Страница:
– Тебе виднее, Север, ты же ходишь в его друзьях, а не я. Но мне кажется, что божественный Тит сейчас как никогда нуждается в надежных помощниках именно здесь, в Риме, а не где-то в туманной Британии или Тингитанской Мавритании. Его брат Домициан…
Гримаса досады промелькнула на красивом лице префекта претория, и, повернувшись спиной к отцу, он стал наблюдать за осторожно заходившим в порт кораблем, тяжело груженным египетским зерном. Винно-красные паруса торговца напоминали крылья экзотической бабочки, да и сам корабль отсюда казался детской игрушкой, а высыпавшие на палубу матросы – муравьями, суетящимися вокруг толстой гусеницы.
Север пожалел, что начал разговор: отец всегда считал блажью его стремление покинуть Рим, полагая, что близость к императорской семье даст сыну какие-то невероятные преимущества. А он уже сыт по горло бесконечными кознями, которые строит Домициан против старшего брата! Ну не силен он в придворных интригах! Единственное, чему прямой по характеру префект научился во дворце, так это осторожности в словах, которой так не хватает его отцу, приверженцу давно вышедших из моды республиканских взглядов.
Легкий ветерок запутался в листве апельсиновых и гранатовых деревьев, окружавших ротонду. Север тряхнул коротко остриженными волосами и печально посмотрел на отца.
– Я знаю, что ты хочешь сказать, но это только ревность младшего к старшему, которому благоволит Фортуна. По большому счету, Тит в юности был таким же. Вспомни его разгульный образ жизни и торговлю правосудием…
– Ну, если уж ты начал перечислять все «подвиги» любимого императора, то не забудь несчастного консуляра Цецину, которого Тит приказал задушить только за то, что стал подозревать несчастного в оскорблении своей жены.
Префект претория еще выше поднял и без того гордо посаженную голову.
– Я помню это. Но ты должен признать, что, став правителем Рима, Тит отослал домой Беренику, разогнал евнухов и стал образцовым правителем. Вся империя молится его гению. Может быть, унаследовав со временем Рим, Домициан станет таким же выдающимся принцепсом, как и его старший брат?
Претор внимательно оглядел из-под нависших бровей окружающие их кусты и, махнув рукой рабам, чтобы те отошли подальше, шепотом поинтересовался:
– А тебе не кажется, что его руки уже сейчас тянутся к императорской диадеме брата? Нельзя недооценивать жажду власти и роскоши младшего Флавия. Выскочки всегда опасны, потому что жадны до того, что не могли иметь в детстве.
– Тит совсем не такой, отец!
– Тит… Хочешь совет отца? Как начальник гвардии, охраняющей императора, внимательнее следи не только за своими подчиненными, но и за ближайшим окружением Цезаря.
Брови Севера сомкнулись на переносице, что свидетельствовало о накатившем на него приступе упрямства, которым славилось все семейство Валериев Максимов, но вдруг удивленно поползли вверх, а серые глаза засияли радостью. На дорожке, ведущей от дома к ротонде, где отдыхали отец и сын, показался изысканно одетый молодой мужчина в расшитом плаще. Увидев хозяев, он изящным движением откинул с головы капюшон, поднял в приветствии руку и прибавил шагу. Вежливо поздоровавшись с претором, он повернулся к его сыну, улыбаясь так, словно уже не чаял увидеть приятеля в живых:
– Север!
– Каризиан!
Они обнялись и дружески расцеловались, пренебрегая запретом Тиберия на такую форму выражения чувств. Вокруг прибывшего тут же засуетилась прислуга, обожавшая красивого и беззаботного приятеля молодого хозяина. Бегом примчались рабыни с принадлежностями для мытья рук и замерли, ожидая, когда сенатор обратит на них внимание, а управитель дома собственноручно принес и поставил на стол драгоценный хрустальный кубок для гостя.
– Располагайся, рассказывай! – Север указал приятелю на ложе, стоявшее около стола. Тот с видимым удовольствием разлегся, указав рабу пальцем на сосуд с мульсом, и протянул руки девушкам, которые тут же занялись их омовением. – Ты немного опоздал к обеду, но это ничего, голодным не останешься. Уверен, что для тебя наш повар приготовит что-нибудь особенно изысканное… Но что принесло тебя в наш глухой угол? Ты же должен был то ли искать выгодную партию в Байях, то ли сидеть у постели умирающей тетки в Капуе?
– Не говори мне про Байи! Конечно, климат там прекрасный и вместе с великолепной природой очень способствует любовным приключениям. Но! Там невозможно жить! Кругом – одни немощные, которые лезут из-под всех кустов с рассказами о своих болезнях. В коридоре шныряют массажисты с вонючими мазями, от которых у меня начинается изжога. Везде воняет серой. У меня украли полотенце. И ради чего такие муки?! Я, правда, встретил одну милашку, из-за которой стоило пожертвовать удобствами. Так и там все пошло кувырком! Вернее, сначала все было чудесно: мы катались по заливу в украшенной розами лодке. Я применил все трюки, которые советовал Овидий: вздыхал, нес всякую чепуху о ее прекрасных глазах, даже прочел пару стихов… Короче, все шло по плану. Она была уже почти моя. Но потом к нам привязалась компания подвыпивших парней, которые так хотели пообщаться с моей красавицей, что перевернули свою лодку, а потом и нашу. Хорошо, что рядом проплывала достойная чета, и они спасли меня и мою пассию. Дальше – больше. Кругом полно народа, шум стоит страшный… Подумай, как можно рассказывать девушке о своих чувствах, когда над ухом орут разносчики всякой снеди? И под конец выяснилось, что у девицы за душой нет ни сестерция, и ее родители привезли перезрелую каракатицу на курорт, чтобы она подцепила богатого мужа. Представляешь, каковы негодяи? Я еле сбежал от них. И вовремя, потому что через пару дней началось извержение Везувия. Измученный тяжелой дорогой я только успел добраться до Рима, как меня догнал гонец с извещением, что моя тетя в Капуе лежит на смертном одре, потрясенная новостью о ниспосланном богами бедствии, и мне пришлось снова собираться в путь.
– Так почему ты здесь, а не у постели умирающей тетушки? – едва выдавил из себя задыхающийся от хохота Север, живо представивший своего приятеля среди всех описанных перипетий.
– Она всех нас переживет, – лениво отмахнулся гость, принюхиваясь к только что принесенной рыбе, от которой шел божественный аромат. – У меня появилось здесь дело. Скажи, с чего это вдруг вы приехали в Путеолы в то время, когда все их покидают?
