Его речь, как и книга, завершаются призывом, чтобы рассказ о массовом убийстве в плейстоцене послужил предупреждением и уроком, который остановил бы нас от совершения подобного, только куда более опустошающего. Проблема не только в инстинкте убийцы, не успокаивающемся, пока другой вид не будет полностью уничтожен. Причиной могут также послужить инстинкты стяжательства, которые тоже не удается контролировать до тех пор, пока нечто, чему мы и не думали вредить, не оказывается лишенным чего-то жизненно необходимого. Нам вовсе не обязательно стрелять по певчим птицам, чтобы те исчезли с небес. Заберите достаточно их дома и пищи, и они упадут сами.
Глава 6 Африканский парадокс
1. Источники
Глава 6 Африканский парадокс
1. Источники
К счастью для мира, после ухода людей не все крупные млекопитающие исчезли. Музей размером с континент, Африка, до сих пор хранит их яркую коллекцию. Распространятся ли они по всей планете после нашего ухода? Смогут ли заменить тех, что мы прикончили в других местах, или даже эволюционировать в нечто похожее на некоторых из утраченных созданий?
Но сначала: если люди исходно вышли из Африки, почему слоны, жирафы, носороги и гиппопотамы все еще живы? Почему их не перебили полностью, как 94 рода австралийских крупных животных, большая часть их – сумчатые, или как все те виды, которые оплакиваются американскими палеонтологами?
Олоргесайи, место палеолитической фабрики по производству орудий труда, открытое Луисом и Мери Лики в 1944 году, представляет собой сухой желтый бассейн в 72 км от Найроби в Восточноафриканской долине разломов. Большая часть его припорошена белым мелом диатомовых осадочных пород, вещества фильтров плавательных бассейнов и наполнителей для кошачьих туалетов, составленных из крохотных окаменевших наружных скелетов пресноводного планктона.
Зато были найдены тысячи каменных топоров и ножей. Самые поздние были предназначены для метания: закругленные на одном конце, с острием или двусторонним лезвием на другом. Если протолюди из Олдувайского ущелья, подобно австралопитекам, просто били камнем о камень, пока один из них не скалывался, здешние расслаивали методами, которые можно было воспроизвести, камень за камнем. Они лежат на каждом из слоев местных людских поселений, и это говорит о том, что люди охотились и убивали дичь вокруг Олоргесайи по меньшей мере полмиллиона лет.
Летописная история цивилизации Плодородного Полумесяца[20] от начала и до сегодняшнего дня занимает чуть больше 1/100 времени, которое наши предки прожили на этом месте, выкапывая растения и кидая заточенные камни в животных. Чтобы прокормить растущее население хищников с зарождающимися технологическими умениями, требовалось большое количество добычи. Олоргесайи усеян бедренными и большими берцовыми костями, многие из которых расколоты для извлечения мозга. Количество каменных орудий, окружающих внушительные останки слона, гиппопотама и целой стаи бабуинов, свидетельствует о том, что гоминиды объединялись всем сообществом для убийства, разделки и поедания добычи.
Но как могло случиться, что меньше чем за тысячелетие люди уничтожили более богатую мегафауну плейстоцена Америки? Ведь в Африке было много больше людей и при этом дольше. Если так, почему в Африке до сих пор сохранился знаменитый зверинец крупной дичи? Если оружие из расслоенного базальта, обсидиана и кварцита в Олоргесайи показывает, что миллион лет гоминиды могли разрезать даже толстые шкуры слонов и носорогов, почему же тогда крупные млекопитающие Африки не вымерли?
Потому что здесь люди и мегафауна эволюционировали вместе. В отличие от ничего не подозревающих американских, австралийских, полинезийских и карибских травоядных, не имевших ни малейшего представления об опасности внезапно появившегося там человека, у африканских животных был шанс приспособиться по мере роста нашей численности. Животные, растущие вблизи от хищников, учатся остерегаться их и находят методы спасения. С таким большим количеством голодных соседей африканская фауна научилась тому, что, если собраться в стадо, хищникам будет труднее отогнать и поймать отдельное животное и можно выставить разведчиков, чтобы следить за возможной опасностью, пока другие пасутся. Полоски зебры помогают сбить с толку львов, потому что в толпе зебр из-за оптической иллюзии невозможно выделить одно животное. Зебры, гну и страусы заключили в открытых саваннах трехстороннее соглашение, позволяющее объединить прекрасный слух первых, тонкое обоняние вторых и острое зрение третьих.
