Алекс Норк. Скоро увидимся

   Родной дядя Дункана – с молодости сердечник – вот так однажды рухнул при нем на пол, а через несколько секунд начал улыбчиво объяснять, что приступов с короткой темнотой в глазах уже так было много, что страшного ничего нет. Действительно, посидел минут пять в кресле и пошел в сад кусты обстригать.
   Дежурный всунул голову в кабинет:
   – Сэр, там уже журналисты. Сказать, вы еще не приехали?
   Секретаря пока не было, но капитан решил не тянуть и отправился сам.
 
   Решив проблему с прессой, Дункан, согласно вчерашнему телефонному обещанию, обзвонил трех главных людей города с сообщением о содержании медэкспертизы. Ему не очень понравилось, что судья, хотя в виде вопроса, констатировал смерть от несчастного случая. И нечто подобное позволил себе прокурор.
 
   Тьма.
   До рождения света была тьма.
   Правильнее – жила.
   Двигалась сама и двигала – поворачивала, тащила.
   Иногда вдруг так быстро, что возникало чувство последнего мига.
   Но чаще тащила, чтобы тащить.
   Без направления.
   Тянула куда-то в нутро, а оно находилось повсюду.
 
   – Сэр, сотрудник не передал письмо, Коннерс куда-то отъехал. Обычно он в это время отправляется на север рыбачить.
   Капитану понадобилась пара секунд, сообразить о чем речь.
   – Ну, пусть передадут, когда Коннерс появится.
   – Еще приехал лечащий врач Ванлейна, вы ему назначали.
   – Пригласите, пожалуйста.
   Почти тут же явился человек с кейсом, среднего возраста, невнятной наружности и очень быстрый в движениях.
   Дункан успел взглянуть на листочек перед собой, поэтому, встав навстречу, поздоровался с доктором по имени и, приглашая сесть, любезно спросил, не желает ли тот чаю или кофе.
   Гость пожал капитану руку, поблагодарил, от всего отказался и, усаживаясь в кресло, успел вынуть из кейса какой-то листок.
   – Вот, капитан. Ванлейн практически не болел эти пять лет, что был моим пациентом. И за все годы я не мог заставить его пройти профилактический осмотр. Дело, таким образом, ограничивалось общим терапевтическим наблюдением, и еще он сдавал кровь.
   Гость говорил быстро. Не успев взглянуть в принесенную ему бумагу, Дункан услышал:
   – Я не понимаю этого падения, капитан.
   Быстрая манера гостя вряд ли была намеренной, но слегка раздражала, поэтому Дункан ответил тем же:
   – Нет патологий внутренних органов, не заметен склероз сосудов, но биохимия показала, что в последнее время он регулярно принимал корвалол.
   И взглядом показал, что ожидает ответа.
   – Корвалол?
   Капитан кивнул.
   Сработало.
   Человек напротив задумался.
   Его глаза, скользнув над головой капитана, двинулись вверх, пальцы поиграли по ручке кресла.
   – Небольшая тахикардия у него была, – продолжая раздумывать, произнес гость… и опять переключился на быстрый темп: – в пределах возрастной нормы, очень распространенное явление, сэр.
   – Эксперты полагают, что уже имела место стенокардия.
   – Переросла за те полгода, что я его не осматривал? Хм, возможно. Если были, например, нервные нагрузки. Но почему, тогда, он не обратился ко мне за врачебной помощью? – гость уставился на капитана.
   Тот согласно кивнул.
   – Правильно, что спрашиваете у меня.
 
   Лизе нравился капитан – так вообще, совершенно дистантно.
   Похож немного на киногероя.
   Говорили, он в молодости долго находился на оперативной работе, имел ранение, не раз награждался.
   В жизни ей иногда кто-то нравился, но так же вот – на расстоянии. Даже когда это были ее сверстники в школе. Потому что нравились красивые мальчики, а она среди девочек никогда не была в первом ряду. Правда, и никогда не завидовала красивым девчонкам, во всяком случае, не помнит, чтобы это чувство у нее возникало. И боялась другого чувства – более сильного, чем симпатия, потому что безответным оно только унизит. А человек – Лиза отчего-то знала с самого детства – живет в великом мире. Совсем маленькая она не удивилась, когда папа рассказал ей, показывая на звезды, что там целые миры. А как же еще? В ее детскую голову сама собой помещалась громадность и необъятность. И человек, значит, рождается для чего-то очень большого, потому что большое не создали бы для незначительного.
 