– Традиция, Каризиан, семейная традиция! Ты же знаешь, что каждый год мы устраиваем в конце сезона празднество, и вся округа ждет от нас приглашения на пир. Честно говоря, мы вообще не собирались приезжать сюда. Отец был занят судебными делами, а я весь сентябрь и часть октября провел в окрестностях вулкана, оценивая понесенный ущерб и сопровождая туда императора. Это был какой-то ужас! Обожженные дети на руках сошедших с ума матерей, засыпанные пеплом трупы людей и животных… Помпеи, Геркуланум, Ставия, Оплонт… Я видел войну, и смертью солдата не удивишь, но это было что-то ужасное… А тут новая напасть: пока Тит помогал жителям Кампании, случился пожар в Риме. Выгорел весь Капитолий с моим любимым храмом Изиды, жилой квартал, пантеон Агриппы и термы. Да ты, наверно, видел его последствия. – Он помолчал, глядя куда-то поверх голов. – Сейчас все вроде бы немного наладилось, и мы вспомнили о наших семейных делах. Собственно, только ради приема мы и притащились сюда в неурочное время, иначе Рим недосчитался бы кучи народа, который сидел здесь до Сатурналий в ожидании попойки. Послезавтра гуляем – и домой, в столицу.
Старый, но еще крепкий претор поднялся с ложа, чтобы не мешать приятелям предаваться веселью.
– Ну, вы поговорите, а я пойду почитаю письма, которые утром привез посыльный. Попадая сюда, начинаешь лениться и делать все гораздо медленнее, чем в Риме. Или здесь время течет по-другому, как вы думаете, сенатор Каризиан? Впрочем, вы, молодежь, этого пока не ощущаете.
Друзья вскочили, поклонились хозяину дома и снова устроились на ложах, продолжая прерванный разговор.
– Ну, рассказывай! – Север с любовью посмотрел на приятеля, с которым последние годы делил славу первых красавцев и сумасбродов Рима.
– Хм… Не знаю, с чего начать… Все как всегда. Получил очередной отказ от папаши Луции. Снова сижу без денег при целой толпе родственников, которые, похоже, собираются жить вечно. Тетушка стонет, плачет, но при этом, помимо полусумасшедшего мужа, завела любовника, который на пять лет моложе меня. Подозреваю, что мерзавцу достанутся все денежки этой странной семейки.
– Ну, это твои обычные проблемы! Я о них слышу столько, сколько тебя знаю.
– Боюсь, что в этом году я даже не наберу жалкий миллион сестерциев, необходимый для подтверждения сенаторского ценза. А ведь я собирался выставить свою кандидатуру в магистраты.
– Не в консулы случайно? Хочешь пойти по стопам отца?
– Шутишь?! У меня нет денег даже на квестуру!
– Но ведь для того, чтобы стать квестором, надо отбыть десятилетнюю воинскую повинность…
– …или хотя бы предъявлять себя к набору. А ты думаешь, куда уходила львиная доля получаемых мною наследств? Деньги любят все, и в этом их привлекательность. А теперь, в решительный момент, у меня нет ни сестерция на избирательную кампанию.
– Для человека, мечтающего о должности консула, это катастрофа, – сочувственно кивнул начальник преторианской гвардии. – У меня самого с деньгами не густо, но я могу попросить отца профинансировать твою бурную гражданскую деятельность, а ты потом как-нибудь с ним рассчитаешься. Сколько тебе надо?
Будущий квестор слегка запнулся.
– Тебе, как префекту, об этом лучше не знать. Скажу одно: на эти деньги можно купить не один десяток рабов.
– Чтоб я сдох! – Север даже присвистнул по армейской привычке. – Цены на должности растут из года в год.
– А как ты думал? Одни подарки чего стоят, а надо еще устроить гладиаторские игры с раздачей хлеба… Ладно, давай сменим тему. Я благодарен тебе за предложение, но попробую обойтись своими силами… Слушай, а может, мне пристукнуть тетушку? Это же позор рода Корнелиев! Если вскроются ее шалости, смеху будет на всю Империю, и можно будет проститься с политической карьерой… Ее муж мне только спасибо скажет. Я убедил старика, что прихожусь ему сыном, которого в детстве украли пираты, и он обещал переписать завещание в мою пользу.
– Фауст Корнелий Лентул Каризиан! Если вы будете продолжать в том же духе, мне придется вас арестовать!
– Зато в каталажке не надо будет ломать голову над неразрешимым вопросом, где взять деньги… Кстати, я к тебе по делу. Будучи у тетки в Капуе, я получил весточку от одного… знакомого… У тебя все готово для праздника? И гладиаторы приглашены? Или в этом году вы не собираетесь их звать?
– Честно говоря, не то чтобы не собирались, но просто некого пригласить. Появилась, правда, здесь недавно бродячая труппа, но, говорят, совсем никчемная. Я их даже не видел.
– А зря! У меня есть идея: давай пригласим их поразвлечь гостей, а? Позовем две пары гладиаторов и одну девицу…
– Ты что, уже по жонглеркам пошел? – презрительно наморщил нос первый красавец Империи. – А я думал, что в промежутках между обхаживаниями богатых невест ты все еще мечтаешь жениться на прекрасной Луции, равно как и на миллионах ее отца.
– Здесь совсем другое, – досадливо отмахнулся Каризиан, как всегда, в минуты волнения барабанивший пальцами по столу. – Меня попросили посмотреть на эту красотку, и, если правда то, что я о ней слышал, мой приятель ее купит.
– Уж не Федрина ли? Нашел с кем дружбу водить! И потом, у него же школа венаторов! Зачем ему жонглерка?!
– Да не кричи ты так, – замахал в ужасе руками беспринципный сенатор. – Если кто-нибудь узнает, что я общаюсь с ланистой, то о тетушке можно будет уже не беспокоиться. Нашему роду и так будет нанесен смертельный удар!
– Ладно, – сдерживая рвущийся смех, Север перешел на драматический шепот. – Так зачем ему жонглерка? Хочет поставить номер «Красотка, раздирающая пасть льву»?
– С тобой совершенно невозможно разговаривать серьезно!
На сей раз гость рассердился не на шутку. Надувшись, он вяло поковырял остывшую рыбу, потом в сердцах отодвинул угощение и, сунув за щеку оливку, обиженно отвернулся, подчеркнуто внимательно изучая ближайший лавровый куст.
