Страница:
В «лабазе», как окрестил острый на язык Леха Петров оружейный бокс, долго не задержались: дело свое прапор знал крепко и снаряжение держал в образцовом порядке. Искусство влезать в скафандр за установленное нормативом время я изучал в академии пять лет, так что трудностей с этим делом не возникло. Избавившись от повседневной формы, я надел термобелье, не забыв про носки, и с некоторым трудом натянул плотно сидящие брюки из усиленной ткани с защитными вставками из прочного пластика. Сунул ноги в сапоги, провел ладонью по голенищам, зарастив швы. Как показала многолетняя практика, такая обувь в нашем случае гораздо практичнее ботинок: если что, и голеностоп зафиксирует, предохраняя от вывиха, и штанины за всякие ветки-колючки цепляться не будут. Именно по этой причине егерский полевой скафандр плотно облегает тело – нам силуэт размывать не надо, как десантуре, и мешковатые комбезы в нашей работе не приветствуются. Попрыгал, присел – нормально, портки движений не стесняют, ибо изготовлены из весьма эластичного материала. Не откладывая на потом, извлек из кейса коннектор и с негромким щелчком вогнал его в специальные пазы шлема. У коллег таких приблуд не было по вполне понятной причине. Облачился в куртку, натянул перчатки и стал похож на футуристического рыцаря или гонщика-скутериста в защите: в отличие от тех же десантных скафандров наше снаряжение было очень легким, в первую очередь за счет использования пластиковых броневых вставок, защищавших уязвимые места. Наколенники и налокотники также были интегрированы в костюм, равно как и небольшие плечевые накладки, которые вкупе с поясом и жгутами псевдомышц в ткани образовывали экзоскелет. У нас задачи иные, нам от пуль защита не нужна, а для зверей и пластика хватит – ни одни когти его не возьмут, разве что из спецсплава. Но такие только у людей бывают в виде разнообразного клинкового оружия. Кстати о птичках. Егерь не битюг-тяжеловоз, а потому оружия минимум – на левом бедре тесак-мачете из серии «все в одном», на правом – стандартный АПС-17 в кобуре с парой запасных магазинов, на груди наискось рукояткой вниз боевой нож – это мой вариант, а вообще каждый исходит из соображений удобства. Иванов вон ножны на пояс повесил. На спину дейпак с необходимым минимумом, магазины в нагрудные карманы, штуцер на плечо – вроде готов. Ухмыльнулся при виде напарников: покрытие-хамелеон в скучном боксе не работало, и бронепластины отчетливо выделялись на фоне почти черной ткани, превращая нас в этаких кощеев бессмертных с костями наружу. Ничего, как в поле выйдем, всеми цветами радуги будем переливаться в зависимости от окружения. Петрович обзавидуется.
Облачившись в скафандры, направились на стартовую палубу, что лежала десятком уровней выше. Лифт неспешно вознес нас почти на полкилометра вверх и выпустил в просторный зал, по которому сновали электрические погрузчики и озабоченные матросы, каковых на гражданских судах принято было величать «менеджерами по внутренним перемещениям грузов». Несколько пришибленный масштабами Петрович не отставал ни на шаг, и к модулю мы подошли тесной кучкой. Здесь нас уже ждали: у гостеприимно распахнутого люка толпились ребята из батальона под командованием кряжистого сержанта средних лет, за которыми присматривал второй навигатор. При виде нас он вытянулся во фрунт и объявил, что корабль готов к десантированию и мы можем размещаться в десантном отсеке. Коля Иванов, назначенный командиром группы, коротко кивнул, и мы дружно втянулись в шлюз. Петровича я на всякий пожарный взял на руки.
Внутри оказалось неожиданно тесно – места на всех хватило впритык. Навигатор при виде наших вытянувшихся физиономий хмыкнул и пояснил, что сейчас мы разместились в катере, который будет тянуть за собой кокон собственно спускаемого модуля, при разворачивании на поверхности планеты теряющего мобильность. А сама «тройка» – имен собственных столь крошечные посудины не имели, только бортовой номер – в любой момент сможет отстыковаться и выйти на орбиту либо действовать как атмосферный воздушный транспорт. Собственно, в нашем недоумении нет ничего удивительного – учитывая возраст базы. В настоящее время в качестве спускаемых аппаратов чаще всего использовались эксплорер-боты – стометровые сигары либо соответствующих размеров диски, а они, как ни крути, были полноценными кораблями. Обострению приступа клаустрофобии способствовали и коллеги-Охотники – по сравнению с нами они выглядели настоящими медведями, едва умещавшимися в противоперегрузочных креслах.
Шлем я пока надевать не стал, потому позвал питомца жестом. Петрович дисциплинированно запрыгнул ко мне на колени, я извлек из кармана приемо-передающий модуль причудливой формы и закрепил на голове напарника. Тот к процедуре был привычен и не сопротивлялся. С ажурным ободом на башке кот вид имел забавный, но то ли еще будет, когда я на него респиратор нацеплю! В нашем деле закон железный: пока не удостоверишься, что дышать можно и ничего тебе за это не будет, ходи в дыхательной маске.
Согнав Петровича на соседнее кресло – единственное остававшееся свободным, я поудобнее разместил между колен штуцер. Между прочим, настоящий «меркель», такими только Егерей вооружают. Легкий и относительно компактный, приклад с гидрокомпенсатором, но это стандарт в наше время, электронная система наведения. У ребят из батальона стволы попроще и подешевле. А вот мы с коллегами щеголяем комбинированными двуствольными штуцерами производства всемирно известной фирмы, ведущей свою историю с девятнадцатого века. Не хочу хвастать, но в родительском доме в гостиной на стене висит пращуровский «меркель» выпуска девяностых годов двадцатого века – в дорогущем исполнении, с ложей из натурального ореха. Еще пороховой, между прочим. Отец рассказывал, что слонобой этот принадлежал Савве Денисову, знаменитому охотнику, чуть ли не основателю нашего рода. Вот такая семейная реликвия. Мой штуцер совсем не эксклюзив, но тоже любопытный образчик оружейного искусства: верхний ствол под унитар 5,45х20, магазин в пистолетной рукоятке, нижний – уже куда серьезней, двенадцать с половиной на шестьдесят. Питание из десятизарядного коробчатого магазина. Оба модуля – полуавтоматы, для крупнокалиберного предусмотрен автоматический режим с отсечкой по два выстрела. Очень удобно, особенно если магазин снарядить УОДами с уэсками через один: любого слона такой гостинец завалит – первым выстрелом остановит и ошеломит ударом, вторым прошьет насквозь.