Если бы эти варианты защиты всегда срабатывали, то, конечно, хищники вымерли бы. Так появляется равновесие: на короткой дистанции гепард ловит газель; но газель может бежать дольше, чем гепард. Секрет в том, чтобы избегать попадания кому-нибудь на обед до тех пор, пока не сумеешь оставить жизнеспособное потомство, или давать приплод так часто, чтобы обеспечить выживание достаточного количества детенышей. В результате такие хищники, как львы, чаще всего собирают урожай из самых больных, старых и слабых. То же делали и древние люди – или, подобно гиенам, мы поступали еще проще: поедали падаль, оставленную более умелыми охотниками.
Это все-таки была середина плейстоцена – время, когда 17 ледниковых периодов и времен между ними гоняли глобальную температуру вверх и вниз и попеременно промачивали или пересушивали землю, если та не была проморожена. Земная кора сжималась и расслаблялась под перемещающимся весом льда. Восточно-африканский разлом расширялся, извергались вулканы, включая тот, который периодически бомбардировал Олоргесайи пеплом. После двадцатилетнего изучения слоев Олоргесайи археолог Смитсоновского института Рик Поттс начал замечать определенные стойкие виды растений и животных, которые, как правило, переживали периоды климатических и геологических переворотов.
Одним из них были мы. В долине разломов у озера Туркана, находящегося в совместном владении Кении и Эфиопии, Поттс обнаружил богатое захоронение останков наших предков, и их изучение показало, что как только климат и условия окружающей среды резко менялись, ранние виды человека превышали по численности, а затем и вытесняли еще более ранних гоминидов. Способность к адаптации – ключевой признак жизнеспособности, там, где одни виды вымирали, другие эволюционировали. В Африке мегафауна, к счастью, выработала свои адаптивные формы вместе с нами.
И для нас это тоже удача, потому что для того, чтобы нарисовать себе картину мира до нас – основу для понимания, как он может развиваться без нас, – Африка является наиболее полным банком живого генетического наследия, заполненным целыми семействами и отрядами животных, уничтоженных в других местах. А некоторые из них на самом деле родом из других мест: когда североамериканцы выглядывают в открытые люки в крышах джипов на сафари в Серенгети, пораженные огромностью стада зебр, они видят потомков американских видов, прошедших по перешейкам, соединявшим Азию и Гренландию с Европой с Америкой, но потерянных для своих родных континентов. (То есть до тех пор, кока Колумб не ввез представителей семейства лошадиных после пробела в 12,5 тысяч лет; до этого некоторые виды, процветавшие в Америке, тоже могли быть полосатыми.)
Если животные Африки развивались, учась избегать человеческих хищников, как изменится баланс после их исчезновения? Нет ли представителей мегафауны, настолько адаптировавшихся к нам, что вместе с нами, в мире без нас, может исчезнуть некоторая тонкая связь или даже симбиоз?
Высокогорные холодные болота Абердарского хребта в центральной Кении не могли привлечь человеческих поселенцев, но этот источник всегда должен был быть местом паломничества. Здесь начинаются четыре реки, текущие в четырех разных направлениях, чтобы напоить лежащую внизу Африку, ныряя по дороге с базальтовых выступов в глубокие расщелины. Один из таких водопадов, Гура, изгибается в горном воздухе почти 300 метров, прежде чем его поглощает туман и папоротники размером с дерево.
Это альпийское болото мегафлоры в стране мегафауны. За исключением нескольких рощиц розового дерева, он находится выше линии деревьев, занимая длинное седло между двумя пиками в 4000 метров, образующими часть восточной стены долины разломов чуть ниже экватора. Нет деревьев – но при этом гигантский вереск поднимается здесь на 18 метров, покрытый влажной завесой лишайника. Почвопокровная лобелия оборачивается 2,5-метровыми колоннами, и даже крестовник, обычно просто трава, мутировал здесь в 9-метровые стволы с капустными вершинами, растущие среди массивных травяных кочек.
