Алехин Леонид. Сказка на ночь

Леонид Алехин

Сказка на ночь

   — Мама, расскажи мне про Красную Шапочку.
   — Ну, что ты, милая, надо спать. Уже поздно совсем.
   — Мама! Мама! Мама!
   — Гретхен, прекрати. Разбудишь отца.
   — Расскажи про Красную Шапочку! Мама!
   — Тихо, малыш. Тихо. Уже рассказываю. Только повернись на бочок и засыпай, хорошо?
   — Рассказывай, мама.
   — Жила была одна маленькая девочка...
 
   За поворотом тропинки она встретила незнакомца. И, конечно же, испугалась. Мама говорила ей никогда не разговаривать с чужаками.
   — Добрый день, фроляйн, — сказал незнакомец.
   Он был какой-то очень грустный и очень усталый этот незнакомец. Лицо и белый меховой воротник его кожаной куртки были испачканы копотью. Он сидел на врытом в землю камне с надписью «Шварцвальд». Между ног, обутых в высокие сапоги, лежал большой деревянный футляр.
   — Добрый день, — сказала девочка и хотела пройти мимо.
   Ведь поздороваться это еще не разговаривать. Значит, ничего страшного.
   Но тут чужак встал с камня. Он оказался очень высоким, таким, что девочке пришлось задрать голову, чтобы увидеть его серые глаза.
   Лицо незнакомца было некрасивое, но приятное. Некрасивое потому, что на правой щеке у него были ужасные шрамы. Много белых неровных рубцов, от глаза к подбородку. А приятное оно было просто так.
   На лбу у незнакомца были смешные круглые очки с темными стеклами. Они держались на тонком кожаном ремешке. Девочке стало интересно, зачем нужны такие очки. Но спросить она постеснялась.
   Ведь они были незнакомы.
   — Меня зовут Рудольф, — сказал он и перестал быть незнакомцем.
   Присев на корточки, он стянул с руки большую черную перчатку с крагами. И протянул руку девочке.
   Она была очень вежливая и воспитанная девочка. Поэтому она пожала твердые холодные пальцы и сделала книксен.
   — Меня зовут Эрика, — сказала девочка. — Эрика Браут.
   — Очень приятно, Эрика, — сказал он. — В двадцати минутах ходьбы отсюда я видел дом. На почтовом ящике было написано «Грета Браут».
   — Это моя бабушка, — сказала Эрика. — Я как раз несу ей лекарства из аптеки.
   Она подумала, что, наверное, болтает лишнее. Мама разозлиться на нее, если узнает.
   Эрика решила быстрее попрощаться с Рудольфом и бежать к бабушке.
   Может быть, она застанет патера Ладвига, и тот угостит ее еще одной конфетой.
 