Пока я пытался устроиться в кресле с максимально возможным комфортом, обосновавшийся в пилотской кабине Мохов объявил по громкой связи:
– Внимание экипажу! Старт через три минуты! Не забудьте пристегнуть ремни!
Наплевав на удобство, я нагнулся над Петровичем, направил ему успокаивающий импульс и представил кота, распятого на спинке кресла вроде человека со знаменитого рисунка Леонардо да Винчи. Питомец недовольно фыркнул, но распластался на сиденье, буквально растекшись по нему. Я перетянул напарника парой ремней, отрегулировал длину – все, теперь никакое ускорение не страшно. Помнится, в самый первый раз, когда мы отрабатывали высадку на тренажере, Петрович возмутился и отказался пристегиваться. Полученный на тренировке опыт намертво въелся в память, и впредь он мерами безопасности не пренебрегал. Позаботившись таким образом о верном товарище, я и сам поспешил пристегнуться, тем более что динамики прохрипели голосом вредного мичмана что-то вроде «до старта тридцать секунд, даю обратный отсчет». Под мерное бухтение Мохова расслабиться не получалось, я инстинктивно ждал удара ускорения в момент срабатывания катапульты и вжимался в кресло – вот такая у меня дурацкая реакция на старт любого корабля. Что характерно, дождался. Сначала, правда, космокатер плавно переместился куда-то вниз и с шипением пневмопривода состыковался непосредственно со спускаемым модулем, и только потом диспетчер привел в действие катапульту. Как всегда, перегрузка навалилась совершенно неожиданно – от мощного пинка магнитного поля связка «катер – модуль» выскочила из стыковочного узла, как пробка из шампанского. Несколько мгновений было тяжело дышать, потом наш кораблик достаточно удалился от пятикилометрового яйца базы, и Мохов врубил маршевые движки, предварительно кратким импульсом тормозных дюз сбросив скорость до приемлемой. Гравикомпенсатор заработал на полную мощность, так что теперь перегрузки можно было не бояться, хоть модуль и несся к планете, разгоняясь с каждой секундой. Вот минут через двадцать, когда мы войдем в верхние слои атмосферы и начнется торможение, может и приложить нехило, если пилот хоть немного ошибется с траекторией. В принципе это будет самый опасный момент: если что и случится, то именно в этой фазе полета, и тут нас не спасет даже чудо, просто сгорим в атмосфере. Именно поэтому, да еще из чувства солидарности с питомцем, я пренебрег требованиями техники безопасности и скафандр не герметизировал, поленившись нахлобучить шлем. Пусть Петрович видит, что я разделяю с ним все тяготы и опасности: для котов герметичный скафандр не предусматривался даже в проекте, потому как работать им приходилось лишь на планетах с благоприятными для белковых организмов условиями. Оно и понятно, хрен ли толку от их обостренных чувств, если они изолированы от окружающей среды? Так что не бывать нам с Петровичем на Марсе. Вернее, побывать-то можно, сунул кота в герметичный контейнер – и гуляй сколько влезет. А вот по профессиональным делам нам такая роскошь не светит.
Между тем модуль проскочил безвоздушное пространство и раскаляющимся с каждой секундой болидом углубился в атмосферу. Тут уже пришлось шлем напялить – капитан Иванов недвусмысленно приказал. Мой вычислитель сразу же синхронизировался с корабельным «мозгом» и выдал на забрало живописную картинку: прямо под нами громоздились молочно-белые облака, чуть искаженные слоем раскаленного воздуха. Судя по вполне умеренной вибрации корпуса, траекторию Мохов выбрал удачную, так что преждевременная встреча с ангелами нам не грозила. Петрович требовательно мяукнул, и я поспешил активировать видеоинтерфейс. Из ажурного обруча над его левым глазом выдвинулся прозрачный мини-дисплей с картиной облачного неба. Мысленным приказом я свернул изображение и переместил иконку в верхний левый угол забрала. Теперь у меня перед глазами вместо панорамы кипенно-белых облаков предстало внутреннее убранство десантного отсека и длинный ряд пиктограмм по нижнему срезу экрана. Скрутив правой рукой фигу, я активировал виртуальное рабочее пространство. Помнится, инструктор, побитый жизнью майор Мандрик, долго ржал, когда я впервые использовал подобный жест-ключ. Собственно, на реакцию окружающих чихать, главное, что мне не напряжно. На дисплее появился стандартный курсор, реагировавший на еле заметные движения пальцев, – довольно удобно, и приноровиться к такому типу управления несравненно проще, чем использовать мысленные команды: даже тщательнейшим образом настроенный вычислитель реагирует лишь на ограниченное количество таких мыслей-приказов, к тому же в процессе не рекомендуется отвлекаться. Лично для меня проще пальцами дергать, возя курсором по дисплею. Понятно, что без перчаток ничего из этого не выйдет. А вот в боевой обстановке «думалка» конечно же удобнее, но там и команды используются вбитые в подкорку и предельно краткие: «цель», «траектория», «сила», «прыжок»… Фактически вот и весь список.
