прежде, поэтому с удовольствием занимался плаванием и боксом, а также играл в американский футбол, не питая, однако, надежд войти в сборную университета. В Чоуте его популярность основывалась на остроумии, живости характера, бунтарстве и необыкновенной общительности. На первом курсе Гарвардского университета Джек учился серьезнее, чем в Чоуте или Принстоне. Хотя его оценки не были блестящими, он очень много читал, особенно когда лежал в больнице, что с ним случалось по-прежнему часто. (Он до конца дней сохранил страсть к чтению – особенно исторической литературы[35].)
Хотя его мать полагала, что переломный момент в жизни сына случился, когда его чуть было не исключили из Чоута, скорее всего по-настоящему он повзрослел в результате поездки в Европу летом 1937 года, после окончания первого курса в Гарварде. Они с Биллингсом отплыли из Америки 1 июля и возвратились в сентябре, совершив самое длинное в своей жизни путешествие.
Поездка раскрыла многогранность формирующейся в эти годы личности Джека. Послушный сын из привилегированной семьи, он выполнял все наставления отца, организовавшего для него встречи с европейскими государственными деятелями и аудиенции у папы римского и кардинала Пачелли, вскоре ставшего папой Пием XII. Всюду, куда приезжал молодой человек, ему помогали друзья и коллеги отца. Как истинный плейбой, Джек искал приключений и женщин в барах и кафе Парижа, Ривьеры и Биаррица. Однако именно тогда он впервые всерьез заинтересовался политикой. Во время путешествия он вел дневник с путевыми заметками и проявлял особое любопытство к странам с фашистским режимом. Ему не удалось посетить Испанию, так как там шла гражданская война, но он встречался во Франции с покинувшими родину испанцами и расспрашивал о военных событиях в их стране. Италия произвела на Кеннеди и Биллингса впечатление спокойного и процветающего государства. (Об итальянцах Джек писал: «Кажется, им совсем неплохо живется при фашизме»[36].) В Германии Биллингс записал, что они оба «испытали какое-то жуткое чувство от … всей этой ерунды с «Хайль Гитлер»»[37]. Джек, возможно, испытывал более сложные чувства. Ему также была отвратительна немецкая заносчивость, и он осуждал растущие проявления государственного антисемитизма, но был поражен работоспособностью и рациональностью немцев. «Все города необыкновенно привлекательны и показывают, что нордические расы, по всей видимости, превосходят латинские. Немцы на самом деле слишком хороши, что заставляет другие народы объединяться для защиты от них», – отмечал Джек в своих путевых заметках[38]. По возвращении в Гарвард он задавался вопросами: «Снижает ли укрепление мощи Великобритании вероятность возникновения военного конфликта? Возможно ли такое развитие событий, при котором такая страна, как Италия, будет вынуждена вступить в войну из-за недовольства населения экономической ситуацией? Потеряет ли Муссолини власть в случае участия Италии в крупных военных действиях, учитывая, что страна – вероятнее всего – окажется среди побежденных?»[39] Поиск ответов на эти и подобные вопросы заставил Джека серьезно заинтересоваться историей и политологией.
Осенью, вернувшись в Гарвард, Джек стремится добиться успеха не только в учебе, но и в студенческой среде. Как студент-второкурсник, он больше всего хотел попасть в один из студенческих клубов для избранных. Ни отцу, ни старшему брату это не удалось, в основном из-за ирландского происхождения, и Джек понимал, что для осуществления его мечты от него потребуются неимоверные усилия. Несмотря на проблемы со здоровьем, он продолжал участвовать в футбольных соревнованиях и заниматься плаванием, хотя так и не был зачислен в университетские сборные.
Он стал членом «Хэйсти пудинг клаб» и печатался в университетской газете Harvard Crimson. Но решающую роль сыграла его популярность среди студентов и наличие верных друзей, благодаря которым его выбрали в «Спи клаб». Джек так гордился своей принадлежностью к этому студенческому сообществу, что почти все свободное время проводил в импозантном здании клуба[40].