Неудивительно, что потомки ранних людей, вскарабкавшиеся из долины и со временем ставшие кенийским высокогорным племенем кикуйю, сообразили, что именно здесь жил Нгаи – Бог. Вдали от ветра в осоке и чириканья трясогузок здесь царит священное молчание. Ручейки, обрамленные желтыми астрами, беззвучно текут по топким, кочковатым лугам, настолько залитым дождями, что сами потоки кажутся плывущими. Канна – самая крупная африканская антилопа, 2 метров высотой и весом в 700 килограммов, со спиралевидными рогами в метр длиной, балансирующая на грани вымирания, – ищет убежища на этих холодных высотах. Болото слишком высоко для большей части дичи, за исключением водяных козлов и прячущихся львов, ожидающих тех в папоротниковых лесах у подножия водопадов.
Временами появляются слоны, детеныши следуют за слонихами, пока те топчут луговой клевер и давят огромные кусты зверобоя, пытаясь добыть дневную норму в 200 килограммов корма. В 8о километрах к востоку от Абердарского хребта, на другом конце ровной долины, слонов можно встретить вдоль границы снега на 5000-метровых пиках горы Кения. Лучше адаптирующихся, чем их покойные родственники, мохнатые мамонты, отдельных африканских слонов когда-то можно было выследить по их помету, ведущему от горы Кения или от холодного Абердарского хребта вниз, в кенийскую пустыню Самбуру, 3 километрами ниже. Сегодня человеческий шум прерывает коридоры, связывающие эти три места обитания. Слоновьи популяции
Абердарского хребта, горы Кения и Самбуру не видели друг друга несколько десятков лет.
Ниже болота Абердарский хребет окружает 300-метровая полоса бамбука, убежище почти вымерших бонго, еще одних африканских носителей полосатой защитной окраски. В настолько густых зарослях бамбука, что они не привлекают гиен и даже питонов, у бонго со спиралевидными рогами есть только один враг, характерный только для Абердарского хребта: леопард-меланист, или черная пантера. Нависший дождевой лес Абердарского хребта является домом также для черного сервала и черной разновидности африканской золотой кошки.
Это одно из самых нетронутых мест в Кении, где камфарное дерево, кедры и кротоновое дерево так плотно опутаны лианами и орхидеями, что 5-тонные слоны легко могут здесь спрятаться. Так поступает и самый близкий к исчезновению вид африканских животных – черный носорог. Всего 400 особей все еще живут в Кении, причем в 1970 году их было 20 тысяч, но браконьеры охотятся на них, чтобы добыть рога, каждый из которых стоит $25 тысяч, так как на Востоке им приписывают целебные свойства, а в Йемене из них делают рукояти церемониальных кинжалов. И всего лишь примерно 70 абердарских черных носорогов живут в их исходной природной среде обитания.
Когда-то здесь скрывались и люди. В колониальные времена хорошо увлажненные вулканические склоны Абердарского хребта принадлежали британским производителям чая и кофе, чередовавшим плантации этих культур с пастбищами овец и крупного рогатого скота. Занимавшихся сельским хозяйством кикуйу вытеснили на испольные участки, называемые «шамба», с отвоеванных у них земель. В 1953 они объединились под покровом абердарского леса. Питаясь дикими фигами и коричневой пятнистой форелью, запущенной британцами в реки Абердарского хребта, партизаны кикуйу терроризировали белых землевладельцев в течение так называемого восстания мау-мау. Великобритания ввела войска из Англии и бомбила Абердары и гору Кения. Тысячи кенийцев были убиты или повешены. Менее 100 британцев погибло, заключенное к 1963 году мирное соглашение неотвратимо привело к началу правления большинства, ставшего известным в Кении под названием «вуру» – независимость.
Сегодня Абердары – пример шаткого договора, который мы, люди, заключили с остальной природой и назвали его национальным парком. Это прибежище для гигантских лесных свиней, и самых маленьких антилоп – суни размером с кролика, – и для золотокрылых нектарниц, птицы-носорога с серебристыми щеками и невероятных багряно-синих турако Хартлауба. Чернобелые мартышки колобусы, чьи бородатые мордочки наводят на мысли об общих генах с буддийскими монахами, живут в этом девственном лесу на склонах Абердарского хребта… пока он не заканчивается электрической изгородью.
Двести километров гальванизированной проволоки, пульсирующей под напряжением 6000 вольт, окружает теперь крупнейший кенийский водосбор. Электрифицированная сеть поднимается на два метра над уровнем земли и уходит на метр под нее, опоры светятся от напряжения, чтобы держать от них подальше бабуинов, зеленых мартышек и кольцехвостых циветт. Там, где она пересекает дорогу, электрифицированные арки позволяют автомобилям проехать, но свисающие провода под напряжением не дают пройти слонам того же размера.
