Страница:
– По приблизительным подсчётам, тысяч тридцать.
– Надо сообщить Кирову, – сказала Абрамова.
– Ему доложат, – кивнул Слащёв. – Что делать будем?
– Ничего, – пожал плечами Ежов. – Те, кто не сможет пройти в центр города, пусть митингуют у мостов.
– А кто сможет?
– А тех, кто сможет, – ответила Слащёву Абрамова, – надо аккуратненько выводить на Марсово поле. Там места много, там и будем гасить пожар.
– Хороший план, – одобрил Слащёв. – На чердаках зданий по периметру площади следует установить пулемёты, а ещё… – Генерал осёкся под тяжёлым взглядом Абрамовой.
– Может, мне тебе кой-чего прищемить? – задумчиво спросила Ольга. – Чтобы всякая хренотень в голову не лезла?
Слащёв от растерянности только и вымолвил:
– Однако! – и посмотрел на Ежова, ища у него поддержки, но тот лишь развёл руками.
– Ладно, генерал, не обижайся. Насчёт прищемить я пошутила, – примирительным тоном произнесла Ольга. – Но стрелять в народ и думать забудь!
– Да я, собственно, и не думал, – начал Слащёв. – Имелось в виду…
Телефон зазвонил вновь, и что у генерала «имелось в виду», так и осталось невыясненным.
Слащёв выслушал сообщение молча, шумно выдохнул и положил трубку на аппарат медленно и осторожно, словно была она из хрусталя.
– Что ещё? – забеспокоился Ежов.
– Звонили из Зимнего. К Дворцовому мосту подошёл эсминец. Требуют свести мост.
– Едем! – Ежов кинулся к двери, Ольга за ним.
Так что там увидела наша чайка?
Стрелка Васильевского острова радушно предоставила себя демонстрантам и почти вся скрылась под колышущимися знамёнами и транспарантами. По другую сторону Невы Дворцовая и Адмиралтейская набережные предпочли военных, которые многократно уступали демонстрантам по численности, но, понятное дело, значительно превосходили их организованностью и дисциплиной. Дворцовому мосту всё это, очевидно, сильно не нравилось. Иначе зачем бы он отгородился от супротивников поднятыми «ладонями» разводного пролёта? Он бы так и дальше стоял, ему было нетрудно, но такую позицию не одобрил недавно подошедший из Кронштадта эсминец «Справедливый», который настоятельно советовал мосту: «Ты ладошки-то опусти, опусти!»
Именно это и видела глупая птица чайка. Давайте оставим её в покое, спустимся с небес на землю и посмотрим на события глазами полковника Абрамовой.
– Какие последние флотские новости? – интересуюсь, значит.
– Из Гельсингфорса передали…
– Из Хельсинки, – поправляю я.
– Ну да. Никак не могу привыкнуть. Из Хельсинки передали, что на всех базах флота ситуация находится под контролем, за исключением крепости Кронштадт.
– А там что?
Моряк жмёт плечами.
– По тем сведениям, которыми мы располагаем, большая часть личного состава осталась верна присяге, но и у Дыбенко немало сторонников.
Объяснил, значит. Ни черта они толком не знают в своём штабе!
Подбегает матрос и передаёт офицеру бумагу. Тот читает и хватается за рупор, но я его придерживаю.
– Позвольте полюбопытствовать?
Офицер неохотно – плевать я хотела на его охоту! – тянет бумагу. Ого! Воззвание Центробалта, переданное из Хельсинки, в котором говорится о смещении Дыбенко с поста председателя Центробалта и содержится призыв ко всем морякам прекратить бузу. Офицер тянется за бумагой, но я ловко прячу руку с листом за спину, а другой рукой хватаюсь за рупор.
– Позвольте! Я должен донести содержание воззвания до команды эсминца, – слабо сопротивляется моряк.
– Да вы посмотрите на себя, – улыбаюсь мягко, почти по-матерински. – Какой из вас теперь доносчик? Совсем голос потеряли. Вы тут пока отдохните, а с матросиками я сама поговорю!
Недолго морячок сопротивлялся, и я, вооружившись помимо воззвания ещё и рупором, направляюсь к мосту. Дохожу до поднятого пролёта. Отсюда палуба корабля ближе, чем с берега. Можно не сильно напрягать связки.
– Я комендант Петропавловской крепости полковник Абрамова! У меня дело к вашему командиру.
С палубы долетает:
– Смотри, баба в форме!.. Какая баба – Ведьма это! Зови старшого!
А я, кажется, и вправду популярна. Приятно, Ёшкин каравай! А главное, для дела пользительно.
Вскоре на бак (нос корабля) выходит морячок, в том же прикиде, как и у остальных, но с рупором в руке.
– Чего надо? – Вот хамло!
– Да вот, с командиром поговорить хочу.
– Недосуг ему, барышня, со мной говори!
Улыбается гадливо, остальные гогочут – скоты! Не иначе и этим в «недосуге» суки мерещатся. Ясно. Командир арестован – хорошо, если не убит. Офицеры, похоже, тоже вне игры.
– По чьему приказу прибыли?
– По приказу председателя Центробалта товарища Дыбенко! И вот что, барышня, устали мы вести переговоры – или опускайте мост, или открываем огонь!
– Из этой пукалки, что ли? – Киваю на носовое орудие.
– Ничё! – злиться моряк. – Тебе четырёх дюймов с лихвой хватит. Жахнет так, что мама не горюй!
– А у меня, – я мотнула головой куда-то назад, надеюсь, что в сторону Петропавловской крепости, – в готовности орудий числом поболе вашего, да и калибром покрупнее, это как?
Моряк хмурится.
– Через мост не достанет.
– Гаубица достанет, – заверяю я. – Один залп моих «малюток» – и ваше корыто начнёт пузыри пускать.
– Ты, вот что, – уверенности в голосе моряка поубавилось, но ещё хорохорится, – ты нас не пужай – пужаные!