Двойным кликом развернув миниатюрное окошко с панорамой набегающей планеты – пусть висит, в обстановке ориентироваться помогает, – я вызвал на дисплей интерфейс коннектора и запустил стандартный тест. В бытность нашу в егерской учебке мы с Петровичем остановились на голосовом управлении, и теперь пришлось отключить внешние динамики, чтобы соседей не беспокоить. Картинка со встроенной в кошачий ППМ камеры шла исправно, и я разместил второе миниатюрное окошко рядом с первым. Затем принялся вслух произносить команды, наблюдая за Петровичем. Начал с простейших, типа «направо-налево». Удовлетворенно хмыкнул, дождавшись поворотов кошачьей головы. Если разобраться, вся эта хитрая машинерия функционировала на довольно простом принципе: во время длительных тренировок мы с партнером нарабатывали так называемые якоря: связки «слово – образ» с моей стороны, и «образ – слово» со стороны Петровича. Второе было труднее, так как требовало совместных усилий: кот передавал картинку, я в это время ее расшифровывал и преобразовывал в одно-единственное определение, которое и запоминал вычислитель коннектора. Самым сложным было наработать постоянство «якорей», чтобы определенному слову соответствовала пускай и не статичная, но обладающая хотя бы пятидесятипроцентной идентичностью картинка. Для Петровича это вообще был адский труд: как я уже упоминал, коты-интеллектуалы с абстрактными понятиями не дружили. Зато через год совместных усилий мы стали обладателями весьма обширного «словаря» и могли вполне осмысленно общаться, пускай и предельно короткими рублеными фразами. Выглядело это примерно так: я произносил вслух, допустим, команду «направо», при этом вычислитель передавал Петровичу образ сворачивающего в нужную сторону кота, и тот повторял маневр. Простейшая фраза «Петрович, беги быстрее направо» выглядела серией следующих образов: легко узнаваемая рыжая морда, бегущий кот, кот ускоряющийся, кот, сворачивающий направо. Со стороны напарника подобной четкости мысли добиться было несравненно труднее, а потому и «речь» его воспринималась зачастую куда сложнее. Во многих случаях проще было камеру подключить или напрямую образы воспринимать, без слов.
Время до посадки еще было, вибрация мешала не сильно, так что я принялся развлекаться, заставляя кота вертеть головой и дергать лапами. Терпения у Петровича надолго не хватило, и он принялся раздраженно колотить хвостом по креслу. Когда он уже почти дошел до белого каления, я хмыкнул и отчетливо произнес:
– Киса хочет!
Петрович дернулся, обшарил десантный отсек похотливым взглядом, однако вожделенной кошечки, одолеваемой охотой, не обнаружил. Зыркнул на меня обиженно, и динамики выдали тягучим синтезированным тенором:
– Дуррррак.
В арсенале напарника имелось всего лишь два ругательных слова, но зато на все случаи жизни: вот это самое «дуррррак», когда Петрович сравнивал обзываемого с глупым как пробка вислоухим шотландцем по кличке Вискарь, и «мляу», что соответствовало широко известному короткому восклицанию, которое мой питомец использовал во всех остальных ситуациях. Как правило, этот мыслеобраз он сопровождал презрительным либо возбужденным фырканьем.
– Денисов, хорош дурака валять! – вернул меня на грешную землю Иванов. – Присоединяйся, сейчас будем точку высадки выбирать.
Действительно, спускаемый модуль уже добрался до нижних слоев атмосферы и сбросил скорость до минимума, на высоте пара тысяч метров заложив первый круг над предполагаемой зоной приземления. Противная вибрация исчезла, и, если бы не картинка с обзорных камер, я бы не смог сказать, движемся мы или застыли на месте. Еще немного, и очередной новый мир падет к ногам человека, хе-хе…
Система HD 44594, планета Находка,
17 августа 2537 года
Сразу определиться с оптимальным местом для будущей исследовательской станции не удалось. Мы минут двадцать метались между тремя равноценными вариантами – круглой полянкой в хорошем таком лесном массивчике, обширной проплешиной в полусотне километров от нее и озером, притулившимся на стыке небольшой скальной гряды, рощи и поля. Все же остановились на последнем. Заждавшийся нашего решения Мохов запустил зонд, и тот воткнулся в почву как раз в центре удобной площадки, на равном расстоянии от воды, скал и деревьев. Потом еще минут двадцать «тройка» нарезала круги, пока бортовой «мозг» обрабатывал результаты телеметрии. По истечении этого времени вычислитель выдал добро на посадку, и мичман осторожно вывел модуль точно по зонду-реперу. Тридцатиметровый блин завис над полянкой на антигравитационной тяге, раструбы «микроволновок» на днище развернулись к земле, и верхний слой почвы прямо под нами пронизало жесткое излучение. Пяти секунд такой обработки хватило, чтобы прожарить ее почти на метр вглубь. Все организмы, попавшие под раздачу, вскипели изнутри и полопались, разлетевшись ошметками. С высоты, да еще в камеру, этого видно не было, но я и так прекрасно представлял, что там творилось. А что делать – стандартная процедура. Обезопасив таким образом посадочную площадку, модуль на антиграве опустился в центр перепаханного микровзрывами пятна. Впрочем, толчок мы почувствовали на несколько секунд позже, когда мичман отключил гравикомпенсатор. Сила тяжести на планете была на еле различимую величину выше стандартной g. Ага, так и есть – 9,83. С учетом того, что на борту обычно поддерживалась более комфортная девятка, переход получился заметным. Немного погодя ожили динамики громкой связи:
– Внимание экипажу! Посадка прошла в штатном режиме. Запускаем протокол безопасности два-а. Готовность пятнадцать минут.
