Страница:
Оставшиеся два корабля типа «Пересвет» скорее напоминали раздутые в размерах броненосные океанские крейсера, строившиеся с оглядкой на ранний, удачный проект крейсера «Россия» и задуманные как дальние рейдеры для уничтожения британской торговли. 28 июля с эскадрой в прорыв шли двое: «Пересвет» и «Победа». Эти корабли несли по четыре десятидюймовых (254-мм) орудия и потребляли уголь для своих машин в невероятных количествах (хотя создавались как высокоавтономные корабли). Стоит отметить, что «Победа» имела самый мощный передатчик на 1-й эскадре, и именно этот корабль стал первенцем в радиоэлектронной борьбе с противником. Он умудрялся глушить радиопереговоры японцев, чем особенно злил адмирала Камимуру. Правда, подобный атрибут пассивной борьбы упорно игнорировали для собственных нужд, больше полагаясь на привычные флаги, фонари Табулевича, прожекторы и просто голосовую связь. Кроме передатчика «Победа» нес приличную пробоину в корпусе от подрыва на мине, заделанную кое-как с помощью деревянных (!) распорок.
Как видим, весь корабельный состав был не только частично искалечен, но и неоднороден по составу. И все-таки даже эти корабли могли надеяться на успех. Первая часть боя благодаря вразумительному и толковому командованию адмирала Витгефта прошла на равных. Понимание этого термина для русских означало почти победу – для японцев было равнозначно поражению.
После 16 часов наступило временное затишье. Флот японцев, описывая огромную кривую, начал настигать русских. Того снова делал «crossing the Т»… До Владивостока было еще так далеко!
Флагманский броненосец, дав залп, сам вдруг вздрогнул от сокрушительного удара – двенадцатидюймовый снаряд весом почти в полтонны разорвался между нижним и верхним мостиками корабля, там, где врастает в его тело огромная пустотелая бронетруба – фок-мачта. Именно здесь, на высоте между морем и небом, бравировал своей храбростью и вел эскадру в прорыв отмеченный роком контр-адмирал Витгефт. Его смерть была мгновенна, как вспышка молнии. Позднее среди обломков металла и обезображенных трупов офицеров штаба (с Вильгельмом Карловичем погибли мичман Эллис, флаг-офицер лейтенант Азарьев и были тяжело ранены контр-адмирал Матусевич и с ним другие младшие офицеры) найдут все, что осталось от командующего, – обрубок ноги, узнанный по метке на белье. Капитан «Цесаревича» Иванов, уже контуженный, осколком следующего снаряда будет ранен в голову, находясь в рубке с теми немногими, кто еще оставался в этом аду. К несчастью, именно в эту минуту броненосец резко вильнет влево, в очередной раз потеряв управление. Следующий за ним «Ретвизан» продублирует маневр флагмана, не подозревая о случившейся трагедии. Корабль в этот момент управлялся с центрального поста в низах его бронированных отсеков лейтенантом Пилкиным. Это была кульминация битвы!
Под бронеколпаком рубки «Микасы» адмирал Того, приготовившийся отдать приказ об отходе, нервно теребил свои белые лайковые перчатки. Молчание боялся нарушить даже консультант-наблюдатель при эскадре англичанин Сеппинг-Райт…
– Отставить, лейтенант Хираяса, мы продолжаем битву, – отчеканил Того, не сводя глаз с дымящегося флагмана русских. – Капитан Номото, усильте огонь!
В командование «Цесаревичем» вступил капитан 2-го ранга Шумов, приказавший поднять сигнал о передаче руководства младшему флагману – адмиралу Ухтомскому, идущему на «Пересвете». В сплошном дыму, при разбитой мачте, флаги развернули на леерах ограждения крыла мостика. Сигнал отрепетовал лишь проскочивший рядом крейсер «Аскольд». «Пересвет» получил к этому моменту более 40 японских снарядов и повести эскадру дальше уже не смог. Корабли российского флота смешали строй и повернули назад, в Порт-Артур. Это было началом конца! (Последний акт трагедии будет сыгран через 10 месяцев, но уже в Цусимском проливе.) Разбитые, деморализованные русские, отошедшие от артурской гавани примерно на 100 миль, вновь оттягивались в эту западню, и теперь уже навсегда.
Избитый «Цесаревич», отстав от эскадры, остался один, в наступившей темноте приготовившись к отражению обязательных в таких случаях атак миноносцев противника. Были погашены все огни и прожектора из тех немногих, уцелевших в бою, и любой зазевавшийся матрос, споткнувшись о комингс (порог), мог услышать упрек, приправленный матом:
– Тише, холера… Видишь, в пасть к Тогову идем.
Японцы чудом нашли одинокий русский флагман и атаковали его – пять раз! Безрезультатно!
– Николай Чудотворец оберег, не иначе, – шептались в экипаже.
В этот вечер самураи были неубедительны в своем победном рвении. «Цесаревич» остался невредим. Решили пробиваться во Владивосток, не разочаровывая дух покойного Витгефта, чьи останки, укрытые Андреевским флагом вместе с другими 16 погибшими, предадут морю позднее.
Осмотр повреждений корабля развеял мужественные иллюзии, не оставив радужных надежд. Броненосец, по версии историка И. Бунича, получил 15 попаданий тяжелых «чемоданов» (так называли двенадцатидюймовые снаряды матросы и офицеры 1-й эскадры) в подводную часть корпуса, но особо серьезных проблем корабль не имел. Писатель А. Н. Степанов в романе «Порт-Артур» цифры дает те же, но добавляет: «Вследствие подводных пробоин оба отсека с правого борта оказались залиты водой. Рулевое отделение было совершенно разрушено, руль поврежден. Внутри оказались разбитыми адмиральская каюта, лазарет и много других помещений…»
По сути, самым серьезным и неприятным явилось то роковое попадание, оборвавшее жизнь адмирала. Снаряд разворотил основание многотонной фок-мачты, и эта искореженная конструкция грозила рухнуть в сторону кормы, сминая переднюю трубу и доламывая крышу рубки. Этот последний «подарок» японцев и предопределил дальнейшую судьбу российского броненосца. Попытки закрепить качающуюся массу металла талями (тросами) обрекались на неудачу – требовался серьезный капитальный ремонт в ближайшем нейтральном порту.
