Страница:
Запах в квартире Чака был тяжелым. Помещение, куда я вошел, оказалось кухней. Обеденный стол с изрезанной ножом поверхностью, пара обшарпанных шкафчиков, небольшой холодильник с фотографией полуголой девицы, наклеенной на дверце, – вот и вся обстановка. Ни Чак, ни его вчерашняя гостья не отличались чистоплотностью – в раковине лежала немытая посуда, на столе валялись огрызки яблок, кожура бананов, на полу расползлась и засохла лужица какого-то напитка.
Еще раз окинув взглядом кухню, я направился по коридору, по одну сторону которого располагалась ванная и туалет, по другую – жилая комната. Достигнув двустворчатых дверей с рифлеными стеклами, я, секунду поколебавшись, заглянул в них и тут же отпрянул. В комнате кто-то был. Справившись с волнением, я шире раскрыл двери и вошел в них. В небольшой, тесно заставленной старенькой мебелью комнате поперек неширокого дивана лежал человек. Это был крепкий молодой мужчина с грубоватыми, но красивыми чертами лица, одетый в шикарные черные туфли, дорогие черные джинсы и болотного цвета рубашку. Мужчина лежал в мирной позе, прикрыв глаза и сложив на животе руки, и если бы не растекшееся по его рубашке и дивану бурое пятно и не торчащий из груди кухонный нож с пластмассовой ручкой, можно было бы подумать, что человек спит. Увы, Чак, еще вчера разгуливающий с Элкой, был мертв.
Я не из пугливых. Мне доводилось иметь дело с трупами, поэтому я не испытываю панического ужаса, глядя на них. Я некоторое время всматривался в лицо мертвого человека, словно для того, чтобы хорошенько его запомнить, потом оглядел комнату. Вчера в ней явно пировали. На журнальном столике стояла пустая бутылка из-под водки, рюмки, кое-какая закуска, полная окурков пепельница. На полке, где стоял магнитофон, были разбросаны кассеты. В углу дивана я заметил изящную дамскую сумочку, наверняка принадлежащую Элке.
Я стряхнул с себя оцепенение и принялся обыскивать комнату, опасаясь наткнуться на еще одно мертвое тело. Я посмотрел за спинку дивана, под стол со свисающей почти до пола скатертью и даже заглянул в шкаф. Потом вышел в коридор. Комната была единственная в квартире, и я осмотрел ванную и туалет, но нигде, к моему облегчению, ни Элки, ни следов, указывающих на то, что она убита, не обнаружил.
Пора было сматываться. Зная по кинофильмам и по книгам, как поступают люди, желающие скрыть следы своего пребывания на месте преступления, я носовым платком протер все предметы, которых коснулись мои руки, за исключением перил на балконе, посчитав, что на облупившейся и съежившейся от дождей краске перил отпечатки пальцев не останутся. Затем взял Элкину сумочку, сунул ее в подвернувшийся под руку непрозрачный целлофановый пакет и подошел к двери. Глянул в глазок. На лестничной площадке было пусто. Я приоткрыл двери и выглянул в подъезд – никого. Тогда я вышел из квартиры, осторожно прикрыл за собой двери, быстро спустился по лестнице и выскользнул на улицу.
Стараясь не привлекать к себе внимания, я прогулочным шагом доплелся до входа во двор, миновал ворота, однако направился не влево, где меня поджидали Леева и Великороднова, а вправо, в сторону автобусной остановки. Мне необходимо было некоторое время побыть одному, собраться с мыслями.
На облицованной рейками автобусной остановке торчали три человека. Я примостился на скамеечке, опоясывающей одну из опор остановки, положил рядом с собой пакет с сумочкой и задумался.
Что же произошло вчера в квартире Чака? Кто его убил? Увы, все факты, как ни крути, указывали на то, что это сделала Элла. Зря я считал девушку распутной и гулящей. Неиспорченная, по-видимому, она оказалась. Скорее всего, Чак этот вчера заманил Элку к себе домой, подпоил и пытался изнасиловать, а Ягодкина, защищаясь, схватила с журнального столика кухонный нож и в горячке ударила им Юру в сердце. Смерть наступила мгновенно, а перепуганная девушка сбежала из квартиры. Домой она боится появляться и скрывается сейчас у кого-то из подруг или знакомых. Все логично. Если бы Чака убил кто-то другой, Элла давно заявила бы об убийстве в милицию и вернулась к матери. Но виновна она и потому скрывается от правосудия. Да-а… Веркина дочка влипла в историю по самые уши.
Конечно же, как честный, законопослушный гражданин я обязан был немедленно позвонить в милицию и сообщить об убийстве и лице, его совершившем, но как друг семьи Ягодкиных не имел права так поступить. Долг мужчины обязывал меня найти девушку, выяснить, что, в конце концов, произошло в доме Чака, и, если Элка действительно виновна, убедить ее во всем признаться.
К автобусной остановке подошел большой комфортабельный автобус, и группа пассажиров поспешно влезла в него. Автобус тронулся, а я сидел и тупо глядел на движущийся борт автобуса. Внезапно узкая никелированная полоска оборвалась, и моему взору открылся вид на противоположную сторону улицы. Там наискосок на точно такой же остановке сидел рослый парень лет двадцати семи и в упор смотрел на меня. Парень как парень, сидит и смотрит, на то у него и глаза, но почему-то я под его колючим взором почувствовал себя неуютно. Наткнувшись на мой взгляд, молодой человек опустил голову. И я отвернулся и полез в карман за сотовым телефоном. Достав мобильник, потыкал в него пальцем и приложил к уху.
– Алло! – после нескольких зуммеров отозвалась трубка.
– Привет, Вера! – произнес я негромко. – Игорь звонит. Есть какие-нибудь новости об Элле?
Трубка тяжко вздохнула:
– Нет, а у тебя?
– Кое-что узнал, – признался я. – В общем, так, Вера, дочка твоя жива, но влипла в нехорошую историю и сейчас, по-видимому, где-то прячется.
В трубке раздался какой-то булькающий звук, и она закудахтала:
– В какую историю, Игорь?! Боже мой! Что случилось?!
Чтобы не пугать Веру, я решил пока не рассказывать о произошедшей на улице Севастопольской драме и сказал:
– Расскажу при встрече. Ты в милицию о пропаже Элки больше не заявляла?
– Нет, – с недоумением произнесла Ягодкина. – Как утром позвонила, и все… А что такое?
– И не звони больше. Сиди тихо дома, а я постараюсь помочь твоей дочке выпутаться из истории. Все уяснила?