– Так разве ж я вас пугаю? – Голос мой звучит теперь ласково и успокаивающе. – Я ж к вам со всей душой. Вот воззвание от Центробалта принесла. – Зачитываю воззвание. – Так что, братья-матросы, Дыбенко вам больше не указ, и значит, пришла вам пора вертаться на базу!
На баке спорят. Потом «старшой» кричит в рупор:
– Может ты эту бумагу сама написала, откеда нам про то знать? Чем докажешь, что бумага подлинная?
Рядом со мной останавливается посыльный матрос, докладывает:
– «Аврора» вошла в Неву!
Фууу! Ну, наконец-то!
– Доказательство у вас за кормой. Смотрите, не обделайтесь!
Казалось, крейсер сейчас протаранит эсминец, но обошлось, застопорил в кабельтове. С мостика «Авроры» прошла команда:
– На «Справедливом»! Кончай бузу. Флаг спустить, пушки, пулемёты зачехлить, штормтрап с правого борта подать!
На этом поход эсминца «Справедливый» на Петроград, можно смело сказать, завершён.
М-да… Скажи ему кто тогда, сто лет вперёд (хотя уже и меньше), что он своими руками откроет перед Сталиным дверь в кабинет верховной власти… Да что там «тогда»! Скажи кто об этом ещё год назад – получил бы жёсткую отповедь.
«Но тогда было тогда, а теперь…»
– Товарищ генерал армии, Военный совет по вашему приказанию собран!
Абрамов кивнул и направился к выходу с перрона.
Подошёл начальник контрразведки, доложил негромко, только для него:
– Комиссар армии Крыленко полчаса назад пытался выехать в войска. Согласно вашему приказу мы эту попытку пресекли. В настоящий момент товарищ комиссар пытается организовать митинг в комендантском полку.
– И как успехи?
Половник пожал плечами.
– Приказа препятствовать не было. Поэтому все свободные от службы собраны в указанном Крыленко месте. Слушают…
– Добро! – кивнул Абрамов. – Пойдём и мы послушаем! Товарищи, – обратился командующий к членам Военного совета, – прошу меня извинить, но вам придётся подождать ещё некоторое время.
Вышел в сопровождении контрразведчика. По дороге к ним присоединился взвод личной охраны командующего.
Митинг проходил тихо. Связки рвал один Крыленко. При виде Абрамова прошла команда «Становись!». К импровизированной трибуне, где одиноко стоял набычившийся Крыленко, командующий прошёл сквозь строй замерших по стойке смирно солдат и офицеров. Поднялся к комиссару. Встал рядом. Негромко спросил:
– Что с тобой, Николай Васильевич? Вроде не дурак, а пытаешься комендантский полк совратить. Или это от безысходности? Ладно, молчи… – Абрамов обратился к полку: – Товарищи! Час назад получено постановление съезда Советов, которым он подтвердил полномочия товарища Сталина. Троцкий, Тухачевский, и все, кто их поддерживает, объявлены мятежниками!.. Разойтись! – Абрамов повернулся к Крыленко. – Сдай оружие, бывший товарищ…
По Москве угрюмые рабочие разбирали баррикады. Сами возвели, сами убрали – всё по понятиям. Их никто не сторожил и не подгонял. Власть, победившая очевидно, не спешила чинить расправу над заблудшими пролетариями. Главное – поняли, что были неправы. Нет, потом самых активных крикунов заберут и накажут, но не строго: годик-другой принудительных работ. А чё? Судимости нет, свежий воздух, режим хоть и строгий, но не тюремный же. Работа, правда, тяжёлая, но и не на износ. Пайка приличная, и денежки кое-какие капают. Рабочему человеку перетерпеть можно. Зато и вину искупишь и мозги проветришь! Так что нужное понимание на лицах рабочих, разбиравших баррикады, читалось, но на душе всё одно было пакостно. Лишь изредка на хмурых лицах мелькали злорадные ухмылки. Это когда слышалась отдалённая стрельба. Догадывались рабочие, что выстрелы имеют прямое отношение к тем, кто в их рабочую душу нагадил, совратил честных работяг с пути истинного.
Скажете, ёрничаю? Есть немного. Недолюбливаю говорунов всех цветов и мастей, уж извините…
А стреляли вот по какому случаю. Питерские гэбисты гонялись за гэбистами московскими. Кабы кровь при том не лилась, так и посмеялся бы над этаким курьёзом.
Те, кто хотел сложить оружие – уже сложили. Остальных пришлось отстреливать. Армия в разборке участия не принимала. Латышские стрелки, которые на первых порах поддерживали мятеж, как прознали про то, что Абрамов ведёт к Москве войска, так враз оставили позиции (в том числе сняли осаду с Кремля) и стройными колоннами ушли в казармы, где, заняв круговую оборону, настороженно ждали развязки. Потому армия в город входить не стала, ограничившись до поры тем, что плотно запечатала его по периметру. Зачисткой Москвы от мятежников занялся питерский спецназ, который привёл Бокий. Мал по малу стрельба утихла. Окраины вздохнули с облегчением, а в центре города установилась сторожкая тишина. Последним оплотом мятежников стало пресловутое здание на Лубянской площади.
Бокий и его командиры сгрудились над планом здания и прилегающих к нему улиц. Вопрос стоял не в том, как брать чёртов дом: после лёгкой артподготовки штурмовые колоны, сосредоточенные на прилегающих улицах, врываются в здание, дальше – дело техники. Бокий пытал командиров: как вообще обойтись без штурма? Дело в том, что в здании, помимо мятежников, находилось немало заложников. «Ни к чему нам, товарищи, превращать очистительный душ в кровавую баню!» Это, видно, близость знаменитых Сандунов, где прошедшей ночью удалось слегка расслабиться (ничего лишнего, ей-богу!), навеяла Бокию банную риторику. Никто даже не улыбнулся, лишь поперечные морщины глубже взбороздили чекистские лбы. Наконец один из командиров отважился на речь. «Думаю я, что многие из мятежников глубоко осознали не только безысходность своего положения, но и неправедность своего поведения…» Командир умолк. Пришлось Бокию его подстегнуть: «И что?» – «А то, – встрепенулся командир, – что есть среди сторонников Блюмкина несколько толковых ребят, совсем не врагов, моих, кстати, хороших знакомцев. Так я думаю, может, мне с ними потолковать? Вот только что я могу им пообещать?» Все взгляды устремились на Бокия. А тот взял и объявил перерыв. Ну не мог он самостоятельно принять нужное решение. Потому, когда все разошлись, засел в комнате связи. Совещание возобновилось через четыре часа. Бокий сразу обратился к инициатору переговоров с мятежниками: «Полного прощения мы им обещать не можем. Да они бы в это и не поверили. Ты ведь и сам не дурак, чтобы в такое верить, правда? Но смягчение приговора можешь обещать твёрдо! Можешь также намекнуть, что если кто не замарался в уголовщине, то вполне может отделаться дисциплинарным взысканием».