   Гретхен заснула почти сразу. Посапывала, уткнувшись носом в плюшевую собаку. Черную, с белыми кругами вокруг глаз.
   Она вышла в коридор, ступая тихо, чтобы не разбудить малышку и Кристофа. Оделась, взяла саквояж.
   Уже у выхода почувствовала, что он стоит в дверях спальни.
   — Почему ты не спишь?
   Он пожал плечами.
   — Бессонница. Всегда плохо сплю в полнолуние. Слышал, как ты опять рассказывала эту жуткую сказку. Мурашки от нее по коже. Нельзя придумать что-нибудь другое?
   — Малышке нравится эта история. Милый, мы можем поговорить утром? У меня срочный вызов. Машина у подъезда.
   — Вот это не перестает меня удивлять, — Кристоф развел руками. — Я лежу, слышу твой голос, слышу сопение Гретхен. Потому ты умолкаешь, настает полная тишина. Я не слышу, как ты ходишь и как собираешься. Как достаешь саквояж. Ничего. Потом снизу звук мотора — за тобой приехали. И ты уже открываешь дверь. Ты можешь мне объяснить, как это происходит? И как ты без звонка телефона узнаешь про срочный вызов?
   — Милый, не говори глупости, — она подошла, прижалась губами к его щеке. Жмурясь, вдохнула родной запах. Запах дома. — Ты заснул на несколько минут и даже захрапел. Тебя, наверное, разбудил звонок из больницы.
   — Эрика…
   — Все, все, мне пора бежать. Ты быстро в постель. Я приеду через два часа, чтобы было как следует нагрето.
   С трудом оторвавшись от Кристофа, такого близкого, надежного, любимого человека, она распахнула дверь.
   Подумала с сожалением, что придется снова начать давать ему снотворное.
   Рудольф уговорил Эрику проводить ее до бабушки.
   — Все-таки здесь у вас лес, — сказал он. — Можно встретить опасного зверя.
   Эрика засмеялась.
   — Самый опасный здесь зверь это Нина. Овчарка моей бабушки. Она уже совсем старая.
   Девочка подумала.
   — Нина совсем старая. А бабушка у меня еще очень молодая. Мама говорит, что она нас всех переживет. Она так говорит, когда бабушка не слышит.
   Она думала, что Рудольф улыбнется. Все взрослые улыбались, когда она это рассказывала. Но ее спутник было чем-то сильно опечален. Он только покивал головой, как будто сомневаясь, что бабушка Гретхен всех переживет.
   Они прошли еще немного, и Эрика решилась спросить, что это у него за очки.
   — Они нужны, чтобы летать на самолете, — объяснил Рудольф.
   Эрике стало очень интересно. Она хотела спросить про самолет. Но вместо этого у нее само собой спросилось про шрамы. Вырвалось. Смотрела на них, смотрела и вот.
   Она покраснела и прижала ко рту ладошку.
   Рудольф не заметил ее смущения. Он поднял руку к лицу. Дотронулся до шрамов. Глаза его смотрели далеко-далеко.
   — Это память об одном очень не добром человеке. Если можно его назвать человеком. Старая история.
   Эрике стало еще интересней, чем про самолет. Она подошла к Рудольфу поближе. Ей в нос ударил резкий запах его куртки. Куртка была далеко не новая, но пахла так, как будто только что была куплена у кожевенника.
   — А вы можете мне рассказать? — попросила она, трогая Рудольфа за рукав. — Я просто о-бо-жаю всякие истории.
   Всю дорогу Эрика смотрела в окно на спящий Дрезден. Ни одного человека на улицах. Желтый круг луны в лужах.
   Пару раз она поймала на себе любопытный взгляд шофера. Ван Рихтен превосходно муштровал своих людей. За всю дорогу парень не сказал ни слова, кроме «добрый вечер». И водил он отлично. Черный «опель» слушался каждого движения рук в лаковых перчатках.
   Перчатки. И запах нового кожаного салона. Сегодня она чаще обычного думала о сероглазом человеке в потертой пилотской куртке и лицом, изборожденном шрамами.
 
   Много лет назад мой самолет попал над Альпами в зону очень плотного тумана. Мне пришлось совершить вынужденную посадку.
   При посадке я едва не разбился и сильно повредил левое крыло. Оставив самолет, я отправился на поиски человеческого жилья.
   Проблуждав в тумане целые сутки, я наткнулся на деревушку. Очень странную деревушку.
 
