Александр Бачило. S.W.A.L.K.E.R. Конец света отменяется! (сборник)

   Вечером записала в тетрадку: 81,600. Еще один мучительный день позади, а вес растет неудержимо.
   Очень страшно было ложиться в постель. Приснится новый обжорный сон, и что тогда?
   Уже взвесившись и надевши ночную рубашку, Галина приволокла из ванной большой таз, плеснула на дно воды и высыпала две формочки льда, приготовленного в морозилке. Теперь, если она и впрямь бродит ночью лунатиком, то, ступив босыми ногами в холодную воду, она проснется. Во всяком случае, такое представление о лунатиках вынесла Галя едва ли не с детских лет из бесед с подружками обо всяких небывальщинах и загробных ужасах. Хорошо бы еще рассыпать по полу коробочку канцелярских кнопок, но Галя не без оснований полагала, что забудет о них и наступит босой ногой безо всякого лунатизма.
   Засыпая, Галя размышляла, а что случится, если, вставая, во сне или поутру, она наступит мимо таза или, хуже того, на край и разольет всю воду. Воды в тазу немного, так что соседей не затопит, но все равно – неприятно. Но, если вода разольется среди ночи, станет ли сомнамбула вытирать пол? Вряд ли…
   …Оказалось, что браться за тряпку новоявленная лунатичка и не думает. Вода заливала комнату почти до колена, острые льдинки и плавающие кнопки щекотно покалывали лодыжки, но Галя не обращала ни малейшего внимания на эти мелкие неудобства. И вообще, какие неудобства? – так ходить даже приятно.
   Галя распахнула окно, встала на подоконник, опасно изогнувшись над девятиэтажной бездной, дотянулась до провода, натянутого поперек проспекта, ступила на него. Внизу с шуршанием пролетали машины, что, неведомо зачем, круглые сутки колесят по городу. Шел запоздалый прохожий. В доме напротив светилась пара бессонных окон. Но никто не смотрел вверх, где по натянутой струне женщина в белой ночной рубашке пересекала пропасть проспекта.
   Пройдя весь путь, Галя легко соскочила на подоконник чужой квартиры, распахнула окно и проникла внутрь. Вот оно, как это делалось в предыдущие ночи! Кто же станет навешивать замки на окна девятого этажа!
   Тугой провод безошибочно привел Галю к кухонному окну. Оно и понятно, нехорошо влезать посреди ночи в чужую спальню. Кухня, это совсем иное дело. Когда хочется кушать, надо идти на кухню.
   В этой квартире проживала главбух Карлуша Махаловна, поэтому на кухне рядком стояли четыре чугунных эмалированных гусятницы, полные говяжьих рулетиков, которых с вечера так и не удалось отведать. Одна гусятница, всполошно захлопав крышкой, загоготала и вылетела в форточку, но три остальных сдались без боя.
   Галя руками, пачкаясь в луковой подливке, хватала рулетики и один за другим отправляла в рот. Мясо, как и было обещано, само таяло на языке, наполняя все Галино существо неземным блаженством.
   Удивительно быстро все три гусятницы опустели. Галя провела пальцем по эмалированной стенке, слизнула последние остаточки соуса и задумалась. Ведь есть еще четвертая посудина, что так резво сбежала в форточку. А лететь ей некуда, кроме как в Галину квартиру. На улице зима, все окна закрыты. Значит, беглянку вполне можно поймать.
   Галя вспрыгнула на подоконник, ступила на проволоку, отлепилась от стены и, сделав пару шагов, поняла, что не дойдет. Набитое рулетами пузо неудержимо тянуло вниз. Провод вывернулся из под ослабевшей ноги, но Галя успела ухватиться за шершавую твердость металла и повисла над дорогой, по которой продолжали проноситься бездушные машины. Почему-то их стало очень много. Зримо представилось, как неудачливая акробатка падает на мостовую, а машины одна за другой наезжают на упавшую, превращая тело в хорошо отбитый рулет. Ладони, перемазанные жиром, скользили, пальцы разжимались сами собой. Пару секунд, достаточные, чтобы ужаснуться случившемуся, Галя сопротивлялась, а затем камнем полетела вниз. Последней мыслью было: «И ведь не одета, в одной ночнухе…»
   Вот так люди и гибнут от чревоугодия.