   В одиннадцатом часу явился инспектор, которому надлежало с утра отправиться в охранное агентство.
   – Какие у тебя новости?
   – Можно, сэр, сначала узнать заключение медэкспертизы?
   – Подозревают сердечный приступ. В последнее время Ванлейн употреблял корвалол.
   – А что говорит лечащий врач?
   – Для него это новость. Правда, у Ванлейна была тахикардия, и полгода врач его не осматривал.
   – Тахикардия у моей тещи, – в лице инспектора появилось грустное выражение, – но с крыши пока не падает.
   – Что тебе рассказали в охранном агентстве?
   – Да ничего особенного. Они три года уже обслуживают Ванлейнов. Никто вчера не делал попыток проникновения, и никогда раньше. Вообще жизнь в особняке спокойная.
   Инспектор подумал и начал вытаскивать из головы, что смог запомнить:
   – Гости бывают часто, тусуются в основном на крыше. Но все проходит культурно. Ребятишки еще шалят – пролезают через заднюю решетку.
   – Там ведь калитка.
   – Откуда вы знаете? Да, есть калитка, гувернантка с детьми через нее выходит гулять. Но бывает, и сами между прутьев пролезут, и еще в камеру язык покажут.
   – Ты сказал, с детьми занимается гувернантка? Ее вчера не было.
   – Потому что после шести вечера там заправляет сама миссис Ванлейн, днем она, представьте себе, работает.
   Дункан не то чтобы удивился трудовым наклонностям жены миллионера, но стало любопытно чем та занимается – не разносчица ведь в кафе.
   – Она, сэр, специалист-исследователь на фармацевтическом предприятии мужа, – инспектор вдруг озадачился, – как теперь правильно – бывшего мужа?
   Капитан не нашел вопрос актуальным, и пожав плечами, приказал узнать у нотариуса содержание завещания.
   – Съезди к нему сам, по телефону нотариус о таких вещах говорить не станет.
   Требовалось протокольно оформить показания миссис Ванлейн и какой-то еще служанки, находившейся на момент несчастного случая в доме.
   – И узнай, пожалуйста, в котором часу миссис Ванлейн сегодня нас сможет принять.
   – Да, сэр. И будем закрывать дело?
   Дункан хотел ответить – раз в доме были два взрослых человека, подозрения на их счет прежде следует устранить, но не успел, так как прозвучал короткий звонок на его спецаппарат и заработала запись.
   Это значило – на связь вышел их главный агент.
   Действовала стандартная процедура: агент сообщал кодом время и место встречи, капитан прослушивал запись и сразу ее стирал.
   Кроме Дункана даже о самом существовании агента знал лишь начальник отдела по борьбе с наркотиками, знал, что на них работает некто Людвиг. Подходящее конспиративное имя для латиноамериканского парня.
 
   Тьма не черная.
   Тьма – мутная.
   Никакого одного цвета ни в каком месте, потому что цвет не рождается до конца. Движенье и муть одним потоком заливают сознание, оставляя там крошечный кусочек «я».
 
   Лиза не то чтобы стремилась к деньгам, но приятно, что у конспиративного агента с ними всегда неплохо. Полицейская зарплата с коэффициентом за риск только одна сторона этого благополучия, агент кроме того где-то легально работает, и это тоже его «законные». Еще ему выдаются некоторые неподотчетные суммы на увеселительные заведения, куда иной раз приглашают нужных людей. Разумеется, наряду с этим существуют подотчетные суммы целевого характера, у Лизы они тоже есть и предназначены для систематической покупки наркотиков, которые она передает в родное ведомство, а там путем химического анализа определяют, появилась ли очередная партия от прежних поставщиков или возникло что-нибудь новое. Затем данные такого рода сводятся по всей стране, и возникает своеобразная география наркооборота, позволяющая делать иногда очень важные выводы.
   Впрочем, насколько ей известно, ситуация в их городе не меняется – наркотрафик от одних и тех же колумбийских поставщиков.
 
   Минут через сорок инспектор нарисовался снова.
   – Сэр, сейчас по телефону она сказала, что в любое время.
   – Миссис Ванлейн?
   – Ну да.
   – А про завещание узнал?
   – Узнал. Кое-что родственникам, кое-что детям под проценты до полного совершеннолетия, а основное переходит вдове. Когда к ней поедем?
   Капитан поймал себя на желании увидеть эту красивую женщину, желании, при данных обстоятельствах, не очень уместном, и даже правильнее сказать – недостойном своим безразличием к чужой трагедии. Откуда такое лезет? Да еще на службе, где за его спиной государственный флаг…
   Капитан повернул голову и скосил глаза за плечо.
   Флаг был на месте.
   Проследивший движение шефа инспектор не обнаружил в нем смысла, но позволил себе удивиться только бровями.
   – Так когда, сэр?
   Дункан тряхнул головой, отгоняя ненужное, затем посмотрел на часы.
   – Скоро ланч. После него и поедем.
 