В течение семестра он изучал политологию и международные отношения, и его успеваемость заметно улучшилась. Весной 1939 года, после окончания третьего курса, он взял академический отпуск для написания дипломной работы. Но незадолго до этого, в 1938 году, произошло событие, изменившее жизнь семьи. Отец Джека стал послом Соединенных Штатов Америки в Великобритании. Для Джо-старшего это назначение было предметом особой гордости, так как впервые ирландец и католик вопреки традиции, согласно которой должность посла в Соединенном Королевстве занимали протестанты англо-саксонского происхождения, получил этот пост. Джек отправился в Англию, чтобы проводить исследование по теме своей дипломной работы. В Лондоне он попал в круговорот новой, захватывающей жизни. Он путешествовал по столицам Восточной Европы и Ближнего Востока, всюду пользуясь гостеприимством и покровительством американских дипломатов. Много времени он проводил в Париже, где останавливался в американском посольстве и, по собственному признанию, «жил как король»[41]. В обстановке все нарастающей военной угрозы заваленные работой дипломаты не очень радовались возникшей необходимости обслуживать потребности какого-то избалованного отпрыска богатого и влиятельного папаши. Тем не менее, они снабжали его материалом для исследования и организовывали встречи с интересующими его людьми. Как обычно, Джек находил время и для развлечений. О начале войны он узнал во время роскошного отдыха в Антибе на юге Франции[42]. В Гарвард он вернулся полный решимости разобраться в причинах возникновения европейского кризиса.
Как и большинство американцев в то время, Джо Кеннеди выступал против участия США в европейской войне. И неудивительно, ведь Джек разделял точку зрения отца: ни Британия, ни Америка не готовы нанести поражение Германии. Джек полагал, что президент Франклин Рузвельт должен выступить посредником в переговорах об окончании войны, результатом которых станет согласие западных стран на продолжение расширения границ Третьего Рейха при условии сохранения независимости Великобритании и Франции. Выпускная работа Джека, которую он озаглавил «Политика умиротворения в Мюнхене», основывалась именно на этом не сулящем человечеству ничего хорошего тезисе. Характерно, что он привлек к ее написанию целую команду помощников. В нее входили: дипломаты – коллеги отца, прочесывающие британские библиотеки и исследовательские центры в поисках материалов, которые ему могут понадобиться; научные ассистенты, выполняющие вместо него черновую работу в библиотеке Уайденера в Гарварде; машинистки и стенографистки, помогающие ему в подготовке рукописи[43].
Окончательный вариант работы получился весьма приличным и даже впечатляюще претенциозным – намного лучше его предыдущих ничем не примечательных студенческих научных работ. Консультировавшим его профессорам нравилась актуальность темы и информативность материала исследования. Но работа получилась громоздкой, не все сходилось в аргументации, встречались грамматические и пунктуационные ошибки. Некоторые отмечали излишнюю многословность, и никто не считал работу незаурядным научным достижением. «Плохо написанный, но добросовестный, интересный и разумный анализ сложной проблемы», – таким было мнение гарвардских профессоров, его научных руководителей. «Отлично» Джек получил за старательность[44].
У данного исследования было два ценных качества. Первым было время появления роботы, законченной в разгар мирового кризиса и отвечающей – при всех ее недочетах – на весьма актуальный вопрос: «Почему Англия оказалась так плохо подготовленной к войне?» Вторым были связи самого Джека и его отца, благодаря которым усилиями коллег и друзей «заурядная студенческая работа» (по определению одного историка того времени) была издана отдельной книгой[45]. В обычной для себя манере Джек без особых колебаний призвал на помощь известных людей. «Артур Крок … считает, что я должен ее опубликовать», – писал он отцу. Крок, известный журналист, обозреватель газеты New York Times, имел многочисленные деловые контакты с Джо-старшим. Он-то и помог Джеку переписать работу (степень его участия осталась неизвестной) и предложил новое название – «Почему спала Англия» (Why England Slept), – которое перекликалось с заглавием недавно вышедшей книги Уинстона Черчилля «Пока Англия спала» (While England Slept)[46].