Так эскадренный броненосец «Цесаревич» оказался в китайском порту Циндао, аннексированном немцами. Рядом с его массивным корпусом волны играли еще двумя русскими кораблями: крейсером «Новик» и миноносцем «Бесшумный». Позднее «Новик» уйдет, влекомый все тем же фатальным приказом о далеком городе, примет бой около поста Корсаковского, схлестнувшись при приемке угля с крейсером «Цусима», и, получив страшные раны, будет затоплен своим экипажем. Матросы отправятся в сопки, и этот прорыв к вожделенному Владивостоку одного из осколков обреченной 1-й Тихоокеанской эскадры тоже не случится… Но «Цесаревич» об этом не знал. Подставив свой огромный серый борт в разводах ржавчины и черных подпалинах от попаданий еще двум пришедшим из Порт-Артура миноносцам, он притих на гостеприимном рейде. На корабле 31 июля приняли поздравительную телеграмму от государя со словами благодарности за героический бой и прорыв, а уже через два дня над избитым броненосцем в страшном бело-кровавом саване поднялся призрак, некогда витавший над легендарным «Варягом» в корейском Чемульпо, – история неотвратимо повторялась: на горизонте грязными дымящими пятнами замаячила эскадра японского адмирала Дева. Развернули дальномеры, оценили противника – силы приличные, головным – старый знакомец по Порт-Артуру, броненосный крейсер «Якумо». Чуть поодаль чернили небо однотипный «Адзума» и демоны смерти – миноносцы. Наступал последний парад и для «Цесаревича».
Немцы, единственные из европейцев, хоть как-то симпатизировавшие России в этой малопонятной войне, сделали все возможное по оказанию помощи экипажу корабля. Комендант крепости капитан Труппель полагал, очевидно, что русские сохранили боевой дух. Практически лишенный реального командования «Цесаревич» на безнадежный прорыв не пошел. То, что со своими машинами броненосец не дойдет ни до Владивостока, ни даже до опостылевшего Порт-Артура, сомнений не вызывало ни у кого (от офицера до трюмного машиниста).
Тогда, в июле 1904 года, капитан Труппель вздохнул с облегчением – «Цесаревич», поколебавшись, поднял зеленый флаг интернирования. Война, открывшая кровавый счет XX века, для корабля, пришедшего на нее последним в 1-й эскадре империи, окончилась… Будут затоплены и позже обретут другую, японскую, жизнь его броненосцы – побратимы по Порт-Артуру. Кильватерными следами прочертят путь от Балтики до Тихого океана корабли 2-й эскадры, среди которых будут четыре самых могучих броненосца российского флота – «Суворов», «Александр III», «Бородино» и «Орел», улучшенные копии «Цесаревича».
Три первых корабля найдут свою могилу в свинцовых водах Японского моря, в проливе Цусима, изжаренные снарядами, начиненными страшной взрывчаткой – шимозой. Четвертый, «Орел», избитый и переполненный ранеными, под злые взгляды матросов взденет на рее, по адмиральскому приказу, белую тряпку. Позднее этот символ капитуляции снимут, а флагшток украсит огромное знамя Страны восходящего солнца. Случится невиданный в истории флота и государства позор, и на его фоне унижение другой страны, Испании, в ее морской битве с янки за Кубу в 1892 году будет казаться чем-то малозначительным и жалким.
С лучшими броненосцами империи уйдут на дно и другие корабли, все те, кто предпочтет смерть позору плена. Россия потеряет практически все то, что создала для войны, которую так неосмотрительно спровоцировала и недооценила. В Либаве, на Балтике, начнут наскоро собирать 3-ю эскадру, и лишь Портсмутский мир спасет новых несчастных и обреченных…
В итоге из 15 броненосцев, принимавших участие в войне с Японией, уцелел один – эскадренный броненосец «Цесаревич». 14 ноября 1905 года последний герой начал свой путь домой, туда, где он еще никогда не был. Одинокому кораблю, успевшему за этот год изрядно постареть и превратиться в ветерана, лишенному одной мачты (срезали в Циндао) и потерявшему былой оливковый лоск, предстоял путь через два океана и несколько морей. Капитан 2-го ранга Шумов, георгиевский кавалер, человек, не раз выводивший броненосец из крутых передряг, довел своего любимца до Либавы за два с половиной месяца. С «Цесаревичем» на Балтику пришли броненосные крейсера «Россия» и «Громобой» из Владивостокского отряда, бронепалубные крейсера «Аврора», «Диана», «Богатырь» и «Олег» из 2-й эскадры. Вместе со вступившим в строй в 1905 году эскадренным броненосцем «Слава» – пятым из серии «Бородино» – они представляли теперь главные силы Балтийского флота.
«Надо было создавать флот заново», – напишет Л. Поленов, сын командира «Авроры» в 1920-х годах. Для осуществления хоть каких-то имперских планов у России оставался лишь один боеспособный инструмент – флот Черноморский, загнанный в тесную акваторию Понта и, в случае проблем с Турцией, рискующий остаться в стратегической западне. Но не о стратегических замыслах приходилось думать тогда. Редкий народ прощает своим правителям проигранные войны, да еще проигранные с таким треском. Огромная Российская империя вступала в полосу хаоса и безвременья – начиналась кровавая вакханалия революций и переворотов. Теперь это уже будет борьба своих против своих.
Еще до прихода «Цесаревича» в Россию, в октябре 1905 года вспыхнуло восстание моряков Кронштадта, подавленное стянутыми к столице войсками. Кронштадт еще не раз будет бросать вызов власть имущим, став в эти тревожные годы своеобразной матросской вольницей. Здесь одинаково ненавидели сначала царя, затем не по-русски блеклое и бесхребетное Временное правительство, и на излете умирающих иллюзий о свободе, равенстве и братстве сойдутся в смертельном порыве с озверевшими от крови и безнаказанности большевиками. Столица резонировала с мятежной крепостью студенческими выступлениями и рабочими стачками. Юг России уже пылал: крейсер «Очаков» и сильнейший броненосец российского флота «Князь Потемкин Таврический» изрядно подпортили репутацию и нервную систему как адмиралам, так и государственным мужам. Мятежи подавлялись все с нарастающей жестокостью, но вспыхивали вновь, уже в другом конце России, на Дальнем Востоке…
Под огнем 28 орудий, 10 пулеметов и почти полка пехоты приткнулся между зданиями Окружного и Военно-морского судов Владивостока пылающий миноносец «Скорый». Крошечный кораблик с огромным красным полотнищем на мачте носился по гавани города больше часа, отстреливаясь всем, чем мог! Прорыв в море не удался, а после безвыходного выброса на берег рассвирепевшие жандармы кинулись на миноносец добивать и вязать уцелевших. Здесь приклад полицейского оборвал жизнь первой морской мятежницы – Марии Масликовой! (По другой версии, ошеломленные жандармы деликатно снесли революционерку в ближайший госпиталь, где та и скончалась, проклиная самодержавие и своих спасителей.)