   Ее жители совсем не были похожи на баварцев. Их одежда, дома, язык. Диалект, на котором они говорили, я понимал меньше, чем на треть.
   Но непонятным было не только это.
   Каким-то образом современная цивилизация миновала стороной это место.
   В деревне не было электричества. И при слове «керосин» жители удивленно крутили головами.
   Их одежда, их дома, инструменты, все принадлежало не последнему десятилетию девятнадцатого века, а какой-то немыслимо седой старине.
   Честное слово, я видел человека, который добывал огонь с помощью двух кремней. И нескольких мужчин с настоящими мечами на поясах. Они отвели меня к кузнецу, который выковал эти мечи.
   Кузнец был великаном, заросшим черными волосами и бородой. В руках он держал громадный молот, покрытый загадочным узором.
   Его облик был звериным, но он не пугал. У него были живые глаза.
   Так случилось, что я понимал его лучше, чем прочих.
   — Кто ты? — спросил он. — Was bist Du?
   — Охотник. Der Jager.
   — Охотник. Я мастер. Der Meister. Кузнец Вульнар Черный.
   — Меня зовут Рудольф. Рудольф Вольфбейн.
   Услышав мое имя, кузнец захохотал.
   — Wolfbane! Fluch der Wolfen! Твое имя значит Волчье Проклятье! А знаешь, как зовут мой молот?
   Он потряс молотом у меня под носом.
   — Молот Судьбы! На нем руны судьбы, Футарк. Они привели тебя ко мне, Рудольф Убийца Волков. Боги послали тебя сюда!
   Я спросил его, зачем боги послали меня в их деревню.
   Он ответил, что я должен убить его брата-близнеца — Белого Вульнара. Хозяина Дикой Охоты.
 
   — Спасибо, что приехала, Эрика, — рукопожатие стальных пальцев в тонкой перчатке.
   На Гаспаре не было лица. Лишь обескровленное его подобие под шапкой спутанных волос. Полнолуние очень трудно время в клинике доктора ван Рихтена.
   — Пустяки, Гаспар. Для тебя в любое время.
   — Барон фон Штольц, разрешите представить, Эрика Нагель. Наш лучший специалист.
   — Очень рад знакомству, — фон Штольц щелкнул каблуками, блеснул моноклем, наклоняясь к ее руке.
   Сухие губы. Колючая полоска усов. Запах казармы и горелого пороха. Им не успел пропитаться новехонький черный мундир, но он был в коже и волосах фон Штольца. В крови. Поколения его предков жили войной. И умирали ей.
   Но барон пошел дальше. Пушек и пулеметов, газов и танков, ему оказалось мало. Он и другие теперь рыщут в поисках нового оружия. Древнего запретного знания, которое охотно пожирает всех, кто с ним соприкасается.
   Они находят его. Запирают в клетку. Изучают под микроскопом.
   Потом кто-то допускает мелкую ошибку. Досадный просчет.
   И вот уже само оружие рыщет по улицам города в поисках очередной жертвы.
   — Как это случилось?
   Каблуки Эрики выбивали звонкую дробь по мраморным плиткам коридора. Рядом чеканили такт сверкающие сапоги барона. Гаспар прихрамывал сзади.
   — Он повесился у себя в камере. На решетке. Разорвал голыми руками матрас и сплел веревку. Охранник пришел забирать обед и увидел его сквозь глазок.
   Барон скривился. Ему претило изложение подробностей.
   — Фрау Нагель, я сомневаюсь, что мой рассказ…
   — Рассказывайте, — жестко оборвала его Эрика. — Все равно до полуночи начинать преследование бесполезно. Он затаился. Рассказывайте, мне важны любые зацепки.
   Девочкой она любила истории. С тех пор любопытства в ней поубавилось. Но ей действительно необходимо было знать, с кем она имеет дело сегодня ночью.
   — Как вам будет угодно. Охранник действовал по инструкции. Он вызвал двоих автоматчиков с овчарками и дежурного врача. Они вскрыли камеру, чтобы проверить тело.
   Эрика уже поняла, что будет дальше. Еще один надгробный камень человеческой глупости.
   — Вне всяких сомнений подопытный был мертв. Перелом шейных позвонков, смерть от удушения. Согласно инструкции, тело начали перевозить в Блок-Ц для вскрытия и кремации.
   — А по дороге он обратился, растерзал охрану и сбежал.
   Барон остановился.
   — Да. Откуда вы знаете? — он с подозрением покосился на Гаспара.
   — Знаю, — Эрика не сбавляла шаг, и фон Штольцу пришлось догонять ее чуть ли не бегом. — Вместо инструкций давайте читать вашим болванам выдержки из «Молота Проклятых». Особенно в той части, что касается «полного изведения обращенных». «Покончив же с человеческим телом, помни, что Зверь являет себе в двух ипостасях. Лишившись одной, он спешит воплотиться в последующей, пока Врата Жизни еще распахнуты для него».
   До поворота они шли молча.
   — Фрау Нагель, вы не думали о том, чтобы более плотно сотрудничать с нашим ведомством? — решился, наконец, барон. — Возможно, тогда нам бы удалось избегнуть подобных инцидентов.
   — Я не хочу обижать вас, барон, — Эрика остановилась, посмотрела прямо в крошечные зрачки собеседника. — Но я никогда не стану близко работать с людьми, которые не ведают, что творят.
   Барон Штольц побледнел. Потом кровь бросилась ему в лицо.
   — Что. Вы. Имеете в виду, — выдавил он.
   «Будь я мужчиной, не миновать бы дуэли», — подумала Эрика. С сожалением. Дуэль это хороший повод закрыть Врата Жизни для такого мерзавца.
   — То, что я говорю, барон. Вот, броский пример. Вы знаете, что за знаки носите в петлицах?
   Фон Штольц смешно скосил глаза на воротник своего мундира.
   — Я не уверен… — начал он
   — Зато я уверена. Это перевернутые руны жизни Альгиз. Руны, предрекающие смерть. Вы и ваши начальники суете голову судьбе в пасть. Я не хочу быть рядом, когда она ее захлопнет.
 