Джек, со своей стороны, пересмотрел тезис о недостаточной подготовленности Великобритании к войне. В первоначальном варианте он утверждал, что источником проблемы был сам британский избиратель, не желавший тратить деньги на усиление военного потенциала страны. По его словам, «возможно, демократия – это замечательная форма управления государством для проживающего в нем населения, но недостатки она имеет серьезные»[47]. В книге Джек уже перекладывает большую часть вины на британское руководство: премьер-министров Стэнли Болдуина и Невилла Чемберлена, друзей своего отца. Джек постепенно отходил от политической позиции Джозефа Кеннеди, которая становилась все более спорной. В то время как в Америке росли проанглийские настроения, Джо продолжал оставаться убежденным сторонником изоляционистского курса страны. Более того, не проинформировав Вашингтон, Джо изыскивал возможности компромисса с Гитлером и даже искал встречи с ним, хотя и безуспешно. В конце октября 1940 года президент Рузвельт отозвал Джозефа Кеннеди из Лондона, чем надолго вызвал разлад в их отношениях и положил конец надеждам Джо на блестящую политическую карьеру.
В отличие от отца, Джек вместе с американским общественным мнением двигался в сторону понимания необходимости поддерживать страны, воюющие против Германии. Он никогда открыто не критиковал политические убеждения отца, но находил возможность дистанцироваться от них, по мере того как они становились все более непопулярными. В то же время его новая, «интернационалистская», позиция побудила Крока найти агента, который обил множество порогов, прежде чем сумел убедить небольшое издательство Уилфреда Фанка опубликовать рукопись. По-видимому, решающую роль сыграло восторженное предисловие Генри Р. Люса, издателя журналов Time, Fortune и Life. Люс писал: «Не могу припомнить ни одного человека в моем колледже, который мог бы, будучи студентом четвертого курса, написать такую взрослую книгу на такую жизненно важную тему»[48]. Конечно, ко времени издания стиль изложения значительно улучшился, аргументация приобрела четкость, но все же главным преимуществом книги была актуальность темы. Книга, которую положительно оценили и читатели, и рецензенты, помогла Джеку Кеннеди порвать с многолетним стереотипом среднего ученика и заявить о себе как о серьезном аналитике и перспективном лидере своего поколения[49].
В книге «Почему спала Англия» были заложены основы видения Америки Джеком как мощного игрока на международной арене, которое в дальнейшем было характерным для его политики. Хотя Джек прямо не заявил о том, что Америка должна вступить в войну, он уже начинал понимать неизбежность такого развития событий. И аргументировано доказывал, что, объединившись, две великие державы – Великобритания и США – могут защитить мир от тоталитаризма. Но самое главное – он изложил свое понимание фундаментальной проблемы демократии: как может свободное общество мобилизовать своих граждан на войну? Как оно может «состязаться в этом вопросе с тоталитарной системой, основанной на жестком государственном контроле всей общественной жизни»[50]? Одной из важных причин неподготовленности Британии к войне был, по его мнению, «ощутимый дефицит способных, прогрессивно мыслящих, молодых лидеров», и это утверждение никак не могло понравиться некоторым друзьям его отца в дипломатическом корпусе[51]. Снова и снова Джек возвращался к тому, что называл «слабым местом» демократии в условиях критической ситуации. Он писал, что диктатура почти всегда оказывается лучше подготовленной к войне, чем демократия. «Недостаточно сказать, что демократический мир был пробужден ото сна … [падением Франции]. Понятно, что когда горит твой дом, спать не будешь. Что нам нужно, так это вооруженная охрана, которая проснется при первых признаках пожара, а еще лучше – предотвратит возгорание»[52].
Общественный резонанс довольно скромного исследования юного выпускника колледжа был вызван почти полным отсутствием интереса со стороны политических аналитиков того времени к вопросу готовности демократических государств противостоять тоталитарным режимам. В книге впервые прозвучал тезис, который в дальнейшем стал одним из краеугольных камней внешнеполитической доктрины Кеннеди и в который он свято верил: демократия должна быть сильной и боеспособной, чтобы вынести тяготы долгой напряженной борьбы с набирающим силы коммунистическим миром.
После скарлатины были другие изнурительные болезни (ветряная оспа, ушные инфекции, какие-то желудочно-кишечные заболевания, которые врачи не могли диагностировать, и некоторые другие болезни, когда ему было трудно есть; иногда он был так слаб, что не мог даже стоять). Болезни преследовали его все детство и юность, и позже. Ни доктора, ни члены семьи, ни сам Джек не могли понять, что с ним происходит. Целыми месяцами бледного изможденного мальчика не покидала слабость. Положение усугублялось тем, что ему все время ставили новые диагнозы, которые, как правило, оказывались ошибочными.
