Алекс ТекилаZZ. Голос крови (сборник)

   – Что… ты тут делаешь? – выдыхает она, ужасаясь.
   – Чай пью, – невозмутимо отвечает он. – Разве не видно?
   Видно очень плохо. Но он и правда сидит в непринужденной позе на стуле возле ее дивана и что-то пьет. Она молит небо о том, чтобы это действительно был чай.
   – Я спросила, что ты делаешь в моем доме? Я тебя сюда не приглашала! – строго цедит она сквозь зубы.
   – Это только в кино нас нужно приглашать. В жизни мы и без приглашения прекрасно справляемся.
   – Включи свет! – хватаясь за горло, требует она.
   – Я не пробовал. Про «сладкую», это я так, чисто гипотетически…
   Он спокоен, даже слишком расслаблен, весело настроен и расположен к общению.
   – Что ты со мной сделал? – требовательно спрашивает она.
   – Слегка оглушил. Все пройдет, обещаю.
   – Зачем ты сюда пришел?
   – Я же не мог тебя бросить одну! – удивляется он.
   – А зачем ты меня по голове бил? Зачем шел за мной?
   – Я чая хотел, а ты явно не была настроена меня им угощать, – он безмятежно разводит руками.
   – А пить тебе хотелось – до смерти!
   Ее едкий сарказм и раздражение мало его трогают.
   – На твое счастье, нет, – усмехается он, и она даже во тьме видит, как опасно сверкают его зубы.
   – Включи свет!
   – Хочешь меня увидеть? – понимает он.
   – Да.
   – Тогда позволь вопрос. Ты предпочитаешь блондинов или брюнетов?
   – Без разницы, – сухо отвечает она.
   – Значит, на мой вкус? – в его голосе слышится улыбка. – Постарше или помоложе?
   Тишина.
   – Значит, помоложе.
   – Почему «значит»?
   – Потому что если постарше, об этом говорят, а если моложе, стесняются признаваться. Женская психология.
   Он снова улыбается.
   – Свет, – напоминает она.
   Он поднимается, и тут же раздается щелчок выключателя.
   Ольга прикрывает глаза ладонью, но вскоре обретает способность видеть и, отстранив руку от лица, резко отшатывается назад.
   – Я хотел, чтобы тебе было удобней меня рассмотреть, – весело сознается он.
   – Зачем же под самый мой нос свою рожу пихать? – раздраженно спрашивает она.
   – Разве это рожа? – взмахнув у своего лица рукой, не соглашается он. – Или я плохо старался?
   Старался он хорошо. Даже слишком. Лицо молодое, но в меру. Лет 25–27. Кожа светлая, гладкая. Черты лица классические – прямой нос, высокий лоб. Дивные золотые кудри и красивые глаза цвета океана. Такие же лазурные. Овальные. Безупречные. И улыбка – сахар в меду или мед в сахаре. Зубы, белые как снег, и тело, как у статуи Микеланджело. Давид чистой воды. Только не каменный, и стоит не во Флоренции, а перед ней. И улыбается…
   – Я заслужил похвалу?
   – С какой стати я должна тебя хвалить? – едко огрызается она.
   – Можешь и не хвалить, но это оскорбительно, – обиженно замечает он. – Я сделал все, чтобы тебе было приятно смотреть на своего соседа по жилплощади.
   – Кого?
   – Давай опустим то место, где ты истерически кричишь и угрожаешь мне ментами, – предупредил он, брезгливо морщась. – Последних я не боюсь, как коллег по роду занятий, а первое я страшно ненавижу. Выбор у тебя невелик: согласиться по доброй воле или… тоже согласиться, но уже по иным, менее приятным причинам.
   – Ты собираешься остаться навсегда? – ужасается она.
   – Навсегда – это слишком много, тем более для долгожителя. Пары недель мне хватит.
   – Хватит для чего?
   – Мне нужен комфортный отдых. Я на время устраняюсь от дел. Устал.
   Он сладко потягивается, хрустит косточками и зевает.
   – Позволите прилечь, хозяйка? – осведомляется он, кивая в сторону дивана, на котором она лежит.
   – Со мной рядом?
   – Я думал – ты спишь в спальне! Тогда я лягу там, – он благодушно разводит руками, направляясь в коридор.
   – Ты?..
   – Можем и… мы… вместе, – задорно подмигивает он.
   – Не можем. Ложись тут. И поклянись мне всеми демонами ада, что ты ко мне в спальню ни ногой.
   – Клянусь всеми демонами ада! – вскинув руку, повторяет он пламенно. – Если бы это еще что-то для меня значило…
   Он тихо посмеивается, но она не разделяет его веселья.
   – Надо же, нежить, а храпит, как живой мужик! – бурчит она, ворочаясь с боку на бок…