   История, которую рассказал мне Черный Вульнар, была невероятна. Если бы мне довелось услышать ее за кружкой пива, я бы рассмеялся.
   Но в месте по другую сторону времени, среди гор, утопающих в тумане, все звучало иначе.
   Там можно было поверить в цвергов, подземных мастеров и чародеев, населяющих горы, как черви вековой дуб.
   Цверги не враги людям. Но иногда они крадут человеческих детей. Если те отмечены невидимой смертным, но притягательной для цвергов, руной судьбы.
   Нет, «крадут» неверное слово. Цверги по своему честны. Они совершают обмен.
   Вместо похищенного ребенка в колыбели остается его близнец, сделанный из волшебной глины.
   Подменыш во всем подобен человеку. Ребенком он плачет. Подростком набивает пузо за троих. Мужчиной волочится за юбками.
   У него нет лишь двух вещей, свойственных каждому смертному.
   Истинной тени, которую можно увидеть в лунном свете, и узнать по ней душевные качества человека. Цверги не умеют вкладывать душу в свое глиняное творение. Следовательно, подменыш отбрасывает лишь ложную тень, заметную на солнце.
   В лунном же свете видно, что кожа его цвета глины, глаза из олова, а ногти и зубы из железа. Цверги умеют сделать неживое живым, но в лунном свете их обман очевиден.
   И собственной судьбы нет у детища цвергов. Только отражение судьбы того, по чьему подобию он создан.
   Перевернутая вниз головой руна чужой жизни.
   — Сорок лет назад родился мальчик. В доме кузнеца, — Вульнар запивает свой рассказ пенной брагой, припечатывая каждое предложение стуком кружки по столу.
   И с каждым глотком его рассказ становится все напевней, все больше походит на сагу.
   — Тор, покровитель мастеров и воинов, возложил ему на лоб старшую руну Зиу — руну силы и справедливости. Ее носитель должен был стать великим бойцом и непревзойденным кователем. Неудивительно, что в ту же ночь цверги украли его из колыбели, чтобы обучить своему тайному мастерству в подземных чертогах.
   — Но от цвергов ускользнуло, что не только Тор навестил новорожденного. Бог коварства, хозяин пещер мертвецов Локи, одарил младенца перевернутой руной Ингуз. Знаком подземного огня.
   Палец Вульнара чертит знак на деревянной столешнице. На моих глазах ломаные линии чернеют, как будто нанесенные каленым прутом.
   — Обладателя этой руны ждет участь злого ведуна, мастера порчи и повелителя демонов. Ему не миновать дороги предателя своих учителей. Такова плата за темное знание.
   Завершенная руна вспыхивает огнем невиданного сумрачного оттенка. От стола пышет жаром.
   Крякнув, Вульнар заливает огонь брагой из своей бездонной кружки. Перевернутая руна Ингуз шипит и долго не хочет гаснуть.
   — В день своего десятилетия мальчик убил приютивших его цвергов. Вскормленный молоком валькирий, он был сильнее десяти взрослых мужчин. Впитанное с молоком, в нем жило презрение к смерти, а руна Зиу давала ему нечеловеческую доблесть. Ему не составило труда справиться с толпой карликов.
   — После он вырвал им всем зубы и ногти, сделанные, как известно, из самого прочного в мире черного железа. Ни один кузнечный горн не смог бы расплавить его. Но убийца владел перевернутой руной Ингуз, призывающей подземный огонь. Он переплавил ногти и зубы своих учителей в острые стальные клыки и когти для себя.
   — Новые зубы убийцы цвергов могли разгрызть камень. Его когти были длиной с хороший меч и рвали в клочья кольчуги. Но этого ему было мало.
   — Он подстерег и убил белого волка, напоив когти и зубы его кровью. Содрав с волка шкуру при полной луне, он надел ее на себя и превратился в огромного белого волколака. С железными клыками и когтями. Убийцу заблудших путников. Хозяина воющих духов снежного бурана. Хозяина Дикой Охоты. Моего брата.
   От удара о стол кружка Вульнара раскололась на множество глиняных осколков. Среди них насчитывалось немало острых. Однако на руке кузнеца не появилось ни царапины.
   Глина не ранит глину.
 