Лечение одного заболевания создавало проблемы для других органов, и никто так до конца и не смог объяснить причин его недомоганий. Джек обычно шутил по поводу своих частых недугов, пытаясь таким образом скрыть боль и тревогу. Но случались и периоды настоящего отчаяния, особенно когда после его долгого пребывания в больницах и бесконечных анализов врачи только беспомощно разводили руками[17].
Болезни не могли не отразиться на школьных занятиях Джека. Вскоре после того, как семья переехала в Нью-Йорк, он пошел в частную школу Ривердейл-Кантри. Учился Джек посредственно, и, когда ему исполнилось тринадцать лет, родители решили отослать его в интернат. Роза особенно стремилась отослать подрастающих мальчишек из дома, потому что ей и так было трудно справляться с целой ватагой детей. Джек ожидал, что отправится вслед за Джо-младшим в Чоут, знаменитую школу-интернат в Уоллингфорде, штат Коннектикут, но осенью 1930 года Роза по собственному усмотрению определила его в Кентербери, католическую школу для мальчиков в Нью-Милфорде, штат Коннектикут. Он страдал там не только от своих постоянных болезней, но и от тоски по дому. Он жаловался домашним, что в школе «его донимают религией» и что «за территорию можно выйти, только когда команда Йельского университета играет против Гарварда, или против команды вооруженных сил»[18]. Большую часть учебного года он провел в местной больнице, а последние месяцы учебного года занимался с репетиторами дома[19].
Следующий учебный год он начинал уже в Чоуте, где учился его брат Джо и где ему поэтому больше понравилось. В учебе Джек по-прежнему не блистал. Его учителя постоянно нарекали на отсутствие у него «прилежания», а директор назвал его «одним из самых ненадежных мальчиков в классе». Его работы были «небрежно» выполнены, и он имел репутацию «несерьезного и несобранного» ученика в школе, которая возвела порядок в принцип[20]. В ответ на упреки он утверждал, что «старается быть более общительным человеком»[21]. Все считали Джека способным, но от этого его «посредственные» результаты вызывали еще большее осуждение[22]. На самом деле невнимательность была лишь одной из проблем Джека, так как вскоре к нему вернулись его непонятные изнурительные болезни. По словам Лема Биллингса, с которым Джон Кеннеди дружил всю жизнь, в какой-то момент он «чуть не умер»[23]. Выписавшись из больницы или покинув школьный изолятор, он тотчас снова попадал туда, но при этом старался вести нормальный образ жизни и не отставать в учебе. Во всех этих жизненных испытаниях Джек оставался веселым, остроумным и обезоруживающе обаятельным. «Я никогда не встречал человека с таким замечательным чувством юмора и такой способностью рассмешить и поднять настроение», – писал Билллингс[24]. Много лет спустя директор школы Чоут вспоминал: «Джеку не нравилось быть серьезным. У него всегда было восхитительное чувство юмора … Он очень располагал к себе, внушал большую симпатию»[25].
Было нелегко жить в тени старшего брата, признанного лидера, имевшего отличные успехи в спорте и учебе. Джек не мог составить ему конкуренцию. Теперь школа Чоут, которую он часто называл тюрьмой, нравилась ему не намного больше, чем когда-то Кентербери. Но через все школьные годы он пронес общительность, обаяние и острословие. Неудивительно, что иногда юмор Джека был черным, так как его здоровье продолжало ухудшаться. Он неделями лежал в клинике Майо, проходя бесконечные обследования и унизительные процедуры. Как обычно, в письмах к Биллингсу он рассказывал о них с юмором: «Вместо еды продолжают давать горох и кукурузу, а клизмы мне ставит очаровательная блондинка. Этим, мой дорогой, исчерпываются мои убогие радости»[26].