– Уяснила, – эхом отозвалась Вера и жалобно сказала: – Игорь, может быть, все-таки расскажешь, что произошло?
– Нет! – отрубил я. Истерика, слезы и причитания мне были сейчас ни к чему. – Обо всем при встрече. Не волнуйся, я сделаю все, чтобы выручить твою дочь из беды. Верь мне… И вот еще что, – вспомнил я. – Ты дала мне фамилии и телефоны Элкиных подружек – тех, что живут в наших краях, а мне нужны их адреса. Узнать сможешь?
– Сейчас обзвоню знакомых и выясню, – с готовностью отозвалась Ягодкина.
– Давай! Потом звякнешь мне на мобильник. Жду! – Я отключил «сотку» и сунул ее в карман. Когда я бросил взгляд на противоположную сторону улицы, рослого парня на остановке уже не было.
Я поднялся со скамейки, сунул пакет с сумочкой под мышку и зашагал под горку к стоявшей у ворот дома отдыха «Нексии».
К машине я подошел с видом человека, которому наконец-то улыбнулась удача.
– Чака дома не оказалось, – заявил я, влезая на заднее сиденье автомобиля, – но его соседка по лестничной площадке сказала, что вчера вечером видела Юру и вместе с ним Элку. Они с бутылкой вина поднялись в квартиру, всю ночь колобродили, а утром ушли, – приврал я на всякий случай. – Так что с Эллой все в порядке, и сейчас она болтается где-то со своим хахалем по городу.
Женщины выслушали меня с неподдельным интересом. Великороднова искренне обрадовалась.
– Ну, слава богу, девка жива и здорова оказалась! – воскликнула она, как-то по-старушечьи причитая. – А то мы здорово за нее волновались.
А Леева возмутилась:
– Вот стерва молодая! – вскричала она и от избытка переполнявших ее эмоций стукнула ладонью по спинке сиденья. – Мать места себе не находит, мы с ног сбились, разыскивая ее, а она с мужиком целые сутки шляется!
– Бессовестная! – поддакнул я. – Ох, и попадет Элке от матери, когда она домой заявится. Ладно, девушки, благодарю за службу. На сегодня все дела закончены. По домам!
Я сделал попытку выбраться из машины, однако Леева придержала меня за плечо.
– Да погоди ты! Куда? Я вас до дому подброшу. А то нехорошо получится – целый день я вас возила, а теперь вдруг на дороге кину.
Я кивнул на Свету.
– Ее вон подбрось, а я к товарищу заскочу. Он здесь рядышком живет.
– Так мы тебя подождем! – переглянувшись с Великородновой, сказала Леева.
Однако я с хитрым видом покачал головой и рассмеялся:
– Долго ждать придется. Мы с приятелем давно не виделись. Мальчишник устроим. А вы поезжайте, я позже на автобусе сам до дома доберусь.
Причин задерживать меня дальше в машине вроде бы не было. Марина освободила мое плечо, однако, обратив внимание на торчащий у меня из-под мышки пакет, ухватилась за него и с силой потянула.
– А это откуда у тебя взялось?
У Леевой, как я понял, амплуа глупенькой наивной девочки, которой все позволено. Так что нахальные, бестактные, бесцеремонные поступки – ее репертуар. Запросто может выхватить пакет и развернуть его. Я, в свою очередь, отбросив деликатности, откинул руку Марины и заявил:
– Бутылку купил. Я же сказал, что к приятелю в гости иду.
Не знаю, поверила мне Леева или нет, но только грубость моя ее покоробила. Обиженно поджав губы, она отвернулась и завела мотор автомобиля, а я наконец выбрался из машины и направился к остановке.
Город женщин
Еще раз окинув взглядом кухню, я направился по коридору, по одну сторону которого располагалась ванная и туалет, по другую – жилая комната. Достигнув двустворчатых дверей с рифлеными стеклами, я, секунду поколебавшись, заглянул в них и тут же отпрянул. В комнате кто-то был. Справившись с волнением, я шире раскрыл двери и вошел в них. В небольшой, тесно заставленной старенькой мебелью комнате поперек неширокого дивана лежал человек. Это был крепкий молодой мужчина с грубоватыми, но красивыми чертами лица, одетый в шикарные черные туфли, дорогие черные джинсы и болотного цвета рубашку. Мужчина лежал в мирной позе, прикрыв глаза и сложив на животе руки, и если бы не растекшееся по его рубашке и дивану бурое пятно и не торчащий из груди кухонный нож с пластмассовой ручкой, можно было бы подумать, что человек спит. Увы, Чак, еще вчера разгуливающий с Элкой, был мертв.
Я не из пугливых. Мне доводилось иметь дело с трупами, поэтому я не испытываю панического ужаса, глядя на них. Я некоторое время всматривался в лицо мертвого человека, словно для того, чтобы хорошенько его запомнить, потом оглядел комнату. Вчера в ней явно пировали. На журнальном столике стояла пустая бутылка из-под водки, рюмки, кое-какая закуска, полная окурков пепельница. На полке, где стоял магнитофон, были разбросаны кассеты. В углу дивана я заметил изящную дамскую сумочку, наверняка принадлежащую Элке.
Я стряхнул с себя оцепенение и принялся обыскивать комнату, опасаясь наткнуться на еще одно мертвое тело. Я посмотрел за спинку дивана, под стол со свисающей почти до пола скатертью и даже заглянул в шкаф. Потом вышел в коридор. Комната была единственная в квартире, и я осмотрел ванную и туалет, но нигде, к моему облегчению, ни Элки, ни следов, указывающих на то, что она убита, не обнаружил.
Пора было сматываться. Зная по кинофильмам и по книгам, как поступают люди, желающие скрыть следы своего пребывания на месте преступления, я носовым платком протер все предметы, которых коснулись мои руки, за исключением перил на балконе, посчитав, что на облупившейся и съежившейся от дождей краске перил отпечатки пальцев не останутся. Затем взял Элкину сумочку, сунул ее в подвернувшийся под руку непрозрачный целлофановый пакет и подошел к двери. Глянул в глазок. На лестничной площадке было пусто. Я приоткрыл двери и выглянул в подъезд – никого. Тогда я вышел из квартиры, осторожно прикрыл за собой двери, быстро спустился по лестнице и выскользнул на улицу.
Стараясь не привлекать к себе внимания, я прогулочным шагом доплелся до входа во двор, миновал ворота, однако направился не влево, где меня поджидали Леева и Великороднова, а вправо, в сторону автобусной остановки. Мне необходимо было некоторое время побыть одному, собраться с мыслями.