– Ну ладно, не злись! – Север кивнул рабу, чтобы тот подлил вина гостю. – Если хочешь, мы их позовем. В конце концов, без кровопролития теперь не обходится ни один праздник. И хоть я не любитель подобных зрелищ, но готов пойти тебе навстречу. Только объясни, что ты затеваешь.
Каризиан тут же бросил показное равнодушие и, тряхнув головой, отчего растрепались тщательно уложенные волосы, азартно заговорил:
– Понятия не имею, зачем она ему нужна, но Федрина обещал заплатить. Он даже готов частично возместить твои расходы. Понимаешь, труппа, к которой принадлежит гладиатрисса, сейчас не выступает, так что увидеть ее в деле негде, кроме как у тебя. Но поскольку сам он и не мечтает быть к вам приглашенным, то он попросил меня стать его ушами и глазами.
– Ну и чем эта девица так хороша, что ты ради нее несся, как ошпаренный кот, аж из другого города?
– Федрина говорит, что всем!
– И?.. – Север игриво поднял бровь.
– Я имел в виду совсем не это! Она танцует на лошади, бросает ножи, стреляет из лука, владеет мечом и копьем – в общем, всем! Но главное – в конце представления вызывает на потешный бой любого желающего. Приз победившему зрителю – две тысячи сестерциев. Федрина сказал, что деньги обычно остаются у владельца труппы… Ну так как?
– Судя по твоему описанию, это нечто выдающееся! Интересно было бы посмотреть на нее поближе. Так ты что, хочешь, чтобы эта красотка подралась с кем-нибудь из моих гостей?! Ну подумай, зачем мне побитый гость? Он никогда не простит мне перенесенный позор, и я наживу врага.
– Зачем же подвергать опасности друзей? – чувствуя, что получит то, ради чего примчался из Капуи, Каризиан снова стал ленив, игрив и благодушен. – Выстави против нее кого-нибудь из своей охраны, хотя бы Марка. Нацепим на него костюм мирмиллона, и пусть она вокруг него попрыгает, потом он ее слегка пристукнет, и бой будет остановлен. Не обязательно убивать девчонку, чтобы понять, чего она стоит. Тем более что, если твой бугай ее прикончит или покалечит, мне не заплатят. Ну как, Север?
– Как скажешь, друг! Давай так: завтра с утра я поговорю с отцом, и затем мы уладим вопрос с хозяином труппы. Если там плохи дела, не думаю, что он много запросит за своих бойцов… А теперь пойдем в дом. Вчера я выиграл в кости парочку очаровательных парфянских танцовщиц, и мы можем неплохо провести время. Не хочешь поразвлечься?
– Север, ты искуситель, – расхохотался повеселевший сенатор, с готовностью спрыгивая с ложа.
Каризиан так и не понял, как получилось, что уже через час они были пьяны до такой степени, что без помощи своей плясуньи… как там ее звали?.. он ни за что не добрался бы до постели. В памяти остались только кубки, полные слабо разведенного вина, визг парфянок; Марк, поддерживающий Севера, которому непременно надо было показать, как он сражался на улицах Иерусалима; и испуганные рабы, гасившие лужу огня, вытекшую из сбитого разбушевавшимся префектом светильника.
Потом в памяти наступил провал, и когда он очнулся, то обнаружил себя в душной спальне, лежащим поперек постели с полуголой девицей в чем был – тунике и башмаках. С трудом оторвав голову от подсунутой кем-то подушки, он понял, что самое лучшее – это выпить воды и посидеть где-нибудь в прохладе, пока не перестанет раскалываться череп. (Мудрый Асклепий, не дай умереть во цвете лет, и я принесу тебе жертву, как только доберусь до Рима!) Самое странное, что инициатором попойки был не склонный к излишествам Север. Каризиан также с удивлением отметил, что всегда щепетильный в вопросах нравственности претор ни разу не появился в триклинии, позволив приятелям творить всякие непотребства. Неужели он все еще чувствует вину перед сыном?
Ощущая себя выброшенной на берег медузой, сенатор потянулся разбудить похрапывающую девицу, но, поняв, что умрет от малейшего шума, с трудом сполз с постели и, борясь с приступами тошноты, поковылял во внутренний дворик, где надеялся найти воду и свежий воздух. Достигнув порога, он ухватился за стоящую у двери колонну, на которой покоился бюст императора Веспасиана, и медленно распрямился, прислушиваясь к Везувию, клокотавшему в желудке. Кажется, извержения удалось избежать, но радоваться пока рано…
Проклиная невоздержанность, Каризиан выбрался под свет звезд и, отпустив спасительную подпорку, побрел к ближайшему фонтану, с трудом лавируя среди кустов, клумб и деревьев. Налетев пару раз на кадки с пальмами, он, наконец, уцепился неуверенными руками за край чаши фонтана и сунул голову под живительную струю. Полегчало.
Ища, куда можно приткнуть бренное тело, больше напоминавшее амфору с уксусом, чем крепкую фигуру следящего за собой красавца мужчины, он огляделся по сторонам и с удивлением заметил Севера, который, невзирая на ночной холод, сидел в одной тунике на краю бассейна, мечтательно глядя в звездное небо.
Икнув от неожиданности, Каризиан собрался с силами и, хватаясь за стволы деревьев и украшавшие дворик статуи, с трудом добрался до друга и плюхнулся рядом. В животе пронзительно заурчало, и будущий квестор сложился пополам, чтобы заглушить звук, диссонирующий с торжественной тишиной ночи.
Странно, но Север совершенно не удивился появлению Каризиана, словно назначил ему здесь свидание. А может, префект претория просто ждал кого-то, с кем можно поговорить по душам? Приветливо улыбнувшись, он показал Каризиану на юго-запад:
– Посмотри, вон созвездие Андромеды. А рядом с ней – Персей. Когда я был мальчишкой, то мечтал, что боги тоже вознесут меня на небо и я займу место рядом с ним.
Закинув голову, Каризиан посмотрел в черную бездну космоса, честно пытаясь разглядеть среди алмазной россыпи созвездие Персея, но все звезды были одинаковыми – холодными и далекими, – и изнеженный патриций снова икнул, теперь уже от холода.
– Т-т-ты п-п-по-ч-чем-му н-не сп-пишь? – спросил он Севера, клацая зубами и мечтая скорее добраться до теплой постели.
– Не могу, – отвел тот глаза, опустив длинные ресницы.
– Брось, пора ее забыть. Сколько лет прошло!
– Без тебя знаю. Просто все происходило в этих стенах, и мне, когда я сюда приезжаю, иногда становится очень тоскливо.