Ночью прошли переговоры, а к утру дом на Лубянке был зачищен от мятежников. Жертв было немного, хотя без выстрелов не обошлось. Так, Блюмкина врасплох застать не удалось. Пришлось положить всю его охрану. Сам Блюмкин имел время, чтобы застрелиться, но не сделал этого, и был арестован.
Блокада казарм Латышской дивизии прошла без выстрелов с обеих сторон. После того, как кольцо замкнулось, к КПП чётким шагом направились два молодых офицера. Невозмутимому дежурному доложили: «Сообщите командиру дивизии, что на КПП его ждут представители Наркомата обороны!» Вскоре на КПП прибыл подтянутый полковник, представился: «Временно исполняющий обязанности командира Латышской дивизии полковник Калниньш! С кем имею честь?» – «Майор Рокоссовский!» – «Капитан Жуков!» – представились офицеры. После этого Рокоссовский вручил полковнику пакет. Тот сломал печать, достал лист бумаги, прочёл. В лице при этом не изменился, видимо, ждал чего-то подобного. Спросил, обращаясь к Рокоссовскому: «На словах что-то добавить имеете?» – «Да. Машины будут подаваться на площадку перед КПП. Погрузка побатальонно, без оружия. Но до того должны быть выданы зачинщики мятежа, согласно представленному списку!» Полковник кивнул: «Пойдёмте!» В дальнем конце плаца у каменной стены казармы лежали несколько трупов. В одном из расстрелянных Рокоссовский опознал бывшего командира дивизии Лациса – и почему людей с этой фамилией так тянуло в заговорщики? «Забирайте!» – сказал полковник. Рокоссовский и Жуков молча взяли под козырёк, повернулись и направились в сторону КПП.
Николай всё рассчитал правильно. В Кронштадте его знали, помнили, потому встретили хоть и хмуро, но не зло. Заявили сразу: «У нас мятежников нет, только бузотёры!» – «Так уж и нет?» – жёстко спросил Ежов. Замялись. Отвели глаза. Потом неохотно сознались: «Есть маленько. Там» «Там» – это за береговой линией, в море, где на маленьком острове возвышается форт «Император Павел I». В нём засели главари мятежа, в том числе Дыбенко. Ежову сказали: «Этих бери и делай с ними, что хочешь, но с остальными бузотёрами мы разберёмся сами!» Ежов тряхнул головой: «Ни хрена, братишки, не выйдет! Есть закон – по нему и решим. Обещаю одно: судить моряков будет военно-морской трибунал. В Кронштадте. Ваше мнение при вынесении приговоров будет учтено. И на этом баста!»
По всем документам эта сверхсекретная воинская часть проходила как «Подразделение 33». В названии была отдана дань уважения великому русскому поэту Пушкину, описавшему – если и не первым, то очень образно и ярко – захват отрядом боевых пловцов участка побережья. Помните:
Нынче его бойцам предстояло держать боевой экзамен. Задачу перед командиром группы капитаном 3 ранга Рябко ставил лично нарком Ежов.
– Карту акватории, прилегающей к острову, а также план самого форта вы, я полагаю, уже изучили?
– Так точно!
– Тогда вам известно, что в настоящее время форт используется как склад морских мин и торпед Балтийского флота? – Взгляд Ежова был строг и требователен.
– Известно, товарищ нарком! – уверенно отрапортовал Рябко.
Взгляд Ежова потеплел.
– А коли известно, Павел Ильич, то вы не можете не понимать, какими могут быть последствия, если мятежники исполнят угрозу взорвать форт при нашей попытке его захватить?
– Понимаю, Николай Иванович. Форт разлетится на куски, а его обломки накроют и Кронштадт и Ораниенбаум.
– Верно. Но и тянуть со штурмом мы более не можем. Как вам известно, мы вынуждены потакать требованиям мятежников и снабжать их продовольствием и медикаментами. Так вот. В состав продовольствия они постоянно требуют включать спиртное, с каждым разом всё больше и больше. Вам это о чём-нибудь говорит?
– Так точно! – кивнул Рябко. – Дисциплина среди мятежников падает.
– И это тоже, – согласился Ежов. – Но меня больше беспокоит возрастающая при этом вероятность случайного подрыва. Вы согласны?
– Совершенно согласен!
– Это хорошо. Значит, вы должны понимать, что много времени на подготовку операции я вам отпустить не могу. Завтра мятежники пришлют катер за очередным пополнением запасов. Иные корабли они к форту не подпускают. Сегодня вечером, много – завтра утром, вы должны представить план операции. Вопросы?
– Нет вопросов!
– Тогда свободны!
Глубокой ночью Рябко доложил план операции…
– Ты чего, Власюк? – удивился один из моряков.
– Так, тудыт их растудыт, вина-то нет!
– Как это нет? – забеспокоился матрос и крикнул в сторону остальных:
– Братва, полундра!
Работы по погрузке прекратились. Моряки, сгрудившись вокруг боцмана, стали обсуждать возникшую проблему. Потом боцман решительно направился в сторону караула, остальные неспешно продолжили погрузку, то и дело бросая взгляды в сторону удаляющейся фигуры. Не доходя до караульных метров тридцать, боцман остановился и с обидой в голосе прокричал:
– Непорядок, братишки!