На облицованной рейками автобусной остановке торчали три человека. Я примостился на скамеечке, опоясывающей одну из опор остановки, положил рядом с собой пакет с сумочкой и задумался.
Что же произошло вчера в квартире Чака? Кто его убил? Увы, все факты, как ни крути, указывали на то, что это сделала Элла. Зря я считал девушку распутной и гулящей. Неиспорченная, по-видимому, она оказалась. Скорее всего, Чак этот вчера заманил Элку к себе домой, подпоил и пытался изнасиловать, а Ягодкина, защищаясь, схватила с журнального столика кухонный нож и в горячке ударила им Юру в сердце. Смерть наступила мгновенно, а перепуганная девушка сбежала из квартиры. Домой она боится появляться и скрывается сейчас у кого-то из подруг или знакомых. Все логично. Если бы Чака убил кто-то другой, Элла давно заявила бы об убийстве в милицию и вернулась к матери. Но виновна она и потому скрывается от правосудия. Да-а… Веркина дочка влипла в историю по самые уши.
Конечно же, как честный, законопослушный гражданин я обязан был немедленно позвонить в милицию и сообщить об убийстве и лице, его совершившем, но как друг семьи Ягодкиных не имел права так поступить. Долг мужчины обязывал меня найти девушку, выяснить, что, в конце концов, произошло в доме Чака, и, если Элка действительно виновна, убедить ее во всем признаться.
К автобусной остановке подошел большой комфортабельный автобус, и группа пассажиров поспешно влезла в него. Автобус тронулся, а я сидел и тупо глядел на движущийся борт автобуса. Внезапно узкая никелированная полоска оборвалась, и моему взору открылся вид на противоположную сторону улицы. Там наискосок на точно такой же остановке сидел рослый парень лет двадцати семи и в упор смотрел на меня. Парень как парень, сидит и смотрит, на то у него и глаза, но почему-то я под его колючим взором почувствовал себя неуютно. Наткнувшись на мой взгляд, молодой человек опустил голову. И я отвернулся и полез в карман за сотовым телефоном. Достав мобильник, потыкал в него пальцем и приложил к уху.
– Алло! – после нескольких зуммеров отозвалась трубка.
– Привет, Вера! – произнес я негромко. – Игорь звонит. Есть какие-нибудь новости об Элле?
Трубка тяжко вздохнула:
– Нет, а у тебя?
– Кое-что узнал, – признался я. – В общем, так, Вера, дочка твоя жива, но влипла в нехорошую историю и сейчас, по-видимому, где-то прячется.
В трубке раздался какой-то булькающий звук, и она закудахтала:
– В какую историю, Игорь?! Боже мой! Что случилось?!
Чтобы не пугать Веру, я решил пока не рассказывать о произошедшей на улице Севастопольской драме и сказал:
– Расскажу при встрече. Ты в милицию о пропаже Элки больше не заявляла?
– Нет, – с недоумением произнесла Ягодкина. – Как утром позвонила, и все… А что такое?
– И не звони больше. Сиди тихо дома, а я постараюсь помочь твоей дочке выпутаться из истории. Все уяснила?
– Уяснила, – эхом отозвалась Вера и жалобно сказала: – Игорь, может быть, все-таки расскажешь, что произошло?
– Нет! – отрубил я. Истерика, слезы и причитания мне были сейчас ни к чему. – Обо всем при встрече. Не волнуйся, я сделаю все, чтобы выручить твою дочь из беды. Верь мне… И вот еще что, – вспомнил я. – Ты дала мне фамилии и телефоны Элкиных подружек – тех, что живут в наших краях, а мне нужны их адреса. Узнать сможешь?
– Сейчас обзвоню знакомых и выясню, – с готовностью отозвалась Ягодкина.
– Давай! Потом звякнешь мне на мобильник. Жду! – Я отключил «сотку» и сунул ее в карман. Когда я бросил взгляд на противоположную сторону улицы, рослого парня на остановке уже не было.
Я поднялся со скамейки, сунул пакет с сумочкой под мышку и зашагал под горку к стоявшей у ворот дома отдыха «Нексии».
К машине я подошел с видом человека, которому наконец-то улыбнулась удача.
– Чака дома не оказалось, – заявил я, влезая на заднее сиденье автомобиля, – но его соседка по лестничной площадке сказала, что вчера вечером видела Юру и вместе с ним Элку. Они с бутылкой вина поднялись в квартиру, всю ночь колобродили, а утром ушли, – приврал я на всякий случай. – Так что с Эллой все в порядке, и сейчас она болтается где-то со своим хахалем по городу.
Женщины выслушали меня с неподдельным интересом. Великороднова искренне обрадовалась.
– Ну, слава богу, девка жива и здорова оказалась! – воскликнула она, как-то по-старушечьи причитая. – А то мы здорово за нее волновались.
А Леева возмутилась:
– Вот стерва молодая! – вскричала она и от избытка переполнявших ее эмоций стукнула ладонью по спинке сиденья. – Мать места себе не находит, мы с ног сбились, разыскивая ее, а она с мужиком целые сутки шляется!
– Бессовестная! – поддакнул я. – Ох, и попадет Элке от матери, когда она домой заявится. Ладно, девушки, благодарю за службу. На сегодня все дела закончены. По домам!
Я сделал попытку выбраться из машины, однако Леева придержала меня за плечо.
– Да погоди ты! Куда? Я вас до дому подброшу. А то нехорошо получится – целый день я вас возила, а теперь вдруг на дороге кину.
Я кивнул на Свету.
– Ее вон подбрось, а я к товарищу заскочу. Он здесь рядышком живет.
– Так мы тебя подождем! – переглянувшись с Великородновой, сказала Леева.
Однако я с хитрым видом покачал головой и рассмеялся:
– Долго ждать придется. Мы с приятелем давно не виделись. Мальчишник устроим. А вы поезжайте, я позже на автобусе сам до дома доберусь.
Причин задерживать меня дальше в машине вроде бы не было. Марина освободила мое плечо, однако, обратив внимание на торчащий у меня из-под мышки пакет, ухватилась за него и с силой потянула.
– А это откуда у тебя взялось?
У Леевой, как я понял, амплуа глупенькой наивной девочки, которой все позволено. Так что нахальные, бестактные, бесцеремонные поступки – ее репертуар. Запросто может выхватить пакет и развернуть его. Я, в свою очередь, отбросив деликатности, откинул руку Марины и заявил:
– Бутылку купил. Я же сказал, что к приятелю в гости иду.
Не знаю, поверила мне Леева или нет, но только грубость моя ее покоробила. Обиженно поджав губы, она отвернулась и завела мотор автомобиля, а я наконец выбрался из машины и направился к остановке.