– А я-то ломаю голову, с чего это мой друг заделался пьяницей! Пойдем, ты совсем замерз, да и я скоро умру от холода. Посмотри, у меня вся туника мокрая, и волосы на голове потихонечку превращаются в льдинки. Пойдем же! Там тебя такая красоточка ждет!
– Да не нужна она мне!
– Если не нужна, отдашь мне, а то, боюсь, одна девица меня уже не отогреет. Если тебе не спится, мы можем сыграть в кости, но только в тепле. Ну пойдем, как друга прошу!
Так, уговаривая приятеля, точно малого ребенка, стремительно трезвевший Каризиан довел его до спальни и, предварительно выставив оттуда сонную танцовщицу, проследил, чтобы Север забрался в постель. Ему было жаль друга, чья сердечная рана, нанесенная когда-то отцом, все еще кровоточила. Кто бы мог подумать, что гуляка и дамский угодник может много лет страдать по рабыне, которую уже нельзя вернуть!
Дождавшись, когда Север, наконец, уснул, Каризиан, крадучись, выбрался из его комнаты во двор и только собрался вдохнуть полной грудью холодный воздух, как вдруг огромная ручища схватила его за глотку так, что бедняга едва мог дышать.
В полной уверенности, что на него напали разбойники, не отличавшийся храбростью сенатор замычал что-то неразборчивое, готовясь к худшему, но в тот момент, когда мрачный бог Танат уже приготовился исторгнуть его душу, рука убийцы разжалась, и полузадушенный гость Валериев Максимов, хватая ртом воздух, рухнул на холодный мраморный пол. Пытаясь понять, что произошло, бедняга поднял голову и, к своему величайшему удивлению, разглядел в слабом свете звезд Марка – верного телохранителя Севера, всматривавшегося в свою жертву с не меньшим удивлением.
– Ах ты убийца, – просипел Каризиан, безуспешно пытаясь понять, за что его только что душил человек, преданный префекту до кончиков ногтей.
– Простите, сенатор, – взмолился оторопевший охранник, переминаясь с ноги на ногу. – Я не узнал вас в темноте. Я, того… Хотел посмотреть, как префект себя чувствует. Прихожу – его нет. Пошел искать – не нашел. Возвращаюсь, смотрю – кто-то крадется из его комнаты. Подумал, не убийцы ли? Знаете, сейчас здесь много лихих людей развелось. Простите! Юпитером клянусь, я не виноват!
– Пошел отсюда, – замахала на него руками жертва излишней преданности. – Смотреть надо, кого душишь, дурак безмозглый!
Огорченный Марк тут же растаял в темноте, а Каризиан поплелся к себе в спальню. От пережитого потрясения голова снова начала разламываться на части, и он едва нашел в себе силы доползти до постели. Забравшись под одеяло, он обхватил теплую со сна девицу так, что та от неожиданности взвизгнула и, неправильно истолковав поведение друга хозяина, потянулась к нему с поцелуями. Но Каризиан, просипев «Отстань!», закрыл глаза и, согревшись, провалился в тяжелый сон без сновидений.
Последнее, о чем успел подумать измученный приключениями любитель покоя и комфорта, что, если гладиатрисса окажется такой, как ему описывал Федрина, то она отлупит Марка, и это самое малое из того, что тот заслужил. Полные губы сибарита растянулись в довольной усмешке, и он, наконец, заснул.
Смерть как главное блюдо
Гримаса досады промелькнула на красивом лице префекта претория, и, повернувшись спиной к отцу, он стал наблюдать за осторожно заходившим в порт кораблем, тяжело груженным египетским зерном. Винно-красные паруса торговца напоминали крылья экзотической бабочки, да и сам корабль отсюда казался детской игрушкой, а высыпавшие на палубу матросы – муравьями, суетящимися вокруг толстой гусеницы.
Север пожалел, что начал разговор: отец всегда считал блажью его стремление покинуть Рим, полагая, что близость к императорской семье даст сыну какие-то невероятные преимущества. А он уже сыт по горло бесконечными кознями, которые строит Домициан против старшего брата! Ну не силен он в придворных интригах! Единственное, чему прямой по характеру префект научился во дворце, так это осторожности в словах, которой так не хватает его отцу, приверженцу давно вышедших из моды республиканских взглядов.
Легкий ветерок запутался в листве апельсиновых и гранатовых деревьев, окружавших ротонду. Север тряхнул коротко остриженными волосами и печально посмотрел на отца.
– Я знаю, что ты хочешь сказать, но это только ревность младшего к старшему, которому благоволит Фортуна. По большому счету, Тит в юности был таким же. Вспомни его разгульный образ жизни и торговлю правосудием…
– Ну, если уж ты начал перечислять все «подвиги» любимого императора, то не забудь несчастного консуляра Цецину, которого Тит приказал задушить только за то, что стал подозревать несчастного в оскорблении своей жены.
Префект претория еще выше поднял и без того гордо посаженную голову.
– Я помню это. Но ты должен признать, что, став правителем Рима, Тит отослал домой Беренику, разогнал евнухов и стал образцовым правителем. Вся империя молится его гению. Может быть, унаследовав со временем Рим, Домициан станет таким же выдающимся принцепсом, как и его старший брат?
Претор внимательно оглядел из-под нависших бровей окружающие их кусты и, махнув рукой рабам, чтобы те отошли подальше, шепотом поинтересовался:
– А тебе не кажется, что его руки уже сейчас тянутся к императорской диадеме брата? Нельзя недооценивать жажду власти и роскоши младшего Флавия. Выскочки всегда опасны, потому что жадны до того, что не могли иметь в детстве.
– Тит совсем не такой, отец!
– Тит… Хочешь совет отца? Как начальник гвардии, охраняющей императора, внимательнее следи не только за своими подчиненными, но и за ближайшим окружением Цезаря.
Брови Севера сомкнулись на переносице, что свидетельствовало о накатившем на него приступе упрямства, которым славилось все семейство Валериев Максимов, но вдруг удивленно поползли вверх, а серые глаза засияли радостью. На дорожке, ведущей от дома к ротонде, где отдыхали отец и сын, показался изысканно одетый молодой мужчина в расшитом плаще. Увидев хозяев, он изящным движением откинул с головы капюшон, поднял в приветствии руку и прибавил шагу. Вежливо поздоровавшись с претором, он повернулся к его сыну, улыбаясь так, словно уже не чаял увидеть приятеля в живых:
– Север!