– Чего случилось? – спросил старший караульный.
– Так вина недоклали!
– И много недоклали? – полюбопытствовал караульный.
– Так совсем недоклали!
– Дела… – посочувствовал моряк. – Только от нас-то ты чего хочешь?
– Так пошлите кого-нибудь, пусть узнает, в чём причина.
– Караул ослабить хочешь? – посуровел лицом старший караульный. – А ну-ка взять его на прицел!
Караульные защёлкали затворами.
– Погодьте, братишки! – выставил вперёд ладони боцман. – Я ж без умыслу какого. Не можете никого послать, так вызовите караульного начальника.
– Ладно, – смилостивился старший караульный и просвистел условный сигнал в боцманскую дудку.
Вскоре в их сторону от караульного помещения затрусили несколько человек.
– Что тут у вас приключилось? – спросил начальник караула, когда все формальности были соблюдены и усиленный караул собрался вместе.
– Вот он говорит, что вина им вроде как недоклали, – пояснил старший караульный, показывая в сторону боцмана.
– И что он хочет этим сказать? – нахмурился начкар. – Что это мы их вино умыкнули, что ли?
– Да нет, – ответил было старший по караулу. Потом лицо его стало задумчивым. – Хотя и не знаю даже. Да вы лучше сами у него спросите.
Начальник караула так и поступил. Переговоры продолжались несколько минут. Потом начкар ушёл, оставив усиленный караул у входа на пирс, а боцман никуда не ушёл, присел на причальную тумбу и стал ждать. Моряки с катера потихоньку продолжали погрузку, исподтишка наблюдая за происходящим в расположении поста и совсем не обращая внимания на то, что происходило возле борта катера. А там, на поверхности воды, какое-то время лопались подозрительные пузыри. Потом всё успокоилось. Из караульного помещения прибежал посыльный, прокричал боцману: «Сейчас подвезут, ждите!» Моряк встал с тумбы, кивнул и направился к катеру.
С погрузкой затянули часа на три, потому к форту подошли, когда стало смеркаться. А тут ещё и дождь пошёл. И того, что под причалом затаились невесть откуда взявшиеся пятеро боевых пловцов, никто и не заметил. Первая часть плана Рябко сработала без сбоев.
Придуманный в «Подразделении 33» подводный аппарат для транспортировки группы пловцов был чем-то средним между велосипедом и рыбой – прилипалой. Под водой передвигался при помощи винта, соединённого приводом с педалями, а к днищу корабля крепился посредством пневматических присосок, соединённых шлангами с баллонами от аппарата Флюсса. Такие же модернизированные в «Подразделении 33» автономные аппараты для подводного плавания были у каждого боевого пловца. Конструкция, честно признаться, была крайне несовершенна, и должной скрытности подхода к объекту не обеспечивала. Бдительный вахтенный вполне мог аппарат засечь. Потому и потребовалась чехарда с вином. Но ведь сработало? И катер, помимо необходимых припасов, доставил к форту группу боевых пловцов во главе с самим Рябко. Кислород следовало беречь, потому во время швартовки пловцы перебрались под настил причала, где и просидели до конца разгрузки. Когда команда покинула катер и ушла в форт, оставив на корабле одного вахтенного, пловцы быстренько провели захват катера, превратив его в опорный пункт десантной операции. Туда, посредством того же подводного «велосипеда», с блокировавших подходы к острову эсминцев были доставлены остальные пловцы. Прожектора форта, неустанно обшаривающие водную поверхность, ночью да при дожде ничего такого, понятное дело, не высветили. Таким образом, бредущего от форта сменщика давно уже повязанного вахтенного встречали уже двадцать пловцов. А тот шёл, против всех правил, один, прикрываясь от дождя и ветра поднятым воротником бушлата. Его приняли, повязали и бросили в трюм к напарнику, содрав предварительно бушлат.
Часовой у входа в форт лениво следил за бредущей по мосткам фигурой. Крадущихся в темени бойцов в маскировочной одежде не замечал, потому калитку отворил без опаски.
Проникнув в форт, бойцы Рябко в первую очередь захватили подготовленный к подрыву арсенал. Теперь настал черёд обеспечить высадку морской пехоты. Через некоторое время два прожектора, ответственные за один сектор водного пространства, просигналили на корабли «Штурм!» Тут же к берегу устремились десантные мотоботы.
Дыбенко взяли спящим. Он ещё успел ухватиться за рукоять маузера, прежде чем получил прикладом по голове…
– Надо сообщить Кирову, – сказала Абрамова.
– Ему доложат, – кивнул Слащёв. – Что делать будем?
– Ничего, – пожал плечами Ежов. – Те, кто не сможет пройти в центр города, пусть митингуют у мостов.
– А кто сможет?
– А тех, кто сможет, – ответила Слащёву Абрамова, – надо аккуратненько выводить на Марсово поле. Там места много, там и будем гасить пожар.
– Хороший план, – одобрил Слащёв. – На чердаках зданий по периметру площади следует установить пулемёты, а ещё… – Генерал осёкся под тяжёлым взглядом Абрамовой.
– Может, мне тебе кой-чего прищемить? – задумчиво спросила Ольга. – Чтобы всякая хренотень в голову не лезла?
Слащёв от растерянности только и вымолвил:
– Однако! – и посмотрел на Ежова, ища у него поддержки, но тот лишь развёл руками.
– Ладно, генерал, не обижайся. Насчёт прищемить я пошутила, – примирительным тоном произнесла Ольга. – Но стрелять в народ и думать забудь!
– Да я, собственно, и не думал, – начал Слащёв. – Имелось в виду…
Телефон зазвонил вновь, и что у генерала «имелось в виду», так и осталось невыясненным.
Слащёв выслушал сообщение молча, шумно выдохнул и положил трубку на аппарат медленно и осторожно, словно была она из хрусталя.
– Что ещё? – забеспокоился Ежов.
