Алехин Леонид. Сказка на ночь

   Там Белый Вульнар пережидал полночь. Там, за час до полночи ждал его я, сидя возле кучи хвороста, сложенной Вульнаром Черным в виде правильной руны Ингуз.
   На мне была маска из дубленной волчьей кожи. «Чтобы он не украл твое лицо», — сказал Вульнар.
   Ружье лежало у меня на коленях. Смазанное волчьим жиром и заряженное серебряной дробью. В темноте ствол, приклад и Крюк источали нити собственного сияния. Я прикрыл Убийцу полой шубы, чтобы не выдать себя раньше времени.
   Мои часы стояли с того момента, как самолет потерпел аварию. Я не знал, сколько времени осталось до полуночи.
   Я сидел, прихлебывая из фляжки сваренную Вульнаром брагу. И ждал.
   Он появился в безмолвии падающих снежинок, не выдав себя до того ни единым звуком. Немыслимо, как такой гигант мог пройти по скальному карнизу, даже не скрипнув сапогами.
   Он встал у входа в пещеру, спиной ко мне, оттряхивая рукава. Мех его шубы и густая копна волос серебрились от снега и инея.
   Глядя в неподвижную, как гора, спину, я нащупал курок Убийцы.
   — Ты не из деревни, — неожиданно сказал он.
   Это был голос Вульнара.
   — Кто ты? — спросил он, поворачиваясь ко мне. — Was bist du?
   О его лице нельзя было сказать «похоже». Похож бывает брат на брата или сын на отца. А это было то же самое лицо. Лицо Вульнара.
   Только волосы и борода — это не снег красил их, а седина. Белый Вульнар заслужил свое прозвище.
   — Кто ты? — он втянул носом воздух. — Я чувствую железо. Ты дровосек? Охотник?
   — Охотник. Der Jager.
   — Охотник, — повторил Вульнар Белый. — А я Хозяин. Der Meister. Ты далеко ушел от дома. Охотнику не следует так делать. Вьюга заметает следы. Охотник может не найти дорогу домой.
   — Мой дом не здесь.
   — Твой дом по другую сторону тумана. Я видел его во сне. В прошлую луну, когда мой брат послал ветер сломать твою железную птицу.
   Мой палец замер, не взведя до конца курок.
   — Кто послал ветер?
   — Мой брат. Вульнар Черный. Кузнец Судьбы.
 
   Барон выглядел расстроенным.
   — Очень жаль, что мы не смогли оказать вам помощь, фрау Нагель.
   — Вы все же сообщили мне одну хорошую новость, барон, — сжалилась Эрика. — Человек мертв. Нам противостоит зверь. Хитрый, живучий, опасный. Но всего лишь зверь. Если бы он не был так глуп. Если он выбрал другой способ самоубийства — перегрыз себе вены, например. Мы бы столкнулись с существом во много раз более страшным. Наряду с некоторыми человеческими свойствами, оно бы обрело способность принимать облик своих жертв.
   — Доппельгангер крадет образ жертвы вместе с душой. Оборотень довольствуется только обликом. Он снимает с жертвы кожу и приращивает ее поверх своей. Пока кожа не начнет разлагаться, отличить его от оригинала почти невозможно.
   Барон наморщил лоб.
   — Я читал об этом! — радостно возвестил он. — Отчет группы Тойбера. Тысяча девятьсот девятый год. Потрошитель из Шварцвальда. Семь жертв. Единственный уцелевший — маленькая девочка, — он опять нахмурился. — Не могу вспомнить, как ее звали…
   Гаспар ван Рихтен нервно кашлянул.
   — Эрика Браут, — сказала Эрика Нагель, доктор медицины, особый сотрудник клиники лечения психических заболеваний фонда ван Рихтена. — Год спустя она умерла от туберкулеза в приюте фонда ван Рихтена.
   — Да, да, вы совершенно правы, — покивал головой фон Штольц. — Бедная девочка. Столько пережить и от туберкулеза…
   — Вы бы предпочли, чтобы малютку сожрал оборотень? — с иронией спросила Эрика.
   — Нет, нет, что вы, — барон покраснел. — Я имел в виду…
   — Время, — сказал Гаспар, глядя на часы. — Тебе пора, Эрика.
   В глубине парка колокола часовни замка Альбрехтсберг ударили полночь.
 