Эта изгородь защищает животных и людей друг от друга. По другую ее сторону лежит одна из лучших почв Африки, засаженная сверху лесом, а снизу кукурузой, бобами, пореем, капустой, табаком и чаем. Годами обе стороны подвергались вторжениям. Слоны, носороги и обезьяны вторгались и разоряли поля по ночам. Увеличивающиеся племена кикуйу прокрадывались все дальше вверх, вырубая 300-летние кедры и погоплодпики[21] на своем пути. К 2000 году была уничтожена почти треть лесов Абердарского хребта. Требовалось что-то делать, чтобы деревья остались на месте, а сквозь их листву в реки попадало бы достаточно
дождевой воды для сохранения течения к испытывающим жажду городам, таким как Найроби, и вращения турбин гидроэлектростанций, для сохранения озер долины разломов от исчезновения.
Отсюда – самая длинная электрическая баррикада в мире. К тому времени, однако, в Абердарах были другие проблемы с водой. В 90-х у их подножья образовался новый отток воды, невинно закутанный в розы и гвоздики, так как Кения обогнала Израиль и стала крупнейшим поставщиком срезанных цветов в Европу; этот бизнес теперь успешнее кофе и является основным источником экспортных поступлений. Эта ароматная прибыль, однако, произошла за счет кредита, который придется погашать еще очень долгое время после того, как любители цветов исчезнут.
Цветок, как и человек, на две трети состоит из воды. Таким образом, типичный экспортер цветов ежегодно отправляет в Европу количество воды, достаточное для обеспечения годичной потребности в воде города с населением в 20 тысяч человек. Во время засухи цветочные предприятия с нормой выработки опускают насосы в озеро Наиваша, обрамленное папирусом убежище пресноводной птицы и гиппопотамов вниз по течению от Абердарского хребта. Вместе с водой они высасывают все поколение икры. А то, что стекает обратно, клубится химическими веществами, позволяющими сохранить цветки роз безупречными на их пути в Париж.
Но сначала: если люди исходно вышли из Африки, почему слоны, жирафы, носороги и гиппопотамы все еще живы? Почему их не перебили полностью, как 94 рода австралийских крупных животных, большая часть их – сумчатые, или как все те виды, которые оплакиваются американскими палеонтологами?
Олоргесайи, место палеолитической фабрики по производству орудий труда, открытое Луисом и Мери Лики в 1944 году, представляет собой сухой желтый бассейн в 72 км от Найроби в Восточноафриканской долине разломов. Большая часть его припорошена белым мелом диатомовых осадочных пород, вещества фильтров плавательных бассейнов и наполнителей для кошачьих туалетов, составленных из крохотных окаменевших наружных скелетов пресноводного планктона.
Если люди исходно вышли из Африки, почему слоны, жирафы, носороги и гиппопотамы все еще живы?Лики видели, что озеро заполняло впадину Олоргесайи несколько раз за доисторический период, появляясь во влажные периоды времени и исчезая в засуху. Животные приходили сюда на водопой, а за ними – преследовавшие их изготовители орудий труда. Продолжающиеся раскопки подтверждают, что между 992 тысячами и 493 тысячами лет назад берег озера был заселен ранними людьми. При этом до 2003 года не находили никаких останков гоминидов, пока археологи из Смитсоновского института и Национальных музеев Кении не обнаружили единственный маленький череп, предположительно Homo erectus, предшественника нашего вида.
Зато были найдены тысячи каменных топоров и ножей. Самые поздние были предназначены для метания: закругленные на одном конце, с острием или двусторонним лезвием на другом. Если протолюди из Олдувайского ущелья, подобно австралопитекам, просто били камнем о камень, пока один из них не скалывался, здешние расслаивали методами, которые можно было воспроизвести, камень за камнем. Они лежат на каждом из слоев местных людских поселений, и это говорит о том, что люди охотились и убивали дичь вокруг Олоргесайи по меньшей мере полмиллиона лет.
Летописная история цивилизации Плодородного Полумесяца[20] от начала и до сегодняшнего дня занимает чуть больше 1/100 времени, которое наши предки прожили на этом месте, выкапывая растения и кидая заточенные камни в животных. Чтобы прокормить растущее население хищников с зарождающимися технологическими умениями, требовалось большое количество добычи. Олоргесайи усеян бедренными и большими берцовыми костями, многие из которых расколоты для извлечения мозга. Количество каменных орудий, окружающих внушительные останки слона, гиппопотама и целой стаи бабуинов, свидетельствует о том, что гоминиды объединялись всем сообществом для убийства, разделки и поедания добычи.
Но как могло случиться, что меньше чем за тысячелетие люди уничтожили более богатую мегафауну плейстоцена Америки? Ведь в Африке было много больше людей и при этом дольше. Если так, почему в Африке до сих пор сохранился знаменитый зверинец крупной дичи? Если оружие из расслоенного базальта, обсидиана и кварцита в Олоргесайи показывает, что миллион лет гоминиды могли разрезать даже толстые шкуры слонов и носорогов, почему же тогда крупные млекопитающие Африки не вымерли?
Потому что здесь люди и мегафауна эволюционировали вместе. В отличие от ничего не подозревающих американских, австралийских, полинезийских и карибских травоядных, не имевших ни малейшего представления об опасности внезапно появившегося там человека, у африканских животных был шанс приспособиться по мере роста нашей численности. Животные, растущие вблизи от хищников, учатся остерегаться их и находят методы спасения. С таким большим количеством голодных соседей африканская фауна научилась тому, что, если собраться в стадо, хищникам будет труднее отогнать и поймать отдельное животное и можно выставить разведчиков, чтобы следить за возможной опасностью, пока другие пасутся. Полоски зебры помогают сбить с толку львов, потому что в толпе зебр из-за оптической иллюзии невозможно выделить одно животное. Зебры, гну и страусы заключили в открытых саваннах трехстороннее соглашение, позволяющее объединить прекрасный слух первых, тонкое обоняние вторых и острое зрение третьих.
Если бы эти варианты защиты всегда срабатывали, то, конечно, хищники вымерли бы. Так появляется равновесие: на короткой дистанции гепард ловит газель; но газель может бежать дольше, чем гепард. Секрет в том, чтобы избегать попадания кому-нибудь на обед до тех пор, пока не сумеешь оставить жизнеспособное потомство, или давать приплод так часто, чтобы обеспечить выживание достаточного количества детенышей. В результате такие хищники, как львы, чаще всего собирают урожай из самых больных, старых и слабых. То же делали и древние люди – или, подобно гиенам, мы поступали еще проще: поедали падаль, оставленную более умелыми охотниками.
Если животные Африки развивались, учась избегать человеческих хищников, как изменится баланс после их исчезновения?Равновесие нарушается, однако, когда что-нибудь происходит. Развивающийся мозг рода людского порождал изобретения, бросавшие вызов защитным стратегиям травоядных: плотные стада, к примеру, повышали шансы брошенного ручного топора попасть в цель. Многие виды, найденные в отложениях Олоргесайи, вымерли: рогатый жираф, гигантский бабуин, слон с загнутыми книзу бивнями и еще более мясистый, чем современный, гиппопотам. Однако неясно, послужили ли именно люди причиной их вымирания.
Это все-таки была середина плейстоцена – время, когда 17 ледниковых периодов и времен между ними гоняли глобальную температуру вверх и вниз и попеременно промачивали или пересушивали землю, если та не была проморожена. Земная кора сжималась и расслаблялась под перемещающимся весом льда. Восточно-африканский разлом расширялся, извергались вулканы, включая тот, который периодически бомбардировал Олоргесайи пеплом. После двадцатилетнего изучения слоев Олоргесайи археолог Смитсоновского института Рик Поттс начал замечать определенные стойкие виды растений и животных, которые, как правило, переживали периоды климатических и геологических переворотов.
Одним из них были мы. В долине разломов у озера Туркана, находящегося в совместном владении Кении и Эфиопии, Поттс обнаружил богатое захоронение останков наших предков, и их изучение показало, что как только климат и условия окружающей среды резко менялись, ранние виды человека превышали по численности, а затем и вытесняли еще более ранних гоминидов. Способность к адаптации – ключевой признак жизнеспособности, там, где одни виды вымирали, другие эволюционировали. В Африке мегафауна, к счастью, выработала свои адаптивные формы вместе с нами.