– Каризиан!
Они обнялись и дружески расцеловались, пренебрегая запретом Тиберия на такую форму выражения чувств. Вокруг прибывшего тут же засуетилась прислуга, обожавшая красивого и беззаботного приятеля молодого хозяина. Бегом примчались рабыни с принадлежностями для мытья рук и замерли, ожидая, когда сенатор обратит на них внимание, а управитель дома собственноручно принес и поставил на стол драгоценный хрустальный кубок для гостя.
– Располагайся, рассказывай! – Север указал приятелю на ложе, стоявшее около стола. Тот с видимым удовольствием разлегся, указав рабу пальцем на сосуд с мульсом, и протянул руки девушкам, которые тут же занялись их омовением. – Ты немного опоздал к обеду, но это ничего, голодным не останешься. Уверен, что для тебя наш повар приготовит что-нибудь особенно изысканное… Но что принесло тебя в наш глухой угол? Ты же должен был то ли искать выгодную партию в Байях, то ли сидеть у постели умирающей тетки в Капуе?
– Не говори мне про Байи! Конечно, климат там прекрасный и вместе с великолепной природой очень способствует любовным приключениям. Но! Там невозможно жить! Кругом – одни немощные, которые лезут из-под всех кустов с рассказами о своих болезнях. В коридоре шныряют массажисты с вонючими мазями, от которых у меня начинается изжога. Везде воняет серой. У меня украли полотенце. И ради чего такие муки?! Я, правда, встретил одну милашку, из-за которой стоило пожертвовать удобствами. Так и там все пошло кувырком! Вернее, сначала все было чудесно: мы катались по заливу в украшенной розами лодке. Я применил все трюки, которые советовал Овидий: вздыхал, нес всякую чепуху о ее прекрасных глазах, даже прочел пару стихов… Короче, все шло по плану. Она была уже почти моя. Но потом к нам привязалась компания подвыпивших парней, которые так хотели пообщаться с моей красавицей, что перевернули свою лодку, а потом и нашу. Хорошо, что рядом проплывала достойная чета, и они спасли меня и мою пассию. Дальше – больше. Кругом полно народа, шум стоит страшный… Подумай, как можно рассказывать девушке о своих чувствах, когда над ухом орут разносчики всякой снеди? И под конец выяснилось, что у девицы за душой нет ни сестерция, и ее родители привезли перезрелую каракатицу на курорт, чтобы она подцепила богатого мужа. Представляешь, каковы негодяи? Я еле сбежал от них. И вовремя, потому что через пару дней началось извержение Везувия. Измученный тяжелой дорогой я только успел добраться до Рима, как меня догнал гонец с извещением, что моя тетя в Капуе лежит на смертном одре, потрясенная новостью о ниспосланном богами бедствии, и мне пришлось снова собираться в путь.
– Так почему ты здесь, а не у постели умирающей тетушки? – едва выдавил из себя задыхающийся от хохота Север, живо представивший своего приятеля среди всех описанных перипетий.
– Она всех нас переживет, – лениво отмахнулся гость, принюхиваясь к только что принесенной рыбе, от которой шел божественный аромат. – У меня появилось здесь дело. Скажи, с чего это вдруг вы приехали в Путеолы в то время, когда все их покидают?
– Традиция, Каризиан, семейная традиция! Ты же знаешь, что каждый год мы устраиваем в конце сезона празднество, и вся округа ждет от нас приглашения на пир. Честно говоря, мы вообще не собирались приезжать сюда. Отец был занят судебными делами, а я весь сентябрь и часть октября провел в окрестностях вулкана, оценивая понесенный ущерб и сопровождая туда императора. Это был какой-то ужас! Обожженные дети на руках сошедших с ума матерей, засыпанные пеплом трупы людей и животных… Помпеи, Геркуланум, Ставия, Оплонт… Я видел войну, и смертью солдата не удивишь, но это было что-то ужасное… А тут новая напасть: пока Тит помогал жителям Кампании, случился пожар в Риме. Выгорел весь Капитолий с моим любимым храмом Изиды, жилой квартал, пантеон Агриппы и термы. Да ты, наверно, видел его последствия. – Он помолчал, глядя куда-то поверх голов. – Сейчас все вроде бы немного наладилось, и мы вспомнили о наших семейных делах. Собственно, только ради приема мы и притащились сюда в неурочное время, иначе Рим недосчитался бы кучи народа, который сидел здесь до Сатурналий в ожидании попойки. Послезавтра гуляем – и домой, в столицу.
Старый, но еще крепкий претор поднялся с ложа, чтобы не мешать приятелям предаваться веселью.
– Ну, вы поговорите, а я пойду почитаю письма, которые утром привез посыльный. Попадая сюда, начинаешь лениться и делать все гораздо медленнее, чем в Риме. Или здесь время течет по-другому, как вы думаете, сенатор Каризиан? Впрочем, вы, молодежь, этого пока не ощущаете.
Друзья вскочили, поклонились хозяину дома и снова устроились на ложах, продолжая прерванный разговор.
– Ну, рассказывай! – Север с любовью посмотрел на приятеля, с которым последние годы делил славу первых красавцев и сумасбродов Рима.
– Хм… Не знаю, с чего начать… Все как всегда. Получил очередной отказ от папаши Луции. Снова сижу без денег при целой толпе родственников, которые, похоже, собираются жить вечно. Тетушка стонет, плачет, но при этом, помимо полусумасшедшего мужа, завела любовника, который на пять лет моложе меня. Подозреваю, что мерзавцу достанутся все денежки этой странной семейки.
– Ну, это твои обычные проблемы! Я о них слышу столько, сколько тебя знаю.
– Боюсь, что в этом году я даже не наберу жалкий миллион сестерциев, необходимый для подтверждения сенаторского ценза. А ведь я собирался выставить свою кандидатуру в магистраты.
– Не в консулы случайно? Хочешь пойти по стопам отца?
– Шутишь?! У меня нет денег даже на квестуру!
– Но ведь для того, чтобы стать квестором, надо отбыть десятилетнюю воинскую повинность…
– …или хотя бы предъявлять себя к набору. А ты думаешь, куда уходила львиная доля получаемых мною наследств? Деньги любят все, и в этом их привлекательность. А теперь, в решительный момент, у меня нет ни сестерция на избирательную кампанию.
– Для человека, мечтающего о должности консула, это катастрофа, – сочувственно кивнул начальник преторианской гвардии. – У меня самого с деньгами не густо, но я могу попросить отца профинансировать твою бурную гражданскую деятельность, а ты потом как-нибудь с ним рассчитаешься. Сколько тебе надо?