– Звонили из Зимнего. К Дворцовому мосту подошёл эсминец. Требуют свести мост.
– Едем! – Ежов кинулся к двери, Ольга за ним.
Возле Дворцового моста
Воспарившая над Невой чайка раскрыла клюв от удивления. Вот те нате! То, что творилось по обе стороны Дворцового моста, вполне могло служить иллюстрацией к учебнику «Новейшей истории России», когда бы речь шла о годе 1917, но для года 1920…Так что там увидела наша чайка?
Стрелка Васильевского острова радушно предоставила себя демонстрантам и почти вся скрылась под колышущимися знамёнами и транспарантами. По другую сторону Невы Дворцовая и Адмиралтейская набережные предпочли военных, которые многократно уступали демонстрантам по численности, но, понятное дело, значительно превосходили их организованностью и дисциплиной. Дворцовому мосту всё это, очевидно, сильно не нравилось. Иначе зачем бы он отгородился от супротивников поднятыми «ладонями» разводного пролёта? Он бы так и дальше стоял, ему было нетрудно, но такую позицию не одобрил недавно подошедший из Кронштадта эсминец «Справедливый», который настоятельно советовал мосту: «Ты ладошки-то опусти, опусти!»
Именно это и видела глупая птица чайка. Давайте оставим её в покое, спустимся с небес на землю и посмотрим на события глазами полковника Абрамовой.
ОЛЬГА
Ёшкин каравай! Эти черти полосатые, что снуют по палубе и надстройкам эсминца, вполне могут порушить поддерживаемое разведёнными пролётами Дворцового моста равновесие, ибо невесть что думают, неизвестно кому подчиняются, а главное, ни хрена не хотят слушать! Всё это я узнаю от осипшего морского офицера в чине капитана 3 ранга, который от имени Главного морского штаба пытается с помощью рупора вести переговоры с мятежниками – а кто они ещё? – прямо с плавучей пристани, что возле Адмиралтейства.– Какие последние флотские новости? – интересуюсь, значит.
– Из Гельсингфорса передали…
– Из Хельсинки, – поправляю я.
– Ну да. Никак не могу привыкнуть. Из Хельсинки передали, что на всех базах флота ситуация находится под контролем, за исключением крепости Кронштадт.
– А там что?
Моряк жмёт плечами.
– По тем сведениям, которыми мы располагаем, большая часть личного состава осталась верна присяге, но и у Дыбенко немало сторонников.
Объяснил, значит. Ни черта они толком не знают в своём штабе!
Подбегает матрос и передаёт офицеру бумагу. Тот читает и хватается за рупор, но я его придерживаю.
– Позвольте полюбопытствовать?
Офицер неохотно – плевать я хотела на его охоту! – тянет бумагу. Ого! Воззвание Центробалта, переданное из Хельсинки, в котором говорится о смещении Дыбенко с поста председателя Центробалта и содержится призыв ко всем морякам прекратить бузу. Офицер тянется за бумагой, но я ловко прячу руку с листом за спину, а другой рукой хватаюсь за рупор.
– Позвольте! Я должен донести содержание воззвания до команды эсминца, – слабо сопротивляется моряк.
– Да вы посмотрите на себя, – улыбаюсь мягко, почти по-матерински. – Какой из вас теперь доносчик? Совсем голос потеряли. Вы тут пока отдохните, а с матросиками я сама поговорю!
Недолго морячок сопротивлялся, и я, вооружившись помимо воззвания ещё и рупором, направляюсь к мосту. Дохожу до поднятого пролёта. Отсюда палуба корабля ближе, чем с берега. Можно не сильно напрягать связки.
– Я комендант Петропавловской крепости полковник Абрамова! У меня дело к вашему командиру.
С палубы долетает:
– Смотри, баба в форме!.. Какая баба – Ведьма это! Зови старшого!
А я, кажется, и вправду популярна. Приятно, Ёшкин каравай! А главное, для дела пользительно.
Вскоре на бак (нос корабля) выходит морячок, в том же прикиде, как и у остальных, но с рупором в руке.
– Чего надо? – Вот хамло!
– Да вот, с командиром поговорить хочу.
– Недосуг ему, барышня, со мной говори!
Улыбается гадливо, остальные гогочут – скоты! Не иначе и этим в «недосуге» суки мерещатся. Ясно. Командир арестован – хорошо, если не убит. Офицеры, похоже, тоже вне игры.
– По чьему приказу прибыли?
– По приказу председателя Центробалта товарища Дыбенко! И вот что, барышня, устали мы вести переговоры – или опускайте мост, или открываем огонь!
– Из этой пукалки, что ли? – Киваю на носовое орудие.
– Ничё! – злиться моряк. – Тебе четырёх дюймов с лихвой хватит. Жахнет так, что мама не горюй!
– А у меня, – я мотнула головой куда-то назад, надеюсь, что в сторону Петропавловской крепости, – в готовности орудий числом поболе вашего, да и калибром покрупнее, это как?
Моряк хмурится.
– Через мост не достанет.
– Гаубица достанет, – заверяю я. – Один залп моих «малюток» – и ваше корыто начнёт пузыри пускать.
– Ты, вот что, – уверенности в голосе моряка поубавилось, но ещё хорохорится, – ты нас не пужай – пужаные!
– Так разве ж я вас пугаю? – Голос мой звучит теперь ласково и успокаивающе. – Я ж к вам со всей душой. Вот воззвание от Центробалта принесла. – Зачитываю воззвание. – Так что, братья-матросы, Дыбенко вам больше не указ, и значит, пришла вам пора вертаться на базу!
На баке спорят. Потом «старшой» кричит в рупор:
– Может ты эту бумагу сама написала, откеда нам про то знать? Чем докажешь, что бумага подлинная?
Рядом со мной останавливается посыльный матрос, докладывает:
– «Аврора» вошла в Неву!
Фууу! Ну, наконец-то!
– Доказательство у вас за кормой. Смотрите, не обделайтесь!