Ага, это уже для нас информация. Охотники пока могут расслабиться, им еще не скоро предстоит приступить к непосредственным обязанностям, а вот мы с коллегами не далее чем через четверть часа займемся делом. Протокол безопасности 2А означал всего лишь, что утвердившийся на поверхности планеты спускаемый модуль сейчас ощетинился по периметру пятнадцатиметровыми телескопическими штангами со штырями разрядников на концах, которые образовали стандартный энергетический барьер типа «Забор». От стационарного комплекса «Ограда» он отличался лишь способом подвода энергии: питался от корабельного реактора, а потому позволял получить весьма мощную энергетическую завесу, вплоть до силового поля, как в данный момент. Через несколько часов, если окружающая среда будет сочтена достаточно безопасной, Мохов мощность поля снизит, и оно начнет пропускать материальные объекты, реагируя лишь на организмы определенных размеров и массы. И ни одна зверюга крупнее кошки в периметр не проскользнет, не получив предварительно разряд в десяток киловольт. Высота энергетического барьера составляла ровно два метра: как показал опыт, этого было вполне достаточно – как правило, выше только птицы летали да насекомые некоторые. От них же защищал второй контур – тонкая сеть из энерговодов с метровыми ячейками. Непосредственно после развертывания «Забора» на самом горбу спускаемого модуля вырастала тумба метателя, который выплевывал гроздь острых штырей, тянущих за собой нити энерговодов. Те втыкались в почву за пределами периметра, сетка натягивалась и образовывала над кораблем купол на манер паутины. Ячейки заращивались силовым полем малой напряженности, не требующим значительных энергозатрат, и в распоряжении исследователей оказывалась хорошо защищенная от внешней среды крепость. Само собой, в сети имелось целых два прохода: первый для легкой техники, второй же был рассчитан на космокатер. Вообще-то куда проще было окружить стоянку куполом силового поля, как все нормальные десантники и прочие военные и поступали, но тут был один нюанс: дяди в погонах пользовали активную защиту, то есть поле генерировалось буквально на доли секунды, дабы отразить смертоносный подарочек. Для его функционирования в пассивном режиме, когда объект окружен силовым куполом постоянно, требовалась чертова прорва энергии. Энерговооруженности спускаемого модуля хватило бы примерно на час с небольшим, а потом кукуй как хочешь. К тому же энергопотребление находилось в прямой зависимости от величины купола – чем больше площадь, тем соответственно выше прожорливость. В наших условиях активное поле не прокатывало, по крайней мере, на начальном этапе, вот и приходилось заморачиваться со всякими «плетнями» да «тынами». Шучу, конечно.
Однако пора готовиться к выходу – Коля Иванов уже выпростался из кресла и на правах командира группы втолковывал что-то сержанту-Охотнику. Леха Петров мялся рядом, нервно поглаживая штуцер – видимо, реакция организма на потенциальную опасность. Тут у каждого по-своему, вне зависимости от степени безбашенности. Знавал я одного Егеря, которого перед заданием начинала бить крупная дрожь – секунд пять, не более. После этого он становился совершенно спокойным и бестрепетно мог встретить любого самого страшного хищника. У меня ярко выраженная реакция на стресс отсутствовала, лишь волна холодка пробегала от макушки до пяток, но этого никто, кроме Петровича, не замечал. Да и тот больше на мысли мои реагировал – подобная реакция тот же «якорь», он его неосознанно воспринимал и относился с пониманием.
Избавившись от ремней, я освободил напарника и нацепил ему на морду дыхательную маску, отчего кот принял вид донельзя забавный. Петровичу эта приблуда не нравилась, однако с ее наличием приходилось мириться. Немного погодя, когда убедимся в пригодности атмосферы для дыхания, я питомца от нее избавлю, да и сам лишь фильтры оставлю. Вообще, стандарт безопасности предписывает переходить к дыханию новой для организма смесью газов в три этапа: сначала через патроны-регенераторы, то есть с атмосферой не соприкасаясь, потом через фильтры и лишь затем можно отказаться от средств защиты. Какой бы глупостью это ни казалось, при первой высадке Егеря соблюдали инструкции до буквы. Иногда это жизни спасало, были прецеденты.
– Внимание, Егеря! – ожили динамики. – Защитный контур развернут, стандартные тесты завершены. Совместимость земных организмов с окружающей средой подтверждаю, разрешаю выход за пределы модуля.
– Погнали, парни! – скомандовал Иванов на кодированном канале и первым направился к люку десантного отсека.
Мы поспешили следом. Скрывавшийся за люком лифт перенес нас на уровень ниже, и по короткому коридорчику мы благополучно добрались до шлюза. Шлюзование заняло около минуты, наконец бронестворка утонула в стене, и дверной проем озарился несколько искаженным светом местной звезды. Я глянул вопросительно на Иванова. Понятное дело, снаружи сквозь матово-черное забрало загерметизированного шлема ничего не было видно, но капитан меня прекрасно понял и кивнул. Я активировал сканер, убедился, что в пределах периметра ничего живого крупнее муравья не обнаружено, и отчетливо произнес:
– Петрович, разведка.
Кот встрепенулся, навострил уши, прислушиваясь к чему-то снаружи, и осторожно направился к дверному проему, буквально стелясь по полу. Напарник уже настроился на серьезную работу и сейчас практически слился с металлическими поверхностями внутренностей шлюза, придав шерсти серый оттенок. Одновременно с его первым шагом автоматически развернулось на ползабрала окно, демонстрировавшее картинку с камеры кошачьего ППМ. Сознание привычно раздвоилось, включившись в наработанный месяцами тяжелых тренировок «стереорежим»: я одновременно контролировал обстановку вокруг себя и анализировал сведения, полученные от партнера. Сейчас я сосредоточился на изображении, а звук приглушил до едва заметного фона. Все равно в мельчайших нюансах шорохов не разбираюсь, поэтому и оставляю на совести напарника.
Петрович между тем осторожно скользнул на пожухлую траву – «микроволновки» ее задели самым краем, но и этого хватило, чтобы она из сочно-зеленой и хрусткой превратилась в невзрачную и хорошенько проваренную. По телу его прошла волна изменений – теперь из серо-стального его окрас превратился в пеструю мешанину зеленых, коричневых и черных оттенков. Петрович не торопился, а потому наблюдать за этой метаморфозой было весьма забавно: сначала перекрасилась вытянутая правая передняя лапа, потом не закрытая ППМ и дыхательной маской часть морды, уши, шея, а там и весь он затерялся на фоне растительности. Глаз у меня был наметанный, поэтому напарника из вида я не упустил, чему также способствовало запоздавшее с активацией покрытие-хамелеон на кошачьих приблудах, а вот Леха Петров слегка растерялся и принялся вертеть головой в поисках. Правда, быстро сориентировался – врубил тепловизор и повесил на кота маркер, так что теперь его отслеживал вычислитель костюма, куда более зоркий, чем несовершенный человеческий глаз.