   Этого темнокожего мальчишку Лиза пару раз уже видела.
   И где-то тут их «директор» – мелкооптовый дилер, очень надо бы с ним познакомиться. Но мягко, как-нибудь между прочим, – здесь осторожная публика.
   – А я тебя знаю!
   – Да?
   Сумка на левом плече у нее в таких случаях не застегнута, рука легко скользит внутрь – у маленького пистолета свое удобное место.
   – Ты в школе музыку преподаешь.
   Она уже видит – с боков никого нет.
   И сзади тоже.
   Рука достает сигарету.
   – Ребята говорили, ты классная.
   – Иди в задницу, «кок» есть?
   – У нас все есть.
   Лиза, чиркнула зажигалкой и еще раз убедилась – вокруг спокойно и вряд ли они сейчас под чьим-нибудь наблюдением.
   – Сам закуришь? У меня хорошие.
   – Нет, спасибо. Отец год назад умер от рака легких. Страшное дело, как приходил к нему в клинику…
   Парень мотнул головой и отвел глаза, погрустневшие от ожившей в них чужой боли.
   Лиза, в бесцеремонно ко всему любопытном подростковом возрасте, как-то спросила священника: «А чем отличаются человеческие души?» и услышала: «Тем, сколько могут вместить в себя сострадания».
   – Будешь брать?
   – Да, две дозы. Почем у тебя?
   Парень выставил пальцы.
   – Ты что, кактусы ел?
   – За две, мэм, – обидчиво протянул тот.
   За одну получилось бы очень дорого, но за две выходило значительно ниже стандартной цены.
   Странно.
   Надо еще раз обратить внимание капитана.
 
   Тьма внутри у себя самой и движется в самой себе, она единственное событие, и нет никакого другого. Тьму нельзя исчислять ни временем, ни пространством.
 
   Сразу после ланча поехать не удалось, так как все время вклинивались разные мелочи.
   Кончилось тем, что отправились к миссис Ванлейн уже в конце рабочего дня.
 
   Лизе нравилась криминальная полиция – своего рода орден, не только служба, но и единство неравнодушных к дурному людей. Даже пришедшие только ради надежных заработков и социальных гарантий, даже такие скоро делаются принципиальней, подтягиваются и начинают любить общее дело. Потом оно становится их философией.
   Плохо только, ее родители очень волнуются. Последний раз, покидая их после короткого отпуска, она глупо бросила: «ребята, если что, за меня голову оторвут». Увидела боль в глазах у обоих – «если что» им не надо. Хотела их успокоить, а вот ляпнула ерунду. Тем более, ее жизни ничего не угрожает. Или почти ничего.
   Что родители волнуются – неприятно, а что капитан за нее беспокоится, приятно наоборот…
 
   Когда машина въезжала в уже знакомые ворота, Дункан отметил на ручных часах половину шестого.
   Он вспомнил еще про здешних детей, здесь вчера находившихся – с ними следовало деликатно разобраться, вдруг кто-то что-нибудь видел.
   Капитан показал инспектору встать немного не доезжая – некрасиво, когда чужой автомобиль торчит прямо напротив входа.
   – Ты не помнишь, как, согласно процессуальным нормам, допрашивают маленьких детей?
   Его сотрудник пришел в замешательство.
   – … патрон, помню только, что когда-то такой вопрос был на экзамене.
   – Это я тоже помню.
   Охранник на въезде, конечно уже сообщил в дом об их прибытии, но пока что никто не вышел. Одна из дверных створ главного входа была открыта, на другой виднелся черный траурный бант.
   Они прошли от автомобиля к входу и здесь, в открытом дверном пространстве, возникла темнокожая женщина, по одежде для хозяйственных целей – явно служанка, молодая, с очень приветливым лицом, и исполненная здоровьем, направлявшим уже себя в избыточный весь.
   Женщина поздоровалась с ними вежливым поклоном.
   – Здравствуйте, мэм, мы из полиции.
   Та, желая освободить проход, не решила сразу, куда ей сдвинуться, и капитан воспользовался ситуацией:
   – Вы здесь работаете?
   – Да, сэр.
   – Но вчера я вас не видел.
   – Я была, сэр, я была, – уже готовая явиться улыбка осталась внутри, уступив место печали, – сидела с детьми, сэр, их нельзя держать взаперти одних, – голова грустно вслед словам покачалась.
   – Да, мне сказали, четверо детей. Двое – близняшки Ванлейнов, а двое других?
   – Один мой, сэр. Он с утра здесь, а вечером мы уходим домой.
   – А еще?
   – Еще мальчик, который тут живет постоянно. Его мать во Франции, получила на год хороший контракт, – грусть сменилась радостью за чужое благополучие: – Мы очень довольны за нее, сэр.
   – Ваш сын ничего не видел?
   – Где же, сэр, дети были в доме. – И опять, следуя теме, в лице возникла горькая складка: – Слава Богу, сэр, что они не видели этого ужаса.
   Было заметно, как она напряглась, чтобы фантазия своевольно не нарисовало такую картину.
   Инспектор рядом захотел зевнуть, уже потянул руку ко рту, однако удержался и только почесал нос.
   Капитан больше не спрашивал, женщина встрепенулась:
   – Пойдемте, джентльмены, миссис Ванлейн ждет вас в кабинете.
 
