Страница:
Точно так же из 1700 истребителей, произведенных в 1940 году, около 600 следует списать как потери в ходе операций в Голландии, Бельгии и Франции; еще приблизительно 400 истребителей нужно вычесть, поскольку их поставка не могла быть осуществлена к августу. Даже если оперировать максимально возможными цифрами, мы располагали 1700 минус 1000, то есть 700 истребителями. Если мы присоединим к ним наши «Me-110», начавшие поступать с сентября – а этих машин мы получили 200, – то получается, что всего у нас было 900 истребителей и близких к ним по характеристикам самолетов, что существенно отличается от цифры, приводимой Черчиллем (1700).
В состав 2-го воздушного командования во время наступления через территорию Голландии, Бельгии и северо-восточную часть Франции до Соммы входили[5]:
– боевой штаб;
– 122-я эскадрилья глубокой разведки;
– 9-я авиагруппа;
– 2-я авиагруппа;
– 1-я авиагруппа;
– 1-й авиакорпус (итальянский контингент);
– 1-е командование истребительной авиации;
– 2-е командование истребительной авиации;
– группа ночной авиации;
– воздушное командование 10-й административной зоны (Гамбург);
– воздушное командование 6-й административной зоны (Мюнстер);
– воздушное командование голландской административной зоны (Амстердам);
– воздушное командование бельгийской административной зоны (Брюссель).
Последние четыре элемента включали в себя дивизии зенитной артиллерии, а также части наземного обслуживания и тылового обеспечения.
Воздушную войну против Англии в 1940–1941 годах можно разделить на различные фазы по политическим и военным особенностям.
Первая фаза, с 8 августа по 6 сентября 1940 года, включает в себя приготовления, осуществлявшиеся ВВС исходя из того, что вторжение было запланировано на середину сентября; другими словами, это были действия, направленные на уничтожение английской противовоздушной обороны, которые предпринимались одновременно с продолжением ударов по торговым судам противника с целью нанести ущерб его системе снабжения и тылового обеспечения, а также производству вооружений для британских ВВС. При этом применялись различные методы – от проникновения в воздушное пространство противника крупных подразделений истребителей до использования небольших групп истребителей и штурмовиков для ударов по базам ВВС в юго-восточной части Англии, а также групп бомбардировщиков различного численного состава, сопровождаемых истребителями. Действия против транспортных судов противника в морских районах, примыкающих к восточному и южному побережью Англии, осуществлялись «штукасами» и «джабо». Кроме того, мы проводили беспокоящие рейды, чтобы помешать разгрузке судов в портах назначения. Нанесение авиаударов по гражданским объектам было запрещено.
Понеся значительные потери после первых столкновений, английские летчики старались избегать встреч с превосходящими силами люфтваффе. В то же время часть наземных служб британских ВВС была переведена на базы, расположенные за пределами максимального радиуса действия наших истребителей.
В течение какого-то времени, поднимая в воздух небольшие группы бомбардировщиков с целью приманить английские истребители, нам удавалось втягивать англичан в воздушные бои, однако вскоре подобные случаи стали редкостью, поскольку британские летчики получили четкое указание избегать боестолкновений. Для нас сложность состояла не в уничтожении истребителей противника – мы имели в своих рядах настоящих асов, таких, как Галланд, Молдерс, Озау, Валтасар и другие, да и внушительное количество сбитых нами вражеских самолетов это подтверждает – а в том, чтобы заставить противника драться.
Какими бы ни были результаты подсчета сбитых и поврежденных самолетов противника, для Англии и Германии эти цифры означали не одно и то же.
Английские летчики, покинув подбитый самолет с парашютом или совершив вынужденную посадку, оказывались на родной земле и могли, залечив раны и получив новый самолет, рано или поздно снова оказаться в рядах британских ВВС. Германские же летчики, если их сбивали, оказывались на территории противника, а это означало, что для нас они были потеряны навсегда. Если его самолет получал повреждение над морем, наш летчик мог попытаться посадить его на воду, но в этом случае, даже если пилота подбирала наша служба спасения или ему удавалось воспользоваться спасательным буйком, он также зачастую попадал в сводку потерь: хотя наши спасательные суда, буи и другие приспособления такого рода были помечены красным крестом, англичане не считали их находящимися под защитой международного права[6]. Кстати, следует упомянуть, что как в английских водах, так и в Средиземном море мы использовали нашу службу спасения для того, чтобы прийти на выручку не только нашим, но и британским летчикам.
При том что наши истребители, несмотря на уклонение английских пилотов от боевых столкновений, добились довольно существенных успехов, за них пришлось заплатить весьма дорогую цену. Потери английских ВВС составили около 500 машин из приблизительно 700 «харрикейнов» и «спитфайров», с которыми Британия вступила в конфронтацию с люфтваффе. За тот же период мы потеряли около 800 истребителей, бомбардировщиков и разведывательных самолетов. Причины, по которой наши потери были столь ощутимыми, я изложил выше. Аэрофотосъемка показала удовлетворительные результаты бомбардировки авиационных заводов в Ливерпуле, Бирмингеме, Ковентри, Теймсхейвене, Халле и т. д., а также ударов по таким портам, как Четэм, Ньюкасл и Ширнесс. Действия «штукасов» и «джабо» против британских кораблей и судов, за которыми я нередко имел возможность наблюдать из моего боевого штаба, также были исключительно успешными. Их эффективность была гораздо выше, чем в предыдущие месяцы, хотя их возможности и ограничивал сравнительно небольшой радиус действия одноместных боевых машин. Отчеты о результатах операций по постановке мин с воздуха не идут ни в какое сравнение с результатами действий бомбардировщиков, однако британцы оценили наши действия в этой сфере как довольно удачные. Об этом же мне постоянно докладывало командование 9-й авиагруппы.