Город женщин
Избавившись от общества Великородновой и Леевой, я вдохнул свободнее. Дело приняло серьезный оборот, и теперь чем меньше людей будет привлечено к поиску Элки, тем меньшую огласку это дело получит, а значит, есть шанс пока сохранить все случившееся на улице Севастопольской в тайне, и к тому времени, когда милиция выйдет на девушку, успеть что-либо предпринять для ее спасения. До квартала, где я жил, было три остановки. В автобусе у меня зазвонил мобильник.
Сотовый телефон, по моему разумению, необходим деловым людям, остальным так – для пижонства. Ну на кой черт мобильник нужен тренеру или, скажем, сантехнику? Тренеру – позвонить на работу и сказать завучу ДЮСШ о том, что из-за поломки автобуса он задерживается на пять минут, а сантехнику – чтобы принять на «сотку» заявку на ремонт унитаза?.. Смешно… То что я не деловой, это уже всем ясно. Теперь добавлю, что и не пижон тоже, а потому, испытывая легкое смущение из-за большого скопления вокруг меня людей, достал мобильник и нажал на кнопку. Как я и предполагал, звонила Вера.
– Иго… – успела произнести Ягодкина, как я оборвал ее.
– В автобусе еду, перезвоню через пару минут, – буркнул я и отключил «сотку».
Я сошел у магазина «Чародеи», не доехав одной остановки до дома. Мне нужен был телефон-автомат, а у магазина, я помнил, стоял ряд телефонных будок. Звонить в милицию по «сотке» я побоялся. Неизвестно, какая у них там аппаратура стоит, вдруг вычислят. Я зашел в будку, набрал ноль два и сказал взявшему на другом конце провода дежурному о том, что на улице Севастопольской, в доме шесть, квартире семнадцать, лежит труп молодого человека. Прежде чем парень успел о чем-либо меня спросить, я повесил трубку.
Когда отошел подальше от магазина, достал мобильник и набрал номер Веры. Она продиктовала мне адреса двух Элкиных подруг, которые я записал в блокнот.
Катя Рябинина жила через квартал от моего, в девятиэтажке с магазином автозапчастей на первом этаже. Здание уступом лепилось к зданию-близнецу, во внутреннем дворике разместились круглый лягушатник, детская площадка и ряд гаражей.
Я сам живу в типовой девятиэтажке, поэтому отлично знаю порядок нумерации квартир в подобном доме. Двадцатая, Катина, должна находиться на восьмом этаже, ибо нижний этаж занимал магазин. Я вошел в первый подъезд, затем в лифт и нажал на кнопку с почти стершейся цифрой восемь. На этаже, где я вышел, всего две двери, однако рядом с той, что располагалась слева, было два звонка с цифрами девятнадцать и двадцать под ними. Кого-то, может быть, и озадачило бы то, что за одной дверью располагаются две квартиры, но не меня, жителя девятиэтажки. Я отлично знал, что за дверью находится длинный общий коридор на две квартиры и что обычно жильцы, кому достались секции с подобной планировкой, своими силами устанавливают в коридоре еще одни двери, ставя, таким образом, дополнительный заслон для взломщиков.
Я надавил на кнопку звонка с цифрой двадцать под ним. Где-то хлопнула дверь, раздались шаги, потом все стихло: меня, очевидно, изучали в глазок, – и наконец дверь открылась. На пороге стояла невысокая округлая женщина в домашних брюках, просторной, мужского покроя, рубашке навыпуск и в тапочках. На вид ей было лет сорок. Довольно приятная: с чуть вздернутым носом, мягкими губами, ямочками на щеках и умными блестящими глазами. Русые волосы хозяйки двадцатой квартиры были заплетены в косы и уложены вокруг головы. Сейчас так уже не носят. Образ этой пышущей здоровьем зрелой женщины ассоциировался у меня с образом русской купчихи. Если бы я был художником, то непременно запечатлел ее на холсте в соболях, едущей ранним морозным утром по скрипучему снегу на санях на городскую ярмарку.
– Вы ко мне? – с легким удивлением спросила меня «купчиха».
– А разве к такой роскошной женщине, как вы, не может прийти мужчина? – ответил я вопросом на вопрос.
– Может, конечно, – засияв ямочками на щеках, согласилась хозяйка двадцатой квартиры. – Но почему-то не приходит. У меня в квартире вообще, кроме электрика и сантехника, лица мужского пола не бывают. Вы случайно не сантехник?
– И не электрик тоже, – подхватил я с усмешкой. – Но если понадобится, могу заменить и того, и другого.
Женщина склонила голову.
– Я буду иметь вас в виду… Так зачем вы пришли? – перешла она к делу.
Я слегка стушевался.
– Вы знаете… Кха! – закашлялся я. – Я, по правде говоря, не к вам пришел, а к вашей дочери.
– Ну вот, – сделав вид, будто обиделась, произнесла женщина. – За столько лет один раз в мой дом пришел мужчина и то не ко мне. – Она не флиртовала и не кокетничала, просто подтрунивала надо мной, а еще больше над собой, и у меня даже не возникало на ее счет фривольных мыслей. – А не скажете, зачем вам моя дочь потребовалась?
Любая мать имеет право знать, зачем к ее дочери солидные мужчины ходят. Я сознался:
– Я дядя Элеоноры Ягодкиной. Она куда-то запропастилась. Я хотел бы поговорить с Катей, выяснить, не знает ли она, где моя племянница.
– Ах, Эллы! – живо откликнулась женщина. – Впервые слышу, что у нее есть дядя. Вы проходите. Катя недавно пришла из института, сейчас готовится к занятиям у себя в комнате.
Хозяйка отступила и, когда я вошел в коридор, прикрыла за мной двери. Страдающим клаустрофобией жить в девятиэтажках с подобной планировкой я не советую. Запросто чокнуться можно, оказавшись в длинном, узком, как пенал, коридоре без окон, с единственной лампочкой посередине. Мы прошли по коридору, свернули в конце его в распахнутую справа дверь.
– Катя, к тебе пришли! – крикнула хозяйка и указала на закрытую в конце прихожей дверь. – Проходите, пожалуйста!
Я шагнул к двери, постучал в нее и, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату. В ней на стоявшей у стены деревянной кровати, раскинув руки и ноги, с книжкой на груди дрыхла девица. При окрике матери она даже не шевельнулась. Очевидно, по природе своей Катя Рябинина была человеком высокомерным, обидчивым и своенравным. Даже во сне с ее лица не сходило надменное выражение, а линия рта была капризно изогнута. Впрочем, такая красивая девушка с утонченными чертами лица, превосходной фигурой, бархатной кожей и копной пышных русых волос, наверное, имеет право на гордыню.