   — Ты лжешь, — я не чувствовал уверенности в своих словах.
   — К чему мне? — пожал плечами Белый Вульнар. — А даже если бы я и захотел, не смог. В ночь полнолуния владеющий силой не способен лгать. Сомневаешься? Посмотри мне в глаза.
   Он откинул голову, подставляя лицо отблескам лунного света. Я увидел желтый блеск его радужки, рассеченной вертикальным зрачком. Тень, проследовавшая за ним в пещеру, была тенью огромного волка, ступавшего на задних лапах.
   Вульнар присел на коротчки перед грудой хвороста. Металлически лязгнул зубами.
   Хворост жарко вспыхнул, весь, сразу. Огонь поднялся до потолка пещеры, но тут же опал, смирился под ладоням Хозяина.
   Сквозь танец языков пламени меня обдал холодом взгляд Вульнара.
   — Я не вижу твоего лица за этой маской, охотник. Но твои глаза знают смерть. Ты убивал?
   — Я воевал.
   — Это хорошо, — задумчиво протянул Белый Вульнар. — Для тебя. Молоко валькирии не погубит тебя, а сделает сильнее.
   — Молоко валькирии?
   Он кивнул на мою фляжку.
   — Брага, которую варит мой брат. Молоко валькирии. Медвежья кровь. И вода с ледника, в котором спит вёльва, прорицательница Последней Зимы. Только благодаря этому снадобью ты до сих пор жив. Я заговорил эту пещеру так, что она убивает каждого, кто заходит сюда. Если бы ты прошел дальше, — он указал вглубь пещеры. — Ты бы встретил людей и животных, превратившихся в лед.
   Вульнар усмехнулся, и я увидел двойной ряд острых железных клыков.
   — Некоторых, впрочем, убил я, раньше, чем это сделал холод. Но холод не может справиться с тобой. Как и я. Пока.
   — Ты не можешь справиться со мной? Почему?
   — Брага Вульнара Черного. Она дает тебе силу двадцати воинов. Ярость трех медведей. И умение предвидеть все, что сделает враг. Ты слишком опасный противник сейчас, чтобы сражаться с тобой в человеческом теле.
   Его откровенность была поразительна. Я подумал о полной луне, не дававшей Вульнару лгать. И спросил:
   — Почему твой брат хочет убить тебя?
   Железная улыбка стала шире. Теперь она напоминала оскал.
   — Потому что мой брат глиняная кукла, сделанная из черной глины цвергов. И внутри у него пустота.
   Ладони Вульнара обрисовали в воздухе очертания кувшина.
   — Эта пустота мечтает наполниться. Моим мясом, моей кровью. Моей душой. Всем, чего в ней нет от рождения. Такова злая сущность всех глиняных близнецов.
   «Подменыш во всем подобен человеку. Лишь двух вещей не хватает ему до полного сходства».
   — Ты можешь не верить мне, охотник. Тогда спроси у моего брата сам.
 