 
   Галя проснулась прежде удара об асфальт. Лежала, усмиряя дыхание, постепенно осознавала, что жива. Потом села на постели и обеими ногами вляпалась в воду. Лед давно растаял, но вода все равно показалась очень холодной.
   – У!.. – Галина пихнула проклятую посудину. Таз накренился, вода плеснула на пол. Скользя по мокрому паркету, Галина побежала за тряпкой, но по дороге остановилась у весов и, стащив ночную сорочку, принялась взвешиваться.
   Восемьдесят три килограмма девятьсот граммов. Прибавка в весе – два триста.
   Постанывая и всхлипывая, Галя терла тряпкой пол. За что ей такое, а? Все люди как люди, и только ей такое наказание…
   Подошла к окну, отдернула портьеру. Конечно, никакого провода нет и никогда не было. Кому нужен провод на высоте девятого этажа? И Клара Михайловна наверняка живет в каком-то другом месте. Будь иначе, встречались бы возле дома хотя бы изредка. Надо будет на работе поглядеть ее личное дело, там есть адрес.
   Время было еще раннее, вполне можно успеть сделать утреннюю гимнастику. Галя даже встала в позицию – руки в стороны, ноги на ширине плеч, но потом обреченно сникла и поплелась в ванную. Что толку в приседаниях и наклонах? Пробовала уже, не помогает. Ну, сбросит она за день полкило, а за ночь наберет впятеро. И, главное, совершенно непонятно, отчего.
   Еще во время первого приема диетолог авторитетно объявил: «Все ваши проблемы от излишнего веса. Сбросите вес, и проблемы исчезнут сами собой».
   С тех пор не раз Галина представляла, как она распахивает окно, натужно переползает подоконник и сбрасывает свой вес с девятого этажа. После столь радикального поступка все проблемы и впрямь исчезнут сами собой. Вот только после сегодняшнего сна самоубийственный каламбур совершенно не грел душу.
   Зеленое яблоко и чашечка матэ, которое, как врет реклама, способствует похуданию. Впихнуться в костюм, недавно перешитый, но уже тесный. Отправиться на службу: сначала пешком до метро, потом подземкой…

* * *

   В бухгалтерии доедали вчерашний торт и именинные пироги. По счастью, Галину звали не слишком настойчиво, и она сумела никуда не пойти. Сидела, оформляла пенсионные дела. Схрумкала яблоко и похрустела диетическим хлебцем. Избыв рабочий день, поехала домой. В метро не обошлось без плевков судьбы. У пигалицы в наушниках, сидевшей рядом, певец Макаревич так громко изъяснялся в любви к макаронам, что слышно было даже во время движения. Она-то как терпит? Ведь ей прямо в ухо орет: «Полейте их томатом, посыпьте тертым сыром!..» Галя, как могла, отодвигалась от нежданной меломанки, а получилось, что она прижимается к мужику, сидевшему с другой стороны. И, разумеется, он немедленно принялся знакомиться. Приставал самым дурацким образом: сообщил, что его зовут Сергеем, что зарабатывает он хорошо, но страдает от одиночества. Выпытывал, как ее зовут, объявил, что уж он-то видит, что она не замужем, что такая нежная и удивительная женщина впервые встретилась на его пути. А потом, кретин, пригласил Галю в кафе. Тут Галину сорвало с нарезки, и она выдала несостоявшемуся ухажеру по полной. Приласкала так нежно и удивительно, что бедняга выскочил на первой же остановке и пересел в другой вагон. А судьба, видимо удовлетворившись сделанной гадостью, на время отступила, оставив Галину в покое. Во всяком случае, остаток вечера Галя провела перед телевизором, бездумно созерцая любовную мелодраму, которую включила, с ходу попав на нежнейший поцелуй и страстные объятия воркующей парочки. Во всяком случае, они ничего не трескали, и это уже было хорошо.
   Размякнув сердцем, Галя вспоминала попутчика, с которым отказалась знакомиться. А ведь ничего был дядька, во всяком случае, не слишком потасканный. Зря она его так. Двадцатилетнего принца, что ли, ждет? Все принцы давно на Багамах. А этот, во всяком случае, не врал: не представлялся режиссером или инвестором. К Зинке из бухгалтерии один такой подкатился: «Я, говорит, работаю инвестором».
   Перед сном даже взвешиваться не хотела, но порядок есть порядок, а у работников отдела кадров эта максима живет в крови. Весы сообщили результат: восемьдесят три триста. От шестисот граммов удалось избавиться.
   Что-то приснится ночью. Каков вес будет с утра…
 
   Ночью приснился Сергей. Причем, Галя сама не могла сказать, то ли это Сергей, что подкатывал к ней в метро, то ли совсем другой, но тоже Сергей, что был в ее жизни когда-то, во времена молодости и надежд на настоящую жизнь. Поди разберись среди ночи, под чьей рукой скрипнула дверь, кто вошел, неслышно ступая, невидимый во тьме загороженной портьерами комнаты.
   – Сереженька, ты?
   – Я, родная…
   Руки, губы, тело… да, конечно, это был Сережа. Который? А не все ли равно?.. В запредельной сласти важно одно: это ее Сережа.
   Не было еще в Галиной жизни такой нежной, мучительной и сладкой ночи. И, проснувшись, Галя долго лежала в истоме, не слишком понимая, было это с ней или пригрезилось в полубреду.
   Потом вдруг вспомнился совет Аньки, единственной подруги со школьных времен: завести молодого и темпераментного любовника. Уж тогда ночью будет не до тортов… А ведь и впрямь, этой ночью было не до тортов, вся ненасытность обратилась на другое, чего Галя была лишена за последние годы. Но уж зато и сладко было!
   Неохотно и очень медленно Галя поднялась из постели. Сегодня суббота, не нужно никуда идти, а можно не торопясь просмаковать чудесный сон. Томно потянулась, не торопясь направилась в ванную. По дороге споткнулась о напольные весы, разлегшиеся посреди комнаты. Мазнула взглядом по последней записи в тетрадке: восемьдесят три триста… Презрительно усмехнулась, встала на весы. Сегодня ночью обжираться не приходилось, иные радости оказались привлекательней.
   Электронные весы работают беззвучно, но на этот раз почудилось, будто они заскрипели под ногами. Девяносто пять килограммов, без малого шесть пудов.
   Только теперь Галя осознала, что усталость в теле не от бурных ночных радостей, а от неподъемной тяжести раздутой туши. Подошла к зеркалу, и оттуда на нее взглянула раздутая физиономия в складчатом воротнике двойного подбородка. Слоновьи ноги в жировых бугорках, свисающий живот, складки сала там, где у нормальных женщин находится талия.
   Зачем-то Галя зашла в ванную, потом на кухню. Выглянула в окно. Вывеска «Севера» продолжала играть переливами света, хотя утреннее солнце изрядно притушило рекламные отблески.
   Галя криво усмехнулась и пошла одеваться, словно собиралась на работу. Взяла сумочку, вернулась на кухню. Плита в доме была электрическая, но все же в ящике кухонного стола, на случай перебоев с электричеством, хранились спички и свечи. Коробок Галя положила в сумку вместе с кошельком. Вышла на улицу, привычно отсчитав ногами шестнадцать лестничных пролетов. Тяжело было идти, мучила одышка, но Галя ни разу не остановилась передохнуть. На улице аккуратно дошла до перехода и вернулась обратно по той стороне проспекта, к дверям фирменного магазина «Север».
   Магазин только что открылся, но внутри не оказалось ни единого покупателя. Оно и понятно, по утрам в такие места никто не ходит.
   Галя вошла, остановилась, тупо разглядывая витрину. Зачем-то ведь она сюда стремилась? И спички захватила…
   Ряды тортов и пирожных: кремовых, фруктовых, заварных… Прежде такого изобилия в продаже не бывало. Единственный на весь город магазин «Север» по утрам брался штурмом. А теперь, вот оно, на-те… на погибель сладкоежкам.
   Страшный, безысходный сон никак не кончался.
   Продавщица, из молодых, профессионально приветливо улыбнулась Галине, выждала с полминуты, потом произнесла дежурную фразу:
   – Они все свеженькие. Машину двадцать минут как разгрузили. Вчерашних тортов у нас не бывает. Выбрали что-нибудь?
   – Вот этот, – сомнамбулически произнесла Галя, ткнув пальцем в сторону полуторакилограммового красавца. – И этот – тоже.

   ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!
   Худосочные гурмэ, гоняющие серебряной вилочкой по блюдцу севрского фарфора изящно почищенную морковинку, не имеют никакого отношения к великому искусству чревоугодия. Гурманы ближе подошли к постижению идеала, но их убивает сложность рецептов, многокомпонентные соуса, редкостные специи и невиданная точность приготовления, от которой зачастую зависит результат.
   Истинный шедевр всегда готовится просто, в один прием. Еды должно быть много, очень много, чтобы можно было отвалиться от стола, сыто отдуваясь и довольно цыкая зубом. И, конечно, настоящее пиршество никогда не происходит в одиночестве. Пировать в одиночку – кому такое в голову придет? Поэтому раскладка следующего блюда будет на две порции.
   Идем в магазин и покупаем голень индейки – две штуки. Голени выбираем самые большие, так что вместе они тянут на два с половиной килограмма. Дома моем эти окорока и, не размораживая, укладываем валетом в гусятницу. Чистим четыре самых больших головки чеснока (головки, а не зубчика!), бросаем поверх индейки. Чистим два килограмма картошки, крупные картофелины разрезаем пополам и укладываем туда же. Солим, если угодно, посыпаем какой-либо зеленью, плотно закрываем крышкой и ставим в сильно разогретую духовку, где и оставляем на два часа. Главное – ни единой капли воды или масла. Ничего чужеродного, все только свое. Через два часа, когда картошка слегка подрумянится, а индейка станет мягкой, вытаскиваем гусятницу из духовки, ждем, пока индейка остынет настолько, что в нее можно будет вонзить зубы, не рискуя спалить язык, и приступаем к трапезе. Правой рукой берем за кость голень и откусываем от нее помногу. Левой поочередно хватаем печеные картофелины или стакан с красным вином. Я рекомендую «Вье пап», но ежели у вас нет настоящих гасконских вин, то сойдет и кьянти. Да, еще будет нужна ложка, можно чайная, чтобы время от времени вытаскивать и отправлять в рот зубчики печеного чеснока.
   Остальное всякий оценит сам.
   ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!

Ника Батхен
Детское время

   Тощий дроид, шатаясь, бродил по пустому кафе. В окна дула метель, сквозь разбитые стекла нанесло снега, не осталось ни одного целого столика и ни крошки съестного – что не растащили люди, подобрало питерское зверье. «Яблочко» у бедолаги должно было разрядиться с год назад, но, похоже, дроиду перепадала кой-какая органика. Сим-Симыч поморщился. Хорошо, если выродок кибертехники ел деревяшки, крыс или дохлых кошек – случалось и с трупов состреливать дураков. В дроидов – переносчиков чумки кэп не верил, но оставшиеся без хозяев, дезориентированные биомеханизмы зверели. Могли и напасть.
   На ствол скорострела, показавшийся из пролома, дроид не среагировал. Он лавировал между столиками, наклонялся к каждому, по-лакейски изогнув спину, и что-то льстивое бормотал – не иначе, спрашивал: что угодно дамам и господам? Выстрел развернул нелепое тело к стойке, уронил на промерзший пол. Добивать бедолагу Сим-Симыч не стал – дроиды не чувствуют боли, а патроны нынче в цене.
   Перешагнув через грязные зубья стекла, кэп вошел в кафе, осторожно присел на диванчик, когда-то бывший зеленым. Мальчишкой он любил забегать сюда по субботам с друзьями, угоститься разноцветным мороженым в старомодных креманках – дроидов еще не было, каждый сам нес от стойки покрытое испариной лакомство. Они медленно слизывали тающую вкуснятину с ложечек, болтали про космос, девочек и робототехнику, мечтали наперебой – кто кем станет. Не стали. Полного огней и витрин города Петрограда тоже не стало, и маленького кафе, и семьи.
   В Чумной год погибла половина взрослых и все дети до семи лет. Старики выживали чаще и выздоравливали полностью, молодые сплошь и рядом оставались дергунами или дураками, уцелевшие малыши становились разносчиками заразы. Тех, кого пощадила болезнь, добили морозы, голод и радиация – поняв, что справиться с эпидемией невозможно, правительство сбросило бомбы на три очага. Границы областей окружили кордонами, нерассуждающие солдаты-дроиды стреляли во всех, кто пытался пробраться наружу. Болтали, что защита помогла мало и в центральной России творится такой же ад. Величественное «говорит Москва» до сих пор раздавалось в эфире, но вещание велось из Новосибирска. От Европы вестей не слышали, Штаты изредка пробивались сквозь помехи. Уцелела одна Австралия – звонкий крик кукабарры каждое утро возвещал: «Мы живы». На Чапыгинской телевышке четыре часа в сутки работало «Радио Петроград», по утрам и вечерам в уцелевших квартирах люди собирались у радиоточек – и это было единственным, что объединяло горожан.
   Самому Сим-Симычу хорошо повезло, он заболел одним из первых, когда еще работали больницы, были врачи и лекарства. И отделался легко – тиком на правой щеке. Жену Машу сбила машина во время бегства, сын был с ней – это тоже оказалось удачей. Когда блокада замкнулась, бригады стали отстреливать калек, больных, детей, а заодно и отцов, которые пробовали защитить семьи.
   Умереть от голода кэп не боялся – катер «Пушкин», когда-то игрушка для туристов, оказался спасением Сим-Симыча и его разношерстной команды. Речной транспорт остался единственным транспортом в городе, на катерах и лодках по каналам перевозили грузы, товары и немногих безрассудных пассажиров. Претендентов на плавсредства тоже хватало, но до сих пор команда отбивалась успешно. С «яблочками» было сложнее – уцелевшие запасы аккумуляторов подходили к концу, поговаривали, что через пару лет всем придется перестраивать моторы под топки. Но пока что катера плавали, радио бормотало, а по Невскому пару раз в день проезжали уцелевшие наномобили. Жизнь тянулась своим чередом.
   На зиму катер пришвартовался у Петропавловки. Под охраной съезжинских братков можно было не беспокоиться, что какой-нибудь шустрый воришка снимет стекла, открутит ручки или вытащит «яблочко» из гнезда. Стоять в Гавани выходило дешевле, но василеостровские пацаны были в доле с портовыми, тамошние суда грабили, а случалось, и угоняли. Пока держался лед, команда промышляла кто где – механик Муха перебирал моторы и чинил уцелевшую технику, силач Илья разгребал завалы, Тим и Серый охраняли торговок на Сытном рынке, бывший ветеринар Шурик подрабатывал квартальным врачом, брался даже за операции – никого лучше от Зоопарка до Большого проспекта не выжило.
   Сам Сим-Симыч мог бы, свесив ноги, всю зиму сидеть на сундуке – бывшая коммуналка, где поселилась команда, принадлежала ему, катер тоже, артель выбрала его старостой и отстегивала двойную долю от общака. Но он знал, как легко от безделья пропадает охота жить, как просто ослабеть, потерять власть, имущество, а следом и сдохнуть в одиночестве, как перемерли друзья и соседи. Поэтому кэп ходил на промысел – обшаривал дальние, заброшенные кварталы, искал «яблочки», инструменты, уцелевшую технику. Действовал осторожно, чтобы не попасть на глаза бригадам, выбирал старые заводы, пустые дома, гаражи. Сама жизнь уже четыре года потеряла для него смысл, но умирать просто так Сим-Симычу казалось расточительной глупостью. В загробную жизнь он не верил.

* * *

   От Крестовского острова до Съезжинской пехать порядочно – через парк, вдоль проспекта, огибая фонящую воронку бывшего стадиона. Над головой круглилось черное, полное колючих звезд небо – городской свет больше не мешал им. Холод усилился, Сим-Симыч успел замерзнуть, на чем свет браня ветхий полушубок. Проход через Крестовский мост стоил горсть табака, соли, луковицу или патрон – тролли устроились хорошо и плевать хотели на возмущение горожан. На Большом проспекте по тротуарам бугрились сугробы, посреди улицы серела протоптанная десятками ног тропка. У приземистого, похожего на склеп кинотеатра «Молния» толпился народ, вывеска тускло мерцала – не иначе старик Гургенов починил аппарат. Наморщив лоб, Сим-Симыч попробовал вспомнить, когда он в последний раз видел фильм, – и не вспомнил. Сходить, что ли? Суета это все, Семен.
   Окна квартиры едва светились. По молчаливому уговору, энергию экономили, обходясь для бытовых нужд лучиной или коптилками. Оглядевшись – не привязались ли чужаки, – Сим-Симыч нажал код, поднялся на пятый этаж, задыхаясь от крутизны черной лестницы, и открыл дверь магнитным ключом. Силач Илья уже вернулся с работ. С ним была женщина.
   От возмущения у кэпа не нашлось слов – приводить посторонних в дом запрещалось, и якшаться с бабами тоже. Где женщины – там ссоры, драки, лишние хлопоты. А потом она забрюхатеет, родит, потому что выкидыш устраивать некому, придет бригада, ликвидирует сосунка и всю честную компанию заодно. Позволить себе растить детей в изоляторах могли только крупные квартальные общины. Мужики из команды по нужде стучались к торговкам с Сытного – те охотно пособляли за небольшую плату. Но чтобы в дом?!
   Насупленный Илья поманил командира в коридор.
   – Она в подвале сидела, ребята откопали. Припас, вещички – все забрали, зашибить хотели.
   – И зашибли бы, – мрачно отозвался Сим-Симыч. – Без жилья и припаса зиму не пережить, только мучиться будет зря.
   – Жалко их, – вздохнул Илья. – Пропадут.
   – Их? – взвился Сим-Симыч. – Сколько ты сюда баб приволок, дурень?
   Илья помотал головой. По его виноватому лицу было видно – дело не в бабах. Сим-Симыч смягчился:
   – Давай, колись! Кореша, что ли, встретил?
   – Не-а. Сюзанну.
   Эту, что ли, клячу Сюзанной зовут? Имя совершенно не подходило бледной, полуседой женщине.
   Легкий, скачущий топоток раздался из кухни. Не веря своим ушам, Сим-Симыч шагнул туда. По несвежему линолеуму катился маленький красный мяч. А за ним прыгала девочка. Живая девочка, не старше трех лет. Белокурые кудри, голубые кукольные глаза, неумытые розовые щечки, пухлые ножки в желтых ботиночках, платье в цветочек с белым воротничком. Она беззвучно смеялась, пытаясь поймать мяч. Увидев чужого, малышка не испугалась. Подбежала, уставилась снизу вверх и – Сим-Симыч не успел среагировать – ухватила его за палец потной ладошкой.
   – Дя-дя! При-вет!
   …Иммунитет к чумке держится около года. Если девчонка заразна, это конец!
   – Моя дочь здорова. Мы два года не выходили к людям, – спокойно, даже слишком спокойно произнесла женщина. – Вот, смотрите!
   Перочинный ножик полоснул кожу запястья. На пол закапала чистая красная кровь. У больных она с первого дня становилась густой, почти черной.
   – Вы переболели? Давно? – выпалил Сим-Симыч, лихорадочно вспоминая все, что помнил об эпидемии.
   – С божьей помощью болезнь миновала нас, – глаза женщины вспыхнули.
   – Если б бог помогал людям, он бы не выпустил ад на землю, – пробормотал Сим-Симыч и выругался, не стесняясь ребенка. – Убирайтесь отсюда, пока я вас не пристрелил.
   – Мы погибнем, – сказала женщина.
   – Это не мое дело!
   За прошедшие годы кэп научился жестокости. Он убивал беспредельцев и психов, валил собак и ел их, выковыривал из черепов дроидов годные «яблочки». Выставлял из команды на верную смерть – за воровство, за драки, за бесполезность. Случалось и добивать безнадежных. Зачем щадить чужую бабу?
   Притихшая девочка отпустила его руку. От ребенка пахло конфетами и сладким шампунем. С ума сойти – откуда сейчас шампунь? И хорошая такая малышка – ни капризов, ни слез… Нет, нельзя.
   – Я кому сказал – убирайтесь!
   Лицо женщины стало отчаянным, худые кулаки сжались:
   – Я была старшим менеджером станции «Горьковская» и имела доступ ко всем служебным помещениям. У меня есть коды.
   – Докажи!
   – Дайте мне бумагу и ручку.
   – Обойдешься, бумагу на тебя тратить. – Сим-Симыч протянул женщине обгорелую щепку лучины. Она отбросила назад длинные волосы, зажмурилась на секунду и уверенно стала рисовать на столешнице схему станции. Вестибюль, эскалаторы, платформа, депо, служебные помещения.
   – Там, за вагонами, склад. Три ряда дверей – на служебке, в депо и на складе. Без кода вы его не возьмете, только гранатами. А взрывы повредят «яблочки» и оставшуюся там технику.
   В задумчивости Сим-Симыч погладил щеку, унимая надоедливый тик: склад метро – это не один десяток, а то и не одна сотня «яблочек», по нынешним временам богатство.
   – Думаете взять коды силой? – женщина засмеялась коротко и обидно. – Обману – мне терять нечего, а вас зажмет между дверями или смоет пожаркой. По-хорошему выгодней – вы получите «яблочки», мы останемся живы. Не хотите – уйдем. И, поверьте, найдем, кому предложить…
   Насупленный Илья подвинулся ближе к женщине, большая рука дернулась – приобнять, – но так и не легла на угловатое плечо, обтянутое шерстяным свитером. Очевидно – уйдут они вместе.
   – Зачем силой? Самые правильные решения – простые решения. Ментоскоп – и готово дело, все скажешь, что хочешь и что не хочешь.
   Женщина слегка побледнела, заозиралась, прикидывая расстояние до дверей. Повинуясь безмолвному приказу, девочка подбежала к матери, ухватилась за подол.
   – К сожалению, у нас такой техники нет, – как ни в чем не бывало продолжил Сим-Симыч. – Подожди, пусть решает команда.
 
   Из мужиков первым явился Муха, на удивление трезвый. Узнав о ребенке, он среагировал моментально – и совсем не так, как ожидал кэп. Старый брюзга, брызжа слюной из перекошенного рта, заявил, что скорей сдохнет сам, трать-тарарать, чем отпустит на холодную улицу, так ее, малыша, что он, трампамам, мужик, а не покрышка от гальюна, а чумкой два раза не болеют. Тим и Серый, синхронно пожав накачанными плечами, отнеслись к новости безразлично – «яблочки» годно, будет на чем катер гонять, лодочку прикупить, жратвы хорошей, выпивки старой, а не самогона с Малой Пушкарской. Здорово ли дите – пусть наш лепила решает. Если неладно что – тут же сами пристрелим. А на нет и суда нет.