Будущий квестор слегка запнулся.
– Тебе, как префекту, об этом лучше не знать. Скажу одно: на эти деньги можно купить не один десяток рабов.
– Чтоб я сдох! – Север даже присвистнул по армейской привычке. – Цены на должности растут из года в год.
– А как ты думал? Одни подарки чего стоят, а надо еще устроить гладиаторские игры с раздачей хлеба… Ладно, давай сменим тему. Я благодарен тебе за предложение, но попробую обойтись своими силами… Слушай, а может, мне пристукнуть тетушку? Это же позор рода Корнелиев! Если вскроются ее шалости, смеху будет на всю Империю, и можно будет проститься с политической карьерой… Ее муж мне только спасибо скажет. Я убедил старика, что прихожусь ему сыном, которого в детстве украли пираты, и он обещал переписать завещание в мою пользу.
– Фауст Корнелий Лентул Каризиан! Если вы будете продолжать в том же духе, мне придется вас арестовать!
– Зато в каталажке не надо будет ломать голову над неразрешимым вопросом, где взять деньги… Кстати, я к тебе по делу. Будучи у тетки в Капуе, я получил весточку от одного… знакомого… У тебя все готово для праздника? И гладиаторы приглашены? Или в этом году вы не собираетесь их звать?
– Честно говоря, не то чтобы не собирались, но просто некого пригласить. Появилась, правда, здесь недавно бродячая труппа, но, говорят, совсем никчемная. Я их даже не видел.
– А зря! У меня есть идея: давай пригласим их поразвлечь гостей, а? Позовем две пары гладиаторов и одну девицу…
– Ты что, уже по жонглеркам пошел? – презрительно наморщил нос первый красавец Империи. – А я думал, что в промежутках между обхаживаниями богатых невест ты все еще мечтаешь жениться на прекрасной Луции, равно как и на миллионах ее отца.
– Здесь совсем другое, – досадливо отмахнулся Каризиан, как всегда, в минуты волнения барабанивший пальцами по столу. – Меня попросили посмотреть на эту красотку, и, если правда то, что я о ней слышал, мой приятель ее купит.
– Уж не Федрина ли? Нашел с кем дружбу водить! И потом, у него же школа венаторов! Зачем ему жонглерка?!
– Да не кричи ты так, – замахал в ужасе руками беспринципный сенатор. – Если кто-нибудь узнает, что я общаюсь с ланистой, то о тетушке можно будет уже не беспокоиться. Нашему роду и так будет нанесен смертельный удар!
– Ладно, – сдерживая рвущийся смех, Север перешел на драматический шепот. – Так зачем ему жонглерка? Хочет поставить номер «Красотка, раздирающая пасть льву»?
– С тобой совершенно невозможно разговаривать серьезно!
На сей раз гость рассердился не на шутку. Надувшись, он вяло поковырял остывшую рыбу, потом в сердцах отодвинул угощение и, сунув за щеку оливку, обиженно отвернулся, подчеркнуто внимательно изучая ближайший лавровый куст.
– Ну ладно, не злись! – Север кивнул рабу, чтобы тот подлил вина гостю. – Если хочешь, мы их позовем. В конце концов, без кровопролития теперь не обходится ни один праздник. И хоть я не любитель подобных зрелищ, но готов пойти тебе навстречу. Только объясни, что ты затеваешь.
Каризиан тут же бросил показное равнодушие и, тряхнув головой, отчего растрепались тщательно уложенные волосы, азартно заговорил:
– Понятия не имею, зачем она ему нужна, но Федрина обещал заплатить. Он даже готов частично возместить твои расходы. Понимаешь, труппа, к которой принадлежит гладиатрисса, сейчас не выступает, так что увидеть ее в деле негде, кроме как у тебя. Но поскольку сам он и не мечтает быть к вам приглашенным, то он попросил меня стать его ушами и глазами.
– Ну и чем эта девица так хороша, что ты ради нее несся, как ошпаренный кот, аж из другого города?
– Федрина говорит, что всем!
– И?.. – Север игриво поднял бровь.
– Я имел в виду совсем не это! Она танцует на лошади, бросает ножи, стреляет из лука, владеет мечом и копьем – в общем, всем! Но главное – в конце представления вызывает на потешный бой любого желающего. Приз победившему зрителю – две тысячи сестерциев. Федрина сказал, что деньги обычно остаются у владельца труппы… Ну так как?
– Судя по твоему описанию, это нечто выдающееся! Интересно было бы посмотреть на нее поближе. Так ты что, хочешь, чтобы эта красотка подралась с кем-нибудь из моих гостей?! Ну подумай, зачем мне побитый гость? Он никогда не простит мне перенесенный позор, и я наживу врага.
– Зачем же подвергать опасности друзей? – чувствуя, что получит то, ради чего примчался из Капуи, Каризиан снова стал ленив, игрив и благодушен. – Выстави против нее кого-нибудь из своей охраны, хотя бы Марка. Нацепим на него костюм мирмиллона, и пусть она вокруг него попрыгает, потом он ее слегка пристукнет, и бой будет остановлен. Не обязательно убивать девчонку, чтобы понять, чего она стоит. Тем более что, если твой бугай ее прикончит или покалечит, мне не заплатят. Ну как, Север?
– Как скажешь, друг! Давай так: завтра с утра я поговорю с отцом, и затем мы уладим вопрос с хозяином труппы. Если там плохи дела, не думаю, что он много запросит за своих бойцов… А теперь пойдем в дом. Вчера я выиграл в кости парочку очаровательных парфянских танцовщиц, и мы можем неплохо провести время. Не хочешь поразвлечься?
– Север, ты искуситель, – расхохотался повеселевший сенатор, с готовностью спрыгивая с ложа.
Каризиан так и не понял, как получилось, что уже через час они были пьяны до такой степени, что без помощи своей плясуньи… как там ее звали?.. он ни за что не добрался бы до постели. В памяти остались только кубки, полные слабо разведенного вина, визг парфянок; Марк, поддерживающий Севера, которому непременно надо было показать, как он сражался на улицах Иерусалима; и испуганные рабы, гасившие лужу огня, вытекшую из сбитого разбушевавшимся префектом светильника.