   Сначала возникло другое.
   Ощущенья молчали, но разум сказал, что тьма перестала быть только собой.
 
   Женщина за массивным письменным столом сидела лицом к вошедшим, спиной к окну, и от дверей большого кабинета на фоне светлого окна Дункан увидел издали только овал лица и темные волосы, опускавшиеся к плечам.
   Она не поднялась, прозвучал мелодичный голос, ответивший им на приветствие и предложивший сесть.
   Рука указала на кресла перед ее столом.
   Там в разных местах лежали бумаги, а миссис Ванлейн, продолжая запись в блокноте, попросила их чуть подождать.
   Впрочем, инспектор едва успел расположить перед собой на краю стола диктофон, как женщина захлопнула блокнот и сообщила:
   – К вашим услугам, господа.
   Инспектор указал на диктофон:
   – Не возражаете, мэм, против такой процедуры? Пойдет в дело в качестве аудиопротокола, а перепечатку мы потом приготовим, и вы подпишите.
   Волосы вслед качнувшейся голове совсем закрыли виски и щеки. Очень красивые волосы – темные, с блеском, но словно главная их задача – охранять от чего-то случайного, неожиданного.
   Инспектор вежливо ждал, когда шеф начнет.
   – Мы постараемся вас не задерживать, миссис Ванлейн.
   Ему любезно ответили, что можно не торопиться.
   – Итак, нам необходимо с максимальной точностью зафиксировать обстоятельства вчерашнего несчастного случая. Начнем, если позволите, за полчаса до события.
   Она чуть задумалась, глядя поверх их голов.
   Да, красивое лицо, но правильнее – интересное.
   И не то чтобы очень молодое, кстати.
   – Что же, за полчаса…
   Хозяйка кабинета повертела в руках карандаш.
   Затем стала медленно говорить, прослеживая в памяти детали:
   – Точного времени я не знаю, поэтому начну с шести часов, когда дети были посажены ужинать. Это всегда требует некоторых усилий – перед ужином у них время активной игры, а процессы торможения в таком возрасте еще не вполне срабатывают.
   Инспектор широко улыбнулся:
   – Знакомо, мэм, когда двое моих подрастали… – он тут же осекся. – Извините, что перебил.
   Миссис Ванлейн извинила быстрой улыбкой.
   – И обычно, когда дети едят, я им рассказываю что-то из американской истории. У меня на этот счет есть тематический план, поэтому я укладываюсь в определенное время. Могу сказать: лекция за ужином занимает от восемнадцати до двадцати минут.
   Она встретилась глазами с капитаном, тот кивнул, предлагая двигаться дальше.
   – Вчера мы ждали к себе попозже кое-кого из гостей. А начало вечера муж почти всегда проводит «на площадке» – так мы зовем нашу крышу, читает или работает с деловыми бумагами.
   Капитану захотелось спросить:
   – Дети тоже бывают там наверху?
   – Только вместе со взрослыми. Дверь с номерным кодом закрывается каждым последним из нас, кто оттуда уходит.
   Миссис Ванлейн, разумеется, поняла, к чему в первую очередь задан вопрос:
   – Нет, капитан, никто из детей после ужина на площадку не поднимался.
   – И не видел снизу падения?
   – К счастью, нет.
   Дункан опять кивком попросил продолжать.
   – Марта – служанка, занималась приготовлениями для гостей, дети после ужина ушли во что-то играть, мне следовало подобрать посуду и разные мелочи. Я находилась в хозяйственной комнате, она смежная с кухней.
   Здесь хозяйка дома на секунду задумалась.
   – Помню, Марта вдруг прервала разговор, она первая услышала голос посыльного, который привез заказанный торт, он и обнаружил тело. Мы обе сначала подумали, не случилось ли что-то с кем-нибудь из детей, и поспешили туда.
   Внезапно ее взгляд лишился всякого выражения, однако лицо было сосредоточенным.
   Капитан понял – она находится уже не здесь в кабинете, а там у выхода, и переживает страшный миг, когда видит труп мужа, но еще не понимает, что это труп.
   – Спасибо, миссис Ванлейн, – повысив голос, проговорил он.
   Взгляд вернулся и обратился на Дункана… немножечко удивленный.
   – Следующий вопрос, если позволите.
   Ей все-таки понадобились еще секунды, прежде чем близкое прошлое отступило.
   – Мистер Ванлейн не жаловался на сердце?
   Дункан каким-то одиннадцатым чувством поймал, что вопрос не понравился.
   И пауза подтвердила это.
   Женщина хотела снова взять карандаш, но на ходу раздумала и резко сдвинула его в сторону.
   – Муж относился к разряду людей, которые вообще не жалуются… во всяком случае, очень это не любят.
   Не волнение, а скорее нервная досада ощутилась в паузах и мимике, которая не могла остановиться на одном выражении.
   – Я не раз говорила, что надо снять электрокардиограмму. Если сердце в мои тридцать шесть дает знать о себе, в его возрасте нужно следить за организмом тем более. – Она откинулась на спинку кресла и произнесла уже совсем раздраженно: – Но его злили мои слова, и злила сама мысль, что с ним может быть что-то не так.
   – Значит, симптомы имелись?
   – Он считал это неврозом сердечной мышцы. И как все медики, терпеть не мог лечиться.
   – У вашего мужа было врачебное образование?
   – Да, но он рано оставил практику и начал заниматься фармацевтическим бизнесом, доставшимся ему от отца.
   К досаде в ее лице добавилось что-то горькое.
   Рука инспектора двинулась выключить диктофон, взгляд за разрешением обратился к шефу, и тот кивнул.
 