   «Жила-была одна маленькая девочка, которой мама запрещала гулять в лесу по ночам».
   Парку Альбрехтсберг было далеко до ухоженного, но мрачного Шварцвальда, где прошло ее детство. Рука архитектора сплела вокруг замка паутину мощеных дорожек. Натоптанные среди деревьев тропинки подчинялись продуманной системе.
   Усталого путника ожидали скамейки и беседки. Темные уголки освещались газовыми рожками. Повсюду изобиловали таблички и указатели.
   Трудно было поверить, что этой ночью он стал охотничьей вотчиной оборотня.
   «Вы уверены, что он не попытается пробраться в замок?»
   «Совершенно. В полнолуние оборотень сделает все, чтобы избежать человеческого жилья».
   «Но тогда где вы собираетесь его искать?»
   «Предоставьте это мне, барон».
   Я все равно не смогу вам ответить.
   Как найти черную кошку в темной комнате?
   Научитесь чувствовать, как кошка.
   А лучше сделайте так, чтобы она сама искала вас.
   Эрика выбрала чайную беседку в английском колониальном стиле. Так легко было представить, как летом тысяча девятьсот третьего здесь цвели розы, и дамы в платьях довоенного фасона перемывали кости всему прусскому двору.
   Она сбросила плащ, оставшись в одном облегающем трико без рукавов. Перевязь с инструментами висела у нее поперек груди, генератор тока за спиной. На правой руке взведенный арбалет.
   Надо было торопиться. Вот-вот у вервольфа пройдет шок, вызванный невозможностью сменить облик. И он пустится на поиски жертвы.
   Туго обмотав левую руку резиновым жгутом, Эрика оглянулась по сторонам. Света от газового фонаря не хватало.
   Придется немного попортить государственную собственность.
   Она взяла одну из своих стрел-ампул и разбила ее о перила веранды.
   Жидкость из ампулы зеленовато светилась в темноте. Как стрелки часов. Фосфор.
   Дернув за шнур генератора, Эрика поднесла диски к перилам. Сноп электрических искр произвел мгновенный воспламеняющий эффект. Вслед за быстро выгоревшей краской занялось и дерево беседки.
   Стало значительно светлее. Она без труда могла разглядеть темный рисунок вен на коже. И многочисленные шрамы от уколов. Сейчас их станет на один больше.
   Дернув зубами за резиновый жгут, Эрика перетянула руку у локтевого сгиба. И аккуратно воткнув иглу, до отказа вдавила поршень шприца.
   Полтора кубика сыворотки. Полная доза.
 
   Белый Вульнар отодвинулся в сторону, чтобы я мог видеть вход в пещеру.
   И стоявшего в нем огромного черного медведя в железном ошейнике.
   — Здравствуй, брат! — воскликнул Белый Вульнар, выпрямляясь во весь свой невероятный рост. — Хорошо, что и ты зашел к нам на огонек!
   Я знал, что он не лжет и медведь действительно Вульнар Черный. За спиной у зверя был привязан Молот Судьбы. И ошейник я тоже видел в доме кузнеца — он день и ночь висел над его изголовьем.
   — Может, ты сам расскажешь твоему охотнику, зачем тебе моя шкура? Не можешь? Ах, жалость, — глумился Хозяин.
   Медведь зарычал, скалясь. Звуки, исходившие из его глотки, были почти членораздельны.
   Белый Вульнар зарычал в ответ. Медведь мотнул головой, влево, вправо и двинулся к нему.
   Хозяин захохотал. Кончики его пальцев заблестели металлом, вытянулись, заострились. Из-под ногтей ведуна стремительно прорастали серповидные лезвия длиной в локоть.
   При виде их медведь остановился. Посмотрел на меня.
   Мне показалось, что Волчий Убийца шевельнулся у меня на коленях.
 
   Пульс девяносто.
   В конце прошлого столетия доктор Гаспар ван Рихтен провел серию экспериментов с пациентами, страдающими редким видом инфекционного заболевания licantropia patologia. В частности он попытался выявить возбудителя заболевания и пути борьбы с ним.
   Пульс сто пять — сто десять. Первые признаки повышенной потливости.
   В ходе своих исследований ван Рихтен брал вытяжки из желез подопытных на разных стадиях заболевания. Он ставил перед собой задачу сделать обратимым процесс превращения человека в зверя. Или хотя бы замедлить его.
   Пульс сто двадцать. Обильное потоотделение. Наблюдается резкий скачок обонятельного порога.
   Изучая реакцию обычного человеческого организма на возбудителя licantropia patologia, он вводил препарат добровольцам, принимавшим участие в исследованиях. Некоторые из них выказывали повышенный иммунитет. Их кровь впоследствии использовалась при приготовлении сыворотки-антидота для тех, кто оказался более восприимчив.
   Пульс до сто сорока. Порог слуховой чувствительности повышен. Частичное выпадение цветности зрения. Обонятельный порог превысил человеческий в несколько раз. Наблюдаются изменения состава крови. Требуется инъекция стабилизирующего препарата.
   Стабилизатор позволял продержаться еще около двадцати минут. Потом требовалась двойная доза антидота.
   Иначе подопытный заканчивал свой путь там же, где и бедолаги с повышенным восприятием к возбудителю. В блоке-I, сокращенно названным от Infektion. В камере с железной дверью и маленьким окошком.
   Как раз в такой повесился сегодняшний «пациент», чтобы обрести свободу в образе волка.
   Эрика слизнула каплю крови, выступившую на месте укола. Борясь с желанием, вцепиться в руку, как следует.
   Зачем нужны были эти двадцать минут на грани между человеком и зверем? Зачем ломиться через заросли, обливаясь резко пахнущим потом и морщась от слишком громких звуков своих шагов?
   Об этом ли думала Эрика, вкалывая себе стабилизатор?
   Она думала о браге из молока валькирии и маленькой серебряной фляжке на поясе охотника. И еще о том, что проклятая беседка, вопреки сырости, разгорелась, как следует.
   Всего лишь еще один повод торопиться.
 