Вообще, под термином «разведка» в нашем с Петровичем «словаре» числился комплексный «якорь»-шаблон: по этой команде мой напарник перемещался в нужный район, останавливался или при необходимости укрывался, а затем не спеша осматривался, выдавая мне на дисплей панораму окрестностей. Вычислитель в зависимости от обстановки вычленял интересующие нас детали, будь то какие-то особенности рельефа, живые организмы или цели – без разницы. Сейчас кот как раз залег на полпути между шлюзом и мерцающей стеной «Забора», вжался в землю и принялся вертеть головой. Учитывая его положение, половину обзора перекрывала трава – в этом месте уже самая обычная на вид, зеленая и густая, похожая на газонную. Что странно, обычно в диких местах разнотравье. Хотя, скорее всего, я просто нюансов не улавливаю, а для любого рядового ботаника – в прямом смысле слова, а не то, что вы подумали, – различия между соседними травинками прямо-таки колоссальные. Не обнаружив ничего подозрительного, я выдал следующую команду:
Облачившись в скафандры, направились на стартовую палубу, что лежала десятком уровней выше. Лифт неспешно вознес нас почти на полкилометра вверх и выпустил в просторный зал, по которому сновали электрические погрузчики и озабоченные матросы, каковых на гражданских судах принято было величать «менеджерами по внутренним перемещениям грузов». Несколько пришибленный масштабами Петрович не отставал ни на шаг, и к модулю мы подошли тесной кучкой. Здесь нас уже ждали: у гостеприимно распахнутого люка толпились ребята из батальона под командованием кряжистого сержанта средних лет, за которыми присматривал второй навигатор. При виде нас он вытянулся во фрунт и объявил, что корабль готов к десантированию и мы можем размещаться в десантном отсеке. Коля Иванов, назначенный командиром группы, коротко кивнул, и мы дружно втянулись в шлюз. Петровича я на всякий пожарный взял на руки.
Внутри оказалось неожиданно тесно – места на всех хватило впритык. Навигатор при виде наших вытянувшихся физиономий хмыкнул и пояснил, что сейчас мы разместились в катере, который будет тянуть за собой кокон собственно спускаемого модуля, при разворачивании на поверхности планеты теряющего мобильность. А сама «тройка» – имен собственных столь крошечные посудины не имели, только бортовой номер – в любой момент сможет отстыковаться и выйти на орбиту либо действовать как атмосферный воздушный транспорт. Собственно, в нашем недоумении нет ничего удивительного – учитывая возраст базы. В настоящее время в качестве спускаемых аппаратов чаще всего использовались эксплорер-боты – стометровые сигары либо соответствующих размеров диски, а они, как ни крути, были полноценными кораблями. Обострению приступа клаустрофобии способствовали и коллеги-Охотники – по сравнению с нами они выглядели настоящими медведями, едва умещавшимися в противоперегрузочных креслах.
Шлем я пока надевать не стал, потому позвал питомца жестом. Петрович дисциплинированно запрыгнул ко мне на колени, я извлек из кармана приемо-передающий модуль причудливой формы и закрепил на голове напарника. Тот к процедуре был привычен и не сопротивлялся. С ажурным ободом на башке кот вид имел забавный, но то ли еще будет, когда я на него респиратор нацеплю! В нашем деле закон железный: пока не удостоверишься, что дышать можно и ничего тебе за это не будет, ходи в дыхательной маске.
Согнав Петровича на соседнее кресло – единственное остававшееся свободным, я поудобнее разместил между колен штуцер. Между прочим, настоящий «меркель», такими только Егерей вооружают. Легкий и относительно компактный, приклад с гидрокомпенсатором, но это стандарт в наше время, электронная система наведения. У ребят из батальона стволы попроще и подешевле. А вот мы с коллегами щеголяем комбинированными двуствольными штуцерами производства всемирно известной фирмы, ведущей свою историю с девятнадцатого века. Не хочу хвастать, но в родительском доме в гостиной на стене висит пращуровский «меркель» выпуска девяностых годов двадцатого века – в дорогущем исполнении, с ложей из натурального ореха. Еще пороховой, между прочим. Отец рассказывал, что слонобой этот принадлежал Савве Денисову, знаменитому охотнику, чуть ли не основателю нашего рода. Вот такая семейная реликвия. Мой штуцер совсем не эксклюзив, но тоже любопытный образчик оружейного искусства: верхний ствол под унитар 5,45х20, магазин в пистолетной рукоятке, нижний – уже куда серьезней, двенадцать с половиной на шестьдесят. Питание из десятизарядного коробчатого магазина. Оба модуля – полуавтоматы, для крупнокалиберного предусмотрен автоматический режим с отсечкой по два выстрела. Очень удобно, особенно если магазин снарядить УОДами с уэсками через один: любого слона такой гостинец завалит – первым выстрелом остановит и ошеломит ударом, вторым прошьет насквозь.
Пока я пытался устроиться в кресле с максимально возможным комфортом, обосновавшийся в пилотской кабине Мохов объявил по громкой связи:
– Внимание экипажу! Старт через три минуты! Не забудьте пристегнуть ремни!