Казалось, крейсер сейчас протаранит эсминец, но обошлось, застопорил в кабельтове. С мостика «Авроры» прошла команда:
– На «Справедливом»! Кончай бузу. Флаг спустить, пушки, пулемёты зачехлить, штормтрап с правого борта подать!
На этом поход эсминца «Справедливый» на Петроград, можно смело сказать, завершён.
Ставка и.о. наркома обороны Абрамова
Штабной поезд простучал колёсами на выходных стрелках, указывающих на Петроград. На этот раз без него. Абрамов остался на перроне. В поезде укатил Сталин, которого ждала столица. Негоже граду стольному во времена смутные без хозяина пребывать, пусть и временного.М-да… Скажи ему кто тогда, сто лет вперёд (хотя уже и меньше), что он своими руками откроет перед Сталиным дверь в кабинет верховной власти… Да что там «тогда»! Скажи кто об этом ещё год назад – получил бы жёсткую отповедь.
«Но тогда было тогда, а теперь…»
– Товарищ генерал армии, Военный совет по вашему приказанию собран!
Абрамов кивнул и направился к выходу с перрона.
* * *
– Здравствуйте, товарищи! Прошу садиться. – Абрамов прошёл к своему месту, оглядел членов Военного совета. – А где Крыленко?Подошёл начальник контрразведки, доложил негромко, только для него:
– Комиссар армии Крыленко полчаса назад пытался выехать в войска. Согласно вашему приказу мы эту попытку пресекли. В настоящий момент товарищ комиссар пытается организовать митинг в комендантском полку.
– И как успехи?
Половник пожал плечами.
– Приказа препятствовать не было. Поэтому все свободные от службы собраны в указанном Крыленко месте. Слушают…
– Добро! – кивнул Абрамов. – Пойдём и мы послушаем! Товарищи, – обратился командующий к членам Военного совета, – прошу меня извинить, но вам придётся подождать ещё некоторое время.
Вышел в сопровождении контрразведчика. По дороге к ним присоединился взвод личной охраны командующего.
Митинг проходил тихо. Связки рвал один Крыленко. При виде Абрамова прошла команда «Становись!». К импровизированной трибуне, где одиноко стоял набычившийся Крыленко, командующий прошёл сквозь строй замерших по стойке смирно солдат и офицеров. Поднялся к комиссару. Встал рядом. Негромко спросил:
– Что с тобой, Николай Васильевич? Вроде не дурак, а пытаешься комендантский полк совратить. Или это от безысходности? Ладно, молчи… – Абрамов обратился к полку: – Товарищи! Час назад получено постановление съезда Советов, которым он подтвердил полномочия товарища Сталина. Троцкий, Тухачевский, и все, кто их поддерживает, объявлены мятежниками!.. Разойтись! – Абрамов повернулся к Крыленко. – Сдай оружие, бывший товарищ…
Москва
«Мятеж не может быть удачен, тогда бы звался он иначе»…По Москве угрюмые рабочие разбирали баррикады. Сами возвели, сами убрали – всё по понятиям. Их никто не сторожил и не подгонял. Власть, победившая очевидно, не спешила чинить расправу над заблудшими пролетариями. Главное – поняли, что были неправы. Нет, потом самых активных крикунов заберут и накажут, но не строго: годик-другой принудительных работ. А чё? Судимости нет, свежий воздух, режим хоть и строгий, но не тюремный же. Работа, правда, тяжёлая, но и не на износ. Пайка приличная, и денежки кое-какие капают. Рабочему человеку перетерпеть можно. Зато и вину искупишь и мозги проветришь! Так что нужное понимание на лицах рабочих, разбиравших баррикады, читалось, но на душе всё одно было пакостно. Лишь изредка на хмурых лицах мелькали злорадные ухмылки. Это когда слышалась отдалённая стрельба. Догадывались рабочие, что выстрелы имеют прямое отношение к тем, кто в их рабочую душу нагадил, совратил честных работяг с пути истинного.
Скажете, ёрничаю? Есть немного. Недолюбливаю говорунов всех цветов и мастей, уж извините…
А стреляли вот по какому случаю. Питерские гэбисты гонялись за гэбистами московскими. Кабы кровь при том не лилась, так и посмеялся бы над этаким курьёзом.
Те, кто хотел сложить оружие – уже сложили. Остальных пришлось отстреливать. Армия в разборке участия не принимала. Латышские стрелки, которые на первых порах поддерживали мятеж, как прознали про то, что Абрамов ведёт к Москве войска, так враз оставили позиции (в том числе сняли осаду с Кремля) и стройными колоннами ушли в казармы, где, заняв круговую оборону, настороженно ждали развязки. Потому армия в город входить не стала, ограничившись до поры тем, что плотно запечатала его по периметру. Зачисткой Москвы от мятежников занялся питерский спецназ, который привёл Бокий. Мал по малу стрельба утихла. Окраины вздохнули с облегчением, а в центре города установилась сторожкая тишина. Последним оплотом мятежников стало пресловутое здание на Лубянской площади.
Бокий и его командиры сгрудились над планом здания и прилегающих к нему улиц. Вопрос стоял не в том, как брать чёртов дом: после лёгкой артподготовки штурмовые колоны, сосредоточенные на прилегающих улицах, врываются в здание, дальше – дело техники. Бокий пытал командиров: как вообще обойтись без штурма? Дело в том, что в здании, помимо мятежников, находилось немало заложников. «Ни к чему нам, товарищи, превращать очистительный душ в кровавую баню!» Это, видно, близость знаменитых Сандунов, где прошедшей ночью удалось слегка расслабиться (ничего лишнего, ей-богу!), навеяла Бокию банную риторику. Никто даже не улыбнулся, лишь поперечные морщины глубже взбороздили чекистские лбы. Наконец один из командиров отважился на речь. «Думаю я, что многие из мятежников глубоко осознали не только безысходность своего положения, но и неправедность своего поведения…» Командир умолк. Пришлось Бокию его подстегнуть: «И что?» – «А то, – встрепенулся командир, – что есть среди сторонников Блюмкина несколько толковых ребят, совсем не врагов, моих, кстати, хороших знакомцев. Так я думаю, может, мне с ними потолковать? Вот только что я могу им пообещать?» Все взгляды устремились на Бокия. А тот взял и объявил перерыв. Ну не мог он самостоятельно принять нужное решение. Потому, когда все разошлись, засел в комнате связи. Совещание возобновилось через четыре часа. Бокий сразу обратился к инициатору переговоров с мятежниками: «Полного прощения мы им обещать не можем. Да они бы в это и не поверили. Ты ведь и сам не дурак, чтобы в такое верить, правда? Но смягчение приговора можешь обещать твёрдо! Можешь также намекнуть, что если кто не замарался в уголовщине, то вполне может отделаться дисциплинарным взысканием».