Потом в памяти наступил провал, и когда он очнулся, то обнаружил себя в душной спальне, лежащим поперек постели с полуголой девицей в чем был – тунике и башмаках. С трудом оторвав голову от подсунутой кем-то подушки, он понял, что самое лучшее – это выпить воды и посидеть где-нибудь в прохладе, пока не перестанет раскалываться череп. (Мудрый Асклепий, не дай умереть во цвете лет, и я принесу тебе жертву, как только доберусь до Рима!) Самое странное, что инициатором попойки был не склонный к излишествам Север. Каризиан также с удивлением отметил, что всегда щепетильный в вопросах нравственности претор ни разу не появился в триклинии, позволив приятелям творить всякие непотребства. Неужели он все еще чувствует вину перед сыном?
Ощущая себя выброшенной на берег медузой, сенатор потянулся разбудить похрапывающую девицу, но, поняв, что умрет от малейшего шума, с трудом сполз с постели и, борясь с приступами тошноты, поковылял во внутренний дворик, где надеялся найти воду и свежий воздух. Достигнув порога, он ухватился за стоящую у двери колонну, на которой покоился бюст императора Веспасиана, и медленно распрямился, прислушиваясь к Везувию, клокотавшему в желудке. Кажется, извержения удалось избежать, но радоваться пока рано…
Проклиная невоздержанность, Каризиан выбрался под свет звезд и, отпустив спасительную подпорку, побрел к ближайшему фонтану, с трудом лавируя среди кустов, клумб и деревьев. Налетев пару раз на кадки с пальмами, он, наконец, уцепился неуверенными руками за край чаши фонтана и сунул голову под живительную струю. Полегчало.
Ища, куда можно приткнуть бренное тело, больше напоминавшее амфору с уксусом, чем крепкую фигуру следящего за собой красавца мужчины, он огляделся по сторонам и с удивлением заметил Севера, который, невзирая на ночной холод, сидел в одной тунике на краю бассейна, мечтательно глядя в звездное небо.
Икнув от неожиданности, Каризиан собрался с силами и, хватаясь за стволы деревьев и украшавшие дворик статуи, с трудом добрался до друга и плюхнулся рядом. В животе пронзительно заурчало, и будущий квестор сложился пополам, чтобы заглушить звук, диссонирующий с торжественной тишиной ночи.
Странно, но Север совершенно не удивился появлению Каризиана, словно назначил ему здесь свидание. А может, префект претория просто ждал кого-то, с кем можно поговорить по душам? Приветливо улыбнувшись, он показал Каризиану на юго-запад:
– Посмотри, вон созвездие Андромеды. А рядом с ней – Персей. Когда я был мальчишкой, то мечтал, что боги тоже вознесут меня на небо и я займу место рядом с ним.
Закинув голову, Каризиан посмотрел в черную бездну космоса, честно пытаясь разглядеть среди алмазной россыпи созвездие Персея, но все звезды были одинаковыми – холодными и далекими, – и изнеженный патриций снова икнул, теперь уже от холода.
– Т-т-ты п-п-по-ч-чем-му н-не сп-пишь? – спросил он Севера, клацая зубами и мечтая скорее добраться до теплой постели.
– Не могу, – отвел тот глаза, опустив длинные ресницы.
– Брось, пора ее забыть. Сколько лет прошло!
– Без тебя знаю. Просто все происходило в этих стенах, и мне, когда я сюда приезжаю, иногда становится очень тоскливо.
– А я-то ломаю голову, с чего это мой друг заделался пьяницей! Пойдем, ты совсем замерз, да и я скоро умру от холода. Посмотри, у меня вся туника мокрая, и волосы на голове потихонечку превращаются в льдинки. Пойдем же! Там тебя такая красоточка ждет!
– Да не нужна она мне!
– Если не нужна, отдашь мне, а то, боюсь, одна девица меня уже не отогреет. Если тебе не спится, мы можем сыграть в кости, но только в тепле. Ну пойдем, как друга прошу!
Так, уговаривая приятеля, точно малого ребенка, стремительно трезвевший Каризиан довел его до спальни и, предварительно выставив оттуда сонную танцовщицу, проследил, чтобы Север забрался в постель. Ему было жаль друга, чья сердечная рана, нанесенная когда-то отцом, все еще кровоточила. Кто бы мог подумать, что гуляка и дамский угодник может много лет страдать по рабыне, которую уже нельзя вернуть!
Дождавшись, когда Север, наконец, уснул, Каризиан, крадучись, выбрался из его комнаты во двор и только собрался вдохнуть полной грудью холодный воздух, как вдруг огромная ручища схватила его за глотку так, что бедняга едва мог дышать.
В полной уверенности, что на него напали разбойники, не отличавшийся храбростью сенатор замычал что-то неразборчивое, готовясь к худшему, но в тот момент, когда мрачный бог Танат уже приготовился исторгнуть его душу, рука убийцы разжалась, и полузадушенный гость Валериев Максимов, хватая ртом воздух, рухнул на холодный мраморный пол. Пытаясь понять, что произошло, бедняга поднял голову и, к своему величайшему удивлению, разглядел в слабом свете звезд Марка – верного телохранителя Севера, всматривавшегося в свою жертву с не меньшим удивлением.
– Ах ты убийца, – просипел Каризиан, безуспешно пытаясь понять, за что его только что душил человек, преданный префекту до кончиков ногтей.
– Простите, сенатор, – взмолился оторопевший охранник, переминаясь с ноги на ногу. – Я не узнал вас в темноте. Я, того… Хотел посмотреть, как префект себя чувствует. Прихожу – его нет. Пошел искать – не нашел. Возвращаюсь, смотрю – кто-то крадется из его комнаты. Подумал, не убийцы ли? Знаете, сейчас здесь много лихих людей развелось. Простите! Юпитером клянусь, я не виноват!
– Пошел отсюда, – замахала на него руками жертва излишней преданности. – Смотреть надо, кого душишь, дурак безмозглый!
Огорченный Марк тут же растаял в темноте, а Каризиан поплелся к себе в спальню. От пережитого потрясения голова снова начала разламываться на части, и он едва нашел в себе силы доползти до постели. Забравшись под одеяло, он обхватил теплую со сна девицу так, что та от неожиданности взвизгнула и, неправильно истолковав поведение друга хозяина, потянулась к нему с поцелуями. Но Каризиан, просипев «Отстань!», закрыл глаза и, согревшись, провалился в тяжелый сон без сновидений.
Последнее, о чем успел подумать измученный приключениями любитель покоя и комфорта, что, если гладиатрисса окажется такой, как ему описывал Федрина, то она отлупит Марка, и это самое малое из того, что тот заслужил. Полные губы сибарита растянулись в довольной усмешке, и он, наконец, заснул.