   На черном металлическом диске часов две стрелки в виде человеческих рук показывали 11:05.
   В кабинете Гаспара пахло формалином. И немножко крепкой травяной настойкой. Директор клиники успокаивал нервы.
   Над раскатанной на столе картой к барону вернулись уверенные манеры командующего.
   — Мы проследили его до парка Альбрехтсберг. От масштабного прочесывания нас отговорил доктор ван Рихтен. Ограничились цепочкой постов вокруг парка и в прилегающих кварталах, — фон Штольц указал на россыпь черных флажков. — Каждый пост это двое автоматчиков с тренированной овчаркой.
   — Замечательно.
   — Красные флажки это команды с прожекторами, — ободрился барон. — Как только прозвучит сигнал…
   — Сигнал не прозвучит, — Эрика бесцеремонно поставила свой саквояж прямо поверх карты.
   — Ни вам, ни мне не нужен лишний шум. Все, чего мы добьемся клоунадой и фейерверком, это спугнем зверя или приведем его в ярость. Поверьте, вам не захочется увидеть его в ярости.
   Щелкнув замком, она распахнула саквояж. Опустила руку в темную глубину, пошевелила пальцами.
   Прикосновение ледяного металла успокаивало. Заставляло думать о деле вместо призраков прошлого.
   — Вы хотите сказать, что пойдете туда одна? — из удивленно распахнутого глаза фон Штольца выпал монокль.
   Эрика двумя пальцами поймала его над самым столом.
   — Я пойду туда одна. Без ваших бравых убийц. Без вашего грохочущего оружия. Пойду и сделаю все дело, — она вернула монокль хозяину. — Гаспар, мне нужно девять ампул сыворотки-F. Две ампулы меастатина. Фосфор. Кислота. Я попробую взять его живым.
   Ван Рихтен уже суетился у сейфа, звонко не попадая железными пальцами в отверстия наборного диска. Умница, ему никогда не надо было ничего объяснять.
   — Но фрау Нагель, позвольте! Вы недооцениваете опасность!
   — Не больше вас, барон. Кроме того, со мной будут мои верные друзья. Не стоит за меня волноваться.
   — Друзья!? Какие друзья??? Мы не можем допустить посторонних…
   — Эти друзья. Они меня еще ни разу не подводили.
   Не обращая больше внимания на барона, Эрика начала выкладывать «друзей» из саквояжа на стол.
   Портативный автоматический арбалет, пристегиваемый к предплечью с помощью кожаных ремешков.
   Связку стрел к нему. Наконечники стрел — стеклянные шприцы с длинными иглами или продолговатые ампулы.
   Перевязь с десятком разнолиберных скальпелей и других режущих хирургических инструментов. Все из чистого серебра.
   Громоздкое устройство электрошока, состоящее из маховика со шнуром и батареи, цепляемых за спину. От батареи отходила пара гибких черных шнуров, венчавшихся серебряными дисками с изолированными рукоятками.
   И, наконец, треугольная шапочка медсестры вместе с марлевой маской. Только не белого, а ярко алого цвета.
   Цвет свежепролитой крови. Лучшая приманка для оборотня.
 
