Разглядев меня в темноте подъезда, Рыков, как я и предполагал, ахнул.
   – Чего это с тобой случилось, Игорь?! – воскликнул он изумленно, разглядывая мою разбитую физиономию, голый торс и свернутую под мышкой рубашку.
   – Да так, поцапался с ребятами рядом с твоим домом. – Я вытащил Рыкова на лестничную площадку, прикрыл дверь и негромко спросил: – Гостей у тебя много?
   – Думаешь, все только и ждали твоего прибытия? – проворчал мой приятель. – Разошлись уже. Да и гостей-то было шесть человек. Две девушки только и остались. А в общем, молодец, что пришел, – зашептал он заговорщически. – А то я не знаю, что мне с двумя делать. Возьмешь одну мадам на себя.
   Я невольно хмыкнул:
   – Видок у меня как раз подходящий, чтобы шуры-муры разводить. Ладно, девушек пугать не будем. Ты отвлеки их, а я в ванную проскользну, приведу себя в порядок. Да рубашку мне какую-нибудь дай! – шепнул я приятелю, когда он приотворил дверь. – А то твои дамы бог знает что подумают.
   – Ладно, ладно, я все понял, – усмехнулся Серега и шагнул в квартиру.
   Парень он догадливый, выключил в прихожей свет. Когда Рыков направился в сторону зала, я прошмыгнул за его спиной в ванную и запер дверь на шпингалет. Ванную Серега содержал в порядке: не очень грязно, с точки зрения мужчины, и не очень чисто, с точки зрения женщины. Разумеется, не каждого мужчины и не каждой женщины. Я подошел к раковине и взглянул в висящее над ней овальное зеркало. Боже мой! И это солидный мужчина, тренер детской юношеской спортивной школы, чемпион города по борьбе! Мой нос, античный нос, предмет моей гордости, распух, причем на одну сторону, словно в нем выскочил чирей. Под одним глазом красовался синяк, под другим – царапина. Губы были вывернуты и смотрелись так, будто я прилип ими к оконному стеклу. Прическа не пострадала – как была короткой, солдатской, такой же и осталась. Шутки шутками, но как же я завтра на работу пойду?
   Я прополоскал рубашку под краном в семи водах, добившись восьмой, не окрашенной в красный цвет воды. Затем замочил рубашку в тазике, дабы окончательно уничтожить остатки крови бугая. Стирка для меня не проблема. Дома с грязным бельем я управляюсь сам. Отстираю так, что ни одна экспертиза ни к чему не придерется. Ну-с, с рубашкой проблема решена, а вот как быть с физиономией? Нужна неделя, чтобы зажили следы, оставленные кулаками бугая. Я умылся, снял с крючка полотенце. В этот момент раздался стук в дверь. Я впустил Серегу в ванную. В руках мой приятель держал чистую рубашку.
   – И как же это тебя угораздило-то? – проявляя сочувствие, полюбопытствовал он, имея в виду происхождение все тех же злополучных синяков и ссадин на моем теле. – Как все произошло?
   Тщательно промокая лицо полотенцем, я сквозь него ответил, сочиняя на ходу историю:
   – Ну, как это бывает… Попросили пацаны закурить. Человек пять их было. Я сказал, мол, может, вам еще и выпить дать? Они и прицепились. Слово за слово, ну и давай махать кулаками. Как видишь, мне перепало. – Я отнял от лица полотенце. – Я им, конечно, тоже как следует врезал.
   – Скоро от этих пацанов проходу не будет, распустились, мерзавцы, – попенял на распоясавшуюся молодежь Рыков. – Может быть, в милицию следует заявить?
   «Мне сейчас только заявление в милицию на бугая подавать», – подумал я с горькой иронией.
   – Не надо! – Я повесил на крючок полотенце, взял у Сереги рубашку и стал надевать. – Они мне врезали, я им, так что мы квиты. – Я застегнул рубашку на пуговицы и критически оглядел себя в зеркале. Одежка была не по росту. Закатал рукава, чтобы скрыть их кургузый вид, и с наигранной веселостью хлопнул приятеля по плечу: – Ну давай, Казанова, показывай своих дам!
   Мы покинули ванную, прошли в прихожей по паласу и ступили в небольших размеров зал.