Завоевав господство в воздухе в ограниченном районе и на короткое время в начале сентября, мы, однако, оказались не в состоянии удерживать его после того, как начали бомбардировки Лондона и прилегающих к нему территорий. Однако за пределами Британских островов мы чувствовали себя совершенно свободно, словно в мирное время, что указывало на явный недостаток мастерства у экипажей английских бомбардировщиков. Британская бомбардировочная авиация была не слишком хороша и как орудие защиты от вторжения; боевые качества «веллингтонов» были слишком низкими, а германская противовоздушная оборона – слишком сильной и опытной.
План первой фазы нашего авиаудара по Англии, который должен был предварять операцию «Морской лев», был с самого начала задуман неудачно. Когда германские и английские историки утверждают, что люфтваффе на первом этапе было нанесено поражение, что германские ВВС не смогли добиться господства в воздухе и что по этой причине вторжение пришлось отложить, подобная критика является совершенно безосновательной. Позвольте мне рассмотреть основные моменты происходивших тогда событий. Господство в воздухе в абсолютном смысле, то есть полное и безоговорочное преимущество, могло быть достигнуто лишь в том случае, если бы ВВС противника решились открыто помериться с нами силами. Однако этого не произошло. Тактику, применявшуюся самими британскими Королевскими ВВС, вряд ли можно считать доказательством их силы или превосходства; их летчики показали себя неплохими мастерами защитных действий, но не более того.
Первые воздушные бои ни в коем случае не были для нас неудачными. Поначалу наши потери в количественном отношении были примерно равны потерям противника. Английская оборона еще не была полностью организована, и к тому же первые столкновения продемонстрировали наше тактическое превосходство. Лишь итоги воздушных боев более позднего периода мы вынуждены были оценивать как ничью.
Наши авианалеты на военные заводы, морские порты, склады вполне вписывались в идею вторжения и произвели неоценимый психологический эффект, а также способствовали нанесению практического ущерба экономике противника. При проведении акции вторжения боевые части люфтваффе выполнили бы свою миссию, если бы те, кто планировал операцию «Морской лев», предприняли определенные шаги, необходимые для достижения хотя бы относительного, не говоря уже об абсолютном, господства в воздухе, если бы наши силы не были распылены и если бы боеготовность наших ВВС была восстановлена в полном объеме. Все эти условия прекрасным образом могли быть выполнены.
Британская стратегия сводилась исключительно к обороне островов, при осуществлении которой противник применял все свои технические знания и новые технические средства. Несколько неудачных ночных налетов на прибрежные районы Франции, предпринятых одиночными английскими бомбардировщиками, нисколько не изменили эту ситуацию. Они скорее свидетельствовали о том, что в случае проведения нами операции вторжения действия британской бомбардировочной авиации, скорее всего, были бы далеко не идеальными. Эти рейды англичан против германских военно-воздушных баз на оккупированной территории были всего лишь легкими, неопасными уколами. А вот бомбовые удары по немецким городам – это было куда серьезнее.
Начало битвы за воздушное пространство открыло новую главу в стратегии действий ВВС и заслуживает самого пристального внимания любого командира, представляющего этот вид вооруженных сил. Поскольку мне было запрещено лично участвовать в боевых действиях против англичан, я старался выполнять свои обязанности командующего, следуя за участниками боевых вылетов, когда они выходили за пределы контролируемого нами побережья пролива и направлялись в сторону побережья противника. Время от времени я все же пытался вмешаться в проведение той или иной операции. Что я делал постоянно, так это пытался уловить изменения в настроении наших людей, проводя переговоры с офицерами и экипажами, возвращавшимися на свои базы. Я изо всех сил старался быть в курсе того, о чем думают и что чувствуют мои подчиненные, что заботит их, и отдавал приказы с учетом этого. Впрочем, осмелюсь заметить, что временами эта моя привычка становилась чересчур навязчивой и надоедала летчикам. Я понял это, когда наши боевые части и подразделения начали взлетать для выполнения заданий с аэродромов, находящихся слишком далеко к северу и к югу от меня, чтобы я мог их опекать. И все же я думаю, что моя бдительность помогла сократить наши потери; ведь если я видел, что боевые порядки части или подразделения нарушены, я отдавал летчикам по радио приказ вернуться на базу. Похоже, и на этом, и на втором этапе воздушной битвы за Англию наши летчики опасались не столько противника, сколько своего зануды командующего!
Если бы Гитлер действительно хотел осуществить операцию вторжения, он бы, как Черчилль, который по характеру в этом смысле походил на фюрера, вник в каждую деталь плана (как это было в случае вторжения в Норвегию) и навязал бы свою волю всем трем видам вооруженных сил. В этом случае не было бы отдано так много весьма туманных приказов, мешавших достижению согласия между командующими сухопутными войсками, ВВС и ВМС.