   — Почему ты хочешь, чтобы я убил твоего брата? — спросил я Вульнара.
   — Чтобы разорвать нить. Наши судьбы сплетены. Я не могу не делать то, что делает он.
   — Ты не хочешь быть кузнецом?
   — Я не хочу быть убийцей! — взревел Вульнар Черный. — Когда мне было десять, я случайно убил моего отца ударом молота. И это была не последняя такая случайность в моей жизни.
   — И до сих пор тебе ничего не было за это?
   — Жители деревни давно бы скормили меня псам, если бы не боялись Белого Вульнара. Им известно, что он до сих пор обходит деревню стороной только из-за меня. Я его вторая тень. Я знаю, как лишить его силы ведуна и оборотня. Как убить его.
   — Вульнар, я говорил тебе, что происхожу из рода охотников на оборотней. Убивать их мой долг и призвание. До того, как встретиться с тобой, я не принимал историю моей семьи всерьез. Волчьи головы в обеденном зале были в моих глазах всего лишь поеденными молью трофеями дедов. Теперь я смотрю на это иначе.
   — Я знаю все о тебе. Когда я понял, кто я, и понял, что у меня нет собственной судьбы, я решил однажды все изменить. Я начал ковать свою собственную судьбу. Я сделал молот и покрыл его сильнейшими из рун. Я нашел кусок небесного железа и работал над ним день и ночь. Я придавал ему форму, которую видел во снах, приходивших ко мне в новолуние. Остальное время мне снились только сны моего брата, полные крови и завываний ветра.
   — Под ударами Молота Судьбы, слиток небесного железа обрел форму. Он сделался похож на руну-оберег Wolfsangel — «волчий крюк». С появлением в наших краях Дикой Охоты такую стали рисовать на каждой двери.
   — И когда я трижды раскалил Волчий Крюк в горне и трижды опустил его в талую воду горных ключей, в отражении я увидел тебя. И твоих благородных предков-охотников, давших клятву истреблять зло, таящееся в ночи.
   — Есть то, что ты должен знать, мой друг, — сказал я Вульнару. — Один из моих предков преступил клятву, и за это все мы несем наказание. Мы прокляты жадностью графа Отто Вольфбейна, потребовавшего награду за истребление Шварцвальдской Стаи. Наш герб был украшен клеймом позора. Отныне мы служим наемниками, независимо от зова сердца. Те, из нас, кто пытаются поступать вопреки судьбе, становятся жертвами врагов или обстоятельств.
   — Теперь, когда я знаю, что прошлое моей семьи не груда пыльных манускриптов, я вынужден всерьез думать о проклятии. Я хочу помочь тебе всей душой, но могу сделать это только за плату. Иначе я погибну, не сделав ничего.
   Вульнар кивнул. Мои слова не удивили его и не вызвали у него злобы. Наверное, и это он видел в зеркале горных вод.
   — Я предложу тебе плату, Охотник, — сказал он. — Я починю крыло твоей железной птицы, чтобы ты мог вернуться в свое место и время. И я вложу в твое оружие силу убивать таких, как мой брат. Серебряных пуль достаточно, чтобы повергнуть обычного волколака. Для Хозяина Дикой Охоты этого мало.
   В руках Черного Вульнара металл обретал жизнь. Он называл себя тенью великого мастера, но я не мог представить себе искусства выше.
   Он взял мое ружье, обычное револьверное ружье «Бекер». Покрыл его ствол рунической гравировкой. Сделал на прикладе щечки из серебра со сценами волчьей охоты и защитными знаками.
   Под стволом он прикрепил металлическую трубку с тугой пружиной и железный футляр. В футляр он поместил взятую с самолета катушку со стальным тросом. Трос крепился к древку, вложенному в трубку.
   На древко Вульнар насадил Волчий Крюк из небесного серебра. А пружину в трубке заговорил так, что выброшенный ей Крюк насквозь пробил доску толщиной в два пальца, увязнув с другой стороны.
   — Твое оружие готово, охотник, — сказал Вульнар. — Я дал ему имя. Волчий Убийца. Высек на трубе, метающей огонь. Теперь оно будет становиться сильнее с каждой душой, отправленной им в пещеры мертвецов. И тебе будет все труднее справляться с ним. Помни об этом и используй его мудро.
 