   Квартира принадлежала Сереге. Она осталась за ним после развода с первой женой. Ира быстро подцепила себе через брачное агентство зажиточного жениха из Англии и укатила к нему. Видать, так она любила Серегу, что бросила все: квартиру, дачу, гараж, старенький «Москвич» и без оглядки бежала за границу, прихватив лишь единственное сокровище – сына. С тех пор жены в эту квартиру приходили и уходили, а здесь ничего не менялось. Впрочем, кое-что изменилось: к рухляди, именуемой мебелью, добавилась бытовая техника. Работая на хорошо оплачиваемом месте, Серега за последнее время приобрел телевизор, видеомагнитофон, телефон с автоответчиком и музыкальный центр. Как известно, Рыков питал слабость к электронике и на покупку новинок, основанных на ней, не скупился. Вся обстановка в целом вызывала смешанное чувство восторга и уныния и напоминала выставку ультрасовременной бытовой техники в антикварной лавке.
   На диване сидели две девушки, если можно применить это определение к особам женского пола, достигшим тридцатилетнего возраста. Одна – пышноволосая брюнетка в черном платье выше колен с хорошей фигурой, длинными ногами и лицом, похожим на резиновую маску, которую слегка растянули, отчего нос, скулы, подбородок и лоб удлинились, глаза округлились, уголки рта опустились, а брови приподнялись. Другая тоже брюнетка, но с мелированными волосами, еще более пышными, чем у первой. Ее лицо не отличалось особой красотой, и она украсила его накладными ресницами, яркой губной помадой и не менее яркими тенями. На горбатый нос и щеки с пористой кожей, видать, краски не хватило, и они выглядели бледными пятнами на общем фоне лица. Фигура ее мне тоже не понравилась – дебелая и какая-то бугристая. (Бюст и ягодицы за бугры не считаются.) Небольшие выпуклости и впадины, которые не могло скрыть даже темное свободное платье, были у молодой женщины повсюду: на бедрах, коленях, икрах, ключицах и тех местах, куда обычно делают уколы лежащему на животе человеку. Это я заметил позже, когда она встала.
   Мое появление в зале в обличье монстра, как и следовало ожидать, произвело на девиц неизгладимое впечатление. Они были ошарашены и озадаченно взглянули на Серегу.
   – Это не бомж, – сказал он со смехом, подталкивая меня к дивану. – Это мой приятель Игорь Гладышев. Он борец, и сегодня на тренировке ему нанесли небольшие увечья. Но не пройдет и недели, как он снова превратится в прекрасного юношу. Такие метаморфозы случаются с ним довольно часто.
   Кивком я поблагодарил приятеля за находчивость и поклонился дамам. Они стали понемногу привыкать к моему виду и уже смотрели на меня, не могу сказать с симпатией, но уж с меньшим омерзением, это точно. Глаз, во всяком случае, не отводили.
   – Это Нина, – представил Серега девицу с «растянутым» лицом. – А это ее сестра Лена, – плавный жест оперного певца на сцене в сторону «бугристой».
   Признаться, я уже и так догадался, что девицы – сестры. Было в их лицах неуловимое сходство.
   Рыков между тем разыгрывал из себя гостеприимного хозяина.
   – Прошу к столу! – изрек он тоном мажордома, приглашающего господ к вечерней трапезе. – Отведать, так сказать, то, что осталось.
   – Я сыта, – возвестила Нина, и «резиновая маска» на ее лице шевельнулась. – Но сяду с вами, чтобы поддержать компанию.
   – А я, пожалуй, выпью еще шампанского и съем кусочек торта, – вторила ей тихим грудным голосом Лена, следом за сестрой вставая с дивана.
   Конечно, как и следовало ожидать, «бугристая» досталась мне. Серега это недвусмысленно дал понять, обособившись с «хорошей фигурой» на другом конце стола, уставленного тарелками с остававшимися в них на донышках закусками, которые Рыков, надо полагать, приобрел в каком-нибудь кафе, ибо таких блюд ему ни за что в жизни самому не приготовить.
   Я наполнил рюмку водкой и предложил тост в честь виновника торжества:
   – Желаю тебе, Серега, счастья, здоровья, удачи, денег, ну новый хомут на шею ты уж и без моих пожеланий сам себе наденешь. В общем, за твое тридцатипятилетие, приятель!
   – Мне, между прочим, тридцать шесть, – кокетливо сверкнув лысиной, признался Рыков. – Ты разве забыл, что я в классе был старше вас всех? Я в школу в восемь лет пошел.
   Честно говоря, я и не помнил, а точнее, никогда и не знал о таком выдающемся факте из истории нашего класса.