Я пощекотал маленькую изящную ступню Кати. Девушка отдернула ногу, подтянула ее к себе, потом неохотно разлепила веки и уставилась на меня изумленным взглядом.
– Педикюршу вызывали? – пошутил я.
Девушка посмотрела на сей раз ошалело, быстро села на край кровати и поправила короткий халатик.
– Какую педикюршу? – не поняла она.
– Которая чистит и полирует ногти на ногах, – продолжал балагурить я. – Извиняюсь, но не знаю, как сказать педикюрша в мужском роде, поэтому говорю о себе в женском. С вашей мамой я уже поработал. Теперь ваша очередь.
Рябинина некоторое время молчала, переваривая услышанное, потом прищурилась и с понимающим видом изрекла:
– Прикалываетесь, да?..
– Конечно, прикалываюсь, Катя! – Я придвинул к себе стоявший у письменного стола стул и уселся на него напротив девушки. – Мама говорила, будто ты занимаешься, а ты книжки почитываешь, – я кивнул на лежавший на кровати толстенный том Джона Голсуорси.
Катя сладко потянулась и, подавив зевок, заявила:
– А я и занимаюсь. Я в институте иностранных языков учусь. Вот, «Сагу о Форсайтах» читать задали. – Девушка поморщила хорошенький носик. – Скучняк такой!
– Напрасно ты так говоришь, – обиделся я за Джона Голсуорси. – Очень хорошая книга. Мне еще «Конец главы» его нравится.
– Очень хорошая, – хмыкнула Катя. – Такая хорошая, что я на двадцатой странице уснула.
Решив, что знакомство состоялось, я перешел к цели своего визита.
– Я ведь к тебе по делу пришел, – объявил я серьезно. – Я дядя Элеоноры Ягодкиной.
При упоминании имени Эллы в выражении лица моей собеседницы произошли неуловимые изменения. На ее губах все так же блуждала усмешка, но она стала немного жестче, что ли, а в глазах появился холодный блеск. Девушка молчала, ожидая дальнейших объяснений.
– Элла с мамой поругались, – продолжил я. – Знаешь ведь, как иной раз младшее поколение со старшим конфликтует. Вот у них и разошлись взгляды на жизнь. В общем, вчера вечером Элла психанула и ушла из дому, и ее мама до сих пор не знает, где ее дочь. Вот теперь вся родня Ягодкиных разыскивает беглянку. Ты не знаешь, Катя, у кого Элла может скрываться?
Девушка нахмурила брови.
– Я не знаю, где может быть Элеонора, – сказала она сдержанно.
«На хвост она тебе наступила, что ли?» – подумал я, дивясь бездушию девушки, но продолжал настаивать:
– Неужели у тебя нет никаких соображений относительно того, где может находиться твоя подруга?
– Абсолютно! – отбрила меня Катя.
– Может быть, ты все же поможешь мне? Пойми, Катя, мама Эллы с ума сходит, теряясь в догадках, где ее дочь. В милицию заявила. Я с утра на ногах, бегаю по институту да друзьям девушки. Возможно, с ней случилось несчастье.
Нет, не хотела Рябинина откровенничать. Она отвела глаза и сухо произнесла:
– Я все понимаю, но ничем вам помочь не могу.
Я чувствовал, что бьюсь в глухую стену.
– Но вы же подруги! – не выдержав, укорил я. – Как ты можешь с таким безразличием относиться к судьбе близкого тебе человека?
– А мы и не подруги вовсе, – наконец-то призналась Катя. – Я с Элкой поругалась и давно не поддерживаю отношений. Так что извините.
Все ясно – нет врагов непримиримей, чем бывшие друзья. Однако я возразил:
– Вчера поругались, завтра помиритесь. У вас же остались общие знакомые. Вы учились с ней в одной школе, дружили уже будучи студентками. Кому как не тебе знать интересы Эллы, ее вкусы, круг общения. Ты же…
Я не договорил. Катя бесцеремонно перебила меня.
– Я устала вам объяснять! – сказала она озлобленно. – Знать ничего не знаю про Ягодкину и ничего не хочу знать!
Все, больше я ничего не добьюсь. Приходилось мне иметь дело с подобным типом людей. Как упрутся, будут стоять на своем. Хоть на коленях перед ней ползай – не сжалится. Вредная девка. Я встал и начал прощаться:
– Ладно, Катя, извини, если что не так. До свидания.
– Желаю удачи, – глядя куда-то в сторону, мрачно сказала Рябинина.
Я бросил прощальный взгляд на комнату, на сидевшую в напряженной позе девушку, повернулся и направился к двери. В прихожей у входа в кухню меня поджидала Рябинина-старшая. Пока я беседовал с Катей, ее мама, по-видимому, находилась неподалеку и сквозь приоткрытую дверь слышала весь наш разговор.
– Вы извините Катю ради бога, – сказала женщина, приложив руку к крепкой груди. – Она девочка с характером. А с Элеонорой они подруги были не разлей вода. И вот словно черная кошка между ними пробежала. Уж и не знаю, что между ними произошло, но разругались они не на шутку. Вот уж месяц, как не разговаривают. Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?
Конечно, Катина мама ничем не могла мне помочь – ну что она могла знать про Эллу? – просто она испытывала неловкость за грубое поведение дочери и теперь пыталась сгладить то неприятное впечатление, которое у меня осталось от посещения ее дома.
– Ну что вы, – качнул я головой. – Любой характер уважать нужно, а уж независимый – тем более. За предложение спасибо, но я не думаю, что вы можете посодействовать мне в поисках племянницы.
– Жаль, – печально отозвалась женщина и вдруг улыбнулась: – Но просто так я вас не отпущу. Уж в кои веки ко мне в квартиру забрел мужчина, да еще такой авантажный. Так что извините… – хозяйка указала в кухню, где был накрыт стол к чаю.
Я не стал отнекиваться. Помыл над раковиной руки и сел к столу.