Наплевав на удобство, я нагнулся над Петровичем, направил ему успокаивающий импульс и представил кота, распятого на спинке кресла вроде человека со знаменитого рисунка Леонардо да Винчи. Питомец недовольно фыркнул, но распластался на сиденье, буквально растекшись по нему. Я перетянул напарника парой ремней, отрегулировал длину – все, теперь никакое ускорение не страшно. Помнится, в самый первый раз, когда мы отрабатывали высадку на тренажере, Петрович возмутился и отказался пристегиваться. Полученный на тренировке опыт намертво въелся в память, и впредь он мерами безопасности не пренебрегал. Позаботившись таким образом о верном товарище, я и сам поспешил пристегнуться, тем более что динамики прохрипели голосом вредного мичмана что-то вроде «до старта тридцать секунд, даю обратный отсчет». Под мерное бухтение Мохова расслабиться не получалось, я инстинктивно ждал удара ускорения в момент срабатывания катапульты и вжимался в кресло – вот такая у меня дурацкая реакция на старт любого корабля. Что характерно, дождался. Сначала, правда, космокатер плавно переместился куда-то вниз и с шипением пневмопривода состыковался непосредственно со спускаемым модулем, и только потом диспетчер привел в действие катапульту. Как всегда, перегрузка навалилась совершенно неожиданно – от мощного пинка магнитного поля связка «катер – модуль» выскочила из стыковочного узла, как пробка из шампанского. Несколько мгновений было тяжело дышать, потом наш кораблик достаточно удалился от пятикилометрового яйца базы, и Мохов врубил маршевые движки, предварительно кратким импульсом тормозных дюз сбросив скорость до приемлемой. Гравикомпенсатор заработал на полную мощность, так что теперь перегрузки можно было не бояться, хоть модуль и несся к планете, разгоняясь с каждой секундой. Вот минут через двадцать, когда мы войдем в верхние слои атмосферы и начнется торможение, может и приложить нехило, если пилот хоть немного ошибется с траекторией. В принципе это будет самый опасный момент: если что и случится, то именно в этой фазе полета, и тут нас не спасет даже чудо, просто сгорим в атмосфере. Именно поэтому, да еще из чувства солидарности с питомцем, я пренебрег требованиями техники безопасности и скафандр не герметизировал, поленившись нахлобучить шлем. Пусть Петрович видит, что я разделяю с ним все тяготы и опасности: для котов герметичный скафандр не предусматривался даже в проекте, потому как работать им приходилось лишь на планетах с благоприятными для белковых организмов условиями. Оно и понятно, хрен ли толку от их обостренных чувств, если они изолированы от окружающей среды? Так что не бывать нам с Петровичем на Марсе. Вернее, побывать-то можно, сунул кота в герметичный контейнер – и гуляй сколько влезет. А вот по профессиональным делам нам такая роскошь не светит.
Между тем модуль проскочил безвоздушное пространство и раскаляющимся с каждой секундой болидом углубился в атмосферу. Тут уже пришлось шлем напялить – капитан Иванов недвусмысленно приказал. Мой вычислитель сразу же синхронизировался с корабельным «мозгом» и выдал на забрало живописную картинку: прямо под нами громоздились молочно-белые облака, чуть искаженные слоем раскаленного воздуха. Судя по вполне умеренной вибрации корпуса, траекторию Мохов выбрал удачную, так что преждевременная встреча с ангелами нам не грозила. Петрович требовательно мяукнул, и я поспешил активировать видеоинтерфейс. Из ажурного обруча над его левым глазом выдвинулся прозрачный мини-дисплей с картиной облачного неба. Мысленным приказом я свернул изображение и переместил иконку в верхний левый угол забрала. Теперь у меня перед глазами вместо панорамы кипенно-белых облаков предстало внутреннее убранство десантного отсека и длинный ряд пиктограмм по нижнему срезу экрана. Скрутив правой рукой фигу, я активировал виртуальное рабочее пространство. Помнится, инструктор, побитый жизнью майор Мандрик, долго ржал, когда я впервые использовал подобный жест-ключ. Собственно, на реакцию окружающих чихать, главное, что мне не напряжно. На дисплее появился стандартный курсор, реагировавший на еле заметные движения пальцев, – довольно удобно, и приноровиться к такому типу управления несравненно проще, чем использовать мысленные команды: даже тщательнейшим образом настроенный вычислитель реагирует лишь на ограниченное количество таких мыслей-приказов, к тому же в процессе не рекомендуется отвлекаться. Лично для меня проще пальцами дергать, возя курсором по дисплею. Понятно, что без перчаток ничего из этого не выйдет. А вот в боевой обстановке «думалка» конечно же удобнее, но там и команды используются вбитые в подкорку и предельно краткие: «цель», «траектория», «сила», «прыжок»… Фактически вот и весь список.
Двойным кликом развернув миниатюрное окошко с панорамой набегающей планеты – пусть висит, в обстановке ориентироваться помогает, – я вызвал на дисплей интерфейс коннектора и запустил стандартный тест. В бытность нашу в егерской учебке мы с Петровичем остановились на голосовом управлении, и теперь пришлось отключить внешние динамики, чтобы соседей не беспокоить. Картинка со встроенной в кошачий ППМ камеры шла исправно, и я разместил второе миниатюрное окошко рядом с первым. Затем принялся вслух произносить команды, наблюдая за Петровичем. Начал с простейших, типа «направо-налево». Удовлетворенно хмыкнул, дождавшись поворотов кошачьей головы. Если разобраться, вся эта хитрая машинерия функционировала на довольно простом принципе: во время длительных тренировок мы с партнером нарабатывали так называемые якоря: связки «слово – образ» с моей стороны, и «образ – слово» со стороны Петровича. Второе было труднее, так как требовало совместных усилий: кот передавал картинку, я в это время ее расшифровывал и преобразовывал в одно-единственное определение, которое и запоминал вычислитель коннектора. Самым сложным было наработать постоянство «якорей», чтобы определенному слову соответствовала пускай и не статичная, но обладающая хотя бы пятидесятипроцентной идентичностью картинка. Для Петровича это вообще был адский труд: как я уже упоминал, коты-интеллектуалы с абстрактными понятиями не дружили. Зато через год совместных усилий мы стали обладателями весьма обширного «словаря» и могли вполне осмысленно общаться, пускай и предельно короткими рублеными фразами. Выглядело это примерно так: я произносил вслух, допустим, команду «направо», при этом вычислитель передавал Петровичу образ сворачивающего в нужную сторону кота, и тот повторял маневр. Простейшая фраза «Петрович, беги быстрее направо» выглядела серией следующих образов: легко узнаваемая рыжая морда, бегущий кот, кот ускоряющийся, кот, сворачивающий направо. Со стороны напарника подобной четкости мысли добиться было несравненно труднее, а потому и «речь» его воспринималась зачастую куда сложнее. Во многих случаях проще было камеру подключить или напрямую образы воспринимать, без слов.