   – Правда? – сделал я вид, будто запамятовал. – А выглядишь на пару месяцев моложе!
   Некоторая скованность, какую испытывает присоединившийся к уже спаянной компании человек, рассеялась во мне после третьей рюмки, и я разговорился. Я рассказал кое-что о себе и узнал нечто о девицах. Например, то, что у Нины свой магазинчик, живет она неподалеку от Сереги одна, с дочкой в двухкомнатной квартире, хорошо шьет, готовит и любит бразильские сериалы. Лена, напротив, терпеть не может бразильских сериалов, но тоже умеет готовить, тоже живет в двухкомнатной квартире, но с мамой. Работает в школе учителем физики в старших классах – однако со мной она говорила так, будто я учился в третьем.
   – Ешьте! – приказывала она голосом старой мымры, пытаясь положить мне в тарелку фасоль, и, когда я отказывался, сразу убирала салатницу со словами: – И правильно! Фасоль отрицательно действует на работу желчного пузыря. Может быть, хотите кусочек торта? – И если я снова отвечал отказом, тут же соглашалась, склонив голову: – И правильно! От сладкого полнеют. – Однако отрицательное влияние сладкого на фигуру не помешало ей съесть вместо обещанного одного два куска торта и горсть шоколадных конфет. Хотя Лена с преувеличенным вниманием слушала болтовню Сереги и Нины и совсем не слушала мою, всеми силами стараясь показать, что я ее совсем не интересую, нутром я чувствовал, что очень, очень даже наоборот.
   Конечно, сейчас мне легко с юморком вспоминать о событиях того вечера у Рыкова, в то же время мне было не до смеха. Меня терзали противоречивые чувства; на душе лежал тяжелый камень; в голову, как я ни гнал их, настойчиво лезли черные мысли. Я мало ел и много пил, стараясь заглушить алкоголем укоры совести, страх за будущее и, чего там греха таить, страх перед возможностью увидеть небо в клетку. Серега, наоборот, много ел и почти ничего не пил. Я человек прямой, а потому без околичностей указал Рыкову на его промахи.
   – Нет-нет, Серега! – проговорил я, плохо попадая вилкой в половинку соленого огурца, лежащую у меня под носом на тарелочке. – Ты должен выпить, и обязательно со мной, не то я обижусь!
   Снисходительно посмеиваясь над моей глупой настойчивостью, Рыков заявил:
   – Не приставай, Игорь, ты же знаешь, мне завтра за руль садиться, шефа на работу везти, а он в два счета лишит меня места, если учует запах перегара. Да и других дел полно.
   – Это какие же у тебя дела? – заявляя свои права на Серегу, ревниво поинтересовалась Нина.
   – Да так, – небрежно произнес Рыков. – Хочу сгонять на дачу. Давно там не был. Шеф отпускает на пару часиков.
   – Ну вот, – надула губки Нина, отчего опущенные уголки ее рта опустились еще ниже. – Обещал мне дачу показать, а сам без меня уезжаешь!
   – Ладно, Ниночка, не злись! – Серега похлопал женщину по спине, как наездник хлопает по спине не в меру ретивую лошадку. – Выберем время и обязательно съездим на целый день. Тебе там понравится, обязательно понравится, ты увидишь.
   Я бы тоже с удовольствием съездил к Рыкову на дачу, подальше от всех проблем, свалившихся на мою голову. Повалялся бы с недельку в полном одиночестве на живописном берегу озера, близ которого расположен загородный домик. Я ездил на дачу пару раз с Серегой на шашлыки, и мне там очень нравилось. Увы, работа… И проблемы, мои проблемы, которые нужно решать. И тут в пьяном угаре я принял решение завтра же с утра отправиться в милицию и все рассказать, а там будь что будет. В конце концов, я честный человек и должен им оставаться. «Никогда Игорь Гладышев не был трусом, – убеждал я себя. – Героем – да, подлецом и трусом – нет!» Отвечая своим мыслям, я даже стукнул кулаком по столу, чем вызвал косой, полный осуждения взгляд Лены в свою сторону. И когда я принял окончательное решение, мне стало легко и свободно, будто сдавливающие мою грудь тиски вдруг ослабли. Я заметно повеселел и, как только Рыков включил свою замечательную аппаратуру, первым вскочил с места и потащил на середину комнаты Лену. Мы задвигались в медленном танце, ее руки обвивали мою шею, мои – ее талию, и до того мне, черт возьми, приятно и покойно было находиться вблизи этого большого «рельефного» тела, ощущать исходившее от него тепло, что я не удержался от переполнявших меня чувств и принялся нашептывать слова любви на ухо Лене. Она слушала меня с терпеливым вниманием, с каким, очевидно, привыкла выслушивать ответы учеников, одобрительно кивала и вежливо улыбалась.