Ночью прошли переговоры, а к утру дом на Лубянке был зачищен от мятежников. Жертв было немного, хотя без выстрелов не обошлось. Так, Блюмкина врасплох застать не удалось. Пришлось положить всю его охрану. Сам Блюмкин имел время, чтобы застрелиться, но не сделал этого, и был арестован.
* * *
Армия в Москву всё-таки вошла. Необходимо было решить вопрос с латышскими стрелками.Блокада казарм Латышской дивизии прошла без выстрелов с обеих сторон. После того, как кольцо замкнулось, к КПП чётким шагом направились два молодых офицера. Невозмутимому дежурному доложили: «Сообщите командиру дивизии, что на КПП его ждут представители Наркомата обороны!» Вскоре на КПП прибыл подтянутый полковник, представился: «Временно исполняющий обязанности командира Латышской дивизии полковник Калниньш! С кем имею честь?» – «Майор Рокоссовский!» – «Капитан Жуков!» – представились офицеры. После этого Рокоссовский вручил полковнику пакет. Тот сломал печать, достал лист бумаги, прочёл. В лице при этом не изменился, видимо, ждал чего-то подобного. Спросил, обращаясь к Рокоссовскому: «На словах что-то добавить имеете?» – «Да. Машины будут подаваться на площадку перед КПП. Погрузка побатальонно, без оружия. Но до того должны быть выданы зачинщики мятежа, согласно представленному списку!» Полковник кивнул: «Пойдёмте!» В дальнем конце плаца у каменной стены казармы лежали несколько трупов. В одном из расстрелянных Рокоссовский опознал бывшего командира дивизии Лациса – и почему людей с этой фамилией так тянуло в заговорщики? «Забирайте!» – сказал полковник. Рокоссовский и Жуков молча взяли под козырёк, повернулись и направились в сторону КПП.
Кронштадт
В Кронштадт Ежов пришёл на «Авроре». Питер затих, и держать крейсер в Неве нужды более не было. Сталин к его идее лично усмирить мятежную крепость отнёсся неодобрительно. Спросил ворчливо: «Ты что, Шишко не доверяешь?» Получив ответ «Доверяю!» недоумевал: «Зачем тогда туда лезешь? Не много ли чести для матросов, чтобы их сам нарком к порядку приводил?» Ежов терпеливо объяснил: «Честь по чести. Кронштадтцы заслужили, чтобы власть отнеслась к ним с почтением». Сталин усмехнулся в усы: «Я и забыл. Ты же у нас человек почтенный. Как-никак, за сто лет перевалило. – Махнул рукой: – Ладно, поезжай, коли считаешь это правильным. – Уже в спину добавил: – Смотри, голову там не оставь!» Ежов заверил: «Не оставлю!»Николай всё рассчитал правильно. В Кронштадте его знали, помнили, потому встретили хоть и хмуро, но не зло. Заявили сразу: «У нас мятежников нет, только бузотёры!» – «Так уж и нет?» – жёстко спросил Ежов. Замялись. Отвели глаза. Потом неохотно сознались: «Есть маленько. Там» «Там» – это за береговой линией, в море, где на маленьком острове возвышается форт «Император Павел I». В нём засели главари мятежа, в том числе Дыбенко. Ежову сказали: «Этих бери и делай с ними, что хочешь, но с остальными бузотёрами мы разберёмся сами!» Ежов тряхнул головой: «Ни хрена, братишки, не выйдет! Есть закон – по нему и решим. Обещаю одно: судить моряков будет военно-морской трибунал. В Кронштадте. Ваше мнение при вынесении приговоров будет учтено. И на этом баста!»
По всем документам эта сверхсекретная воинская часть проходила как «Подразделение 33». В названии была отдана дань уважения великому русскому поэту Пушкину, описавшему – если и не первым, то очень образно и ярко – захват отрядом боевых пловцов участка побережья. Помните:
Шутки шутками, но именно так, с лёгкой руки Николая Ежова, был назван первый в Советской России Центр подготовки боевых пловцов.
«Окиян подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснётся в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря…»?
Нынче его бойцам предстояло держать боевой экзамен. Задачу перед командиром группы капитаном 3 ранга Рябко ставил лично нарком Ежов.
– Карту акватории, прилегающей к острову, а также план самого форта вы, я полагаю, уже изучили?
– Так точно!
– Тогда вам известно, что в настоящее время форт используется как склад морских мин и торпед Балтийского флота? – Взгляд Ежова был строг и требователен.
– Известно, товарищ нарком! – уверенно отрапортовал Рябко.
Взгляд Ежова потеплел.
– А коли известно, Павел Ильич, то вы не можете не понимать, какими могут быть последствия, если мятежники исполнят угрозу взорвать форт при нашей попытке его захватить?
– Понимаю, Николай Иванович. Форт разлетится на куски, а его обломки накроют и Кронштадт и Ораниенбаум.
– Верно. Но и тянуть со штурмом мы более не можем. Как вам известно, мы вынуждены потакать требованиям мятежников и снабжать их продовольствием и медикаментами. Так вот. В состав продовольствия они постоянно требуют включать спиртное, с каждым разом всё больше и больше. Вам это о чём-нибудь говорит?