Шел октябрь 1907 года, и большевики, не гнушаясь никакими методами, начинали расшатывать основы самодержавия – его флот и армию. В. И. Ленин в те дни писал: «Во флоте мы видим блестящий образец творческих возможностей трудящихся масс, в этом отношении флот показал себя как передовой отряд».
Пройдет чуть больше 10 лет, и от «передового отряда» станет плохо уже самому Ленину с его опричниками. Сделав все, чтобы дезорганизовать такой уникальный, чуткий к потрясениям и тонкий организм, как флот, вождь мирового пролетариата, использовав моряков в своем стремлении к власти, отшвырнет их позднее под сабли и штыки красногвардейцев. Перед этим, разумеется, устроив невиданную вакханалию террора по отношению к морским офицерам.
А пока, в июле 1906 года, вновь полыхнуло матросским гневом. Восстал гарнизон крепости Свеаборг. Карать мятежников решили основательно. Подошли и с суши, и с моря. Пока подтягивали верные части из Прибалтики, крепостью уже вплотную занимались броненосцы. То, что каменные стены крушили снаряды орудий «Славы», сомнений не вызывает. Участвовал ли в этой акции «Цесаревич», до сих пор не совсем понятно. Историки к единому мнению не пришли. Броненосец, вернувшись в воды Северной Пальмиры, сразу прошел серьезный ремонт: ему основательно заделали все японские повреждения и срезали французский изыск в виде все тех же ранее упоминавшихся боевых марсов. Слегка подправили конфигурацию надстроек, и теперь отличить его от внучатого племянника – «Славы» – стало делом непростым.
Два корабля дополнили отремонтированным владивостокским ветераном – крейсером «Богатырь» и сформировали особый, позднее Балтийский, отряд флота. Целью этой эскадры было обучение гардемаринов Морского корпуса и Инженерного училища императора Николая I. Восстания восстаниями, а кадры готовить надо. Все, кто особо в революцию не заигрывался, твердо верили, что так высоко взлетевших японцев обязательно разобьют лет через 15–16. А пока Балтийский отряд отправили под стены Свеаборга. Только их орудия могли вразумить смутьянов, скрытых за каменным панцирем.
О ведении огня «Цесаревичем» прямо пишет историк А. Широкорад, остальные исследователи деликатно молчат, то ли в силу дальнейшей роли этого корабля в революционном беспределе, то ли просто забыли. Обстрел Свеаборга был потрясающим! Два линкора периодически швыряли гигантские двенадцатидюймовые снаряды в своих соотечественников не хуже, чем их братья вели некогда контрбатарейную борьбу с японцами в Порт-Артуре. Стреляли долго, старательно…
Когда крепость падет и 43 человека будут расстреляны, а 860 мятежников раскидают по каторгам, тюрьмам и штрафным ротам, морские артиллеристы изумленно почешут затылки. Орда Батыя с его осадным машинным парком причинила крепости намного больше бы вреда, чем пушки кораблей, так грозно ходивших перед стенами. Орудия выбрасывали снаряды со специальными колпачками, задерживающими взрыв. Эти уникальные болванки вообще не взрывались, густо усеивая подворье свеаборгской твердыни. Становилось обидно и больно – это был тот самый боезапас, с которым и отправили «брать море с боя» 2-ю эскадру адмирала З. П. Рожественского. Защемило в сердцах. Не можем стрелять тем, чем надо, будем хотя бы плавать. Эволюции и маневры японцев на долгое время становятся тем несбыточным идеалом, на котором воспитывалось не одно поколение моряков. Приходилось не только переоценивать результаты случившейся катастрофы, но и начинать «демонстрировать флаг», иначе о России, несмотря на ее морские устремления, могли просто забыть. Пошла череда заграничных плаваний: Киль, Варде, Гаммерфест, Гриннок, Бизерта, Тулон. «И офицеры и матросы делали все возможное, чтобы вернуть доверие своей страны», – пишет историк И. Бунич.
В декабре 1908 года благодарные жители города Мессина, что на Сицилии, аплодисментами и цветами провожали русский отряд, оказавшийся как нельзя кстати подле этого древнего архипелага. Небывалое землетрясение изуродовало залитый солнцем город, и теперь на его обагренные кровью улицы ступили российские моряки. Работали как никогда. Особо отличились авроровцы и экипаж крейсера «Адмирал Макаров». С русской бесшабашностью кидались в огонь, и офицеры окриками останавливали эту молодецкую удаль. Спасали сицилийцев себя не жалея! Еще не восстановив флот, уже поднимали престиж России.
В учениях и плаваниях шло время. В конце августа 1910 года эскадренный броненосец «Цесаревич» едва не стал участником конфликта, выступив на защиту чести Андреевского флага. Возглавляемая «Цесаревичем» эскадра, в составе которой были крейсер «Богатырь» и новейший, построенный в Англии броненосный крейсер «Рюрик», пенила воды Средиземного моря. Формально соединением командовал начальник гардемаринского отряда адмирал Николай Степанович Маньковский. Формально, ибо вояжировал с эскадрой великий князь Николай Николаевич, да еще с супругой, черногорской принцессой. Сановные пассажиры тешили себя видами изумительных берегов и удивительно легким климатом, периодически съезжая на берег для очередного фуршета или протокольных встреч. Эскадра, уже под флагом Маньковского, стала втягиваться на внешний рейд австро-венгерского порта Фиуме, и здесь случился конфуз.
Предусмотренный в таких случаях салют наций, после 21 залпа российских кораблей, крепость проигнорировала. Австрийцы демонстрировали неуважение, словно напоминая, чем стал флот России после проигранной войны с Японией. Великий князь, заслуженно прозванный в Гвардейском экипаже «лукавым», при этот акте поношения флага своего государства с улыбкой предложил адмиралу Маньковскому… утрясать все самому. И был таков! Опера не ждала, шампанское в Вене рисковало быть охлажденным до неприличия.