* * *

   Работа не ладится. Все валится из рук. Мысли путаются и все время возвращаются к тому, что у нее дома, на ее диване, перед ее телевизором, с чашкой ее чая лежит живой вампир. Впрочем, утверждение о том, что он живой, сомнительно…
   «Я буду спать», – сказал он, и сколько она не пыталась отвлечься, воображению непроизвольно представлялся гроб с сырой землей и его тело внутри. Хотя утром, он, кажется, вполне комфортно чувствовал себя на атласных простынях ее дивана.
   – Он всего лишь авантюрист! – внезапно осознает она. – А я испугалась! Поверила! Нужно в милицию звонить…
   Она берет трубку, но в ней вместо гудков раздается голос:
   – Я же тебя просил без милиции.
   Немая сцена. Паника и ком в ее горле.
   – Раз ты все равно не работаешь, может, сходим прогуляться? Покажу тебе пару фокусов. Тебе ведь интересно?
   Он явно самодовольно усмехается по ту сторону телефона. Ее это злит, но она соглашается. Ей очень интересно…

* * *

   – Спрашивай, – позволяет он, ухмыляясь.
   Они гуляют по улицам города уже битый час. Все это время он молчит и самодовольно улыбается своим мыслям, а она изо всех сил напускает на себя безразличный вид, хотя происходящее уже начинает ее раздражать. Но она терпит. Она очень хочет узнать…
   – Брось! – тянет он своим певучим, беспредельно мелодичным голосом. – Ты совершенно не умеешь притворяться. Спрашивай!
   – Кто ты?
   – Мне казалось, с этим мы уже определились.
   – Этого не может быть. Вампиров не бывает!
   – Еще как бывают. Или ты полагаешь, что веками неутихающие разговоры о нас – пустая болтовня и вымысел? Уверяю тебя – люди на такое не способны! Всякая ложь в этом мире пропитана истиной. Все, что вы умеете – обыгрывать и искажать факты.
   – Ты не похож на ходячий труп.
   – Вот! Самое грубое искажение фактов. Вампиры не мертвецы. Они живые! Существа из плоти и крови. Мы пьем воду и едим пищу, дышим, спим, но мы не способны к самостоятельной выработке необходимой всему живому энергии… Впрочем, я слишком опережаю события.
   – Значит, ты правда вампир?
   Он недовольно морщится.
   – Смотря что вкладывать в этот термин. Я не мертв, и кровь пью далеко не у всех. Ведь я волак.
   Он улыбается, и на его безупречном лице появляется самодовольное выражение.
   – Волак?
   – Пьющий женскую кровь. Перевод дословный, – бросив на нее косой взгляд с прищуром, поясняет он.
   – А мужчины тебе чем не угодили? – возмущается она. – Почему нам одним такая честь?
   – Фу, какая гадость! Мужская кровь горчит, и после нее во рту остается привкус нестиранных носков.
   Он гадливо морщится, но продолжает:
   – Потребности в энергии она, безусловно, удовлетворяет, но ненадолго. Женщина – вот источник жизни. В ее крови ключ бытия. Поэтому ни один уважающий себя волак не станет пить мужскую кровь. По нашим меркам, это самое низкое из всех возможных падений.
   Он замирает, чтобы тут же театрально выдохнуть следующие слова:
   – Волак – художник любовной иллюзии! Мастер, околдовывающий разум и тело, искушающий лишь ту женщину, которая этого ждет. Он дарует любовь, а взамен берет самую малость – немного сладкой энергии жизни…
   – По принципу пиявки? – едко перебивает она.
   Он снова морщится, но тут же усмехается с оттенком веселья в глазах.
   – Мы никогда не берем лишнего. И работаем чисто. Не подкопаешься. Мастерски создаём иллюзию. И даем не меньше, чем берем. Все честно.
   – Впечатляющий альтруизм! Одурманить, изнасиловать и напиться крови!
   Он весело улыбается ее ядовитым замечаниям и, закатав рукава, демонстрирует гибкие кисти рук с красивыми длинными пальцами.
   – Настало время демонстрации.
   – Ты собираешься совратить кого-то на моих глазах? – ужасается она.
   Он смеется. Раскатисто, но негромко.
   – Предполагаю, что это мое умение ты сомнению не подвергаешь. Или я не прав? Скажи, и я всегда смогу переубедить тебя на твоем собственном примере.
   Он улыбается ей сахарной улыбкой, смотрит в глаза немигающим долгим взглядом, и по ее коже пробегают мурашки, а щеки непроизвольно начинают краснеть. В этот миг у нее не остается сомнений в том, что это не простой смертный. Ни один мужчина не способен так будоражить взглядом.
   – Не стоит, благодарю! – с деланным отвращением возражает она и резко меняет тему. – А как тебя зовут?
   – Здесь и сейчас я Алекс! – усмехается он. – Здесь и сейчас…