   Провожаемые любезной служанкой, они вышли наружу и приостановились, увидев здоровенного ротвейлера всего в нескольких ярдах. Пес стоял не то чтобы наготове, однако же и не расслабясь.
   – Он не тронет, джентльмены, – поспешила успокоить их Марта, – он просто «бдит». Мистер Ванлейн так всегда говорил.
   От глагола «в прошедшем времени» чувство в ее лице опять поменялось всего одним лишь каким-то штрихом.
   Дункан вспомнил, как его дочь в детстве любила рисовать лица-маски, где всего тремя-четырьмя линиями выражались грусть, радость, уныние, злоба. Лезла к нему с этой ерундой и заливисто хохотала – маленькой душе весело, оттого что мир так легко изменить одним пустяком.
   – Мэм, расскажите в нескольких словах, что происходило после детского ужина, в те примерно двадцать минут, как прибывший посыльный обнаружил тело.
   Женщина даже расстроилась, что не в силах помочь, и развела руками:
   – Почти ничего не происходило, сэр.
   – Вы сами что делали?
   – Как всегда, убрала со стола посуду, вымыла ее. Потом вымыла блюдо для сэндвичей – с чего-то он очень засалилось, и стала приготовлять сами сэндвичи.
   – А миссис Ванлейн?
   – Она была в соседней хозяйственной комнате.
   – Откуда вы знаете?
   Служанка даже слегка удивилась:
   – Сэр, там открытая дверь, – рука показала куда-то в сторону, – вот она, а вот я.
   Инспектор, озабоченно всматриваясь в не грозящие дождем облака, проговорил тоном человека, которому наплевать на ответ:
   – Миссис Ванлейн, только один раз выходила к детям?
   Марта задержалась, проверяя, на всякий случай, память.
   – Нет, сэр, Ромми не выходила к детям.
   Только сейчас Дункан узнал имя хозяйки.
   К тому же ответ указывал и на их короткие отношения.
   Инспектор поинтересовался еще, в котором часу вчера служанка видела мистера Ванлейна в последний раз, и неожиданно поступили важные данные:
   – Я отводила запереть в кабинет пса, а мистер Ванлейн поднимался по лестнице – это было в самом конце ужина, Ромми попросила меня запереть негодяя за плохое поведение. – Она обратилась к ротвейлеру. – Стыдись, попрошайка.
   Пес, вне сомнений, понял, что его в чем-то винят, но служанка не являлась авторитетом, чужаки – тем более, поэтому он просто отвернул морду в сторону.
   Инспектор уточнил время – оказалось, когда Марта, заперев собаку, вернулась, дети вставали из-за стола.
   Выходило, что падение не могло произойти раньше двадцати минут седьмого и позже, чем без четверти семь, когда приехал посыльный, то есть в пределах двадцати с небольшим минут.
   – Вы говорили с мистером Ванлейном о чем-нибудь? – спросил уже капитан.
   – Нет, сэр, он не успел нас заметить. – Служанка вдруг прикинула что-то в уме. – Вообще-то, обычно он поднимался на площадку пораньше, в начале детского ужина.
   Пес счел нужным культурно их сопроводить до машины и со значительным видом вышагивал несколькими ярдами сзади. А когда они остановились у автомобиля, тоже остановился и сел.
   Превосходный, отменно ухоженный экземпляр, судя по всему, знал себе цену.
   Его направленный на Дункана взгляд был изучающим и недружелюбным.
   Капитан показал инспектору на собаку:
   – Посмотри, глаза почти человеческие.
   – Ага, и наглую ряху отъел.
   Пес перевел взгляд на инспектора, и выражение стало еще менее ласковым.
   – Тьфу на тебя! – сообщил ему тот.