Бросили якоря, осмотрелись. На горизонте дымы. Австро-венгерская эскадра в 20 вымпелов под флагом морского министра и командующего ВМФ двуединой монархии вице-адмирала Рудольфа Монтекуккули втягивалась на рейд. «Цесаревич» снова произвел положенный залп салюта, и его тотчас продублировал красавец «Рюрик». «Богатырь» приветствовал австрийцев в унисон второму кораблю. Однако ни броненосец «Эрцгерцог Франц Фердинанд», ни его мателот (корабль, идущий следом) «Габсбург», уже занимавшие свои места на рейде, на приветствие, подобно крепости, не ответили.
Оскорбленные чувства россиян понять нетрудно. Получить такое поношение, да еще от австрийцев! Последние, правда, от чванливой рефлексии опомнившись, выслали шлюпку с офицерами штаба и лично господином Монтекуккули. Маньковский, умница (иначе не скажешь), велел капитану 2-го ранга Русецкому послать этих гостей куда подальше, ибо он пьет чай. Эскадра держала пары; Николай Степанович передислоцировал свой маленький флот на рейде, перекрыв броневой тушей «Рюрика» выход в открытое море. Заодно австриякам просемафорили: «С утренним подъемом флага нет салюта – начинаем бой! Невнятные извинения и сетования на организацию службы не принимаются». В подтверждение своих намерений и к ужасу «победителей итальянцев у Лиссы» российские корабли расчехлили орудия. Дело принимало скверный оборот. Так некстати затеянный местечковый скандал грозил перерасти в международный инцидент с далеко идущими последствиями. Связи с Петербургом не было, но и это не остановило русского флагмана.
Наступившая ночь тянулась медленно и тревожно. Не давая себе скучать, резвился броненосный «Рюрик», вращая периодически кормовую башню и играя стволами десятидюймовых (калибр 254 мм) орудий. С рассветом в башне устали, и оба ее ствола, после доворота, уперлись черными, пустыми глазницами в серый борт австрийского «Габсбурга». Легкий ветерок перебирал фалы и играл флагами обеих эскадр. Ждали…
Не князю в пример, а потомкам в назидание стоит отметить – все 20 вымпелов «великих гореплавателей» с утра дали такой пушечный концерт, что оглушенные чайки Фиуме десятками падали в воду. Рыбу в акватории доглушили залпы крепости…
За решительность в защите достоинства России и Андреевского флага адмирал Н. С. Маньковский был награжден медалью «За храбрость».
Вот в таких трудах праведных «Цесаревич» подходил к еще одному этапу своей корабельной жизни. Над Европой сгущались тучи мировой войны, бессмысленной и страшной. Корабль в 1911 году наконец обрел новые орудийные системы и надлежащим образом перебранные машины. После чего вмерз во льды Гельсингфорса (нынешний город Хельсинки), и зимние фотографии того времени удивляют парадоксом: стоящие у причала «Слава» и «Цесаревич», у форштевней которых уютно примостилась полосатая будка с городовым, а рядом с батарейной палубой, у трапа – санная двойка гнедых: господа офицеры на службу изволили. Но надвигалось грозное время, и сразу после визита в Петербург французского президента Пуанкаре и эскадры теперь уже союзников – англичан, во главе с импозантным «бульдогом» адмиралом Дэвидом Битти, никто не сомневался: смерть разложила свой чудовищный пасьянс, и скоро мир вздрогнет от невиданного ранее ужаса. XX век набирал обороты, и отлаженная работа его машин обеспечивалась самой универсальной смазкой – человеческой кровью.
Война, абсолютно неожиданная, возникшая, по меткому выражению молодого Черчилля, из-за очередной глупости на Балканах, свалилась на плечи не набравшей силы России непомерно тяжелым грузом, и через три года этого пресса прежняя страна исчезнет и, уже в другом обличье, погрузится во мрак гражданского противостояния. Впрочем, эта нелогичная, на первый взгляд, Первая мировая застала врасплох не только Россию. Легкомыслие сквозняком продувало сановные головы всех генералов и адмиралов, участвующих в предстоящем спектакле. Неунывающий германский кайзер, напялив островерхую каску «фельдграу», напутствовал своих роботоподобных гренадеров оптимистичным заверением:
– До осеннего листопада вы вернетесь домой! Причем с победой!
– Хох, хох! – кричали экзальтированные воины II рейха.
В Англии не кричали, но настроения были более чем благодушные, что и неудивительно, – как всегда, отстаивать британские интересы, кроме экспедиционного корпуса, будут полчища готовых умереть «по велению сердца» французов и русских.
В Париже гремели оркестры, святая месть за позор Франко-прусской войны 1871 года наполняла сердца праведным гневом. Пехотинцы маршировали по бульвару Мадлен в необыкновенно ярких, сине-красных мундирах, сливаясь с морем тех цветов, которыми их осыпала парижская толпа. А прекрасный, величественный Санкт-Петербург торжественно прощался с маршировавшей по Невскому проспекту «железной гвардией». Бесконечный поток парней – косая сажень в плечах – под истерические вопли и радостные, воинственные кличи петербуржцев, грозно чеканя шаг, продефилировал от Марсова поля до Царскосельского вокзала. Вышедшее из-за туч солнце отразилось в луковицах куполов и заиграло бликами тысяч штыков. Это был чудесный, незабываемый день! Православное воинство шло брать Берлин, впитывая, как елей, проливавшуюся на него любовь жителей столицы.
«Ура, ура!» – ликовали обыватели, и нескромные дамы бросали в воздух зонты и чепчики! Война виделась с невских балюстрад короткой и веселой…
Под этот невообразимый шум ура-патриотов и напутственные речи генералам, как правильнее брать столицу проклятых крестоносцев, другой столп империи – ее флот – приготовился умирать. Так нечаянно разразившаяся катастрофа надвигалась на Балтику призраком гибельного самоубийственного поединка с невероятно сильным Гохзеефлотте – армадами германских эскадр Флота Открытого Моря. Толковых стратегических проектов в Адмиралтействе не имели, и с 1912 года муссировали один, наиболее приемлемый, – «План операции морских сил Балтийского моря на случай европейской войны». Краеугольным камнем этого этюдного документа, одобренного царем Николаем II, являлось предотвращение прорыва германского флота в Финский залив и баталии на заранее отведенной позиции. Ее директриса простиралась через узость пролива от острова Норген до мыса Поркаллауд. Этой мелководной ловушке чужих кораблей дали громкое название «Центральной минно-артиллерийской позиции» и прикрыли ее фланги в сторону Твермин густыми минными полями, а в сторону Моонзундзского горла – береговыми батареями.