* * *

   Она видела многое и полагала, что ее сложно удивить, но волаку это удается.
   – Это гипноз? – тихим шепотом спрашивает она, когда он на ее глазах облачается в коллекционный костюм, а стоящий в двух шагах продавец этого не замечает.
   – Иллюзия, – он щелкает пальцем и усмехается.
   К моменту, когда они покидают магазин с ворохом элитных обновок для него, на них по-прежнему никто не обращает внимания.
   – Это воровство, – хмуро цедит она себе под нос, зная, что он ее отлично слышит.
   – В стране, где все воруют, эти слова звучат нелепо, – цинично возражает он.
   – Да уж, решила поговорить с упырем о нравственности, – усмехается она.
   – Сколько же раз тебе повторять?! Я волак! Не упырь! – вздыхает он раздосадовано.
   По дороге они натыкаются на чумазого мальчишку, что просит подаяния, протягивая маленькую грязную ладошку каждому, кто проходит мимо. Ольга тянется в карман за деньгами, а ее спутник тем временем смотрит на ребенка с откровенным презрением.
   – Попрошайки, – гадливо морщится он. – Мелкие паразиты. Москиты в мире кровососущих. Это отвратительно! Если берешь – бери! По-крупному, а не пресмыкайся за пятак. Суть одна. Но так хоть достоинство свое сохранишь.
   – У него нет выбора, – возражает Ольга.
   – Выбор есть всегда, – усмехается он. – Он, как и я в свое время, выбрал легкий путь. Жить на подачках. С этого и начинаются вампиры.
   Перехватив ее откровенно пораженный взгляд, он смеется.
   – А ты полагала, мы рождаемся кровососущими? Нет, это приходит со временем. Апофеоз развития вампиризма. А я стою на верхушке этой пирамиды. Волак – это высший мастер. Всякая пиявка способна сосать кровь у любой живой твари.
   Он снова брезгливо морщится и косится на чумазого пацаненка, что теребит женщину за рукав блузы, выпрашивая еще денег.
   – А ты попробуй, добейся такого мастерства, чтобы тебе ее предлагали сами, – продолжает волак. – Женщины…
   Он вздыхает сладко и щурится как сытый кот.
   – Как много в этом чарующем слове… Женское тело – колыбель новой жизни. Вместилище сил, молодости и красоты. Всем, что у меня есть, я обязан вам!
   Ольга слушает зачарованно, ждет продолжения, но волак, сознавая ее интерес, усмехается ее ожиданию, смакует его. Он не собирается полностью открывать занавес тайны. Не сейчас…
   В музее истории, закрытом на текущий ремонт, он демонстрирует ей чудеса внушения. Директор музея изображает по его желанию кактус в пустыне в засушливый год, а его секретарша танцует «Лебединое озеро». Волак смеется. Ему весело. Ольга хмурится. Происходящее кажется ей отвратительным, а он сам – вульгарным хамом, избалованным, развращенным типом.
   – Прекрати! – требует она, когда к танцу секретарши для его увеселения присоединяется и уборщица. – Это уже не смешно. У тебя нет права насмехаться над этими людьми.
   – Почему? Кто силен, тот и прав! Разве не по этому принципу живут люди в нашем мире?
   – Но это никому не дает права унижать слабых, – грустно возражает она. – Я ухожу.
   Она разворачивается к выходу, и он некоторое время провожает ее заинтригованным взглядом, а затем предлагает:
   – Пообедаем? Я угощаю.
   – Не желаю есть на ворованные деньги.
   – Заплати ты.
   – Оплачивать твою нездоровую тягу к роскоши я желаю еще меньше!
   – Тогда не упрямься. Из двух зол положено выбирать меньшее.

* * *

   Элитный ресторан – самый дорогой в городе. Неповторимое меню, французский повар, шампанское «Кристалл». Она безразлично ковыряет вилкой в своей тарелке, он ест с отменным аппетитом. Вокруг красиво, как в сказке. Живая музыка, живые цветы и… живой вампир. За столом напротив…
   – Тебя возможно поймать?
   – Никто не ловил.
   – Почему?
   – У меня много лиц. Но никто никогда не вспомнит ни одного из них.
   – Ты бессмертен?
   – Все бессмертны – в широком смысле этого слова. Но тела наши бренны, увы, – вздыхает он безразлично. – Другое дело, сколько мы способны в них прожить.
   – И сколько же ты способен прожить в своем теле?
   – Вопросы возраста для меня столь же интимны, как и для всякой уважающей себя женщины. Но позволю себе заметить, что я уже значительно старше тебя.
   Он ухмыляется и кладет себе в тарелку очередной кусок осетрины.
   – Намного?
   – Что есть «много» или «мало» перед ликом вечности? – разводит он руками, усмехаясь.
   Он снова играет с ее интересом, водит за нос, разжигает любопытство и, похоже, не спешит погасить его своими ответами. Одно слово – вампир!
   – Значит, так ты живешь? Банальный потребитель чужого труда. Праздно и легко, пока другие надрываются? – замечает она.
   – А кто же тебя вынуждает надрываться, Олюшка? – елейно улыбается он.
   – Необходимость.
   – Необходимость, говоришь? Она ли? Или это делает страх? Что без твоих трудов праведных ты вообще никому не нужна? В тридцать лет ты впервые подумала об этом. И вот уже шесть лет эта мысль не оставляет тебя, не правда ли?
   Он неспешно растягивает губы в циничной усмешке. Он доволен собой, его глаза холодны. Наивно ждать от кровососущего жалости, но он сделал ей по-настоящему больно, и она не сумела остаться равнодушной хотя бы внешне.
   – А тебя подобные мысли не терзают, – констатирует она холодно.
   – Нет. Я свободен от предрассудков и человеческих страхов. Поэтому я живу, как хочу.
   – Вампир – потребитель чужого…
   Волак откладывает вилку и откидывается на спинку стула.
   – Я слишком стар, чтобы мне читали нотации и учили нравственности. Наведи порядок в своей жизни, а уже потом веди других в светлое будущее. Это ваша всеобщая людская проблема. Идеализм и тяга к сказке. А в реальности вокруг – дерьмо. Ни дня, ни часа вы не бываете честны даже сами с собой. Вы, создавая массу условностей, не даете себе жить, а когда становитесь так несчастны, что уже не в силах это выносить, пытаетесь сделать такими и всех вокруг. Не я лицемер, а ты! Вы все! А я живу свободно и никогда не беру больше того, что мне могут отдать.
   – Добрый и справедливый, прям Робин Гуд! Если каждый так станет делать, что останется?
   – В том-то и дело. Я счастлив, поэтому и другим не мешаю быть таковыми.
   Ольга смолкает, разбитая наголову его сокрушительной логикой закоренелого эгоиста.
   Он спокоен, даже безразличен. Вновь вооружается вилкой и неторопливо ест. Уверенный, безупречно красивый, опрятный и шикарно одетый – он вызывает в ней чувство отвращения.
   – Десерт ешь сам, – она поднимается.
   – Ужин можешь не готовить. Я буду не голоден, – он отрывает взгляд от тарелки и направляет его куда-то за спину Ольги.
   Она резко разворачивается и обнаруживает за столиком неподалеку весьма привлекательную особу, явно ожидающую того мига, когда волак подойдет к ней. Ольга горько вздыхает. Она проиграла этот бой.

* * *

   Он переменчив. То щепетилен и аккуратен, педантичен во всем вплоть до мелочей, то вдруг превращается в безалаберного неряху. Так же переменчиво и его настроение. Смех легко сменяется гневом или слезами, а затем стенаниями, что «ему ужасно везет с плаксами». Что он имеет в виду, ей непонятно, но ее посещают догадки. Его настроение как-то связано с кровью, которую он потребляет. Она видит, как он приходит под утро на ночлег к ней домой – злой или умиротворенный. Но неизменно сытый. Она предполагает, что кровь не только сообщает ему настроение жертвы, но и частично передает ее характер.

* * *

   В этот вечер он непривычно благодушен. Ходит по квартире в одних спортивных штанах с ее гитарой и тревожит гибкими пальцами струны, что-то негромко напевая себе под нос. Ольга следит за ним. Его не было дома всю ночь. Уже третью на этой неделе. Он частит.
   Как-то в момент откровения он признался: чтобы выжить, волаку нужна самая малость – пара глотков каждое новолуние… Но для того чтобы создать и поддержать иллюзию, требуется намного больше сил… и крови. И он вынужден пить еще и еще…
   – Переверни страницу. Вся конспирация насмарку. Читать один и тот же разворот тридцать минут кряду – неправдоподобно! – смеется он.
   – Ты весел сегодня. Хорошая жертва попалась? – она придает голосу безразличную уверенность и с замершим сердцем ждет ответа.
   Волак на миг останавливается для того, чтобы весело и задорно посмеяться.
   – Ты долго готовила этот вопрос. Полагаю, имеешь право узнать правду. Хорошая.
   – Значит, твое настроение напрямую зависит он жертвы?
   – Почему жертвы? – обиженно морщится он. – Некрасивое слово. Ей понравилось.
   – Сомневаюсь…
   – А ты проверь! – усмехается он и вновь дразнит ее недвусмысленным взглядом. – Будешь знать наверняка.
   – Предпочитаю неизвестность.
   – Что еще? – оборачиваясь на ходу, хмурится он.
   Ольга молчит. В ее сознании проносится множество вопросов, но она не знает, с какого начать.
   – Остановись хоть на миг! – морщится он. – Даже я не способен разобраться в безумном ворохе твоих вопросов. Почему я снова пью? Ты это хотела спросить? Потому что ваша кровь не одинаково насыщает. Все напрямую зависит от личности. Яблоки тоже различны на вкус, как и вода. Одна – чистая и сладкая, как мед. Живая. А другая – стоячая. Мертвая.
   – Почему ты ее пьешь?
   – Кровь несет не только питательные вещества. Она таит информацию – чистую энергию жизни. Вампиры неспособны воспроизводить энергию, но она нам нужна, так же как и всем остальным. Поэтому мы ее пьем.
   – Это сложно понять…
   – Легче, чем кажется. Это как влить бензин в бак своего авто.
   – А кто же тогда заправляет другие авто?
   – Они изначально устроены так, чтобы производить для себя бензин. Вернее, из капли изначально пришедшего извне топлива вырабатывать многие литры бензина долгие годы подряд. Приумножать дарованное.
   – А вы почему не приумножаете?
   – Приумножатель не работает. Нет его у нас, – он хмурится, откладывает гитару и опускается в удобное кресло напротив нее.
   – Выходит, вы просто не можете по-другому?
   – Выходит что так, – усмехается он.
   – Но это не оправдывает злоупотребления. Можно обойтись и меньшим. Тебе нравится такая жизнь! И меня ты выбрал умышленно, чтобы жить в роскоши. Ведь это так удобно – ничего не делать и ни за что не платить. Спать до обеда в шикарной квартире женщины, у которой нет ни семьи, ни родни. Где тебя никто не потревожит.
   Он изучает ее спокойным взглядом, слегка касаясь указательным пальцем своих идеально очерченных губ.
   – Очень сильная личность. Но слишком самодостаточная для женщины. Это пугает мужчин и делает тебя несчастной.
   Ольга хмурится, но он продолжает сверлить ее пронизывающим взглядом безбрежных, бездонных, невыносимо лазурных глаз.
   – Наша встреча была неслучайна. Ты искала меня. Ждала того, кто облегчит твои муки.
   Ольга вздрагивает. Она не может ни встать, ни вскрикнуть, хотя испытывает невыразимый ужас, когда он, поднявшись, плавно скользит через разделяющее их пространство, заглядывая своими невозможными глазами прямо ей в душу.
   – Не нужно меня бояться. Это совершенно не больно, – любовно поет его голос, разрушая стену ее страха, – а после тебе будет очень легко…
   Всё, что Ольга чувствует – это как деревенеет от испуга ее тело и пересыхает во рту. А затем становится тепло от прикосновения его рук. И, кажется, время замирает, легкие навеки перестают дышать, а на землю спускается вечная мгла. Бесконечная лазурь его глаз неторопливо растекается перед ее взором, застилая собой все пространство вокруг и даже внутри нее…

* * *

   Холодно. Кончики пальцев слегка онемели и покалывают. Во рту царит пустыня. Кружится голова.
   Кажется, все это ей описывала Анна.
   Ольга с трудом приподнимается на постели. Сознание мутится, картинка перед глазами нечеткая. Дрожащая рука ощупывает горло. Слева на шее отчетливо чувствуются небольшие ранки с подсохшей кровавой корочкой.
   Она жалобно всхлипывает. Ей страшно. Слегка тошнит, и от волнения голова кружится еще сильнее. Сильно дрожат руки. Это слабость от потери крови. Утешает только одно – она все еще жива.
   Все эти дни, что Оно жило под ее крышей, страха не было. Он прошел, испарился, растаял… Был лишь интерес к неведомому, необъяснимому. А теперь страх вернулся. Закрался в самые потайные уголки сознания и пугает ее оттуда, усталую и обессиленную…
   Водоворот мыслей кружит в ее сознании. Святая вода… Церковь… Крест.
   Может ли что-то из этого ей помочь? Если бежать, то куда, к кому?
   Ольга, пошатываясь, поднимается. Она в спальне. Как она тут оказалась, догадаться несложно. А чем он тут с ней занимался – еще легче. В душе – отвращение к самой себе и… гнев! Безудержный. Обжигающий. Дарующий силы.
   На шатких, неустойчивых ногах она движется к двери, кутаясь на ходу в покрывало.
   Коридор. Дверь ванны, туалет, поворот, холл. Гостиная…
   Он сидит на подоконнике и смотрит в окно. Его тело расслаблено, лицо безмятежно. Он всецело умиротворен.
   – Очень красивое небо, – тихо шепчет его голос. – Неужели оно всегда было таким красивым? Почему я раньше этого не видел…
   Ольга опирается о диван. Она молчит. На гнев уже не хватает сил, они все ушли на то, чтобы добраться до гостиной.
   Алекс ведет себя странно. То же безупречное лицо и тело, но совершенно иное выражение лица и глаз, тот же голос, но в нем слышится совсем другая мелодия. Словно не тот человек…
   Ольга спохватывается, напоминая себе, что это волак, вампир, и если в нем и произошли перемены, то лишь благодаря воздействию ее крови.
   – Прости, – шепчет он, оборачиваясь. – Задумался. Ты, верно, голодна. Присядь.
   Он вскакивает. Осторожно, как заботливейшая из сиделок, усаживает ее на диван и подкладывает ей за спину подушку. Ольга хмурится. Происходящее ей непривычно.
   – Ты укусил меня, – она старается вложить в эти слова весь свой гнев и обиду. Выходит плохо. Голос сиплый и слабый.
   – Да. Прости. Я знаю, что виноват. Слишком увлекся. Головокружение пройдет. Тебе нужно поесть. Я приготовил обед. Все, как ты любишь…
   – Ты знаешь все только о своих собственных нуждах! Откуда тебе знать, что и как люблю я? Не помню, чтобы ты меня спрашивал, хоть и живешь здесь уже несколько недель.
   – Теперь я знаю.
   Он смотрит ей в глаза. В его взгляде – вина, а может, мастерская маска раскаяния.
   – Кровь переносит энергию, которая таит в себе информацию. Я пью кровь и непроизвольно получаю всю информацию о человеке. Его прошлое, настоящее, мечты, горести, надежды и страхи. Я знаю о тебе все.
   Ольга смотрит изумленно, с трудом пытаясь осознать то, что услышала. Волак молчит. Он ждет каких-то слов или действий с ее стороны. Любых. Но, не дождавшись, уходит на кухню.
   Пока она ест, он старательно обрабатывает укус на ее шее. Ольга хмурится и морщится, капризничая, как дитя, но его забота немного ее успокаивает.
   – Много жидкости и сна. Лечение универсальное, как при простуде, – несмело улыбается он. – Тебе лучше?
   Она игнорирует его вопрос и строго цедит:
   – Ты должен уйти. У тебя не было права меня кусать. Это было против правил.
   Она не особенно рассчитывает на результат. Тех самых упомянутых правил никто из них не обозначил. Ей нечем на него повлиять. Она беззащитна. Но Алекс снова удивляет ее.
   – Ты правда этого хочешь?
   – Да.
   Шорох, тихий звук шагов, приглушенных ковром, и скрип петель новой двери. Тишина. Волак ушел.

* * *

   Она спит весь день, а когда пробуждается, силится забыть последние недели, как кошмарный сон. У нее плохо выходит. Он все время перед глазами. Странно. Слышать в голове его мысли, ощущать его кожей. Чувствовать, что сейчас ему холодно и грустно, как потерявшемуся котенку.
   Она ругает себя за глупую сентиментальность и неуместное сострадание к тому, кто пьет людскую кровь. Но странные ощущения не покидают ее. Она злится. Размышляет. Приходит догадка, что это реакция, как после укуса комара. Только ранка от комариного укуса зудит, а в случае с волаком возникает навязчивое чувство близости.
   От этих мыслей ее отвлекает звонок в дверь.
   – Не могу прогнать. Весь день тут жмется. Выкинуть жаль, хорошенький. Не твой?
   Ольга смотрит на соседку недоуменно, та кивает за дверь. На полу у стены сидит собачонок.
   – Мой, – врет Ольга.
   У нее необъяснимая слабость к собакам, но ритм жизни, частые командировки не дают возможности завести щенка. Она решает, что это знак свыше.
   Собачонок попался прожорливый. Вылакал тарелку молока, умял пять сосисок и наглейшим образом разлегся на ее коленях, вылизывая при этом хозяйскую руку с какой-то непередаваемой нежностью и сытой благодарностью.
   – Стоило одного нахала вон выставить, как тут же другой образовался…

* * *

   Поздний вечер. Усталость.
   Дом встречает шумом музыки и грохотом кастрюль на кухне. Пряный аромат любимого соуса растекается квартирой.
   – Пришла наконец! Мои нервные клетки тоже, знаешь ли, плохо восстанавливаются!
   Ольга изумленно хлопает глазами. Волак в переднике и со сковородкой хлопочет на кухне, как ни в чем не бывало.
   – Рано тебе на работу, – ворчит он себе под нос.
   – А где пес?
   Ольга приходит в себя и кидается к заветной коробке, где она устроила комфортное жилье драгоценному заморышу.
   – Пройдоха, ты где?
   – Что за имя такое?! Пройдоха! Мне совсем не нравится, – бурчит он. – Нет его, не кричи.
   – Ты его вышвырнул? Как ты посмел! Я всегда мечтала о такой ласковой собаке.
   – Я знаю.
   – Как ты попал сюда?
   – Ты сама меня впустила.
   – Не понимаю… – шепчет она.
   Ольга кривит душой. Она понимает. Догадывается. Еще утром у нее мелькнула мысль, что у щенка слишком знакомые, необычно лазурные для собаки глаза. Таких совпадений не бывает. Снова иллюзия…
   – Зачем? – спрашивает она.
   – Я не могу теперь уйти, – горько усмехаясь, шепчет он.
   – Потому что я знаю твою тайну?
   – Потому что я попробовал твою кровь…

* * *

   Ночь. Дверь закрыта на замок, ее подпирает массивная тумбочка. Но она не спит. Прислушивается.
   Тихо. Ни звука. Она знает, что и он не спит, и это тревожит ее, не дает расслабиться. Ей в равной степени страшно и интересно. Выгнать его она не может. Какой смысл? Он снова придет. Проберется в дом, просочится в ее жизнь. Ведь он сам сказал, что теперь она ему нужна. Он познал тайну ее крови, и она пришлась ему по вкусу.
   От этих мыслей тревожно и жутко, особенно по ночам. Но днем еще тяжелей. Днем перед ней постоянно эти глаза. Теперь они смотрят иначе. Ждут и просят…
   Ее кровь как-то по-особенному подействовала на него. Он сам признает это. Она открыла перед ним новый мир. А может, он увидел старый ее глазами.
   Волак стал ласков, как котенок, но она не верит ему. Нельзя верить тому, кто пил твою кровь и знает все тайны твоей души.
   Он много говорит. Удивляется всему, что видит, и она непроизвольно верит, что этот мир стал для него открытием.
   – Как же так?! – дивится он. – Почему на Земле так много людей, и все они так по-разному воспринимают жизнь? Никто под этой Луной не смотрит на небо такими, как ты, глазами…
   Она становится для него наркотиком, и это ее пугает. Из нежного зверя он превращается в опасного хищника, ловца, который умело расставляет свои сети. Он снова жаждет ее поймать. Это страшно: каждую ночь ложиться в свою постель и не знать – наступит ли завтра?..
   Но пока оно наступает. Он говорит, что она – драгоценнейшее из сокровищ мира, редкий человек. В ее жизни было много горя, но она все еще умеет любить.
   – При чем здесь любовь, не понимаю, – возражает она устало.
   – Чем больше в крови информации о жизни, о любви, тем сильней ее заряд, – поясняет он. Теперь он все время что-то ей поясняет. Он открывается, и это пугает еще больше. Он и Ольгу заставляет смотреть на мир иначе. Теперь в ее жизни все меньше тишины и все больше неспешных ночных разговоров обо всем на свете.
   – Значит, я всего лишь долгоиграющая батарейка?
   Он несогласно мотает головой. Лазурные глаза задумчивы и грустны. Только подумать, и это – глаза вампира! Как странно…
   – Ты моя живая вода, – мелодично возражает его голос.
   И от этого признания ей становится еще страшнее.

* * *

   – У нас праздник? – интересуется она, едва переступает порог своей квартиры.
   – Прости, что не встретил. Не успевал все закончить, – извиняется он откуда-то из недр ее кухни.
   Вечерние прогулки стали традицией. Он встречает, провожает. Обеспечивает безопасность. Настаивает на том, что свежий воздух ей полезен. Она всякий раз усмехается, едко замечая, что от «свежего воздуха» кровь, вероятно, сытнее. Он не спорит, не доказывает и не опровергает. Он поразительно терпелив. Определенно, это качество он позаимствовал не у нее. Однако раньше он им не отличался.
   Ольга боится. Он слишком обходителен. Волак, познавший все тайны ее души, – грозный враг. Ей тяжело ему противиться. Он двигается и смотрит так, что у нее переворачивается все внутри. Затрагивает нужные темы и говорит только тогда, когда она желает его слышать. А когда ей нужна тишина, он молчит. Он идеален, но разум напоминает ей, что это всего лишь иллюзия…