III.

   Следующее утро порадовало ясной погодой.
   В плохую трудней контролировать слежку.
   На встречу с Людвигом Дункан всегда выезжал в гражданском. Из двора полицейского управления его вывозили на одну из городских точек, где легко было пересесть в малоприметный автомобиль, за стеклами которого ничего толком не видно. И прежде чем двигаться к месту встречу, он будет минут пятнадцать каверзно петлять по улицам, так что любой, даже комбинированный хвост неизбежно засветится.
   Меры защиты агентов – дело профессионального долга и человеческой совести шефа полиции, и люди обязательно чувствуют, когда для них делают все возможное.
 
   Контроль указывал на полную безопасность, и капитан уже ехал вдоль сквера, в конце которого, примерно за тридцать ярдов, он притормозит, чтобы двигаться медленно, две-три секунды всего…
   Две-три секунды, и хлопнула левая задняя дверка.
   – Здравствуйте, сэр.
   Автомобиль резко прибавил.
   – Здравствуйте, лейтенант.
   Дункан, взглянув в зеркальце, увидел смуглое лицо и белозубую улыбку.
   Ему нравился этот парень и профессионально, и по-человечески – вырос в Центральной Америке, в бедноватой среде, откуда как раз часто и идут в подручные к криминальным боссам, а этот пошел в полицию на самый опасный рубеж борьбы.
   – Сэр, я вызвал вас по странному вопросу, не проверенному еще мной вполне.
   – Лейтенант, в нашей ситуации вы определяете, что важно, а что нет. Пожалуйста, никогда не церемоньтесь.
   Почему-то боль коснулась сердца, просто от мысли, что в их работе неизбежны потери хороших людей.
   – И соблюдайте максимальную осторожность, нам не нужны успехи ценой вашей жизни.
   Сзади раздался смех с благодарными нотками.
   – Вы заботливый, сэр. Домашние вами довольны, да?
   – Устаете среди подонков?
   Дункан не ответил на вопрос о близких, родителей уже нет.
   – Как сказать, сэр…
   Про супружеские годы нечего вспомнить, дочь уже взрослая.
   – Я, сэр, вырос в поселке на побережье, сколько помню себя – песок и море, – сейчас, взглянув в зеркальце, капитан увидел задумчивое с оттенком грусти лицо. – Это философия, сэр, песок и море. Море – невероятное целое, и всегда ведущее в другое – тоже в огромное. И песок. Из частиц. Их даже нельзя по отдельности рассмотреть. Стряхиваешь с ладоней и топчешь ногами. Когда человек постигает огромное, ему страшно остаться песчинкой, сэр.
   Дункан вдруг снова почувствовал холодное касание к сердцу.
   – Вы вполне контролируете ситуацию?
   – Думаю, да. Но вот о ней самой, сэр… разболтался на посторонние темы, простите.