Катину маму звали Таней. За чаем, за неторопливой беседой мы просидели минут сорок. Мы поболтали обо всем и ни о чем. Я рассказал кое-что о себе, хозяйка о себе. Так я узнал, что она работает в иностранной фирме переводчицей. У Тани, кроме Кати, есть еще одна дочь. Она уже замужем и живет отдельно. Муж Тани, какой-то ценный специалист, по приглашению фирмы уехал работать в Англию, завел там другую женщину и в семью не вернулся. Хозяйка оказалась умным, интересным, приятным в общении человеком. Надеюсь, и у нее сложилось обо мне неплохое мнение. В общем, проведенным за чашкой чая временем мы остались довольны. Глянув на часы, я стал собираться. Пообещав как-нибудь на днях заскочить – приклеить в кухне кафельную плитку, прибить вешалку и заменить в ванной комнате перегоревший патрон, – я откланялся. За то время, что я общался с Рябининой-старшей, Рябинина-младшая из своей комнаты так и не вышла.
На улице я снова глянул в свой список. Последней в нем значилась Шувалова Юля. Я вспомнил фильм Марчелло Мастроянни «Город женщин» и невольно ухмыльнулся: счастье, что в нашем городе равное количество представителей обоих полов. Понятно, Элла – девушка, и, разыскивая ее, я в основном встречаюсь с окружающими ее по большей частью женщинами, но все же я был бы не прочь встречаться также с мужчинами, с которыми можно поговорить без всяких сантиментов и околичностей, чисто по-мужски.
Шувалова, еще одна бывшая одноклассница Эллы, судя по адресу, жила неподалеку от моего дома за железнодорожным переездом, являющимся границей города. Добираться до нужного мне места я решил на троллейбусе. Его остановка находилась за домом Рябининых, напротив входа в магазин автозапчастей. Этот вид транспорта считается в нашем городе самым тихоходным и часто ломающимся. Однако я решил поехать именно на нем и допустил ошибку. Во-первых, ждать троллейбуса пришлось минут двадцать. Во-вторых, едва мы отъехали от остановки, у него слетели «рога», и не просто слетели, а что-то на них отскочило. На ремонт ушло еще минут пятнадцать. Потраченных впустую тридцати пяти минут с лихвой хватило бы на то, чтобы добраться до дома Шуваловой пешком и вернуться назад. В конце концов злой как черт я сошел на конечной остановке.
Девятиэтажка, в которой я жил, находилась метров на пятьдесят дальше остановки. Она стояла вдоль дороги на бугорке и на фоне окружавших ее четырехэтажных зданий казалась исполином. Взглянув на окна своей квартиры, я подумал о том, что неплохо было бы сейчас принять душ и поваляться у телевизора на диване, однако, преодолев желание зайти домой, направился в противоположную девятиэтажке сторону.
И вот что удивительно: пока я шел к железнодорожному полотну, меня не оставляло странное ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Я несколько раз оборачивался, глазел по сторонам, но никого и ничего подозрительного не замечал. Однако как только я, успокоившись, переставал вертеть головой, я снова чувствовал, как мой затылок начинал сверлить чей-то недобрый взгляд. Так, испытывая смутную тревогу, я перешел переезд и направился по тротуару, по обеим сторонам которого плотной стеной тянулись заросли шиповника.
Юля жила в кирпичном, недавно построенном доме, вокруг которого еще не успели вырасти деревья. Четырехэтажное здание стояло на отшибе небольшого – домов в семь – поселка, принадлежавшего, как я знал, министерству энергетики. За домом начинались огороды, справа от него стоял небольшой магазин, за ним – котельная, огороженная высоким железобетонным забором.
Я вошел в подъезд, поднялся на второй этаж и надавил на кнопку звонка. Минуту спустя дверь с треском распахнулась, и на пороге возник жилистый мужчина лет сорока в потертых джинсах и рубашке. Лицо у него было уродливым – землистое, со шрамом на искривленном носу, с плоскими губами, крутым лбом и узкими злыми глазами. Даже на расстоянии я уловил исходящий от него резкий запах перегара.
Сотовый телефон, по моему разумению, необходим деловым людям, остальным так – для пижонства. Ну на кой черт мобильник нужен тренеру или, скажем, сантехнику? Тренеру – позвонить на работу и сказать завучу ДЮСШ о том, что из-за поломки автобуса он задерживается на пять минут, а сантехнику – чтобы принять на «сотку» заявку на ремонт унитаза?.. Смешно… То что я не деловой, это уже всем ясно. Теперь добавлю, что и не пижон тоже, а потому, испытывая легкое смущение из-за большого скопления вокруг меня людей, достал мобильник и нажал на кнопку. Как я и предполагал, звонила Вера.
– Иго… – успела произнести Ягодкина, как я оборвал ее.
– В автобусе еду, перезвоню через пару минут, – буркнул я и отключил «сотку».
Я сошел у магазина «Чародеи», не доехав одной остановки до дома. Мне нужен был телефон-автомат, а у магазина, я помнил, стоял ряд телефонных будок. Звонить в милицию по «сотке» я побоялся. Неизвестно, какая у них там аппаратура стоит, вдруг вычислят. Я зашел в будку, набрал ноль два и сказал взявшему на другом конце провода дежурному о том, что на улице Севастопольской, в доме шесть, квартире семнадцать, лежит труп молодого человека. Прежде чем парень успел о чем-либо меня спросить, я повесил трубку.
Когда отошел подальше от магазина, достал мобильник и набрал номер Веры. Она продиктовала мне адреса двух Элкиных подруг, которые я записал в блокнот.
Катя Рябинина жила через квартал от моего, в девятиэтажке с магазином автозапчастей на первом этаже. Здание уступом лепилось к зданию-близнецу, во внутреннем дворике разместились круглый лягушатник, детская площадка и ряд гаражей.
Я сам живу в типовой девятиэтажке, поэтому отлично знаю порядок нумерации квартир в подобном доме. Двадцатая, Катина, должна находиться на восьмом этаже, ибо нижний этаж занимал магазин. Я вошел в первый подъезд, затем в лифт и нажал на кнопку с почти стершейся цифрой восемь. На этаже, где я вышел, всего две двери, однако рядом с той, что располагалась слева, было два звонка с цифрами девятнадцать и двадцать под ними. Кого-то, может быть, и озадачило бы то, что за одной дверью располагаются две квартиры, но не меня, жителя девятиэтажки. Я отлично знал, что за дверью находится длинный общий коридор на две квартиры и что обычно жильцы, кому достались секции с подобной планировкой, своими силами устанавливают в коридоре еще одни двери, ставя, таким образом, дополнительный заслон для взломщиков.