   После пары танцев Серега под предлогом показа своих новых фотографий увлек Нину в спальню. Танцевать медленный танец в комнате вдвоем все равно что отплясывать трепака в одиночестве – одинаково глупо, и мы сели на диван. Я обнял Лену. Привыкшая в танце к моим рукам, Лена не шарахнулась, наоборот, прильнула и положила голову на мое плечо. Ее тело дышало страстью и желанием. Я не стал томить молодую женщину. Встал, плотно закрыл двери, выключил торшер, а потом разложил Лену на диване и принялся за основательное изучение выпуклостей и углублений на ее теле.

Тень прошлого

   На следующий день я не пошел не только в милицию, но и на работу, так дурно мне было от нанесенных бугаем побоев и выпитого накануне спиртного. Я позвонил на работу, попросил завуча спортшколы подменить меня на пару дней на занятиях каким-нибудь тренером, а сам поехал домой и завалился в постель. Никуда не пошел я и на второй день, и на третий, малодушно оттягивая выполнение взятого на себя обязательства явиться в милицию с повинной. Я вел себя точно так же, как ведет себя заядлый курильщик, принявший решение отказаться от дурной привычки, а потом со дня на день откладывает осуществление задуманного. Так, терзаемый муками и сомнениями, дожил я до воскресенья. В этот день, слегка успокоенный тем, что торчу дома на вполне законных основаниях, ибо милиция, равно как и иные организации, в этот день отдыхает, я занялся уборкой в квартире, а также кое-какими другими домашними делами. А в понедельник утром я подумал: «Ну какого черта я буду добровольно совать голову в петлю? Не трогают меня, ну и ладно!» – и стал собираться на работу.
   Ту злополучную рубашку я на всякий случай надевать не стал, душа к ней не лежала. Надел совершенно новую, подаренную мне ко Дню защитника Отечества одной знакомой женщиной, не будем уточнять какой, чтобы не компрометировать ее в глазах соседей и сослуживцев. Затем влез в постиранные и отутюженные накануне брюки и взглянул на себя в зеркало. В общем-то, ничего – вид довольно-таки свежий, можно даже сказать, благоухающий. Опухоль с лица спала, и о той бурно проведенной ночи напоминал лишь разноцветный синяк под левым глазом. Требовалось замаскировать его, а для этого, как известно, изобрели солнцезащитные очки. Я вспомнил, что таковые мне как-то попадались в одном из ящиков трюмо. Пошарил в тумбе в выдвижных ящиках и нашел то, что искал. Очки оказались давно вышедшими из моды, с огромными стеклами, и что-то в них подсказывало мне, что мужчины такие не носят. Однако выбирать было не из чего, я напялил очки на нос и вышел из квартиры.
   На улице стояло чудесное апрельское утро, одно из тех, которым радуется душа не обремененного тягостными думами человека. Ему и листва кажется зеленее, и трава мягче, и небо голубее, и солнце ярче. Я же видел мир в черном цвете, и не только потому, что смотрел на него сквозь темные стекла очков. Окончательно отравить мое существование на земле могла соседка из двадцать второй квартиры Лидия Ивановна – абсолютно седая старуха, сидевшая в конце дома в тенечке на низеньком табурете, прихваченном из квартиры. Старуха была из той категории людей, которой все мешают жить. Особенно дворовая детвора. Она гоняла мальчишек, играющих в футбол, под предлогом того, что поднимаемая ими пыль долетает якобы до ее окна, расположенного на восьмом этаже, а девчонок – за то, что они своими криками мешают отдыхать ее сумасшедшему, глухому как пень деду, который, кстати, тоже был не прочь поразвлечься, гоняясь все за той же детворой с тяжелой клюшкой. Старуха говорила, будто дед участник Второй мировой войны, однако многочисленные наколки на его теле свидетельствовали о том, что он провел свою молодость не на фронтовых дорогах, а в местах не столь отдаленных.