Я могу лишь восхищаться той энергией, с которой британское правительство взялось за подъем оборонного потенциала своей страны. Тем не менее, моя точка зрения, к которой я пришел благодаря моему опыту проведения наступательных операций в предыдущих кампаниях, состоит в следующем. Ценность укреплений и других препятствий, мешающих противнику развивать наступление, не подлежит сомнению. Однако чрезмерное внимание, уделяемое этому элементу обороны, может обернуться неприятностями, если в укрепленной зоне нельзя разместить постоянный гарнизон. В этом случае за нее легко будет зацепиться передовым танковым частям наступающего противника или его парашютному десанту. При всем моем уважении к энтузиазму и самоотверженности британского народа, я не верю в боевую эффективность использования таких формирований, как ополчение, да еще оснащенных устаревшим оружием. Даже если регулярные войска не наступают, а ограничиваются удержанием занятых позиций, нерегулярные формирования неизбежно превращаются в пушечное мясо, как это было в Германии в 1944–1945 годах. Организация отрядов фольксштурма имела большой пропагандистский эффект, но даже при том, что фольксштурмовцы были вооружены лучше, чем британские ополченцы, они потерпели фиаско. Учитывая, что участники подобных формирований почти всегда приносят в жертву свою жизнь, отправлять их в бой – значит брать на себя весьма нелегкое бремя ответственности. Мы со своей стороны пришли к выводу, что лучшим выходом из положения является отправка в полки, находящиеся на передовой, подкреплений из бывших солдат. Что же касается ополченцев, то даже при том, что их боевой дух, как правило, значительно выше, чем у военнослужащих регулярных войск, их способность вести эффективные боевые действия в обороне не следует переоценивать.
В описываемый мной период британцы не могли собрать в Южной Англии больше 15–16 полностью укомплектованных и оснащенных первоклассных дивизий того типа, который требуется для ведения современной маневренной войны. Между тем в противоборстве с противником, уже успевшим проверить себя в деле, ничто не может компенсировать отсутствие боевого опыта. Нехватка опыта приводит к тому, что перемещение резервов замедляется или полностью блокируется действиями парашютистов, воздушными налетами и т. п. и все заканчивается отступлением и большими потерями. Одним словом, я, вопреки мнению Черчилля, убежден, что наступательная операция, если бы она была тщательно подготовлена и предпринята хотя бы до середины августа, принесла бы нам успех. Если бы она была начата позже, ее успех более, чем когда бы то ни было, зависел бы от действий люфтваффе и десантов.
Разумеется, главную опасность для нас представляли британские военно-морские силы. Этой угрозе можно было противостоять только за счет концентрации всех военно-морских и военно-воздушных сил Германии. Разумеется, в этой ситуации колебания ВМС в отношении к идее вторжения могли только помешать. Тем не менее, при серьезном планировании и тщательном выполнении замыслов эти трудности можно было преодолеть. Средства, имевшиеся в нашем распоряжении, – плотные минные поля, устанавливаемые с кораблей и самолетов у входов в гавани, большое количество подводных лодок, эсминцы, торпедные катера и самоходные паромы Зибеля, а также береговая артиллерия и устройства для постановки дымовой завесы – могли парализовать даже превосходящие силы противника. Разумеется, это очень грубая оценка, но можно тем не менее сказать, что при осуществлении операции 60 процентов нагрузки легли бы на военно-морские силы и береговую артиллерию, а 40 – на люфтваффе.
Имея в активе опыт наблюдения за действиями британских ВВС в течение нескольких месяцев, я могу суммировать свои впечатления о том, какие положительные для нас факторы имелись в обстановке, складывавшейся в сентябре:
1. Мы безоговорочно контролировали небо над Голландией, Бельгией и Северной Францией.
2. Предпринимавшиеся англичанами дневные бомбардировки приводили к столь серьезным потерям с их стороны, что они вынуждены прекратить эти вылазки.
3. Результаты их ночных авиаударов, которые вначале наносились по целям, расположенным вблизи побережья, где у нас не было сконцентрировано больших сил, а позднее по аэродромам, были незначительными.
4. Английские бомбардировки возможных портов погрузки на побережье пролива оказались неэффективными, даже если судить по докладам наших военно-морских сил, – и это несмотря на то, что мы еще не создали систему противовоздушной обороны, предусмотренную планом подготовки операции «Морской лев».
5. Хотя ночные бомбардировки немецких городов становились все более частыми, это не приводило к серьезному ущербу – ни к материальному, ни к психологическому.