Чтобы как-то компенсировать отсутствие высоких результатов в спорте или учебе, он совершенствовал свое сексуальное мастерство, которым славился до конца жизни. Как и для его отца, для Джека секс был своего рода спортом: он занимался им, когда предоставлялась возможность, и обычно не связывал с ним какие-то нежные или романтические чувства. Большинство его свиданий ограничивались одной ночью, и он порой не мог вспомнить имя очередной сексуальной партнерши. В регламентированном мире Чоута не так-то легко было заниматься сексом, но Джек находил возможности решать эту проблему, как научился справляться со своими недомоганиями[27].
Болезни Джека, его скромные академические успехи и недовольство школой, гордящейся своими закостенелыми традициями, привели его в группу таких же бунтарей, которые организовали «Клуб Макеров». (Слово «макер»[28] в школе Чоут использовалось учителями и администрацией по отношению к недисциплинированным ученикам, не уважающим «культуру Чоута». Отец Джека, отчасти сочувствуя сыну, позже заметил, что если бы он организовывал клуб, то его название начиналось бы не с буквы «м»). Члены клуба сочиняли и пели песни, содержащие непристойные намеки, иногда касавшиеся учителей. Мальчишки организовывали разного рода шалости, высмеивая устаревшие школьные традиции. Директор называл их «группой чрезмерно эгоистичных, абсолютно невосприимчивых к науке любителей удовольствий»; и был близок к тому, чтобы исключить всю компанию из школы. Розе Кеннеди, которую привели в ужас бунтарские действия Джека, хотелось верить, что конфликт с директором был переломным моментом в становлении характера ее сына, и он теперь научится уважать власть и жить по установленным в школе правилам. Но Джек отнюдь не сдался, хотя и стал избегать явных нарушений дисциплины, из-за которых, собственно, члены клуба и имели неприятности. Перед окончанием школы он не мог отказать себе в последнем удовольствии позлить администрацию и провел успешную кампанию по выборам «Наиболее вероятного кандидата на жизненный успех», воспользовавшись своей популярностью, чтобы победить более прилежных соперников[29].
* * *
Студенческие годы начинались для Джека так же трудно, как и школьные. В 1935 году его приняли в Гарвард, но перед самым началом осеннего семестра он забрал документы, так как решил год поучиться в Лондонской школе экономики и политических наук. Однако в Англии он снова заболел и к тому же разочаровался в Лондонской школе экономики, поэтому вернулся в Америку, где, хотя семестр давно начался, поступил в Принстонский университет, в основном потому, что там учился Лем Биллингс и другие его приятели. Первое воодушевление быстро улетучилось: Принстон оказался гнетуще провинциальным маленьким университетским городком, где царил дух протестантизма и где не очень любили католиков. Позже один из его друзей писал: «Думаю, что в Принстоне ему не понравилась атмосфера, очень похожая на атмосферу загородного клуба»[30].Еще до окончания первого семестра он слег с очередной болезнью, диагноз которой очевидно так и не был установлен, и был спешно госпитализирован в одну из бостонских больниц. После нескольких недель мучительных инвазивных обследований и анализов, которые в письме к Биллингсу он описывал как «самое тяжелое испытание во всей моей потрепанной штормами жизни», ему поставили диагноз: лейкемия. Джек сообщал: «Вчера, заглянув в свою карточку, понял, что они начали подбирать мне гроб по размеру»[31]. Отказавшись серьезно воспринять страшный диагноз, он оказался прав: в конце концов, врачи признали, что ошиблись. Остаток несостоявшегося учебного года прошел в попытках восстановить здоровье. Сначала Джек отдыхал в Палм-Бич, потом, как Тедди Рузвельт, провел пару месяцев на ранчо в Аризоне и, наконец, неделю предавался сладострастным развлечениям в Лос-Анджелесе. Летом 1936 года его снова зачислили в Гарвард. «Быть студентом Гарвардского университета – завидная судьба», – писал он в заявлении в приемную комиссию[32], которая вынесла следующий вердикт: «Джек обладает превосходными умственными способностями, но не имеет глубокого интереса к учебе… Есть основания полагать, что он может поступать»[33]. В своем письме декану его отец подтвердил эту оценку: «Джек блестяще усваивает вещи, которые его интересуют, но ему не хватает усидчивости и прилежания для изучения того, что ему неинтересно. Это, безусловно, его большой недостаток»[34].
В Гарварде Джеку было комфортнее, чем во всех предыдущих учебных заведениях. Хотя с ним не было его ближайшего друга, Лема Биллингса, он нашел новых приятелей, многих через своего старшего брата. Джо-младший, серьезный, честолюбивый и вспыльчивый молодой человек, изо всех сил старался угодить отцу, добиться его похвалы. Больше всего он стремился попасть в состав университетской футбольной команды, но ему это так никогда и не удалось. Джек был более добродушным и беззаботным. Поначалу он чувствовал себя лучше, чем прежде, поэтому с удовольствием занимался плаванием и боксом, а также играл в американский футбол, не питая, однако, надежд войти в сборную университета. В Чоуте его популярность основывалась на остроумии, живости характера, бунтарстве и необыкновенной общительности. На первом курсе Гарвардского университета Джек учился серьезнее, чем в Чоуте или Принстоне. Хотя его оценки не были блестящими, он очень много читал, особенно когда лежал в больнице, что с ним случалось по-прежнему часто. (Он до конца дней сохранил страсть к чтению – особенно исторической литературы[35].)
Хотя его мать полагала, что переломный момент в жизни сына случился, когда его чуть было не исключили из Чоута, скорее всего по-настоящему он повзрослел в результате поездки в Европу летом 1937 года, после окончания первого курса в Гарварде. Они с Биллингсом отплыли из Америки 1 июля и возвратились в сентябре, совершив самое длинное в своей жизни путешествие.
Поездка раскрыла многогранность формирующейся в эти годы личности Джека. Послушный сын из привилегированной семьи, он выполнял все наставления отца, организовавшего для него встречи с европейскими государственными деятелями и аудиенции у папы римского и кардинала Пачелли, вскоре ставшего папой Пием XII. Всюду, куда приезжал молодой человек, ему помогали друзья и коллеги отца. Как истинный плейбой, Джек искал приключений и женщин в барах и кафе Парижа, Ривьеры и Биаррица. Однако именно тогда он впервые всерьез заинтересовался политикой. Во время путешествия он вел дневник с путевыми заметками и проявлял особое любопытство к странам с фашистским режимом. Ему не удалось посетить Испанию, так как там шла гражданская война, но он встречался во Франции с покинувшими родину испанцами и расспрашивал о военных событиях в их стране. Италия произвела на Кеннеди и Биллингса впечатление спокойного и процветающего государства. (Об итальянцах Джек писал: «Кажется, им совсем неплохо живется при фашизме»[36].) В Германии Биллингс записал, что они оба «испытали какое-то жуткое чувство от … всей этой ерунды с «Хайль Гитлер»»[37]. Джек, возможно, испытывал более сложные чувства. Ему также была отвратительна немецкая заносчивость, и он осуждал растущие проявления государственного антисемитизма, но был поражен работоспособностью и рациональностью немцев. «Все города необыкновенно привлекательны и показывают, что нордические расы, по всей видимости, превосходят латинские. Немцы на самом деле слишком хороши, что заставляет другие народы объединяться для защиты от них», – отмечал Джек в своих путевых заметках[38]. По возвращении в Гарвард он задавался вопросами: «Снижает ли укрепление мощи Великобритании вероятность возникновения военного конфликта? Возможно ли такое развитие событий, при котором такая страна, как Италия, будет вынуждена вступить в войну из-за недовольства населения экономической ситуацией? Потеряет ли Муссолини власть в случае участия Италии в крупных военных действиях, учитывая, что страна – вероятнее всего – окажется среди побежденных?»[39] Поиск ответов на эти и подобные вопросы заставил Джека серьезно заинтересоваться историей и политологией.
Осенью, вернувшись в Гарвард, Джек стремится добиться успеха не только в учебе, но и в студенческой среде. Как студент-второкурсник, он больше всего хотел попасть в один из студенческих клубов для избранных. Ни отцу, ни старшему брату это не удалось, в основном из-за ирландского происхождения, и Джек понимал, что для осуществления его мечты от него потребуются неимоверные усилия. Несмотря на проблемы со здоровьем, он продолжал участвовать в футбольных соревнованиях и заниматься плаванием, хотя так и не был зачислен в университетские сборные.