Я надавил на кнопку звонка с цифрой двадцать под ним. Где-то хлопнула дверь, раздались шаги, потом все стихло: меня, очевидно, изучали в глазок, – и наконец дверь открылась. На пороге стояла невысокая округлая женщина в домашних брюках, просторной, мужского покроя, рубашке навыпуск и в тапочках. На вид ей было лет сорок. Довольно приятная: с чуть вздернутым носом, мягкими губами, ямочками на щеках и умными блестящими глазами. Русые волосы хозяйки двадцатой квартиры были заплетены в косы и уложены вокруг головы. Сейчас так уже не носят. Образ этой пышущей здоровьем зрелой женщины ассоциировался у меня с образом русской купчихи. Если бы я был художником, то непременно запечатлел ее на холсте в соболях, едущей ранним морозным утром по скрипучему снегу на санях на городскую ярмарку.
– Вы ко мне? – с легким удивлением спросила меня «купчиха».
– А разве к такой роскошной женщине, как вы, не может прийти мужчина? – ответил я вопросом на вопрос.
– Может, конечно, – засияв ямочками на щеках, согласилась хозяйка двадцатой квартиры. – Но почему-то не приходит. У меня в квартире вообще, кроме электрика и сантехника, лица мужского пола не бывают. Вы случайно не сантехник?
– И не электрик тоже, – подхватил я с усмешкой. – Но если понадобится, могу заменить и того, и другого.
Женщина склонила голову.
– Я буду иметь вас в виду… Так зачем вы пришли? – перешла она к делу.
Я слегка стушевался.
– Вы знаете… Кха! – закашлялся я. – Я, по правде говоря, не к вам пришел, а к вашей дочери.
– Ну вот, – сделав вид, будто обиделась, произнесла женщина. – За столько лет один раз в мой дом пришел мужчина и то не ко мне. – Она не флиртовала и не кокетничала, просто подтрунивала надо мной, а еще больше над собой, и у меня даже не возникало на ее счет фривольных мыслей. – А не скажете, зачем вам моя дочь потребовалась?
Любая мать имеет право знать, зачем к ее дочери солидные мужчины ходят. Я сознался:
– Я дядя Элеоноры Ягодкиной. Она куда-то запропастилась. Я хотел бы поговорить с Катей, выяснить, не знает ли она, где моя племянница.
– Ах, Эллы! – живо откликнулась женщина. – Впервые слышу, что у нее есть дядя. Вы проходите. Катя недавно пришла из института, сейчас готовится к занятиям у себя в комнате.
Хозяйка отступила и, когда я вошел в коридор, прикрыла за мной двери. Страдающим клаустрофобией жить в девятиэтажках с подобной планировкой я не советую. Запросто чокнуться можно, оказавшись в длинном, узком, как пенал, коридоре без окон, с единственной лампочкой посередине. Мы прошли по коридору, свернули в конце его в распахнутую справа дверь.
– Катя, к тебе пришли! – крикнула хозяйка и указала на закрытую в конце прихожей дверь. – Проходите, пожалуйста!
Я шагнул к двери, постучал в нее и, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату. В ней на стоявшей у стены деревянной кровати, раскинув руки и ноги, с книжкой на груди дрыхла девица. При окрике матери она даже не шевельнулась. Очевидно, по природе своей Катя Рябинина была человеком высокомерным, обидчивым и своенравным. Даже во сне с ее лица не сходило надменное выражение, а линия рта была капризно изогнута. Впрочем, такая красивая девушка с утонченными чертами лица, превосходной фигурой, бархатной кожей и копной пышных русых волос, наверное, имеет право на гордыню.
Я пощекотал маленькую изящную ступню Кати. Девушка отдернула ногу, подтянула ее к себе, потом неохотно разлепила веки и уставилась на меня изумленным взглядом.
– Педикюршу вызывали? – пошутил я.
Девушка посмотрела на сей раз ошалело, быстро села на край кровати и поправила короткий халатик.
– Какую педикюршу? – не поняла она.
– Которая чистит и полирует ногти на ногах, – продолжал балагурить я. – Извиняюсь, но не знаю, как сказать педикюрша в мужском роде, поэтому говорю о себе в женском. С вашей мамой я уже поработал. Теперь ваша очередь.
Рябинина некоторое время молчала, переваривая услышанное, потом прищурилась и с понимающим видом изрекла:
– Прикалываетесь, да?..
– Конечно, прикалываюсь, Катя! – Я придвинул к себе стоявший у письменного стола стул и уселся на него напротив девушки. – Мама говорила, будто ты занимаешься, а ты книжки почитываешь, – я кивнул на лежавший на кровати толстенный том Джона Голсуорси.
Катя сладко потянулась и, подавив зевок, заявила:
– А я и занимаюсь. Я в институте иностранных языков учусь. Вот, «Сагу о Форсайтах» читать задали. – Девушка поморщила хорошенький носик. – Скучняк такой!
– Напрасно ты так говоришь, – обиделся я за Джона Голсуорси. – Очень хорошая книга. Мне еще «Конец главы» его нравится.
– Очень хорошая, – хмыкнула Катя. – Такая хорошая, что я на двадцатой странице уснула.
Решив, что знакомство состоялось, я перешел к цели своего визита.
– Я ведь к тебе по делу пришел, – объявил я серьезно. – Я дядя Элеоноры Ягодкиной.
При упоминании имени Эллы в выражении лица моей собеседницы произошли неуловимые изменения. На ее губах все так же блуждала усмешка, но она стала немного жестче, что ли, а в глазах появился холодный блеск. Девушка молчала, ожидая дальнейших объяснений.
– Элла с мамой поругались, – продолжил я. – Знаешь ведь, как иной раз младшее поколение со старшим конфликтует. Вот у них и разошлись взгляды на жизнь. В общем, вчера вечером Элла психанула и ушла из дому, и ее мама до сих пор не знает, где ее дочь. Вот теперь вся родня Ягодкиных разыскивает беглянку. Ты не знаешь, Катя, у кого Элла может скрываться?
Девушка нахмурила брови.
– Я не знаю, где может быть Элеонора, – сказала она сдержанно.
«На хвост она тебе наступила, что ли?» – подумал я, дивясь бездушию девушки, но продолжал настаивать:
– Неужели у тебя нет никаких соображений относительно того, где может находиться твоя подруга?
– Абсолютно! – отбрила меня Катя.
– Может быть, ты все же поможешь мне? Пойми, Катя, мама Эллы с ума сходит, теряясь в догадках, где ее дочь. В милицию заявила. Я с утра на ногах, бегаю по институту да друзьям девушки. Возможно, с ней случилось несчастье.
Нет, не хотела Рябинина откровенничать. Она отвела глаза и сухо произнесла:
– Я все понимаю, но ничем вам помочь не могу.
Я чувствовал, что бьюсь в глухую стену.
– Но вы же подруги! – не выдержав, укорил я. – Как ты можешь с таким безразличием относиться к судьбе близкого тебе человека?