Как видим, весь корабельный состав был не только частично искалечен, но и неоднороден по составу. И все-таки даже эти корабли могли надеяться на успех. Первая часть боя благодаря вразумительному и толковому командованию адмирала Витгефта прошла на равных. Понимание этого термина для русских означало почти победу – для японцев было равнозначно поражению.
После 16 часов наступило временное затишье. Флот японцев, описывая огромную кривую, начал настигать русских. Того снова делал «crossing the Т»… До Владивостока было еще так далеко!
Флагманский броненосец, дав залп, сам вдруг вздрогнул от сокрушительного удара – двенадцатидюймовый снаряд весом почти в полтонны разорвался между нижним и верхним мостиками корабля, там, где врастает в его тело огромная пустотелая бронетруба – фок-мачта. Именно здесь, на высоте между морем и небом, бравировал своей храбростью и вел эскадру в прорыв отмеченный роком контр-адмирал Витгефт. Его смерть была мгновенна, как вспышка молнии. Позднее среди обломков металла и обезображенных трупов офицеров штаба (с Вильгельмом Карловичем погибли мичман Эллис, флаг-офицер лейтенант Азарьев и были тяжело ранены контр-адмирал Матусевич и с ним другие младшие офицеры) найдут все, что осталось от командующего, – обрубок ноги, узнанный по метке на белье. Капитан «Цесаревича» Иванов, уже контуженный, осколком следующего снаряда будет ранен в голову, находясь в рубке с теми немногими, кто еще оставался в этом аду. К несчастью, именно в эту минуту броненосец резко вильнет влево, в очередной раз потеряв управление. Следующий за ним «Ретвизан» продублирует маневр флагмана, не подозревая о случившейся трагедии. Корабль в этот момент управлялся с центрального поста в низах его бронированных отсеков лейтенантом Пилкиным. Это была кульминация битвы!
Под бронеколпаком рубки «Микасы» адмирал Того, приготовившийся отдать приказ об отходе, нервно теребил свои белые лайковые перчатки. Молчание боялся нарушить даже консультант-наблюдатель при эскадре англичанин Сеппинг-Райт…
– Отставить, лейтенант Хираяса, мы продолжаем битву, – отчеканил Того, не сводя глаз с дымящегося флагмана русских. – Капитан Номото, усильте огонь!
В командование «Цесаревичем» вступил капитан 2-го ранга Шумов, приказавший поднять сигнал о передаче руководства младшему флагману – адмиралу Ухтомскому, идущему на «Пересвете». В сплошном дыму, при разбитой мачте, флаги развернули на леерах ограждения крыла мостика. Сигнал отрепетовал лишь проскочивший рядом крейсер «Аскольд». «Пересвет» получил к этому моменту более 40 японских снарядов и повести эскадру дальше уже не смог. Корабли российского флота смешали строй и повернули назад, в Порт-Артур. Это было началом конца! (Последний акт трагедии будет сыгран через 10 месяцев, но уже в Цусимском проливе.) Разбитые, деморализованные русские, отошедшие от артурской гавани примерно на 100 миль, вновь оттягивались в эту западню, и теперь уже навсегда.
Избитый «Цесаревич», отстав от эскадры, остался один, в наступившей темноте приготовившись к отражению обязательных в таких случаях атак миноносцев противника. Были погашены все огни и прожектора из тех немногих, уцелевших в бою, и любой зазевавшийся матрос, споткнувшись о комингс (порог), мог услышать упрек, приправленный матом:
– Тише, холера… Видишь, в пасть к Тогову идем.
Японцы чудом нашли одинокий русский флагман и атаковали его – пять раз! Безрезультатно!
– Николай Чудотворец оберег, не иначе, – шептались в экипаже.
В этот вечер самураи были неубедительны в своем победном рвении. «Цесаревич» остался невредим. Решили пробиваться во Владивосток, не разочаровывая дух покойного Витгефта, чьи останки, укрытые Андреевским флагом вместе с другими 16 погибшими, предадут морю позднее.
Осмотр повреждений корабля развеял мужественные иллюзии, не оставив радужных надежд. Броненосец, по версии историка И. Бунича, получил 15 попаданий тяжелых «чемоданов» (так называли двенадцатидюймовые снаряды матросы и офицеры 1-й эскадры) в подводную часть корпуса, но особо серьезных проблем корабль не имел. Писатель А. Н. Степанов в романе «Порт-Артур» цифры дает те же, но добавляет: «Вследствие подводных пробоин оба отсека с правого борта оказались залиты водой. Рулевое отделение было совершенно разрушено, руль поврежден. Внутри оказались разбитыми адмиральская каюта, лазарет и много других помещений…»
По сути, самым серьезным и неприятным явилось то роковое попадание, оборвавшее жизнь адмирала. Снаряд разворотил основание многотонной фок-мачты, и эта искореженная конструкция грозила рухнуть в сторону кормы, сминая переднюю трубу и доламывая крышу рубки. Этот последний «подарок» японцев и предопределил дальнейшую судьбу российского броненосца. Попытки закрепить качающуюся массу металла талями (тросами) обрекались на неудачу – требовался серьезный капитальный ремонт в ближайшем нейтральном порту.