В случае вторжения британские Королевские ВВС при тех силах и средствах, которыми они располагали в то время, вряд ли смогли бы решить все те многочисленные и разнообразные задачи, которые встали бы перед ними: воздушная разведка, контрудары по нашим войскам, высадившимся на британской территории, включая парашютистов-десантников, создание помех тыловому обеспечению группировки вторжения, удары по морским конвоям, идущим из французских портов, поддержка истребительной авиацией действий эсминцев. Не надо обладать богатым воображением, чтобы понять, что все эти действия, включая бомбардировку немецких аэродромов, портов на побережье пролива и самого пролива, кишащего кораблями и судами, а также высадившейся на берег группировки, да еще и защиту собственных наземных и морских транспортных коммуникаций, были бы английским ВВС явно не по силам. Тем более, что все эти задачи им предстояло бы решать в условиях активных действий наших истребителей, истребителей преследования и зенитной артиллерии. Что касается бомбардировщиков, то я не могу себе представить, чтобы английские части непосредственной боевой поддержки при их сравнительно небольшой численности и боевой мощи могли нанести нам большой урон, тем более при той практически непроходимой противовоздушной обороне, которую могли бы организовать вокруг портов люфтваффе и наши военно-морские силы. С тяжелыми бомбардировщиками, с помощью которых даже в тот период англичане наносили удары по целям, расположенным в сердце Германии, дело обстояло иначе. Однако мощь нашей зенитной артиллерии и ночных истребителей была столь велика, что они смогли бы удержать действия британских тяжелых бомбардировщиков в зоне вторжения в приемлемых рамках[7].
Подводя итог, скажу, что попытка вторжения, возможно, была бы связана с трудностями, даже очень большими трудностями, но не была бы безнадежной. Любая боевая операция связана с риском, и для ее успеха, кроме планирования, необходимы непреклонное выполнение поставленных задач и определенный оптимизм. Черчилль как обороняющаяся сторона выполнил эти условия в максимальной степени. Чувствую, что то же самое я могу сказать и о немецких командирах.
По изменившемуся характеру наших действий те, кто разбирался в таких вещах, поняли, что операции «Морской лев» вынесен приговор, а это означало, что нами упущен уникальный шанс. Отсрочка вторжения, намеченного на середину сентября, на неопределенное время, как выяснилось впоследствии, до весны 1941 года, не могла его вернуть.
Когда Гитлер отдал приказ о нанесении карающего удара по Лондону, это было очевидным нарушением новой директивы, поскольку цели, намечаемые для бомбардировок, теперь подпадали под категорию «Экономическая война».
Наша воздушная стратегия, численный состав и боевая мощь сил, непосредственно участвующих в нанесении авиаударов, а также характер целей претерпели изменения в соответствии с погодной обстановкой, состоянием обороны противника и степенью нашей оснащенности и боевого мастерства. Командование люфтваффе неоднократно упрекали – и, надо сказать, для этого имелись определенные основания – в том, что действия ВВС были недостаточно массированными, а их результаты в связи с этим – недостаточно впечатляющими. Лично меня, поскольку я имел едва ли не фанатичную склонность к «концентрации усилий», очень больно задевали подобные обвинения. Изменения в выборе целей, из-за которых на нас обрушилось столько критики, были с нашей стороны вынужденной мерой. Помимо тех отдельных случаев, когда нам приходилось повиноваться непродуманным, но, к сожалению, не подлежащим обсуждению или корректировке приказам сверху, эти изменения были обусловлены обстоятельствами, которые возникли осенью 1940-го и весной 1941 года. Разумеется, на первый взгляд наиболее разумным подходом было выбирать цели в зависимости от степени их важности, затем сравнивать их с землей путем непрерывной бомбардировки, а потом при появлении первых признаков восстановительных работ наносить беспокоящие удары, создавая помехи рабочим и уничтожая результаты их труда. Однако при том, что именно из этих приоритетов следовало исходить при составлении планов экономической войны, у нас наблюдалась нехватка сил и средств для реализации этих планов. Нам были нужны четырехмоторные бомбардировщики с большим радиусом действия, высоким «потолком», скоростные, способные нести значительную бомбовую нагрузку и оснащенные мощным вооружением. К тому же у нас не было истребителей дальнего радиуса действия, которые могли бы сопровождать такие бомбардировщики в глубь воздушного пространства противника. Наконец, мы зависели от погоды, весьма нестабильной в те месяцы, о которых идет речь. Низкая облачность, туман и дождь зачастую не давали нам возможности нанести по удачно атакованной цели повторный, массированный удар. В этих условиях наилучшие результаты, причем без ощутимых потерь, давали внезапные налеты (иногда нам удавалось атаковать одни и те же цели два раза подряд). Однако вскоре наши потери возросли до неприемлемых масштабов – это было связано с ускорением реагирования британской обороны на наши действия с помощью истребителей и средств ПВО, а также с более быстрым сосредоточением истребителей противника в зоне над целью и на маршрутах подхода. Столкнувшись с перспективой того, что благодаря сверхъестественной способности угадывать наши намерения противник полностью обескровит люфтваффе, мы были вынуждены внести коррективы в порядок выбора целей, а также изменить время и способы нанесения ударов.
В состав 2-го воздушного командования во время наступления через территорию Голландии, Бельгии и северо-восточную часть Франции до Соммы входили[5]:
– боевой штаб;
– 122-я эскадрилья глубокой разведки;
– 9-я авиагруппа;
– 2-я авиагруппа;
– 1-я авиагруппа;
– 1-й авиакорпус (итальянский контингент);
– 1-е командование истребительной авиации;
– 2-е командование истребительной авиации;
– группа ночной авиации;
– воздушное командование 10-й административной зоны (Гамбург);
– воздушное командование 6-й административной зоны (Мюнстер);
– воздушное командование голландской административной зоны (Амстердам);
– воздушное командование бельгийской административной зоны (Брюссель).
Последние четыре элемента включали в себя дивизии зенитной артиллерии, а также части наземного обслуживания и тылового обеспечения.
Воздушную войну против Англии в 1940–1941 годах можно разделить на различные фазы по политическим и военным особенностям.
Первая фаза, с 8 августа по 6 сентября 1940 года, включает в себя приготовления, осуществлявшиеся ВВС исходя из того, что вторжение было запланировано на середину сентября; другими словами, это были действия, направленные на уничтожение английской противовоздушной обороны, которые предпринимались одновременно с продолжением ударов по торговым судам противника с целью нанести ущерб его системе снабжения и тылового обеспечения, а также производству вооружений для британских ВВС. При этом применялись различные методы – от проникновения в воздушное пространство противника крупных подразделений истребителей до использования небольших групп истребителей и штурмовиков для ударов по базам ВВС в юго-восточной части Англии, а также групп бомбардировщиков различного численного состава, сопровождаемых истребителями. Действия против транспортных судов противника в морских районах, примыкающих к восточному и южному побережью Англии, осуществлялись «штукасами» и «джабо». Кроме того, мы проводили беспокоящие рейды, чтобы помешать разгрузке судов в портах назначения. Нанесение авиаударов по гражданским объектам было запрещено.
Понеся значительные потери после первых столкновений, английские летчики старались избегать встреч с превосходящими силами люфтваффе. В то же время часть наземных служб британских ВВС была переведена на базы, расположенные за пределами максимального радиуса действия наших истребителей.
В течение какого-то времени, поднимая в воздух небольшие группы бомбардировщиков с целью приманить английские истребители, нам удавалось втягивать англичан в воздушные бои, однако вскоре подобные случаи стали редкостью, поскольку британские летчики получили четкое указание избегать боестолкновений. Для нас сложность состояла не в уничтожении истребителей противника – мы имели в своих рядах настоящих асов, таких, как Галланд, Молдерс, Озау, Валтасар и другие, да и внушительное количество сбитых нами вражеских самолетов это подтверждает – а в том, чтобы заставить противника драться.
Какими бы ни были результаты подсчета сбитых и поврежденных самолетов противника, для Англии и Германии эти цифры означали не одно и то же.
Английские летчики, покинув подбитый самолет с парашютом или совершив вынужденную посадку, оказывались на родной земле и могли, залечив раны и получив новый самолет, рано или поздно снова оказаться в рядах британских ВВС. Германские же летчики, если их сбивали, оказывались на территории противника, а это означало, что для нас они были потеряны навсегда. Если его самолет получал повреждение над морем, наш летчик мог попытаться посадить его на воду, но в этом случае, даже если пилота подбирала наша служба спасения или ему удавалось воспользоваться спасательным буйком, он также зачастую попадал в сводку потерь: хотя наши спасательные суда, буи и другие приспособления такого рода были помечены красным крестом, англичане не считали их находящимися под защитой международного права[6]. Кстати, следует упомянуть, что как в английских водах, так и в Средиземном море мы использовали нашу службу спасения для того, чтобы прийти на выручку не только нашим, но и британским летчикам.
При том что наши истребители, несмотря на уклонение английских пилотов от боевых столкновений, добились довольно существенных успехов, за них пришлось заплатить весьма дорогую цену. Потери английских ВВС составили около 500 машин из приблизительно 700 «харрикейнов» и «спитфайров», с которыми Британия вступила в конфронтацию с люфтваффе. За тот же период мы потеряли около 800 истребителей, бомбардировщиков и разведывательных самолетов. Причины, по которой наши потери были столь ощутимыми, я изложил выше. Аэрофотосъемка показала удовлетворительные результаты бомбардировки авиационных заводов в Ливерпуле, Бирмингеме, Ковентри, Теймсхейвене, Халле и т. д., а также ударов по таким портам, как Четэм, Ньюкасл и Ширнесс. Действия «штукасов» и «джабо» против британских кораблей и судов, за которыми я нередко имел возможность наблюдать из моего боевого штаба, также были исключительно успешными. Их эффективность была гораздо выше, чем в предыдущие месяцы, хотя их возможности и ограничивал сравнительно небольшой радиус действия одноместных боевых машин. Отчеты о результатах операций по постановке мин с воздуха не идут ни в какое сравнение с результатами действий бомбардировщиков, однако британцы оценили наши действия в этой сфере как довольно удачные. Об этом же мне постоянно докладывало командование 9-й авиагруппы.
Завоевав господство в воздухе в ограниченном районе и на короткое время в начале сентября, мы, однако, оказались не в состоянии удерживать его после того, как начали бомбардировки Лондона и прилегающих к нему территорий. Однако за пределами Британских островов мы чувствовали себя совершенно свободно, словно в мирное время, что указывало на явный недостаток мастерства у экипажей английских бомбардировщиков. Британская бомбардировочная авиация была не слишком хороша и как орудие защиты от вторжения; боевые качества «веллингтонов» были слишком низкими, а германская противовоздушная оборона – слишком сильной и опытной.
План первой фазы нашего авиаудара по Англии, который должен был предварять операцию «Морской лев», был с самого начала задуман неудачно. Когда германские и английские историки утверждают, что люфтваффе на первом этапе было нанесено поражение, что германские ВВС не смогли добиться господства в воздухе и что по этой причине вторжение пришлось отложить, подобная критика является совершенно безосновательной. Позвольте мне рассмотреть основные моменты происходивших тогда событий. Господство в воздухе в абсолютном смысле, то есть полное и безоговорочное преимущество, могло быть достигнуто лишь в том случае, если бы ВВС противника решились открыто помериться с нами силами. Однако этого не произошло. Тактику, применявшуюся самими британскими Королевскими ВВС, вряд ли можно считать доказательством их силы или превосходства; их летчики показали себя неплохими мастерами защитных действий, но не более того.
Первые воздушные бои ни в коем случае не были для нас неудачными. Поначалу наши потери в количественном отношении были примерно равны потерям противника. Английская оборона еще не была полностью организована, и к тому же первые столкновения продемонстрировали наше тактическое превосходство. Лишь итоги воздушных боев более позднего периода мы вынуждены были оценивать как ничью.
Наши авианалеты на военные заводы, морские порты, склады вполне вписывались в идею вторжения и произвели неоценимый психологический эффект, а также способствовали нанесению практического ущерба экономике противника. При проведении акции вторжения боевые части люфтваффе выполнили бы свою миссию, если бы те, кто планировал операцию «Морской лев», предприняли определенные шаги, необходимые для достижения хотя бы относительного, не говоря уже об абсолютном, господства в воздухе, если бы наши силы не были распылены и если бы боеготовность наших ВВС была восстановлена в полном объеме. Все эти условия прекрасным образом могли быть выполнены.
Британская стратегия сводилась исключительно к обороне островов, при осуществлении которой противник применял все свои технические знания и новые технические средства. Несколько неудачных ночных налетов на прибрежные районы Франции, предпринятых одиночными английскими бомбардировщиками, нисколько не изменили эту ситуацию. Они скорее свидетельствовали о том, что в случае проведения нами операции вторжения действия британской бомбардировочной авиации, скорее всего, были бы далеко не идеальными. Эти рейды англичан против германских военно-воздушных баз на оккупированной территории были всего лишь легкими, неопасными уколами. А вот бомбовые удары по немецким городам – это было куда серьезнее.
Начало битвы за воздушное пространство открыло новую главу в стратегии действий ВВС и заслуживает самого пристального внимания любого командира, представляющего этот вид вооруженных сил. Поскольку мне было запрещено лично участвовать в боевых действиях против англичан, я старался выполнять свои обязанности командующего, следуя за участниками боевых вылетов, когда они выходили за пределы контролируемого нами побережья пролива и направлялись в сторону побережья противника. Время от времени я все же пытался вмешаться в проведение той или иной операции. Что я делал постоянно, так это пытался уловить изменения в настроении наших людей, проводя переговоры с офицерами и экипажами, возвращавшимися на свои базы. Я изо всех сил старался быть в курсе того, о чем думают и что чувствуют мои подчиненные, что заботит их, и отдавал приказы с учетом этого. Впрочем, осмелюсь заметить, что временами эта моя привычка становилась чересчур навязчивой и надоедала летчикам. Я понял это, когда наши боевые части и подразделения начали взлетать для выполнения заданий с аэродромов, находящихся слишком далеко к северу и к югу от меня, чтобы я мог их опекать. И все же я думаю, что моя бдительность помогла сократить наши потери; ведь если я видел, что боевые порядки части или подразделения нарушены, я отдавал летчикам по радио приказ вернуться на базу. Похоже, и на этом, и на втором этапе воздушной битвы за Англию наши летчики опасались не столько противника, сколько своего зануды командующего!
* * *
В своей книге «Их звездный час» Черчилль утверждает, что Англия вынуждена была считаться с угрозой вторжения. Из этого можно сделать вывод, будто Германия явно склонялась к тому, чтобы пойти на этот риск. Однако, если верить Черчиллю, проведению операции воспрепятствовало то, что «немцы не смогли добиться господства в воздухе». Я согласен с Черчиллем в том, что основное противодействие идее вторжения исходило от немецких военно-морских сил, командование которых очень ясно осознавало оперативные сложности, которые возникли бы у него, если бы операция «Морской лев» состоялась. «…Безраздельное господство в воздухе над проливом, являвшееся необходимым оперативным условием вторжения, не было достигнуто». То, как Редер умудрился представить Гитлеру все аргументы против операции, добиваясь, чтобы она была отложена, а то и вовсе отменена, просто поразительно. Коротко говоря, выходило, что во всем виноваты ВВС. Между тем я лично целыми днями вел наблюдение за зоной пролива с моего командного пункта на мысе Гри-Не и при этом не видел никаких признаков того, что господство в воздухе принадлежало противнику. Я не видел явной и постоянной угрозы ни со стороны его военно-морских сил, ни с какой-либо другой. Это же подтверждали и мои летчики. (Здесь, возможно, имеет смысл упомянуть о том, что наши потери от воздушных атак англичан против наших небольших конвоев – понтонов и барж – между Сицилией и Тунисом, имевших место несколько позднее, были минимальными благодаря мощи нашей противовоздушной обороны.)Если бы Гитлер действительно хотел осуществить операцию вторжения, он бы, как Черчилль, который по характеру в этом смысле походил на фюрера, вник в каждую деталь плана (как это было в случае вторжения в Норвегию) и навязал бы свою волю всем трем видам вооруженных сил. В этом случае не было бы отдано так много весьма туманных приказов, мешавших достижению согласия между командующими сухопутными войсками, ВВС и ВМС.