– Так точно! – кивнул Рябко. – Дисциплина среди мятежников падает.
– И это тоже, – согласился Ежов. – Но меня больше беспокоит возрастающая при этом вероятность случайного подрыва. Вы согласны?
– Совершенно согласен!
– Это хорошо. Значит, вы должны понимать, что много времени на подготовку операции я вам отпустить не могу. Завтра мятежники пришлют катер за очередным пополнением запасов. Иные корабли они к форту не подпускают. Сегодня вечером, много – завтра утром, вы должны представить план операции. Вопросы?
– Нет вопросов!
– Тогда свободны!
Глубокой ночью Рябко доложил план операции…
* * *
На следующий день, когда катер мятежников пришвартовался на обычном месте, ящики и мешки с припасами были уже приготовлены, как и всегда. Убедившись, что пирс пустой, караул маячит лишь у входа, моряки приступили к погрузке. Усатый боцман, руководивший работами, неладное заметил не сразу, а как заметил – стал материться.– Ты чего, Власюк? – удивился один из моряков.
– Так, тудыт их растудыт, вина-то нет!
– Как это нет? – забеспокоился матрос и крикнул в сторону остальных:
– Братва, полундра!
Работы по погрузке прекратились. Моряки, сгрудившись вокруг боцмана, стали обсуждать возникшую проблему. Потом боцман решительно направился в сторону караула, остальные неспешно продолжили погрузку, то и дело бросая взгляды в сторону удаляющейся фигуры. Не доходя до караульных метров тридцать, боцман остановился и с обидой в голосе прокричал:
– Непорядок, братишки!
– Чего случилось? – спросил старший караульный.
– Так вина недоклали!
– И много недоклали? – полюбопытствовал караульный.
– Так совсем недоклали!
– Дела… – посочувствовал моряк. – Только от нас-то ты чего хочешь?
– Так пошлите кого-нибудь, пусть узнает, в чём причина.
– Караул ослабить хочешь? – посуровел лицом старший караульный. – А ну-ка взять его на прицел!
Караульные защёлкали затворами.
– Погодьте, братишки! – выставил вперёд ладони боцман. – Я ж без умыслу какого. Не можете никого послать, так вызовите караульного начальника.
– Ладно, – смилостивился старший караульный и просвистел условный сигнал в боцманскую дудку.
Вскоре в их сторону от караульного помещения затрусили несколько человек.
– Что тут у вас приключилось? – спросил начальник караула, когда все формальности были соблюдены и усиленный караул собрался вместе.
– Вот он говорит, что вина им вроде как недоклали, – пояснил старший караульный, показывая в сторону боцмана.
– И что он хочет этим сказать? – нахмурился начкар. – Что это мы их вино умыкнули, что ли?
– Да нет, – ответил было старший по караулу. Потом лицо его стало задумчивым. – Хотя и не знаю даже. Да вы лучше сами у него спросите.
Начальник караула так и поступил. Переговоры продолжались несколько минут. Потом начкар ушёл, оставив усиленный караул у входа на пирс, а боцман никуда не ушёл, присел на причальную тумбу и стал ждать. Моряки с катера потихоньку продолжали погрузку, исподтишка наблюдая за происходящим в расположении поста и совсем не обращая внимания на то, что происходило возле борта катера. А там, на поверхности воды, какое-то время лопались подозрительные пузыри. Потом всё успокоилось. Из караульного помещения прибежал посыльный, прокричал боцману: «Сейчас подвезут, ждите!» Моряк встал с тумбы, кивнул и направился к катеру.
С погрузкой затянули часа на три, потому к форту подошли, когда стало смеркаться. А тут ещё и дождь пошёл. И того, что под причалом затаились невесть откуда взявшиеся пятеро боевых пловцов, никто и не заметил. Первая часть плана Рябко сработала без сбоев.
Придуманный в «Подразделении 33» подводный аппарат для транспортировки группы пловцов был чем-то средним между велосипедом и рыбой – прилипалой. Под водой передвигался при помощи винта, соединённого приводом с педалями, а к днищу корабля крепился посредством пневматических присосок, соединённых шлангами с баллонами от аппарата Флюсса. Такие же модернизированные в «Подразделении 33» автономные аппараты для подводного плавания были у каждого боевого пловца. Конструкция, честно признаться, была крайне несовершенна, и должной скрытности подхода к объекту не обеспечивала. Бдительный вахтенный вполне мог аппарат засечь. Потому и потребовалась чехарда с вином. Но ведь сработало? И катер, помимо необходимых припасов, доставил к форту группу боевых пловцов во главе с самим Рябко. Кислород следовало беречь, потому во время швартовки пловцы перебрались под настил причала, где и просидели до конца разгрузки. Когда команда покинула катер и ушла в форт, оставив на корабле одного вахтенного, пловцы быстренько провели захват катера, превратив его в опорный пункт десантной операции. Туда, посредством того же подводного «велосипеда», с блокировавших подходы к острову эсминцев были доставлены остальные пловцы. Прожектора форта, неустанно обшаривающие водную поверхность, ночью да при дожде ничего такого, понятное дело, не высветили. Таким образом, бредущего от форта сменщика давно уже повязанного вахтенного встречали уже двадцать пловцов. А тот шёл, против всех правил, один, прикрываясь от дождя и ветра поднятым воротником бушлата. Его приняли, повязали и бросили в трюм к напарнику, содрав предварительно бушлат.
Часовой у входа в форт лениво следил за бредущей по мосткам фигурой. Крадущихся в темени бойцов в маскировочной одежде не замечал, потому калитку отворил без опаски.
Проникнув в форт, бойцы Рябко в первую очередь захватили подготовленный к подрыву арсенал. Теперь настал черёд обеспечить высадку морской пехоты. Через некоторое время два прожектора, ответственные за один сектор водного пространства, просигналили на корабли «Штурм!» Тут же к берегу устремились десантные мотоботы.
Дыбенко взяли спящим. Он ещё успел ухватиться за рукоять маузера, прежде чем получил прикладом по голове…