Время до посадки еще было, вибрация мешала не сильно, так что я принялся развлекаться, заставляя кота вертеть головой и дергать лапами. Терпения у Петровича надолго не хватило, и он принялся раздраженно колотить хвостом по креслу. Когда он уже почти дошел до белого каления, я хмыкнул и отчетливо произнес:
– Киса хочет!
Петрович дернулся, обшарил десантный отсек похотливым взглядом, однако вожделенной кошечки, одолеваемой охотой, не обнаружил. Зыркнул на меня обиженно, и динамики выдали тягучим синтезированным тенором:
– Дуррррак.
В арсенале напарника имелось всего лишь два ругательных слова, но зато на все случаи жизни: вот это самое «дуррррак», когда Петрович сравнивал обзываемого с глупым как пробка вислоухим шотландцем по кличке Вискарь, и «мляу», что соответствовало широко известному короткому восклицанию, которое мой питомец использовал во всех остальных ситуациях. Как правило, этот мыслеобраз он сопровождал презрительным либо возбужденным фырканьем.
– Денисов, хорош дурака валять! – вернул меня на грешную землю Иванов. – Присоединяйся, сейчас будем точку высадки выбирать.
Действительно, спускаемый модуль уже добрался до нижних слоев атмосферы и сбросил скорость до минимума, на высоте пара тысяч метров заложив первый круг над предполагаемой зоной приземления. Противная вибрация исчезла, и, если бы не картинка с обзорных камер, я бы не смог сказать, движемся мы или застыли на месте. Еще немного, и очередной новый мир падет к ногам человека, хе-хе…
Система HD 44594, планета Находка,
17 августа 2537 года
Сразу определиться с оптимальным местом для будущей исследовательской станции не удалось. Мы минут двадцать метались между тремя равноценными вариантами – круглой полянкой в хорошем таком лесном массивчике, обширной проплешиной в полусотне километров от нее и озером, притулившимся на стыке небольшой скальной гряды, рощи и поля. Все же остановились на последнем. Заждавшийся нашего решения Мохов запустил зонд, и тот воткнулся в почву как раз в центре удобной площадки, на равном расстоянии от воды, скал и деревьев. Потом еще минут двадцать «тройка» нарезала круги, пока бортовой «мозг» обрабатывал результаты телеметрии. По истечении этого времени вычислитель выдал добро на посадку, и мичман осторожно вывел модуль точно по зонду-реперу. Тридцатиметровый блин завис над полянкой на антигравитационной тяге, раструбы «микроволновок» на днище развернулись к земле, и верхний слой почвы прямо под нами пронизало жесткое излучение. Пяти секунд такой обработки хватило, чтобы прожарить ее почти на метр вглубь. Все организмы, попавшие под раздачу, вскипели изнутри и полопались, разлетевшись ошметками. С высоты, да еще в камеру, этого видно не было, но я и так прекрасно представлял, что там творилось. А что делать – стандартная процедура. Обезопасив таким образом посадочную площадку, модуль на антиграве опустился в центр перепаханного микровзрывами пятна. Впрочем, толчок мы почувствовали на несколько секунд позже, когда мичман отключил гравикомпенсатор. Сила тяжести на планете была на еле различимую величину выше стандартной g. Ага, так и есть – 9,83. С учетом того, что на борту обычно поддерживалась более комфортная девятка, переход получился заметным. Немного погодя ожили динамики громкой связи:
– Внимание экипажу! Посадка прошла в штатном режиме. Запускаем протокол безопасности два-а. Готовность пятнадцать минут.
Ага, это уже для нас информация. Охотники пока могут расслабиться, им еще не скоро предстоит приступить к непосредственным обязанностям, а вот мы с коллегами не далее чем через четверть часа займемся делом. Протокол безопасности 2А означал всего лишь, что утвердившийся на поверхности планеты спускаемый модуль сейчас ощетинился по периметру пятнадцатиметровыми телескопическими штангами со штырями разрядников на концах, которые образовали стандартный энергетический барьер типа «Забор». От стационарного комплекса «Ограда» он отличался лишь способом подвода энергии: питался от корабельного реактора, а потому позволял получить весьма мощную энергетическую завесу, вплоть до силового поля, как в данный момент. Через несколько часов, если окружающая среда будет сочтена достаточно безопасной, Мохов мощность поля снизит, и оно начнет пропускать материальные объекты, реагируя лишь на организмы определенных размеров и массы. И ни одна зверюга крупнее кошки в периметр не проскользнет, не получив предварительно разряд в десяток киловольт. Высота энергетического барьера составляла ровно два метра: как показал опыт, этого было вполне достаточно – как правило, выше только птицы летали да насекомые некоторые. От них же защищал второй контур – тонкая сеть из энерговодов с метровыми ячейками. Непосредственно после развертывания «Забора» на самом горбу спускаемого модуля вырастала тумба метателя, который выплевывал гроздь острых штырей, тянущих за собой нити энерговодов. Те втыкались в почву за пределами периметра, сетка натягивалась и образовывала над кораблем купол на манер паутины. Ячейки заращивались силовым полем малой напряженности, не требующим значительных энергозатрат, и в распоряжении исследователей оказывалась хорошо защищенная от внешней среды крепость. Само собой, в сети имелось целых два прохода: первый для легкой техники, второй же был рассчитан на космокатер. Вообще-то куда проще было окружить стоянку куполом силового поля, как все нормальные десантники и прочие военные и поступали, но тут был один нюанс: дяди в погонах пользовали активную защиту, то есть поле генерировалось буквально на доли секунды, дабы отразить смертоносный подарочек. Для его функционирования в пассивном режиме, когда объект окружен силовым куполом постоянно, требовалась чертова прорва энергии. Энерговооруженности спускаемого модуля хватило бы примерно на час с небольшим, а потом кукуй как хочешь. К тому же энергопотребление находилось в прямой зависимости от величины купола – чем больше площадь, тем соответственно выше прожорливость. В наших условиях активное поле не прокатывало, по крайней мере, на начальном этапе, вот и приходилось заморачиваться со всякими «плетнями» да «тынами». Шучу, конечно.