Он стал членом «Хэйсти пудинг клаб» и печатался в университетской газете Harvard Crimson. Но решающую роль сыграла его популярность среди студентов и наличие верных друзей, благодаря которым его выбрали в «Спи клаб». Джек так гордился своей принадлежностью к этому студенческому сообществу, что почти все свободное время проводил в импозантном здании клуба[40].
В течение семестра он изучал политологию и международные отношения, и его успеваемость заметно улучшилась. Весной 1939 года, после окончания третьего курса, он взял академический отпуск для написания дипломной работы. Но незадолго до этого, в 1938 году, произошло событие, изменившее жизнь семьи. Отец Джека стал послом Соединенных Штатов Америки в Великобритании. Для Джо-старшего это назначение было предметом особой гордости, так как впервые ирландец и католик вопреки традиции, согласно которой должность посла в Соединенном Королевстве занимали протестанты англо-саксонского происхождения, получил этот пост. Джек отправился в Англию, чтобы проводить исследование по теме своей дипломной работы. В Лондоне он попал в круговорот новой, захватывающей жизни. Он путешествовал по столицам Восточной Европы и Ближнего Востока, всюду пользуясь гостеприимством и покровительством американских дипломатов. Много времени он проводил в Париже, где останавливался в американском посольстве и, по собственному признанию, «жил как король»[41]. В обстановке все нарастающей военной угрозы заваленные работой дипломаты не очень радовались возникшей необходимости обслуживать потребности какого-то избалованного отпрыска богатого и влиятельного папаши. Тем не менее, они снабжали его материалом для исследования и организовывали встречи с интересующими его людьми. Как обычно, Джек находил время и для развлечений. О начале войны он узнал во время роскошного отдыха в Антибе на юге Франции[42]. В Гарвард он вернулся полный решимости разобраться в причинах возникновения европейского кризиса.
Как и большинство американцев в то время, Джо Кеннеди выступал против участия США в европейской войне. И неудивительно, ведь Джек разделял точку зрения отца: ни Британия, ни Америка не готовы нанести поражение Германии. Джек полагал, что президент Франклин Рузвельт должен выступить посредником в переговорах об окончании войны, результатом которых станет согласие западных стран на продолжение расширения границ Третьего Рейха при условии сохранения независимости Великобритании и Франции. Выпускная работа Джека, которую он озаглавил «Политика умиротворения в Мюнхене», основывалась именно на этом не сулящем человечеству ничего хорошего тезисе. Характерно, что он привлек к ее написанию целую команду помощников. В нее входили: дипломаты – коллеги отца, прочесывающие британские библиотеки и исследовательские центры в поисках материалов, которые ему могут понадобиться; научные ассистенты, выполняющие вместо него черновую работу в библиотеке Уайденера в Гарварде; машинистки и стенографистки, помогающие ему в подготовке рукописи[43].
Окончательный вариант работы получился весьма приличным и даже впечатляюще претенциозным – намного лучше его предыдущих ничем не примечательных студенческих научных работ. Консультировавшим его профессорам нравилась актуальность темы и информативность материала исследования. Но работа получилась громоздкой, не все сходилось в аргументации, встречались грамматические и пунктуационные ошибки. Некоторые отмечали излишнюю многословность, и никто не считал работу незаурядным научным достижением. «Плохо написанный, но добросовестный, интересный и разумный анализ сложной проблемы», – таким было мнение гарвардских профессоров, его научных руководителей. «Отлично» Джек получил за старательность[44].
У данного исследования было два ценных качества. Первым было время появления роботы, законченной в разгар мирового кризиса и отвечающей – при всех ее недочетах – на весьма актуальный вопрос: «Почему Англия оказалась так плохо подготовленной к войне?» Вторым были связи самого Джека и его отца, благодаря которым усилиями коллег и друзей «заурядная студенческая работа» (по определению одного историка того времени) была издана отдельной книгой[45]. В обычной для себя манере Джек без особых колебаний призвал на помощь известных людей. «Артур Крок … считает, что я должен ее опубликовать», – писал он отцу. Крок, известный журналист, обозреватель газеты New York Times, имел многочисленные деловые контакты с Джо-старшим. Он-то и помог Джеку переписать работу (степень его участия осталась неизвестной) и предложил новое название – «Почему спала Англия» (Why England Slept), – которое перекликалось с заглавием недавно вышедшей книги Уинстона Черчилля «Пока Англия спала» (While England Slept)[46].