Так эскадренный броненосец «Цесаревич» оказался в китайском порту Циндао, аннексированном немцами. Рядом с его массивным корпусом волны играли еще двумя русскими кораблями: крейсером «Новик» и миноносцем «Бесшумный». Позднее «Новик» уйдет, влекомый все тем же фатальным приказом о далеком городе, примет бой около поста Корсаковского, схлестнувшись при приемке угля с крейсером «Цусима», и, получив страшные раны, будет затоплен своим экипажем. Матросы отправятся в сопки, и этот прорыв к вожделенному Владивостоку одного из осколков обреченной 1-й Тихоокеанской эскадры тоже не случится… Но «Цесаревич» об этом не знал. Подставив свой огромный серый борт в разводах ржавчины и черных подпалинах от попаданий еще двум пришедшим из Порт-Артура миноносцам, он притих на гостеприимном рейде. На корабле 31 июля приняли поздравительную телеграмму от государя со словами благодарности за героический бой и прорыв, а уже через два дня над избитым броненосцем в страшном бело-кровавом саване поднялся призрак, некогда витавший над легендарным «Варягом» в корейском Чемульпо, – история неотвратимо повторялась: на горизонте грязными дымящими пятнами замаячила эскадра японского адмирала Дева. Развернули дальномеры, оценили противника – силы приличные, головным – старый знакомец по Порт-Артуру, броненосный крейсер «Якумо». Чуть поодаль чернили небо однотипный «Адзума» и демоны смерти – миноносцы. Наступал последний парад и для «Цесаревича».
Немцы, единственные из европейцев, хоть как-то симпатизировавшие России в этой малопонятной войне, сделали все возможное по оказанию помощи экипажу корабля. Комендант крепости капитан Труппель полагал, очевидно, что русские сохранили боевой дух. Практически лишенный реального командования «Цесаревич» на безнадежный прорыв не пошел. То, что со своими машинами броненосец не дойдет ни до Владивостока, ни даже до опостылевшего Порт-Артура, сомнений не вызывало ни у кого (от офицера до трюмного машиниста).
Тогда, в июле 1904 года, капитан Труппель вздохнул с облегчением – «Цесаревич», поколебавшись, поднял зеленый флаг интернирования. Война, открывшая кровавый счет XX века, для корабля, пришедшего на нее последним в 1-й эскадре империи, окончилась… Будут затоплены и позже обретут другую, японскую, жизнь его броненосцы – побратимы по Порт-Артуру. Кильватерными следами прочертят путь от Балтики до Тихого океана корабли 2-й эскадры, среди которых будут четыре самых могучих броненосца российского флота – «Суворов», «Александр III», «Бородино» и «Орел», улучшенные копии «Цесаревича».
Три первых корабля найдут свою могилу в свинцовых водах Японского моря, в проливе Цусима, изжаренные снарядами, начиненными страшной взрывчаткой – шимозой. Четвертый, «Орел», избитый и переполненный ранеными, под злые взгляды матросов взденет на рее, по адмиральскому приказу, белую тряпку. Позднее этот символ капитуляции снимут, а флагшток украсит огромное знамя Страны восходящего солнца. Случится невиданный в истории флота и государства позор, и на его фоне унижение другой страны, Испании, в ее морской битве с янки за Кубу в 1892 году будет казаться чем-то малозначительным и жалким.
С лучшими броненосцами империи уйдут на дно и другие корабли, все те, кто предпочтет смерть позору плена. Россия потеряет практически все то, что создала для войны, которую так неосмотрительно спровоцировала и недооценила. В Либаве, на Балтике, начнут наскоро собирать 3-ю эскадру, и лишь Портсмутский мир спасет новых несчастных и обреченных…
В итоге из 15 броненосцев, принимавших участие в войне с Японией, уцелел один – эскадренный броненосец «Цесаревич». 14 ноября 1905 года последний герой начал свой путь домой, туда, где он еще никогда не был. Одинокому кораблю, успевшему за этот год изрядно постареть и превратиться в ветерана, лишенному одной мачты (срезали в Циндао) и потерявшему былой оливковый лоск, предстоял путь через два океана и несколько морей. Капитан 2-го ранга Шумов, георгиевский кавалер, человек, не раз выводивший броненосец из крутых передряг, довел своего любимца до Либавы за два с половиной месяца. С «Цесаревичем» на Балтику пришли броненосные крейсера «Россия» и «Громобой» из Владивостокского отряда, бронепалубные крейсера «Аврора», «Диана», «Богатырь» и «Олег» из 2-й эскадры. Вместе со вступившим в строй в 1905 году эскадренным броненосцем «Слава» – пятым из серии «Бородино» – они представляли теперь главные силы Балтийского флота.
«Надо было создавать флот заново», – напишет Л. Поленов, сын командира «Авроры» в 1920-х годах. Для осуществления хоть каких-то имперских планов у России оставался лишь один боеспособный инструмент – флот Черноморский, загнанный в тесную акваторию Понта и, в случае проблем с Турцией, рискующий остаться в стратегической западне. Но не о стратегических замыслах приходилось думать тогда. Редкий народ прощает своим правителям проигранные войны, да еще проигранные с таким треском. Огромная Российская империя вступала в полосу хаоса и безвременья – начиналась кровавая вакханалия революций и переворотов. Теперь это уже будет борьба своих против своих.
Еще до прихода «Цесаревича» в Россию, в октябре 1905 года вспыхнуло восстание моряков Кронштадта, подавленное стянутыми к столице войсками. Кронштадт еще не раз будет бросать вызов власть имущим, став в эти тревожные годы своеобразной матросской вольницей. Здесь одинаково ненавидели сначала царя, затем не по-русски блеклое и бесхребетное Временное правительство, и на излете умирающих иллюзий о свободе, равенстве и братстве сойдутся в смертельном порыве с озверевшими от крови и безнаказанности большевиками. Столица резонировала с мятежной крепостью студенческими выступлениями и рабочими стачками. Юг России уже пылал: крейсер «Очаков» и сильнейший броненосец российского флота «Князь Потемкин Таврический» изрядно подпортили репутацию и нервную систему как адмиралам, так и государственным мужам. Мятежи подавлялись все с нарастающей жестокостью, но вспыхивали вновь, уже в другом конце России, на Дальнем Востоке…
Под огнем 28 орудий, 10 пулеметов и почти полка пехоты приткнулся между зданиями Окружного и Военно-морского судов Владивостока пылающий миноносец «Скорый». Крошечный кораблик с огромным красным полотнищем на мачте носился по гавани города больше часа, отстреливаясь всем, чем мог! Прорыв в море не удался, а после безвыходного выброса на берег рассвирепевшие жандармы кинулись на миноносец добивать и вязать уцелевших. Здесь приклад полицейского оборвал жизнь первой морской мятежницы – Марии Масликовой! (По другой версии, ошеломленные жандармы деликатно снесли революционерку в ближайший госпиталь, где та и скончалась, проклиная самодержавие и своих спасителей.)