Смерть как главное блюдо
– Эй, скифянка, что загрустила?
Оторвавшись от невеселых мыслей, рыжево лосая, крепко сбитая девушка с россыпью за бавных веснушек на носу, улыбнулась высокому статному мужчине, с любовью глядящему в ее зеленые глаза. Мощная фигура атлета и шрамы на лице и руках красноречиво свидетельствовали, что его жизнь прошла в непрерывных боях.
– Ты ошибся, Ферокс, просто я любуюсь облаками. Может быть, несколько дней назад они проплывали над моим домом на берегу Данаприса, а спустя много-много дней прольются дождем в твоей Британии. Они видят все на земле. Может, вон за тем облаком, похожим на голову волка, прячется кто-то из богов и смотрит на нас…
– Ну ты даешь! – мужчина не мог скрыть восхищения. – Вместо того чтобы думать о сегодняшнем бое, разглядываешь небесных волков! Каковы же мужчины в вашем племени, если даже женщины полностью лишены страха!
Она заразительно по-девчоночьи расхохоталась.
– Не говори ерунды! Я ужасная трусиха. Просто понимаю, что, невзирая на твою выучку, все равно когда-нибудь останусь лежать на арене. Разве Камилл меня отпустит?
– Ну, ты зря жалуешься на него. По-моему, наш ланиста просто золото по сравнению с другими.
– Да я не об этом… Камилл ко мне добр, но свободу не даст ни под каким видом.
Ферокс пожал плечами и присел рядом с девушкой на стоящий посреди заднего двора гостиницы ларь с конской амуницией, которую Ахилла начищала с раннего утра. Они помолчали каждый о своем.
Девушка думала о бескрайней степи, где растет трава, скрывающая всадника с головой; о диких конях, дерущихся с волками; об отце, попавшем в плен и породнившемся с чужаками; о деде, показывающем ей, пятилетней девчонке, как натягивать лук; и боевом кличе матери, до последней капли крови защищавшей дом с мечом в руках.
А мужчина вспоминал как его, раненого ицена, после боя сковали цепью с другими соратниками побежденной Боудикки и, погрузив как скот на корабль, повезли в неизвестность. Он потерял все: честь, свободу, дом, молодую жену и двух малышей. Где они сейчас? Помнят ли его? Скорее всего, нет. Даже если он вернется, мир уже не будет прежним.
– А тебе она нужна?
– Что, свобода? Конечно! Я хочу увидеть мир!
– Ты и так видела гораздо больше, чем все римские матроны вместе взятые. Сколько миль мы прошли из Мёзии, прежде чем оказались здесь, в двух шагах от Вечного города?
– Ферокс, еще немного, и ты начнешь меня убеждать, что рабство – это высшая форма свободы!
– Ого, ты заговорила как настоящий философ. Похоже, что общение с учеными бродягами в Эпире для тебя не прошло даром!
Она шутливо, но довольно болезненно ткнула приятеля кулаком в бок. Он попытался схватить девушку в охапку. Завязалась борьба, в результате которой Ахилла оказалась в кольце мощных рук прижатой к накачанной груди мужчины. Она подняла раскрасневшееся лицо:
– Отпусти меня, пока Камилл не заприметил! Или мало прошлого раза, когда ты просидел целый день на солнцепеке в колодках?
Оторвавшись от невеселых мыслей, рыжево лосая, крепко сбитая девушка с россыпью за бавных веснушек на носу, улыбнулась высокому статному мужчине, с любовью глядящему в ее зеленые глаза. Мощная фигура атлета и шрамы на лице и руках красноречиво свидетельствовали, что его жизнь прошла в непрерывных боях.
– Ты ошибся, Ферокс, просто я любуюсь облаками. Может быть, несколько дней назад они проплывали над моим домом на берегу Данаприса, а спустя много-много дней прольются дождем в твоей Британии. Они видят все на земле. Может, вон за тем облаком, похожим на голову волка, прячется кто-то из богов и смотрит на нас…
– Ну ты даешь! – мужчина не мог скрыть восхищения. – Вместо того чтобы думать о сегодняшнем бое, разглядываешь небесных волков! Каковы же мужчины в вашем племени, если даже женщины полностью лишены страха!
Она заразительно по-девчоночьи расхохоталась.
– Не говори ерунды! Я ужасная трусиха. Просто понимаю, что, невзирая на твою выучку, все равно когда-нибудь останусь лежать на арене. Разве Камилл меня отпустит?
– Ну, ты зря жалуешься на него. По-моему, наш ланиста просто золото по сравнению с другими.
– Да я не об этом… Камилл ко мне добр, но свободу не даст ни под каким видом.
Ферокс пожал плечами и присел рядом с девушкой на стоящий посреди заднего двора гостиницы ларь с конской амуницией, которую Ахилла начищала с раннего утра. Они помолчали каждый о своем.
Девушка думала о бескрайней степи, где растет трава, скрывающая всадника с головой; о диких конях, дерущихся с волками; об отце, попавшем в плен и породнившемся с чужаками; о деде, показывающем ей, пятилетней девчонке, как натягивать лук; и боевом кличе матери, до последней капли крови защищавшей дом с мечом в руках.
А мужчина вспоминал как его, раненого ицена, после боя сковали цепью с другими соратниками побежденной Боудикки и, погрузив как скот на корабль, повезли в неизвестность. Он потерял все: честь, свободу, дом, молодую жену и двух малышей. Где они сейчас? Помнят ли его? Скорее всего, нет. Даже если он вернется, мир уже не будет прежним.
– А тебе она нужна?
– Что, свобода? Конечно! Я хочу увидеть мир!
– Ты и так видела гораздо больше, чем все римские матроны вместе взятые. Сколько миль мы прошли из Мёзии, прежде чем оказались здесь, в двух шагах от Вечного города?
– Ферокс, еще немного, и ты начнешь меня убеждать, что рабство – это высшая форма свободы!
– Ого, ты заговорила как настоящий философ. Похоже, что общение с учеными бродягами в Эпире для тебя не прошло даром!
Она шутливо, но довольно болезненно ткнула приятеля кулаком в бок. Он попытался схватить девушку в охапку. Завязалась борьба, в результате которой Ахилла оказалась в кольце мощных рук прижатой к накачанной груди мужчины. Она подняла раскрасневшееся лицо:
– Отпусти меня, пока Камилл не заприметил! Или мало прошлого раза, когда ты просидел целый день на солнцепеке в колодках?