И для нас это тоже удача, потому что для того, чтобы нарисовать себе картину мира до нас – основу для понимания, как он может развиваться без нас, – Африка является наиболее полным банком живого генетического наследия, заполненным целыми семействами и отрядами животных, уничтоженных в других местах. А некоторые из них на самом деле родом из других мест: когда североамериканцы выглядывают в открытые люки в крышах джипов на сафари в Серенгети, пораженные огромностью стада зебр, они видят потомков американских видов, прошедших по перешейкам, соединявшим Азию и Гренландию с Европой с Америкой, но потерянных для своих родных континентов. (То есть до тех пор, кока Колумб не ввез представителей семейства лошадиных после пробела в 12,5 тысяч лет; до этого некоторые виды, процветавшие в Америке, тоже могли быть полосатыми.)
Если животные Африки развивались, учась избегать человеческих хищников, как изменится баланс после их исчезновения? Нет ли представителей мегафауны, настолько адаптировавшихся к нам, что вместе с нами, в мире без нас, может исчезнуть некоторая тонкая связь или даже симбиоз?
Высокогорные холодные болота Абердарского хребта в центральной Кении не могли привлечь человеческих поселенцев, но этот источник всегда должен был быть местом паломничества. Здесь начинаются четыре реки, текущие в четырех разных направлениях, чтобы напоить лежащую внизу Африку, ныряя по дороге с базальтовых выступов в глубокие расщелины. Один из таких водопадов, Гура, изгибается в горном воздухе почти 300 метров, прежде чем его поглощает туман и папоротники размером с дерево.
Это альпийское болото мегафлоры в стране мегафауны. За исключением нескольких рощиц розового дерева, он находится выше линии деревьев, занимая длинное седло между двумя пиками в 4000 метров, образующими часть восточной стены долины разломов чуть ниже экватора. Нет деревьев – но при этом гигантский вереск поднимается здесь на 18 метров, покрытый влажной завесой лишайника. Почвопокровная лобелия оборачивается 2,5-метровыми колоннами, и даже крестовник, обычно просто трава, мутировал здесь в 9-метровые стволы с капустными вершинами, растущие среди массивных травяных кочек.
Неудивительно, что потомки ранних людей, вскарабкавшиеся из долины и со временем ставшие кенийским высокогорным племенем кикуйю, сообразили, что именно здесь жил Нгаи – Бог. Вдали от ветра в осоке и чириканья трясогузок здесь царит священное молчание. Ручейки, обрамленные желтыми астрами, беззвучно текут по топким, кочковатым лугам, настолько залитым дождями, что сами потоки кажутся плывущими. Канна – самая крупная африканская антилопа, 2 метров высотой и весом в 700 килограммов, со спиралевидными рогами в метр длиной, балансирующая на грани вымирания, – ищет убежища на этих холодных высотах. Болото слишком высоко для большей части дичи, за исключением водяных козлов и прячущихся львов, ожидающих тех в папоротниковых лесах у подножия водопадов.
Временами появляются слоны, детеныши следуют за слонихами, пока те топчут луговой клевер и давят огромные кусты зверобоя, пытаясь добыть дневную норму в 200 килограммов корма. В 8о километрах к востоку от Абердарского хребта, на другом конце ровной долины, слонов можно встретить вдоль границы снега на 5000-метровых пиках горы Кения. Лучше адаптирующихся, чем их покойные родственники, мохнатые мамонты, отдельных африканских слонов когда-то можно было выследить по их помету, ведущему от горы Кения или от холодного Абердарского хребта вниз, в кенийскую пустыню Самбуру, 3 километрами ниже. Сегодня человеческий шум прерывает коридоры, связывающие эти три места обитания. Слоновьи популяции
Абердарского хребта, горы Кения и Самбуру не видели друг друга несколько десятков лет.
Ниже болота Абердарский хребет окружает 300-метровая полоса бамбука, убежище почти вымерших бонго, еще одних африканских носителей полосатой защитной окраски. В настолько густых зарослях бамбука, что они не привлекают гиен и даже питонов, у бонго со спиралевидными рогами есть только один враг, характерный только для Абердарского хребта: леопард-меланист, или черная пантера. Нависший дождевой лес Абердарского хребта является домом также для черного сервала и черной разновидности африканской золотой кошки.