Шел октябрь 1907 года, и большевики, не гнушаясь никакими методами, начинали расшатывать основы самодержавия – его флот и армию. В. И. Ленин в те дни писал: «Во флоте мы видим блестящий образец творческих возможностей трудящихся масс, в этом отношении флот показал себя как передовой отряд».
Пройдет чуть больше 10 лет, и от «передового отряда» станет плохо уже самому Ленину с его опричниками. Сделав все, чтобы дезорганизовать такой уникальный, чуткий к потрясениям и тонкий организм, как флот, вождь мирового пролетариата, использовав моряков в своем стремлении к власти, отшвырнет их позднее под сабли и штыки красногвардейцев. Перед этим, разумеется, устроив невиданную вакханалию террора по отношению к морским офицерам.
А пока, в июле 1906 года, вновь полыхнуло матросским гневом. Восстал гарнизон крепости Свеаборг. Карать мятежников решили основательно. Подошли и с суши, и с моря. Пока подтягивали верные части из Прибалтики, крепостью уже вплотную занимались броненосцы. То, что каменные стены крушили снаряды орудий «Славы», сомнений не вызывает. Участвовал ли в этой акции «Цесаревич», до сих пор не совсем понятно. Историки к единому мнению не пришли. Броненосец, вернувшись в воды Северной Пальмиры, сразу прошел серьезный ремонт: ему основательно заделали все японские повреждения и срезали французский изыск в виде все тех же ранее упоминавшихся боевых марсов. Слегка подправили конфигурацию надстроек, и теперь отличить его от внучатого племянника – «Славы» – стало делом непростым.
Два корабля дополнили отремонтированным владивостокским ветераном – крейсером «Богатырь» и сформировали особый, позднее Балтийский, отряд флота. Целью этой эскадры было обучение гардемаринов Морского корпуса и Инженерного училища императора Николая I. Восстания восстаниями, а кадры готовить надо. Все, кто особо в революцию не заигрывался, твердо верили, что так высоко взлетевших японцев обязательно разобьют лет через 15–16. А пока Балтийский отряд отправили под стены Свеаборга. Только их орудия могли вразумить смутьянов, скрытых за каменным панцирем.
О ведении огня «Цесаревичем» прямо пишет историк А. Широкорад, остальные исследователи деликатно молчат, то ли в силу дальнейшей роли этого корабля в революционном беспределе, то ли просто забыли. Обстрел Свеаборга был потрясающим! Два линкора периодически швыряли гигантские двенадцатидюймовые снаряды в своих соотечественников не хуже, чем их братья вели некогда контрбатарейную борьбу с японцами в Порт-Артуре. Стреляли долго, старательно…
Когда крепость падет и 43 человека будут расстреляны, а 860 мятежников раскидают по каторгам, тюрьмам и штрафным ротам, морские артиллеристы изумленно почешут затылки. Орда Батыя с его осадным машинным парком причинила крепости намного больше бы вреда, чем пушки кораблей, так грозно ходивших перед стенами. Орудия выбрасывали снаряды со специальными колпачками, задерживающими взрыв. Эти уникальные болванки вообще не взрывались, густо усеивая подворье свеаборгской твердыни. Становилось обидно и больно – это был тот самый боезапас, с которым и отправили «брать море с боя» 2-ю эскадру адмирала З. П. Рожественского. Защемило в сердцах. Не можем стрелять тем, чем надо, будем хотя бы плавать. Эволюции и маневры японцев на долгое время становятся тем несбыточным идеалом, на котором воспитывалось не одно поколение моряков. Приходилось не только переоценивать результаты случившейся катастрофы, но и начинать «демонстрировать флаг», иначе о России, несмотря на ее морские устремления, могли просто забыть. Пошла череда заграничных плаваний: Киль, Варде, Гаммерфест, Гриннок, Бизерта, Тулон. «И офицеры и матросы делали все возможное, чтобы вернуть доверие своей страны», – пишет историк И. Бунич.
В декабре 1908 года благодарные жители города Мессина, что на Сицилии, аплодисментами и цветами провожали русский отряд, оказавшийся как нельзя кстати подле этого древнего архипелага. Небывалое землетрясение изуродовало залитый солнцем город, и теперь на его обагренные кровью улицы ступили российские моряки. Работали как никогда. Особо отличились авроровцы и экипаж крейсера «Адмирал Макаров». С русской бесшабашностью кидались в огонь, и офицеры окриками останавливали эту молодецкую удаль. Спасали сицилийцев себя не жалея! Еще не восстановив флот, уже поднимали престиж России.
В учениях и плаваниях шло время. В конце августа 1910 года эскадренный броненосец «Цесаревич» едва не стал участником конфликта, выступив на защиту чести Андреевского флага. Возглавляемая «Цесаревичем» эскадра, в составе которой были крейсер «Богатырь» и новейший, построенный в Англии броненосный крейсер «Рюрик», пенила воды Средиземного моря. Формально соединением командовал начальник гардемаринского отряда адмирал Николай Степанович Маньковский. Формально, ибо вояжировал с эскадрой великий князь Николай Николаевич, да еще с супругой, черногорской принцессой. Сановные пассажиры тешили себя видами изумительных берегов и удивительно легким климатом, периодически съезжая на берег для очередного фуршета или протокольных встреч. Эскадра, уже под флагом Маньковского, стала втягиваться на внешний рейд австро-венгерского порта Фиуме, и здесь случился конфуз.
Предусмотренный в таких случаях салют наций, после 21 залпа российских кораблей, крепость проигнорировала. Австрийцы демонстрировали неуважение, словно напоминая, чем стал флот России после проигранной войны с Японией. Великий князь, заслуженно прозванный в Гвардейском экипаже «лукавым», при этот акте поношения флага своего государства с улыбкой предложил адмиралу Маньковскому… утрясать все самому. И был таков! Опера не ждала, шампанское в Вене рисковало быть охлажденным до неприличия.
Бросили якоря, осмотрелись. На горизонте дымы. Австро-венгерская эскадра в 20 вымпелов под флагом морского министра и командующего ВМФ двуединой монархии вице-адмирала Рудольфа Монтекуккули втягивалась на рейд. «Цесаревич» снова произвел положенный залп салюта, и его тотчас продублировал красавец «Рюрик». «Богатырь» приветствовал австрийцев в унисон второму кораблю. Однако ни броненосец «Эрцгерцог Франц Фердинанд», ни его мателот (корабль, идущий следом) «Габсбург», уже занимавшие свои места на рейде, на приветствие, подобно крепости, не ответили.