   Если в квартире Лидии Ивановны из крана капала вода, то это для нее являлось радостным поводом отправиться в ЖЭК и устроить разгон его начальнику. Бесконечные жалобы, просьбы и скандалы так достали работников жилищно-эксплуатационной комиссии, что сантехники и электрики, завидев старуху, прятались в своем подвале, а начальник ЖЭКа, если ему удавалось вовремя засечь в окно хозяйку двадцать второй квартиры, просил секретаршу сказать ей, что он убыл на объект. Она переругалась со многими жильцами из своего подъезда и некоторыми из соседних, и те предпочитали с ней не мириться, чтобы снова не ссориться. Она цеплялась ко всем и каждому и даже ко мне, но, учитывая мою сугубо мирную по отношению к ней настроенность, затеять склоку со мной ей никак не удавалось. Тем не менее Лидия Ивановна не оставляла надежды зачислить мою персону в список своих заклятых врагов и каждый раз при встрече останавливала меня каким-нибудь дурацким вопросом, типа: «А вы не знаете, какая это птичка так красиво поет у нас под окнами по утрам?» И когда я, вежливо улыбаясь, говорил: «Нет» и проходил мимо, кричала вслед: «А в вашем подъезде мальчишки опять фломастером стены разрисовали! Поругали бы их, вы же воспитатель!»
   Сегодня ей выпадал реальный шанс поссориться со мной, ибо у меня было как раз подходящее настроение, чтобы облаять ее. Однако я назло старухе решил лишить ее удовольствия уже с утра поцапаться с кем-нибудь и отправился к остановке в обход дома, только бы не встречаться с хозяйкой двадцать второй квартиры.
   Спустившись с горочки, я влез в стоявший на кольце полупустой троллейбус, который через пару минут благополучно тронулся в путь. Говорю «благополучно», потому что не знаю, как в вашем городе, а в нашем этот вид транспорта ходит отвратительно. Я не в плане интервала движения, здесь, понятно, на каждого пассажира не угодишь. У меня к трамвайно-троллейбусному парку иные претензии. То ли провода у нас в городе проложили не так, как нужно, то ли водители сплошь «чайники», но только с троллейбуса постоянно соскакивают «рога», и едут они с такой натугой и тяжеловесностью, будто вместо двигателя в них используется мускульная сила самих водителей.
   Ехать до работы мне четыре остановки, но добирались мы до нужного мне места ровно столько, сколько понадобилось бы, чтобы до него добежать, что я иной раз, опаздывая, с успехом и проделывал. Выгрузившись на залитой солнцем остановке, я перешел дорогу и направился между домами к стадиону, на базе которого и функционировала наша спортшкола. Большая арка с надписью «Трактор» и два футбольных мяча с двух сторон от нее приветствовали меня, когда я, вынырнув из жилого массива, вышел на финишную прямую. Однако цветов, поздравлений и лаврового венка на пьедестале в конце пути мне не полагалось. Мне полагалась хорошая взбучка от завуча за прогулы, возможно, с объявлением выговора. Увольнение мне не грозило, потому что моя должность не такая уж синекура, за которой охотятся два десятка претендентов. Но до атаки завуча есть еще несколько минут, и за это время я успею внутренне к ней подготовиться.
   Сразу же за воротами располагались здания спорткомплекса. Между ними еще одна громадная арка вела на футбольное поле. Справа находились спортивный городок и площадки кортового тенниса. К ним вели тенистые аллеи, по которым вечерами прогуливались молодые мамаши из близлежащих домов, а по утрам бегали трусцой старички и те, кто очень хочет похудеть. Я свернул влево, прошел по асфальтированной дорожке, проложенной вдоль крытого бассейна, обогнул гимнастический зал и нырнул в темноту фойе здания, отведенного для занятий по различным видам борьбы, восточных единоборств и бокса. Проделав сложный путь по сложной системе коридоров и переходов между залами, я оказался в длинном коридоре, оканчивавшемся залом для «вольников», «классиков» и самбистов. И вот она, долгожданная встреча с завучем!
   Иван Сергеевич Колесников – между своими дядя Ваня – шестидесятипятилетний круглый, как колобок, мужчина. Он уже пять лет как на пенсии, но до сих пор не хочет покидать насиженного места. Сейчас, глядя на его крупную тяжеловесную фигуру, и не скажешь, что он когда-то был легкоатлетом. Сейчас он и ста метров пройти не может без передыху. Лицо у него широкое, с ноздреватой кожей, напоминает бульдожью, простите, морду, такое же отвислое и свирепое, а на носу и щеках синие и красные прожилки. Нрав, надо признать, тоже не кроткий. Но мужик дядя Ваня толковый и справедливый. Он никогда не дает нас, тренеров, в обиду перед членами всякого рода комиссий, которые так любят заглядывать к нам на огонек для проверки. А если потребуется, сам сдерет с нас шкуру с головы до пят. В общем, под горячую руку ему лучше не попадаться. И вот надо же так случиться, чтобы двери кабинета завуча находились в одном тупичке, что и двери моего спортивного зала. Само собой разумеется, мы с ним встретились, причем сразу, едва я ступил в коридор, а Колесников зачем-то вышел из своего кабинета с папкой под мышкой.