Я могу лишь восхищаться той энергией, с которой британское правительство взялось за подъем оборонного потенциала своей страны. Тем не менее, моя точка зрения, к которой я пришел благодаря моему опыту проведения наступательных операций в предыдущих кампаниях, состоит в следующем. Ценность укреплений и других препятствий, мешающих противнику развивать наступление, не подлежит сомнению. Однако чрезмерное внимание, уделяемое этому элементу обороны, может обернуться неприятностями, если в укрепленной зоне нельзя разместить постоянный гарнизон. В этом случае за нее легко будет зацепиться передовым танковым частям наступающего противника или его парашютному десанту. При всем моем уважении к энтузиазму и самоотверженности британского народа, я не верю в боевую эффективность использования таких формирований, как ополчение, да еще оснащенных устаревшим оружием. Даже если регулярные войска не наступают, а ограничиваются удержанием занятых позиций, нерегулярные формирования неизбежно превращаются в пушечное мясо, как это было в Германии в 1944–1945 годах. Организация отрядов фольксштурма имела большой пропагандистский эффект, но даже при том, что фольксштурмовцы были вооружены лучше, чем британские ополченцы, они потерпели фиаско. Учитывая, что участники подобных формирований почти всегда приносят в жертву свою жизнь, отправлять их в бой – значит брать на себя весьма нелегкое бремя ответственности. Мы со своей стороны пришли к выводу, что лучшим выходом из положения является отправка в полки, находящиеся на передовой, подкреплений из бывших солдат. Что же касается ополченцев, то даже при том, что их боевой дух, как правило, значительно выше, чем у военнослужащих регулярных войск, их способность вести эффективные боевые действия в обороне не следует переоценивать.
В описываемый мной период британцы не могли собрать в Южной Англии больше 15–16 полностью укомплектованных и оснащенных первоклассных дивизий того типа, который требуется для ведения современной маневренной войны. Между тем в противоборстве с противником, уже успевшим проверить себя в деле, ничто не может компенсировать отсутствие боевого опыта. Нехватка опыта приводит к тому, что перемещение резервов замедляется или полностью блокируется действиями парашютистов, воздушными налетами и т. п. и все заканчивается отступлением и большими потерями. Одним словом, я, вопреки мнению Черчилля, убежден, что наступательная операция, если бы она была тщательно подготовлена и предпринята хотя бы до середины августа, принесла бы нам успех. Если бы она была начата позже, ее успех более, чем когда бы то ни было, зависел бы от действий люфтваффе и десантов.
Разумеется, главную опасность для нас представляли британские военно-морские силы. Этой угрозе можно было противостоять только за счет концентрации всех военно-морских и военно-воздушных сил Германии. Разумеется, в этой ситуации колебания ВМС в отношении к идее вторжения могли только помешать. Тем не менее, при серьезном планировании и тщательном выполнении замыслов эти трудности можно было преодолеть. Средства, имевшиеся в нашем распоряжении, – плотные минные поля, устанавливаемые с кораблей и самолетов у входов в гавани, большое количество подводных лодок, эсминцы, торпедные катера и самоходные паромы Зибеля, а также береговая артиллерия и устройства для постановки дымовой завесы – могли парализовать даже превосходящие силы противника. Разумеется, это очень грубая оценка, но можно тем не менее сказать, что при осуществлении операции 60 процентов нагрузки легли бы на военно-морские силы и береговую артиллерию, а 40 – на люфтваффе.
Имея в активе опыт наблюдения за действиями британских ВВС в течение нескольких месяцев, я могу суммировать свои впечатления о том, какие положительные для нас факторы имелись в обстановке, складывавшейся в сентябре:
1. Мы безоговорочно контролировали небо над Голландией, Бельгией и Северной Францией.
2. Предпринимавшиеся англичанами дневные бомбардировки приводили к столь серьезным потерям с их стороны, что они вынуждены прекратить эти вылазки.
3. Результаты их ночных авиаударов, которые вначале наносились по целям, расположенным вблизи побережья, где у нас не было сконцентрировано больших сил, а позднее по аэродромам, были незначительными.
4. Английские бомбардировки возможных портов погрузки на побережье пролива оказались неэффективными, даже если судить по докладам наших военно-морских сил, – и это несмотря на то, что мы еще не создали систему противовоздушной обороны, предусмотренную планом подготовки операции «Морской лев».
5. Хотя ночные бомбардировки немецких городов становились все более частыми, это не приводило к серьезному ущербу – ни к материальному, ни к психологическому.
В случае вторжения британские Королевские ВВС при тех силах и средствах, которыми они располагали в то время, вряд ли смогли бы решить все те многочисленные и разнообразные задачи, которые встали бы перед ними: воздушная разведка, контрудары по нашим войскам, высадившимся на британской территории, включая парашютистов-десантников, создание помех тыловому обеспечению группировки вторжения, удары по морским конвоям, идущим из французских портов, поддержка истребительной авиацией действий эсминцев. Не надо обладать богатым воображением, чтобы понять, что все эти действия, включая бомбардировку немецких аэродромов, портов на побережье пролива и самого пролива, кишащего кораблями и судами, а также высадившейся на берег группировки, да еще и защиту собственных наземных и морских транспортных коммуникаций, были бы английским ВВС явно не по силам. Тем более, что все эти задачи им предстояло бы решать в условиях активных действий наших истребителей, истребителей преследования и зенитной артиллерии. Что касается бомбардировщиков, то я не могу себе представить, чтобы английские части непосредственной боевой поддержки при их сравнительно небольшой численности и боевой мощи могли нанести нам большой урон, тем более при той практически непроходимой противовоздушной обороне, которую могли бы организовать вокруг портов люфтваффе и наши военно-морские силы. С тяжелыми бомбардировщиками, с помощью которых даже в тот период англичане наносили удары по целям, расположенным в сердце Германии, дело обстояло иначе. Однако мощь нашей зенитной артиллерии и ночных истребителей была столь велика, что они смогли бы удержать действия британских тяжелых бомбардировщиков в зоне вторжения в приемлемых рамках[7].
Подводя итог, скажу, что попытка вторжения, возможно, была бы связана с трудностями, даже очень большими трудностями, но не была бы безнадежной. Любая боевая операция связана с риском, и для ее успеха, кроме планирования, необходимы непреклонное выполнение поставленных задач и определенный оптимизм. Черчилль как обороняющаяся сторона выполнил эти условия в максимальной степени. Чувствую, что то же самое я могу сказать и о немецких командирах.
* * *
Вторая фаза воздушной битвы за Англию проходила в условиях, когда идея операции вторжения была отброшена. Теперь перед нами в основном ставились задачи по созданию помех работе военной промышленности противника и его снабжению. Это делалось с целью замедлить производство Британией вооружений и начать против нее полномасштабную экономическую войну. Кроме того, мы приступили к практике «репрессивных рейдов».По изменившемуся характеру наших действий те, кто разбирался в таких вещах, поняли, что операции «Морской лев» вынесен приговор, а это означало, что нами упущен уникальный шанс. Отсрочка вторжения, намеченного на середину сентября, на неопределенное время, как выяснилось впоследствии, до весны 1941 года, не могла его вернуть.
Когда Гитлер отдал приказ о нанесении карающего удара по Лондону, это было очевидным нарушением новой директивы, поскольку цели, намечаемые для бомбардировок, теперь подпадали под категорию «Экономическая война».
Наша воздушная стратегия, численный состав и боевая мощь сил, непосредственно участвующих в нанесении авиаударов, а также характер целей претерпели изменения в соответствии с погодной обстановкой, состоянием обороны противника и степенью нашей оснащенности и боевого мастерства. Командование люфтваффе неоднократно упрекали – и, надо сказать, для этого имелись определенные основания – в том, что действия ВВС были недостаточно массированными, а их результаты в связи с этим – недостаточно впечатляющими. Лично меня, поскольку я имел едва ли не фанатичную склонность к «концентрации усилий», очень больно задевали подобные обвинения. Изменения в выборе целей, из-за которых на нас обрушилось столько критики, были с нашей стороны вынужденной мерой. Помимо тех отдельных случаев, когда нам приходилось повиноваться непродуманным, но, к сожалению, не подлежащим обсуждению или корректировке приказам сверху, эти изменения были обусловлены обстоятельствами, которые возникли осенью 1940-го и весной 1941 года. Разумеется, на первый взгляд наиболее разумным подходом было выбирать цели в зависимости от степени их важности, затем сравнивать их с землей путем непрерывной бомбардировки, а потом при появлении первых признаков восстановительных работ наносить беспокоящие удары, создавая помехи рабочим и уничтожая результаты их труда. Однако при том, что именно из этих приоритетов следовало исходить при составлении планов экономической войны, у нас наблюдалась нехватка сил и средств для реализации этих планов. Нам были нужны четырехмоторные бомбардировщики с большим радиусом действия, высоким «потолком», скоростные, способные нести значительную бомбовую нагрузку и оснащенные мощным вооружением. К тому же у нас не было истребителей дальнего радиуса действия, которые могли бы сопровождать такие бомбардировщики в глубь воздушного пространства противника. Наконец, мы зависели от погоды, весьма нестабильной в те месяцы, о которых идет речь. Низкая облачность, туман и дождь зачастую не давали нам возможности нанести по удачно атакованной цели повторный, массированный удар. В этих условиях наилучшие результаты, причем без ощутимых потерь, давали внезапные налеты (иногда нам удавалось атаковать одни и те же цели два раза подряд). Однако вскоре наши потери возросли до неприемлемых масштабов – это было связано с ускорением реагирования британской обороны на наши действия с помощью истребителей и средств ПВО, а также с более быстрым сосредоточением истребителей противника в зоне над целью и на маршрутах подхода. Столкнувшись с перспективой того, что благодаря сверхъестественной способности угадывать наши намерения противник полностью обескровит люфтваффе, мы были вынуждены внести коррективы в порядок выбора целей, а также изменить время и способы нанесения ударов.