Оскорбленные чувства россиян понять нетрудно. Получить такое поношение, да еще от австрийцев! Последние, правда, от чванливой рефлексии опомнившись, выслали шлюпку с офицерами штаба и лично господином Монтекуккули. Маньковский, умница (иначе не скажешь), велел капитану 2-го ранга Русецкому послать этих гостей куда подальше, ибо он пьет чай. Эскадра держала пары; Николай Степанович передислоцировал свой маленький флот на рейде, перекрыв броневой тушей «Рюрика» выход в открытое море. Заодно австриякам просемафорили: «С утренним подъемом флага нет салюта – начинаем бой! Невнятные извинения и сетования на организацию службы не принимаются». В подтверждение своих намерений и к ужасу «победителей итальянцев у Лиссы» российские корабли расчехлили орудия. Дело принимало скверный оборот. Так некстати затеянный местечковый скандал грозил перерасти в международный инцидент с далеко идущими последствиями. Связи с Петербургом не было, но и это не остановило русского флагмана.
Наступившая ночь тянулась медленно и тревожно. Не давая себе скучать, резвился броненосный «Рюрик», вращая периодически кормовую башню и играя стволами десятидюймовых (калибр 254 мм) орудий. С рассветом в башне устали, и оба ее ствола, после доворота, уперлись черными, пустыми глазницами в серый борт австрийского «Габсбурга». Легкий ветерок перебирал фалы и играл флагами обеих эскадр. Ждали…
Не князю в пример, а потомкам в назидание стоит отметить – все 20 вымпелов «великих гореплавателей» с утра дали такой пушечный концерт, что оглушенные чайки Фиуме десятками падали в воду. Рыбу в акватории доглушили залпы крепости…
За решительность в защите достоинства России и Андреевского флага адмирал Н. С. Маньковский был награжден медалью «За храбрость».
Вот в таких трудах праведных «Цесаревич» подходил к еще одному этапу своей корабельной жизни. Над Европой сгущались тучи мировой войны, бессмысленной и страшной. Корабль в 1911 году наконец обрел новые орудийные системы и надлежащим образом перебранные машины. После чего вмерз во льды Гельсингфорса (нынешний город Хельсинки), и зимние фотографии того времени удивляют парадоксом: стоящие у причала «Слава» и «Цесаревич», у форштевней которых уютно примостилась полосатая будка с городовым, а рядом с батарейной палубой, у трапа – санная двойка гнедых: господа офицеры на службу изволили. Но надвигалось грозное время, и сразу после визита в Петербург французского президента Пуанкаре и эскадры теперь уже союзников – англичан, во главе с импозантным «бульдогом» адмиралом Дэвидом Битти, никто не сомневался: смерть разложила свой чудовищный пасьянс, и скоро мир вздрогнет от невиданного ранее ужаса. XX век набирал обороты, и отлаженная работа его машин обеспечивалась самой универсальной смазкой – человеческой кровью.
Война, абсолютно неожиданная, возникшая, по меткому выражению молодого Черчилля, из-за очередной глупости на Балканах, свалилась на плечи не набравшей силы России непомерно тяжелым грузом, и через три года этого пресса прежняя страна исчезнет и, уже в другом обличье, погрузится во мрак гражданского противостояния. Впрочем, эта нелогичная, на первый взгляд, Первая мировая застала врасплох не только Россию. Легкомыслие сквозняком продувало сановные головы всех генералов и адмиралов, участвующих в предстоящем спектакле. Неунывающий германский кайзер, напялив островерхую каску «фельдграу», напутствовал своих роботоподобных гренадеров оптимистичным заверением:
– До осеннего листопада вы вернетесь домой! Причем с победой!
– Хох, хох! – кричали экзальтированные воины II рейха.
В Англии не кричали, но настроения были более чем благодушные, что и неудивительно, – как всегда, отстаивать британские интересы, кроме экспедиционного корпуса, будут полчища готовых умереть «по велению сердца» французов и русских.
В Париже гремели оркестры, святая месть за позор Франко-прусской войны 1871 года наполняла сердца праведным гневом. Пехотинцы маршировали по бульвару Мадлен в необыкновенно ярких, сине-красных мундирах, сливаясь с морем тех цветов, которыми их осыпала парижская толпа. А прекрасный, величественный Санкт-Петербург торжественно прощался с маршировавшей по Невскому проспекту «железной гвардией». Бесконечный поток парней – косая сажень в плечах – под истерические вопли и радостные, воинственные кличи петербуржцев, грозно чеканя шаг, продефилировал от Марсова поля до Царскосельского вокзала. Вышедшее из-за туч солнце отразилось в луковицах куполов и заиграло бликами тысяч штыков. Это был чудесный, незабываемый день! Православное воинство шло брать Берлин, впитывая, как елей, проливавшуюся на него любовь жителей столицы.
«Ура, ура!» – ликовали обыватели, и нескромные дамы бросали в воздух зонты и чепчики! Война виделась с невских балюстрад короткой и веселой…
Под этот невообразимый шум ура-патриотов и напутственные речи генералам, как правильнее брать столицу проклятых крестоносцев, другой столп империи – ее флот – приготовился умирать. Так нечаянно разразившаяся катастрофа надвигалась на Балтику призраком гибельного самоубийственного поединка с невероятно сильным Гохзеефлотте – армадами германских эскадр Флота Открытого Моря. Толковых стратегических проектов в Адмиралтействе не имели, и с 1912 года муссировали один, наиболее приемлемый, – «План операции морских сил Балтийского моря на случай европейской войны». Краеугольным камнем этого этюдного документа, одобренного царем Николаем II, являлось предотвращение прорыва германского флота в Финский залив и баталии на заранее отведенной позиции. Ее директриса простиралась через узость пролива от острова Норген до мыса Поркаллауд. Этой мелководной ловушке чужих кораблей дали громкое название «Центральной минно-артиллерийской позиции» и прикрыли ее фланги в сторону Твермин густыми минными полями, а в сторону Моонзундзского горла – береговыми батареями.