Джек, со своей стороны, пересмотрел тезис о недостаточной подготовленности Великобритании к войне. В первоначальном варианте он утверждал, что источником проблемы был сам британский избиратель, не желавший тратить деньги на усиление военного потенциала страны. По его словам, «возможно, демократия – это замечательная форма управления государством для проживающего в нем населения, но недостатки она имеет серьезные»[47]. В книге Джек уже перекладывает большую часть вины на британское руководство: премьер-министров Стэнли Болдуина и Невилла Чемберлена, друзей своего отца. Джек постепенно отходил от политической позиции Джозефа Кеннеди, которая становилась все более спорной. В то время как в Америке росли проанглийские настроения, Джо продолжал оставаться убежденным сторонником изоляционистского курса страны. Более того, не проинформировав Вашингтон, Джо изыскивал возможности компромисса с Гитлером и даже искал встречи с ним, хотя и безуспешно. В конце октября 1940 года президент Рузвельт отозвал Джозефа Кеннеди из Лондона, чем надолго вызвал разлад в их отношениях и положил конец надеждам Джо на блестящую политическую карьеру.
В отличие от отца, Джек вместе с американским общественным мнением двигался в сторону понимания необходимости поддерживать страны, воюющие против Германии. Он никогда открыто не критиковал политические убеждения отца, но находил возможность дистанцироваться от них, по мере того как они становились все более непопулярными. В то же время его новая, «интернационалистская», позиция побудила Крока найти агента, который обил множество порогов, прежде чем сумел убедить небольшое издательство Уилфреда Фанка опубликовать рукопись. По-видимому, решающую роль сыграло восторженное предисловие Генри Р. Люса, издателя журналов Time, Fortune и Life. Люс писал: «Не могу припомнить ни одного человека в моем колледже, который мог бы, будучи студентом четвертого курса, написать такую взрослую книгу на такую жизненно важную тему»[48]. Конечно, ко времени издания стиль изложения значительно улучшился, аргументация приобрела четкость, но все же главным преимуществом книги была актуальность темы. Книга, которую положительно оценили и читатели, и рецензенты, помогла Джеку Кеннеди порвать с многолетним стереотипом среднего ученика и заявить о себе как о серьезном аналитике и перспективном лидере своего поколения[49].
В книге «Почему спала Англия» были заложены основы видения Америки Джеком как мощного игрока на международной арене, которое в дальнейшем было характерным для его политики. Хотя Джек прямо не заявил о том, что Америка должна вступить в войну, он уже начинал понимать неизбежность такого развития событий. И аргументировано доказывал, что, объединившись, две великие державы – Великобритания и США – могут защитить мир от тоталитаризма. Но самое главное – он изложил свое понимание фундаментальной проблемы демократии: как может свободное общество мобилизовать своих граждан на войну? Как оно может «состязаться в этом вопросе с тоталитарной системой, основанной на жестком государственном контроле всей общественной жизни»[50]? Одной из важных причин неподготовленности Британии к войне был, по его мнению, «ощутимый дефицит способных, прогрессивно мыслящих, молодых лидеров», и это утверждение никак не могло понравиться некоторым друзьям его отца в дипломатическом корпусе[51]. Снова и снова Джек возвращался к тому, что называл «слабым местом» демократии в условиях критической ситуации. Он писал, что диктатура почти всегда оказывается лучше подготовленной к войне, чем демократия. «Недостаточно сказать, что демократический мир был пробужден ото сна … [падением Франции]. Понятно, что когда горит твой дом, спать не будешь. Что нам нужно, так это вооруженная охрана, которая проснется при первых признаках пожара, а еще лучше – предотвратит возгорание»[52].
Общественный резонанс довольно скромного исследования юного выпускника колледжа был вызван почти полным отсутствием интереса со стороны политических аналитиков того времени к вопросу готовности демократических государств противостоять тоталитарным режимам. В книге впервые прозвучал тезис, который в дальнейшем стал одним из краеугольных камней внешнеполитической доктрины Кеннеди и в который он свято верил: демократия должна быть сильной и боеспособной, чтобы вынести тяготы долгой напряженной борьбы с набирающим силы коммунистическим миром.