   В свете луны белые стены домов напоминали пожелтевшую кость. Маленькие окна сливались в полосу слюдяного мерцания, если смотреть на них, повернув голову, против хода движения машины.
   «В отличие от вампиров, бэньши или доппельгангеров, наиболее часто встречающихся в наших широтах, верфольвы не порождения измененного лунного света, запредельной материи или наших кошмаров. Они существа из плоти и крови.
   Но эти плоть и кровь живут по законам, отличным от человеческих.
   Организм верфольфа обладает невероятным восстановительным потенциалом. Раны, нанесенные обычным оружием, заживляются им мгновенно. Процесс регенерации тканей, соприкасавшихся с серебром, или погибших в огне, длится дольше, но тоже весьма скоротечен.
   Наиболее эффективный метод уничтожения оборотня — это методичная и последовательная обработка его тела и внутренних органов с помощью зажигательных смесей, йодистого серебра или концентрированной кислоты.
   Конечно, такой способ требует высокого уровня подготовки и безупречных личных качеств, таких, как отвага и самоотверженность. Даже перед лицом смерти» (Гаспар ван Рихтен, Эдуард Голицын «Человек и сверхъестественное»).
   — Ты был хорошим учителем, Гаспар, — сказала Эрика.
   Железная ограда парка Альбрехтсберг надвигалась на них гроздьями чугунного винограда и гербами Прусского Дома.
   — Тебе не нужен был учитель, милая. Ты все знала и так. Я лишь привел твои знания в систему.
   Она покачала головой.
   — Помнишь, когда я заболела туберкулезом, ты спрашивал меня — боюсь ли я умереть?
   — Ты сказала, что нет.
   — Слишком много страха. Повсюду. Я разучилась бояться. Это бы убило меня рано или поздно. Если бы ты не научил меня бояться снова.
   Он не стал спорить. Милый Гаспар, вся его молодость прошла в научных дебатах с твердолобыми материалистами вроде Маркса или Фрейда. Свободное время он тратил в лаборатории, или охотясь за очередным беспокойным оккультным феноменом. Трансильванские упыри. Петербургские ундины и навьи. Парижское наследие тамплиеров.
   Теперь ему пятьдесят четыре. Время материалистов прошло, на шее у Гаспара сидят деятельные мистики с рунами смерти в петлицах. Его правая рука пощелкивающий и жужжащий протез из крупповской стали. Его левая рука — Эрика Нагель, выполняющая ночную работу.
   Гаспар ван Рихтен не будет спорить с Эрикой. Нет времени. На часах без двадцати минут полночь.
 
   Все должно было случиться в полночь, в полнолуние.
   По словам Вульнара в это время волколак переживает невольную смену облика. Это момент его наибольшей слабости.
   Опытный оборотень проводит первый час после полуночи в надежном логове. И лишь потом выбирается на охоту.
   В снах своего брата Вульнар Черный узрел его логово. Наяву он отыскал его среди горных кряжей — пещеру с широким, но незаметным издалека входом.