   Шагнув вперед, Белый Вульнар взмахнул железными когтями перед самым носом медведя. Зверь попятился, рыча.
   Я встал, сбросил мешавшую шубу. Вдавил приклад в плечо. Серебряная накладка обожгла щеку холодом.
   Хозяин повернулся ко мне. Оскалился уже совсем не по человечьи.
   — Охотничек, — проскрипело у него в горле. — Опоздал. Раньше надо было думать.
   Его лицо менялось. Челюсть ползла вперед, лоб назад. Сквозь волосы показались острые кончики ушей. Ссутулившись, Вульнар стал ниже ростом и при этом массивней. Его руки висели на уровне согнутых колен.
   Полночь наступила. Обращение началось.
 
   Она почуяла его задолго до того, как они оказались на одной тропинке.
   Чужеродное вкрапление в рисунке запахов парка. Оно ощущалось, как шероховатость под пальцами. Щекотка в области переносицы. Вкус алкоголя и металла на языке.
   Он пах старой шинелью, табаком, шнапсом и ружейной смазкой.
   Запахи человека.
   — Фроляйн, — сказал он, вполне уверенно целясь в нее из видавшего виды «Манлихера». — Вам известно, что вы гуляете по территории, особо охраняемой государством?
   — И это повод наставлять на меня ружье, господин Шмид?
   — Извините, фроляйн, но время тако… мы знакомы? — сторож прищурился.
   Немолодой дядька, однако, выправка и приросший к плечу приклад винтовки — бывший солдат, наверняка. Надо же, мог бы спать в своей теплой комнатушке, а потащился в темноту и холод.
   — Прочла у вас на бляхе, — сказала Эрика.
   Тут же поняла, что сторож не поверит. В темноте, на таком расстоянии прочесть крохотные буквы.
   — Хотел вызвать пожарных, — слышала она приближающийся голос. — А телефон, зараза, молчит.
   Три, четыре, пять.
   — Пошел проверить провод, так он, что вы думаете, перегрызен.
   — Перегрызен? Вы уверены?
   Шесть, семь.
   — Еще бы. Там обмотка толстенная, так на ней отметины зубов. И следы вокруг натоптаны, волчьи. Я старый охотник, знаю.
   — Свежие следы?
   — Да как сию секунду он там был, волк. Даже вода в них затечь не успела. Думал поискать зверюгу и вас увидел. Еще думаю, откуда…
   Восемь, девять, сейчас.
   Она бережно опустила ружье рядом со свернувшимся в клубок телом. Проверила старику пульс.
   У сторожа оказалась завидная реакция. Он успел выстрелить. Один раз. Пуля увязла в стволе дерева.
   Взамен Эрика подарила ему пятнадцать минут забытья на холодной земле.
   Даже если он подхватит простуду, это лучше, чем быть загрызенным оборотнем.
 
   «Если ты не стерпишь и выстрелишь, пока он человек, мой брат убьет тебя. Если прождешь слишком долго, и он обратится в волка полностью, мой брат убьет тебя.
   Твое время это шестьдесят ударов сердца между вчерашним днем и сегодняшним, когда силы человека оставили его, а силы волка еще не пришли к нему. Ни раньше, ни позже, а именно тогда ты должен ударить».
   Седой Волколак, Хозяин Дикой Охоты, лакал воду, стекавшую с ледника вёльвы. Во сне он видел грядущее.
   Белый Вульнар был готов к нашей схватке.
   Одно слово перерождающихся губ и огонь снова взмыл до потолка. Надежно отделяя меня и Убийцу от превращавшегося оборотня.
   Жар ел глаза. Я нащупал рукой ледяной металл фляги на поясе. И вспомнил, как Вульнар Черный заливал брагой горящую руну Ингуз. Молоко валькирии и медвежья кровь?
   Я с размаху выплеснул снадобье в огонь.
   Случилось невероятное. Огненная стена не погасла, но в ней образовался «пролом». Как раз там, где брага вылилась на хворост.
   В этот «пролом» я и шагнул, поднимая ружье к плечу. Сердце отбивало несчитанные удары о клетку ребер.
 
   «Ты где-то здесь. Я знаю. В твоем зверином теле сохранилось достаточно человека, чтобы приготовить ловушку».
   Эрика нашла следы. Они были оставлены специально. Сторожу повезло. Он неверно прочел их и пошел в другую сторону. Наткнулся на нее вместо волка.
   «Ты недалеко от порванного кабеля, поджидаешь в засаде. Теряя остатки разума. Остатки выдержки. Особенно сейчас, когда ты чувствуешь мой запах, усиленный действием сыворотки».
   Бешеные удары сердца отдавались где-то в горле. Хотелось бежать, не разбирая дороги, завывая от переполняющих чувств. Держать себя в руках становилось все сложнее. От двадцати минут оставались считанные песчинки, сдуваемые ветром.
   «Ну, где же ты? Иди, иди ко мне!»
   Темнота в зарослях сжалась перед броском.
   Заглянула желтыми зрачками в глаза Эрики.
   Обнажила клыки.
   И прыгнула.
   Рука Эрики превратилась в размазанный силуэт, срывая с перевязи и посылая в брюхо оборотня серебряные скальпели.
   Она не промахнулась ни разу. Вервольф взвыл, покатился по земле, терзая брюхо когтями. Перекатился через спину, встал на четыре лапы.
   Уже осторожней двинулся к ней, боком, боком, готовя новый прыжок.
   Эрика подняла руку с арбалетом. Главное угадать момент прыжка. В противном случае он увернется. Даже подстегнутые сывороткой мышцы не давали шанса опередить оборотня.
   Феномен ускоренного восприятия, так говорил Гаспар. Он лучше других знал, как трудно успеть раньше вервольфа. За это знание он заплатил правой рукой до плеча и куском бедра.
   Но волк не прыгнул. Он атаковал понизу, стремясь вцепиться в пах. Это была повадка опытного убийцы, а не новичка только вчера сменившего тело.
   Эрика успела вставить ему в пасть дугу арбалета. Под давлением челюстей оружие хрустнуло, но рука не пострадала.
   Свободной рукой выхватила одну из запасных стрел. И воткнула ее в глаз оборотня.
   Дернув изо всех сил головой, оборотень сорвал арбалет с ее руки. Завыл, мотая башкой — пытался вытряхнуть стрелу из раны.
   «Что это было?», — думала Эрика на бегу. Если F-сыворотка, ему конец. Мозг не выдержит обратной трансформации. Если статин, то он замедлится и это тоже хорошо.
   Но, судя по скорости и ярости, с которой вервольф нагонял ее, это не было ни то, ни другое.
 
   Когда Волчий Крюк пробил сердце волколака, цепляясь за ребра, Хозяин завыл. Он выл, не останавливаясь, пока я подтягивал его к себе на стальном тросе. Мои руки были полны удивительной силой.
   Брага Вульнара Черного действовала.
   Но, оказалось, и она была не всемогуща. Извернувшись так, как будто его кости были из топленого масла, человек-волк ударил меня по лицу железными когтями. Если бы не маска, я бы лишился правого глаза. А так отделался лишь глубокими, до кости ранами.
   В ответ я с размаху съездил в меняющуюся морду прикладом. Раз, другой. И повернув ружье, просунул ствол между железных зубов. Глубоко, в самую глотку.
   Глаза зверя смотрели на меня с человеческой ненавистью.
   Я спустил курок.
 
   Эрика ориентировалась на свет и запах дыма от пылающей беседки. Выбежав на озаренную огнем поляну, она развернулась к преследователю. Припала на колено.
   В ее руках были большие изогнутые ножницы для вскрытия ороговевших тканей. Она всадила их в горло оборотня, падающего на нее сверху. Рухнула, подмятая тяжестью волчьего тела, изо всех сил работая ножницами.
   В лицо ей ударила горячая струя. Эрика проталкивала ножницы дальше, стремясь добраться до трахеи или позвоночника прежде, чем ткани начнут опять срастаться.
   Вервольф снова продемонстировал изощренную повадку, отскочив назад. Она увидела, что стало с глазницей. Морда оборотня светилась в темноте от фосфора. Глаз был вновь цел и невредим.
   Все, чего она добилась своей стрелой — привела его в ярость.
   Поднявшись на дыбы, вервольф бросился ей на грудь, чтобы повалить и, наконец, загрызть.
   Сыворотка снабжала ее достаточной силой, чтобы удерживать оборотня перед собой. Эрика наносила удары в район плечевых суставов, стремясь обездвижить передние лапы. Ее рука работала с бешеной скоростью иглы швейного станка.
   Но и заемной стойкости имелся предел. Навалившаяся масса стала передавливать. Подминаемая вервольфом, Эрика оставила ножницы торчать у него подмышкой. Упала на спину, упираясь в волчью грудь ногами.
   Несколько рывков за шнур генератора. И два серебряных диска прижались к оскаленной волчьей морде.
   Вонь пылающей шерсти. Волосы и лицо Эрики оберегали шапочка и маска, но жар пылающего фосфора все равно заставил ее отскочить.
   Не смотря ни на что, оборотень пытался ползти за ней, отталкиваясь задними лапами от земли. Ослепший, обезумевший от боли, но не отказавшийся от преследования.
 
   «Покончив с ним, поспеши снять с тела шкуру. Кинь ее в костер. Теперь его тело должно снова принять человеческую форму. Тогда ты сможешь убить его окончательно».
   Лохмотья маски болтались на моем лице вместе с клочьями моей кожи. Я не чувствовал боль — холод или брага затуманили мое сознание.
   Моя рука почти не дрожала, когда я сделал первый разрез на волчьей шкуре.
 
   Последний свой скальпель Эрика всадила ему в основание позвоночника, прекращая рывки волчьего тела. И, сжав зубы, потащила парализованного оборотня к горящей беседке. Другого выхода не было.
   Ему хватит десяти минут, чтобы полностью восстановиться. А она пять минут назад уже должна была валяться без сознания, не получив антидот.
 
   В двух шагах от меня стоял кузнец Вульнар Черный, одетый только в железный ошейник. Он грузно опирался на рукоять своего молота и внимательно следил за каждым моим движением. Оловянными глазами подменыша.
   Рукоять ножа выскальзывала из заскорузлых перчаток. Я прервался, обтер их о шубу оборотня.
   — Скажи мне, Вульнар, — под моими пальцами шкура начала потихоньку сползать. Вместо кровоточащей плоти под ней открывалась белая человеческая кожа. — Это ведь из-за тебя я оказался здесь?
   — Это так, — согласился глиняный колдун. — Я поднял туман и поймал тебя в него, как в силки. А потом отправил духов ветра, сломать крыло твоей железной птицы.
   — Крыло, — одним рывком я избавил Белого Вульнара от волчьих покровов. — Ты починил его?
   — Кинь шкуру в огонь.
   — Я спрашиваю тебе, Вульнар Черный, починил ли ты крыло, как обещал?
   Кузнец скривился.
   — Будь проклята луна, заставляющая говорить правду. Я не чинил твою птицу. Ты никогда не поднимешь ее в небо охотник. Обещания ничего не значат для меня, носителя перевернутой руны Зиу.
   — Я так и думал, — я встал, держа волчью шкуру в руках. — Значит, я никогда не поднимусь в небо. Почему же?
   — Потому, что ты навсегда останешься в этой пещере, — рявкнул Вульнар Черный и взял Молот Судьбы наперевес. — Я видел это в зеркале горных вод.
   — Интересно, — я закинул шкуру на плечо. — А что ты еще видел?
   — Я видел, как ты бежишь от меня вглубь пещеры и больше не возвращаешься оттуда. Наверное, тебя убивает Холодное Слово Хозяина. Я видел, как вырываю железные когти у моего брата. Как зачем-то пытаюсь рыть ими землю и царапаю камень. А потом я всегда видел темноту и три фиолетовых пятна в ней, похожих на глаза.
   — А ты видел это? — спросил я.
   И с силой двадцати взрослых мужчин метнул разделочный нож в огромную грудь Вульнара, лжеца и предателя, слепленного из черной глины.
 
   Из кровавой пелены, застилавшей ночное небо, проступило бледное лицо сторожа.
   Ствол ружья уткнулся Эрике под ребра.
   — …
   «Я ничего не слышу».
   — А ну вставай!
   «Не могу. Мышечный коллапс. Не могу пошевельнуться. Не надо стрелять, пожалуйста. Позовите Гаспара»
   — Вставай или я сейчас…
   Желтая луна над плечом сторожа сжалась в суровое лицо доктора ван Рихтена. Положив руку на ствол «Манлихера», он медленно согнул его в дугу, сминая металл пальцами. Его глаза не отрывались от глаз герра Шмида, закатывающихся под лоб.
   Сторож осел рядом с Эрикой и повалился на бок. На этот раз он долго не придет в себя. А очнувшись, ничего не будет помнить из случившегося этой ночью.
   Гаспар озабоченно посмотрел на часы. Достал из нагрудного кармана ампулу и насадку с иглой. Открутил кончик указательного пальца на правой, железной руке и привинтил насадку.
   Проткнув ампулу, набрал жидкость из нее в полость пальца.
   Укола Эрика не почувствовала.
 
   Раненный Вульнар завыл и ударил молотом. Но попал не в меня, а в камень у входа.
   Молот вспыхнул синим огнем, по стенам пещеры побежали трещины. Нависавший над входом карниз рухнул, похоронив пещеру на века.
   Я бежал, преследуемый топотом и проклятиями Вульнара. Бежал вглубь пещеры в неизвестно откуда взявшейся уверенности, что это правильный путь. Волчий Убийца на моем плече больно бил меня по спине прикладом.
   Справа и слева мне попадались ледяные статуи, о которых говорил Хозяин. Жертвы, проглоченные холодным чревом пещеры.
   Среди них встречались очень странные, подчас жуткие фигуры. Мне запомнилась одна, которая никак не могла быть ни человеком, ни зверем.
   Ее тело было прозрачным, как будто отлитым из фиолетового стекла. Лед внутри льда. Фиолетовый лед в волнистых переплетающихся узорах. Гладкое лицо, лишенное черт. И три темных пятна на нем, которые не могли быть ничем иным, как глазами.
   Страшно представить, что за чуждый разум хранили эти глаза.
   Хочется верить, что это привиделось мне в горячке погони.
 
   Через тысячу ударов замедляющего бег сердца она смогла показать в сторону беседки.
   — Он там, — язык все еще слушался с трудом.
   — Я знаю, — кивнул ван Рихтен. — Он уже не шевелился, когда я пришел.
   Он всегда все знал. И всегда появлялся вовремя. Перед самым занавесом, чтобы задуть свечи и собрать последние аплодисменты.
   — Ты хорошо поработала, Эрика.
   — Я знаю. Отвези меня домой, Гаспар. Только найди мне что-нибудь надеть. Мой плащ сгорел. Кристоф не поймет, если я явлюсь в таком виде домой.