Это одно из самых нетронутых мест в Кении, где камфарное дерево, кедры и кротоновое дерево так плотно опутаны лианами и орхидеями, что 5-тонные слоны легко могут здесь спрятаться. Так поступает и самый близкий к исчезновению вид африканских животных – черный носорог. Всего 400 особей все еще живут в Кении, причем в 1970 году их было 20 тысяч, но браконьеры охотятся на них, чтобы добыть рога, каждый из которых стоит $25 тысяч, так как на Востоке им приписывают целебные свойства, а в Йемене из них делают рукояти церемониальных кинжалов. И всего лишь примерно 70 абердарских черных носорогов живут в их исходной природной среде обитания.
Когда-то здесь скрывались и люди. В колониальные времена хорошо увлажненные вулканические склоны Абердарского хребта принадлежали британским производителям чая и кофе, чередовавшим плантации этих культур с пастбищами овец и крупного рогатого скота. Занимавшихся сельским хозяйством кикуйу вытеснили на испольные участки, называемые «шамба», с отвоеванных у них земель. В 1953 они объединились под покровом абердарского леса. Питаясь дикими фигами и коричневой пятнистой форелью, запущенной британцами в реки Абердарского хребта, партизаны кикуйу терроризировали белых землевладельцев в течение так называемого восстания мау-мау. Великобритания ввела войска из Англии и бомбила Абердары и гору Кения. Тысячи кенийцев были убиты или повешены. Менее 100 британцев погибло, заключенное к 1963 году мирное соглашение неотвратимо привело к началу правления большинства, ставшего известным в Кении под названием «вуру» – независимость.
Сегодня Абердары – пример шаткого договора, который мы, люди, заключили с остальной природой и назвали его национальным парком. Это прибежище для гигантских лесных свиней, и самых маленьких антилоп – суни размером с кролика, – и для золотокрылых нектарниц, птицы-носорога с серебристыми щеками и невероятных багряно-синих турако Хартлауба. Чернобелые мартышки колобусы, чьи бородатые мордочки наводят на мысли об общих генах с буддийскими монахами, живут в этом девственном лесу на склонах Абердарского хребта… пока он не заканчивается электрической изгородью.
Двести километров гальванизированной проволоки, пульсирующей под напряжением 6000 вольт, окружает теперь крупнейший кенийский водосбор. Электрифицированная сеть поднимается на два метра над уровнем земли и уходит на метр под нее, опоры светятся от напряжения, чтобы держать от них подальше бабуинов, зеленых мартышек и кольцехвостых циветт. Там, где она пересекает дорогу, электрифицированные арки позволяют автомобилям проехать, но свисающие провода под напряжением не дают пройти слонам того же размера.
Эта изгородь защищает животных и людей друг от друга. По другую ее сторону лежит одна из лучших почв Африки, засаженная сверху лесом, а снизу кукурузой, бобами, пореем, капустой, табаком и чаем. Годами обе стороны подвергались вторжениям. Слоны, носороги и обезьяны вторгались и разоряли поля по ночам. Увеличивающиеся племена кикуйу прокрадывались все дальше вверх, вырубая 300-летние кедры и погоплодпики[21] на своем пути. К 2000 году была уничтожена почти треть лесов Абердарского хребта. Требовалось что-то делать, чтобы деревья остались на месте, а сквозь их листву в реки попадало бы достаточно
дождевой воды для сохранения течения к испытывающим жажду городам, таким как Найроби, и вращения турбин гидроэлектростанций, для сохранения озер долины разломов от исчезновения.
Отсюда – самая длинная электрическая баррикада в мире. К тому времени, однако, в Абердарах были другие проблемы с водой. В 90-х у их подножья образовался новый отток воды, невинно закутанный в розы и гвоздики, так как Кения обогнала Израиль и стала крупнейшим поставщиком срезанных цветов в Европу; этот бизнес теперь успешнее кофе и является основным источником экспортных поступлений. Эта ароматная прибыль, однако, произошла за счет кредита, который придется погашать еще очень долгое время после того, как любители цветов исчезнут.
Цветок, как и человек, на две трети состоит из воды. Таким образом, типичный экспортер цветов ежегодно отправляет в Европу количество воды, достаточное для обеспечения годичной потребности в воде города с населением в 20 тысяч человек. Во время засухи цветочные предприятия с нормой выработки опускают насосы в озеро Наиваша, обрамленное папирусом убежище пресноводной птицы и гиппопотамов вниз по течению от Абердарского хребта. Вместе с водой они высасывают все поколение икры. А то, что стекает обратно, клубится химическими веществами, позволяющими сохранить цветки роз безупречными на их пути в Париж.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента