Страница:
Виктория Александер
Милая грешница
Пролог
Лондон
Февраль 1854 года
– Ну что ж, выпьем за любовь, – произнес, подняв чуть выше свой бокал, достопочтенный Найджел Кавендиш, единственный сын виконта Кавендиша, пребывавшего в добром здравии и, судя по всему, намеревавшегося прожить еще долгие годы.
– За любовь, – поддержал его Оливер Лейтон, граф Норкрофт.
Тост словно эхо повторили все четверо мужчин, собравшихся в своем излюбленном клубе, чтобы отметить в тесном кругу бракосочетание их друга Джонатана Эффингтона, маркиза Хелмсли, с кузиной Оливера Фионой, состоявшееся всего каких-нибудь несколько часов назад. Несмотря на то что каждый из присутствующих мужчин поднял бокал за любовь, сделали они это явно с разной степенью энтузиазма. И дело было вовсе не в том, что кто-то из них был противником этого чувства. Оливер даже мог бы поклясться, что все его друзья были в душе романтиками, возможно, за исключением Дэниела Синклера. Этот американец присоединился к их компании недавно и представлял собой интересное дополнение к ней. Он также олицетворял их общую надежду на получение хороших прибылей от капиталовложений в проект строительства железных дорог в Америке.
– И за веру в то, что именно любовь, а не просто чувство долга будет сопровождать неизбежное, – добавил Гидеон Пирсолл, виконт Уортон.
Синклер приподнял бровь:
– Под «неизбежным» подразумевается брак?
Уортон пожал плечами:
– А что же еще?
Уортон был исключением, поскольку единственный из них на собственном опыте познал все прелести брака. Можно было подумать, что уж он-то знает, что такое любовь. Было бы вполне естественно предположить далее, что, принимая во внимание недолговечность как его брака, так и, несомненно, любви, ни то ни другое у него не сложилось удачно, хотя он никогда об этом не говорил, а друзья не задавали лишних вопросов.
– Правильно, правильно! – кивнул Кавендиш, который стремился получать максимум удовольствия от максимально большого числа женщин, не сосредоточивая особого внимания на какой-нибудь одной из них. Любовь он считал делом излишне хлопотным.
Что касается самого Оливера, то он, естественно, не был противником ни любви, ни брака, хотя в данное время отнюдь не собирался очертя голову бросаться в водоворот ни того ни другого.
Мужчины поудобнее расположились в креслах, и Оливер окинул взглядом всю компанию:
– Итак, насколько я понимаю, относительно условий нашего спора не имеется никаких вопросов?
– Нашего пари, – поправил его Синклер.
– Нашего пари, – сказал Кавендиш. – Мне не хотелось бы выглядеть…
– Ставка которого составляет один шиллинг, – перебил его Оливер.
– …меркантильным, но я по-прежнему считаю это абсолютно недостаточной суммой, учитывая важность того, что при этом поставлено на карту, – продолжил свою мысль Кавендиш, перебив, в свою очередь, Оливера. – И победитель, то есть последний из нас, которому удастся дольше всех избегать священных уз брака…
– «Путы» – более подходящее слово, чем «узы», – скривив губы, вставил Уортон.
Синклер усмехнулся:
– А мне показалось, что самым важным здесь является слово «избегать».
– Правильно подмечено, – усмехнулся Уортон и чокнулся с американцем.
Кавендиш раздраженно прищурился:
– Как я уже говорил, последний из нас, кто дольше всех останется холостяком, выиграет четыре шиллинга, – Он помотал головой, – хотя я все-таки считаю, что это недостаточная сумма.
– Дело не в деньгах, – пожал плечами Оливер. – Деньги здесь всего лишь символ.
– И все же, – задумчиво произнес Синклер, – в том, что он говорит, есть здравый смысл. Если отбросить разглагольствования о символах, то четыре шиллинга и впрямь ничтожное вознаграждение за готовность избегать брака в течение всего срока действия нашего пари.
– Может быть, и так, – задумчиво сказал Уортон. – Все зависит от того, насколько крепкое у каждого из нас здоровье и не придется ли последнему, кто выстоит, опираться на трость, чтобы удержаться в вертикальном положении, и пользоваться услугами сиделки, чтобы сделать глоток виски.
– Бренди, – автоматически поправил Оливер и взглянул на остальных. – А еще лучше коньяка. Если последним окажусь я, то, вступая во владение баснословным состоянием в четыре шиллинга, я предпочел бы отметить это событие именно коньяком. Считаю, что нам следует добавить к денежному выигрышу бутылку коньяка.
– Самые лучшие выдержанные коньяки созревают столетиями, а то и больше, – сказал Уортон. – Великолепная мысль!
– Уж получше, чем просто четыре шиллинга, – с довольным видом кивнул Кавендиш. – Так, значит, все согласны? К денежному выигрышу мы добавим бутылку самого лучшего коньяка, какой только найдется в клубе, так чтобы последний из нас, оставшийся холостяком, мог как следует отпраздновать это.
– Или утешить себя, – улыбнувшись, сказал Синклер.
– Вздор! – воскликнул Кавендиш. – Если вы к тому времени будете по-прежнему дружить со мной и, когда настанет этот день, сумеете сбежать от своих жен, то я разделю свой коньяк с вами.
– Конечно, в том случае, если он не будет моим коньяком, – фыркнул Оливер, – а уж я посмотрю, выпить его вместе с вами или нет.
Уортон сдержанно улыбнулся:
– Ну-у, я, например, не имею ни малейшего намерения с вами делиться.
Если бы заключали обычное пари, Оливер сделал бы ставку на Уортона, считая его наиболее вероятным победителем, способным дольше всех продержаться, оставаясь холостяком. Конечно, чувство долга заставит в конце концов каждого из них жениться и произвести на свет наследников своих состояний и титулов. Даже американец испытывал постоянное давление со стороны членов своей семьи, заставлявших его вступить в брак. Но Уортон был слишком благоразумным человеком, чтобы поддаться такому легковесному чувству, как любовь. Оливер был уверен, что, когда он наконец женится, это будет всесторонне обдуманное решение, и в жены он возьмет подходящую молодую леди из хорошей семьи и с хорошим приданым. Нет, Уортон, наверное, и впрямь женится последним. Кто будет первым – вот в чем вопрос.
Февраль 1854 года
– Ну что ж, выпьем за любовь, – произнес, подняв чуть выше свой бокал, достопочтенный Найджел Кавендиш, единственный сын виконта Кавендиша, пребывавшего в добром здравии и, судя по всему, намеревавшегося прожить еще долгие годы.
– За любовь, – поддержал его Оливер Лейтон, граф Норкрофт.
Тост словно эхо повторили все четверо мужчин, собравшихся в своем излюбленном клубе, чтобы отметить в тесном кругу бракосочетание их друга Джонатана Эффингтона, маркиза Хелмсли, с кузиной Оливера Фионой, состоявшееся всего каких-нибудь несколько часов назад. Несмотря на то что каждый из присутствующих мужчин поднял бокал за любовь, сделали они это явно с разной степенью энтузиазма. И дело было вовсе не в том, что кто-то из них был противником этого чувства. Оливер даже мог бы поклясться, что все его друзья были в душе романтиками, возможно, за исключением Дэниела Синклера. Этот американец присоединился к их компании недавно и представлял собой интересное дополнение к ней. Он также олицетворял их общую надежду на получение хороших прибылей от капиталовложений в проект строительства железных дорог в Америке.
– И за веру в то, что именно любовь, а не просто чувство долга будет сопровождать неизбежное, – добавил Гидеон Пирсолл, виконт Уортон.
Синклер приподнял бровь:
– Под «неизбежным» подразумевается брак?
Уортон пожал плечами:
– А что же еще?
Уортон был исключением, поскольку единственный из них на собственном опыте познал все прелести брака. Можно было подумать, что уж он-то знает, что такое любовь. Было бы вполне естественно предположить далее, что, принимая во внимание недолговечность как его брака, так и, несомненно, любви, ни то ни другое у него не сложилось удачно, хотя он никогда об этом не говорил, а друзья не задавали лишних вопросов.
– Правильно, правильно! – кивнул Кавендиш, который стремился получать максимум удовольствия от максимально большого числа женщин, не сосредоточивая особого внимания на какой-нибудь одной из них. Любовь он считал делом излишне хлопотным.
Что касается самого Оливера, то он, естественно, не был противником ни любви, ни брака, хотя в данное время отнюдь не собирался очертя голову бросаться в водоворот ни того ни другого.
Мужчины поудобнее расположились в креслах, и Оливер окинул взглядом всю компанию:
– Итак, насколько я понимаю, относительно условий нашего спора не имеется никаких вопросов?
– Нашего пари, – поправил его Синклер.
– Нашего пари, – сказал Кавендиш. – Мне не хотелось бы выглядеть…
– Ставка которого составляет один шиллинг, – перебил его Оливер.
– …меркантильным, но я по-прежнему считаю это абсолютно недостаточной суммой, учитывая важность того, что при этом поставлено на карту, – продолжил свою мысль Кавендиш, перебив, в свою очередь, Оливера. – И победитель, то есть последний из нас, которому удастся дольше всех избегать священных уз брака…
– «Путы» – более подходящее слово, чем «узы», – скривив губы, вставил Уортон.
Синклер усмехнулся:
– А мне показалось, что самым важным здесь является слово «избегать».
– Правильно подмечено, – усмехнулся Уортон и чокнулся с американцем.
Кавендиш раздраженно прищурился:
– Как я уже говорил, последний из нас, кто дольше всех останется холостяком, выиграет четыре шиллинга, – Он помотал головой, – хотя я все-таки считаю, что это недостаточная сумма.
– Дело не в деньгах, – пожал плечами Оливер. – Деньги здесь всего лишь символ.
– И все же, – задумчиво произнес Синклер, – в том, что он говорит, есть здравый смысл. Если отбросить разглагольствования о символах, то четыре шиллинга и впрямь ничтожное вознаграждение за готовность избегать брака в течение всего срока действия нашего пари.
– Может быть, и так, – задумчиво сказал Уортон. – Все зависит от того, насколько крепкое у каждого из нас здоровье и не придется ли последнему, кто выстоит, опираться на трость, чтобы удержаться в вертикальном положении, и пользоваться услугами сиделки, чтобы сделать глоток виски.
– Бренди, – автоматически поправил Оливер и взглянул на остальных. – А еще лучше коньяка. Если последним окажусь я, то, вступая во владение баснословным состоянием в четыре шиллинга, я предпочел бы отметить это событие именно коньяком. Считаю, что нам следует добавить к денежному выигрышу бутылку коньяка.
– Самые лучшие выдержанные коньяки созревают столетиями, а то и больше, – сказал Уортон. – Великолепная мысль!
– Уж получше, чем просто четыре шиллинга, – с довольным видом кивнул Кавендиш. – Так, значит, все согласны? К денежному выигрышу мы добавим бутылку самого лучшего коньяка, какой только найдется в клубе, так чтобы последний из нас, оставшийся холостяком, мог как следует отпраздновать это.
– Или утешить себя, – улыбнувшись, сказал Синклер.
– Вздор! – воскликнул Кавендиш. – Если вы к тому времени будете по-прежнему дружить со мной и, когда настанет этот день, сумеете сбежать от своих жен, то я разделю свой коньяк с вами.
– Конечно, в том случае, если он не будет моим коньяком, – фыркнул Оливер, – а уж я посмотрю, выпить его вместе с вами или нет.
Уортон сдержанно улыбнулся:
– Ну-у, я, например, не имею ни малейшего намерения с вами делиться.
Если бы заключали обычное пари, Оливер сделал бы ставку на Уортона, считая его наиболее вероятным победителем, способным дольше всех продержаться, оставаясь холостяком. Конечно, чувство долга заставит в конце концов каждого из них жениться и произвести на свет наследников своих состояний и титулов. Даже американец испытывал постоянное давление со стороны членов своей семьи, заставлявших его вступить в брак. Но Уортон был слишком благоразумным человеком, чтобы поддаться такому легковесному чувству, как любовь. Оливер был уверен, что, когда он наконец женится, это будет всесторонне обдуманное решение, и в жены он возьмет подходящую молодую леди из хорошей семьи и с хорошим приданым. Нет, Уортон, наверное, и впрямь женится последним. Кто будет первым – вот в чем вопрос.
Глава 1
Возможность представлялась великолепная, и только дурак мог ее упустить. А Гидеон Пирсолл, виконт Уортон, дураком отнюдь не был.
Ему показалось, что в переполненной людьми гостиной леди Динсмор на ее ежемесячном литературно-музыкальном вечере никто, кроме него, не заметил, как очаровательная леди Честер осторожно выскользнула из комнаты. Правда, едва ли кто-нибудь так же внимательно, как он, следил за прелестной вдовой. Нет, все взгляды были устремлены на бесцветного племянника хозяйки, который, несколько раз откашлявшись, готовился попотчевать аудиторию своими пылкими юношескими стихами весьма сомнительного качества. Поэтому Гидеон был уверен, что никто не заметил также, что он последовал примеру леди Честер. Он мысленно похвалил себя за предусмотрительность, поскольку, заранее спланировав побег, уселся в самом конце комнаты.
Выскользнув из боковой двери, он окинул взглядом коридор и заметил, как мелькнуло и скрылось за поворотом синее шелковое платье. В доме леди Динсмор где-то в том направлении находился выход на веранду, что было хорошо известно и ему, и любому другому, кто когда-либо незаметно сбегал из гостиной, не выдержав попыток многочисленных и не слишком талантливых родственников хозяйки заявить о себе в музыке или литературе. Возможно, леди Честер захотелось подышать свежим воздухом, потому что в гостиной было чрезвычайно душно. А может быть, она предполагала с кем-нибудь там встретиться. Веранда леди Динсмор была хорошо известна также как место свиданий. Однако Гидеон сомневался в этом. Вдовы не подвергались в обществе столь строгим ограничениям, как незамужние женщины. Поэтому у леди Честер не было особой нужды таиться. А учитывая все, что Гидеон слышал о ней, он подозревал даже, что этой леди нравится, когда о ней сплетничают. Сплетни же, обычно отличавшиеся потрясающей точностью, указывали на то, что в настоящее время она была ни с кем не связана. И это было великолепно. Гидеон улыбнулся самому себе. Он тоже был не прочь подышать свежим воздухом.
Гидеон был знаком с леди Честер очень давно, хотя, по правде говоря, не знал ее совсем. Он приветливо кивал ей, встретив на улице, или обменивался с ней вежливыми фразами на каком-нибудь светском рауте. Шапочное знакомство – не больше. И только во время бала Двенадцатой ночи, [1]который она устроила более месяца назад, вместо обычного обмена несколькими вежливыми фразами между ними неожиданно началось нечто более значительное и абсолютно не поддающееся определению. Внезапно возникшее чувство духовного родства, предвкушение какого-то невероятного приключения и ощущение ее огромной притягательной силы, о которой он до сих пор не подозревал, поразили его как удар молнии. Один из его приятелей сказал, что в ту ночь что-то чувствовалось в воздухе. Что-то волшебное. Конечно, все это вздор. Однако было при этом такое ощущение, что следует проявлять осторожность. Это тоже казалось чрезвычайно странным. Гидеон был по природе человеком осторожным, но никогда раньше не испытывал потребности проявлять осторожность в отношениях с женщиной, даже когда осторожность не помешала бы. Это было, черт возьми, почти непреодолимое влечение.
Гидеон распахнул стеклянную дверь, ведущую на веранду, и у него перехватило дыхание от холодного февральского воздуха. Ночь была на редкость ясная для этого времени года, и фигура леди Честер выделялась на фоне усыпанного звездами неба. Она стояла всего в каких-нибудь десяти футах от него и смотрела в ночь. Он направился было к ней, но нерешительно замялся на мгновение, впервые за многие годы не чувствуя присущей ему абсолютной уверенности в себе.
– Вам, как и мне, стало душно, или вы, как и я, не любите бездарные стихи? – не поворачиваясь, спросила леди Честер, явно забавляясь ситуацией.
– Думаю, и то и другое, – усмехнулся Гидеон. – Но разумно ли высказывать замечание о духоте в помещении или о самом мероприятии, даже не взглянув, к кому обращаетесь? А вдруг это леди Динсмор подошла, чтобы вернуть вас в гостиную?
Она залилась очаровательным грудным смехом, звук которого был чистым, как сама ночь.
– Я точно знала, кто подошел ко мне, милорд.
– Вот как? – Он приблизился к ней, и сердцебиение у него учащалось с каждым шагом. – Каким же образом?
– Любой, кто садится возле самого неприметного выхода, вместо того чтобы сидеть рядом со своей тетушкой, которая, вероятнее всего, и настояла на том, чтобы он ее сюда сопровождал очевидно, только и ждет удобною момента, чтобы убежать. А кроме того, – добавила она, обернувшись к нему, – вы весь вечер наблюдали за мной.
– Неужели?
– Наблюдали, не отпирайтесь.
– И вы это заметили?
– А как же!
– Потому что тоже наблюдали за мной?
– Именно так, – рассмеялась она. – Но по-моему, я делала это гораздо осторожнее. Вы не заметили, что я за вами наблюдала, тогда как я…
Он рассмеялся:
– Вы абсолютно правы.
Она некоторое время смотрела на него изучающим взглядом. На лицо ее падал свет, проникающий из двери и окон за его спиной.
– Почему вы ко мне не подошли?
Он улыбнулся еще шире:
– А вы ждали, что я подойду?
– Ждала.
– Увы, я не осмелился, – изобразив печаль, сказал он. – Ведь я далеко не такой отважный, каким кажусь.
– Сомневаюсь. Но может быть, я произвожу устрашающее впечатление?
– Да, – сорвалось у него с языка, прежде чем он успел подумать. Он покачал головой: – «Устрашающее» – неподходящее слово.
Она склонила набок голову и взглянула на него:
– А какое слово было бы подходящим?
– Вы интригующая. Соблазнительная. Завораживающая. Потрясающая. – Он чуть помедлил. – Загадочная.
– Загадочная? – Она рассмеялась. – Не буду пока спрашивать насчет потрясающей, но скажите, почему загадочная? Мне кажется, что моя жизнь – открытая книга, которую может прочесть всякий, кому не лень. Уверяю, что обо мне практически каждый знает все.
– Все?
– Ну-у, может быть, не все, но почти все. У меня, конечно, есть маленькие тайны, которые имеются у любой женщины. Поверьте, милорд, все десять лет своего вдовства я вела себя очень осмотрительно, хотя, по правде говоря, провела эти годы, – она поискала подходящее слово, – не в одиночестве.
– Я это знаю, – просто сказал он. Ему и впрямь было известно, что леди Честер не хранила верность своему покойному мужу. Несколько лет назад у одного из его близких приятелей была с ней интрижка, и он до сих пор считал ее своим другом.
– Как я уже сказала, моя жизнь – открытая книга. – Она развела руками. – Почему же в таком случае вы называете меня загадочной?
– Возможно, потому, что я также никогда не встречал женщину, которую мог бы назвать потрясающей.
Его слова прозвучали так, словно они значили гораздо больше, чем казалось. Она глубоко вздохнула.
– Можно мне кое в чем вам признаться?
– Мне будет приятно это услышать? – спросил он, шагнув к ней поближе. – Или это решительно поставит меня на место? И мне придется убираться восвояси, чтобы склеивать осколки своего разбитого сердца? – Он заставил себя сказать это небрежным тоном.
– Сомневаюсь, что у какой-нибудь женщины хватило бы сил разбить ваше сердце, – скорчив гримаску, ответила она. – Ведь вы, уважаемый виконт Уортон, славитесь своим здравомыслием и холодным сарказмом, а также язвительностью. Вас считают человеком холодным и надменным…
– Неужели надменным? – в притворном ужасе воскликнул он.
Она кивнула:
– Уж поверьте, надменным. Обладающим превосходством над теми из нас, которые являются всего лишь простыми смертными.
– Уверяю вас, что если это так, то делается это неосознанно. – Он усмехнулся. – За редкими исключениями.
– Значит, вы не отрицаете своей надменности и чувства превосходства над окружающими?
– Я бы очень хотел это сделать, однако… – Он пожал плечами. – Нет, не буду отрицать. Я хорошо знаю свои недостатки, но осведомлен и о положительных чертах своего характера. Не стану перечислять эти черты, но, уверяю вас, их много.
Разговор явно забавлял ее.
– Вот как?
– Скромность не позволяет мне их обсуждать, – сказал он с усмешкой, которую никак нельзя было назвать скромной. – Однако позднее я с удовольствием представлю вам подробнейший перечень моих великолепных качеств. – Она рассмеялась. – Хотя должен предупредить вас, что к числу этих качеств я отношу также настойчивость. – Он чуть помедлил. – Мне показалось, что вы упомянули о каком-то признании?
– Разве? – Она пожала плечами. – Хоть убей, не могу вспомнить, в чем я хотела вам признаться.
– Значит, ни в чем? – Он подошел ближе. – Совсем ни в чем?
– Совсем ни в чем.
Он взял ее руку и поднес к губам.
– Наверняка что-нибудь да есть? Возможно, какая-нибудь тайна, которой вам хочется поделиться с сочувствующим вам человеком?
– Несмотря на то что вы, несомненно, человек, умеющий посочувствовать, я слишком мало знаю вас, чтобы раскрывать свои тайны.
Он провел губами по ее затянутой в перчатку руке и хотел было заглянуть ей в глаза, но было слишком темно. А жаль. Насколько он помнил, глаза у нее были глубокого, насыщенного синего цвета.
– Разве не проще облегчить душу перед незнакомцем?
– Только в том случае, если незнакомец останется незнакомцем. – В ее голосе появилась какая-то странная нотка – то ли вызов, то ли приглашение, то ли она просто забавлялась.
– Дорогая моя леди Честер. – Он перевернул ее руку и поцеловал ладонь. – Я не имею ни малейшего намерения оставаться незнакомцем.
– Что же вы намерены делать?
– Это полностью зависит от вас, – сказал он и подумал: «Интересно, что она сделала бы, если бы я ее обнял?» Это было бы в высшей степени неприлично, потому что пока они действительно были почти незнакомы.
– Неужели? – задумчиво промолвила она. – Странно. Ведь от кого бы или от чего бы это ни зависело, неведомые силы уже пришли в действие.
Он приподнял бровь:
– Вы имеете в виду предначертания судьбы, расположение звезд и что-нибудь в этом роде?
– По правде говоря, я скорее имела в виду желание, чувственное влечение, неприкрытое вожделение. – В ее голосе слышалась улыбка.
– Неприкрытое вожделение? – Он медленно кивнул. В жизни ему много раз приходилось флиртовать с женщинами, причем частенько с откровенным намерением забраться к ним в постель, однако он, пожалуй, никогда еще не встречал леди, которые отличались бы такой же прямотой, как леди Честер. Это его заинтриговало. – Вожделение действительно может оказаться мощной силой.
– И к тому же опасной.
– Будьте уверены, что я никогда не стану навязывать вам свое внимание против вашей воли. И не стану заходить к вам, если мое присутствие нежелательно.
– Я и не думала…
Наклонившись к ней еще ближе, он понизил голос:
– Я не стану также обнимать вас и зацеловывать до смерти, пока не буду убежден, что вы хотите, чтобы вас целовали.
– Естественно, мне хочется действовать так, как это подскажет вожделение. – Она вздохнула и легонько провела пальцами по лацканам его фрака. – Хотя, как уже сказала, это весьма опасное чувство.
– Тем не менее, – сказал он, поймав ее руку, – его нельзя назвать совсем уж неуместным?
– Нет, дорогой лорд Уортон. – Леди Честер приподнялась на цыпочки и неуловимым движением скользнула губами по его губам, так что он даже подумал, не померещилось ли ему, а потом отступила на шаг, прежде чем он успел отреагировать. – Его отнюдь нельзя назвать неуместным. К тому же именно опасность и придает этому особую прелесть. Вы согласны?
– Согласен. – Он подавил желание немедленно осуществить свою угрозу зацеловать ее до смерти. Ему безумно хотелось обнять ее и впиться в ее губы, и он был уверен, что ей хотелось того же. Но игра, которую они затеяли на темной веранде в холодный зимний вечер, была слишком увлекательной, чтобы закончить ее так скоро. Это было соблазнительное первое блюдо, обольстительный пролог, обещание. Слишком восхитительное, чтобы не посмаковать его как следует.
– В таком случае, – сказал он далее, тщательно выбирая слова, – если мы с вами вдруг решим пасть жертвой вожделения, или судьбы, или как бы еще вы это ни назвали, будет ли мне дозволено зайти к вам? Может быть, вы окажете мне честь поужинать со мной? Скажем, послезавтра?
– Боюсь, что послезавтра я буду занята.
– Тогда на следующий день?
Она покачала головой:
– Нет, я буду занята.
– Тогда через четыре дня. Или через пять. Или на следующей неделе, если вас это больше устроит.
– Это и есть та самая настойчивость, о которой вы упоминали ранее?
Он улыбнулся:
– Вам это нравится?
– Очень впечатляет. Ну что ж, пусть будет через пять дней. Вас это устроит?
– Абсолютно. Я пришлю экипаж…
– Э-э нет. Вы поужинаете со мной в моем доме.
– В вашем доме?
– В любом виде спорта игра на своем поле всегда дает преимущества.
Он рассмеялся:
– Я всегда получал удовольствие от хорошей игры. Буду ждать с нетерпением. А теперь не лучше ли нам вернуться, пока мы не замерзли окончательно? – сказал он, предложив ей руку.
– Странно, но до этой минуты я не замечала холода.
– Вам, несомненно, было тепло от моего присутствия, – с притворной скромностью сказал он.
– Уверена, что так оно и было, – небрежно произнесла она, потом, помедлив, добавила: – А вы совсем не такой, как я ожидала.
– Это хорошо?
– Я еще не решила. К тому же, если я скажу «да», то это может ударить вам в голову и, боюсь, лишь усугубит один-единственный недостаток вашего характера.
– Мы не можем этого допустить, – фыркнул он. – Так позвольте мне сопроводить вас к теплу и праздничному веселью, пока мы с вами не окоченели.
– Слова «праздничное веселье» следовало бы заменить словом «каторга», хотя терпеливо выслушивать выступления бесчисленных племянников и племянниц Сюзанны, то есть леди Динсмор, – это довольно небольшая плата за привилегию быть ее подругой. Она часто собирает гостей, причем состав гостей всегда бывает очень интересным, пусть даже сама увеселительная программа иногда оставляет желать лучшего. Однако, – леди Честер тряхнула головой, – думаю, нам лучше вернуться так же, как мы покинули зал. Я имею в виду – поодиночке.
– Вряд ли вы боитесь того, что могут сказать люди, если мы появимся вместе.
Она рассмеялась:
– Я ничуть не боюсь того, что могут сказать люди. Видит Бог, я нередко бываю разочарована тем, что они мало говорят, хотя, следует признать, россказни о моих «подвигах» обычно бывают несколько преувеличены.
– И вас это не беспокоит?
– Ничуть. – Она махнула рукой. – Если уж вы намерены завоевать определенную репутацию, то надо, чтобы она была по возможности интересной. К тому же я никогда не переступаю грань приличия.
– О да, вы очень осмотрительны.
– Именно так. Мне нравится мое положение в обществе, и я не хотела бы лишиться его из-за какого-нибудь излишне неприличного поступка.
– Излишне неприличного? – рассмеялся он. – В отличие от просто неприличного? Или в меру неприличного?
– Вот именно. Диву даешься, как снисходительно бывает общество, если у человека имеется хорошее состояние и он при этом не переходит определенные границы. – Леди Честер говорила серьезно, но ему почему-то казалось, что она едва сдерживает смех. – У меня большое состояние, оставленное мне моими родителями и мужем. Я имею возможность делать все, что пожелаю, но достаточно умна, чтобы понимать при этом, на что общество посмотрит сквозь пальцы, а на что не посмотрит. – Она помолчала. – Я признаю, что есть некие границы, которые я никогда не переходила и не перейду.
– Ну наконец-то! Вот оно, признание. – Он заговорщически усмехнулся. – Приятно, наверное, сбросить тяжесть с души.
– Да, я почувствовала огромное облегчение, – искоса взглянув на него, сказала она. – Как я уже заметила, меня не страшат разговоры, которые начнутся, если нас увидят вместе. Я боюсь обязательств, которые наше появление повлечет за собой.
– Обязательств?
Она пожала плечами:
– Как только молва свяжет нас друг с другом, нам уже некуда будет деться друг от друга. В нашем появлении вместе подразумевается некое обязательство, взять на себя которое я пока не готова.
– Понятно, – сказал он, хотя был совсем не уверен, что что-нибудь понял. – Значит, вы не хотите… у меня сложилось впечатление…
– Я буду ждать нашего вечера вдвоем, милорд, – весело перебила она, и ему показалось, что она вот-вот погладит его по головке, словно успокаивая надоедливого ребенка. – А теперь извините меня. – Леди Честер повернулась и направилась к двери.
– Еще минутку, пожалуйста, – попросил он. Она остановилась и взглянула на него через плечо.
– Вы, конечно, понимаете, что я решительно настроен соблазнить вас.
– Правда? – Она рассмеялась, и в ее смехе чувствовались радость и предвкушение.
– Вне всякого сомнения. Более того, я подозреваю – нет, я уверен, – что эта мысль доставляет вам удовольствие.
– Вы полагаете, что ваша уверенность вас не подводит?
Он одарил ее озорной улыбкой:
– Моя уверенность никогда меня не подводит.
– И все же, если бы я захотела подтвердить ваше подозрение, это лишило бы вас ощущения вызова, которое вы, возможно, испытываете, а я подозреваю, что вы относитесь к числу тех мужчин, которые любят, когда им бросают вызов. Вернее, – она помедлила, – когда им предлагают отгадать некоторую загадку.
– Возможно, вы правы относительно вызова, но что касается загадок – увольте. Я никогда не был любителем их разгадывать.
– В таком случае я вам немного помогу. – Она открыла дверь и, оглянувшись, сказала: – Вместо «если» мне следовало бы произнести слово «когда». Всего вам доброго. – Она кивнула и закрыла за собой дверь.
Некоторое время он в смятении смотрел ей вслед, потом наконец понял смысл того, что она сказала, и по его физиономии расплылась улыбка.
Леди Честер и впрямь бросала ему вызов. И речь здесь шла не о постели – это был вопрос решенный. Дело было в том, что если с другими женщинами это означало конец периода ухаживания, то в данном случае у него было такое ощущение, что с этой леди период ухаживания только еще начинался.
– …и для нее одной его страсть бушевала…
Джудит проскользнула в гостиную, в кои-то веки радуясь бесконечно длинным поэтическим опусам племянника Сюзанны. Она уселась на свое место, пробормотав что-то извиняющимся тоном сидевшей рядом с ней пожилой леди, которая поморгала в ответ и улыбнулась с отсутствующим видом. Судя по всему, Джудит ее разбудила.
Краем глаза Джудит заметила осторожное возвращение в гостиную лорда Уортона. Он стоял теперь в дальнем конце комнаты – холодный и собранный наблюдатель жизни, которого не касались страсти, бушующие в окружающем мире. Однако он, видимо, вовсе не был таким завзятым циником, каким казался. Конечно, короткого разговора на веранде было недостаточно, чтобы судить о характере человека, но он оказался не совсем таким, как она ожидала, принимая во внимание все, что о нем слышала, и ее собственные наблюдения за последнее время. С удивлением Джудит обнаружила, что он гораздо забавнее, чем она думала. Она была полностью готова к тому, что может почувствовать желание, но к тому, что он заставит ее смеяться, готова не была.
Ему показалось, что в переполненной людьми гостиной леди Динсмор на ее ежемесячном литературно-музыкальном вечере никто, кроме него, не заметил, как очаровательная леди Честер осторожно выскользнула из комнаты. Правда, едва ли кто-нибудь так же внимательно, как он, следил за прелестной вдовой. Нет, все взгляды были устремлены на бесцветного племянника хозяйки, который, несколько раз откашлявшись, готовился попотчевать аудиторию своими пылкими юношескими стихами весьма сомнительного качества. Поэтому Гидеон был уверен, что никто не заметил также, что он последовал примеру леди Честер. Он мысленно похвалил себя за предусмотрительность, поскольку, заранее спланировав побег, уселся в самом конце комнаты.
Выскользнув из боковой двери, он окинул взглядом коридор и заметил, как мелькнуло и скрылось за поворотом синее шелковое платье. В доме леди Динсмор где-то в том направлении находился выход на веранду, что было хорошо известно и ему, и любому другому, кто когда-либо незаметно сбегал из гостиной, не выдержав попыток многочисленных и не слишком талантливых родственников хозяйки заявить о себе в музыке или литературе. Возможно, леди Честер захотелось подышать свежим воздухом, потому что в гостиной было чрезвычайно душно. А может быть, она предполагала с кем-нибудь там встретиться. Веранда леди Динсмор была хорошо известна также как место свиданий. Однако Гидеон сомневался в этом. Вдовы не подвергались в обществе столь строгим ограничениям, как незамужние женщины. Поэтому у леди Честер не было особой нужды таиться. А учитывая все, что Гидеон слышал о ней, он подозревал даже, что этой леди нравится, когда о ней сплетничают. Сплетни же, обычно отличавшиеся потрясающей точностью, указывали на то, что в настоящее время она была ни с кем не связана. И это было великолепно. Гидеон улыбнулся самому себе. Он тоже был не прочь подышать свежим воздухом.
Гидеон был знаком с леди Честер очень давно, хотя, по правде говоря, не знал ее совсем. Он приветливо кивал ей, встретив на улице, или обменивался с ней вежливыми фразами на каком-нибудь светском рауте. Шапочное знакомство – не больше. И только во время бала Двенадцатой ночи, [1]который она устроила более месяца назад, вместо обычного обмена несколькими вежливыми фразами между ними неожиданно началось нечто более значительное и абсолютно не поддающееся определению. Внезапно возникшее чувство духовного родства, предвкушение какого-то невероятного приключения и ощущение ее огромной притягательной силы, о которой он до сих пор не подозревал, поразили его как удар молнии. Один из его приятелей сказал, что в ту ночь что-то чувствовалось в воздухе. Что-то волшебное. Конечно, все это вздор. Однако было при этом такое ощущение, что следует проявлять осторожность. Это тоже казалось чрезвычайно странным. Гидеон был по природе человеком осторожным, но никогда раньше не испытывал потребности проявлять осторожность в отношениях с женщиной, даже когда осторожность не помешала бы. Это было, черт возьми, почти непреодолимое влечение.
Гидеон распахнул стеклянную дверь, ведущую на веранду, и у него перехватило дыхание от холодного февральского воздуха. Ночь была на редкость ясная для этого времени года, и фигура леди Честер выделялась на фоне усыпанного звездами неба. Она стояла всего в каких-нибудь десяти футах от него и смотрела в ночь. Он направился было к ней, но нерешительно замялся на мгновение, впервые за многие годы не чувствуя присущей ему абсолютной уверенности в себе.
– Вам, как и мне, стало душно, или вы, как и я, не любите бездарные стихи? – не поворачиваясь, спросила леди Честер, явно забавляясь ситуацией.
– Думаю, и то и другое, – усмехнулся Гидеон. – Но разумно ли высказывать замечание о духоте в помещении или о самом мероприятии, даже не взглянув, к кому обращаетесь? А вдруг это леди Динсмор подошла, чтобы вернуть вас в гостиную?
Она залилась очаровательным грудным смехом, звук которого был чистым, как сама ночь.
– Я точно знала, кто подошел ко мне, милорд.
– Вот как? – Он приблизился к ней, и сердцебиение у него учащалось с каждым шагом. – Каким же образом?
– Любой, кто садится возле самого неприметного выхода, вместо того чтобы сидеть рядом со своей тетушкой, которая, вероятнее всего, и настояла на том, чтобы он ее сюда сопровождал очевидно, только и ждет удобною момента, чтобы убежать. А кроме того, – добавила она, обернувшись к нему, – вы весь вечер наблюдали за мной.
– Неужели?
– Наблюдали, не отпирайтесь.
– И вы это заметили?
– А как же!
– Потому что тоже наблюдали за мной?
– Именно так, – рассмеялась она. – Но по-моему, я делала это гораздо осторожнее. Вы не заметили, что я за вами наблюдала, тогда как я…
Он рассмеялся:
– Вы абсолютно правы.
Она некоторое время смотрела на него изучающим взглядом. На лицо ее падал свет, проникающий из двери и окон за его спиной.
– Почему вы ко мне не подошли?
Он улыбнулся еще шире:
– А вы ждали, что я подойду?
– Ждала.
– Увы, я не осмелился, – изобразив печаль, сказал он. – Ведь я далеко не такой отважный, каким кажусь.
– Сомневаюсь. Но может быть, я произвожу устрашающее впечатление?
– Да, – сорвалось у него с языка, прежде чем он успел подумать. Он покачал головой: – «Устрашающее» – неподходящее слово.
Она склонила набок голову и взглянула на него:
– А какое слово было бы подходящим?
– Вы интригующая. Соблазнительная. Завораживающая. Потрясающая. – Он чуть помедлил. – Загадочная.
– Загадочная? – Она рассмеялась. – Не буду пока спрашивать насчет потрясающей, но скажите, почему загадочная? Мне кажется, что моя жизнь – открытая книга, которую может прочесть всякий, кому не лень. Уверяю, что обо мне практически каждый знает все.
– Все?
– Ну-у, может быть, не все, но почти все. У меня, конечно, есть маленькие тайны, которые имеются у любой женщины. Поверьте, милорд, все десять лет своего вдовства я вела себя очень осмотрительно, хотя, по правде говоря, провела эти годы, – она поискала подходящее слово, – не в одиночестве.
– Я это знаю, – просто сказал он. Ему и впрямь было известно, что леди Честер не хранила верность своему покойному мужу. Несколько лет назад у одного из его близких приятелей была с ней интрижка, и он до сих пор считал ее своим другом.
– Как я уже сказала, моя жизнь – открытая книга. – Она развела руками. – Почему же в таком случае вы называете меня загадочной?
– Возможно, потому, что я также никогда не встречал женщину, которую мог бы назвать потрясающей.
Его слова прозвучали так, словно они значили гораздо больше, чем казалось. Она глубоко вздохнула.
– Можно мне кое в чем вам признаться?
– Мне будет приятно это услышать? – спросил он, шагнув к ней поближе. – Или это решительно поставит меня на место? И мне придется убираться восвояси, чтобы склеивать осколки своего разбитого сердца? – Он заставил себя сказать это небрежным тоном.
– Сомневаюсь, что у какой-нибудь женщины хватило бы сил разбить ваше сердце, – скорчив гримаску, ответила она. – Ведь вы, уважаемый виконт Уортон, славитесь своим здравомыслием и холодным сарказмом, а также язвительностью. Вас считают человеком холодным и надменным…
– Неужели надменным? – в притворном ужасе воскликнул он.
Она кивнула:
– Уж поверьте, надменным. Обладающим превосходством над теми из нас, которые являются всего лишь простыми смертными.
– Уверяю вас, что если это так, то делается это неосознанно. – Он усмехнулся. – За редкими исключениями.
– Значит, вы не отрицаете своей надменности и чувства превосходства над окружающими?
– Я бы очень хотел это сделать, однако… – Он пожал плечами. – Нет, не буду отрицать. Я хорошо знаю свои недостатки, но осведомлен и о положительных чертах своего характера. Не стану перечислять эти черты, но, уверяю вас, их много.
Разговор явно забавлял ее.
– Вот как?
– Скромность не позволяет мне их обсуждать, – сказал он с усмешкой, которую никак нельзя было назвать скромной. – Однако позднее я с удовольствием представлю вам подробнейший перечень моих великолепных качеств. – Она рассмеялась. – Хотя должен предупредить вас, что к числу этих качеств я отношу также настойчивость. – Он чуть помедлил. – Мне показалось, что вы упомянули о каком-то признании?
– Разве? – Она пожала плечами. – Хоть убей, не могу вспомнить, в чем я хотела вам признаться.
– Значит, ни в чем? – Он подошел ближе. – Совсем ни в чем?
– Совсем ни в чем.
Он взял ее руку и поднес к губам.
– Наверняка что-нибудь да есть? Возможно, какая-нибудь тайна, которой вам хочется поделиться с сочувствующим вам человеком?
– Несмотря на то что вы, несомненно, человек, умеющий посочувствовать, я слишком мало знаю вас, чтобы раскрывать свои тайны.
Он провел губами по ее затянутой в перчатку руке и хотел было заглянуть ей в глаза, но было слишком темно. А жаль. Насколько он помнил, глаза у нее были глубокого, насыщенного синего цвета.
– Разве не проще облегчить душу перед незнакомцем?
– Только в том случае, если незнакомец останется незнакомцем. – В ее голосе появилась какая-то странная нотка – то ли вызов, то ли приглашение, то ли она просто забавлялась.
– Дорогая моя леди Честер. – Он перевернул ее руку и поцеловал ладонь. – Я не имею ни малейшего намерения оставаться незнакомцем.
– Что же вы намерены делать?
– Это полностью зависит от вас, – сказал он и подумал: «Интересно, что она сделала бы, если бы я ее обнял?» Это было бы в высшей степени неприлично, потому что пока они действительно были почти незнакомы.
– Неужели? – задумчиво промолвила она. – Странно. Ведь от кого бы или от чего бы это ни зависело, неведомые силы уже пришли в действие.
Он приподнял бровь:
– Вы имеете в виду предначертания судьбы, расположение звезд и что-нибудь в этом роде?
– По правде говоря, я скорее имела в виду желание, чувственное влечение, неприкрытое вожделение. – В ее голосе слышалась улыбка.
– Неприкрытое вожделение? – Он медленно кивнул. В жизни ему много раз приходилось флиртовать с женщинами, причем частенько с откровенным намерением забраться к ним в постель, однако он, пожалуй, никогда еще не встречал леди, которые отличались бы такой же прямотой, как леди Честер. Это его заинтриговало. – Вожделение действительно может оказаться мощной силой.
– И к тому же опасной.
– Будьте уверены, что я никогда не стану навязывать вам свое внимание против вашей воли. И не стану заходить к вам, если мое присутствие нежелательно.
– Я и не думала…
Наклонившись к ней еще ближе, он понизил голос:
– Я не стану также обнимать вас и зацеловывать до смерти, пока не буду убежден, что вы хотите, чтобы вас целовали.
– Естественно, мне хочется действовать так, как это подскажет вожделение. – Она вздохнула и легонько провела пальцами по лацканам его фрака. – Хотя, как уже сказала, это весьма опасное чувство.
– Тем не менее, – сказал он, поймав ее руку, – его нельзя назвать совсем уж неуместным?
– Нет, дорогой лорд Уортон. – Леди Честер приподнялась на цыпочки и неуловимым движением скользнула губами по его губам, так что он даже подумал, не померещилось ли ему, а потом отступила на шаг, прежде чем он успел отреагировать. – Его отнюдь нельзя назвать неуместным. К тому же именно опасность и придает этому особую прелесть. Вы согласны?
– Согласен. – Он подавил желание немедленно осуществить свою угрозу зацеловать ее до смерти. Ему безумно хотелось обнять ее и впиться в ее губы, и он был уверен, что ей хотелось того же. Но игра, которую они затеяли на темной веранде в холодный зимний вечер, была слишком увлекательной, чтобы закончить ее так скоро. Это было соблазнительное первое блюдо, обольстительный пролог, обещание. Слишком восхитительное, чтобы не посмаковать его как следует.
– В таком случае, – сказал он далее, тщательно выбирая слова, – если мы с вами вдруг решим пасть жертвой вожделения, или судьбы, или как бы еще вы это ни назвали, будет ли мне дозволено зайти к вам? Может быть, вы окажете мне честь поужинать со мной? Скажем, послезавтра?
– Боюсь, что послезавтра я буду занята.
– Тогда на следующий день?
Она покачала головой:
– Нет, я буду занята.
– Тогда через четыре дня. Или через пять. Или на следующей неделе, если вас это больше устроит.
– Это и есть та самая настойчивость, о которой вы упоминали ранее?
Он улыбнулся:
– Вам это нравится?
– Очень впечатляет. Ну что ж, пусть будет через пять дней. Вас это устроит?
– Абсолютно. Я пришлю экипаж…
– Э-э нет. Вы поужинаете со мной в моем доме.
– В вашем доме?
– В любом виде спорта игра на своем поле всегда дает преимущества.
Он рассмеялся:
– Я всегда получал удовольствие от хорошей игры. Буду ждать с нетерпением. А теперь не лучше ли нам вернуться, пока мы не замерзли окончательно? – сказал он, предложив ей руку.
– Странно, но до этой минуты я не замечала холода.
– Вам, несомненно, было тепло от моего присутствия, – с притворной скромностью сказал он.
– Уверена, что так оно и было, – небрежно произнесла она, потом, помедлив, добавила: – А вы совсем не такой, как я ожидала.
– Это хорошо?
– Я еще не решила. К тому же, если я скажу «да», то это может ударить вам в голову и, боюсь, лишь усугубит один-единственный недостаток вашего характера.
– Мы не можем этого допустить, – фыркнул он. – Так позвольте мне сопроводить вас к теплу и праздничному веселью, пока мы с вами не окоченели.
– Слова «праздничное веселье» следовало бы заменить словом «каторга», хотя терпеливо выслушивать выступления бесчисленных племянников и племянниц Сюзанны, то есть леди Динсмор, – это довольно небольшая плата за привилегию быть ее подругой. Она часто собирает гостей, причем состав гостей всегда бывает очень интересным, пусть даже сама увеселительная программа иногда оставляет желать лучшего. Однако, – леди Честер тряхнула головой, – думаю, нам лучше вернуться так же, как мы покинули зал. Я имею в виду – поодиночке.
– Вряд ли вы боитесь того, что могут сказать люди, если мы появимся вместе.
Она рассмеялась:
– Я ничуть не боюсь того, что могут сказать люди. Видит Бог, я нередко бываю разочарована тем, что они мало говорят, хотя, следует признать, россказни о моих «подвигах» обычно бывают несколько преувеличены.
– И вас это не беспокоит?
– Ничуть. – Она махнула рукой. – Если уж вы намерены завоевать определенную репутацию, то надо, чтобы она была по возможности интересной. К тому же я никогда не переступаю грань приличия.
– О да, вы очень осмотрительны.
– Именно так. Мне нравится мое положение в обществе, и я не хотела бы лишиться его из-за какого-нибудь излишне неприличного поступка.
– Излишне неприличного? – рассмеялся он. – В отличие от просто неприличного? Или в меру неприличного?
– Вот именно. Диву даешься, как снисходительно бывает общество, если у человека имеется хорошее состояние и он при этом не переходит определенные границы. – Леди Честер говорила серьезно, но ему почему-то казалось, что она едва сдерживает смех. – У меня большое состояние, оставленное мне моими родителями и мужем. Я имею возможность делать все, что пожелаю, но достаточно умна, чтобы понимать при этом, на что общество посмотрит сквозь пальцы, а на что не посмотрит. – Она помолчала. – Я признаю, что есть некие границы, которые я никогда не переходила и не перейду.
– Ну наконец-то! Вот оно, признание. – Он заговорщически усмехнулся. – Приятно, наверное, сбросить тяжесть с души.
– Да, я почувствовала огромное облегчение, – искоса взглянув на него, сказала она. – Как я уже заметила, меня не страшат разговоры, которые начнутся, если нас увидят вместе. Я боюсь обязательств, которые наше появление повлечет за собой.
– Обязательств?
Она пожала плечами:
– Как только молва свяжет нас друг с другом, нам уже некуда будет деться друг от друга. В нашем появлении вместе подразумевается некое обязательство, взять на себя которое я пока не готова.
– Понятно, – сказал он, хотя был совсем не уверен, что что-нибудь понял. – Значит, вы не хотите… у меня сложилось впечатление…
– Я буду ждать нашего вечера вдвоем, милорд, – весело перебила она, и ему показалось, что она вот-вот погладит его по головке, словно успокаивая надоедливого ребенка. – А теперь извините меня. – Леди Честер повернулась и направилась к двери.
– Еще минутку, пожалуйста, – попросил он. Она остановилась и взглянула на него через плечо.
– Вы, конечно, понимаете, что я решительно настроен соблазнить вас.
– Правда? – Она рассмеялась, и в ее смехе чувствовались радость и предвкушение.
– Вне всякого сомнения. Более того, я подозреваю – нет, я уверен, – что эта мысль доставляет вам удовольствие.
– Вы полагаете, что ваша уверенность вас не подводит?
Он одарил ее озорной улыбкой:
– Моя уверенность никогда меня не подводит.
– И все же, если бы я захотела подтвердить ваше подозрение, это лишило бы вас ощущения вызова, которое вы, возможно, испытываете, а я подозреваю, что вы относитесь к числу тех мужчин, которые любят, когда им бросают вызов. Вернее, – она помедлила, – когда им предлагают отгадать некоторую загадку.
– Возможно, вы правы относительно вызова, но что касается загадок – увольте. Я никогда не был любителем их разгадывать.
– В таком случае я вам немного помогу. – Она открыла дверь и, оглянувшись, сказала: – Вместо «если» мне следовало бы произнести слово «когда». Всего вам доброго. – Она кивнула и закрыла за собой дверь.
Некоторое время он в смятении смотрел ей вслед, потом наконец понял смысл того, что она сказала, и по его физиономии расплылась улыбка.
Леди Честер и впрямь бросала ему вызов. И речь здесь шла не о постели – это был вопрос решенный. Дело было в том, что если с другими женщинами это означало конец периода ухаживания, то в данном случае у него было такое ощущение, что с этой леди период ухаживания только еще начинался.
– …и для нее одной его страсть бушевала…
Джудит проскользнула в гостиную, в кои-то веки радуясь бесконечно длинным поэтическим опусам племянника Сюзанны. Она уселась на свое место, пробормотав что-то извиняющимся тоном сидевшей рядом с ней пожилой леди, которая поморгала в ответ и улыбнулась с отсутствующим видом. Судя по всему, Джудит ее разбудила.
Краем глаза Джудит заметила осторожное возвращение в гостиную лорда Уортона. Он стоял теперь в дальнем конце комнаты – холодный и собранный наблюдатель жизни, которого не касались страсти, бушующие в окружающем мире. Однако он, видимо, вовсе не был таким завзятым циником, каким казался. Конечно, короткого разговора на веранде было недостаточно, чтобы судить о характере человека, но он оказался не совсем таким, как она ожидала, принимая во внимание все, что о нем слышала, и ее собственные наблюдения за последнее время. С удивлением Джудит обнаружила, что он гораздо забавнее, чем она думала. Она была полностью готова к тому, что может почувствовать желание, но к тому, что он заставит ее смеяться, готова не была.