– А мы и не подруги вовсе, – наконец-то призналась Катя. – Я с Элкой поругалась и давно не поддерживаю отношений. Так что извините.
Все ясно – нет врагов непримиримей, чем бывшие друзья. Однако я возразил:
– Вчера поругались, завтра помиритесь. У вас же остались общие знакомые. Вы учились с ней в одной школе, дружили уже будучи студентками. Кому как не тебе знать интересы Эллы, ее вкусы, круг общения. Ты же…
Я не договорил. Катя бесцеремонно перебила меня.
– Я устала вам объяснять! – сказала она озлобленно. – Знать ничего не знаю про Ягодкину и ничего не хочу знать!
Все, больше я ничего не добьюсь. Приходилось мне иметь дело с подобным типом людей. Как упрутся, будут стоять на своем. Хоть на коленях перед ней ползай – не сжалится. Вредная девка. Я встал и начал прощаться:
– Ладно, Катя, извини, если что не так. До свидания.
– Желаю удачи, – глядя куда-то в сторону, мрачно сказала Рябинина.
Я бросил прощальный взгляд на комнату, на сидевшую в напряженной позе девушку, повернулся и направился к двери. В прихожей у входа в кухню меня поджидала Рябинина-старшая. Пока я беседовал с Катей, ее мама, по-видимому, находилась неподалеку и сквозь приоткрытую дверь слышала весь наш разговор.
– Вы извините Катю ради бога, – сказала женщина, приложив руку к крепкой груди. – Она девочка с характером. А с Элеонорой они подруги были не разлей вода. И вот словно черная кошка между ними пробежала. Уж и не знаю, что между ними произошло, но разругались они не на шутку. Вот уж месяц, как не разговаривают. Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?
Конечно, Катина мама ничем не могла мне помочь – ну что она могла знать про Эллу? – просто она испытывала неловкость за грубое поведение дочери и теперь пыталась сгладить то неприятное впечатление, которое у меня осталось от посещения ее дома.
– Ну что вы, – качнул я головой. – Любой характер уважать нужно, а уж независимый – тем более. За предложение спасибо, но я не думаю, что вы можете посодействовать мне в поисках племянницы.
– Жаль, – печально отозвалась женщина и вдруг улыбнулась: – Но просто так я вас не отпущу. Уж в кои веки ко мне в квартиру забрел мужчина, да еще такой авантажный. Так что извините… – хозяйка указала в кухню, где был накрыт стол к чаю.
Я не стал отнекиваться. Помыл над раковиной руки и сел к столу.
Катину маму звали Таней. За чаем, за неторопливой беседой мы просидели минут сорок. Мы поболтали обо всем и ни о чем. Я рассказал кое-что о себе, хозяйка о себе. Так я узнал, что она работает в иностранной фирме переводчицей. У Тани, кроме Кати, есть еще одна дочь. Она уже замужем и живет отдельно. Муж Тани, какой-то ценный специалист, по приглашению фирмы уехал работать в Англию, завел там другую женщину и в семью не вернулся. Хозяйка оказалась умным, интересным, приятным в общении человеком. Надеюсь, и у нее сложилось обо мне неплохое мнение. В общем, проведенным за чашкой чая временем мы остались довольны. Глянув на часы, я стал собираться. Пообещав как-нибудь на днях заскочить – приклеить в кухне кафельную плитку, прибить вешалку и заменить в ванной комнате перегоревший патрон, – я откланялся. За то время, что я общался с Рябининой-старшей, Рябинина-младшая из своей комнаты так и не вышла.
На улице я снова глянул в свой список. Последней в нем значилась Шувалова Юля. Я вспомнил фильм Марчелло Мастроянни «Город женщин» и невольно ухмыльнулся: счастье, что в нашем городе равное количество представителей обоих полов. Понятно, Элла – девушка, и, разыскивая ее, я в основном встречаюсь с окружающими ее по большей частью женщинами, но все же я был бы не прочь встречаться также с мужчинами, с которыми можно поговорить без всяких сантиментов и околичностей, чисто по-мужски.
Шувалова, еще одна бывшая одноклассница Эллы, судя по адресу, жила неподалеку от моего дома за железнодорожным переездом, являющимся границей города. Добираться до нужного мне места я решил на троллейбусе. Его остановка находилась за домом Рябининых, напротив входа в магазин автозапчастей. Этот вид транспорта считается в нашем городе самым тихоходным и часто ломающимся. Однако я решил поехать именно на нем и допустил ошибку. Во-первых, ждать троллейбуса пришлось минут двадцать. Во-вторых, едва мы отъехали от остановки, у него слетели «рога», и не просто слетели, а что-то на них отскочило. На ремонт ушло еще минут пятнадцать. Потраченных впустую тридцати пяти минут с лихвой хватило бы на то, чтобы добраться до дома Шуваловой пешком и вернуться назад. В конце концов злой как черт я сошел на конечной остановке.
Девятиэтажка, в которой я жил, находилась метров на пятьдесят дальше остановки. Она стояла вдоль дороги на бугорке и на фоне окружавших ее четырехэтажных зданий казалась исполином. Взглянув на окна своей квартиры, я подумал о том, что неплохо было бы сейчас принять душ и поваляться у телевизора на диване, однако, преодолев желание зайти домой, направился в противоположную девятиэтажке сторону.
И вот что удивительно: пока я шел к железнодорожному полотну, меня не оставляло странное ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Я несколько раз оборачивался, глазел по сторонам, но никого и ничего подозрительного не замечал. Однако как только я, успокоившись, переставал вертеть головой, я снова чувствовал, как мой затылок начинал сверлить чей-то недобрый взгляд. Так, испытывая смутную тревогу, я перешел переезд и направился по тротуару, по обеим сторонам которого плотной стеной тянулись заросли шиповника.
Юля жила в кирпичном, недавно построенном доме, вокруг которого еще не успели вырасти деревья. Четырехэтажное здание стояло на отшибе небольшого – домов в семь – поселка, принадлежавшего, как я знал, министерству энергетики. За домом начинались огороды, справа от него стоял небольшой магазин, за ним – котельная, огороженная высоким железобетонным забором.
Я вошел в подъезд, поднялся на второй этаж и надавил на кнопку звонка. Минуту спустя дверь с треском распахнулась, и на пороге возник жилистый мужчина лет сорока в потертых джинсах и рубашке. Лицо у него было уродливым – землистое, со шрамом на искривленном носу, с плоскими губами, крутым лбом и узкими злыми глазами. Даже на расстоянии я уловил исходящий от него резкий запах перегара.