   – А-а… Гладышев! – с излишней приветливостью изрек дядя Ваня, останавливаясь напротив дверей в раздевалку. – Заявился?
   – Да вот, пришел, выздоровел, – ответил я бодро и перемялся с ноги на ногу. Давно я не чувствовал себя в шкуре провинившегося школьника.
   Выпятив и без того отвисшую нижнюю губу, Колесников несколько раз качнул головой, будто совсем и не радуясь за мое счастливое избавление от недуга, и задал каверзный вопрос:
   – И что же это за болезнь такая была, что ты даже на улицу выйти не мог?
   С печальным выражением на лице я тяжко вздохнул:
   – Простуда, дядя Ваня, проклятая простуда подкосила мое здоровье.
   – Простуда, говоришь?.. Это плохо, – посочувствовал наконец Колесников и вдруг потребовал: – Сними-ка на минутку очки!
   Любого другого начальника я бы к черту послал – что я, мальчик, который готов по первому требованию завуча снять не только очки, но и вывернуть карманы? – но дядю Ваню не мог, он того не заслуживал. Я молча взял очки за дужку и сорвал с лица. Любуйся! В освещенном одной лампочкой коридоре стало чуть светлее от моего фонаря.
   Вертикальное колебание головы Колесникова перешло в горизонтальное.
   – Да-а… – протянул дядя Ваня. – С такой болезнью действительно стыдно выйти из дому. Больничный есть?
   – Откуда! – развел я руками и поспешил добавить: – Но вы не волнуйтесь, Иван Сергеевич, я отработаю.
   Колесников подтянул вечно сползавшие с его необъятного живота брюки и переложил папку из одной подмышки в другую.
   – Поздно, Игорь, поздно, – сказал он мрачно, протискиваясь мимо меня к выходу. – Я тебя уже премии лишил! – И дядя Ваня выкатился из коридора.
   «Лишил, ну и лишил, и черт с тобой! – подумал я зло, входя в спортзал. – Невелика потеря, чтобы сокрушаться. У меня без твоих взысканий забот хватает!»
   Спортивный зал у меня первоклассный – небольшой, уютный, с высокими окнами, а в вечернее время его освещают прожектора с люминесцентными лампами. Пол застелен матами, поверх них ковром. Матами обиты и стены метра на полтора в высоту. Вдоль одной из стен стоят низкие длинные скамейки, имеется шведская стенка, гимнастические кольца, канаты и кое-какой другой спортивный инвентарь, в основном для силовых упражнений. Кроме меня, согласно расписанию тут проводят занятия еще четыре тренера, с ними у меня отличные взаимоотношения.
   С десяток ребятишек лет по двенадцать-тринадцать в спортивной форме резвились на ковре, но, завидев меня, поднялись с колен. Дисциплина у нас строгая. Если что не так, живо лишу тренировки.
   – Здравствуйте, Игорь Степанович! – нестройным хором приветствовали меня мои воспитанники.
   – Привет, мужики! – солидно, как со взрослыми, поздоровался я. Пацаны любят, когда с ними так уважительно разговаривают. – Все в сборе?
   – Почти, – бойко ответил Сеня Ефимов – щуплый, коротко стриженный паренек с веснушчатым озорным лицом и большими, дико торчащими ушами. – Отсутствуют Мальков, Митрофанов и Андреев.
   Тут в коридоре раздался топот, и в двери заглянули три – одна над другой – головы подростков.
   – Опоздали, Игорь Степанович, – виновато изрекла нижняя голова. – Разрешите присутствовать на тренировке?
   – Разрешаю, – милостиво дозволил я. – Переодеваться и живо на ковер!
   Сам я отправился в тренерскую раздевалку, облачился в тренировочный костюм и, вернувшись в спортзал, стал проводить разминку. Едва моя команда закончила выполнять общефизические упражнения и перешла к силовым упражнениям в парах, как в дверь заглянул Колесников.