Однако пора готовиться к выходу – Коля Иванов уже выпростался из кресла и на правах командира группы втолковывал что-то сержанту-Охотнику. Леха Петров мялся рядом, нервно поглаживая штуцер – видимо, реакция организма на потенциальную опасность. Тут у каждого по-своему, вне зависимости от степени безбашенности. Знавал я одного Егеря, которого перед заданием начинала бить крупная дрожь – секунд пять, не более. После этого он становился совершенно спокойным и бестрепетно мог встретить любого самого страшного хищника. У меня ярко выраженная реакция на стресс отсутствовала, лишь волна холодка пробегала от макушки до пяток, но этого никто, кроме Петровича, не замечал. Да и тот больше на мысли мои реагировал – подобная реакция тот же «якорь», он его неосознанно воспринимал и относился с пониманием.
Избавившись от ремней, я освободил напарника и нацепил ему на морду дыхательную маску, отчего кот принял вид донельзя забавный. Петровичу эта приблуда не нравилась, однако с ее наличием приходилось мириться. Немного погодя, когда убедимся в пригодности атмосферы для дыхания, я питомца от нее избавлю, да и сам лишь фильтры оставлю. Вообще, стандарт безопасности предписывает переходить к дыханию новой для организма смесью газов в три этапа: сначала через патроны-регенераторы, то есть с атмосферой не соприкасаясь, потом через фильтры и лишь затем можно отказаться от средств защиты. Какой бы глупостью это ни казалось, при первой высадке Егеря соблюдали инструкции до буквы. Иногда это жизни спасало, были прецеденты.
– Внимание, Егеря! – ожили динамики. – Защитный контур развернут, стандартные тесты завершены. Совместимость земных организмов с окружающей средой подтверждаю, разрешаю выход за пределы модуля.
– Погнали, парни! – скомандовал Иванов на кодированном канале и первым направился к люку десантного отсека.
Мы поспешили следом. Скрывавшийся за люком лифт перенес нас на уровень ниже, и по короткому коридорчику мы благополучно добрались до шлюза. Шлюзование заняло около минуты, наконец бронестворка утонула в стене, и дверной проем озарился несколько искаженным светом местной звезды. Я глянул вопросительно на Иванова. Понятное дело, снаружи сквозь матово-черное забрало загерметизированного шлема ничего не было видно, но капитан меня прекрасно понял и кивнул. Я активировал сканер, убедился, что в пределах периметра ничего живого крупнее муравья не обнаружено, и отчетливо произнес:
– Петрович, разведка.
Кот встрепенулся, навострил уши, прислушиваясь к чему-то снаружи, и осторожно направился к дверному проему, буквально стелясь по полу. Напарник уже настроился на серьезную работу и сейчас практически слился с металлическими поверхностями внутренностей шлюза, придав шерсти серый оттенок. Одновременно с его первым шагом автоматически развернулось на ползабрала окно, демонстрировавшее картинку с камеры кошачьего ППМ. Сознание привычно раздвоилось, включившись в наработанный месяцами тяжелых тренировок «стереорежим»: я одновременно контролировал обстановку вокруг себя и анализировал сведения, полученные от партнера. Сейчас я сосредоточился на изображении, а звук приглушил до едва заметного фона. Все равно в мельчайших нюансах шорохов не разбираюсь, поэтому и оставляю на совести напарника.
Петрович между тем осторожно скользнул на пожухлую траву – «микроволновки» ее задели самым краем, но и этого хватило, чтобы она из сочно-зеленой и хрусткой превратилась в невзрачную и хорошенько проваренную. По телу его прошла волна изменений – теперь из серо-стального его окрас превратился в пеструю мешанину зеленых, коричневых и черных оттенков. Петрович не торопился, а потому наблюдать за этой метаморфозой было весьма забавно: сначала перекрасилась вытянутая правая передняя лапа, потом не закрытая ППМ и дыхательной маской часть морды, уши, шея, а там и весь он затерялся на фоне растительности. Глаз у меня был наметанный, поэтому напарника из вида я не упустил, чему также способствовало запоздавшее с активацией покрытие-хамелеон на кошачьих приблудах, а вот Леха Петров слегка растерялся и принялся вертеть головой в поисках. Правда, быстро сориентировался – врубил тепловизор и повесил на кота маркер, так что теперь его отслеживал вычислитель костюма, куда более зоркий, чем несовершенный человеческий глаз.
Вообще, под термином «разведка» в нашем с Петровичем «словаре» числился комплексный «якорь»-шаблон: по этой команде мой напарник перемещался в нужный район, останавливался или при необходимости укрывался, а затем не спеша осматривался, выдавая мне на дисплей панораму окрестностей. Вычислитель в зависимости от обстановки вычленял интересующие нас детали, будь то какие-то особенности рельефа, живые организмы или цели – без разницы. Сейчас кот как раз залег на полпути между шлюзом и мерцающей стеной «Забора», вжался в землю и принялся вертеть головой. Учитывая его положение, половину обзора перекрывала трава – в этом месте уже самая обычная на вид, зеленая и густая, похожая на газонную. Что странно, обычно в диких местах разнотравье. Хотя, скорее всего, я просто нюансов не улавливаю, а для любого рядового ботаника – в прямом смысле слова, а не то, что вы подумали, – различия между соседними травинками прямо-таки колоссальные. Не обнаружив ничего подозрительного, я выдал следующую команду: